Повесть Вендийских Гор

29

Целый день и еще одну ночь мчались резвые сильные кони. Ноги Конана дрожали от усталости. Серзак был непривычно молчалив. Только Горкан выглядел как всегда. Он вообще, кажется, был не способен устать. Промчавшись цветущую долину с прозрачными ручьями насквозь — она оказалась весьма невелика — они снова выехали на серую пыльную дорогу. Время от времени попадались купы деревьев и заросли кустов. Ветер причесывал высокие травы, в бледном небе не виднелось ни облачка. Солнце здесь было белое, как лицо внешне холодной северной красавицы.

Серзак стал все чаще оглядываться.

— Пора отдохнуть, — сказал он. — Кони устали. Да и покормить их надо. Нам самим, кстати, тоже не мешало бы покормиться. Еда — это вообще штука очень приятная. Когда ее нет — нет и всего остального. Разве можно захотеть даже самую красивую женщину, если в желудке пусто? Нет, что бы ни говорили, а пища — самое прекрасное, что существует на свете. Я не знаю, чем бы мы вообще занимались, если бы не имели такого удовольствия. Представьте себе, как скучно живет какое-нибудь растение, которое питается исключительно солнцем и водою. От смертной скуки, оно даже не передвигается!

— Я бы так не сказал, — заявил Горкан. — Лично мне известны растения, которые очень даже передвигаются…

— Да ведь это только потому, что они питаются еще чем-то, кроме солнца и воды! — воскликнул Серзак. — Ну разве я не прав?

— Вообще-то, прав, — подумав, ответил Горкан.

Заметив в стороне ручеек, Серзак потянул поводья и заставил коней остановиться.

Конан спрыгнул с колесницы первым. Идти по твердой, не качающейся и не дрожащей земле с отвычки было тяжело. Конан опустился к ручью и зачерпнул воды. В ней плавали какие-то мелкие организмы, но киммерийца это ничуть не смутило. Бывало и хуже.

— Только не вздумай распрягать их, — посоветовал Горкан. — Сдается мне, эти кони не прочь поразмяться.

— Ты считаешь, что я похож на человека, который может позволить коням гулять, где им вздумается? — с видом оскорбленной добродетели отозвался Серзак. — За кого ты вообще меня принимаешь?

Горкан присоединился к Конану, не обращая внимания на дальнейшие рассуждения сказителя. Кешанцу вода не понравилась. Он не стал пить и тщательно вытер руки об одежду. Конан побледнел.

— Вода ядовита? — спросил он, представив себе, что может сейчас твориться у него в желудке. Колодец с осьминогом и жутким змееобразным растением ясно предстал перед его глазами. Еще более ясно вспомнились пояснения — и киммериец мгновенно покрылся холодным потом от ужаса.

— Нет, — ответил Горкан. — Просто мне не нравится пить грязную воду. Неприятно. Уж как-нибудь обойдусь.

Словно тяжелый камень свалился с плеч Конана. Он даже собрался встать и с помощью кулаков объяснить кешанцу, что не стоит делать такие вещи, не стоит смущать человеческие умы и сердца, но подумав, что чернокожий все равно не поймет, решил не делать этого.

Серзак подвел к ручью коней и животные с фырканьем стали пить. Серзак пил тихо и благородно.

— Грязь и вода — это то, из чего мы состоим, — сказал он. — Так что же нам брезговать грязной водой?

Конан, сидя на корточках, осматривался в надежде обнаружить что-нибудь съестное: ягоды, рыбу или хотя бы насекомое пожирнее. На змей и теплокровных животных он даже не рассчитывал.

— Жаль того беднягу, — сказал Серзак. — Он ведь так хотел жить. Только вот цену заплатил слишком большую. Тем обиднее ему было умирать. Но ничего — в аду его соратники сторицей возместят ему ущерб, который он нанес своим предательством! — Серзак встал и повел коней пастись.

Конан все еще тщетно занимался обеденными проблемами, когда истошный крик Серзака слился с тревожным ржанием коней. Северянин мгновенно оказался на ногах, вытянув из ножен меч.

Жуткое существо, словно выпрыгнувшее из снов безумца, мчалось к мятущимся коням. Размером с крупного широкогрудого буйвола, оно обладало гладкой белой кожей и одним толстым в основании, сужающимся к концу рогом. Спина поросла бурой жесткой шерстью. Длинный черный хвост качался из стороны в сторону, из широкой пасти торчали клыки как у тигра, лапы тоже были тигриные, только когти мощнее и длиннее.

Зверь рычал как самец крокодила в верховьях Стикса.

Серзак держал в руках лук и посылал стрелы в стремительно приближающееся чудовище. Он выпустил уже три стрелы и все они попали в цель, но зверь будто и не заметил этого.

Не веря в то, что успеет, Конан все же бросился на помощь. Расстояние между чудовищем и конями сокращалось гораздо быстрее, чем между ним и киммерийцем. С потерей коней еще можно было как-нибудь примириться, но без Серзака все путешествие теряло смысл, а ограничиваться конями чудовище, судя по нему, не собиралось.

Конан во всю мочь орал боевой клич и это возымело действие. Заметив новую жертву, которая сама спешила к нему на обед, чудовище остановилось, пораженное необыкновенным поведением дичи. Сразу было видно, что прежде ничего подобного ему не доводилось видеть.

Дождавшись, когда высокий мускулистый человек с черными космами, окажется на расстоянии прыжка, чудовище прыгнуло, раскрыв пасть и вытянув когти. Оно хотело сразу разодрать неизвестное ему двуногое животное, чтобы потом ни о чем не жалеть. Игру лучше затеять с привычными конями и маленьким человеком со сморщенным лицом, а этого дикаря нужно уничтожить немедленно.

Зверь не учел одного — что дичь будет сопротивляться с упорством камня, противостоящего бурному потоку. Конан поднырнул под чудовище и провел мечом по его животу. Кожа была невероятно прочной. Меч киммерийца оставил на ней лишь царапину.

Яростно рыча, чудовище развернулось. В пылу атаки оно не заметило еще одного двуногого и было неприятно изумлено, когда выяснилось, что его напрочь лишили хвоста. Здесь было одно из слабых мест чудовища, и Горкан даже не ожидал, что с одного удара отрубит хвост.

Тупая морда чудовища с тремя торчащими в ней стрелами болезненно сморщилась. Из уха выросла еще одна стрела. В глазах зверя появилось недоумение. Он попытался снова развернуться, чтобы расправиться с тем, кто отсек ему хвост, но в это время первый из двуногих, черноволосый гигант, срубил ему ухо вместе со стрелой. Чудовище взревело и подпрыгнуло на месте, высоко взлетев в воздух и мотая большой головой. Рог его угрожающе уставился на Конана, и как только чудовище очутилось на земле, то сразу бросилось на варвара. Северянин едва успел увернуться. Рог все же слегка задел его и в кровь разодрал кожу на руке. Задние ноги зверя провели в земле глубокие борозды рядом с ногами Конана. Он быстро откатился в сторону.

Чудовище пронеслось по инерции несколько десятков шагов и бросилось обратно. Горкан перепрыгнул через валяющегося киммерийца и сам кинулся на рог зверя. Его подбросило, брызнувшая кровь окрасила морду зверя. Горкан ухватился за жесткую шерсть на спине чудовища. Зверь завертелся на месте, пытаясь сбросить надоедливое двуногое.

Горкан выхватил длинный тонкий нож и всадил его зверю в ухо по самую рукоятку. Затем еще раз. Из уха потекла темная густая жидкость. Горкан попробовал всадить нож зверю в глаз, но веки реагировали слишком быстро и были прочными. Чудовище замерло на месте, присев на задние лапы и вытянув передние.

Оно подняло тупую морду к бледному пустому небу и издало столь жуткий рев, что у Конана по телу пробежала судорога. Он только один раз слышал подобный звук, и это было в море, когда корабль, на котором он плыл, попал в густой холодный туман между северными островами. Моряки считали, что так плачет детеныш морского змея.

Горкан скатился с чудовища и побежал к колеснице.

— Уезжаем отсюда! — закричал он.

Серзак мгновенно оказался внутри кузова и схватился за поводья. Конан и Горкан были в колеснице мгновением позже. Кони были рады поскорее убраться подальше от ужасного зверя и сразу понеслись во весь опор. Слышался стук копыт, гул ветра, да еще долго — рев раненого чудовища.