Последний бой

С.М. Стерлинг — Шестое солнце

Американские солдаты собрались у подножия жертвенной пирамиды. Утреннее солнце ярко освещало свежесрубленный известняк и бугенвиллею, которая уже начала завиться от корней. Два месяца смыли последние следы запаха гнилой крови, оставив только запахи пыли, людей и растений на площади. Вокруг них кипел жизнью городок Какакстла, группа детей направлялась в школу, фермеры направлялись в поля. Звук работающего на метане трактора отражался от стен зданий, окружающих площадь.

Он был громче, чем урчание керамических дизелей в ожидающем отправления УНВ; маленькие шестиколесные джипы были почти скрыты под мешками и ящиками с припасами, сетчатыми пакетами с корчащимися живыми цыплятами и гроздьями бананов.

— Ты уверена, что не поедешь? — спросил капитан МакНаут. Его веснушчатый лоб сморщился. — У меня такое чувство, что нам понадобятся все хорошие солдаты, которых мы сможем собрать по пути домой.

Лейтенант Бетани Мартинс улыбнулась и покачала головой. — Там нет дома, по крайней мере, для меня, капитан, — сказала она.

— Я тоже, сэр, — присоединился сержант роты Дженкинс — Топс[1]. — Хоть и плоховато жилось в моем квартале, но думаю, что будет приятнее вспоминать, как там было, чем увидеть таким, каким он стал.

Стоявшие за спиной рослого чернокожего сержанта рядовые Майклс, Смит, МакАлистер и Санчез торжественно кивнули в знак согласия. Они уже много лет находились в Республике Сан — Габриэль, и новости из Реальности — Соединенных Штатов — становились все хуже и хуже с каждым днем.

Глаза МакНаута сузились. — Может быть, ты и прав. Может быть, нам больше ни к чему возвращаться домой. Но я должен знать.

Бетани вздрогнула и отвела взгляд от яркого солнечного света. У капитана жена и трое детей жили в Нью-Джерси. Жили. Кто бы знал, как сейчас обстоят дела в Реальности.

Но там никто не ждал ни ее, ни остальных. — Мы тоже нужны этим людям, — сказала она, обводя рукой дремлющую на солнце долину. — Мы прогнали тех психов, которые заправляли этим местом.

Перед ее мысленным взором возникла яркая вспышка: Воины-Ягуары, украшенные перьями, и грубый камень алтаря холодящий ее кожу, когда они выгнули ей спину и обсидиановым ножом хотели вырезать ее сердце. Политтехнологи уже достаточно плохо, но антрополог, помешанный на политике идентичности, — это еще хуже.

— Если мы все уйдем, бандиты всех сортов набегут отовсюду, как мухи на дерьмо, а через месяц местные будут убиты или начнут голодать, как и все остальные в округе.

Как и по всему миру, подумала она, но промолчала.

— Хорошо, — сказал капитан, глядя куда-то вдаль, как будто уже видя берег Джерси. — Я не буду принуждать вас. У вас, люди, есть право на собственную жизнь. Вы были хорошими солдатами. Для меня было честью служить с вами. — Он вытянулся по стойке “смирно”, его чистая, но потрепанная форма свободно сидела на его худощавой фигуре, и отсалютовал им прямо как в Вест-Пойнте.

Мартинс, Топс и остальные ответили ему в такой же оживленной, профессиональной манере. Затем капитан прошел вдоль ряда, пожимая руки.

Вернувшись к Бетани, он тихо сказал: — Я буду скучать по вам, лейтенант.

Бетани почувствовала комок в горле. Она хрипло прошептала: — Я тоже буду скучать по вам, сэр. У нее перехватило горло. — Черт возьми, было бы здорово снова увидеть Санта-Фе.

— Еще не слишком поздно.

— Уже много лет как слишком поздно.

Она сглотнула, и боль, казалось, усилилась, став горячей и тугой, начиная выходить из-под контроля. Она всхлипнула. Я не буду плакать, сказала она себе. Не буду! Боль нарастала, цепляя ее за живое, безжалостно распространяясь, пока не заполнила ее целиком, оставив стоять ошеломленной и неподвижной, пока капитан не уехал.

Она закрыла глаза и вздохнула. Когда она открыла их, ее старший сын улыбался ей сверху вниз, стоя в неловкой позе и сжимая шляпу в руках. Большая хозяйская спальня в доме джефе была закрыта ставнями и погружена в полумрак, свет проникал сквозь полоски жалюзи. В комнате пахло лекарствами, как у постели больной, а в углу стояла ее трость. Ее М-35 был аккуратно прикреплен над ней, смазанный и безупречный, хотя она не носила его уже давно… сколько? Лет десять?

— Мама, ты наверно проспала почти час.

Она впитывала его лицо; он был так похож на своего отца. У нее перехватило дыхание, а во рту пересохло. Она не просила воды. Глотать было мучительно.

— Мама? — раздался голос с противоположной стороны кровати.

Она обернулась и увидела своего младшего сына Джеймса с мокрой салфеткой в руках. Он поднес ее к ее пересохшим губам, и, когда она слизнула влагу, она поблагодарила его взглядом.

Она стиснула зубы и сглотнула, пытаясь подавить стон. Когда Джеймс убрал тряпку, она задыхалась, как после бега наперегонки.

Пришло время.

— Мальчики, — коротко улыбнулась она. Они были уже не мальчиками, а женатыми мужчинами. — Сыновья мои, — снова заговорила Бетани, и даже сейчас в ее голосе звучала гордость. — Я хочу поговорить с Чудовищем. Отведите меня к нему.

— Мама, — сказал Джозеф с едва заметной резкостью в голосе. — Мы не можем тебя перенести. Ты слишком больна. Он нахмурился. — Я могу принести тебе шлем… — неохотно добавил он.

— Мама? — губы Джеймса растянулись в пародии на улыбку, когда он изо всех сил старался не расплакаться, его глаза были полны слез. — Мама? — повторил он.

— Да, — мягко ответила она. — Мне нужно идти. — Она снова тяжело задышала. — Может, в какой-то степени он мне поможет поможет. Автодок… — Ее голос затих.

Джеймс беспомощно кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

— Хорошо, — сказал Джозеф, глубоко вздохнув. — Попробовать стоит.

Они подняли мать вместе с периной, на которой она лежала. Братья вскинули глаза и в ужасе встретились взглядами. Она была такой легкой! Казалось, они поднимали только постельное белье.

— Пошевеливайтесь! — прорычала Бетани, отчасти чтобы разрядить обстановку, отчасти чтобы скрыть свою боль, когда они перекладывали ее.

Братья нежно улыбнулись, услышав приказной тон. Это было больше похоже на мать, которую они знали.

Братья молча вынесли свою мать на улицу. Жители Какакстлы ждали весь день, а некоторые и того больше; они молча уступали дорогу, многие преклоняли колени в молитве и крестились, многие плакали. Прошло тридцать пять лет с тех пор, как здесь появилась лейтенант, целое поколение мира и изобилия в Какастле, среди хаоса, поглотившего целые континенты.

На противоположной стороне площади Боло возвышался над их головами подобно горе, его сто пятьдесят тонн достигали двадцати четырех футов в высоту. Поздний вечерний свет придавал рельефность башням и впадинам на его поверхности, подчеркивая грубую мощь огромной военной машины; тяжелая корка застывшей лавы придавала ему первобытный вид, словно это был дух какого-то бога войны. За ним тянулись следы от четырех гусениц, оставленные на мостовой в тот день, когда капитан повел его спасать солдат — и Какастлу — от Воинов Ягуаров и Первого Глашатая, человека, который вернул к жизни Старую кровавую Веру в этих местах. С того дня Боло так и не сдвинулся с места.

Жители Какакстлы разрисовали всю его внешнюю поверхность красочными изображениями этого спасения, того, что было до и того, что было после; он мог бы сойти за естественную пирамиду… если бы не пушки.

Все трое уставились на неровную солнечную сторону Боло.

— Как нам поднять тебя наверх, мам?

Джозеф знал, что это будет непросто, но теперь, когда он был здесь, он понял, что это просто невозможно. Он представил себе веревки и блоки. — Может быть, нам кто-нибудь поможет. — Он отвернулся от презрительного взгляда матери.

— Даже и не думай, — предупредила она. — Я не хочу, чтобы это превратилось в цирк. — Бетани Мартинс лежала, тяжело дыша; ее ненависть к собственной беспомощности была физически ощутима в сгущающейся ночи, как горящие факелы в их руках.

Джозеф уставился в темноту.

— Мам, — Джеймс склонился над ней. — Если я оберну перину вокруг тебя и подниму тебя таким образом… тебе не будет слишком больно?

Она покачала головой. — По крайней мере, один из вас придумал способ, — прохрипела она. — Сделай это, мальчик.

Джеймс карабкался так осторожно, как только мог, его нервировал жар и легкий вес матери, прижатой к его спине. Его сердце бешено колотилось, от страха ладони стали влажными и скользкими от лавы и дюрахрома. Сдерживая рыдания, Джеймс стиснул зубы, не желая подвергать мать тряске, если он не выдержит и расплачется. Он посмотрел на Джозефа, который как раз подходил к люку.

— Мам, — тихо сказал Джозеф, — он мне не откроет.

— Марки, — послышался приглушенный голос Бетани. — Открой люк.

Со вздохом гидравлики люк открылся, выпустив запах застоявшегося сухого воздуха. Внизу зажегся свет, указывая им путь в тесное внутреннее помещение.

Джозеф опустился на колени у одного из складных кресел и осторожно подхватил мать, пока Джеймс развязывал концы перины, обернутой вокруг его плеч и талии. Затем он осторожно положил ее на другое сиденье, прислонив к прямой спинке, хотя она и поморщилась от боли, когда он это сделал.

— Марки, — хрипло произнесла Бетани.

Она кашлянула, но тут же одернула себя, понимая, как легко она может потерять контроль над собой и никогда не остановиться. Яркие гладкие поверхности салона, плоские экраны и сенсорное управление словно вернули ее в прошлое. Тридцать лет, подумала она. Тридцать лет кирпича и камня, дерева и хлопка… высокотехнологичное чрево теперь казалось таким необычным….

— Это мои сыновья. Зарегистрируй Мартинса, Джозефа А., джефе деревни и местного старшего гражданского лица. Запись и идентификация. Поздоровайся, Джозеф.

— Привет, — неловко сказал Джозеф. Он почувствовал вспышку света, коснувшуюся его глаз очень быстро.

Бетани потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя; ее лицо было мокрым от пота, но боль, казалось, на мгновение утихла. Насколько это было возможно.

— Зарегистрируй Мартинса, Джеймса К., он старший… — она с сомнением поджала губы. У Джеймса не было официального титула, но на практике вся деревня признавала его должность. — Он капитан деревенского ополчения. — она коротко усмехнулась, представив, как лейтенант назначает своего сына капитаном. — Запись и идентификация.

— Привет, Марки, — сказал Джеймс.

Бетани улыбнулась, обнажив тонкие губы. Смышленый, ее Джеймс.

— Принято, — сказал Боло нежным, приятным как теплый мед голосом. — Здравствуйте, шеф, здравствуйте, капитан. Для меня большая честь познакомиться с вами.

Джеймс моргнул. Он уже разговаривал с Боло один или два раза, чтобы получить информацию или связаться с удаленным объектом, просил Боло передать отчет. Но сейчас все было по-другому. Машина признала его лично. Любопытное наследство, мама.

— Теперь он признает вас как командующих, — сказала Бетани. — А сейчас уходите, вернетесь за мной позже.

— Мы не можем оставить тебя одну, мама, — сказал Джозеф, настороженно глядя на нее.

Она посмотрела на него. — Я собираюсь раздеться и нацепить датчики, — ответила она. — Через полчаса возвращайся. Я дам тебе знать, если буду готова. — она сидела, глубоко дыша, не отводя взгляда.

Джозефу никогда раньше не удавалось выиграть в гляделки у своей матери, не смог он и сейчас. Он отвернулся, вздохнул, затем повернулся и начал карабкаться по поручням к люку наверху.

Джеймс склонился над ней и прошептал. — Я не хочу уходить. — его глаза умоляли остаться, защитить ее, помочь — хоть как-нибудь.

— Иди.

Он поцеловал ее в щеку и встал, сжав губы в тонкую белую линию.

Бетани подождала, пока люк не захлопнулся и только потом заговорила.

— Марки, запусти автодок и расскажи мне, что увидишь.

— Кровяное давление…

— Давай попроще.

Последовала пауза. — У вас терминальная стадия рака, неизлечимо. Через шесть-восемь недель произойдет полный отказ основных функций.

Так долго! Еще целых шесть-восемь недель до конца. Бетани помнила, как ее мать рассказывала, как умирал дедушка, как в конце он умолял дать ему обезболивающее, хотя оно не могло облегчить его агонию. А у нас нет ничего настолько сильного, подумала она, и ее сердце слегка заколотилось в панике. Восемь недель, потеря достоинства, слезы и вопли… и боль. Она с трудом сглотнула и поморщилась. Ее силы уже были на пределе. Она представила, как хнычет и корчится, — и испуганные, беспомощные лица своих сыновей.

— Медикаменты на борту остались? — спросила она.

— Ответ отрицательный, лейтенант. Все, что осталось в аптечке, — это одноразовая доза быстродействующего яда, для экстренного использования в случае угрозы пленения.

Бетани с облегчением закрыла глаза. Хорошо, подумала она.

— У меня есть инструкции для тебя, — сказала она.

— Жду инструкций.

— Я хочу, чтобы ты защитила жителей Какастлы от любых внешних агрессоров. Если кто — то извне придет сюда убивать и красть — ты уничтожишь его.

— Поняла, лейтенант. Что насчет агрессоров из Какастлы? Мои программы показывают, что в обществе часто существует внутреннее давление, которое может привести к агрессии.

— С этим пусть люди сами разбираются. Мы не можем защитить людей от… глупости. Просто не позволяй им становиться жертвами посторонних.

— Да, лейтенант.

— Я хочу сделать укол прямо сейчас. — Бетани закрыла глаза, тяжело дыша, и стала ждать.

— Вам грозит опасность быть захваченной в плен? — спросил Боло. — Я не обнаружила никакой вражеской активности. — машина не могла смутиться… Бетани снова улыбнулась, несмотря на боль, вспомнив капрала-компьютерщика, который когда-то запрограммировал этот страстный голос. Винателли мертв уже тридцать лет, но Боло Марк III все еще хранил отпечаток его одиноких фантазий. — Вы вошли сюда с членами семьи.

— Мне угрожают жестокие пытки, — сказала Бетани.

— Извне пределов сообщества?

— Изнутри меня! — огрызнулась Бетани, зная, что автодок подтвердит, что она говорит правду. — Сделай мне этот чертов укол. Ну!

Послышалось легкое шипение, но укола иглы не последовало. Затем она почувствовала, как по венам разливается тепло, сменяясь холодом. Дышать стало немного труднее, сердце замерло. Бетани ахнула и широко раскрыла глаза. Выдохнула еще раз и, не мигая, откинулась в командирском кресле.

Братья расхаживали взад-вперед уже больше часа. Горный воздух становился все холоднее, а люди за ними все еще стояли и ждали, некоторые кутались в шали или одеяла, другие просто стояли.

— Может, она заснула, — предположил Джозеф. Он нахмурился. — Я бы не хотел ее будить.

Они с Джеймсом переглянулись.

— Марки, — сказал Джеймс, — лейтенант Мартинс спит?

— Нет, капитан.

Это явно был голос их матери, более молодой и сильный, чем они слышали в последние годы. Оба мужчины выпрямились и удивленно уставились друг на друга, на их губах появились улыбки надежды.

— Мама, — позвал Джозеф и начал подниматься.

— С тобой все в порядке, мама? — спросил Джеймс, чувствуя, как колотится его сердце, но стараясь не слишком надеяться.

На этот раз ему ответил знойный сладкий голос Боло. — Лейтенант Бетани Мартинс в данный момент не может ответить.

Джозеф застыл на лестнице, а Джеймс хлопнул по боку танка, как рассерженный ребенок.

— Что значит не может ответить? — спросил он. — Если она не спит, почему она не может? — его глаза расширились. — Ей нужна помощь?

— Нет, сэр, — ответил голос Бетани, — помощь не требуется.

Джозеф обмяк и привалился к борту Боло.

— Она мертва, — бесстрастно произнес он.

— О чем ты говоришь? — огрызнулся Джеймс. — Похоже, с ней все в порядке. — Она точно в порядке, настраивал он сам себя, игнорируя внутренний голос, который твердил ему, что что-то не так. Он начал подниматься по крутому боку Боло.

— Марки, — сказал Джозеф, — пожалуйста, подтверди, лейтенант Бетани Мартинс жива или мертва?

— Лейтенант Бетани Мартинс мертва, сэр, — тихо пробормотал Боло.

Джеймс потрясенно выдохнул, как будто его ударили в живот, прямо под грудину. Его тело согнулось от боли. Он повернулся и посмотрел на своего брата, который стоял, закрыв лицо руками, плечи его тряслись.

Он споткнулся и чуть не упал. Джеймс начал пятится, оцепенев от шока, когда рука Джозефа остановила его.

— Мы должны вытащить ее оттуда, — сказал Джозеф высоким и напряженным голосом.

Джеймс сбросил руку брата.

— Она даже не попрощалась, — прорычал он, его лицо покраснело от ярости. — Она заранее собиралась это сделать, и даже не попрощалась.

Лицо Джозефа было белым и непроницаемым.

— Ты думаешь, она покончила с собой? — эта мысль, очевидно, никогда не приходила ему в голову. — Она обманом заставила нас привести ее сюда за помощью… а потом…?

Джеймс продолжил, как будто не слышал его:

— Она не доверяла нам, черт возьми! Она так сильно хотела прийти сюда, пусть остается здесь. Пусть она сгниет здесь! Я не хочу снова видеть ее лицо.

— Мы не можем просто…

— Можем! Пусть эта чертова штука станет ее могилой! Ты можешь придумать что-нибудь получше? И раз уж мы заговорили о Боло, почему, черт возьми, эта штука говорила голосом нашей матери? А? Почему она так поступила с нами? — глаза Джеймса блестели от слез и осознания неизбежности предательства.

— Вспомни рассказы матери… Парень, который первым программировал его, настроил его так, чтобы он отвечал на вопросы, задаваемые вышестоящими офицерами, так, чтобы они думали, что он бодр и трезв. Очевидно, когда мы — старшие офицеры — задали правильные вопросы, он выдал запрограммированные ответы.

