Практик

Часть вторая Глава 5. Окончание

А вот к чему я так и не привык, так это к бумажной работе.

Отчёты, отписки, объяснительные!

Ну а как иначе? Ответственным за операцию назначили именно меня, а в ходе задержания диверсантов мало того, что боец спецгруппы ранение получил, так ещё и армейского капитана убили. Пришлось со всех сторон обкладываться бумажками, дабы не осталось лакун, в которые смогут просочиться оргвыводы. Ладно хоть ещё с подачи Городца Дичка и Дыбу оформили наблюдателями от штаба СЭЗ. Этот документ, а ещё акт о проведении инструктажа моё положение существенным образом облегчили, но не стоило забывать и о пяти ликвидированных диверсантах. Ликвидированных — это хорошо. Ни один живьём не взят — вот что плохо.

Так что бумажки, бумажки, бумажки…

К счастью, Клич отделался сквозным ранением мягких тканей, и меня прямо ночью отправили опросить его для прояснения картины случившегося.

— Да не зевнул я! Не зевнул! — начал горячиться Глеб, стоило только поинтересоваться обстоятельствами его ранения. — Как из окна палить начали, так я кинетический экран в ту сторону и сместил! Офицеры тоже отреагировали, меня сразу два щита прикрыло — собственный и генерала. И вдруг как молотком по ноге саданули! В толк не возьму, как такое получилось! Двойной щит даже винтовочной пуле вот так запросто не прошить!

Я законспектировал рассказ, собрал все необходимые подписи и, пожелав Глебу скорейшего восстановления, поехал на Якорную площадь.

За столом в приёмной Георгия Ивановича обнаружился Митя Жёлудь. При моём появлении он зевнул, мотнул головой и сказал:

— Располагайся! Велели ждать.

— Лейтенанта домой отпустили?

— Нет, в ресторан услали. Гастрономы-то закрыты.

Я озадаченно хмыкнул.

— С горя пьют или с радости?

— Да кто ж мне скажет? Там полковник Зубец и ещё пара чинов. Второй час что-то обсуждают.

— Тебя не дёргали?

— Пока нет, — качнул головой Митя, снял трубку задребезжавшего телефонного аппарата и сразу сказал: — Соединяю!

Оглядев приёмную, я немного поколебался, но стулу предпочёл куда как более удобный диванчик. Плюхнулся на него и заметил:

— Ну, поручение-то мы выполнили!

— Это смотря какое! — фыркнул Митя. — Официально нам полагалось диверсантов захватить, а не перебить! Ещё и генеральского порученца не уберегли!

— Главное, что у самого генерала ни царапины!

Распахнулась дверь, и в приёмную шагнул лейтенант Горбач; поставленные им у стола пакеты весело звякнули стеклом. Митя с готовностью перебрался ко мне на диван, а порученец Городца позвонил патрону, занёс в кабинет покупки и вышел обратно с двумя забитыми окурками пепельницами — опорожнил их в корзину для бумаг и вернул. Затем зазвонил телефон, потом пришёл майор — тот самый, что стоял у дверей квартиры четы Хариус, и его пригласили пройти в кабинет. Потом…

Да всё одно и то же — телефонные звонки и визиты посетителей. А вот нас с Митей не дёргали, только в половине второго ночи порученец Городца стребовал с меня отчёты и занёс их в кабинет.

Высокое начальство покинуло кабинет лишь в начале третьего. Георгий Иванович выглянул в приёмную и сказал:

— Горбач, Жёлудь — свободны. Линь — зайди.

Я этому требованию нисколько не удивился, чему поразился — так это пустым бутылкам из-под содовой, рядком составленным к стене. Городец оставил дверь в кабинет распахнутой настежь и потребовал у курившего рядом с окном Эдуарда Лаврентьевича:

— Выкладывай, что при Зубце говорить не стал! Я ж тебя как облупленного знаю: так и распирает всего!

Контрразведчик лишь ухмыльнулся в ответ.

— А сам ты о чём умолчал?

Эта парочка какое-то время мерилась взглядами, потом обратила внимание на меня.

— А что вы смотрите? — развёл я руками. — Мне скрывать нечего!

Георгий Иванович насмешливо фыркнул, допил содовую и выстроил рядком четыре гранёных стакана, а только присовокупил к ним бутылку коньяка, из приёмной донеслось:

— Товарищи, ау!

— Проходи, Альберт! — повысил голос Городец. — Только дверь прикрой!

Зашёл Альберт Павлович, оглядел всех и спросил:

— И на какой вы стадии?

— Петра заслушивать собрались, — пояснил Георгий Иванович, разливая по стаканам коньяк. — Ну так что, Пётр: разговорил Маленского в камере или впустую время потратил?

— Разговорил, — сказал я и сразу предупредил: — Только вам это не интересно будет.

— Излагай! — потребовал Городец, ещё и поторопил: — Не тяни, нам после заслушивания ещё к официальной части переходить.

Тянуть никакого смысла не было, я пожал плечами и поведал то основное, что вынес из беседы с Барчуком:

— Маленский пытался выставить меня из учебного отделения комендатуры по поручению Дыбы. Якобы я показатели портил. Казимира Мышека напасть на меня Маленский не подговаривал. Полной гарантии дать не могу, но такое вот впечатление сложилось.

— Ты прав, — вздохнул Георгий Иванович. — Нам это совершенно не интересно!

— Отнюдь! — улыбнулся Альберт Павлович, развернул этикеткой к себе бутылку коньяка и одобрительно кивнул. — Надо будет затронуть эту тему при разговоре с Маленским.

Городец нахмурился.

— Считаешь, в этом что-то есть?

— Считаю, тут есть о чём подумать, — ушёл от прямого ответа Альберт Павлович.

Эдуард Лаврентьевич рассмеялся.

— Поздно думать! Упорхнула пташка! — Он вдруг осёкся и уставился на Георгия Ивановича. — Упорхнула ведь?

Тот ухмыльнулся в прокуренные усы и промолчал.

— Так их взяли? — продолжил настаивать на ответе контрразведчик.

— Взяли, — признал Городец. — Альберт уже с фон Винеком поработать успел.

Эдуард Лаврентьевич с шумом выдохнул.

— Ты обещал Василию их отпустить, а на деле сломал ему всю игру? Понимаешь ведь, что он этого так не оставит?

— Я ему ничего не обещал! — зло выдал Георгий Иванович. — И Зубец тоже! Вася напрямую на замрескома вышел, нас перед фактом поставили. А вот не стоило! Разные у нас задачи и приоритеты разные! Я для других каштаны из костра таскать не нанимался!

— С тебя за это спросят! Стоило ли в бутылку лезть?

На скуластом лице Городца заиграли желваки, он даже взял стакан с коньяком, но сразу отставил его обратно и отчеканил:

— Я действовал строго в рамках утверждённого плана! Диверсантам дали шанс уйти, они его упустили, а совсем уж откровенно играть в поддавки было нельзя. Вот так в отчёте и напишу.

Эдуард Лаврентьевич покачал головой.

— Между прочим, Василия в начальники СЭЗ прочат. Он у Рогача на хорошем счету, а Стригаль слишком тесно с ОНКОР связан. Давненько уже о его отставке слухи ходят.

Городец миг глядел на товарища, потом вздохнул и потребовал:

— Это всё лирика! Выкладывай-ка, что в рукаве прячешь!

