Последний фей

ГУГНИ?!..

Мозг школяра, сидевший на голодном кислородном пайке последний час, сложил, наконец-то, два и два, и взорвался истеричными, но ох как запоздалыми предупреждениями.

Те самые?!?!?!

Ждали нас?!..

Кабуча!!!..

Какие заклинания… какие заклинания… какие заклинания…

Какие тут в пень горелый заклинания с одной рукой!!! Бежать, бежать и бежать!!!..

Новый безнадежный рывок студиозуса, сопровождающийся пинком куда-то в район отвислого голого брюха привел лишь к тому, что волшебника развернуло спиной к гнусной зеленой роже. И полный растерянности и ужаса взгляд упал на другую зеленую рожу - едва ли не в десятке метров от него, и вряд ли хоть сколько-нибудь менее гнусную, чем только что виденная.

Бугень…

Его премудрие снова было дернулся, но тщетно: в огромных лапах невозмутимого гугня он чувствовал себя приговоренным к утоплению котенком.

Вспомнить бы хоть одно заклинание, которое можно сотворить, будучи зажатым вниз головой под мышкой великана как сверток с бужениной…

Используя очищенный глаз на двести процентов, его придавленное, но не подавленное премудрие произвел быстрый подсчет претендентов на его анатомию.

Бугней было двенадцать, гугней раза в три больше, и каждый из них был выше самого рослого гаварова людоеда как минимум на три головы. Значит, и прав на настороженно притихших в их сокрушительных тисках пленников у лесных обитателей было больше ровно в три раза.

По крайней мере, так эту задачку решили сами гугни, презрительно искривили большие капризные рты и стали вальяжно разворачиваться, чтобы уйти под покров леса.

Мнение же бугней - то ли не столь искушенных в сложной науке арифметике, то ли более истосковавшихся по деликатесам на змееконной диете - было прямо противоположным.

О чем они и дали незамедлительно знать.

Бугень в дублете, сплошь расшитом кольцами и серьгами, вырвался вперед и, вскинув меч, с оскорбленным ревом кинулся на уносящего Лесли конкурента по пищевой цепочке.

Если бы не своевременная подножка предводителя, племя гугней уже в следующее мгновение уменьшилось бы на одну лысую шишковатую голову. Насколько меньше бы стал отряд преследователей, Агафон сказать затруднялся: острые мечи, легкие доспехи и подвижность против тяжелых дубин и преимущества в численности и росте - уравнение, скорее, для рыцаря, нежели волшебника.

Однако, по-видимому, составлять подобные примеры мог не только он.

Дав драчуну остервенелого пинка, командир охраны замка быстро шагнул к самому огромному и откормленному противнику, зажимавшему в объятьях чародея и, угрожающе набычившись, но предусмотрительно не поднимая оружия, прорычал:

- Гугни отдать человек-мужик и человек-женщина, три порции каждого!

Агафон узнал в нем приснопамятного кулинара и сморщился как моченое яблоко.

Интересно, какие рецепты шеф-повар Гавара и его гарнизона держит в запасе для тех, кто выставил его посмешищем перед всеми приятелями? А для тех, кто слопал недельные запасы так бережно хранимых продуктов его хозяина?..

Школяр нервически сглотнул пересохшим горлом и понял, что узнать об этом ему вовсе не хотелось.

Но мнения его, увы, никто не спрашивал, и переговоры уже шли полным ходом.

- Гуги мног! - угрожающе сообщил главный гугень.

- Бугни меч иметь! - не остался в долгу Гдддр, и для демонстрации одним взмахом меча рассек надвое ствол осины толщиной в человеческую руку.

Неуемный драчун, уже пришедший в себя и почуявший новый простор для применения своей энергии и способностей, тут же скосил еще один, затем второй, третий[78] - и торжествующе уставился на дальних родичей, оскалив зубы:

- Гугни хрясь!

Лесные жители остановились - впечатленные, но не запуганные - демонстративно взвешивая в не занятых продуктами руках фирменные дубины.

Носитель Агафона - судя по всему, тоже вождь, начальник, верховод, или как это называлось у не слишком разговорчивых с исследователями великанов[79], шагнул вперед, угрюмо крякнул, замахиваясь - и торчавший из земли обрубок разлетелся в щепы по самый комель.

Проделать то же самое с остальными тремя свидетельствами бугневской удали не дал Гдддр: молниеносный выпад - и в кулаке ошарашенного гугня осталось не больше четверти его оружия.

- Гугни отдать еду! - вызывающе прорычал генерал-кашевар.

Тупо глядя на обмотанную кожаными полосками кочерыжку в своей руке, главный гугень попятился, и гордый собой кулинар самодовольно закинул голову и расхохотался.

Предводитель противника скривился с отвращением, коротко рявкнул нечто неразличимо-яростное, и орда его двинулась неожиданно проворно, рассыпаясь полукругом. И не успели замковые людоеды понять, что происходит и чем это чревато, как обнаружили, что от леса теперь их отделяет почти три с половиной десятка вооруженных и чрезвычайно недружелюбных великанов.

По новому сигналу вождя гугни шагнули вперед.

Потом еще раз.

И еще.

Полукруг заметно сузился.

Единственный открытый сейчас для незваных гостей путь был в трясину.

- Буги топь! - прорычал гугеньцоллерн, злобно прищурив маленькие глазки, вырвал из лап товарища дубину и неистово взмахнул ей перед самым носом Гдддра. - Гуги мног!

- Бугни меч иметь! - свистнула перед глазами вождя синеватая сталь. - Дубины рубить, и гугни рубить!

В ответ гугни издали низкий монотонный звук, похожий на эхо отдаленного камнепада, и двинулись на не понимавшего намеков и предупреждений противника.

Полукруг сузился, но бугни остались на занятых позициях, потрясая мечами и щеря тонкогубые рты в воинственных оскалах.

Их противники ответили похожим представлением, но к открытым боевым действиям переходить тоже не спешили.

- Гуги мног! - снова повторил, грозно играя желваками, главный гугень.

- Бугни меч иметь! - уже привычно отозвался повар и замолк, сконфуженный ощущением дежа вю.

Ситуация зашла в пат, да там и осталась.

Гдддр заскрежетал зубами, бросил горящий голодом, унижением и местью взор на беглецов, стиснутых в стальных объятьях презренных родичей…

И тут в его зеленую безволосую голову пришла мысль, после которой иной дороги ему в памяти потомков, кроме как в Гдддры Высокоинтеллектуальные Миротворцы, не стало.

- Гугни и бугни еду делить! - сияя очами и лицом, будто зеленый ангел вечного мира, дружбы и жвачки, проговорил он. - Пополам! Гугни - два, бугни - остатки!

- Буги - отстат-ки? - старательным эхом повторил за ним гугеньцоллерн с таким видом, будто решал в уме систему дифференциальных уравнений[80].

- Да! - радостно закивал кулинар-дипломат. - Всё честно! Делить - и домой! Кушать!

- Кушать?.. - сосредоточенно произнес шеф гугней, поглядел на соперников, на соратников, на мечи, дубины и добычу…

- Кушать! - довольно подтвердил задира, проворно выныривая из-под локтя командира. - Гбббд любить человек женщина! Особенно под маринадом!

Гугеньцоллерн перекосился брезгливо, давая всем видом понять, что он думает о таком нелепом виде приготовления доброкачественных человеков женщинов, наморщил узкий лоб, искривил физиономию - не иначе как в помощь мыслительным процессам, со скоростью беговой улитки протекавшим в затерянном под черепной коробкой мозгу…

И Агафон с холодящей душу уверенностью осознал вдруг, что сейчас, с секунды на секунду… с минуты на минуту… с получаса на получас… но точно сегодня… это вот зеленое рыло разинет свой косой рот и согласится на раздел продпайка… и тогда… и тогда…

Да если и не тогда… Если и не согласится…

Какая разница, кто их скушает… и под маринадом или без…

Но вот если бы они… если бы гугни… и бугни…

Если бы они… они… если бы…

- Ну, чего гугни думать долго? - скроив зверскую рожу, скандалист нетерпеливо поиграл сосископодобными пальцами на рукояти меча. - Уснуть на ходу, как семирук?