— Чего? — зарычал Джеймс. Он подошел к Боло и крикнул ему. — Ты никогда больше не будешь использовать голос Бетани Мартинс! Понятно тебе, Марки?

— Подтверждаю, капитан.

— И ты никогда больше ни с кем не должен заговаривать, если только к тебе не обратятся напрямую и не потребуют ответа. Ты понимаешь?

— Подтверждаю, капитан.

Затем Джеймс развернулся на каблуках и остановился перед сотнями вытаращенных глаз. Толпа смотрела на него, а он видел их смятение и страх. Он глубоко вздохнул.

— Лейтенант Мартинс мертва, — сказал он. По толпе пронесся ропот, похожий на вздох великана, громче, чем плач. Он облизал пересохшие губы. Что бы сказала мама? — Мы продолжим в том же духе.

Подразделение № 27A22245 Марк III

Связь — отрицательный результат широкополосного сканирования.

Проверка систем. 02.03.2045; 07:00 часов.

Мощность: 99,3 %. Номинальный.

Подвижность: ограничена. Гусеница L2 повреждена; гусеницыы L1, R1, R2 заклинило. Привод и подвеска в норме.

Вооружение: основное орудие — в норме.

Бесконечные повторители: модули 1–7 в норме.

— модули 8-12 не работают.

Сенсоры: 32,3 % мощности.

ИИ: операционные показатели на 97,3 %. В номинале.

Запрос: возобновление работы в режиме ожидания да/нет.

: [дерево решений] — подтвердить.

Подразделение № 27A22245 Марк III продолжение функционирования в режиме ожидания.

— Мы думали все, конец, — сказал Топс, его голос лишь слегка дрожал от старости.

Солнышко приятно грело. Он почувствовал, как хрустнули его кости, когда он потянулся, и дети, собравшиеся в кружок, подались вперед, ожидая окончания истории. Он с усмешкой размял свои большие узловатые руки. Черт возьми, кто бы мог подумать, что я проживу достаточно долго, чтобы умереть от старости? Несколько подростков беспокойно заерзали. Он посмотрел на громаду пирамиды, покрытую лохматой зеленью, и продолжил:

— Глорио[2] окружили нас со всех сторон и бросили на нас все, что у них было. Им было мало того, что мы убрались из Сан-Габриэля; они хотели получить наши головы. Когда прилетел самолет, чтобы забрать нас домой, пилот никак не мог приземлиться, и капитан МакНаут сказал ему: “Убирайся отсюда, ты еще сможешь спасти других.” И это было тяжело слышать…

— Сержант Дженкинс, — позвал мальчик. — У меня есть несколько вопросов.

Топс вздохнул с усталым раздражением. Это был внук Бетани, Пауло. Ему было десять лет, самый несносный возраст.

— Какие например? — осторожно спросил он.

— Почему Боло называют “Ходячей горой”, если он даже не может двигаться? — Пауло выдержал паузу, достаточную для того, чтобы Топс открыл рот, чтобы ответить, и снова спросил: — Или почему его называют “Чудовищем”, если он не живой и никогда им не был?

Топс попытался тормознуть ответ, но младшие дети, которые слушали его рассказ, начали беспокоиться.

Как только он начал отвечать, Пауло, с невинным, как у щенка лицом, спросил: — И, пожалуйста, скажи мне, почему его зовут “Прекрасным”, если даже на картинах он уродлив, как смертный грех?

— Его называют Прекрасным за его голос, Пауло, — сказал Джеймс у него за спиной.

Пауло ахнул и виновато обернулся.

— Пожалуйста, извини моего сына, Топс. Ему не нужны ответы, он просто хочет уйти с уроков.

Лицо Пауло покраснело.

— Раз ты не хочешь заниматься, Пауло, пойдем со мной. Я отправляюсь в патруль, а ты будешь выполнять за меня работу по лагерю. Возможно, когда мы вернемся, ты будешь больше ценить возможность позаниматься с сержантом Дженкинсом, а?

Что ж, неплохое наказание, подумал Топс. Было видно, как парнишка старался не бежать вприпрыжку, пока отец тащил его прочь. Может, я превращаюсь в скучного старого пердуна. Может, стоит пореже рассказывать свои военные истории. Он пересел и прислонился к нагретой солнцем части Боло; тепло смягчило напряжение в спине.

— Ладно, мальчики и девочки, давайте вернемся к работе, — сказал он.

Олень-Семь танцевал. Несмотря на то, что ему было почти пятьдесят, его покрытое боевыми шрамами тело было худощавым и мускулистым, гибким и грациозным в танце. Редкая седина оттеняла его черные как смоль блестящие волосы, а на суровом лице почти не было признаков возраста.

Танцуя, он пел о печалях своего народа, и его голос был хриплым от горя. Дети сидели в восторге, их темные глаза сияли, когда он рассказывал историю народа Шестого Солнца. О том, как Первый Глашатай вернул их к истине и законным путям служения богам, после того как Латино навлекли беду на мир, сбив людей с пути истинного и заставив их служить Кецакоатлю-Иисусу. Как Первый Глашатай привел их в высокогорную долину, где его власть над вулканом обеспечила им безопасность.

Он рассказал о приходе злых Янки, которые вторглись в их долину, которая была похожа на рай. И, будучи жадными и жестокими, как четыреста южных воинов, которые пытались убить своего брата Уицилопочтля — Колибри-левшу, они напали на народ Какастла и убили Первого Глашатая Солнца. Трусы, они прятались за громадой своей военной машины, которая была похожа на гору. Злые, они не захотели занять почетное место Любимого Сына, посланного вестником к богам.

Дети ахнули от ужаса, услышав эту часть — как всегда, — как будто их невинные умы не могли смириться с таким злодеянием.

Олень-Семь продолжал петь, и в его голосе печаль сменилась радостью победы, когда он рассказывал о том, как изгнанники спустились с горы и как Воины-Ягуары обрушились на своих врагов подобно гневу Солнца. Они создали безопасное место для людей здесь, в равнинных джунглях, взяв некоторых из врагов в рабство, чтобы те служили им, но большинство отправили в качестве посланников к Солнцу, с мольбой о помощи.

Он крутился и прыгал, и маленькие детские сердца наполнялись гордостью при мысли о победах доблестных Воинов-Ягуаров. Каждый мальчик мечтал о месте в этой свирепой компании.

Затем Олень-Семь станцевал обещание. Все, кто покинул долину Какастла, место, подобное раю, были изгнанными принцами, для которых придет время мести. А все, кто остался в долине, были предателями, чья кровь станет пищей богов, а плоть едой, ожидающей жатвы.

Их долг и привилегия — предотвратить разрушение Шестого Солнца, как было разрушено Пятое. Ибо оно было уничтожено нерешительностью и неверием в той же степени, как и жадностью чужеземцев.

На этой торжественной ноте он закончил свое выступление и выпрямился во весь рост, его дыхание было лишь немного тяжелее обычного. Слуги вытерли пот с его лица и тела, обнаженного, если не считать набедренной повязки; жар проникал сквозь насыщенный паром воздух низин, заставляя воду стекать по его загорелой коже. Один из жрецов принес плащ с перьями, а другой — изысканный головной убор, который отмечал его как Первого Глашатая Народа Солнца.

— Койот-Три, — нараспев произнес он. — Приведи своего возлюбленного сына.

Коренастый воин подвел связанного и обнаженного мужчину к алтарю. Пленник вызывающе посмотрел на людей и плюнул в их сторону, когда они опустились на колени вокруг насыпи из земли и бревен. Он был беглым рабом, который неразумно повел себя как воин и теперь поплатится за это.

За его бесстрастным лицом скрывалась насмешка. Позорно, что они были вынуждены послать простого раба в качестве гонца. Это попахивало нечестивостью.

Четверо жрецов схватили пленника, который начал сопротивляться, и швырнули его на алтарь, растянув его конечности так, что его грудная клетка напряглась, как барабанная перепонка. Мужчина выругался и плюнул в лицо Оленю-Семь, который уже поднимал нож.

Первый Глашатай с гораздо большим гневом, чем следовало, вонзил нож.

Шлеп!

— Господи Иисусе! Ты только посмотри, какого размера эта штука!

Гэри Шерман сунул окровавленный труп насекомого под нос Паскуа.

— О, ради бога! — прорычала она, отталкивая его руку. — Я за рулем Гэри, прояви хоть немного здравомыслия.

Дорога, по которой они ехали, была грязной, скользкой и узкой. Она почти полностью скрывалась в густой, парящей зелени, которая шлепала по бортам и багажнику джипа. Джунгли воняли пролитым в жаркий день пивом или мокрым гниющим хлебом.

Гэри пристально посмотрел на свою напарницу, привлекательную женщину лет тридцати с небольшим; прямые черные волосы до плеч, собранные сзади желтым платком, миндалевидные зеленые глаза, скрытые темными очками.

Эта женщина вредна для моего самолюбия. Он сомневался, что она взглянет на него дважды, даже если заинтересуется им. На него было не особенно приятно смотреть, признался он с жалостью к самому себе, с его оставшимися только на затылке волосами, и животом, из-за которого казалось, что он занимается контрабандой барабанов.

Он театрально вздохнул и провел рукой по своему толстому бедру, обтянутому тканью цвета хаки, чтобы соскрести раздавленного комара.

— Может, ты скажешь мне, какого хрена мы здесь делаем, в этом зеленом аду? — он наблюдал за ней краем глаза, когда она поджала свои — сочные, как ему казалось — губы.

— Следи за языком, Гэри, — предостерегла она. — Отвечая на твой вопрос, я хочу сказать, что ты здесь потому, что сам этого хотел. Если помнишь, ты настоял на том, чтобы пойти со мной. Чтобы помочь.

— Да, чтобы помочь, — нетерпеливо сказал он.

На самом деле, он надеялся, что ночные джунгли, вой обезьян, рев ягуара и ползание насекомых размером с джип, помогут ей немного расслабиться. Видит бог, ему не помешали бы немного обнимашек после четырех дней этого дерьма.

Ему следовало бы заранее подумать получше. Судя по тому немногому, что она рассказала, она провела свои ранние годы, общаясь с семьей Джакано, герцогами Нового Орлеана. Старомодная компания, по сравнению с которой ночные джунгли казались безопаснее, чем собственная гостиная. А Паскуа, должно быть, перешла им дорогу. Чем же еще такая красавица могла заниматься, как не зарабатывать на жизнь торговлей оружием в самом темном углу Центральной Америки? По сравнению с этим местом баронства Восточного Побережья выглядели как цивилизация.

— Я здесь в попытке избавиться от этого проклятого рельсотрона, который ты купил, — продолжила она.

— Это прекрасное оружие, — сказал Гэри, защищаясь.

— Это оружие как белый слон, — усмехнулась Паскуа.

— Это также лучшее существующее в мире оружие, — настаивал он. — Рельсотрон ХМ-17, да, детка. Эта малышка достанет даже Боло. Ты знаешь что такое Боло?

— Да, и я знаю, насколько Боло распространены в Центральной Америке. В каждом захудалом городке есть такая на площади. Удивительно, почему мы такими еще не торгуем.

— Сарказм тебе не к лицу, детка.

Паскуа резко затормозила, припарковал машину и медленно повернулся к нему.

— Мы уже обсуждали это раньше, Гэри.

Он почти физически ощущал, как эти мрачные зеленые глаза прожигают дыры в его лице. Ее правая рука слегка дернулась, и он вспомнил джефе портового городка. Его преемник был готов беспристрастно вести дела, после того, как Паскуа застрелила его предшественника.

— О, Паскуа! Да ладно, ты же знаешь, я ничего такого не имел в виду. — он посмотрел на нее, стараясь сохранить невинное выражение лица. Затем закатил глаза и посмотрел в окно на джунгли.

Она ждала.

— Окей, — он повернулся к ней, — прости, что я назвал тебя деткой, иутебязаспиноймужикспушкой.

— Чего?

— Позади. Мужик-с-пушкой.

Она медленно, грациозно повернулась и выглянула из-за джипа. Сначала было трудно разглядеть мужчину. На нем была коричневая униформа в обтяжку, усеянная черными пятнами. На его лице были широкие черные полосы вокруг глаз и рта, подчеркнутые большим количеством точек, черные волосы были собраны в пучок на макушке.

Очень, очень медленно Паскуа сняла солнцезащитные очки, чтобы он мог видеть ее глаза.

Его собственные глаза были спокойными и холодными. Он стоял абсолютно неподвижно, его М-35 был направлен в центр ее груди.

— Хола[3], — сказала она и увидела, как он напрягся. Приглядевшись, она увидела, что под боевой раскраской скрывается индеец. Бинго, подумала она. Похоже, слухи в Пуэрто-Сакарте были верны. Она произнесла несколько слов на науатль и попробовала еще раз. — Приветствую тебя, воин. Мы ищем твоего Первого Глашатая.

Очевидно, это был правильный шаг. Теперь она могла разглядеть дюжину людей в леопардовых пятнах, которые подошли ближе.

Последовало короткое совещание, при этом они не сводили глаз с Паскуа и Гэри; на ее вкус, в языке было слишком много согласных.

— Оружие, — проворчал мужчина.

Не без сомнений Паскуа вытащила из кобуры на поясе пистолет-пулемет, это была семейная реликвия. По преданию, ее прадед убил из него каджунского детектива сразу после Катастрофы. Индейцы забрали и его, и старинный Глок Гэри, и М-35 с полки за водительским сиденьем, и их мачете. К счастью, они не нашли складной нож, спрятанный сзади у нее в брюках; это тоже была семейная реликвия. Любой Джакано без складного ножа все равно что голый.

Эти… солдаты, как она предполагала… пришли к какому-то решению, остальные снова растворились в джунглях, оставив их первоначального конвоира с ними в одиночестве. Он жестом пригласил их выйти из джипа. Паскуа вытащила папку на что он угрожающе поднял свое оружие.

— Первый Глашатай, — сказала она, потрясая папкой, чтобы показать, что ни внутри папки, ни за ней нет и не может быть оружия.

Он указал стволом своей М-35 вниз по тропе, и Паскуа с Гэри зашагали в том направлении.

— И почему вы не принесли его с собой? — презрительно спросил Олень-Семь, швырнув им в лицо фотографии, которые Паскуа принесла с собой.

Паскуа и Гэри стояли на коленях, их руки были связаны впереди, а за локтями у них были засунуты широкие палки. — Возможно, у вас даже нет этой штуки. — он прошествовал, как пантера, к небольшому возвышению, где стоял его трон, широкое кресло, покрытое оленьими шкурами. — Не в первый раз наши враги, латино, считают нас такими дураками, совсем слабоумными, чтобы понять, что к чему.

Ситуация немного экстремальная, подумал Гэри, но в его тоне я слышу настрой на переговоры. За исключением редких слов на языке науатль, которые они произнес между по-испанскими.

— В яблочко! — прошептал он Паскуа, когда она повернулась к нему испуганными глазами. — Он заинтересовался. Иначе мы были бы мертвы. В яблочко!

— Единственная причина, по которой ты жив, — сказал Олень-Семь, откидываясь на спинку стула, — в том, что ты произнес несколько слов на цивилизованном языке. Достаточно, чтобы возбудить мое любопытство. А эта женщина одета в цвета Солнца.

Паскуа моргнула. Мой шарф? подумала она.

Эта кучка индейцев была безумнее большинства группировок вокруг, но у них была довольно большая территория, и большая ее часть обрабатывалась. Они, вероятно, смогли бы заплатить разумную цену за XM-17 товарами, которые были бы ценны на севере, в герцогстве Новый Орлеан, Королевстве Флориды, одному из семи королей Кубы или в любом из герцогств северного Чарльстона. Древесина, зерно, ром, кофе, рабы, чем угодно.

— Говорите! Почему вы не привезли с собой это “противотанковое” ружье, чтобы я мог увидеть его собственными глазами?

— Оно… — у Паскуа пересохло в горле, и ей пришлось начать сначала. — Оно слишком большое, чтобы мы могли его привезти, Уэтлатоани, — подобострастно произнесла Паскуа. — Оно огромное, как гора, для его перемещения потребовался бы большой грузовик… — она поняла, что у этих людей нет ничего подобного, и поспешила добавить то, что, как она боялась, они могут воспринять как оскорбление: —…или много людей, чтобы его сдвинуть. Ты можешь понять, что я не стала бы прилагать таких усилий, если бы тебе было неинтересно?

Олень-Семь, Первый Пророк Народа Солнца, медленно выпрямился и поднялся со своего трона, его обсидиановые глаза сверкали.

— Огромный, как гора, — прошептал он.

Улыбка медленно расплылась по его лицу и, словно искра, запрыгала по лицам лордов, генералов и дам, окружавших его. Люди бормотали слова —…огромный, как гора… — снова и снова, превращая их в песнопение, хлопая в ладоши и радостно притопывая ногами.

Олень-Семь ткнул пальцем в своих пленников, словно копьем.

— Вы отведете нас к этому чуду! — крикнул он, и зал взорвался радостными возгласами.

Когда женщина-Янки произнесла слова “…огромный, как гора…”, в сердце Оленя-Семь зажегся огонь. Теперь, при наличии устрашающей гигантской пушки, он почувствовал себя возвышенным, его коснулась сила Солнца, разум, сердце и душа загорелись целеустремленностью. И этой целью была месть!

— Оно называется “рельсотрон XM-17”, — говорила Паскуа, сопровождая его к месту стрелка и показывая штурвал управления. — Это голографический оптический прицел, синтезированный компьютером. — она щелкнула парой переключателей, и деревня, расположенная дальше по дороге от их лагеря, предстала перед изумленными глазами Оленя-Семь во всех известных оттенках желчно-зеленого. — Эта красная точка, — она указала на красную точку размером с десятицентовик в верхнем углу голограммы, — показывает, куда направлено орудие. Чтобы переместить точку, передвиньте рычаг управления.

Олень-Семь осторожно тронул рычаг, и точка, покачиваясь, переместилась в центр голографической сцены. Он рассмеялся, как ребенок.

— Разве это не здорово? — сказала она, улыбаясь и кивая, как будто на совершенно обычной презентации.

— Как оно работает? — прорычал Олень-Семь.

— Для выстрела две высоковольтные обмотки замыкаются, и из них вылетает стержень из обедненного урана, заключенный в стальную оболочку.

— Стержни всего около фута длиной, — сказал Гэри, подходя к ним с другой стороны. — Но когда нажимаешь на спуск, это прямо так хлоп! бам! всем спасибо, все свободны! — он хлопнул в ладоши и от души рассмеялся. Пока не увидел выражение лица Первого Глашатая.