— Предлагаю для начала Альберта выслушать, — предложил тот.

Я неуверенно переступил с ноги на ногу.

— Пойду я, пожалуй. Спать давно пора.

— Детское время! — остановил меня Альберт Павлович и указал на стол. — Может, уже выпьем?

Георгий Иванович кивнул.

— И выпьем! — А после пошарил в кармане и кинул в свой стакан одну за другой три звёздочки, заметно крупнее тех, что украшали мои собственные погоны. — Ну, с назначением меня!

— Полковника получил? — поразился Эдуард Лаврентьевич. — Силён! Так держать!

Мы с Альбертом Павловичем присоединились к поздравлению, а когда все чокнулись и выпили, я поинтересовался:

— И куда вас теперь, если не секрет?

— Отделом госбезопасности по особой научной территории руководить поставили, — поведал Городец, и мы выпили снова. После Георгий Иванович посмотрел на часы и попросил: — Альберт, изложи в двух словах. Без ненужных… деталей.

— Нет-нет-нет! — рассмеялся Эдуард Лаврентьевич. — Непременно со всеми деталями! А лучше копией протокола допроса поделитесь!

Альберт Павлович рассмеялся.

— С этим не ко мне! Я подписку о неразглашении давал!

— Смешно! — с кислым видом выдал контрразведчик.

— Очень! — с ухмылкой подтвердил Альберт Павлович и вздохнул. — Ну если в двух словах, то вашей троице было поручено разведать обстановку, а при возможности незаметно проникнуть в квартиру и прошерстить домашнюю библиотеку Хариуса на предмет материалов из закрытого хранилища библиотеки РИИФС. Не более того.

— Документы их интересовали те самые, которые мы обнаружили при обыске? — сделал стойку Эдуард Лаврентьевич.

Альберт Павлович позволил себе презрительную гримасу.

— При обыске обнаружили мусор, вся ценность которого заключалась в штампах спецхранилища! — отрезал он. — И хоть не в моих принципах высказывать свою точку зрения, не зная всех обстоятельств дела, я всё же не могу не поддержать решение Георгия Ивановича о захвате диверсантов. Идея отпустить группу фон Винека ради внедрённого в неё агента не выдерживала никакой критики. После всего случившегося у этого вашего Маленского не было ни единого шанса избежать разоблачения!

— Не у нашего, — буркнул в ответ Городец.

— Почему нет? Устройте его в первую экспедицию! С паршивой овцы хоть шерсти клок, как говорится!

Эдуард Лаврентьевич выразительно прочистил горло.

— Во-первых, категорически не советую привлекать Фёдора Маленского к сотрудничеству без самой серьёзной проверки. Первые сведения о нём как нашем агенте датированы эти годом. На мой запрос в аналитический дивизион ответ пришёл отрицательный. В качестве внештатного агента он там никогда не числился.

— Даже так? — хмыкнул Городец. — Эльвира его нигде не светила?

— А, во-вторых, не заговаривайте мне зубы! — потребовал контрразведчик, в сердцах шибанув по раскрытой ладони кулаком. — Зачем фон Винеку понадобился этот книжный червь Хариус? Он же архивариус, а не учёный!

Альберт Павлович выразительно посмотрел на Городца.

— Тут на сухую, пожалуй, не стоит даже начинать…

Эдуард Лаврентьевич скрестил на груди руки.

— Ну, значит, в дальнейшем обмен информацией пойдёт исключительно по официальным каналам.

Городец кисло глянул в ответ, взял бутылку и разлил коньяк по трём стаканам.

— Да пусть остаётся! — махнул рукой Альберт Павлович, определённо имея в виду меня. — В любом случае придётся кое-что прояснить. — А когда Георгий Иванович плеснул в четвёртый стакан и мы выпили, он шумно выдохнул: — Гросс!

Все уставились на него в ожидании продолжения, я исключением не стал.

— Гросс! — повторил Альберт Павлович. — Оксонская разведка пришла к выводу, что под этим псевдонимом либо скрывался сам Герман Хариус, либо он входил в ближний круг Гросса. Больше склонялись ко второму варианту. Какая конкретная информация стала основанием для этого вывода, фон Винек не знает.

Георгий Иванович с чувством выругался и жахнул кулаком по столу.

— Упустили! А ведь почти в руках был! — Он с мрачным видом уставился на Эдуарда Лаврентьевича и покачал указательным пальцем. — А я тебя предупреждал, что не стоит всех собак на Резника вешать! Подвели нас к нему! Подвели! И теперь даже понятно, кто именно!

— Доказательства есть у тебя? — набычился контрразведчик. — Нет? Ну так и не начинай тогда! Твой пресловутый здравый смысл к делу не подошьёшь! — Он самолично разлил по стаканам остатки коньяка и буркнул. — И с чего бы оксонцам собственного агента с собаками разыскивать? Что за дурость?

— Меня тоже это заинтересовало! — Альберт Павлович взял стакан и отошёл с ним от стола, расположился в кресле, закинул ногу на ногу. — Как показал фон Винек, Гросс был вольным агентом, работавшим с Оксоном по собственной инициативе. Конспирацией он не пренебрегал и личность свою не раскрывал, а летом тридцать девятого перестал выходить на связь.

— Надо понимать, они решили, будто Гросс погиб при отражении вторжения нихонцев? — предположил Эдуард Лаврентьевич.

— В том-то и дело что нет! — Альберт Павлович в азарте чуть коньяк не расплескал. — По их мнению Гросс неразрывно связан с РИИФС, на фронте ему делать было нечего! Они стали искать по своим каналам, задействовали агентуру и взялись дёргать за все ниточки, до которых только смогли дотянуться. А потом мы ликвидировали Резника.

— Но они не поверили, что это Гросс! — с широченной улыбкой произнёс Георгий Иванович и отсалютовал стаканом своему товарищу из армейской контрразведки.

Мы выпили, и Альберт Павлович подтвердил:

— Именно! Насторожили их два момента: во-первых, летом тридцать девятого в жизни Резника не случилось ничего такого, из-за чего он решил бы залечь на дно. А, во-вторых, затеяв столь масштабную диверсию, этот якобы Гросс не потребовал на её реализацию ни копейки, при том что всегда отличался изрядной скаредностью. — Альберт Павлович поднялся из кресла и поставил пустой стакан на стол. — Кто-то башковитый изучил всю предоставленную Гроссом информацию и свёл воедино детали осуществлённых им акций, на основании чего был сделан вывод о наличии устойчивых связей затаившегося агента не только в институте, но и в аналитическом дивизионе. Далее круг подозреваемых был ограничен сотрудниками ОНКОР, получившими назначение в столицу. Почему — фон Винек не знает, но именно так они и вышли на Хариусов.

Эдуард Лаврентьевич в сердцах всплеснул руками.

— Это всё какая-то чёртова мистификация! Какой смысл тратить столько сил на розыски агента, не желающего идти на контакт?

— Он что-то им пообещал! — предположил Городец, доставая из пакета вторую бутылку конька. — Полагаю, какие-то материалы из закрытого хранилища РИИФС, так?

— В яблочко! — прищёлкнул пальцами Альберт Павлович. — Собирался продать методику, способную существенно повысить стабильность процедуры инициации.

Я не удержался и присвистнул.

Ну да! Ну конечно! На тот момент никто знать не знал, что Оксон отыскал источник-двенадцать, вот Гросс и не сообразил, что эта документация окажется столь важна для его зарубежных хозяев. Решил отойти от дел, а его начали искать. И нашли.

Но те — понятно как. А каким образом на Хариус вышел Городец⁈

Может, и стоило бы промолчать, но коньяк развязал язык, вот я и спросил:

— Георгий Иванович, вы ведь не случайно нас тот дом караулить поставили?

Городец кивнул.

— Не случайно. Были резоны, помимо возможного появления диверсантов.

— Эльвиру Хариус по делу Врана разрабатывать взялся? — высказал догадку Альберт Павлович.

Эдуард Лаврентьевич озадаченно встрепенулся.

— Это как?

Новоявленный полковник плюхнулся в кресло и откинулся на спинку.

— Эльвира Хариус с января безуспешно добивалась перевода в столицу, но госбезопасность никак не согласовывала её включение в армейскую квоту. По этой категории требовалась чуть ли не личная резолюция Черника.

— Слышал что-то такое, — подтвердил контрразведчик, усевшись на подоконник и закурив. — И что с того? С её переводом не всё чисто?

— Уверен в этом на все сто! — заявил Георгий Иванович, вскрывая новую коробку папирос. — Ты не в курсе, но Врана задержали на основании показаний его жены. Ту шантажировали интрижкой с кем, как ты думаешь?

Эдуард Лаврентьевич глубоко затянулся, пыхнул дымом и усмехнулся.

— Следуя твоей логике, охмурил её Юрий Швец. Ты начал копать, он психанул и устроил бойню. Или думаешь, дело было не только в ревности, а то и вовсе не в ней?

Городец досадливо поморщился.

— Как-то так, — нехотя признал он и вновь саданул кулаком по столу. — И ведь я почти на Гросса вышел! Почти дотянулся!

Альберт Павлович насмешливо откашлялся.

— При всём уважении, Герман Хариус никак не мог быть Гроссом. Всё, что его в жизни интересовало, — это книги и шахматы!

— В тихом омуте черти водятся! — парировал Городец. — Но дело даже не в этом! Если кто-то из Хариусов и был Гроссом, так это Эльвира! Вечно считала, что ей все кругом должны!

— Ты предвзят!

— Товарищи! — повысил голос контрразведчик. Он соскочил с широкого подоконника, подошёл к столу и вдавил окурок в пепельницу. — Смею вас уверить, что всё это была инсценировка! Швец никого не убивал!

Я бы точно поразился неожиданному известию до глубины души, если б не растащило после выпитого, а вот как умудрились сохранить невозмутимость остальные — просто не представляю. Альберт Павлович, такое впечатление, и бровью не повёл, а Георгий Иванович какое-то время молча взирал на товарища, затем распустил узел галстука и потянулся за бутылкой.

— Излагай! — потребовал он, разливая по стаканам коньяк.

Я решил, что на сегодня мне уже хватит, но отсидеться в уголке не вышло.

— Пей со всеми или уходи! — отрезал Городец, прекрасно зная, что никуда я теперь не уйду.

Зараза! Меня ж тогда от любопытства на тыщу миллионов малюсеньких кусочков разорвёт!

К счастью, в одном из бумажных пакетов обнаружились виноград и персики, хоть какую-то закуску на стол выставили.

— Эд, не тяни! — потребовал Георгий Иванович, когда мы выпили.

Тот с самодовольным видом всех оглядел, потом запрокинул голову к потолку и вроде как начал цитировать протокол осмотра места преступления:

— При изучении тела Эльвиры Хариус с задействованием ультрафиолетового источника освещения на правом плече были обнаружены мазки крови, размером и формой совпадающие с отпечатками руки в перчатке — точнее, трёх пальцев. По предварительным выводам, их оставили при перемещении тела с пола на диван, однако на руках предполагаемого убийцы следов крови не обнаружено, как не были найдены в квартире и окровавленные перчатки.

— А сама себя она хватануть не могла? — предположил Альберт Павлович.

— Правой рукой — нет, а левая у неё тоже чистая.

На какое-то время в кабинете воцарилась тишина, затем Городец спросил:

— Что ещё дал осмотр?

Эдуард Лаврентьевич покачал головой.

— Ничего. Мы не нашли ни перчаток, ни следов уничтожения оных, хотя были осмотрены все квартиры, места общего пользования и придомовая территория.

Георгий Иванович кивнул.

— Посторонний проникнуть в дом и незаметно выбраться из него никак не мог — значит, действовал кто-то свой. Едва ли это был сам Гросс. Скорее кто-то из его подручных. Либо его насторожил мой интерес к сообщнице, либо задержание диверсантов.

— Нельзя исключать, что Эльвира и была Гроссом, а избавился от неё кто-то из подельников, — отметил Альберт Павлович, но это предположение убедительным никому не показалось.

— Она бы не связалась с тем, кого не могла контролировать! — заявил Городец. — И не подпустила бы к себе того, кому не доверяла. Чутьё у неё было — дай бог каждому!

— При всём абсурде ситуации, — вздохнул Эдуард Лаврентьевич, — не могу с этим мнением не согласиться.

Пьянка сама собой переросла в совещание и составление плана следственных мероприятий. Накидали предложений, но от поголовного опроса жильцов под спецпрепаратом пришлось отказаться, поскольку контингент там подобрался специфичней некуда: мало того, что головы секретной информацией набиты, так ещё и противопоказания у каждого второго. А никак иначе быстрого результата не добиться, в противном случае остаётся только связь между кем-то из жильцов и Гроссом выявлять. Реально, наверное, но быстрее иголку в стоге сена найти.

— А ты, Пётр, чего молчишь? — обратился вдруг ко мне Альберт Павлович.

Я взглянул на часы, потёр ладонями лицо и сказал:

— Надо устанавливать связи Эльвиры Хариус!

— Было! — вздохнул Эдуард Лаврентьевич. — Утонем мы в её связях! Утонем!

— Дайте-ка подумать… — Я помассировал виски. — Вот смотрите: мы для себя решили, что Эльвира была связана с Гроссом и её устранил кто-то вовлечённый в его разведсеть. Так?

— Ближе к делу! — поторопил меня Городец.

— Эльвира Хариус завербовала Маленского, когда тот ещё числился в учебном отделении комендатуры. Сто к одному, что она завербовала и Машу Медник, которая сейчас Короста. Поясняю…

Но эту мою бывшую сокурсницу Георгий Иванович забыть не успел и потому раздражённо махнул рукой.

— Как я тебе уже говорил, твоего приятеля и его жену включили в чёрный список по инициативе аналитического дивизиона…

Он вдруг осёкся, и я кивнул.

— Вот именно! И при этом включили под совершенно надуманным предлогом! Один с Зимником знаком был, другая с ним спала, какой ужас!

— Ближе к делу!

— Мария Короста запросила убежище в Латландии, так вы сказали? Всё сходится! Сама заочно арестована, ещё и мужа расстреляли, как в такой внедрённого разведчика заподозрить?

— Ты девицу к чему эту вообще приплёл? — нахмурился Эдуард Лаврентьевич.

— В учебном отделении ходил слух, что Машку охмурил кто-то важный. Точно не Зимник — он на тот момент в опале был. Вот скажите, кто перед комиссаром Хлобом за Маленского словечко замолвил? А ну как это Гросс был?

— Да Эльвира и упросила посодействовать ради пользы дела! — с досадой поморщился Городец.

— Но не она ведь ту барышню пользовала? — улыбнулся Альберт Павлович. — Или за ней и такое водилось?

— Не водилось, — признал Георгий Иванович. — Но не вижу, как нам это может помочь. Медник-Короста в Ридзине, её при всём желании не допросить.

— Запроси о содействии иностранный отдел.

— Ну если только так…

Ночевал я на диванчике в приёмной. Просто вышел из прокуренного кабинета глотнуть свежего воздуха, присел на минутку и сам не заметил, как задремал. Проснулся уже утром. Точнее — растолкал Городец.

— Собирайся! — поторопил он меня, застёгивая стоячий воротничок форменной рубашки. — В иностранном отделе ждут.

Костюм он заменил на мундир с полковничьими погонами, уже и побрился. Ну а я в своём мятом и пропахшем пороховой гарью комбинезоне выглядел далеко не самым лучшим образом, даром что успел заскочить в уборную, где напился, умылся и пригладил волосы влажной ладонью. Нельзя сказать, будто от меня так уж шарахались встречные, но коситься с нескрываемым удивлением — косились. Являться в таком вот виде на приём к замначальника ИНО РКВД мне откровенно не улыбалось, да только приказ есть приказ, ничего не попишешь.

Впрочем, при виде секретаря этого самого замначальника ИНО РКВД беспокоиться о внешнем виде я сразу бросил и озаботился своим внутренним, так сказать, содержимым, начав в срочном порядке упорядочивать потенциал, усиливать заземление и накручивать все типы экранов, которые к настоящему моменту только успел освоить.

Ладно хоть ещё Георгий Иванович велел ждать в приёмной, подарив время на подготовку и отчасти даже — надежду, что на сей раз в моём присутствии не возникнет нужды. Пустое! Минут через пятнадцать секретарь снял трубку коротко тренькнувшего телефонного аппарата, выслушал сообщение и указал на дверь.

— Вас ожидают!

Пришлось подниматься со стула, для виду оправлять комбинезон и шагать вслед за Городцом. В кабинете сгустился полумрак, будто ещё не рассвело, но на самом деле эта хмарь обосновалась в моей голове. Впрочем, раньше и того хуже было, а сейчас даже ясновидение под контролем удержал, не позволив полностью себя подавить.

— Доброе утро, Леонтий Игнатьевич! — поздоровался я с хозяином кабинета, восседавшим во главе длиннющего стола для совещаний.

С момента нашей последней встречи жуткий старик нисколько не изменился — по-прежнему казалось, будто сохранять неподвижность ему удаётся, лишь прилагая для этого вполне ощутимые усилия, только теперь ещё и воздух вокруг него слегка колыхался, словно набранный потенциал корёжил само пространство.

— Присаживайся, Пётр! — предложил Горский с радушной вроде бы, но при этом совершенно механической улыбкой.

Городец и незнакомый майор РКВД заняли за столом для совещаний наиболее удалённые от него места, мне пришлось садиться ближе. Физического дискомфорта из-за этого не испытал, но и только. Уж лучше бы у двери постоял, с ноги на ногу переминаясь.

Ёлки! Даже Палинский своей мощью так не давил при первой встрече, а тогда я вообще ничего собой не представлял!

— Евгений Олегович, вам слово! — объявил Горский.

Майор раскрыл папку, вынул из неё фотокарточку и передвинул мне. Судя по заинтересованному взгляду Городца, ему ничего такого не показывали.

— Вам знаком кто-нибудь на этом снимке? — поинтересовался Евгений Олегович.

— Минуту! — попросил я, начав загибать пальцы. — Март, апрель, май… — А на мизинце с облегчением перевёл дух. — Да нет, уже видно было бы…

Георгий Иванович выразительно прочистил горло.

— Товарищ Линь, сейчас не время и не место…

Не время? Не место? Я так отнюдь не считал, поскольку утеря сверхспособностей неминуемо приводила к нарушению техники предотвращения нежелательной беременности, а блокиратором Юленьку в нашу последнюю с ней встречу накачали по самую маковку. Но нет — не залетела. Стоит стройная, улыбается. Конечно, возможны варианты, но будем считать — обошлось.

— Всех знаю, — заявил я, возвращая фотокарточку майору.

Того ответ определённо удивил.

— Кто это и как вы с ними связаны?

— Перечисляю слева направо. Карпинская Юлия Сергеевна — моя любовница, уже бывшая. Иннокентий Легкоступ, отчества не знаю, — подельник, но это тоже в прошлом. — Я ощутил, как разом сгустилось в кабинете напряжение, и обратился к Горскому. — Думал, здесь все с допуском! Нет разве?

— Продолжай! — разрешил тот, но в его голосе мне почудилось предостережение.

— Итак, Иннокентий Легкоступ — просто хороший знакомый. Василь Спиридонович Короста — мой друг. Мария Короста, опять же отчества не знаю, — его жена. Я ответил на ваш вопрос, товарищ майор?

— Вполне, — подтвердил майор и убрал в папку фотокарточку, на заднем фоне которой виднелся Ридзинский оперный театр. — Когда и при каких обстоятельствах вы последний раз общались с гражданином Коростой?

Я повернулся к Городцу.

— Товарищ полковник, а у наших коллег точно есть допуск к этой информации?

— Не паясничай! — потребовал Георгий Иванович, достал носовой платок и промокнул покрывшееся испариной лицо. — Разумеется, у них такого допуска нет. К чему бы тогда были эти расспросы?

Горский хмыкнул, Городец ответил ему прямым взглядом. Как видно, отношения у них были не ахти — меня из-за явственных искажений энергетического фона так и перетряхнуло. Тем не менее, я со всей решительность произнёс:

— Не имею возможности ответить на этот вопрос.

Евгений Олегович немного помолчал, потом спросил о другом:

— Каким образом гражданин Короста получил в своё распоряжение паспорта, изготовленные для вас по заказу комиссариата иностранных дел?

— А он их получил? — удивился я, но решил не переигрывать и пояснил: — Некоторое время назад Василь попросил ссудить ему денег, наличных у меня при себе не было, вот я и дал ему ключ от банковской ячейки, где хранил сбережения. Должно быть, выложил туда паспорта, когда вернулся в республику. Наверное, так. В связи с большой кровопотерей и контузией, боюсь, не всегда отдавал себе отчёта в своих действиях. Но ведь ничего непоправимого не произошло?

Горский тяжело вздохнул, и меня едва не качнуло. Щиты затрещали, с трудом удалось удержать их под контролем.

— Господа! — негромко, но как-то очень уж веско произнёс Леонтий Игнатьевич. — Прошу оставить нас с Петром Сергеевичем наедине. Думаю, так мы быстрее найдём общий язык.

Как мне показалось, и майор, и Городец покинули кабинет с превеликой охотой. Во взгляде последнего ещё и промелькнуло что-то вроде «сам теперь выпутывайся».

— Садись поближе, — предложил Горский и самую малость подался вперёд, но тут же замер на месте, узловатые пальцы стиснули серебряную рукоять упёртой в пол трости. — Как практик ты, Пётр, вполне состоялся. Орденов уже больше, чем у меня. — Он сухо и скупо усмехнулся и смежил веки, чуток качнул головой. — Но добиться от человека нужного тебе поступка несказанно сложнее, нежели просто его убить. Манипулировать человеком нужно так, чтобы он сам приложил все силы, дабы воплотить в жизнь задуманное тобой. С паспортами ты сработал слишком грубо…

Я выдержал взгляд бездонно-чёрных глаз, и упрямо мотнул головой.

— В самый раз! Просто хотел, чтобы возникли сомнения в момент принятия решения о ликвидации Коросты, как перебежчика.

Горский медленно-медленно моргнул и вдруг спросил:

— О Марии Коросте что скажешь?

— Не глупа, но и звёзд с неба не хватает. В меру амбициозна, своего точно не упустит. Нравится мужчинам. Скорее беспринципна, чем готова на жертвы ради идеи. Ведома. Без жёсткого контроля может поддаться разлагающему влиянию буржуазной морали. Не уверен, что способна долгое время жить в условиях постоянной угрозы разоблачения.

Леонтий Игнатьевич тяжело вздохнул, и энергетический фон вновь колыхнулся, будто старик втянул в себя чистую энергию, а не воздух.

— Ты ведь понимаешь, что своим финтом с Коростой загубил серьёзную операцию внедрения?

— Не вашу, — парировал я. — И как бы ещё не скомпрометированную на стадии планирования.

— Мне до подковёрных игрищ дела нет! — отрезал Горский. — А повела девчонка себя вполне грамотно. Запросила убежище, начала заводить знакомства с нужными людьми… И тут как снег на голову свалился её благоверный! Два бывших сотрудника РКВД, оба приговорены к расстрелу, оба сбежали в Ридзин. Право слово, это уже какой-то водевиль!

Я едва ли не физически ощущал переполнявшее собеседника раздражение, меня даже чуток потряхивать начало, но виду не подал и сказал:

— А Василя и не нужно никуда внедрять. Пусть живёт себе спокойно и врастает в местное сообщество. Ну или можно его вернуть — обвинения-то из пальца высосаны. Нет в его действиях состава преступления.

— Какие вводные ты ему дал?

— Не совершать резких движений и мостов за собой не жечь. Отмывать деньги и ждать.

— Даже так? Не весь куш Гашке сдал?

— Там совсем уж горячие деньги остались. Всего сто двадцать пять тысяч.

Леонтий Игнатьевич закрыл глаза и откинулся на спинку стула.

— Иди! Городцу передай, что я подумаю над его просьбой.

Я поднялся со стула, переборол неуверенность и сказал:

— Разрешите вопрос?

— Попробуй, — сказал Горский, не открывая глаз.

— Юлия Карпинская. Она какое отношение ко всему этому имеет?

Леонтий Игнатьевич позволил себе намёк на улыбку.

— После известных тебе событий она разругалась с дядей, лишилась машины, квартиры и содержания. В отместку тиснула в своей газетёнке статью, посвящённую годовщине гибели великого князя, где позволила себе ряд намёков на то, что корни заговора уходят на Туманный Альбион. Переполох случился преизрядный и не только в эмигрантских кругах. — Улыбка на миг превратилась в оскал, но лишь на самое краткое мгновение, могло и показаться. — Что касается твоего вопроса, то, лишившись квартиры, Юлия Сергеевна была вынуждена съехать в «Старую Ливонию», где сошлась с Иннокентием, который испытывал к ней тайную симпатию ещё со времён совместного обучения в Обществе.

— Даже так? — озадачился я.

— Иди!

Меня будто подтолкнуло к двери нематериальное давление, и задержаться в кабинете я не рискнул, вышел в приёмную.

— Леонтий Игнатьевич подумает над вашей просьбой, товарищ полковник, — оповестил я Городца,

— Подумает? — буркнул тот и недобро глянул на майора.

Подчинённый Горского в ответ только руками развёл. Георгий Иванович перевёл взгляд на меня и принялся сыпать распоряжениями:

— Приведи себя в порядок и переоденься. Проведай Глеба в госпитале и доложи о его состоянии. После зайди в канцелярию, ознакомься с приказом о трёхдневных выходных и ознакомь остальных. Заселяйтесь в служебное общежитие, ордера уже у коменданта. Деньги в кассе. Жду после обеда. Всё, свободен!

«Хорошенькие выходные намечаются, насыщенные!» — подумал я, но придержал эти мысли при себе и ограничился уставным:

— Будет исполнено!

В итоге всю первую половину дня бегал как савраска, даже перекусить времени не нашлось. Обедать пошёл в ведомственную столовую, а там — Митя.

— В курсе? — традиционно поинтересовался тот, помахав свёрнутой в трубочку газетой.

— Чего там ещё? — поинтересовался я, усаживаясь напротив.

— Управлением госбезопасности ликвидирована диверсионная группа! Участники операции представлены к правительственным наградам!

Я начал переставлять тарелки с подноса на стол и хмыкнул.

— Так это, поди, не про нас!

Митя развернул газету и продемонстрировал фотоснимок дома, в котором располагалась явка фон Винека.

— Да точно о нас! А чего? Сам же говорил, что мы приказ от и до выполнили!

— Как скажешь, — покладисто согласился я и занялся отбивной, но пообедать в тишине и спокойствии не вышло.

— Ты чего такой скучный? — вновь дёрнул меня Митя. — Я с утра Серёгу с Ильёй встретил, так они светятся прямо! И не сознаются, паразиты, чего такие довольные! И Карл твой ещё физиономию кирпичом сделал, весь из себя деловой до невозможности! Случаем, не в курсе, чего они?

Я резонно заподозрил, что брали фон Винека с удравшими от нас подельниками именно сотрудники первой экспедиции, но делиться своими догадками с товарищем по вполне понятным причинам не стал.

— Нет, — коротко ответил и отпил компота.

Вкус показался не очень. Уж лучше бы стакан чая взял.

— Жаль! — расстроился Митя. — Ещё лыбились, главное, так нагло!

Я вздохнул.

— Ну чего ты как маленький, в самом деле? В следующий раз скажи, что они своим видом нарушают обязательство о неразглашении.

Митя нацелил на меня вилку и кивнул.

— А это идея! Они, кстати, предложили вечером в пивной посидеть. — И он тут же перескочил на другую тему. — В курсе, что Городец окончательно в РКВД перешёл и ему сразу полковника дали?

С учётом того, что Георгий Иванович сегодня расхаживал по зданию в новеньком мундире, скрывать свою осведомлённость не было никакого смысла, и я подтвердил:

— В курсе.

— А что его в должности начальника отдела госбезопасности по Новинску утвердили?

— По всей научной территории только, — поправил я товарища.

— Не суть! — отмахнулся Митя, вроде как немного даже моей информированности расстроившись.

Я воспользовался моментом и уточнил:

— Тебя к себе заберёт?

— А тебя? — ответил Жёлудь вопросом на вопрос.

— Меня — нет.

— И меня — нет. — Митя вздохнул. — Пока диплом не получу — без вариантов. Если только на практику.

Мы ещё немного потрепались обо всём сразу и одновременно ни о чём конкретно, а потом я в несколько глотков допил компот и поднялся к Городцу. С полчаса проторчал в его приёмной, дожидаясь аудиенции, а продлилась та от силы пару минут.

— С Ключником ты перестарался или так всё и задумывалось? — спросил Георгий Иванович, стоило только мне переступить через порог.

Постановка вопроса нисколько не порадовала, но виду я не подал и уточнил:

— А с ним-то что приключилось?

— Почка у него ни с того ни с сего отказала, — пояснил Городец и невесть зачем добавил: — Левая!

Удивлению моему не было предела.

— Почка? — поразился я. — Вот так дела! Ну, здоровья Михаилу Сергеевичу!

— Так перестарался или…

Вопрос повис в воздухе, и я поспешил уверить собеседника:

— Перестарался! Хорошенько ему врезал, скрывать не стану, но чтоб почка отказала…

«Да ещё и так рано», — подумал, а вслух говорить ничего не стал. Как не стал и говорить, что проблемы у Михаила Сергеевича предполагались с печенью, а никак не с почками. Печень — одна, почек — две. Так надёжней. Ну да — прощать иголки под ногти я не собирался. Опять же оставлять за спиной врагов такого сорта точно не стоит.

— Смотри у меня! — погрозил пальцем Городец, вздохнул и приказал: — Сходи в иностранный отдел, у них для нас что-то уже есть.

Сходил, забрал, вернулся, снова засел в приёмной. Хотел всучить опечатанный конверт порученцу Георгия Ивановича, но тот наотрез отказался его принимать и велел ждать.

В три часа пополудни появился Альберт Павлович. С интересом глянул на меня и ещё даже не успел ничего сказать лейтенанту, как тот снял телефонную трубку и после недолгой паузы сообщил:

— К вам товарищ Кучер! — А вернув её на рычажки, объявил: — Проходите! — И добавил уже мне: — Лейтенант, вас тоже ждут.

Мы прошли в кабинет, и Альберт Павлович с интересом поглядел на притащенную невесть откуда классную доску, завешанную чем-то вроде простыни. Я обратил на неё внимание ещё в прошлый свой визит сюда, но тогда момент для расспросов был не самый подходящий. Как оказалось — сейчас тоже.

— Альберт, не трогай! — потребовал Городец и отмахнулся от протянутого мной конверта. — Подержи пока у себя для чистоты эксперимента. Сейчас Эдуард подъедет и начнём.

— Даже так? — усмехнулся Альберт Павлович. — Но хоть без коньяка сегодня, надеюсь?

Георгий Иванович пальцем оттянул от горла воротник, досадливо поморщился и выставил на стол пару бутылок содовой.

— Стаканы сами берите, — сказал он и уточнил: — Как с Маленским пообщался? Плодотворно?

— Кое-что нарыл, — подтвердил Альберт Павлович.

Они закурили, а я налил себе содовой и со стаканом в руке отошёл к распахнутому настежь окну. К счастью, так уж долго впустую дышать табачным дымом не пришлось — Эдуард Лаврентьевич присоединился к нам уже минут через пять.

— Бездельничаете? — расплылся в довольной улыбке подполковник. — А я за вас дело раскрыл!

— Раскрой ты дело, уже убийцу бы задержал, а пока допросам конца и краю не видно, — флегматично парировал Городец. — Мне звонили, справлялись, зачем это всё, если диверсанты ликвидированы.

— И что ты?

— Сказал, что тебя не знаю.

— Товарищи! Время! — прервал пикировку Альберт Павлович. — Лично я ничего не раскрыл, но Маленский подтвердил, что во время обучения у Марии Медник и в самом деле был некий таинственный… так скажем… наставник. Но кто именно — он не знает. Всякий раз барышню увозил куда-то командир отделения Дыба, проследить за ними он не смог. Но не верил, что всё ограничивалось исключительно частными уроками, а потому ревновал.

Георгий Иванович досадливо поморщился.

— Точно не знает, с кем она встречалась?

— Ну ты же не просто так к допросам меня, а не ваших костоломов привлёк! — вроде как даже оскорбился Альберт Павлович. — Что касается давления на Петра, то если поначалу Дыба просто закрывал глаза на травлю, то затем поставил конкретную задачу от него избавиться. По времени эта перемена совпадает с известным вам инцидентом на лодочной станции.

— Это может быть и простым совпадением, — отметил Эдуард Лаврентьевич.

— Не исключено. Теперь что касается Казимира Мышека… Его Маленский напасть на Петра не подговаривал и, что тот намеревается покинуть территорию комендатуры, не знал. Зато неоднократно наблюдал, как медчасть посещал командир отделения. На этом всё. Отчёт по его работе на Эльвиру Хариус сдам в письменном виде. Там есть интересные моменты, но к рассматриваемому делу они отношения не имеют. И да — этот ваш Дыба знал о вербовке Маленского кем-то из аналитического дивизиона. Тот советовался с ним, прежде чем принять предложение Хариус.

— Дыба, Дыба, Дыба… — задумчиво пробормотал Городец. — Куда ни ткни, в нашего покойничка попадёшь…

— Так может, он и красотку сам во внерабочее время обучал? Не Дыба ли наш Гросс? — предположил Альберт Павлович. — Как думаешь, Георгий?

Тот покачал головой.

— Умом не вышел. Исполнитель и не более того.

— С Дыбой всё очень даже не просто, — отметил вдруг Эдуард Лаврентьевич. — Начать с того, что он единственный из посторонних имел доступ к месту преступления. Конечно, само по себе это ещё ни о чём не говорит, но вот его внутренний мир поразил меня просто несказанно… — Контрразведчик расстегнул портфель и кинул на стол несколько листов. — Чтобы не быть голословным, вот вам заключение патологоанатома. Ознакомьтесь!

Георгий Иванович пошелестел листками и поморщился.

— А если своими словами?

— Судя по длине раневых каналов, при входе в тело пули замедлены не были. Однако согласно показаниям очевидцев, погибший, а также старшина Клич и генерал Дичок успели среагировать и перекрыли линию стрельбы кинетическими экранами. Речь должна идти как минимум об удвоении плотности сверхсилы на квадратный сантиметр.

— Использовались какие-то особые боеприпасы? — предположил Городец.

Эдуард Лаврентьевич достал из портфеля очередной отчёт.

— Следственной группой был обнаружен пистолет-пулемёт, из которого вёлся огонь по группе захвата. Контрольный отстрел показал, что использовались стандартные боеприпасы. Кроме того, криминалистов удивила атипичная кучность. Капитана Дыбу поразили трижды, а с учётом смещения ствола, высчитанного по точкам попадания других пуль, задеть его должны были только раз.

Контрразведчик сделал паузу, чтобы налить себе содовой, но Городца этим манёвром в заблуждение ввести не сумел.

— Давай! — потребовал тот. — Вываливай, что ты на десерт приберёг!

— Причиной смерти патологоанатом счёл необратимое повреждение сердечной мышцы, никак не связанное с пулевыми ранениями. Здоров был чертяка, запросто мог и с тремя пулями в груди до госпиталя доехать, а там бы точно откачали.

Городец уставился на товарища во все глаза.

— Правильно понимаю, что ему раздавили сердце сверхэнергетическим воздействием? — уточнил он каким-то враз севшим голосом.

— Именно, — подтвердил Эдуард Лаврентьевич.

Я припомнил события вчерашнего вечера и хмыкнул.

— Да его Василий Архипович реанимировать пытался! Опыта в таких дела нет, вот и перестарался!

Меня словно не услышали. Альберт Павлович незаметно для остальных слегка отодвинул занавесь и с головой ушёл в изучение расчертивших классную доску линий, а Городец продолжил играть в гляделки с Эдуардом Лаврентьевичем. Затем схватил заключение о вскрытии и принялся его листать, отыскал нужное место и вновь уставился на товарища.

— Всё как у Брига, так?

— Один в один, — подтвердил Эдуард Лаврентьевич.

Альберт Павлович встрепенулся и, оставив в покое занавесь, отвернулся от доски.

— Брига⁈ Но ведь он умер от сердечного приступа?

Фамилия показалась смутно знакомой, но где и при каких обстоятельствах доводилось её слышать прежде, я вспомнить не смог, а встревать в разговор побоялся. Очень уж недоброе выражение приняло скуластое лицо Городца.

— От сердечного приступа, — подтвердил он. — Борис Карлович принципиально не ходил по врачам, а когда у него прихватывало сердце, массировал его прямым воздействием. Его предупреждали, что самолечение до добра не доведёт, но он только смеялся.

— И ещё самоубийство дочери! — поддакнул Эдуард Лаврентьевич. — Никто не подумал даже, что дело нечисто!

И вот тут у меня в голове будто мозаика сложилась. Бриг — это прежний глава аналитического дивизиона и тесть Дичка, а ещё — дядя Эльвиры Генриховны!

— Или Василий просто взял этот метод на вооружение, — пожал плечами Городец.

Альберт Павлович какое-то время молча переводил взгляд с одного на другого, потом не выдержал и всё же уточнил:

— Вы всерьёз полагаете, будто Эльвиру Хариус, её любовников и домочадцев убил Дыба, а поручил ему это генерал Дичок, который и есть Гросс? И потом он ещё и от последнего свидетеля избавился? Но как⁈

— Элементарно! — фыркнул Эдуард Лаврентьевич. — Создал кинетический экран с обратным импульсом. Искажения одни и те же, только пули не замедлились, а ускорились. Их и подправить при этом ничего не стоило. К слову, я прекрасно помню, что Дыба покинул квартиру Хариусов с портфелем, но обнаружить его среди вещей не удалось. Исчез.

У меня попросту голова кругом пошла, а Георгий Иванович сдёрнул с классной доски занавесь, схватил кусок мела и принялся проводить дополнительные связи между и без того уже соединёнными друг с другом блоками.

В левом верхнем углу обнаружился жирный круг с моим собственным именем, от него расходилось сразу несколько линий. Один из соседних «пузырей» содержал дробь с пристанью в знаменателе и броневиком в числителе, во второй поместили Сомнуса-Граба, в третий — Маленского. Связи пересекались и ветвились, в кругах и прямоугольниках фигурировали имена, события и даты. Имелся лишь один-единственный пустой фрагмент в правом нижнем углу, и сейчас Городец вписал туда инициалы «В. А. Д.», а под чертой добавил «Гросс».

— Серьёзное обвинение! — отметил не меньше меня впечатлённый происходящим Альберт Павлович.

— До обвинений с такими уликами как до Луны! — отмахнулся Георгий Иванович, кинул кусок мела и принялся вытирать пальцы носовым платком.

— Тут впору говорить не об уликах, а об их полном отсутствии, — заявил Эдуард Лаврентьевич, наливая себе содовую. — Ничего и нет кроме логических выкладок!

Георгий Иванович пропустил это замечание мимо ушей.

— После самоубийства жены и смерти тестя, предпосылки которых опустим, карьера Василия забуксовала, и он ввязался в авантюру с Герасимом Сутолокой. Увы, та операция провалилась, и Дичка с волчьим билетом сослали на военную кафедру РИИФС. — Он вновь взял мел и дважды подчеркнул эту аббревиатуру. — Отсюда мы имеем связь с институтом. Василий амбициозен, ему это назначение ровно в сердце острый нож, поэтому он начал выстраивать новую карьеру — на сей раз вражеского агента. В подручные завербовал кузину супруги, с которой состоял в интимных отношениях…

— Недоказуемо! — заявил контрразведчик.

— Василий ни одной юбки не пропускал! Если и не при живой жене, то после её смерти точно Эльвиру охмурил! — возразил Городец. — Ещё привлёк Граба, связь с которым выявить пока не получилось, и Дыбу. С ним связь очевидна.

— Но только не на тот момент! — вставил Эдуард Лаврентьевич, продолжая оппонировать товарищу.

— Пётр! — не оборачиваясь от доски, позвал меня Георгий Иванович. — Что ответил иностранный отдел?

Я вскрыл конверт, вынул заполненный машинописным текстом листок, развернул его и пробежался взглядом.

— В результате опроса гражданки Марии Коросты… Так… Во время службы в учебном отделении комендатуры была завербована сотрудницей аналитического дивизиона Э. Г. Хариус… Дополнительно готовил командир отделения Дыба, он же свёл с неким Владимиром Александровичем, инструктором… Во время обучения неоднократно вступала с оным инструктором в интимную связь… А вот! Словесный портрет! Роста среднего, телосложения мощного, толстая шея, развитая мускулатура. Волосы тёмно-русые, стрижка короткая. Лицо прямоугольное с тяжёлой челюстью. Нос прямой, мясистый. Уши приплюснутые. Глаза серые. Особых примет не имеет за исключением шрама от удаления аппендицита. В случае очной ставки или предоставления фотографии способна опознать. Ещё пишут, эвакуация из Ридзина нежелательна, предлагают составить портрет по словесному описанию…

Но Городец меня уже не слушал, он схватил кусок мела и начал добавлять новые связи — где исправлял пунктирные, а где сразу рисовал обычные.

— Ни одной юбки пропустить не мог, на этом и погорел… — зло пробормотал он. — Всё через других действовал, а тут засветился!

— Это ещё ни о чём не говорит! — возразил Эдуард Лаврентьевич. — Он мог просто хорошо проводить время с курсанткой. Попутно учил её… Ну хотя бы даже по просьбе Эльвиры Хариус, которая и привлекла девицу к сотрудничеству!

Георгий Иванович оспаривать это утверждение не стал и перешёл к следующему пункту.

— Всё шло хорошо, пока не оказалось сорвано нападение на группу студентов и Петя не пырнул ножом Сомнуса-Граба — одного из немногих, кто наверняка был осведомлён об истинной личности Гросса. А если и не был, то определённо представлял для него серьёзную ценность. Петя стал опасен по двум причинам: теоретически он мог опознать Сомнуса, а Сомнус в свою очередь точно не собирался прислушиваться к голосу разума и намеревался при первой же возможности поквитаться за ранение. Именно поэтому Дыбе было поручено добиться отчисления Петра, что закончилось покушением и переводом на Кордон.

— Доказательства! Какие у тебя доказательства?

— Пока что я просто ищу огрехи в своей версии! — отмахнулся Городец от контрразведчика. — Альберт, ты что скажешь?

— Продолжай, — лишь попросил тот, потирая бровь.

— Дальше Петя прикончил Сомнуса и всё шло своим чередом, пока летом тридцать девятого Дичка не прикрепили к студенческой зенитной роте. Он покинул Новинск, и одновременно перестал выходить на связь Гросс, который незадолго до того заполучил некие чрезвычайно важные для оксонской разведки материалы…

— Ведёшь к тому, что дальше его карьера стремительно пошла в гору и отпала необходимость в подрывной деятельности? — предположил Эдуард Лаврентьевич.

— Не просто отпала необходимость! Тайная жизнь поставила под угрозу безоблачное будущее. Дыбу он взял к себе и начал усиленно тянуть по служебной лестнице. Эльвире тоже подыскал тёпленькое местечко. А когда узнал, где именно задержали диверсантов, то незамедлительно отправил Дыбу обрубить хвосты. И как вишенка на торте — устранение последнего подручного. Всё! Финита ля комедия! Он всех переиграл!

Альберт Павлович похлопал в ладоши.

— Безупречно и абсолютно недоказуемо!

Я захлопал глазами.

— Но как же — недоказуемо? Неужели ничего нельзя сделать?

— Совершенно ничего! — подтвердил Городец. — Мы можем начать искать хвосты в Новинске, но это ни к чему не приведёт. Даже допросить его не получится. Баюн и Рогач негласно условились, что госбезопасность не трогает генералитет. Придётся действовать через военных, а с такими вот выкладками мы только на посмешище себя выставим.

Я уставился на Эдуарда Лаврентьевича.

— А если зайти через Стригаля? Раз Дичка прочат в его преемники, он точно не откажется утопить конкурента!

— Не всё так просто, — покачал головой контрразведчик. — Если Стригаль инициирует разбирательство на основании наших предположений, это сочтут попыткой сведения счётов. Только быстрее в отставку вылетит. Да, Василия после таких обвинений могут в должности не утвердить, но не факт, что даже на менее ответственное направление переведут. Рогач ему благоволит. Да и Марина на днях за внука адмирала Лунского выходит. Замнут дело. Как пить дать, замнут.

— К тому же широкая огласка не нужна и нам, — вздохнул Городец. — Надо выбить из него все контакты и данные об агентах, но сделать это тайно. Только тогда мы сможем начать свою игру.

Он взял тряпку и принялся размеренными уверенными движениями стирать схему.

У меня аж сердце упало.

Да как так-то⁈ Это ведь предатель! Враг! У него руки по локоть в крови!

Я задохнулся от возмущения, не сразу даже нашёл, что сказать.

Зараза! Да я вовсе не нашёл, что сказать! Лишь выдавил из себя:

— И что теперь?

Георгий Иванович хмыкнул.

— А что теперь? — Он посмотрел на контрразведчика. — Скажи, Эдуард!

Тот пожал плечами.

— Включу в отчёт все подозрительные моменты, присовокуплю к нему показания фон Винека… — Эдуард Лаврентьевич посмотрел на Городца. — Могу я рассчитывать на это в рамках межведомственного взаимодействия? Могу? Ну вот и чудненько! Дам рекомендацию опросить Дичка касательно обстоятельств смерти его порученца и отработать связи четы Хариус. Что-нибудь да нароем.

— Вот видишь? — указал на товарища Городец. — Мы тоже в этом направлении работать начнём, я со своей стороны проинформирую о возникших подозрениях рескома. Размотаем этот клубочек, не сомневайся даже. Невозможно всё предусмотреть и зачистить все улики.

Альберт Павлович поджал губы.

— Если Дичок сообразит, что его обкладывают, дожидаться ареста он точно не станет. Уйдёт за кордон и заберёт с собой все материалы, которыми уже располагает и к которым ещё получит доступ за время следствия.

Георгий Иванович развёл руками.

— Мы вынуждены действовать в рамках действующего законодательства. Увы.

— Ну-ну, — выдал Альберт Павлович и посмотрел на меня. — Пётр, ты ведь сегодня свободен? Есть предложение поужинать с Иваном и его очаровательной супругой. Что скажешь?

Я выжидающе уставился на Городца. Тот усмехнулся.

— А что ты на меня смотришь? У тебя три дня законных выходных. Погуляй по городу, полюбуйся на столичные красоты. Не трать время попусту, на следующей неделе возвращаемся в Новинск.

— Понял. Так и сделаю. Разрешите удалиться?

Георгий Иванович ухмыльнулся в прокуренные усы.

— Удаляйся!

— Пора и мне честь знать! — засобирался Альберт Павлович.

Мы вышли в приёмную, молча пересекли её и точно так же, не произнеся ни слова, спустились на первый этаж, миновали проходную и покинули здание комиссариата. Не знаю, о чём думал мой спутник, а я размышлял над словами Горского о манипуляции людьми, поэтому спросил:

— Ну и чего хотел от меня Городец?

Альберт Павлович вопросу нисколько не удивился, лишь счёл нужным указать на неточность формулировки.

— Почему только от тебя, а не от нас?

— Ну… — Я на миг замялся, правда, именно что на миг. — Меня вводить в курс дела точно никакой нужды не было, а кто бы ещё фон Винека выпотрошил, если не вы?

— Мне чрезвычайно лестна твоя оценка, но не в моих принципах преувеличивать собственную значительность. Именно что в столице специалисты такого профиля отнюдь не редкость. Доводилось ведь уже с Эдельманом общаться? Так он мне сто очков вперёд в этом плане даст.

— Скажете тоже!

— Или даже все двести! — улыбнулся Альберт Павлович. — Повторный допрос фон Винека поручат именно ему, не сомневайся даже. Тот факт, что Эдельман способен показать результат лишь в эталонных лабораторных условиях, никакой роли не играет. Не так уж и сложно их ему в столице обеспечить.

Я задумчиво кивнул.

— Выходит, Городец переложил проблему на теневой ректорат?

— Нет никакого теневого ректората, мы — клуб! — отрезал Альберт Павлович. — И Георгий переложил на клуб не проблему, а ответственность за возможные последствия.

— Это если документы уйдут за кордон?

— В том числе. Но возможна и другая крайность. Представь, что в логические выкладки закралась ошибка. Официальное следствие может оправдать человека и принести извинения. Последствия неофициального вмешательства окажутся много более серьёзными. Для кого-то, вполне допускаю, даже фатальными.

— И как тогда быть? — поставил я вопрос ребром.

— Не пороть горячку и не суетиться, — мягко улыбнулся в ответ Альберт Павлович. — А ещё не забывать о том, что сколько верёвочке ни виться, а конец непременно будет. И хорошо бы на её конце болтаться не нам. Как ты считаешь?

— Вы о вреде юношеского максимализма упомянуть забыли.

— В точку! — рассмеялся Альберт Павлович, приобнял меня за плечи и повёл по Якорной площади. — Нет ровным счётом никаких оснований для спешки! Мы всё обдумаем, на семь раз перепроверим и лишь при полной уверенности в собственной правоте — отрежем. Только так и никак иначе. Авантюризм и волюнтаризм не совместимы с социалистической законностью!

Мне очень хотелось поверить куратору и отпустить проблему, позабыть о предателе, предоставить разбираться с ним другим. Прогуляться по набережным, походить по музеям. Выпить пива, завести скоротечный роман или хотя бы просто пофлиртовать с какой-нибудь столичной красоткой. Расслабиться в конце концов!

Но куда там! Я наперёд знал, что всё выйдет совсем не так, а мой собеседник прекрасно знал, что я это знаю. И знаю, что он знает. И так далее и тому подобное.

Мы просто ломали комедию и не более того. То ли циничные практики, то ли кровавые скоморохи — это с какой стороны посмотреть.

Впрочем, плевать! Денёк был чудо как хорош…