Гдддр бросил на бесшабашного бойца яростный взгляд, предупреждающий о более тщательном выборе эпитетов…

И тут его премудрие осенила идея. Предельно простая и невероятно тупая, но единственная, которая вообще озаботилась осенить бедную студенческую голову в критический момент, и поэтому заслуживающая если не доверия, то благодарности за дерзость и отвагу.

Чародей напыжился, напряг голосовые связки, набрал полную грудь воздуха, и самым низким и гнусавым голосом, какой только смог извлечь из стиснутой между локтем и боком гугеньцоллерна грудной клетки, пробасил, изображая гугня:

- Буги сам семирук маринованный… И сын семирука… И семирука ему сегодня куша…

Договорить маг не успел.

- Гнусь!!! - неистово взревел Гбббд и бросился на так и не вышедшего из состояния глубокой задумчивости гугеньцоллерна.

Под исступленными ударами его меча пал еще один лесной обитатель, двинувшийся на помощь предводителю, прежде чем сам нарушитель продуктового перемирия рухнул рядом с ними с вколоченной в плечи головой…

Но Агафон уже этого не видел.

Выроненный главным гугнем, он подхватил волшебную палочку, жизнерадостно искрившуюся розовым в траве неподалеку и, проорав несколько раз 'Чешем отсюда!!!', поспешил выполнить собственное распоряжение.

Товарищи по отряду, оброненные или выброшенные в порыве боевого неистовства, совету его последовали, не раздумывая, и уже через минуту доблестный экспедиционный корпус улепетывал во все лопатки к уже видимому и близкому подземному ходу.

Розовые валенки резво замыкали процессию.

Когда остатки человеколюбов остановились передохнуть, посчитать своих и оглядеться, то первое, что они увидели, дойдя до третьего пункта - стремительно удаляющиеся человеческие фигуры в нескольких сотнях метров от черной дыры в склоне низкого холма в конце долины.

Взревев, как обойденные шестиноги в брачный сезон, все пятеро бугней и полтора десятка их родичей, забыв про раздор, рванули за уносящимся прочь обедом.

И даже почти догнали.

Один за другим ныряли в спасительную тьму провала беглецы… и тут же катились кубарем по ступенькам, о существовании которых за полдня злоключений благополучно забылось. Но не успели первые пожелания в адрес всех, имеющих хоть какое-нибудь отношение к рытью этого хода, сорваться с губ свалившихся в кучу-малу людей, как озаренный солнцем проход заслонила массивная тень. По подземелью прокатилось удивленное гнусавое восклицание, мгновением позже подхваченное еще несколькими хриплыми голосами:

- Подземельный параход!

- Подземляной поход!

- Подземчатый подоход!

- Буги грить, подземка ход?..

- Чуваек подземь!

- Бугни вперед!

- Ней, гуги впередь!..

Приостановленные было организационным моментом людоеды дернулись, протискиваясь одновременно в ставший отчего-то узким проход…

Не раздумывая больше ни секунды, маг вскинул палочку на звук, но вместо так и не вспомненных заклинаний с губ его сорвался лишь отчаянный крик души: 'Да чтоб вы провалились!!!..'

Розовые искры брызнули ослепительным фейерверком, земля зарокотала, будто желудок оголодавшего великана, задрожала, заходила ходуном, швыряя на пол едва поднявшихся людей, и вдруг подпрыгнула, взметая под самый потолок шестерых беглецов вперемешку с тоннами камней, векового мусора и пыли.

А когда все утихло и спасатели, оглушенные и потерявшие всякое представление о том, где находятся, когда и зачем, продрали запорошенные сором глаза, то их ожидало два сюрприза - один средней паршивости, другой просто неприятный.

Первым была пропажа выхода наверх: где бы он ни был несколько минут назад, сейчас коридор подземелья был погружен до самого дальнего своего уголочка в невидимую, но всепроникающую пыль и кромешную тьму.

Вторым сюрпризом был запах.

Точнее, вонь.

Омерзительное амбре сырости, гнили, падали и еще чего-то неидентифицируемого, но не менее от этого отвратительного, наполняло теперь их ноздри, глотки и легкие, заставляя прикрывать носы и рты руками и натужно кашлять, словно была надежда хоть когда-нибудь исторгнуть из себя этот тошнотворный смрад.

А еще перед глазами его премудрия вдруг заплясали искры. И не простые светящиеся точки в абстрактном или конкретном пространстве, а качественные, крупные, ярко-желтые, и в таком количестве, что Агафон сперва решил, что мини-землетрясение приложило его головой обо что-то неподатливое гораздо сильнее, чем он думал. Но уже через несколько секунд школяр желал всем сердцем, чтобы то, что случилось с ним, и впрямь было простым[81] сотрясением, потому что странные овальные искры стремительно выросли в размерах и обрушились на него - вместе с прилагающимися в комплекте зубами и когтями.

Нечто зловонное и яростное ударило его в лоб, и щеки тут же вспыхнули острой болью - словно по ним мазнули зубцами раскаленной вилки.

- Кабуча!!!.. - взвыл студент, отмахиваясь что было мочи от ароматизированной напасти.

Он почувствовал, как ладонь его раненой руки шлепнула по чему-то податливому и лохматому, будто шерстяной помидор, и в тот же миг невидимые когти ли, зубы впились в кончики почти потерявших чувствительность пальцев.

Почти сразу же новый обладатель подарочного набора для любителей подземных променадов обрушился на плечи волшебника со своим амбре, когтями и клыками, и еще один - на макушку, и еще - на спину…

Судя по визгам и воплям, варьирующимся от испуганных до разъяренных, его товарищи по отряду столкнулись с таким же энергичным приемом неизвестных тварей[82].

Неизвестных?..

Но это же…

Да это же…

Кабуча!!!

Это же грабастики!!!..

Но откуда?.. Но почему?.. Но когда?.. Но…

Но что-то в школярском разуме, задыхаясь от страха и вони, и не зная, куда укрыться от сыплющихся на него, словно яблоки в грозу, тварей, истерично взвыло, что единственный правильный вопрос, на который нужно получить единственно правильный ответ - это 'Но как'.

'Но как их отогнать?!'

Но?..

Страницы зачитанного библиотечного фолианта, иллюстрированного раскрашенными литографиями, мелькнули перед мысленным взором стремительно разрываемого на порционные кусочки мага: грабастики, Веселый лес, темнота…

Огонь!!!

И тут же - тоскливо-неистовое: 'да откуда я вам тут огонь возьму?!'

Вопрос не мальчика, но мужа, ожидающего осеннюю переэкзаменовку по пиромагии…

Последняя надежда - палочка - прыгнула с земли в здоровую руку, едва голос крестника проорал взбешенно: 'Да сделай же ты что-нибудь, фей!!!', словно ожидала именно этого сигнала.

Облако серебристых искр разнеслось вокруг студиозуса несколькими взмахами радужных крыльев, а из кончика палочки выметнулась ревущая огненная струя и ударила туда, куда символ фейского ремесла и был направлен.

В потолок.

И тут же крики растерянности, ярости и боли сменились всеобщим выдохом изумления, ибо непроницаемая подземная тьма в мгновение ока озарилась интенсивно-розовым огнем, заставляя шарахнуться от жара и ослепительного света как грабастиков, так и людей.

Надо ли говорить, что языки пламени, страстные и гибкие, как все шатт-аль-шейхские танцовщицы вместе взятые, были направлены сверху вниз, а вся картина, скорее, наводила на мысль о прорвавшемся этажом выше трубопроводе огненной воды.

Маленькие, но кровожадные, а еще больше - духовитые монстры подземелья с резкими паническими криками устремились во мрак и были таковы, а их надкусанные, но не доеденные жертвы остались приходить в себя и подсчитывать раны у психоделического костра.

И едва возмущенный визг маленьких чудовищ стих, уши его премудрия резанул не менее возмущенный глас Изабеллы, потрясающей перед спутниками исполосованными руками как обвинительным приговором:

- И откуда эта гнусь… то есть, гадость… тут взялась, маг?!