— Как оно стреляет? — сквозь стиснутые зубы спросил Олень-Семь.

Паскуа и Гэри нервно переглянулись.

— У нас всего двенадцать стержней, и мы не можем позволить себе тратить их впустую, боюсь, мы не можем позволить вам провести тестовый запуск, — Первый Глашатай презрительно посмотрел на нее, и она вздохнула. — Когда вы увидите на голограмме нужную цель, — выразительно сказала она, — нажмите пусковую скобу в верхней части рычага управления. Вот здесь и вот так.

— Ооотличнооо, — сказал Олень-Семь, как мужчина, которому возлюбленная неохотно говорит ”да“.

Он навел прицел на деревенскую церковь, небольшое каменное здание в центре площади. Он подключил питание, и обмотки начали заряжаться с низким гулом, который быстро перерос в пронзительный вой.

— Что ты творишь? — спросила Паскуа. Она знала ответ и оцепенела от ужаса.

— Проверяю ваш товар, — ответил Олень-Семь. Он нажал на пусковые скобы, обмотки лязгнули с визгом электрического возбуждения, и стержень из обедненного урана вылетел со сверхзвуковым “кррраааакккккккккккк”! от которого у них онемели уши.

На голограмме деревенская церковь разлетелась вдребезги, превратившись в груду гравия. Мгновение спустя до них донесся звук взрыва, и, подняв глаза, они увидели серо-коричневый столб дыма, поднимающийся в небо.

— Этот ублюдок выстрелил, — недоверчиво произнес Гэри.

— Ты… — начала Паскуа и замолчала. Олень-Семь и его последователи радостно кричали и танцевали вокруг нее. Она инстинктивно отступила назад, думая о бегстве, когда рука Оленя-Семь метнулась и схватила ее за запястье.

— О, останься, — сказал он, ухмыляясь, — ты же не хочешь пропустить церемонию.

Несколько индейцев схватили Гэри и потащили его к орудию. Олень-Семь потащил его за собой, и когда они достигли основания рельсотрона, он бросил его в объятия группы своих последователей. Которые заломили ему руки за спину, связали кисти, а затем поставили его на колени в грязь.

— Ты не можешь этого сделать, — в панике кричал Гэри. Спереди на его брюках цвета хаки появились темные пятна. — Если тебе нужно орудие, забирай его, — в отчаянии кричал он, выпучив глаза, наблюдая, как приближается Олень-Семь, неторопливо вытаскивая длинный обсидиановый нож. — Пожалуйста, не надо, — попросил Гэри.

Паскуа была так напугана, что не могла даже закричать. Ее помутившийся разум наполнился всевозможным бредом. Я же говорила тебе не покупать эту пушку, Гэри. Пожалуйста, не надо, нет, пожалуйста!

Последний отчаянный крик Гэри раздался, когда поднялся нож, но он не прекращался на удивление долго после того, как нож опустился.

Она увидела, как Олень-Семь высоко поднял окровавленное сердце, и подумала, значит, у тебя все-таки было сердце, Гэри. Затем она потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, окровавленное лицо Оленя-Семь улыбалось ей, а в его черных глазах плясало безумное веселье. Он провел мокрым от крови пальцем по ее лицу, и она захныкала от ужаса.

— А когда мы вернем долину Какастла, — сказал он, — мы отправим тебя обратно к солнцу. Ведь ты, несомненно, его слуга. Оно улыбнется, увидев тебя снова.

Семь дней работ по дому, подумал Джеймс. И ни единого хныка.

Либо Пауло возмужал, либо он понял, что дуться и жаловаться бесполезно. Скорее всего, последнее; парень был сообразительным — он знал, что это лучший способ заставить отца почувствовать себя подлецом. Это даже иногда срабатывало.

Он передернул затвор М-35 и, допивая последнюю чашку кофе, наблюдал за тем, как его сын тщательно гасит костер водой и землей, используя саперную лопатку. В горном лесу по утрам было прохладно; они находились на высоте тысячи метров над долиной, и здесь никогда не было по-настоящему жарко. Воздух наполнял чистый, бодрящий запах сосен, и на мили вокруг можно было увидеть голубые холмы. Как он знал по рассказам матери, в старые времена — даже до нее — деревья на большинстве этих холмов были вырублены или сожжены, а холмы затем распаханы. Он удивленно покачал головой, пытаясь представить, сколько же людей живет во всем мире.

Пауло серьезно хмурился, наводя порядок в лагере, проверяя, все ли на месте. Это придавало его лицу сходство с лицом его матери. Мария часто говорила, что Пауло мог бы обвести Джеймса вокруг пальца. Его улыбка угасла. Прошло четыре года со дня смерти жены, четыре года он пытался быть и матерью, и отцом, пытаясь предугадать, что сказала бы или сделала Мария. В каком-то смысле это помогало держать ее образ рядом с его воспоминаниями.

Пауло внезапно поднял голову и ухмыльнулся. Джеймс торжественно кивнул, закинул винтовку на плечо и повернулся к УНВ.

— Ты ведь можешь это починить, не так ли? — Пауло стоял напротив него с невозмутимым видом.

— Думаю, да. На этот раз.

УНВ были невероятно выносливыми машинами, способными работать практически на любых горючих материалах, на шести легких колесах, которые, казалось, никогда не изнашивались. Даже детали двигателя были невероятно прочными… но когда они изнашивались, у вас начинались проблемы. Таких штук больше никто не делал; в долине были механические мастерские, но они работали с металлом, а не с волоконной керамикой.

— Вот это компрессор, — начал он.

Пауло наклонился ближе, и Джеймс вспомнил такое же выражение на своем лице, когда мать впервые прошлась с ним по контрольному списку. Она была более строгим сторонником дисциплины, чем он когда-либо мог стать. Наверное, потому, что ее жизнь очень долго зависела от этого оборудования, подумал он. Ее жизнь и жизни других людей. Джеймс давно командовал ополчением долины, но еще с тех пор, как он был в возрасте Пауло, не случалось ничего, кроме пары стычек с бродячими бандитами.

Я стараюсь помнить, что это не игра, подумал он.

— Не думаю, что ему осталось долго жить, — заключил он.

Пауло поднял голову и огляделся, на его молодом лице появилось озадаченное выражение.

— Что? — спросил Джеймс.

— Слушай… — помолчав, Пауло добавил: — Как будто, люди поют.

— Или скорбят, — пробормотал Джеймс. И их там чертовски много.

Он надел шлем, пристегнул пояс со снаряжением и натянул бронежилет, который никогда не был ему по размеру; ни один из бронежилетов оставшихся от взвода Бетани Мартинс не подходил ему по размеру. Его М-35 внезапно показалась ему более значительной.

— Оставайся здесь, — сказал он Пауло. — Я скоро вернусь. — надев шлем, он побежал к деревьям.

Пауло хмуро посмотрел вслед отцу. Почему я должен остаться? спросил он себя. Я не ребенок. И, кроме того, я услышал их первым. Кем бы они ни были. Пауло задумчиво пожевал губу. Справедливость есть справедливость, он имел право взглянуть.

Пауло полез в УНВ, схватил пращу и сумку с камнями — на всякий случай — и направился в лес вслед за отцом.

Он двигался быстро, но внимательно следил за тем, куда ступают его ноги; папа научил его этому, и у него хорошо получалось. И… да, вот и фигура в камуфляжной форме и шлеме. Круто! Он нереально тихий, подумал впечатленный Пауло. Джеймс резко обернулся и замер, хотя его укрытием были всего лишь колючие кусты. Отец говорил ему, что двигаться в таких обстоятельствах так же опасно, как и быть на виду. Бросив быстрый взгляд назад, Джеймс поспешил дальше. Пауло с трудом подавил радостный смех.

Папа даже не догадывается, что я здесь! с удивлением подумал он. Сработало!

Пауло бесшумно двинулся вперед, хотя его ухмылка на лице была эквивалентом крика.

Чем дальше он шел, тем громче становилось пение. Джеймс по-прежнему не мог разобрать ни слова, но подумал, что, должно быть, много-много голосов издают этот звук. Во рту у него пересохло; он быстро отхлебнул из фляжки и опустился на одно колено, остро ощущая, как по бокам под доспехами стекают струйки пота. Как там учила мама?.. Ах, да. Он облизал палец и проверил направление ветра; очень слабый, но из низины к нему. На случай, если у них есть собаки. Он приближался к смотровой площадке на старой дороге, ведущей из долины; он лег на живот и, как леопард, пополз к краю обрыва. В ответ на его шепот визор шлема увеличил изображение в четыре раза, заставляя все вокруг дергаться и сбивать с толку при каждом движении его головы.

Он крякнул от удивления и почувствовал, как у него отвисла челюсть. Под ним, под усыпанным валунами склоном холма и редкими деревьями, стояла армия.

Целая армия потных мужиков, числом, наверное, около семисот, была впряжена в огромную пушку длинными сизалевыми[4] веревками. Другие люди в обтягивающей пятнистой коричневой униформе ходили взад и вперед вдоль шеренги скандирующих погонщиков, яростно избивая их кнутами. Он увидел, как один из них пошатнулся и упал; люди в форме окружили его, пиная и нанося удары прикладами своих винтовок — хороших винтовок, М-35, как та, что висела у него за спиной, а не однозарядного дерьма на черном порохе, которые сейчас обычно привозили торговцы. Один из них отступил и выпустил очередь в упавшего рабочего.

Полагаю, это значит, что они не добровольцы, подумал Джеймс.

Он скомандовал шлему ещё увеличить изображение на визоре… Там была… связанная женщина, распростертая у основания пушки. Прямо над ее головой сидел мужчина в замысловатом головном уборе из перьев и без чего-либо еще и бил в огромный барабан.

Они не смогут затащить эту штуку в долину, недоверчиво подумал он. Дорогу полностью перекрыл старый поток лавы. Хотя тридцать лет значительно смягчили его очертания, пока что это невозможно…

Он вздрогнул, увидев, как один из пятнистых надсмотрщиков за рабами сделал надрез на рубашке одного из людей. И на коже, подумал Джеймс, когда потекла кровь. Да, они действительно решили попасть в долину по этой дороге. И, учитывая такую жестокость, возможно, у них получится.

— К нам гости, целый отряд, — прошептал он, хотя и сомневался, что незнакомцы услышат его за своим скорбным пением. — Конито, ответь. — никто не отвечает. Кто-то всегда должен был контролировать связь, но со временем люди расслабились. Он спустит шкуру с ублюдка, который сегодня оставил коммуникатор без присмотра. — Запись, — приказал он. — Здесь что-то странное… и опасное…

Мир вспыхнул белым. На мгновение его пронзила ослепительная боль, а затем наступила чернота.

Пауло знал это место. Оно находилось недалеко от утеса, с которого открывался вид на древнюю дорогу. Он видел, как его отец лег на живот и пополз вперед. Оглядевшись, он заметил подходящее дерево и взобрался на него. Удобно устроившись в гуще дерева, Пауло посмотрел на старую дорогу, и у него перехватило дыхание.

Он никогда не видел и не мог себе представить ничего подобного. Люди тащили большую, огромную пушку по дороге. А другие люди били их, чтобы заставлять это делать! Желудок Пауло сжался, рот наполнился слюной, его чуть не стошнило. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, как учил его отец. И действительно, почувствовал себя немного лучше.

Он снова посмотрел на дорогу, и его внимание привлекло какое-то движение, что-то близкое. Очень близкое.

За спиной его отца стоял мужик, один из пятнистых людей. В его руке было что-то длинное, вроде деревянного весла с краями из блестящего черного камня. Лезвие разбилось о дюрахром, но шлем слетел и с грохотом покатился вниз по крутому склону. Джеймс уронил голову на землю.

Пауло почувствовал, как у него отвисла челюсть, а руки на мгновение задрожали. Затем он нащупал свою пращу, зарядил ее самым тяжелым камнем, который попался под руку, раскрутил над головой и запустил в полет, резко повернув туловище и руки. Тем же движением как он охотился на уток…

Дубинка уже была поднята для смертельного удара, когда камень Пауло попал мужчине в висок. Звук удара был отчетливо слышен даже на расстоянии двадцати футов, и он безвольно упал на бесчувственное тело Джеймса.

Пауло не видел, как мужик упал, так как в это же время он уже то ли скользил, то ли падал с дерева, его ладони горели от царапин о ветки и ствол дерева. Затем он помчался к ним, его кожа была ледяной, а сердце выпрыгивало из груди, к горлу подступил комок. Взгляд Пауло остановился на ботинках отца, которые торчали из-под тела другого мужчины.

— Папа! — позвал он пронзительным от тревоги голосом. — Папа? — повторил он, осторожно дотрагиваясь до крови на волосах Джеймса. Отец тихо застонал. Пауло вскочил и попытался сдвинуть с места мужчину, который лежал на нем, думая, что тот, должно быть, сейчас душит его отца.

Он отчаянно дергал и толкал, всхлипывая от отчаяния, но тело отказывалось сдвинуться с места. Мертвый мужик был таким тяжелым! Наконец Пауло присел, уперся и таки отпихнул его, и обмякшее тело тяжело ударилось о его сандалии.

Джеймс снова застонал. Хорошо! Значит я делаю все правильно. Пауло стянул с себя рубашку и начал плотно обматывать ею голову отца.

— Папа? — тихо звал он. — Папа?

Джеймс внезапно поднял голову и ахнул.

— Что… случилось?

— Этот парень подошел к тебе сзади и огрел дубинкой, так что я огрел его из пращи, — пробормотал Пауло. — Вон он валяется.

Отец Пауло повернулся к нему, голова его тряслась, взгляд был рассеянным и каким-то странным. Потом Пауло понял, в чем дело, один зрачок был заметно больше другого. Сотрясение мозга! О нет.

На занятиях по выживанию Топс рассказывал всем о сотрясении мозга. Это очень серьезно и иногда опасно для жизни. Он поднял два пальца.

— Сколько пальцев я показываю?

Его отец посмотрел на него по-совиному.

— Два, — сказал он.

Пауло с облегчением выдохнул. — Значит, с тобой все в порядке. Ты все прекрасно видишь.

— Нет. Люди всегда поднимают два пальца.

— Па-а-а-п.

Его отец опустил голову и снова застонал. На этот раз ему вторил мужчина, который его ударил. Пауло замер.

— Папа? — произнес он, его губы застыли от ужаса. — Папа! Он жив!

Просыпайся! мысленно крикнул Джеймс сам себе. Голос был похож на голос его матери.

Двигайся, давай, вставай, солдат!

Он боролся с тошнотой, которая накатывала на него каждый раз, когда он поднимал голову, и пытался управлять своими конечностями, которые двигались медленно и неуклюже, как бы он ни старался заставить их повиноваться.

— Па-а-а-п! — В голосе Пауло слышалась паника. — Он просыпается, папа. Что мне делать?

Пауло крепко сжал губы, переводя отчаянный взгляд со своего распростертого отца на шевелящегося врага рядом с ним. Он начал озираться в поисках большого камня. Слишком маленький, слишком маленький. Черт! Слишком большой. Гнилая палка. Не могу поверить! подумал он. Все, что мне нужно — это чертов камень!

Джеймс поднял голову, и мир вокруг него закружился, он мрачно приподнялся на локтях и подождал, пока пройдет головокружение. Он сделал несколько глубоких вдохов, и тошнота немного отступила. В голове у него пульсировала боль, но он старался не обращать на нее внимания. Он открыл глаза. Мир двоился, иногда троился и расплывался, с таким же успехом он мог бы быть слепым. Он закрыл глаза.

— Пауло. Помоги мне подняться, сынок.

Пауло мгновенно очутился рядом с ним, вздымаясь рядом, как герой. Джеймс рассмеялся но замолчал, когда мир вокруг него закружился.

— Полегче, мальчик. А то я повешусь от боли. Делаем все медленно и спокойно. Я плохо вижу, поэтому нам придется действовать постепенно, шаг за шагом.

— Окей, папа. — но Пауло с тревогой наблюдал за человеком, лежащим на земле. Он почти не двигался, только слегка трясся и дергал руками и ногами, но глаза его все еще были закрыты, так что Пауло не знал, приходит ли он в себя или умирает.

Оказавшись на ногах, Джеймс на мгновение покачнулся, потеряв равновесие. Затем он восстановил равновесие, в большей степени благодаря своей воле, чем отступающей травме. Он пошарил на поясе со снаряжением и вытащил из ножен охотничий нож. Он был больше фута в длину, с тяжелым острием, и ему было приятно держать его в руке. Мать научила его пользоваться им, хотя ему никогда не приходилось этого делать, и дала ему его, когда он отправился в свой первый патруль.

— Сынок, — сказал он. — Отведи меня к нему. Я не хочу делать это у него на глазах, подумал он. Я вообще не хочу этого делать, но я должен. Лучше я, чем он.

Пауло взял его руку и положил на тело раненого. Джеймс ощупью добрался до горла мужчины. Он осторожно двигал нож, убеждаясь, что другая рука не помешает острому, как бритва, лезвию. Сжав губы, он надавил и потянул нож на себя.

Из перерезанного горла раздался странный и отвратительный звук, и горячая жидкость потекла по его свободной руке.

Джеймс задохнулся и упал на корточки.

— Пошли, сынок, — сказал он, — давай вернемся к УНВ. Мы должны предупредить деревню.

Пауло уставился на умирающего. Как много крови, подумал он. Он видел, как умирают животные, и должен был этого ожидать, но….. В голове у него все смешалось, и на мгновение ему показалось, что единственное что он видит это горло того человека. Он никогда так не скучал по матери, как сейчас, он хотел почувствовать себя в безопасности в ее объятиях, чтобы навсегда забыть этот ужас.

— Сынок!

Пауло уставился на окровавленную правую руку отца, протянутую к нему.

— Я здесь, — сказал он и взял ее.

С таким же успехом мы могли бы продвигаться в этом проклятом Боло! Подумал Джеймс, сильно споткнувшись, наверное, в сороковой раз.

— Прости, папа!

— Все в порядке, сынок, это не твоя вина. Давай немного отдохнем. — он начал приседать, когда Пауло дернул его за руку.

— Не здесь, папа. — он оттащил отца от муравейника. — Вот тут лучше.

Джеймс с благодарностью опустился на землю, чувствуя слабость и холод. Наверное я в шоке, подумал он, жалея, что не может поспать хотя бы пару часов.

— Мы близко? — прошептал он.

— Недалеко, — сказал Пауло. — Вон туда — указал он, затем, покраснев, опустил руку. — Недалеко через деревья, — поспешно добавил он, чтобы скрыть свою ошибку.

Джеймс выпятил подбородок и положил руку на плечо Пауло. — Сынок, — сказал он, — я… собираюсь отправить тебя вперед на разведку. Я поднимаю слишком много шума, а у того парня, должно быть, есть друзья. Поэтому я хочу, чтобы ты подкрался к УНВ, подождал несколько минут, чтобы посмотреть, есть ли кто поблизости — не выходя из укрытия — и доложил мне. Ты сможешь это сделать?

— Да, сэр. Я буду осторожен, — быстро сказал он, предвидя следующие слова отца.

— Смотри, что ты делаешь, — проворчал Джеймс.

Пауло перевел взгляд с изгиба тропы на то место, где его ждал отец: руки свободно лежали на коленях, глаза закрыты, лицо серое от усталости. Может, мне вернуться и спрятать его? он задумался. Папа выглядел таким уязвимым. Пауло заколебался, посмотрел на дорогу, ведущую к УНВ. Нет, он скажет, что я зря трачу время, или что-то в этом роде. И ему будет стыдно. Решив поторопиться, Пауло двинулся дальше.

Пауло понял, что они там, еще до того, как увидел их. Пятнистые люди разговаривали и смеялись так, словно у них не было причин смеяться. Он понял, что они говорили на чистом науатль, без примеси английского или испанского, как это было в Какастле.

Пауло упал на землю и пополз. Передвижение по лесу было самое интересное занятие в школе, и он всегда получал за это отличные оценки. Он выглянул из-за кустов, пригибая голову к земле.

Их было пятеро, и они разбирали УНВ с удивительной для людей, которые так беспечно шумели, эффективностью. Хотел бы я, чтобы они были такими же неуклюжими, как и глупыми, с горечью подумал Пауло. Он не понимал. Почему они были такими заметными? Они наверняка знали, что кто-то вернется за машиной.

И тут до него дошло, даже по спине у него пробежал холодок, как от снега. — Ответ скрыт в самом вопросе, — любил повторять его отец. — Этому меня научила твоя бабушка. — Это была ловушка. Их шум был предназначен для того, чтобы выманить кого-нибудь неосторожного на открытое место, слишком увлеченного происходящим, чтобы подумать о засаде.

Он почти запаниковал. Значит, что где-то рядом с ним были другие люди в пятнистой форме. Он намеренно запихнул свой страх в маленькую коробочку внутри себя. Позже, пообещал он себе, позже. Затем, двигаясь с исключительной осторожностью, он поспешил обратно к отцу.

— Черт! — Джеймс ударил кулаком по ладони другой руки и мысленно выругался еще более громко и горько. — Итак, теперь наша вторая линия связи прервана. Остается только одно, подумал он. Пауло придется идти одному. Джеймс прикинул, что у мальчика будет полтора дня, если он будет двигаться напрямик через холмы и двигаться так быстро, как только сможет, и он успеет добраться до деревни с предупреждением.

Нет, это слишком оптимистично. Два дня. Может быть. По крайней мере, оружейники не смогут двигаться слишком быстро. Это даст нам немного времени на подготовку.

Он задавался вопросом, сможет ли Боло все еще защитить себя, не говоря уже о жителях Какастлы, какими бы они не были.

— Сынок, — сказал он и потянулся к Пауло, который сжал его руку. — Мы должны предупредить деревню, чтобы у них было время подготовиться к этому. — он сделал паузу, его лицо застыло.

— Я знаю, папа. — Пауло настороженно посмотрел на него, гадая, что за этим последует.

— Ты придется идти одному. Я буду только тормозить тебя…

— Нет! — Пауло в ужасе отдернул руку. Бросить его? Оставить собственного отца здесь слепым и в полном одиночестве. — Я не могу.

— Ты должен. Деревня важнее любого отдельного человека, — спокойно сказал Джеймс.

— Нет. Я имею в виду, что не смогу. Я же не знаю дороги.

Джеймс нахмурился. — Долина не такая уж большая, сынок. Не думаю, что ты сможешь заблудиться.

— Папа, она огромная. А я всего лишь второй раз патрулирую с тобой, так далеко от деревни я был только однажды. И я не обращал особого внимания на окрестности, я имею в виду, я не знал, что мне придется. Честно, папа, я заблужусь. Не заставляй меня делать это, пожалуйста. — когда он закончил говорить, он задыхался и дрожал от ужаса. Он знал, что оставить отца здесь одного все равно что убить его. И он не мог вынести, что потеряет и отца тоже.

— Сын…

— Я не могу. Ты знаешь ориентиры, можешь проводить меня. Мы пойдем вместе.

На мгновение в голосе Пауло прозвучало что-то настолько похожее на голос его бабушки, что Джеймс дрогнул.

— Окей, — медленно произнес он. — Тогда нам лучше начать. Джеймс натянул на глаза часть своей импровизированной повязки. Так было проще, не мешал размытый, меняющийся свет.

— Сначала поищи вершину старого вулкана. Ты видишь ее отсюда?

Олень-Семь взял на себя задачу накормить слугу Солнца. Ему было очень приятно, что Тецкатлипока выбрал янки, одного из тех, кто привел к падению его народа, в качестве орудия мести. То, что бог так пошутил, он воспринял как знак благосклонности. Дымящееся Зеркало обладало чувством юмора; Оленю-Семь стало немного стыдно, что он никогда не мог сравниться в этом со своим богом.

— Полную чашу, — сказал он, и раб-повар снова зачерпнул половник.

Первый Глашатай Солнца пробирался через лагерь; там было многолюдно и шумно, что неизбежно при таком количестве рабов. Вонь была не такой сильной, как в низинах. Они, должно быть, поднялись уже по меньшей мере на пятьсот метров; воздух начал напоминать Оленю-Семь о его юности в прохладных горах Какастла.

— Я принес еду, — сказал он, грациозно взбираясь на орудийный лафет, пренебрегая использованием рук для подъема. перекладины, которые вели вверх по боковой стороне квадратной установки орудия на колесах, под его ступнями, были холодными и твердыми, не похожими на металл или камень.

— Я не голодна, — холодно ответила Паскуа.

— Тебе понравится, — весело сказал он, присаживаясь на корточки рядом с ее головой. — Это с моего собственного стола — он наполнил ложку и поднес к ее рту.

Паскуа отвернулась, а ложка неотступно следовала за ней. Она повернулась, чтобы бросить на него свирепый взгляд, а он благожелательно улыбнулся.

Если бы у нее и был аппетит, то при виде него он бы пропал. Он все еще был перепачкан кровью Гэри, на волосах у него запеклась кровь, а от рук исходил густой сладковатый запах гнили.

Она открыла рот, чтобы сказать: — Я этого не хочу, — и Олень-Семь сунул ей ложку в рот. Она тут же выплюнула ее. Не на него, хотя ей бы этого хотелось, но она не хотела вдохновлять его на что-то слишком творческое. В штате герцога Новоорлеанского было несколько чрезвычайно творческих людей, и ей, как и всем членам семьи, приходилось посещать подобные мероприятия в детстве.

— Меня тошнит, — выпалила она. — Я не могу есть, ясно? Ты же не хочешь, чтобы я захлебнулся собственной рвотой, прежде чем ты вырежешь мне сердце. А, детка?

Лицо Оленя-Семь исказилось от обиды. Получить такой отказ от этой невежественной шлюхи-янки было… испытанием, может быть. Солнце пыталось определить его пригодность. Он осторожно поставил чашу рядом с ее привязанной правой рукой.

— Очень хорошо, — тихо сказал он. — Пусть это достанется насекомым. И пусть тебя мучает запах. Возможно, завтра у тебя улучшится аппетит.

Он поднялся и спустился по крутому лафету так же грациозно, как и поднялся. Паскуа заплатила бы любую цену, чтобы увидеть, как он поскользнется и упадет ничком.

Ее губы и внутренняя часть рта сильно горели от того, что он насильно положил ей в рот полную ложку еды. На глаза у нее навернулись слезы. Она ждала; в лагере стало тише, костры погасли, лишь несколько часовых шевелились. Во рту все еще горело.

Боже, подумала она, эта штука прожжет сталь. Она повернула голову и задумчиво посмотрела на оставленную миску. Ты же не думаешь…

Ее онемевшая рука опустилась в миску и зачерпнула немного содержимого, согнув запястье так сильно, как только смогла. Паскуа переложила кашу на веревки из растительного волокна, которыми была связана. — У-у-у! — вскрикнула она, когда соус чили проник и обжег натертую и кровоточащую кожу под веревкой. Что побудило ее отчаянно дернуть привязанной рукой.

Может быть, из-за жира, может быть, из-за того, что веревка была насквозь мокрой, может быть, из-за того, что она так отчаянно пыталась снять эту дрянь, но на этот раз ее рука освободилась.

Она потерла запястье о рубашку, но это не остановило жжение. Расстроенная, она попыталась высвободить другую руку. Будучи связанной, она едва могла дотянуться до узла. Он затянулся из-за ее усилий и того, что она весь день нес на себе ее вес. Ноготь оторвался, и она подавила крик боли. Она пососала палец, затем сплюнула, когда язык снова начало жечь. Необходимость выругаться казалась почти такой же насущной, как необходимость дышать.

Вздохнув, Паскуа зачерпнула горсть своего ужина и высыпала его на другое запястье.

После того как она освободила ноги, Паскуа сорвала с волос желтый шарф и, хотя жгло уже слабее, стерла с запястий и ладоней столько соуса, сколько смогла. Затем она отбросила его в сторону, радуясь, что ее рубашка и брюки были серого цвета и вряд ли привлекли бы к ней внимание в темнеющих джунглях.

Она двигалась осторожно и тихо, пригибаясь, иногда на четвереньках. Рабы спали вокруг орудийного лафета, так плотно, что было трудно протиснуться между ног, рук и голов. В изнеможении они проспали все время, пока она тихо проходила мимо, даже когда она случайно задела одного из них.

Ее взгляд был устремлен к джунглям, когда какой-то мужчина сел и посмотрел на нее. Паскуа замерла, ее пронзил неприятный, почти электрический разряд, и у нее перехватило дыхание. В темноте лицо мужчины казалось сине-серым, а глаза — черными провалами. Он уставился на нее, не двигаясь. Затем он улыбнулся и молча лег обратно.

Спасибо тебе, Господи, подумала Паскуа. Уходя в джунгли, она давала неопределенные, но пылкие обещания стать лучше в будущем.

Иногда, перед тем как лечь спать, сержант Дженкинс любил побродить по деревне, чтобы успокоить свои мысли и ноющие кости перед сном. И в такие ночи, как эта, когда он чувствовал себя особенно одиноким, он останавливался перекинуться парой слов с Боло.

После смерти лейтенанта Мартинс никто не разговаривал с Марки. И иногда Топс чувствовал себя немного виноватым из-за этого. Он знал, что Боло не был одинок, не чувствовал себя заброшенным или ущемленным из-за того, что его игнорировало население, он вообще ничего не чувствовал. В нем было столь же мало самосознания, как в тостере.

Но когда он говорил, он иногда казался настолько похожим на человека, что он решил время от времени навещать его. И если он находил утешение в том, что Боло видел его молодым и хранил воспоминания о его старых товарищах, ну и что? Кроме того, иногда он улавливал слабые радиопередачи из прошлого, и ему нравилось слушать их, какими бы странными они ни были. Лорд Филадельфии объявил войну баронам Джерси? Либо это была спортивная трансляция, либо в Реальности все стало нереальным.

— Добрый вечер, Марки, — сказал Топс, усаживаясь на знакомый выступ в нижней части Боло. — Расскажи, что у нас нового?

— Я получила крайне тревожное сообщение от капитана Мартинс, сержант. Следующего содержания…

Из динамиков Боло донесся голос Джеймса Мартинса, слабый, как будто доносившийся откуда-то издалека. — К нам гости, целый отряд. Конито, ответь. — последовала пауза, а затем нетерпеливый вздох. — Запись. Здесь что-то странное… и опасное… — послышался треск помех, а затем все стихло.

— Это все? — спросил Топс.

— Да. Прошло десять часов и тридцать четыре минуты с тех пор, как я получила это сообщение. С тех пор вообще ничего. Это не похоже на капитана Мартинса, который скрупулезно следит за выполнением своих записанных сообщений.

— Хм. Есть еще какие-нибудь сообщения о наступающем отряде?

— Ответ отрицательный, сержант. Насколько я могу судить, Конито еще не слышал этого сообщения.

Топс выпрямился, его глаза пылали негодованием. Господь свидетель, у Конито были свои проблемы. Его жена умерла при родах, оставив его с двумя детьми на попечении. Но такое пренебрежение было неслыханным.

— Эти чертовы дети, — пробормотал Топс. — Они избалованы, вот что. Мы слишком хорошо выполняли свою работу. Они думают, что мир — их друг и никто никогда не причинит им вреда. — он встал. — Я прослежу за этим, Марки. А ты попробуй найти капитана в эфире.

— Да, сержант.

Джозеф открыл дверь и увидел на пороге Топса, который стоял в окружении насекомых, круживших вокруг метанового фонаря над дверью.

— Привет, Топс, — удивленно сказал он. — Ты припозднился, — с сомнением произнес он. И старик был в военной форме, от ботинок до шлема.

— Я знаю, который час, Джефе. Я должен вам кое-что сказать. — Топс протиснулся мимо Джозефа в дом и повернулся к нему лицом.

— Джеймс в беде, — коротко сказал он. — Боло перехватил часть его сообщения. Он сказал: “Здесь что-то странное и опасное”, а затем ничего, кроме помех. Это было более десяти часов назад. С тех пор Марки ничего не слышал.

— Конито не сообщал…

— Конито еще даже не прослушал поступившие сообщения. И никто не отслеживал наступающий отряд. Я слышал запись. Она была прервана. А у Джеймса явно проблемы.

Джозеф с сомнением посмотрел на него. Он облизал губы и отвел взгляд, затем снова посмотрел на него.

— Чего ты ожидаешь от меня? — спросил он.

— Я ожидаю, что вы пошлете помощь. — Топс начал медленно закипать, когда джефе снова отвел взгляд.

— Не смотри на меня так, будто я совершил что-то социально неприемлемое. Сообщение твоего брата было прервано на полуслове, и о нем ничего не слышно уже несколько часов. У тебя есть полномочия и обязанность послать помощь — он пристально посмотрел на Джозефа. — Вот то, чего я от тебя ожидаю.

Джозеф закатил глаза. — Вероятно, УНВ сломался. Он уже был на последнем издыхании. Да и связь в шлеме ненамного лучше. Более того, — сказал он, разводя руками и понимающе улыбаясь, — Боло в еще худшем состоянии, чем УНВ. Он мог не расслышать Джеймса.

— Я сам слышал запись, — процедил Топс сквозь стиснутые зубы. — Собственными ушами. Она очень четкая, Джозеф. Ты мог бы сам прослушать, если бы захотел.

Плечи Джозефа опустились, а губы нетерпеливо искривились.

— Querida?[5] — с лестницы в холл наверху раздался голос. — Mi corazon?[6]

— Уже поздно… — начал он.

— Или ты пошлешь кого-нибудь проверить, или я ухожу, — яростно сказал Топс, у него перехватило дыхание.

— Расслабься, старик, — сказал Джозеф, кладя руку на плечо Топсу и направляя его к двери. — Сегодня мы все равно ничего не сможем сделать. Придется подождать до завтра.

Огромный кулак Топса взметнулся и ударил джефе сбоку по голове, как пятифунтовая кувалда.

Джозеф услышал звук треска костей своего черепа. Больно ему не было; в основном он чувствовал возмущение и удивление тем, что старик все еще может двигаться так быстро. Он ведь старше матери. Но я не могу ударить его в ответ…

Только тогда он понял, что безвольно рухнул на пол. Он беспомощно дергался, как в замедленной съемке, пока зрение не вернулось к нему и не началась боль. Затем он посмотрел на пожилого мужчину, который придавил его к земле.

— Это было от Эл-ти[7], — яростно сказал Топс. — Потому что она дала бы тебе по морде за то, что ты просто подумал о том, чтобы оставить одного из своих людей под огнем после такого сообщения. Не говоря уже о твоем собственном брате.

Глаза Топса блеснули в свете свечей, желтые вокруг дымчато-черных радужек.

— Послушай меня, малыш, это старый плохой мир. И всегда есть шанс, что неприятности сами постучат в твою дверь. А сейчас, по-моему, беда стучится, и стучит очень громко. — он ткнул массивным пальцем Джозефу в лицо. — А теперь пошли кого-нибудь на помощь своему брату!

Джозеф уставился на него, потирая челюсть и размышляя, не следует ли отправить Топса за решетку. Топс ответил ему таким возмущенным взглядом, который, в конце концов, пробил уязвленную гордость Джефе.

— Ты прав, — неохотно согласился Джозеф. — Требуется расследование. — он поднялся и направился к двери. — Тебе не о чем беспокоиться, — бросил он через плечо, когда Топс двинулся за ним, — я позабочусь, они выйдут сегодня же.

Сверху снова донесся женский голос. Топс расслабил и потряс правую руку, выходя на улицу и закрывая за собой дверь; ему повезло, что он не сломал костяшки пальцев. Обычно он не считал, что можно ударить человека голыми руками, если только тот не был голым и его ноги не были прибиты гвоздями к полу… но нужно было сделать скидку на сына Эл-Ти.

Все тело Пауло горело, а отец снова навалился на него всем своим весом. Теперь было так темно, что он почти ничего не видел, и он дрожал от усталости, такой же мокрый от пота, как и его отец, и ему было больно слышать хриплое дыхание боли над собой. Он хотел остановиться, поесть, глотнуть немного воды из отцовской фляги. Он хотел сесть и заплакать, как маленький ребенок. Но я не могу. Папе хуже, чем мне. Я должен выдержать.

Когда стало темнеть, Пауло сосредоточился на земле перед ними, избегая камней, корней и лиан, даже довольно эффективно, учитывая полумрак. Кроме того, несмотря на усталость, его голова, естественно, склонялась вниз. Жужжание насекомых и лягушек убаюкивало его, как будто он был дома и, открыв окно, смотрел на луну…

БАЦ!

— А-а-а!

Голова Джеймса крепко зацепилась за низко висящую ветку. Боль от лба передавалась в рану на затылке, и агония накатывала на него, как приливные волны. Он упал на землю, издав пронзительный, почти беззвучный крик.

Пауло упал на колени рядом с отцом. — Папа! — его руки неуверенно зависли над извивающимся телом, а глаза наполнились слезами. — Папа? — повторил он сдавленным от отчаяния и слез голосом. — Прости, мне так жаль. — он не выдержал и заплакал, стыдясь и не в силах остановиться. Он прижал руки ко рту, чтобы подавить неконтролируемые рыдания. Он знал, что если он сможет остановить их, его глаза быстро высохнут.

Внезапно его отец упал на колени, и его начало рвать, он старался изо всех сил, но безуспешно, так как его желудок был совершенно пуст. Наконец спазм прошел, и он со стоном перевернулся на бок.

— Папа? — голос Пауло был очень тихим.

— Все в порядке, — сказал Джеймс, тяжело дыша. — Иди сюда. Он поднял руку, и Пауло рухнул рядом с ним.

Джеймс обнял сына за плечи. — Это не твоя вина, малыш. Ты все делаешь правильно.

Боль отступала, отдаваясь эхом, и он с ужасом ощущал свой пульс, отдававшийся в голове. Под веками появились белые точки, и тошнота определенно вернулась, чтобы остаться на некоторое время.

— Мне нужно отдохнуть, — тихо сказал он. От стыда у него запылали щеки, когда он понял, что должен взвалить на плечи Пауло еще одно бремя. — Ты должен найти нам какое-нибудь укрытие, сынок. Оно не должно быть большим. Просто хорошее укрытие, может быть, со стеной за спиной. И не далеко.

Он крепче сжал руку при мысли о том, что может потерять своего сына здесь, в темноте. Если ты быстро что-нибудь не найдешь, возвращайся, мы просто проведем ночь здесь.

Пауло сел. — Окей, папа.

— Вот, — сказал Джеймс. — Выпей, — и он протянул фляжку.

Пауло с благодарностью взял ее и позволил себе два глотка, второй на мгновение задержал во рту, чтобы насытить пересохший язык.

— Я быстро, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать отца в щеку, поразив его.

Он не делал этого с тех пор, как умерла его мать, подумал Джеймс, когда звук шагов Пауло затих вдали.

Казалось, лишь мгновение спустя Пауло потряс его за рукав. — Папа. Я нашел, — сказал он.

Джеймс с трудом поднялся на ноги, и Пауло повел его, на этот раз особенно внимательно следя за тем, чтобы смотреть как сверху, так и снизу.

Через некоторое время Пауло остановился.

— Там такие кусты, — объяснил он, — что приходится пригибаться и ползти. Но за ними что-то вроде ложбины, а за ней стена с выступом. Это почти как пещера, — с энтузиазмом закончил он.

— Молодец, сын, — сказал Джеймс. — Иди первым. — он встал на четвереньки и последовал за сыном через кусты. — Хорошее место, — сказал он, оказавшись в дупле, отметив сухость толстого слоя листьев и отсутствие мускусного запаха животных. — Теперь отдыхай.

— Тебе отдых нужен больше, чем мне, — запротестовал Пауло, решив, если понадобится, оставаться на страже всю ночь.

— Я не могу, сын. Моя голова мне не позволит. — Джеймс знал, что силы Пауло на исходе и он скоро заснет, хочет он того или нет. Кроме того, как только они увидят какой-нибудь безошибочный ориентир, если его зрение все еще будет работать, он собирался отправить Пауло вперед одного. Для этого мальчику понадобятся все его силы. — Иди спать.

Облегченно вздохнув, Пауло сдался и лег на бок, свернувшись как можно удобнее.

Джеймс услышал, как дыхание сына сменилось в ритме сна, а затем он и сам впал в беспамятство.

Двигаясь быстро, но бесшумно, Паскуа продвигалась вперед. Она была в полусонном состоянии, но дышала спокойно и двигалась эффективно, ее тело автоматически бежало волчьей рысью. Этому методу ее научил один из телохранителей отца, одна из частей ее тренировок по выживанию. Она шла вдоль тропы, ведущей в долину, приближаясь ровно настолько, чтобы заметить ее через каждые двести шагов, а затем снова исчезая в джунглях. А точнее, в лесу. Тропа забралась уже довольно высоко. Погода стояла хорошая, не то что в паровой бане внизу; там было так же скверно, как летом дома. Природа вокруг была похоже на октябрьский Bayou Teche[8] или на сосновый лес на побережье Мексиканского залива — у ее семьи там были охотничьи домики.

Если я предупрежу кого-нибудь в долине о Червонном валете и его смеющихся мальчиках, я стану героем, рассуждала она. Если я попытаюсь вернуться на побережье, то наткнусь на очень несчастных людей, которые тащат эту проклятую пушку, и меня поджарят. Трудный выбор.

Она мысленно пожала плечами. В любом случае, погода здесь лучше. Позже она могла бы вернуться на побережье и забрать свои вещи. Никто не осмелится к ним притронулся, ведь ее фамилия Джакано. Даже если бы она разорвала официальные отношения с Семьей, никто не подписался бы против нее. И уж точно никто не пожелал бы визита одной из шхун герцога, который точно состоялся бы, если бы стало известно, что ее ограбили. При чем на общих основаниях, заметьте, а не из-за семейной привязанности.

Паскуа оценила степень своего изнеможения и решила найти место, где можно было бы поспать пару часов. Она замедлила шаг, и почти сразу же ее конечности словно налились песком, а грудь заболела от усилий вдохнуть разреженный горный воздух. Спать, подумала она, отличная идея.

Хрррпщщщщ!!!!

Боже мой! Она замерла, но ее сердце бешено заколотилось.

Хррр!!!!

Храп! Интересно, человеческий ли?

Пробираясь вперед, хотя внутреннее чутье подсказывало ей, что нужно бежать, Паскуа наткнулась на пышную поросль кустов, прижавшихся к выступу.

Если бы я была медведем, думала она, именно тут я и спала бы. А вообще водятся ли медведи в этой стране?

Хрррпщщщщ!!!!

Человеческий, подумала она и выпрямилась, ее рот сжался в мрачную линию. Складной нож щелкнул в ее руке, смазанный смертью. Возможно, это кто-то из рождественской команды Лорда Мультикультурализма. Она осторожно начала отступать. Удовольствие от того, что в одном из них появится лишняя дырка, не стоило такого риска.

— Па-а-а-п, — произнес сонный детский голос. — Ты храпишь.

Улыбка медленно расползлась по лицу Паскуа, а глаза заблестели. Может быть, охотники, подумала она. Или следопыты. Но уж точно не рыцари-ягуары.

— Эй, — прошептала она и почувствовала, как они проснулись. — Мне нужна помощь.

— Эй! Конито! — Топс выбежал на дорогу, и УНВ остановился. Он подавил улыбку при виде усталого лица Конито и толпы ополченцев вокруг него.

Вот такое поэтичное правосудие, приятель, подумал он, довольный тем, насколько наказание соответствует преступлению.

Конито с сомнением смотрел на него. — Вы не можете поехать с нами, сержант Дженкинс. Его голос был уважительным, а манеры вежливыми.

Топс был удивлен, насколько приятным было это уважение. Неужели прошло так много времени с тех пор, как кто-то разговаривал со мной как со взрослым человеком? Тем не менее, от него отмахнулись, велели убираться, как маленькой назойливой мухе, чтобы ответственные люди могли выполнять свою работу. И это Конито! Парень, который так ничего и не добился, кроме того, что заделал ребенка бедной жене. Парня, который свинтил с работы в радиоузле, вероятно, сразу, как Джеймс ушел.

— Что ж, спасибо за приглашение, сынок, но мне нужно немного поспать. — усталые глаза Конито слегка сузились. — Может быть, как-нибудь в другой раз. Я просто хотел дать тебе это, — он поднял свой шлем. — Я поработал над ним, и сейчас он, наверное, лучший в деревне. Он также подключен к Боло.

Конито с удовольствием взял шлем и отдал свой собственный, работающий серединка на половинку. Но тут он вскинул голову.

— Почему? — спросил он. — Никто не разговаривает со Зверем.

Топс заставил себя сдержать сарказм. Это был уместный вопрос, никто не разговаривал с Боло уже много лет. Он упер руки в бока и посмотрел на Конито сверху вниз, чуть дольше, чем было удобно молодому человеку.

— Не понимаю, почему мы не подумали об этом раньше, — мягко сказал Топс. — Боло может отслеживать передачи двадцать четыре часа в сутки. Если поступит что-то срочное, он может включить сигнализацию. Ах, да, Зверь говорит, что последняя передача была с утеса, который возвышается над старой дорогой из долины. — он повернулся и направился обратно к своему дому.

— Это должно облегчить их поиск, — бросил он через плечо. Он сдерживал улыбку, видя ошеломленное выражение на лице Конито, пока тот не отвернулся.

Топс был уже на полпути к крутому боку Боло, когда детский голос строго спросил: — Куда вы идете, сержант Топс?

Пораженный, он заглянул в большие карие глаза младшей дочери Джозефа. Кэтрин свирепо хмурилась, скрестив руки на груди и нетерпеливо постукивая пухлой босой ножкой.

— Что ты здесь делаешь так поздно? — спросил он, понизив голос.

— Ты поссорился с моим папой, — обвинила она. — Ты разбудил меня, и я больше не смогла уснуть.

— Он знает, что ты здесь? — прошептал Топс. Успокойся, малышка, ты разбудишь весь город.

Она выглядела смущенной, но ее голова была опущена, как у маленького бычка. — Куда ты идешь? — повторила она.

— Тссс! Я собираюсь навестить твою бабушку, — сказал он.

На маленьком личике появилось выражение абсолютного ужаса.

— Ты собираешься умереть? — ее глаза округлились.

Он рассмеялся, не в силах сдержаться. — Не. Я ненадолго, я просто навестить.

— Ты обещаешь?

Топс растроганно улыбнулся. Какая шумная, но очень славная малышка.

— Я обещаю не только это, но и никому не рассказывать, что видел тебя так поздно. Если, — он поднял палец, — ты пообещаешь никому не говорить, что видела меня здесь.

— Окей, — весело сказала Кэтрин, — обещаю.

— А теперь иди домой, — сказал Топс и кивнул.

— Ладно. — она повернулась и скрылась в темноте. На полпути по улице она обернулась и помахала ему рукой, мило улыбаясь, затем поспешила дальше. Он видел, как она открыла дверь, подняла голову и помахала еще раз, затем вошла.

Да, и готов поспорить, если бы я не наблюдал за тобой, ты бы ушла в ночь по каким-нибудь своим делам, не так ли, ципа? Ребенок был таким же, как Эль-Ти, упрямым и бесстрашным. Он покачал головой и продолжил карабкаться.

Наверху он остановился и прикусил губу, чувствуя себя так, словно вторгся в гробницу. Затем он невольно усмехнулся, представив, как Бетани Мартинс повернулась бы и посмотрела на него, если бы знала о его мыслях. Он покачал головой.

— Марки, открой люк, — сказал он.

Поток холодного сухого воздуха, обдавший его, пах именно так, как он и ожидал. Как давно мертвый труп, если быть точным. Он брезгливо сморщил нос. Это тебе не день на пляже, подумал он.

Почти мумифицированный труп в командирском кресле совсем не походил на его старого друга. Слава Богу, хоть за такие маленькие милости, подумал он. Он был удивлен, насколько она маленькая. В его воображении Эль-Ти казалась гораздо больше.

Он накрыл ее одним из одеял, которые принес с собой, и очень осторожно начал поднимать с сиденья. Это было похоже на перемещение мебели, в фигуре под одеялом не было ничего человеческого. Слава богу, у них еще оставалось несколько мешков для трупов; они складывались до размеров носового платка, но герметично запечатывались.

Несколько мучительных минут спустя, когда командирское кресло было накрыто чистым одеялом, он осторожно сел. — Подключи обзор из этого шлема, Марки, — сказал он. Бросив нервный взгляд на тело в мешке рядом с ним, Топс приготовился к дежурству.

В состязании “Мне нужна помощь” эти несчастные полностью меня разгромили, решила Паскуа. Почему я? она задумалась, и ее сердце упало. Парень, по сути, слеп. И напуганный ребенок. Кто-то запланировал эти несчастья для меня? У дедушки какие-то претензии к Богу или что-то в этом роде?

Оставалось только сорваться с места и бежать, она могла придумать дюжину правдоподобных оправданий, даже не вспотев. Некоторые из них даже были бы правдой.

— Как, вы сказали, его звали? — спросил мужчина — Джеймс.

Он был светлее большинства местных жителей, и говорил по-английски со смесью акцентов, местного и, похоже, староамериканского. Более четко, чем ее родной диалект Канал-стрит. Симпатичный парень лет тридцати с небольшим, широкоплечий, с руками рабочего. Одетый в старую военную форму Соединенных Штатов, Паскуа узнала бронежилет. Семья… унаследовала… много армейского снаряжения во время Краха, и оно все еще хранилось на складах.

— В нем слишком много букв, чтобы я могла их записать, но звучит как Олень-Семь, — осторожно сказала она.

Что-то в этом человеке говорило о том, что он не дружил с Лесной Лигой По Удалению Сердец. То, как они оба побледнели при упоминании этого имени, подтвердило это. Мальчик посмотрел на мужчину, и тот обнял сына за плечи.

— Окей, я помогу вам вернуться домой, — сказала Паскуа, сама не веря своим словам, когда услышала, как они слетают с ее губ.

Она посмотрела на горы, на высокий вулкан с белой вершиной на западе. Над ним, казалось, маячило перед ее мысленным взором лицо. Лицо ее отца.

— Последнее, что нужно Джакано, — сказал он, когда они виделись в последний раз, и его глаза мертвой рыбы взвешивали ее, как кусок мяса, — это долбаная совесть.

На следующий день она улетела в Центральную Америку, потерявшись здесь и не надеясь больше увидеть свой дом. Там она поняла, что свободна.

Джеймс снова и снова прокручивал в голове историю этой женщины. Когда он услышал ее голос ночью, то на мгновение испугался, что это какой-то подвох. Затем она объяснила свое присутствие.

— …Олень-Семь…

Он резко повернул голову, и ему стало больно, и он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Пауло взял его за руку и крепко сжал, и ему стало стыдно за свой страх. Для детей Долины Олень-Семь был Бабой Ягой.

— Ты уверена, что его звали Олень-Семь?

— Да. — ее голос звучал осторожно, как будто она боялась, что они могут быть его союзниками. — А что?

Он сказал ей, а потом настоял на том, чтобы они двинулись с места. В нем горело острое желание предупредить свой народ.

У Оленя-Семь была очень старая обида. Да и не нужен был ему никакой повод.

Паскуа так хотелось пить, что она даже не думала, что сможет заплакать. И она так устала, что ей хотелось заплакать. Они шли, вернее, спотыкались, весь день, и солнце уже начало садиться. Боже, я и представить себе не могла, что тропинка может быть роскошью. Только за то, чтобы иметь возможность пройти пять шагов, не споткнувшись, подумала она, подавляя стон, я бы заплатила. И как могло случиться, что в стране с таким количеством осадков не было родников или рек?

— Потому что мы держимся у горных хребтов, — сказал Джеймс.

Она вздрогнула, осознав, что произнесла последнюю мысль вслух. Должно быть, я вымотана сильнее, чем думала.

— Остановись, — тихо сказал Джеймс, поднимая руки.

Паскуа оглянулась на него; по тому, как он держал голову, было ясно, что он что-то услышал. Она огляделась, напрягая слух. Все, что она могла видеть, — это сосны, поросшие кустарником выше на склонах; ниже по склону росли тропические дубы, и доносился мучительный звук льющейся воды. Пот высыхал на ее лице и теле, а остальное давало ей понять, что, хотя солнце палило вовсю, температура воздуха была не выше семидесяти[9]. Ветер шелестел в кронах деревьев, прохладный и пахнущий свежестью. Она отогнала от себя мысли о боли в ногах и пересохшем, как бумага, языке. Наконец она услышала слабое тявканье.

— Койдоги[10]? — спросила она.

Его губы сжались в тонкую линию, и он покачал головой, затем поморщился. Он провел рукой по лбу.

— Голоса, — сказал он очень тихо.

В этот момент легкий ветерок донес до нее смех, и она застыла. Она перевела взгляд на Пауло, но выражение его лица было таким же, как и весь день, испуганным и решительным.

— Нам лучше продолжать двигаться, — сказала она.

Джеймс покачал головой и снова поморщился.

— Может, ты просто скажешь что-нибудь и перестанешь вертеть головой по сторонам? — нетерпеливо спросила она. — Может двинемся дальше?

— Это могут быть люди из долины, — сказал он. — В таком случае мы должны предупредить их. Возможно, они даже ищут меня… и Пауло, — добавил он.

— В таком случае нам следует избегать их, потому что они производят достаточно шума, чтобы привлечь сюда всю веселую кавалькаду Оленя-Семь. Или это может быть ловушка.

— Тогда нам лучше выяснить, — сказал Джеймс. — У них может быть вода… — он позволил этой мысли повиснуть в воздухе.

Если бы она не была так измучена жаждой, Паскуа, возможно, улыбнулась бы. Этот мужик — манипулятор, подумала она. Неуклюже, но когда у тебя есть правильный крючок, не обязательно быть артистом. Она облизнула пересохшие губы, и Пауло повторил ее движение.

— Окей, — сказала она. — Пошли.

Чем ближе они подходили, тем очевиднее становилось, что здесь идет какой-то нездоровый праздник. Звуки эхом отражались от дубов, проникая сквозь завесу из свисающих виноградных лоз. Визг и смех перемежались разговорами и криками; колибри пролетела над ее головой и зависла над цветком в жестоком забытьи. Паскуа схватила Джеймса за руку.

— Это не твои друзья, — настойчиво прошептала она. — Мы должны убираться отсюда!

— Мне нужно знать, — сказал Джеймс и двинулся вперед.

— Нет, не нужно, — настаивала она. — Если ты хочешь знать, что происходит, я могу тебе рассказать. Они убивают людей! Понятно? И они с радостью убьют и нас тоже. Теперь, когда ты это знаешь, мы можем идти?

Она дернула его за руку, но он воспротивился.

— Нам нужно знать, сколько их там и как они вооружены, — настаивал он.

— Это я тоже могу вам рассказать, — огрызнулась Паскуа. — Я была их пленником, помните. Их пятнадцать, и у них, как и у тебя, М-35, а также обсидиановые мечи и ножи. Пойдем.

— Нет, — неожиданно сказал Пауло. Он взял отца за руку. — Там наши друзья. Может быть, мы сможем им помочь.

— Помогальщики… — пискнула Паскуа, но уже им в спину. Мгновение она стояла неподвижно, наполовину желая направиться в долину и деревню, наполовину — последовать за ними.

— Черт, — пробормотала она и направилась за ними. Если они все-таки вернутся в деревню, я не завоюю ничьих сердец за то, что бросила их здесь.

Прямо сейчас ей нужны были друзья… А этих двоих нельзя было отпускать одних.

С пронзительным лающим криком Рыцарь-ягуар опустил мяч на заостренный кол, воткнутый в землю.

Это не мяч! Подумал Пауло и поперхнулся. Это была голова, все еще скрытая шлемом.

Кол был окружен мертвыми телами ополченцев Какастлы. Рыцари-ягуары, торжествуя победу, исполнили небольшой импровизированный танец вокруг кучи, затем, прыгая и гарцуя, направились к УНВ и один за другим забрались внутрь. Один из них стоял сзади, размахивая своей М-35 и с энтузиазмом пританцовывая, пока УНВ не завелся, и он не упал на колени своих смеющихся товарищей.

— Что происходит? — выдавил Джеймс с мрачным лицом.

— Я предполагаю, что этот УНВ принадлежит вашей деревне, — начала Паскуа.

— Они мертвы, — почти кричал Пауло, по его щекам текли слезы. — Они все мертвы!

Джеймс притянул сына к себе и провел свободной рукой по волосам мальчика.

— Тише, сынок. Тебя могут услышать.

— Они все мертвы, — настаивал Пауло. Затем он шмыгнул носом и потер его. — Те люди уехали на УНВ. Здесь нет никого, кроме нас. Папа, — продолжал он тихим голосом, — они отрубили кому-то голову.

Джеймс опустил голову. — Кому, сынок?

— Я не знаю, на нем все еще шлем.

Джеймс напрягся. — Мы должны забрать этот шлем, — сказал он. — Тогда мы сможем предупредить остальных.

— Очень благородно с твоей стороны, — протянула Паскуа, зная, что не она будет возвращать шлем. — Но, как вы уже предположили, они, возможно, оставили наблюдателей.

— Зачем следить за мертвыми? — Пауло усмехнулся, уязвленный ее тоном.

— Чтобы посмотреть, не подойдет ли кто за ними, — ответил Паскуа сквозь стиснутые зубы. — Они знают, что рано или поздно кто-нибудь придет их искать. Иначе зачем делать из убийства такое большое представление?

— Чтобы запугать нас, — предположил Джеймс, затем вздохнул. — Нам все еще нужен этот шлем, — твердо сказал он. Мы не можем полагаться на удачу, какой бы она ни была.

Паскуа состроил кислую мину.

— Я пойду, — сказал Пауло, и в каждом его слове слышались гнев и гордость.

— Не будь смешным, — огрызнулась Паскуа. — Ты останешься со своим отцом. — затем она легла на живот и поползла в окружающие кусты.

Джеймс прислушался, и его брови под бинтами удивленно поползли вверх. — Она хороша, — прокомментировал он.

Пауло слегка зарычал. — Ну, она мне не нравится, — пробормотал он.

Джеймс улыбнулся. — Иногда, сынок, люди, которые мне поначалу не нравились, оказывались моими лучшими друзьями.

Пауло молчал. Он был не в настроении выслушивать наставления о понимании. Она не понравиться Пауло.

Он снова посмотрел на поле, где были сложены тела, и в нем поднялась ярость. Это были люди, которых он знал! Знакомые лица, которые он видел каждый день своей жизни. Как они посмели причинить им боль? Он сжал руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, и стиснул зубы, глаза его сверкали. Если бы он мог, он бы показал им, он бы причинил им такую боль, какую они причинили жителям долины. Хуже того! Он бы…

Только что на голове, насаженной на кол, был шлем, а в следующее мгновение это была просто голова на колу. Пауло отвернулся, снова почувствовав тошноту.

Джеймс почувствовал, как напряжение в теле его сына изменилось.

— Ну что? — спросил он.

— У нее получилось, — ответил Пауло, затем повернулся спиной к залитому кровью полю.

Полчаса спустя Паскуа встала и направилась к ним, болтая шлемом на ремешке.

— Я не надену его, — сказала она.

— Дай-ка его мне, — сказал Джеймс. Взяв его, он снял повязку и вытер мокрую внутреннюю часть шлема. Затем перевернул его и очень осторожно надел, поморщившись, когда шлем коснулся его ран.

— Отряд наступает, — сказал он.

— Продолжайте, капитан Мартинс, — ответил сочный голос Боло.

— Марки? — Джеймс был поражен.

— Не обращай внимания на Марки, — вклинился Топс. — Где вы, черт возьми, пропадаете?

Отряд из пятнадцати человек преклонил перед ним на колени, склонив головы, упершись кулаком и коленом в землю, излучая стыд, словно припекающее Солнце. Олень-Семь стоял перед ними, сверкая нефритовыми вставками в носу и губах, золотые кольца свисали с его ушей, руки были скрещены на мускулистой груди. Его лицо было непреклонным, но страх Потустороннего Мира щекотал ему затылок, как холодный ветерок.

Служительница Солнца исчезла. О, даже не исчезла, а сбежала. Но это было невозможно. Слишком многое пошло наперекосяк, что позволило ей сбежать. Она освободилась от веревок, и никто этого не заметил. Она спустилась с орудийного лафета, и никто этого не заметил. Она прошла сквозь толпу спящих рабов, и никто этого не заметил. И она проскользнула сквозь отряд из пятнадцати человек, стоявших на коленях перед ним… и никто этого не заметил. Как будто ей помогли сверхъестественные силы. Может быть, люд Солнца идут к своему уничтожению?

Тецкатлипока — обманщик, подумал он. Дымящееся Зеркало делает то, что делает, и ни один человек не может понять его. Олень-Семь думал, что он понимает волю Тецкатлипоки. Возможно… возможно, это был урок, призванный наказать мою гордость за то, что я так думал. В конце концов, девушка уже не имела значения, сейчас, когда у них была пушка.

Напряжение внутри него постепенно спало. Если это было правдой, то ему не следовало наказывать людей, стоявших перед ним. Это тоже принесло облегчение. Людей Солнца было немного, и каждый человек был нужен. Тем не менее, следует признать силу Дымящегося зеркала.

— Посмотрите на меня, — сказал он коленопреклоненным людям. — Это не меня нужно умилостивлять. Боги требуют своего. — он посмотрел в глаза каждому и увидел, что его поняли. — Вы должны отдать кровь Тецкатлипоке, но это не должно ослабить вашу доблесть. Одному из вас, добровольцу или тому, кто будет выбран путем голосования, будет оказана честь пожертвовать больше, от имени всех.

Мужчины посмотрели друг на друга, затем один за другим стали указывать на одного и того же человека, командира отделения, Водяного Монстра.

Он гордо поднялся и шагнул вперед, чтобы встать по стойке “смирно” перед Оленем-Семь.

Вперед вышли два жреца в своих вонючих черных одеждах; один нес нож с тонким лезвием, другой — корзину. Первый протянул нож Водяному Монстру, который с поклоном принял клинок. Водяной Монстр взял клинок и пропел молитву, затем одной рукой сжал свой язык, а другой вонзил лезвие в его середину.

Кровь потекла по его подбородку и забрызгала грудь. Его глаза наполнились слезами, хотя он и не позволил слезам пролиться, зрачки сузились до размеров крошечных точек, а дыхание участилось.

Другой жрец вышел вперед и протянул корзину. Не сводя глаз с руки Оленя-Семь, Водяной Монстр пошарил в ней и нащупал конец веревки, утыканной шипами. Он осторожно просунул ее в прорезь, которую сделал, и начал протягивать веревку. Его лицо и тело покрылись холодным потом, и он дрожал от боли, пока фут за футом протягивал веревку через свою нежную плоть.

Он хорошо переносил боль, хотя, к своему стыду, раз или два подавился. Позади него его отряд достал ножи и разрезали себе уши, распевая хвалебную песню Тецкатлипоке.

— Топс? Чего…

— Где ты, Джеймс? Мы снарядили поисковую группу, искать тебя.

— Мы находимся слишком далеко от Какастлы, чтобы что-то сделать, — сказал он. — У меня плохие новости, Топс. УНВ, который вы отправили… не вернется домой.

На мгновение воцарилась тишина. Джеймс почти физически ощутил, как мозг Топса включился, как плавно включились давно забытые рефлексы. Затем: — С чем мы столкнулись, капитан?

— Олень-Семь, — кратко ответил Джеймс. — И по меньшей мере две сотни рыцарей-ягуаров. Кроме того, у них более шестисот… рабов, я полагаю.

— Рабов?

Чему ты удивляешься? Спросил себя Топс. Мы же говорим о Олене-Семь.

— Они тащат оружие, Топс. Такую здоровенную пушку. Шасси установлено на восьми надувных колесах, примерно на уровне моей груди. Сама пушка странная, — он сделал паузу. — Она около двадцати футов в длину, и по всей длине идут две прямоугольные планки. И они тонкие, больше похожи на трубы, чем на стволы. За ними есть сиденье для стрелка. Я предполагаю, что в шасси находится какой-то механизм для позиционирования орудия. На этом все. Я не знаю, как они собираются затащить его в долину, но если они это сделают, я думаю, у нас будут большие неприятности.

Хорошая оценка, подумала Паскуа. Хотя Джеймс и не мог ее видеть, она сохраняла лицо в неподвижности.

Топс вздохнул. — Я даже не могу себе такого представить, капитан. Было ли похоже, что они слепили ее из запчастей?

— Извините, капитан, сержант, — прервал его Боло. — Судя по описанию, я бы сказала, что враг получил рельсотрон XM-17. Это экспериментальная модель, которая проходила заключительную стадию испытаний непосредственно перед отправкой этого подразделения в Сан-Габриэль. В то время не было планов по доставке его так далеко на юг.

— Это все, что ты можешь сказать? — спросил Топс.

Затем, внутренне проклиная буквальность мышления Боло, он спросил: — Какова мощность орудия?

— Рельсотрон XM-17 способен пробивать броню любой известной самоходной машины на расстоянии полутора тысяч метров.

После долгой паузы он осторожно спросил:

— Включая твою?

— Да, сержант, — ответил Боло бодрым сексуальным голосом.

— Ты можешь защититься от него? — настойчиво спросил Джеймс.

Пауло уставился на темную изогнутую поверхность лицевой панели шлема и пожалел, что не может услышать, что говорят его отцу. Руки Джеймса были сжаты в кулаки, а голос дрожал от волнения.

— В моем нынешнем состоянии, капитан, я бы оценила, что у меня есть только двенадцать процентов шансов успешно защитить себя. Эта оценка является моей самой оптимистичной, основанной на предположении, что рельсотрон будет направлен прямо на меня, что позволит моим пушкам стрелять по нему прямой наводкой. Я не могу ни развернуться, ни развернуть свои бесконечные повторители из-за толстого слоя лавового камня на моем шасси.

— Топс…

— Вам не обязательно это говорить, капитан. Нам придется заставить всю деревню заняться откалыванием этой штуки.

Топс вспотел, хотя внутри Боло по-прежнему было прохладно и сухо. — Нам следовало сделать это много лет назад…

— …но, как всегда говорила моя мама, если бы желания были лошадьми, в мире было бы еще больше лошадиного дерьма, чем сейчас.

— Не могли бы вы предоставить нам дополнительную информацию, сэр? Где находятся основные силы, в каком направлении они движутся и с какой скоростью, чтобы я мог сообщить Джозефу и совету. И, если сможете, задержать их.

— Расскажи ему о своем состоянии, — внезапно сказала Паскуа, движимая нехорошим подозрением.

— Сделаем, — сказал Джеймс. — Отбой.

— Что сделаем? — спросила она, чувствуя, как страх скапливается у нее в животе, как сырое тесто.

— Найдем их, выясним, с какой скоростью они движутся, притормозим их, если сможем.

— Чего? — она взорвалась. — Ты с ума сошел? От удара по голове погибло больше клеток мозга, чем мы предполагали? Почему ты не сказал ему, что ты все равно что слепой и тебе помогает десятилетний ребенок и гражданское лицо? Что вы собираетесь делать, плеваться через трубочку? Или привязать веревку поперек тропы чтобы сбить с ног всех шестьсот рабов? Каковы ваши планы, генералиссимус? Мне не терпится услышать.

— Леди, вы можете уйти в любое время, когда захотите, — сказал Пауло, сверкая глазами. — Мы с отцом сами справимся.

— О, великолепно! — усмехнулась она. — Я в компании героев.

— Нет, — ответил Джеймс с напряженным терпением, — Ты находишься в компании людей, у которых есть семья и друзья, которым угрожает страшная опасность. Та голова в шлеме принадлежала моему другу. Я не позволю этим пятнистым головорезам убить его детей.

Пауло бросил на Паскуа взгляд, полный самодовольного презрения.

Она раздраженно зашипела. Ненавижу! яростно подумала она. Играть в героя — это одно, но на самом деле становиться им — это не то, чем я хочу заниматься!

Еще более ненавистным было леденящее кровь осознание того, что она не собиралась бросать их на произвол судьбы, а собиралась пойти с ними… чтобы помочь им всем, чем могла. И в этом не было даже намека на выгоду.

Отец был прав. Она сумасшедшая.

Топс откинулся на спинку командирского кресла и нервно провел рукой по коротким седым волосам. Олень-Семь! Боже мой! Я надеялся, что этот ублюдок мертв. Он бросил взгляд на тело в мешке рядом с ним.

— Эль-Ти, мне нравится твой старший сын, правда нравится. Но Джозеф из тех, кто думает, что если откладывать неприятности на потом, они обязательно разрешатся сами собой. — Топс думал, что достаточно хорошо знает Бетани Мартинс, чтобы она согласилась с его оценкой и с тем, что он планировал сделать сейчас.

Скоро они увидят бой. Он вздохнул, и адреналин заурчал и заискрился в его нервных окончаниях. Он совсем не скучал по этому ощущению, и не хотел, чтобы его собственные дети когда-нибудь испытали такое.

Вот и вся слепая надежда. Он улыбнулся; именно так сказала бы Эль-Ти. Он слегка встряхнулся, потому что находиться рядом с ее телом было для него вредно. Следующее, что он подумал — что она разговаривает с ним.

— Марки, у нас есть обзор площади?

— Нет, сержант. Те камеры, которые не пострадали от лавы, были закрыты ею.

Ну что ж. — Включи свою систему оповещения, — приказал он. — На хорошей громкости, но не до боли.

— Готово, сержант.

— Внимание, жители Какастлы.

Он наклонился вперед, произнося эти слова.

— У нас чрезвычайная ситуация. В долину направляются силы вторжения, состоящие примерно из двухсот противников. — он подумывал о том, чтобы рассказать им, кто этот противник, но не хотел ввергать город в панику. — Дети и мирное население должны быть эвакуированы. Все трудоспособные лица должны немедленно явиться к Боло и начать расчистку от обломков, чтобы привести его в боевую готовность.

Он остановился: — Послушай, как они это воспринимают, Марки? Я не хочу паники.

На мгновение воцарилось молчание, а затем: — Похоже, все сходятся во мнении, что вы сошли с ума и вновь переживаете славные дни своей юности, — сообщил Боло.

Черт! Такого он не ожидал.

— Приближается Джефе и требует, чтобы вы спустились, — продолжил Марки. — Полномочия Джефе превышают ваши собственные, сержант, — заметил Боло. — Я вынуждена попросить вас немедленно уйти.

— Чьи полномочия превышают полномочия Джефе? — в отчаянии спросил Топс.

— Полномочия капитана, поскольку при развертывании этого подразделения военные всегда будут иметь больше полномочий, чем гражданские.

— Тогда свяжись с ним. Спросите его о приказах. Это чрезвычайная ситуация, Марки, если я выйду, все будет кончено. Для всех нас.

Мгновение спустя раздался голос Джеймса, усталый, но решительный.

— Внимание, пожалуйста. Говорит капитан Мартинс. Долина атакована. УНВ, который был отправлен на помощь мне и моему сыну, разбит, экипаж убит, а машина украдена. Сбежавший от врагов пленник сообщил мне, что их целью является Какастла… — он остановился — И что их предводитель — Олень-Семь. Следуйте инструкциям сержанта Дженкинса; он действует с моего разрешения. Джефе, я ожидаю, что вы окажите ему свое полное сотрудничество. Марки, вы будете выполнять приказы сержанта Дженкинса, как если бы они были моими собственными. Мартинс, отбой.

— Что происходит? — потребовал Топс. — Открой канал связи с внешним миром, Марки, мне нужно знать, что происходит.

Джозеф стоял у дверей дома джефе и медленно закрывал рот.

— О, я бы хотел, чтобы он действительно наконец сошел с ума, — прошептал он себе под нос.

Люди высыпали из своих домов, некоторые даже с салфетками, заткнутыми за воротнички. Плакали дети, да и взрослые тоже, и гул голосов становился все громче и громче. На фасадах домов и магазинов зажглись фонари, превращая вечер в день, словно на праздник фиесты, Рождества или день рождения лейтенанта Мартинс.

Это розыгрыш. Они что-то состряпали перед уходом Джеймса.

Эта мысль все еще звучала в его голове, и он стоял, парализованный сомнениями. Ощущение того, что он стал объектом какой-то военной шутки, вызвало румянец на его щеках, он чувствовал тепло от горящих щек.

Нет. Джеймс всегда тщательно все планировал и был деликатным человеком. Если бы у него было что-то подобное на уме, Джеймс, несомненно, обсудил бы это с ним. Внезапно он почувствовал ужас, более реальный, чем его смущение, сиюминутный, вместе с ужасным осознанием того, что все будут ждать от него каких-то действий.

В конце концов, какой-то запаниковавший уголок его сознания закричал. Все по-настоящему! Приближается Олень-Семь. Джозеф подумал о своей жене и дочерях. Он убьет нас всех.

Он огляделся.

— Энрике, Эрнандо, Сьюзан, — сказал он, подзывая всех троих. — Соберите все инструменты, которые сможете найти, чтобы отколоть этот камень. Консуэла, Пердита, Джоан, организуйте несколько команд для эвакуации…

Разум Джозефа переключился на другой уровень сознания, где он обдумывал и отдавал приказы, в то время как другая часть его разума строила планы. Мужчины и женщины летели выполнять задания, которые он им поручал, и его занятому уму было чем гордиться.

С нами все будет в порядке, уверял он сам себя. Если мы можем просто продержаться, вот так, то все будет в порядке.

— Ууухххх! Это, уххх, сме, ухх, шно. — Паскуа продолжала давить на рычаг, установленный под выбранным Джеймсом камнем, несмотря на ее протесты.

— Это задержит их не больше, чем на пару часов. — огромный камень раскачивался, и она ожидала, что он вот-вот поддастся.

— Продолжай давить, — сказал Джеймс, налегая на рычаг рядом с ней.

Медленно, почти грациозно, валун опрокинулся под хруст гальки под его огромным весом. Затем все быстрее и быстрее он покатился вниз по склону, разбрасывая тонны рыхлой грязи и мелких камней, которые полетели вместе с ним на дорогу. Пыль поднялась удушливым облаком, и вместе с грязью в них отлетели обрывки растительности.

Паскуа стояла, тяжело дыша, упершись руками в колени, и наблюдала за происходящим. Затем она выпрямилась, вытерла пот с лица рукавом и чихнула. Она никогда в жизни не работала так усердно. Они уже спилили два огромных дерева с помощью походной пилы Джеймса.

Когда он протянул ей одну из ручек на конце дюрахромовой катушки с зубчатой проволокой, она была поражена.

— Где ты это взял? — спросила она, гадая, кто же он такой.

— Это часть снаряжения моей матери, — спокойно ответил он. — Ты готова?

И внезапно она превратилась в лесоруба.

Она не знала, как долго сможет продолжать в том же духе. Уже два дня она ничего не ела, и ей ужасно хотелось пить. Губы у нее потрескались, а голова ужасно болела. Паскуа бросила взгляд на Джеймса. У него было серое лицо, челюсть отвисла, он сидел, безвольно опустив руки, и жадно втягивал воздух. Если ей было больно, то он, должно быть, был полумертв. Она нахмурилась, устыдившись своего эгоизма, и почувствовала жалость к состоянию Джеймса и восхищение его непоколебимой силой.

Он загонит себя, если я его не остановлю. Она задумалась, кем, черт возьми, была его мать.

Затем она мысленно выругала себя. — Герои долго не живут, — говаривал ее отец с холодной змеиной улыбкой, подразумевая, что такая краткость жизни вполне заслуженна. И что он сам довольно часто приводил в исполнение приговоры Судьбы.

Я должна уйти от них, ругала она себя. Они погибнут.

Все, что ей нужно было сделать, это пересечь долину и снова выбраться наружу. Олень-Семь не заявлял о каких-либо особых планах, кроме как захватить Какастлу. Даже если бы он решил выследить ее, он не смог бы этого сделать, пока не покорит этих людей.

Что будет нелегко, подумала она, еще раз украдкой взглянув на Джеймса и с трудом поднимаясь на ноги. Пауло с обеспокоенным видом придвинулся поближе к отцу, и она закрыла глаза, увидев выражение его лица.

— Нам лучше поторопиться, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Шум и пыль приведут сюда национальную сборную науатль “Сила Через Радость”.

Джеймс устало кивнул и поднялся на ноги, приложив дрожащую руку ко лбу. Затем он обнял Пауло за худенькие плечи и позволил сыну увести себя.

Олень-Семь дрожал от ярости, стоя на изношенном покрытии дороги. Овраги и подлесок, по бокам древней мостовой, были достаточно опасны.

Еще одно препятствие на дороге. И преступники исчезли, как дым. Он глубоко вздохнул и задержал дыхание, в то время как его темные глаза горели огнем.

— Найдите их! — взревел он, и его рука взметнулась, указывая на двух капитанов из пятнадцати. — БЕГОМ!

Мужчины развернулись и исчезли за деревьями, их отделения бросились за ними. Они исчезли ровным, пожирающим землю шагом, рассыпаясь веером, пока не затерялись среди деревьев и кустарника.

Олень-Семь смотрел им вслед, и от ярости у него на губах выступила пена. А в горло, медленно выползая на поверхность, как змея, выбирающаяся из преисподней, заползал страх. Он окинул взглядом рабов, которые трудились на дороге, перетаскивая камни и корзины с землей.

Вот. Этот был выше остальных и, несмотря на голод и многодневное перетаскивание пушки, все еще выглядел подтянутым. Олень-Семь жестом подозвал украшенных перьями жрецов, стоявших позади него.

— Мы пошлем гонца, — сказал он им. — Боюсь, мы обидели Тецкатлипоку, и я хотел бы снова завоевать его расположение.

Он наблюдал, как жрецы удаляются, чтобы собрать жертву, затем перевел взгляд на окружающие скалы. Удивляясь не факту сопротивления, а его странной слабости.

Джеймс пытался заговорить, чтобы рассказать об их последней тактике задержания — куче кустарника, которую они сложили посреди дороги и подожгли. Он представлял себе костер гораздо большим, но Паскуа и Пауло не смогли вытащить на дорогу огромные ветви, нужные для этого. Что касается его самого, то он едва мог поднять руку. Дьявол… Я едва могу говорить.

Внезапно шлем сняли с его головы. От прохладного воздуха и ощущения открытого пространства вокруг у него закружилась голова. — Эй! — рявкнул он.

— Передохни, солдат, — усмехнулась Паскуа.

— Папа, я нашел родник. Вот.

И вот фляга у его губ. Он жадно хватался за нее, но был слишком слаб, чтобы держать флягу руках, высасывая ледяную жидкость. Ткани его рта, казалось, расширились, а горло снова стало больше похоже на плоть, чем на камень. Пить было почти больно, но он продолжал.

Пауло протянул флягу отцу и критически оглядел его. Вот и все, подумал он. Папа больше не может. Голову сверлила мысль о том, что я могу принести его в жертву. Деревня ничего не значит, если отец не выживет. Он оглянулся на Паскуа, которая отходила в сторону со шлемом в руке. Не могу поверить, что она все еще с нами. Могу поспорить, что она предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте.

Хотя она ему не очень нравилась, Пауло был благодарен, что она осталась. Он судорожно сглотнул при мысли о том, что останется один, что некому будет помочь отцу, кроме него самого.

Паскуа отошла за пределы слышимости мужчины и мальчика и с гримасой отвращения надела шлем. Как и ожидалось, это была стандартная модель, и она быстро активировала его.

— Слушайте, там, — прорычала она. — Мы выиграли для вас столько времени, сколько могли. Мартинс ранен, а мы с мальчиком очень устали. Олень-Семь находится примерно в двух милях от старого лавового потока. Что они будут делать, когда доберутся туда, можно только догадываться. Но он приближается, и мы не можем его остановить.

— Ты, черт возьми, кто такая? — потребовал Топс.

— Зовут Паскуа. Я тот самый сбежавший заключенный, о котором вам рассказывал Мартинс.

Последовала пауза, затем: — Насколько он плох?

— У него сотрясение мозга, и он находится в таком состоянии по меньшей мере три дня — я думаю, он снова ударился головой после первой травмы. Он не может толком видеть, в его глазах двоится, и у нас недостаточно воды. И мы не ели два дня. А потом были гнилые фрукты.

— А как Пауло?

— Храбрый, выполняет взрослую работу, но измучен. Мы идем. — она почувствовала, как ее лицо приняло мрачное выражение. С этим выражением мало кто стал бы спорить. Жаль, что он этого не видит, подумала она.

— Мы эвакуируем деревню, — сказал Топс. — К тому времени, как вы доберетесь сюда, мирные жители будут прятаться в холмах. Скажите Джеймсу, что они укроются у термального бассейна. — Топс помолчал, затем спросил: — А он… способен… он вменяем?

— Да. Или был. Но сейчас он опасно истощен для человека в его состоянии.

— Ладно, — мозг Топса перегревался. — Слушай, в полумиле от старого лавового потока есть пещера. Она хорошо спрятана, и там даже есть небольшой запас провизии на случай непредвиденных обстоятельств. Это хорошее место для отдыха. Сможет ли он пройти так далеко?

Две с половиной мили? Паскуа прикусила нижнюю губу. Черт возьми, вряд ли. Проблема была в том, что они умирали с голоду. Джеймсу особенно нужна была еда, прежде чем он сможет идти пешком.

— Нет, — сказала она вслух. — Но если я смогу достать эти припасы, возможно.

Топс дал ей указания, надеясь, что она из тех людей, которые могут представить себе то, что он описывает. Он заставлял ее повторять их до тех пор, пока не остался доволен, и она явно разозлилась.

— Я свяжусь с вами, когда у меня будет что сообщить, — резко сказала она и прервала связь.

— Сделай это, милая, — с несчастным видом пробормотал Топс. Он глубоко вздохнул, поднялся и начал выбираться из недр Боло, неохотно, собираясь добавить Джозефу проблем.

Пещера была почти уютной: пять на десять футов, вулканический пузырь в темной базальтовой лаве горных хребтов, окружавших долину. С излучательным обогревателем и одеялами из термопленки, которые были в тайнике — снова старые американские шмотки — тут было даже комфортно, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить в последнее время.

— Тебе нужно больше отдыхать, — сказала она Джеймсу.

— Нам нужно больше времени, но у нас его нет, — сказал он.

Она неохотно кивнула; по крайней мере, он был достаточно здоров, чтобы это заметить. — Да, это они были у источника. Слава Богу, не одновременно с ней, но кто еще мог забыть осколок вулканического стекла? Даже после Катастрофы мало кто из людей делал ножи из обсидиана; большинство, как разумные люди, ковали их из старых автомобильных рессор или арматуры. Кроме того, желание следить за конвоем с оружием разъедало ее, как кислота, и она понимала, что лучше не испытывать судьбу.

Зрение Джеймса постепенно возвращалось к норме, хотя все еще оставалось слабым, а головная боль была терпимой. Он чувствовал себя почти бодрым.

— Давайте установим для них милую маленькую ловушку, — предложил он. — Это может заставить их немного замедлить преследование.

Паскуа ухмыльнулась. — Или наоборот, сделает более нетерпеливыми. Помните, мы имеем дело не с обычными людьми.

— Что ж, я думаю, это хорошая идея, — с вызовом сказал Пауло, уставший от того, что Паскуа, казалось, всегда пренебрежительно относилась к идеям его отца.

— Так и есть, — сказала Паскуа, протягивая руки и все еще улыбаясь. — Я просто высказал наблюдение.

— Мы устроим все так, как будто мы все еще здесь, — сказал Джеймс. — Сынок, ты можешь сделать манекены и накрыть их одним из одеял из термопленки. Мы разбросаем вокруг несколько пустых пакетов и, возможно, разведем небольшой костер…

— Да ты артист, — сказала Паскуа.

— Спасибо, мэм. Я научился этому у своей мамы.

— Похоже, она интересная женщина, — сказала Паскуа. — Хотела бы я с ней познакомиться.

Джеймс повернулся и мгновение смотрел на нее, моргая и щурясь. — Знаете, леди, я думаю, вы с ней прекрасно поладили бы… Или поубивали бы друг друга.

Паскуа усмехнулась, задумчиво оглядывая пещеру. Черт! Почему я так хорошо себя чувствую? В конце концов, это не увеселительный круиз вверх по Миссисипи, нанести визит вежливости тирану Натчеза[11] и поиграть в рулетку. Но она чувствовала себя бодрее, чем когда-либо за последние годы.

Джеймс продолжил: — Гм. Я не смогу заняться установкой взрывчатки, Паскуа, но я могу рассказать тебе как это делается. Бояться нечего, мы не собираемся делать ничего слишком радикального. Только не с теми материалами, которые у нас есть.

— Пфхх! Научи свою бабушку сосать яйца, — сказала она. — Я расскажу тебе, как установить мину-ловушку.

Она сняла одну из гранат с его пояса и подкинула ее.

— Что было бы действительно здорово, так это если бы у нас было немного пластика, чтобы обернуть его вокруг вот этого милого малыша. Нет ничего лучше кусочка PBX[12], — задумчиво сказала она. — Придает приятный взрывной бонус. Я помню, как однажды Гвидо таким образом завернул гранату в подарочную упаковку и подложил ее под сиденье машины одного парня — тот как раз в это время орудовал на территории Джакано в Атаче. БАХ! Этот придурок вылетел, как на кресле-катапульте, прямо сквозь крышу своей машины, а до этого момента у него не было люка.

Она ностальгически улыбнулась. — В любом случае, перейдем к делу. Закрепляем один конец проволоки, нитка не годится — слишком легко рвется, примерно в двух дюймах над землей, прямо по пути цели. Другой конец прикрепляете к кольцу для натяжения. Затем вы приоткрываете эти маленькие выступы, ровно настолько, чтобы ослабить штифт, но достаточно плотно, чтобы он не выпал, а потом…

Паскуа продолжала описывать правильный способ установки ловушки, убивающей человека, со счастливым и невинным выражением лица женщины, рассказывающей о своем любимом рецепте.

Она уже собиралась закончить одним из любимых выражений Гвидо, А теперь стоишь и смотришь, как кусочки разлетаются в разные стороны, когда заметила их лица. У обоих отвисла челюсть, а глаза, не мигая, уставились на нее.

Ой-ой. Знаете, — прощебетала она, — Я раньше не замечала, насколько вы похожи, ребята. Пауло, когда ты вырастешь, ты станешь таким же красивым, как твой отец.

Они оба покраснели, посмотрели друг на друга, затем отвели глаза, переключив свое внимание на подготовку места для лагеря.

Фух! подумала она. Мне нужно следить за своим языком.

Огонь в израненной пасти Водяного Монстра разгорался так же сильно, как и в его сердце, каждый раз, когда он думал о своем позоре из-за того, что позволил слуге Солнца сбежать. Позор, который разделил весь его отряд, но в котором винили исключительно его. Он едва мог говорить из-за распухшего языка, а выражение замешательства на лице его заместителя привело его в ярость.

— Сле! На, оол. Чни к пещ, а?

— Капитан, — взгляд заместителя быстро скользнул по направлению с севера на юг, пока он отчаянно попытался разобрать шепелявость Водяного Монстра. Вдохновение посетило его раньше, чем капитана.

— Следопыты нашли четкий след, ведущий от небольшого источника к пещере в полумиле отсюда, господин.

Довольная улыбка Водяного Монстра была похожа на струю яда.

— Ох-оу! — взревел он.

Брови второго поползли вверх, и он стиснул зубы, когда за спиной капитана отчаянно подавал сигнал озадаченным солдатам выдвигаться в соответствии с приказом.

Они осторожно приблизились к пещере, словно призраки, в сумерках, двигаясь бесшумно, как ягуар, в честь которого они получили свое название, несмотря на крутой склон и рыхлую вулканическую осыпь под ногами. Было тихо. Птицы и насекомые в тревоге прекратили свои крики, когда люди прошли мимо.

Водяной Монстр нахмурился. Возможно, пещера была пустынна; их добыча, возможно, отдохнула и ушла. Следопыт утверждал, что следу, по которому он шел, было не меньше суток. Его нос раздувался. Да, запах дыма, ни с чем не спутать. Их жертва проявила неосторожность, разведя слишком большой костер из не совсем сухих дров. Он огляделся. Да, на фоне темного камня скалы впереди поднималась струйка дыма.

Внезапно его секундант оказался рядом с ним и что-то прошептал.

— Капитан, трое, спят у небольшого костра.

Сердце Водяного Монстра подпрыгнуло. — А хра? — спросил он.

— Нет, господин, никакой охраны. — второй тоже улыбнулся, довольный легкостью поимки.

Водяной Монстр подошел к тому месту, где находились передовые части его войска, и заглянул в пещеру. Он увидел три сгорбленные фигуры за дымным костром. Как они могут это выносить? он задумался. Внизу, в низинах, костер нужен, чтобы отгонять комаров. Но зачем он здесь, в этих холодных горах? Он жестом пригласил четверых своих людей подняться и войти в пещеру.

Они продвигались вперед с преувеличенной осторожностью, обходя груды листьев и другого мусора, осторожно ступая по немногочисленным участкам голой земли. Они вошли в пещеру, как тени, прижимаясь к стенам, и направились к спящим.

Когда они оказались глубоко внутри, Водяной Монстр поднялся и последовал за ними. Надменно шагая сквозь ломкие листья и хрустящие кусты, он предвидел ужас своей добычи, когда шум его шагов разбудит их и они увидят неумолимые лица его воинов.

Эта приятная картина сопровождала его в подземном мире, когда граната взорвалась у него под ногами, разорвав его тело на куски прежде, чем он успел даже вскрикнуть. Люди, находившиеся дальше всех от него, пострадали меньше. Они могли кричать снова и снова, пока рикошетирующие осколки камня и металла пронзали их насквозь.

Заместитель и еще двое подбежали, вглядываясь в дымящееся нутро пещеры, как раз вовремя, чтобы услышать взрыв второй гранаты, которая должна была взорваться через пять секунд после первой.

— Как ты думаешь, это сработало? — спросил Пауло, наверное, в сотый раз, пока они, пошатываясь, спускались по склону.

Джеймс устало посмотрел на своего сына, который с обожанием смотрел на Паскуа. Он подавил приступ ревности. С тех пор как она позволила Пауло помочь ей установить мину-ловушку для отряда Оленя-Семь, отношение мальчика к ней кардинально изменилось. Я всегда думал, что именно я научу тебя “искусству войны”, как это называла мама. Он вздохнул, и Пауло посмотрел на него снизу вверх. Зрение Джеймса улучшилось настолько, что он мог прочесть беспокойство на его лице.

— Ничего страшного, сынок. Я просто думал о том, как ты растешь.

Пауло выглядел озадаченным и с сомнением склонил голову набок, словно удивляясь, откуда это у него взялось.

— Знаешь, ты вырос, — сказала Паскуа. — Такой опыт меняет тебя. — она заставила себя замолчать, пока не разозлила всех, включая себя.

Они завернули за угол. Она остановилась, невольно ахнув. Оба собеседника посмотрели на нее.

— Это прекрасно, — сказала она.

Долина была похожа на чашку — со сломанным краем, обрамленную лесистыми холмами, поднимающимися к высокому вулканическому пику на западе. По ней текли реки, серебристые в вечернем свете. Поля представляли собой разноцветные квадраты, похожие на лоскутное одеяло, от желто-золотистой пшеницы до бесконечных оттенков зеленого, от пастбищ до фруктовых садов и редколесий. Побеленные домики с черепичными крышами были разбросаны по полям; более крупная группа образовывала деревню, окружавшую открытую площадь и заросшую виноградом пирамиду; сады и деревья были яркими пятнами, разделявшими здания. Эта сцена дышала для нее миром, откуда-то до Катастрофы — задолго до нее.

При ближайшем рассмотрении обнаружились вещи еще более необычные, чем безмятежная пасторальная сцена.

— У вас есть электрическая сеть! — сказала она.

— Ну, конечно, — сказал Пауло. — Мы же не дикари.

Джеймс улыбнулся. — Геотермальная, — сказал он. — Хватает на самое необходимое.

Паскуа серьезно кивнула, впечатленная. Герцогство было богатым, но электричества за пределами домов семьи, капореджиме[13] и консильери[14] отсутствовало. Было что-то из ряда вон выходящее, увидеть такое здесь, в горах, просто невозможно…

— Термальные источники вон там, — указал Джеймс.

— Дядя Джейми! — закричал ребенок.

Паскуа подпрыгнула и удивленно подняла брови, когда маленькое темноволосое пушечное ядро в желтом платье врезалось в Джеймса, едва не сбив его с ног.

— Подними меня! Подними меня! — крикнула маленькая девочка, и Джеймс наклонился, чтобы выполнить ее просьбу.

— Это моя племянница Кэтрин, — сказал он, когда девочка поцеловала его в щеку. Она повернулась и посмотрела на Паскуа сияющими глазами.

— Привет, — сказала Паскуа.

— Ты принцесса фей? — серьезно спросила Кэтрин.

— Э-э, нет. — Может если только принцесса мафии. Паскуа не смогла сдержать улыбки, глядя на маленькую девочку. Было приятно, что ее спросили.

— Капитан! — из-за деревьев вышел мужчина в камуфляжной форме, на его простоватом лице было написано облегчение. — Рад вас видеть, сэр.

— Я тоже рад вас видеть, Сапота. Как дела?

— Хорошо, сэр. Все расположились вокруг старого термального бассейна, и работа в городе продвигается. — он перевел взгляд на Паскуа и снова на капитана.

Затем их представили друг другу; они свернули за угол на посыпанную гравием дорогу, миновали старый, но ухоженный блокгауз и оказались в окружении побеленных домов. До Паскуа донесся запах жарящегося мяса, и она услышала, как у нее заурчало в животе.

— Я хочу есть, я хочу помыться, я хочу спать.

— Нет проблем, — сказал Сапота, улыбаясь. — Моя маленькая помощница может проводить вас.

— Сюда! — крикнула Кэтрин, властно указывая. Джеймс слегка поморщился, когда она потянула его за волосы, но, улыбаясь, проследил за движением пухлого пальчика.

Паскуа вытерла пот со лба и подбородка концом шарфа, затем с иронией посмотрела на свои израненные руки. Это было гораздо больше похоже на честный труд, чем все то, чем она занималась раньше, и, хотя это был интересный опыт, она не думала, что это войдет у нее в привычку. Было небольшим утешением, что много других людей выполняли точно такую же работу, но не слишком.

Снятие этой чертовой пемзы с этого чертова танка само по себе является практически войной. У нашей семьи на складе хранилась пара Марк II, но она не была готова к огромным размерам этой штуки. Было трудно убедить свои глаза в том, что это машина, а не часть ландшафта.

Знакомый голос привлек ее внимание, и она посмотрела вниз. Далеко внизу Джеймс совещался со своим братом, главой деревни. Она слегка улыбнулась. Несколько дней отдыха и немного еды поставили его на ноги, и она вынуждена была признать, что он симпатичный. Довольно впечатляющий и просто симпатичный. Правильные черты лица, оливковый загар, белые зубы, когда он улыбался, спокойные карие глаза. И задница у него тоже неплохая, решила она, а потом подумала, что пара дней отдыха и полноценного питания пошли ей на пользу.

— Да, это предположение, — сказал Джеймс. — Но это обоснованное предположение. Пушка была прототипом, у них не может быть много боеприпасов к ней. А это значит, что нам нужна стена вокруг деревни.

Это был просто частокол, сооруженный из необработанных деревьев и столбов, но это лучше, чем то, с чего они начинали. Джозеф боролся с ними за каждый дюйм.

— Если мы запустим Боло, стена не будет иметь значения, — настаивал Джозеф. — Именно на этом мы должны сосредоточить наши усилия.

Джеймс повернулся и уставился на него. — Я уже говорил это раньше, повторю еще раз. Один удачный выстрел, и Боло не станет. — Двое мужчин уставились друг на друга. — Мы строим стену. — Джеймс зашагал прочь, оставив гражданскую власть в замешательстве и ярости позади себя.

Паскуа встретилась взглядом с Топсом, который был занят более деликатной работой — очисткой портов бесконечных повторителей Боло. Она печально улыбнулась: — Держу пари, старушке нравится слушать подобные вещи, — сказала она.

Топс усмехнулся. — Это не важно, — сказал он. — Марки, ты же не принимаешь такие разговоры близко к сердцу, не так ли?

— Капитан дал точную оценку нашей ситуации, сержант Дженкинс. Если бы я была способна обижаться, то не представляю, почему обида должна быть вызвана правдой.

— Неплохо, если бы люди были такими же разумными, — сказала Паскуа.

— Сержант, — прервал его Боло. — Я получила сообщение от наших разведчиков с периметра долины. Олень-Семь преодолел барьер. Если он продолжит в том же духе, то будет здесь через два дня.

Страх звенел, как серебряный колокольчик, пронзительный и холодный по нервным окончаниям.

— Черт, — выругался Топс. — Как они так быстро пробрались сквозь лаву? Толщина ее, должно быть, футов тридцать-пятьдесят.

— Гиперскоростной выстрел, сержант. Они израсходовали три патрона.

Паскуа удвоила скорость своего долбления.

Олень-Семь смотрел с перевала на деревню Какастла и насмехался над жалким частоколом, который теперь окружал ее.

Это был хлипкое сооружение, лишь местами прикрытое землей. Огромная пушка разнесет его, как муравейник. Он поднял глаза туда, где в центре площади за окружающими ее зданиями частично виднелась Гора, Которая Ходит. Она сидела, как паук в своей паутине. Он прищурился: по огромному телу паука ползали слуги, делая что-то, чего он не мог разглядеть на таком расстоянии.

Все равно бесполезно, самодовольно подумал он, что бы ты ни делал. Скоро твоя кровь утолит жажду Тескатлипоки и Шипе Тотека. Его лицо расплылось в широкой улыбке. Завтра на рассвете они установят огромную пушку на место и уничтожат Гору, Которая Ходит. А затем…

Ах, месть так сладка, что даже предвкушение ее доставляет удовольствие. Вечерний ветерок развевал его волосы, и он глубоко вдыхал их свежесть.

Он вернулся в свой лагерь, где крики свидетельствовали о том, что уже начали убивать рабов, чтобы их многочисленность не доставила неудобств утром. Кроме того, его люди были голодны. Боги заберут кровь и сердца, которые им причитались, а Люди Солнца — остальное.

И в любом случае, Олень-Семь всегда предпочитал печень. Приготовленную на гриле на открытом огне, с добавлением перца чили и дикого лука… восхитительно.

Все знали, что нападение произойдет утром, инстинкт подсказывал им это с такой же уверенностью, как то, что взойдет солнце.

Паскуа ворочалась на своем тюфяке в большом женском шатре. Ее поместили вместе с воинами; те, у кого были маленькие дети, все еще находились у термальных источников. В некотором смысле это был комплимент. Никому даже в голову не пришло, что она хотела убежать. Наконец она поднялась — раздраженная и измученная, но с энергией, пульсирующей в теле, как от низковольтного электрошока.

Она незаметно выскользнула из палатки и лагеря, направляясь холодной ночью в деревню и командный пункт. С часовыми проблем не возникло; один из них курил, совершая обход. Достаточно было просто застыть на месте, чтобы они продолжили свой путь, несмотря ни на что.

Господи, подумала она, если бы Олень-Семь захотел, он мог бы перерезать глотки всем в лагере, и никто бы этого не заметил.

Эти люди были такими хорошими, такими добрыми и отзывчивыми. И такими чертовски беспомощными! Утром здесь будет настоящая бойня. Возможно, это было несправедливо. Джеймс был крутым парнем, хотя и более типичным, чем его брат…

Ты когда-нибудь видела место, где Джеймсов было больше, чем Джозефов? усмехнулась она.

Она остановилась прямо за оградой, ее ладони вспотели, сердце бешено колотилось.

Я должна бежать, — сказала она себе. Я должна взять немного еды и флягу и убраться отсюда к чертовой матери. Оставаться здесь было равносильно самоубийству. Ни один здравомыслящий человек не стал бы подвергать себя опасности ради незнакомых людей. Она представила себе усталый, полный отвращения взгляд своего отца, если бы он только узнал, и покраснела от стыда.

Она нахмурилась. Но он же не знает. А Пауло и Джеймса вряд ли можно назвать незнакомцами. Что еще важнее, я виновата в том, что они в опасности. Она расправила плечи и шагнула вперед.

— Альто! Кто там идет?

— Друг, — сказала она. — Отведите меня к капитану Мартинсу.

— Ты что?

Крик Джеймса эхом отразился от оштукатуренных стен комнаты; судя по всему, до происшествия это была его гостиная. Теперь все было покрыто картами и документами, за исключением угольного портрета улыбающейся темноволосой женщины. Наверное, мать Пауло, подумал Паскуа.

Она примирительно подняла руки. — Пушка принадлежала нам, но он украл ее у нас, — настаивала она.

— Но вы собирались продать орудие ему. Не так ли?

Она уперла руки в бока и прикусила губу, закрыв глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом.

— Мы были торговцами оружием. Да — мы бы продали пушку ему. Точно так же, как могли бы продать и тебе.

— Но он безумный серийный убийца, жаждущий завоеваний и кровопролития, а мы — просто фермеры, которые всего лишь хотят жить и работать в мире. — Джеймс пристально посмотрел на нее.

— Ну, — сказала она, по-прежнему не глядя ему в глаза. — Торговцы оружием известны своей гибкостью и отсутствием любопытства к намерениям конечного потребителя.

Он отвернулся от нее со вздохом отвращения, и Паскуа возблагодарила небеса за то, что она попросила о встрече с ним наедине. Если бы здесь были другие, я бы уже болталась на висилице.

Он провел рукой по волосам. — Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? — спросил он, стоя к ней спиной.

Она сжала губы в тонкую линию, затем заставила себя говорить спокойно. — Он выстрелил, чтобы проверить пушку, в тот же день, когда украл ее. Думаю, вероятно, он использовал ее же, чтобы расчистить дорогу, когда добрался до лавового потока — Боло тоже так считает. Трех выстрелов должно было хватить. Таким образом, у него осталось восемь зарядов.

Он повернулся и плюхнулся в кресло, затем взглянул на ее виноватое лицо. — Если бы я это знал, мне бы не пришлось спорить с братом, — сардонически пробормотал он. — Приятно осознавать, что его возможности ограничены, но в остальном… — он сделал жест, означающий, что информация не имеет отношения к делу.

— Знай своего врага, — процитировала она.

— Да, — сказал он, прищурившись. — Иногда поначалу бывает трудно распознать его.

— Я тебе не враг, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Я просто хотела рассказать все начистоту.

— Я похож на исповедника?

— Черт возьми, Джеймс! Я хочу помочь.

— О, леди, конечно поможешь. Ты будешь рядом со мной, когда Олень-Семь и его люди хлынут через холм. А пока, — сказал он, поднимаясь и беря ее за руку, — иди и отдохни немного.

— Мне жаль, — импульсивно произнесла она. — Мне так жаль.

Он устало улыбнулся. — Иногда ты можешь обрести прощение под огнем. Так говорила моя мать.

Оставшиеся пятьдесят рабов и даже несколько рыцарей-ягуаров тянули веревки, пропущенные через массивные блоки, прикрепленные к огромным столбам, вбитым в землю. Рабы, которых было немного, были самыми сильными, и их воля к жизни была очевидна в том, как они старались втащить огромную пушку на вершину холма. Шины медленно, дюйм за дюймом, поворачивались, протаскивая вперед массу синтетики и металла. Турбогенератор выл, сжигая остатки тростникового спирта и наполняя конденсатор энергией до отказа.

Олень-Семь благосклонно улыбнулся. Он приказал высечь рабов, а рыцарям-Ягуарам помогать им, чтобы их кровь стала даром Тецкатлипоке и заслужила его благосклонность. Когда пушка будет на месте, остальные рабы будут уничтожены.

— Тяните! — крикнул он. — Несите орудие нашей мести, чтобы сердца наших врагов сгнили внутри. Знай, мой народ, этот рассвет будет последним для наших врагов!

Рыцари-ягуары закричали от восторга, и, улыбаясь их одобрению, Олень-Семь повернулся и встал, скрестив руки на груди, расставив ноги, высоко подняв голову, и победная улыбка уже озарила его лицо.

Рельсотрон возвышался над холмом, окруженный ореолом восходящего солнца. Длинная тонкая труба, заключенная в скобки двумя рельсами, выглядела невообразимо странно, поскольку, казалось, пронзала солнечный шар.

— У этой штуковины есть тело? — спросил кто-то из мужчин.

— Господи, Эрнандо, а я думала, что у тебя самый большой прибор в округе, — прокомментировала какая-то женщина под общий смех.

Джеймс включил свой шлем. — Топс, — сказал он, — может ли Боло определить, куда ударит эта штука?

— Тебе придется спросить об этом Зверя, — ответил Топс. — Только он сам знает, что он видит.

Джеймс нахмурился, ему не понравилось разговаривать с Боло. — Марки, ты видишь, куда они целятся?

— Да, капитан.

— Не могла бы ты своевременно предупредить нас, чтобы мы убрались с траектории?

— Ответ отрицательный, капитан. Система прицеливания XM-17 очень проста в управлении, цель может быть обнаружена за считанные секунды. Я считаю, что у людей будет недостаточно времени, чтобы отреагировать на мои предупреждения.

— Нам не обязательно стоять как вкопанным, пока они стреляют, — сказала Паскуа. — Я бы поставила свою жизнь на то, что они не спустятся сюда, пока Боло не будет выведен из строя.

Он повернулся и посмотрел на нее. Она отвела взгляд от своего отражения на непрозрачной поверхности его лицевого щитка.

— Хорошее предложение, — сказал он. — Выдвигайтесь. Отойдите от стены. Они, вероятно, не нападут, пока не уничтожат Боло. Нет смысла рисковать нашими шеями понапрасну. Отступайте к первому ряду домов, укрывайтесь в подвалах. Избегайте тех, которые находятся между пушкой и Боло; я думаю, можно предположить, что они станут первыми жертвами.

Джеймс остался на своем месте, а Паскуа, как и обещала Пауло, осталась рядом с ним.

— Если я не смогу быть там, ты должна быть там, — яростно настаивал он. Он встретил ее у входа в женскую палатку в сине-сером предрассветном свете. — Отец заставляет меня оставаться здесь, — обиженно пробормотал Пауло. — А ему нужен кто-то, кто прикрывал бы ему спину. — И он посмотрел на нее, в темных глазах блестели непролитые слезы, молча требуя от нее слова.

— Я сделаю это, — просто сказала она, а он кивнул и ушел.

— Тебе необязательно здесь оставаться, — тихо сказал Джеймс.

— Я хочу видеть.

Они повернулись и побежали обратно, через огороды и цветы, во двор какого-то здания и спустились в погреб. Наверху располагалась винокурня; из деревянных чанов позади них доносился сильный фруктово-сахарный запах рома. Как один, они подошли к полке, с которой открывался вид через узкие окна на уровне земли.

После этого они замолчали. Их тела напряглись, как натянутая проволока, нарастающий ужас от того, что гигантская пушка была приведена в боевую готовность, давил на них, словно физическая тяжесть.

— Топс, как дела? — внезапно спросил Джеймс, нарушив затянувшееся молчание.

Топс молчал; они услышали скрежещущий звук, когда он поднял забрало и вытер пот со лба.

— Порты бесконечных повторителей свободны, — доложил он. — Боло говорит, что он может ими пользоваться. Но, — он сделал паузу и облизал пересохшие губы, — он не может поворачиваться и ходить. А, как вы, наверное, заметили, сэр, этот ублюдок подкрадывается сзади.

— Спасибо, Топс. Мартинс, отбой. — Джеймс повернулся обратно к гребню и обнаружил, что смотрит в дуло рельсотрона. — Черт! — прорычал он и, схватив Паскуа за талию, спрыгнул со стены как раз перед тем, как она рассыпалась.

От удара взрывной волны у них перехватило дыхание, и их отбросило на несколько ярдов, прежде чем гигантский невидимый кулак, обрушившийся на них, позволил им упасть. Грязь и обломки дерева били их там, где они лежали, корчась, а их оглушенные легкие отказывались принимать воздух. Балки в подвале просели, а сверху обрушилась лавина нескончаемого грохота падающих камней.

Наконец, Джеймс с болезненным спазмом смог перевести дыхание, но тут же закашлялся, вдыхая пыль, которая все еще оседала вокруг них. Паскуа ахнула и начала кашлять мгновение спустя.

— Топс, — прохрипел Джеймс, — как обстановка?

— О, слава богу, — сказал Топс. — Я думал, вы точно мертвы, сэр. Они там танцуют, хлопают себя по голове, кричат и, судя по звукам, поют.

Шум в ушах Джеймса стих, и он действительно мог слышать, хотя и очень слабо, что-то похожее на пение.

— Было бы очень приятно, если бы Марки смог отплатить им тем же, — подсказал Джеймс.

— Мы работаем над этим, капитан.

Ага, мы работаем над этим, думал Топс, пока он и его команда отчаянно долбили камень, который глубоко затек в каждую трещинку Боло, заморозив его в нынешнем положении. Почему мы ничего не предприняли по этому поводу раньше?

Он, конечно, знал ответ. Они не хотели признавать, что этот день настанет. Я такой же избалованный, как и дети, которые здесь родились, корил он себя. Только у меня нет оправдания, потому что я был не настолько глуп, чтобы верить, что мы в безопасности.

Где-то позади него на воздух взлетел дом, словно стая вспугнутых птиц, развалился на части в воздухе и превратился в груду обломков. Ударная волна больно ударила его по ушам, и он почувствовал жар взрыва на своей коже, хотя тот произошел в четверти мили позади него.

Он стучал, они все стучали и молились, чтобы вовремя освободить Зверя.

Радость Оленя-Семь была подобна солнцу, разбухающему в его груди. Он улыбнулся, когда стена разлетелась на куски и первый ряд домов рухнул. