Повесть Вендийских Гор

44

Таверна на улице Бычьих Кож была пуста, если не считать за посетителей полсотни трупов — мужчин, женщин, детей — заполнивших два этажа и подвал. Дети в основном находились в подвале, где их пытались спрятать и защитить. Мертвые тела плавали в разлившемся из разбитых бочек красном вине, смешавшемся с кровью. На лестнице, ведущей в подвал из кухни, лежала девушка с обнажившейся грудью. Она была красива. Ее длинные черные волосы разметались по ступенькам, а открытые глаза смотрели в потолок. Тонкий нож с золотой рукоятью торчал из ее шеи. Туфелька с левой ноги слетела и плавала теперь в вине, словно заблудившаяся среди скал утлая рыбацкая лодка.

Над девушкой, в наполовину открытой двери, головой вниз лежал огромный человек в богато украшенных доспехах. Он был без шлема. На волосах запеклась кровь. В правой руке он все еще сжимал меч, острый с одной стороны и зазубренный как пила с другой.

Большая крыса высунулась в дверь, прошмыгнула вдоль тела человека и принялась обследовать его лицо. Она ткнулась мордой в нос человека. Веки его вдруг затрепетали, он застонал и открыл глаза, прятавшиеся в темных провалах под далеко выдающимися вперед надбровными дугами. На щеке его вился лиловый шрам. Сквозь закрытое узорной деревянной решеткой окно он увидел солнце между двух башен Облачной Обители.

Глупая крыса подобралась к его уху и встала на задние лапы, чтобы попробовать человека на вкус. Он быстро протянул руку, схватил животное за хвост и поднял в воздух. Крыса громко пищала и сучила лапками, не в силах избавиться от позорного плена.

— Ты разбудила меня, — сказал человек, — и за это я дарю тебе жизнь. — Он встал и швырнул крысу в глубь подвала. — Распоряжайся ей по собственному усмотрению.

Животное не сумело сохранить подаренную жизнь и захлебнулось в крови с вином. Утянув с собой туфельку с золотой застежкой.

Воин встал, дотронулся до своей головы и застонал. Пальцы его нащупали дыру, уходящую вглубь. Череп был проломлен. Воин повернулся и пошатываясь поднялся до верха лестницы, раскрыв дверь полностью. Кухня представляла собой не менее печальное зрелище, чем подвал. Отличие было только в том, что здесь основную массу трупов составляли женщины. Правда, среди них не было ни одной, которая по красоте могла бы сравниться с той, что лежала внизу на лестнице.

Плита остыла, но верхняя половина повара все еще остро пахла жареным мясом. Руки повара сжимали не половник, как ему по ранжиру полагалось, а тонкий обоюдоострый нож. С дальнего конца плиты находилась его нижняя половина, внутренности распростерлись по полу, словно на бойне.

Столовая была заполнена мертвыми мужчинами. Они лежали на полу, на столах, ни один из которых не остался целым, на сломанных скамьях и табуретах. Большая бочка в углу открывала свое содержимое всем желающим сквозь огромную дыру в торце, но желающих не имелось. Крысы уже немного похозяйничали здесь. При виде воина несколько серых зверьков оставили свое занятие и поспешили скрыться.

Глаза воина остановились на небольшой деревянной статуэтке в южном углу зала. Статуэтка находилась на тумбе из цельного куска дерева и голова ее была забрызгана кровью. Воин приблизился к ней и глаза его невольно наполнились слезами. Царь Воледир был перед ним.

— Я был повелителем мира и погубил его! — воскликнул воин, обращаясь к статуэтке. — Я был оплотом безопасности и сам разрушил ее! Нет мне прощения! О, царь, ты вправе покарать меня, как сочтешь нужным! Я с улыбкой и радостью приму любое наказание, которым ты одаришь мою никчемную плоть!

Воин опустился перед тумбой со статуэткой на колени и низко опустил голову. Память мучила его. Он отчетливо вспомнил глаза девушки, лежащей на лестнице в подвал. Живые глаза. Они смотрели с ненавистью. Воин был восхищен силой, что проливалась через эти глаза, молодой, необузданной силой. И остро пожалел, что не может переменить ненависть на любовь, совсем не оставалось времени. Девушка бросилась на него с ножом, собираясь прикончить человека, который только что убил ее отца, мать и двух младших сестер — очаровательных двойняшек. Воин вынужден был защищаться и перенаправил удар ножа. Рука девушки хрустнула, а в ее шею вонзилось тонкое лезвие. Она умерла мгновенно, хоть в этом воин смог оказать ей почтение.

— Зло пришло к нам, — снова обратился он к царю, — оно пришло из тьмы, царь. Виноватых в этом городе не было и нет. Я знаю, знаю! Кто-то вне пределов города, кто-то могущественный наслал на нас безумие! Теперь, когда все кончилось и безумие ушло, я чувствую, что тоже был безумен. Демоны зла схватили мой разум! Разве стал бы я иначе убивать детей и женщин? Клянусь, о, великий царь, я уничтожу того, кому понадобились жизни людей, того, кто наслал на нас демонов гнева!

Статуэтка молчала. Царь вряд ли бы стал отвечать военачальнику даже во плоти, не то, что в деревянном виде. Воину отвечали только крысы, но ни одна из них не осмелилась предстать перед его глазами.

— Я отомщу! — сказал воин. — Слова сказаны, господин!

Он быстро поднялся и пошел к выходу, но у двери остановился. Снаружи слышались голоса. Воин приник к зарешеченному оконцу в двери и увидел говоривших.

Три человека шли по мертвому городу, не стыдясь мертвецов. Один был черен телом и бел головой, другой — черноволос и обладал бычьими плечами, маленькая фигура третьего скрывалась под серой хламидой.