Агафон вздохнул угрюмо, словно на экзамене ему выпал вопрос на засыпку, и кисло проговорил, глядя куда-то вбок:

- Откуда, откуда… Живут они здесь…

- Как - здесь? - не понял дровосек. - Ты же говорил, что они на деревьях гнезда вьют?..

- В дуплах! - обвиняюще уточнил Люсьен.

Его премудрие вспомнил замеченную ночью по пути сюда странную белую грязь, покрывающую пол подземного хода, норы в потолке, вонь, и втянул голову в плечи еще более пристыженно[83].

Если бы кое-то был занят не изображением из себя великого мага, а глазами смотрел и головой думал…

- Это другой вид на деревьях гнезда вьет, - тем не менее, защищая остатки реноме, хмуро буркнул студент.

- Который питаются травой и цветами? - невинно поинтересовалась Грета, промакивая изорванным рукавом кровь с расцарапанного лба.

- Профанам не понять всех тонкостей и различий! - прибег загнанный не только в подземелье, но и в угол школяр к последнему неубиваемому аргументу, гордо вскинул голову, и тут же ойкнул от резкой боли в разодранной сзади шее.

Крестьянка скептически хихикнула, осторожно тронула глубокие порезы на предплечье, и решительно направилась под уклон, туда, где отблескивала слабыми розовыми бликами черная вода подземного озера.

Зоологические дискуссии, конечно, великая вещь, но и раны промыть еще никому не мешало.

Остальные беглецы, то и дело опасливо оглядываясь - не гаснет ли костер - дружно двинулись за ней.

- А, по-моему… - всё еще дрожащим голосом проговорила герцогиня, разбирая на ходу растрепанную, как стог в грозу, прическу, - что бы юный волшебник ни говорил про этих монстров ранее… реальное место их обитания и привычки от этого бы не изменились.

- Изменилось бы место нашего обитания и привычки, тетушка! - жарко возразила принцесса.

- И куда бы оно изменилось? - насмешливо вопросила дочка бондаря. - Ваше высочество бежало бы по лесу, пока он не кончится? Да еще до самого Монплезира, поди? Да мы спасибо ему должны говорить, что он всё перепутал, а то бы я, к примеру, от бугней-гугней так прытко сюда не чесала!

- Говорить спасибо всяким клоунам и шарлатанам за их бредни - дело темных крестьянок, которые сами не знают, чего несут! - ощетинилась в ответ принцесса.

- А я думаю, Грета права, - сухо, но вежливо заметил лесоруб. - Если бы мы и впрямь знали, что…

- Что-то для будущего королевского зятя ты не ту сторону защищаешь! - ядовито фыркнула давно проигравшая этот нелепый и ненужный спор, и оттого еще более раздраженная Изабелла. - И если это до свадьбы так, то воображаю я, что будет после! Назойливых простолюдинок вокруг тебя придется поганой метлой разгонять, да, мой принц?

- Да я!.. - возмущенно вскинулась дочка бондаря, и на глаза ее навернулись непрошенные и неизбежные, как осенний дождь, слезы несправедливой обиды. - Я… никакая не… Больно мне нужно…

- Грубость девушку не украшает, ваше высочество, - осуждающе нахмурился и покачал головой Лесли.

- Если я захочу узнать твое мнение…

- Белочка! - не вытерпела теперь и герцогиня. - Как ты можешь?!..

- Как я могу - что? Стать женой ограниченного и самовлюбленного ходока по женской части?! - язвительно воткнула руки в боки принцесса. - Сама не понимаю!

- Девочка, ты несправедлива к его высочеству, - укоризненно дотронулась до локтя племянницы герцогиня. - Принц Агафон показал себя надежным и доблестным воином, верным товарищем и человеком слова. Если бы не он… и шевалье де Шене, безусловно… нам бы ни за что не избежать нашей жуткой участи.

- Спасибо, ваше сиятельство… Но я… я… - пробормотал лесоруб, и сконфуженно смолк, точно заступничество с неожиданной стороны сбило его с какой-то важной мысли или поколебало решимость.

Смешанные эмоции непонятной внутренней борьбы отразились на его простом открытом лице, и принцесса подумала, что победила снова.

- Показал - потому что больше показать ему нечего! - высокомерно хмыкнула она, умывая лицо и демонстративно обращая внимания на суженого не больше, чем на трещину в стене. - И сказать тоже! Хотя, когда не надо, слова у него находятся всегда. Послал Бог женишка - за грехи мои тяжкие неизвестные, не иначе…

- Я… - снова выдохнул Лесли, и вид у него был человека, готового броситься в бой с десятком противников одновременно.

Со скованными за спиной руками и завязанными глазами.

- Ну, чего ты заладил - 'я', да 'я'! - надменно сощурилась принцесса. - Для разнообразия про невесту свою хоть что-нибудь бы сказал, ваше костейское высочество!

- Я… и хотел сказать…

- Что же? - нетерпеливо дернула плечиком Изабелла.

- Что я… не женюсь на тебе, - напряженно глядя на играющую тусклыми отблесками поверхность воды, выговорил, наконец, Лес.

- Что?!?!?!

Если бы волна изумления всех пятерых спутников, накрывшая его, была материальной, всё подземелье - и, не исключено, что долина тоже - были бы затоплены вмиг.

- Что ты сказал?!..

- То есть, - быстро поправился дровосек, - на вас… ваше высочество…

- Что?..

- Я… принцесса Изабелла… ваше высочество… - принялся старательно собирать неуклюже растекшуюся по древу мысль лесоруб, словно и впрямь полагал, что королевская дочь была глуховата, и с первого раза не расслышала. - Я тут подумал… чем надо… спокойно… пока бежал… и принял решение… Извините… Но я решил.

- Но, ваше высочество… - растерянно опустила расцарапанные, искусанные руки де Туазо, и набранная в пригоршни для умывания вода просочилась сквозь пальцы на платье. - Вы ведь… подразумевали… что-то другое? Это была… шутка?..

- Нет… - хмуро ответил Лесли, не поднимая взгляда.

- Но ты не можешь!!!.. Ты обязан!!! - забыв про раны и травмы, возопил Агафон так, словно вся воздушная армада грабастиков обрушилась на его бессчастную головушку.

- Нет, - изучая теперь уже покрытый гуано пол под ногами, непреклонно покачал головой лесоруб. - Извини, крестный… Спасибо тебе, конечно… за помощь там… за доспехи… и за всё такое прочее… Ты хорошо постарался… Даже со страусом… и с тыквой… хоть и меня чуть не убил… и… но… Может, ты действительно хотел, чтобы было как можно лучше… только для кого - не понятно… И я тебе благодарен, само собой… и всё такое прочее… Но не обязан. Если я был идиотом, послушав тебя раз… это не значит, что таким дураком я должен оставаться и дальше.

- Но ты не имеешь права!!! Так нечестно!!! - отчаянно сжимая кулаки, взвыл студент, едва не бросаясь на упершегося, как бык на мосту, крестника. - Своим ослиным упрямством ты подводишь всех!!! Меня!!! Нас!!!..

- Послушай, Агафон, - уже чуть раздраженно глянул исподлобья на фея Лес. - Тебе надо - ты на ней и женись. На высочестве, то есть. На ее. А нормальным людям голову больше…

- Погодите, погодите… - прищурившись цепко, бросил умывание и поднялся на ноги шевалье, бесцеремонно прерывая почти семейную ссору. - Что означает 'хорошо постарался со страусом и тыквой'?

- А отчего ты назвал волшебника 'крестным', принц? - недоуменно сдвинула брови тетушка Жаки. - Он же тебе в браться годится!

- И разве крестные и крестники - это не обычай фей - покровительниц небогатых девушек? - недоуменно припомнил рыцарь.

- И я думала, что Агафон - это имя его высочества, а тебя звать Агафоникус, - перевела вопросительный взгляд на мага герцогиня.

- И что это значит - 'тебе надо, ты и женись'?! - щеки принцессы под недосмытым слоем крови и грязи горели ярче костра, а глаза метали в пристыженно умолкших сообщников всё, что попадалось в поле зрения.

Чародей тоскливо выдохнул и уныло втянул голову в плечи, понимая, что и уворачиваться, и изворачиваться теперь бесполезно.

Тупоголовый болван…

Дубина стоеросовая…

Олух деревенский…

Хотя… если бы ему, Агафону, светило жениться на такой выдре, как эта коза…

Его премудрие сомневался, что он продержался бы в женихах дольше своего злополучного крестника.

- Я требую объяснений! - приказала принцесса звенящим то ли от гнева, то ли от нежданного оскорбления голосом - словно перчаткой по лицу хлестнула[84].

- Да, объясните, пожалуйста, молодые люди, насчет брака, - сухо глянула на дровосека герцогиня.

- И насчет брака - тоже, - похолодел и потяжелел взгляд де Шене, а пальцы непроизвольно сомкнулись в кулаки.

- Объяснить… - пришибленным эхом выдавил студиозус.

- 'Объяснить, ваше высочество'! - брызжущим ядом тоном внесла поправку Изабелла, и печальный школяр скукожился еще больше.

- Объяснить…

А почему бы и нет? Что ему было терять?

Какая, в пень горелый, разница, кто еще, кроме факультета фей, узнает эту идиотскую историю про Норму Дюшале и ее предприимчивую подружку?

Всё равно из Школы его теперь попрут…

- Объяснить… - убито повторил студент, словно не помнил иных слов, вздохнул еще раз, и скучным-прескучным голосом начал: - Однажды самая старая фея, мадам Дюшале, была призвана своей давнишней приятельницей - деревенской молочницей - на родины к внучатой племяннице…

Когда Агафон завершил краткий пересказ предыдущих семнадцати лет и двух дней, колючие разящие вопросы посыпались на их с крестником головы, как залп целой армии лучников-снайперов:

- Значит, ты не принц?

- И даже не дворянин?

- И злонамеренно обманул герольдов?

- И меня?

- И нас всех?

- Оба обманули?

- И ты отдал ему свой титул?

- Отказался от своего рода?

- Ради чего?

- Чтобы тебя не выгнали из какой-то презренной Школы?

- Чтобы заморочить всем головы?

- Да я скажу отцу, и он разгонит ваш притон полоумных шептунов за пять минут!

- Вы часто хихикали за нашими спинами, молодые люди?

- Воображали, что вы - самые умные, да?

- А еще вы мошенничали на турнире при помощи магии!

- И свалили всё на другого!

- У этого другого есть имя, деточка.

- А мне глубоко безразлично, что у него есть, и чего у него нет, потому что ты видишь, тетушка, видишь - они все одинаковые!!! - взъярилась Изабелла и шагнула к снедаемому стыдом и раскаянием Лесли, исступленно сжимая кулаки, словно хотела ударить, излупить, измолотить нахального самозванца, мужлана, хама, да как он смел!..

Одно дело, когда отказываешься ты.

Но когда отказывают тебе… да еще тот, кого считала карманной игрушкой, заводным солдатиком, чем-то раздражающим, но пожизненным и невыводимым, вроде родимого пятна…

Негодяй!

Он за это поплатится!..

Лесоруб понурил голову, но не отступил[85].

Да если бы даже и было куда отступать - сейчас, когда с души у него впервые за два дня словно замок Гавара свалился, он был готов принять любое возмездие, претерпеть любое наказание, смириться с какой угодно карой…

Обнаруженная вина - словно вскрытый нарыв: один раз больно, но заживет скорее, любила говаривать его бабка.

Был самовлюбленным ослом - получай за это.

'По мощам и елей', - еще одно любимое ее присловье.

Лесоруб глянул искоса, отыскал украдкой глазами Грету - осунувшуюся, бледную, будто раненую, сверлящую взглядом загаженный грабастиками пол под ногами, вспыхнул, и торопливо опустил глаза.

По-хорошему, надо бы ей сказать, что он сожалеет, что виноват, что был дураком и подлецом, что своего ума нет - чужого не прибавишь… Но что из этого она еще не знала? По-хорошему, конечно, надо бы все равно… Пусть не простит. Пусть обругает. Пусть ударит. Он бы на ее месте, если бы после эдакого фортеля кто-то полез к нему извиняться и дружбы снова искать, так этому гаду врезал - через полдеревни бы летел кубарем… Надо бы, само собой, извиниться…

Но стыдно ему было так мучительно, так больно, что даже посмотреть, не то, что приблизиться или заговорить, не мог найти он в себе силы.

Бедная Грета…

Сколько она из-за меня перетерпела…

Я бы на ее месте… я бы… я бы…

Да и по отношению к Агафону я вел себя как последняя свинья…

А он ко мне - как предпоследняя.

Потому что последняя - всё-таки я…

- …Один распинался, что озабочен моим благоденствием и только поэтому залез к нам, подкарауливал у дворца, выслеживал, когда я пошла прогуляться,- меж тем звенящим от ярости ли, по иной ли причине, тихим ядовитым голосом выговаривала хлесткие слова принцесса, - в то время, как единственное, что его волновало - это его накрывшееся тыквой жениховство!

Полумрак подземелья притих, разнося над темной водой и под низкими сводами ее обиду и злость.

- Второй пыжился, изображая царского внука, бросил невесту… трех… глотал мои издевки и унижения… улыбался… пресмыкался… Ради чего? Ради моих красивых глаз? Ради моих добродетелей и успехов в вышивании и игре на флейте?

- Но ты так и не научилась толком ни…

- Да если бы даже и научилась!!! Тетушка, миленькая, ну как ты не видишь, что это не имеет никакого значения - умей я хоть ходить по потолку и превращать золото в алюминий - это! Ничего бы! Не изменило! Им не нужна я - им нужен мой отец! Его корона! Если бы они могли - они женились бы сразу на нем, да и дело с концом!

- Боюсь, ваше высочество ошибается, - почтительно, но твердо произнес Люсьен.

- Мое высочество не ошибается, потому что мое высочество не ошибается никогда!!! - рявкнула в ответ Изабелла, и под неистовым напором ее гнева, горечи и обиды де Шене отступил, словно от удара.

- Нет нужды так горячиться, Белочка, - успокаивающе взяла за локоть племянницу герцогиня, но та будто не слышала.

- А этот… сводник!.. Негодяй! Подлец! Горе-маг! Внук царя! Ничтожество, не достойное своего славного имени! - окатив ледяным презрением несостоявшегося жениха, двинулась принцесса на опасливо отступившего Агафона.

В руке ее блеснул невесть откуда взявшийся бугнев кинжал.

- Ради того, чтобы его не вышвырнули из этой школы клоунов и фокусников, он презрел и опозорил честь своего дома! Выставил на посмешище свой род! Да знаешь ли ты, что по закону Жиля Седьмого за намеренный обман герольдов во время официального мероприятия полагается лишение всех титулов и имущества и десять лет каторги? А что мошенничество на турнире при помощи волшебства карается смертью через повешение для дворянина и четвертованием - для простолюдина, как постановил еще Франсуа Пятый? Ну, кем ты у нас сейчас будешь, царевич Агафон? Что выберешь - ты и твой крестничек?..

Студиозус автоматически пробормотал: 'Лишение титулов, конечно, сдачи не надо', но прикусил язык и невольно отступил снова под взглядом Изабеллы, излучающим мегаватты отвращения и презрения. Неожиданно спина его уперлась во влажную, покрытую зеленоватой плесенью стену, и школяр растерянно замер и заозирался в поисках заступничества. Но всё, к чему притягивался его бегающий взор - это огромные, суженные в ненависти и презрении глаза обманутой, униженной принцессы.

- Тебе еще смешно? - процедила сквозь стиснутые зубы она, костяшки пальцев, стиснутых вокруг деревянной рукояти, побелели, словно лишь крайним напряжением воли удерживалась она, чтобы не воткнуть свой трофей в опального студента.

Если бы желания были материальны, у горла злосчастного школяра сейчас бы застыл не кусок отточенного железа длиной в пару десятков сантиметров, а двуручный меч палача.

Чародей дернулся нервно, словно действительно ощутив прикосновение ледяной острой стали, физиономия его вытянулась, глаза умоляюще распахнулись.

Когда его посылали на практику, никто не упомянул ни о чем подобном!

Это нечестно!

Это неправильно!

Он думал, это игра, и феи на задании не должны беспокоиться о нарушении каких-то замшелых законов и уложений, не говоря уже о чокнутых принцессах с острыми ножиками! Они должны творить добро, нести чудеса людям, исполнять желания крестников, а если желаний нет - то придумывать вместо них, и тогда уже исполнять!..

Хотят этого крестники, или нет…

Если бы кто-то придумал для него желание жениться на Изабелле Пышноволосой… или стать принцем… еще раз…

Убил бы этого мерзавца.

Или женил на принцессе.

Хотя, вообще-то, бесцельная жестокость никогда не была ему свойственна.

- Но… я не виноват!.. Я не хотел!.. Меня заставили!.. Другой принцессы у нас ведь нет!..- боком по сырой стене заскользил чародей, кося на возбужденно дрожащий в руке Изабеллы кинжал. - Я же всё рассказал! Как было! Я раскаиваюсь и признаю! Искуплю и исправлюсь! Я не хотел!..

- Если ты и вправду не хотел, ты должен был отказаться! - суровым духом правосудия и справедливости шагнул к нему де Шене.

- Но я… Но как?.. Они не слушали!.. Они выдали мне палочку! Насильно! Это всё из-за нее! И из-за феи Дюшале! И из-за мадам Фейримом! И из-за ректора Уллокрафта! И из-за…

- Ты должен был ее выбросить, если уж так тебе не хотелось быть крестным Лесли, а не виноватых искать! - сурово процедила Грета.

- Или жалко? - издевательски усмехнулась принцесса.

- Да я… Да мне… Да хоть сейчас!!!

Не задумываясь ни на мгновение, его премудрие вырвал из-за голенища упрятанную туда палочку, размахнулся неуклюже - левой рукой он ничего толком делать не умел никогда - и орудие фейского труда, кувыркаясь в воздухе и сверкая стразами и пайетками, с легким сухим стуком упало на пол шагах в пятнадцати от него, покатилось и уткнулось в грязный мокрый угол.

- Я не хочу быть феем! Я ненавижу быть феем! Я никогда им больше не буду! И провались синим огнем все крестники Белого Света, как говорит Шарлемань Семнадцатый!..

Было ли это последствием или совпадением, но знакомое и жуткое ощущение раскаленного отравленного кинжала, прижатого к горлу, подступило почти сразу же, как только отчаянный крик души сорвался с губ чародея.

Агафон замер, охваченный внезапно головокружительным приступом обездвиживающего, иррационального, лишающего воли и разума ужаса, и сердце заскакало, заколотилось, замолотило в груди, словно пойманный барабашка.

Бежать, бежать, бежать…

Куда?..

Бежать…

Не могу…

Стоять…

Бежать…

Стоять… стоять… стоять…

Бежать…

Стоять…

С изменившимися лицами застыли и все, кто был рядом с ним.

Все, кроме одного человека.

С выражением высшей степени безразличия на апатично вытянутой физиономии, прошествовал мимо них Лесли.

А за руку его вела, обхватив худыми длинными пальцами за запястье, высокая и тощая, будто наряженная в плащ вешалка, сутулая фигура.

Метрах в пяти перед неспешно перемещающейся парой воздух неожиданно пошел мелкой рябью, замерцал сочными сиреневыми искрами…

'Па…лоч…ка…' - проползла засыпающей черепахой в мозгу чародея единственная мысль.

Но палочка, если не отогнавшая уведуна, то сбившая его с толку в прошлый раз, лежала за открывающимся перед ними порталом.

'Па…лоч…ка… Лес…ли…' - снова отчаянно-медленно выкрикнул Агафон.

Или подумал, что выкрикнул?

Разлившаяся по подземелью полная, всепроникающая тишина нарушалась лишь тихим потрескиванием изливающегося с потолка огня.

'Па…лоч…ка… по…мо…ги… Лес…ли… крест…ник…'

Что-то розовое шевельнулось там, где стена встречалась с полом, развернулось и, сердито сверкая, покатилось к тоскливо заскулившему магу…

Шаг - и уведун со своей жертвой вступили в радостно встретивший их аквамариновыми молниями портал.

Еще секунда - и палочка взлетела в руку так несвоевременно отбросившего ее владельца, густая струя серебристых искр вырвалась из ее кончика… и безвредно рассеялась по темноте за костром, распугивая задремавших грабастиков.

Потому что в этот же миг молнии, искры и рябь, дрогнув в последний раз, пропали, испарились, рассеялись, как страшный сон, как липкий морок, как наваждение.

Пропали и дровосек с уведуном.

- Кабуча… - сипло простонал и сполз по стене волшебник, едва смог пошевелиться. - Опять…

Орудие труда и обороны, запоздалое и ненужное, выпало из его пальцев и покатилось по полу под уклон, пока не застряло в щели между камнями.

- Ч-что… опять?.. - пристукивая зубами, проговорила Грета, не думая и не вспоминая, лишь бы не молчать, лишь бы говорить, лишь бы отогнать страх и жуткое видение…

- Опять его… забрал… - обреченно выдавил студент.

- Почему опять? - тетушка Жаки побледнела и непроизвольно передернула плечами, припоминая события прошлой ночи, но взяла себя в руки и мужественно, хоть и натужно улыбнулась. - Что-то я не припоминаю, чтобы в первый раз этот… призрак… кадавр… вурдалак… или кто он по своей сущности… прихватил с собой вашего дровосека.

- Он хотел, ваше сиятельство, - хмуро сообщил де Шене. - Но маг ему помешал. Своей палочкой. Я сам видел.

- И ничего нам об этом не сказал?! - возмущенно прищурилась Изабелла.

- Если бы мы рассказали вам обо всем, что не рассказали… - рассеянно и слегка спотыкаясь, будто говорил об одном, а думал о другом, произнес Агафон.

- Но зачем он ему? Зачем?! - возмущенно воздела руки к проросшим сквозь потолок корням дочка бондаря и обвиняюще уставилась на школяра. Словно это он, а не Гавар был виновен в похищении блудного жениха. - Он же никакой не царевич и не рыцарь, он - всего лишь лесоруб из Лиственки!

- Но Гавар-то этого не знает… - с отсутствующим видом пробормотал студент.

- Погоди, волшебник, - наморщил лоб шевалье, складывая, вычитая, деля и умножая в уме превращения, переодевания и переименования незадачливых сообщников. - Если Гавар не знает, что он - это не ты… то получается… что на самом деле ему нужен не царе… прин… Агаф…

- Лесли, - сухо подсказала Грета.

- Да, точно, - благодарно кивнул Люсьен и договорил: -…и не ее сиятельство… а ты?

- Получается… - скривил губы в деревянной усмешке маг.

- Потому что ты - настоящий внук царя Костея? Или потому что волшебник?

- Волшебников в стране много, причем самой разной квалификации… не хочу никого обидеть… но я не слышала, чтобы хоть кого-нибудь из них похищали таким экзотическим способом, - задумчиво покачала головой тетушка Жаклин.

Агафон нахмурился, перебирая в уме возможные варианты, медленно угукнул, и снова погрузился в странное сосредоточенное молчание.

- И… что теперь делать?.. - комкая в грязных тонких пальцах обрывки кружева с корсажа, растерянно оглядела спутников де Туазо.

- Ответ на это вопрос был ясен с того момента, как уведун уволок самозванца, тетушка, - брезгливо поджав губы, проговорила принцесса. - Если Гавар взял его и не тронул нас, это значит, что он нас отпускает. И поэтому надо всего лишь дождаться ночи, когда эти мерзкие твари вылетят наружу, дойти до ямы, через которую мы попали сюда, снова подождать - на этот раз наступления утра, и отправиться домой. Мы прорвемся - ведь с нами будут рыцарь и маг. Какой бы он ни был… но если он захочет хотя бы частично загладить свою вину… он постарается.

- Прошу прощения, ваше высочество, но я не согласен.

При первых словах плана Изабеллы студент поднял голову и сосредоточенно нахмурился.

При последних - болезненно скривился, словно выслушивая смертный приговор, потупил взгляд и тяжело поднялся, бережно придерживая пострадавшую руку здоровой.

- Тебе слова не давали, - неприязненно уставилась на него принцесса.

- Хорошо, - пожал плечами чародей. - Если не давали - уйду молча.

- Куда? - растерялась герцогиня.

- К Гавару.

- Глупая шутка! - фыркнула дочь короля.

- Ты хочешь с ним сразиться? - благоговейно прошептала Грета.

- С Гаваром? - не понял де Шене.

- Ты?! - расхохоталась Изабелла.

- Ты это серьезно говоришь?.. - округлились глаза герцогини.

- Я что - похож на идиота, который хочет получить билет на тот свет из рук самого Гавара?! - покрасневший и разозленный беспочвенными подозрениями, раздраженно рявкнул Агафон, и поток вопросов испуганно иссяк, уступив место безмолвному недоумению.

- Нет, я не хочу с ним сражаться… - смущенный произведенным эффектом, сконфуженно поморщился школяр. - Абсолютно.. И сделаю всё, чтобы обойтись без этого… и даже без того, чтобы увидеть этого Гавара… Но если придется… если он не отпустит Леса…

- Это… очень отважный и мужественный поступок, - уважительно покачала головой тетушка Жаклин.

- Ха! Отважный! - с легким презрением усмехнулась Грета, отбрасывая с лица спутанные каштановые волосы, и уверенно заявила: - Он собрался идти за Лесли только потому, что он - его фей, и отвага тут ни при чем! Он просто по-другому не может! Они так устроены!

Агафон, словно натолкнувшись на незримую стену, замер вдруг потерянно, точно прислушиваясь к чему-то внутри себя и не находя, и смутное недоумение отразилось на его исцарапанной чумазой физиономии.

- Но я… не чувствую связи между нами… теперь… Может, это магия уведуна ее прервала?.. Или Гавара?..

- Если бы это и впрямь был всего лишь зов палочки, - задумчиво разглядывая растерянного студента, проговорил Люсьен, - думаю, наш добрый фей, розовея и трепыхая крыльями, уже разбирал бы кладку, чтобы бежать в замок.

- Боюсь, что да, - усмехнулся тонкому наблюдению волшебник. - Но я об этом не подумал как-то даже… Просто… когда Гавар разберется, что Лесли - это не я…

- Он отдаст его своим бугням, а уж они… - с далеко не тайным злорадством предположила принцесса, но тут же осеклась под холодными взглядами спутников.

- Изабелла! - возмущенно проговорила герцогиня де Туазо.

- Но тетушка! Он же этого заслуживает! - жарко встала на свою защиту племянница. - Оба они! И крестьянка тоже! Потому что знала всё, и не доложила! Подхихикивала за моей спиной, да?! Они изменники короны, все трое! И их все равно повесят сразу же…

- А я в наивности своей полагал, что власть судить и миловать в нашем государстве принадлежит пока королю, а не вздорной избалованной девочке, узурпатору-колдуну или его зверям, - зеленые, как кусочки моря, глаза шевалье превратились в лед.

И встретились со сталью взгляда принцессы.

- Ах, так значит, я уже для тебя не 'ваше высочество, соизвольте, прикажите, соблаговолите', а вздорная дура? - опасно сузились карие глаза королевской дочери.

- Я этого не говорил и сказать не мог никогда, ваше высочество, - не дрогнув ни единым мускулом, почтительно склонил голову де Шене.

Но Изабелла его словно не слышала.

- Вот ты и показал свою истинную сущность, болотный дворянин! Ах, мы озабочены моим благополучием! Ах, этот коварный злой колдун-дровосек! Ах, она не переживет этой ночи! Ты считаешь меня ничтожной изнеженной пустышкой, безмозглой и бессердечной, и всё же пробрался вчера шпионить за мной, изображая заботу и благородство! Или не за мной? За своей ускользнувшей короной? Ну, чего ты молчишь?! Трусишь?! Потому что я - дочь короля, а кто ты?!

Лицо де Шене дрогнуло и напряглось, словно от внезапной невыносимой боли, он отступил на шаг - губы сжаты в белые ниточки, ноздри раздуты, желваки на скулах заходили и замерли… Но через несколько секунд он совладал с обуревавшими его эмоциями, ровно выдохнул и проговорил спокойно и тихо, будто на вечерней прогулке по саду:

- Ваше высочество очень часто напоминает мне боевой топор: всегда наготове к сражению, и всегда одиноки.

- Одинока?! У меня есть отец и родные! Придворные! Подданные! - возмущенно воскликнула Изабелла, замолкла на секунду, и с отвращением добавила: - И, подумать только… сравнить меня с топором… Если бы ты был поэтом, я бы всё-таки приказала скормить тебя бугням.

- Как хорошо, что я - воин, - скривились губы де Шене, и он продолжил, серьезно и строго: - Одиночество в толпе - тоже одиночество, ваше высочество. Очень жаль, что вы никогда никого не любили, и у вас не было друзей.

- У королей не бывает друзей - только враги и союзники, - угрюмо сообщила принцесса.

- У всех бывают друзья, ваше высочество, - почтительно возразил шевалье. - Но дружбу, как и корону, нужно заслужить. Нельзя унижать человека и ждать, что он будет твой на века. Чтобы получать, надо отдавать. Отдавать то, что вам дорого. Что бы вы хотели получить сами. Заботу. Внимание. Участие. Поддержку. Сострадание. Улыбку. А что отдаете вы тем, кто рядом с вами? Тем, от кого вы ожидаете дружбы или любви?

- Дружбы нет! И любви тоже! - мрачно огрызнулась принцесса. - Это всё ложь и лицемерие! Поиск выгоды и преимуществ! Сладкие слова в лицо и интриги за спиной! При дворе друзей используют, а потом бросают ради новых, более престижных и нужных!

- Вы так в этом уверены только потому, что у вашего высочества никогда не было настоящих друзей, - печально качнул головой рыцарь. - Наверное, вы глубоко несчастный человек.

- Несчастный?.. Несчастный?.. Я?.. - не ожидая такого вывода, слегка растерянно моргнула Изабелла, словно при неожиданном маневре казавшегося предсказуемым противника, вспыхнула возмущенно, хотела было ответить что-то резкое и язвительное, но вдруг взгляд ее смягчился, и что-то похожее на тепло мелькнуло в разъяренных еще несколько секунд назад карих глазах.

- Нет… Я знаю, что такое настоящая дружба… Я могу казаться тебе чудовищем, шевалье… вроде бугня… или рукоеда… или самого Гавара… - медленно и с расстановкой проговорила она, словно считывая слова с далекой, размытой дождями афиши, - и ты не поверишь, наверное… хотя мне на это… всё равно… Но у меня был один друг… когда-то… давно… очень…

- Настоящий?

- Наверное, да… Да. Настоящий… Но только потому, что не знал, кто я такая.

- Как можно этого не знать, ваше высочество? - в легком удивлении приподнял брови Люсьен.

Изабелла усмехнулась - но не колко и жестко, как всегда, а застенчиво и, как показалось рыцарю, чуть смущенно.

- Когда мы отдыхали в летней резиденции… в тот год, когда матушка… погибла… мне было девять лет… - почти шепотом заговорила она, глядя куда-то вглубь времен рассеянным, отсутствующим взглядом. - И однажды, когда мне стало слишком скучно в окружении назойливых и болтливых нянек и фрейлин, я сказала, что хочу погулять по саду одна, а сама пролезла сквозь дыру в заборе и ушла в лес. И заблудилась. Мне стало страшно… но я не кричала. Боялась, что меня найдут и накажут… не столько за то, что сбежала, сколько за то, что потерялась… Смешно, да?.. Смешно… Но не мне тогда. Я долго шла вперед… или по кругу… как, говорят, ходят по лесу те, кто заблудился… потом наткнулась на ручей и пошла по его течению… потом снова углубилась в лес - по звериной тропе… и вдруг увидела мальчишку. Может, чуть старше меня. Может, такого же возраста. Он развешивал над тропинкой какие-то петли. Ставил силки на зайцев, сказал он… потом спросил, умею ли я… и предложил научить. Ты будешь смеяться, но я согласилась… А потом мы прошли звериными тропами… казалось, через весь лес… и он вывел меня на дорогу к летнему дворцу. Я сказала, что моя мать - фрейлина королевы.

- Почему?

- Потому что кто же в здравом уме согласился бы играть со сбежавшей принцессой, которую разыскивал к тому времени уже весь двор? - слабо хмыкнула Изабелла. - Тем более, когда я предложила встретиться на следующий день в лесу за дворцовым садом? Ведь я еще не научилась различать птичьи голоса, искать грибы, приманивать белок…

- И он пришел? - еле слышно, будто опасаясь спугнуть робкую птичку, присевшую невзначай на ее плечо, прошептала герцогиня Жаки.

- Да, - отстраненно проговорила принцесса. - И на следующий после этого день. И на послеследующий тоже… Так началась наша дружба. Хотя я так и не узнала его имени… И кто он… И откуда… Сам он не сказал, а я не спрашивала. Зачем? Это была наша тайна… наша игра… Наша сказка. А подробности - смерть для нее. Но по его одежде и лесной сноровке я поняла, что это мог быть сын лесника… или егеря… и поэтому я его прозвала… Впрочем, неважно.

Изабелла мотнула головой, точно отгоняя наваждение, но, увлеченная воспоминаниями, будто стремительным лесным потоком, продолжила, не в силах больше сдерживать себя, и слова слетали с ее искусанных, обветренных губ одно за другим, словно долгие годы томились, копились, саднили, бурлили подспудно в ожидании именно этого момента.

- На мне было простое белое летнее платье изо льна, какие носили тогда все девочки - от наследниц местных рыцарей до дочек трактирщиков, и он тоже так и не узнал, кто я на самом деле… И я этому очень радовалась. Он был единственным, с кем я забывала, что я будущая королева, что должна подавать пример, быть благонравной, аккуратной и чинной, ходить плавно и степенно, не повышать голос, не смеяться громко, выбирать друзей по титулу, что от меня ожидается то и не приветствуется это… Я была с ним сама собой. Такой, какая я есть, а не такой, какой меня хотел видеть кто-то еще… пусть даже этими 'кем-то' были мои любимые близкие… В следующие наши встречи он показывал мне грибные и ягодные места, гнезда, учил различать травы и деревья, ставить силки на птицу и зайцев, читать следы… Через неделю фрейлины заметили и доложили родителям, что я постоянно пропадаю из сада, и меня в наказание стали запирать в замке, в моей комнате на третьем этаже. Но на второй день заключения я разорвала портьеры и простыни на полосы, связала, спустилась и снова удрала… И тогда матушка решила, что лучше дочь хоть и беглая, но живая. В последний день перед отъездом я хотела подарить этому мальчику на память что-нибудь такое… что удивило бы его и обрадовало… и украла у отца охотничий нож в серебряных ножнах. Но на этот раз сбежать не смогла - родители взяли меня на охоту. И я своими глазами видела, как споткнулась о валежину и упала лошадь матушки, и… и…

Принцесса напряглась, сжалась в комок нервов и скрытых слез, заново переживая чувствами маленькой девочки тот ужасающий день, с которым не сравниться даже сотне путешествий по Веселому лесу.

Рука шевалье потянулась было к ее плечу, но нерешительно остановилась на полпути и, дрогнув, опустилась.

Не замечая этого, Изабелла продолжала сиплым рваным шепотом, всё еще глядя куда-то внутрь себя:

- После… этого… я боялась ездить верхом еще очень долго… Хотя новая жена отца постоянно заставляла меня и осмеивала, когда я отказывалась - если отец не слышал, конечно… Может, потому, что знала о моем страхе и надеялась, что когда-нибудь и я, как мама… Потому что она не любила меня… Нет, 'не любила' - неправильное выражение. Она меня ненавидела, всем сердцем, всей душой, я ей мешала, она хотела, чтобы престол унаследовал ее ребенок, а не дочь Корделии!!!.. Но, к счастью… хотя грех так говорить… она умерла во время весенней эпидемии волдырной лихорадки, не прожив королевой и года и не оставив детей. Едва полгода траура подошли к концу, к папе в доверие стала втираться еще одна… охотница… за короной… Комплименты мне щебетала, подарки дарила, сластями закармливала, по голове гладила… а глаза - змеиные. Но отец больше не женился. Я его попросила. Потому что поняла, что там, где замешана власть, дружба и любовь кончаются. Если они вообще там бывают… Используй ты, или тебя используют другие. Если кто-то слишком рьяно набивается в друзья, значит, ему от тебя слишком много всего надо. Вот и весь урок. Наивная девочка в белом платьице, верящая в такую сентиментальную ерунду, как любовь и дружба, выросла. Сказка кончилась. Если когда-то вообще была. Вы считаете меня циничной и злой? Нет. Я просто знаю, кто я, и чего я стою…

- И чего же? - выдавила сквозь зубы Грета.

- Я - дочь короля. И стою я королевство, - надменно вскинула голову Изабелла. - И все герцогские и графские сынки, принцы, маркизы, эрлы, бароны, которые сватались ко мне, хотели лишь этого. Им была нужна принцесса. Что бы они ни плели с умильными рожами, Изабелла никому была не интересна. Им не было дела до моих надежд, мечтаний, переживаний и мыслей. Если бы я была из бедной дворянской семьи, или дочерью купца, или какого-нибудь ремесленника, пусть даже очень преуспевающего, интересно мне знать, сколькие из них хотя бы повернули голову в мою сторону, проезжая мимо! Просить руки и сердца в первый день знакомства, уверяя, что до беспамятства влюбились по портрету с первого взгляда… До безмозглости, тогда уж, скорее… Боже милосердный, ну хоть бы один из них придумал что-нибудь другое для разнообразия! Никто из них даже паршивой серенады мне под балконом не спел!.. Влюбленные…

Принцесса метнула вызывающе-колючий взгляд на сосредоточенного Люсьена, приняла его молчание за признание поражения и вины, и язвительно усмехнулась, не ожидая получить ответа:

- А теперь еще раз расскажи мне, наш рыцарь без страха и упрека, если уж я такое воплощение всех недостатков и пороков в нашей стране, зачем ты приехал на турнир, зачем сражался за мою руку, зачем пробирался ночью ко мне во дворец? Ну и, естественно, начни с того, где ты впервые увидел мой портрет, по которому полюбил меня больше… Ну, больше чего - подсказывать не стану, сам придумаешь, да? Вообще-то, у меня еще много вопросов, так найди же мне ответ хотя бы на один из них, о великолепный и блистательный сын болотного дворянина.

Де Шене опустил голову и тихо проговорил:

- Извините… Но… я никогда не видел вашего портрета. И, кажется… я приехал не к вам, ваше высочество.

- А к кому?!.. - моментально растеряв ехидство, ошеломленно уставилась на него Изабелла.

- К той маленькой девочке, которая не побрезговала дружить с неизвестным мальчишкой, не спрашивая о его титуле или отсутствии оного, - тихо проговорил Люсьен, устало опустив глаза. - И, может, это был даже не я, а все еще он, тот мальчишка из леса… который слишком стыдился своего положения, стеснялся своей одежды, которую донашивал за тремя братьями, сгорал от стыда за свое родовое гнездо - одноэтажный дом под крышей из дранки, совестился своего занятия - охоты не для удовольствия, как настоящий вельможа, но для прокормления себя и семьи… И, как кульминация позора, и последний способ избежать позора еще большего, стало его предпочтение называться Лешим, а не Люсьеном де Шене, седьмым сыном нищего рыцаря из захудалой деревни в пятнадцать дворов неподалеку от летней резиденции блистательного короля Шантони. 'В лесу королей нет', - любил говаривать мой отец. Но, увы, он никогда не предупреждал меня, что там могут водиться принцессы…

Изабелла ахнула, отступила на шаг, будто стремясь рассмотреть получше только что до отвращения знакомого ей человека, но шевалье не умолкал.

- …Теперь, зная мой маленький секрет, вы можете назвать и меня предателем родового имени… и будете правы. И может быть, ваше осуждение заставит снова заныть старые раны, нанесенные тем детским стыдом, да так и не зажившие… Слухи называли ваше высочество надменной и нетерпимой, заносчивой и жестокосердной, капризной и бранчливой, но я никогда не верил в это. Потому что перед глазами моими всегда стояла та озорная веселая девчонка, что появлялась из ниоткуда за королевским садом каждый день. А я никогда не следил за ней, чтобы узнать наверняка, откуда она приходила, потому что дал слово. Слово егеря… слово лесника… Слово Лешего.

- Так ты… все-таки знал… что Белочка?.. - осторожно, с расстановкой задала зудящий не на одном языке вопрос герцогиня Жаки.

- Догадывался, не более… - словно извиняясь, повел плечом Люсьен и, не глядя ни на кого, снова заговорил, торопливо и сбивчиво, словно опасаясь, что его сейчас прервут, или заставят замолчать, или осмеют.

- …Но в самый последний день… Я был в толпе… сидел на дереве, если быть совсем точным… когда его величество и ее высочество уезжали в столицу… после того, как… как… Катафалк с ее величеством выехал раньше, до восхода еще… Маленькая принцесса выглянула из окна кареты, и я узнал в ней мою подругу по играм… Она… вид у нее был такой… будто что-то умерло в ее душе вместе с ее величеством Корделией… будто она не плакала только потому, что слезы кончились… Ей было так плохо… так больно… так… И мне словно ножом по сердцу резануло… Я едва не кувырком спустился с дерева, сам не знаю, зачем, что бы я стал делать, если бы догнал кавалькаду, хоть и не догнал бы, конечно, это глупо, спорить даже не о чем, они ехали очень быстро…

Рыцарь стушевался, словно очнулся ото сна, сконфуженный своим неуместным откровением, смущенно усмехнулся и поклонился - галантно, но официально.

- Впрочем, как говорится, это было давно и неправда. Простите, ваше высочество… ваше сиятельство… скромного захолустного дворянина, забывшего свое место, за наивную глупость. У королей нет друзей. Только враги и союзники. Я понял. И когда мы выберемся отсюда, я не стану боле докучать вам своим присутствием.

Глаза принцессы, затуманенные старыми, но отнюдь не потерявшими ни остроты, ни силы воспоминаниями и болью распахнулись, словно она хотела что-то сказать, крикнуть или сделать, рука поднялась к лицу…

Но тут за ее плечом прозвучал загробный голос Агафона.

- Не 'когда', а 'если', господа фантазеры. Хотя желаю вам успехов.

- Эй, ты куда?! - выкрикнула Грета в спину удаляющегося волшебника, разбивая остатки хрупкого и звенящего, как лотранский хрусталь, быстротечного момента истины, подобрала в кулаки юбку и галопом бросилась вдогонку. - Я с тобой!!!

Буря сомнений разразилась на лице де Шене. Раздираемый противоречивыми чувствами, он подался вслед за магом, отшатнулся к принцессе, снова шагнул прочь…

- На твоем месте, шевалье, я бы поспешила с выбором, - остановил его метания сухой и язвительный голос Изабеллы. - Если ты и в самом деле хочешь, чтобы преступники были доставлены для свершения правосудия к моему отцу, а не к Гавару и его зоопарку, надо бежать за этим… престидижитатором… и его сообщницей.

- Ваше высочество?.. - растерянно глянул на нее рыцарь. - Но ваше высочество… и ваше сиятельство остаются…

- Наше высочество и ее сиятельство не остаются нигде, потому что ни за какие коврижки не пропустят момент ареста этого самозваного царевича. Ну, же! Быстрее! И заодно нужно спросить у нашего фокусника, каким таким волшебным образом он собирается выбираться отсюда!

Де Шене поклонился и зашагал вслед волшебнику. Герцогиня поспешила за ним.

Принцесса замешкалась: чуть вытянув шею и устремив нетерпеливый взгляд в спину удаляющемуся рыцарю, она ждала, что он оглянется, улыбнется, скажет что-нибудь ободряющее и теплое, позовет за собой… Ведь теперь, когда невероятное произошло, когда оказалось, что очередной назойливый искатель короны оказался Лешим, ее Лешим, с которым она провела столько чудесных дней, едва ли не самых лучших дней за всю эту дюжину проклятых лет, всё наверняка должно было измениться, стать как тогда - легко, непринужденно и радостно!

Должно было стать, но…

Отчего-то не становилось.

Не поворачивая головы, Люсьен подошел к магу и Грете, и они принялись что-то горячо, но тихо обсуждать. Подоспела тетушка с гримаской настороженного неодобрения на грязном усталом лице, и тоже с ходу погрузилась в дискуссию, то и дело переводя взгляд с озера на школяра, и наоборот.

Будто у ее брата отродясь не было никаких дочерей…

И Леший…

Смотрит на этого знахаря, словно других людей в округе нет!

Словно ее нет.

Ну, разве не может он просто оглянуться, подойти, протянуть ей руку, как тогда, улыбнуться, подмигнуть, заверить, что все теперь будет хорошо и еще лучше?.. Почему, ну почему он - он, изо всех людей! - ведет себя как чужой?! Ведь она же видит - он остался точно таким же Лешим - надежным, уверенным, добрым, сильным, заботливым… И сама она не изменилась ничуть! Ведь ее надменность, капризность и язвительность - всего лишь защита от боли и злобы окружающего мира, ее доспехи, ее маска! Но в душе-то она - всё еще та самая веселая озорная девчонка, с которой он целыми днями пропадал в лесу, уча ее удить рыбу, лазать по деревьям, мастерить свистульки из камыша и бузины…

Да, она виновата перед ним - столько язвительности и ехидства за такой короткий промежуток времени ей не удавалось еще вывалить ни на одного жениха, ну, кроме лесоруба, но тому-то так и надо, да еще и мало, королевский палач добавит, но что касается Лешего… Люсьена… она ведь сожалеет об этом! И разве ее разрешение и готовность пойти за их белобрысым клоуном-волшебником, по которому тоже веревка плачет - не доказательство того, что она совершенно искренне рада видеть…

Но в памяти вдруг вспыхнули холодным грязным огнем последние ее слова, обращенные к шевалье и, самое главное, то, как она их произнесла, и краска стыда залила щеки, полное десятилитровое ведро на каждую.

Ведь она же предполагала сказать совершенно, совершенно другое, и не так, не так, не так!!!.. Она ведь хотела подать ему руку, обнять, попросить прощения за все, что ему пришлось претерпеть от нее, рассказать, как она счастлива, что обрела его снова, что помнила его еще очень долго, и даже сейчас иногда вспоминает и улыбается тому, как, оказывается, счастлива была она тогда, двенадцать лет назад, пока смерть матушки не перевернула в ее коротенькой жизни всё…

Но будто проклятье какое-то сковало ей язык, вывернуло наизнанку чувства, заморочило разум, и вместо приветствия вырвалась издевка, вместо улыбки - ухмылка, вместо объятий - повелевающий жест, точно… точно… точно…

Голова Изабеллы закружилась от внезапного осознания катастрофы.

Точно незаметно, исподволь, постепенно, маска, надетая когда-то для защиты, срослась с лицом и стала частью ее существа, и теперь, сколько бы ни пыталась, она уже не может стать другой, той, настоящей Изабеллой, порывистой, упрямой, но искренней и доброй… Изабеллой, к которой через года вернулся Леший.

Ее Леший.

И которую не нашел.

Нет, что за чушь, конечно, она может в любой момент сорвать свою личину, отбросить, показать всем, какая она на самом деле!

Вот сейчас она подойдет к нему, возьмет за руку и скажет… скажет… скажет…

А он скажет…

А что скажет он?

А вдруг он ответит, что слишком поздно? Что всё прошло? Что он пошутил? Что ничем не отличается от прочих охотников за престолом? Вдруг он усмехнется, изречет колкость, выговорит что-нибудь обидно-вежливое и холодно отвернется? Как сейчас?.. И тогда она…

Что тогда сказать - и сделать ей?..

Ответ прыгнул на язык с пугающей готовностью.

Защищаться. Нападать. Бить. Разить.

А если кто-то из остальных произнесет хоть слово на эту тему?

Решение пришло еще скорее.

Унижать. Издеваться. Высмеивать. Сделать больно. Добить. Растоптать.

Боже всемогущий… Боже милостивый… Мамочка!..

Кем я стала…

Какой я стала…

Но когда?..

Но как же я?..

Но…

Но что мне делать?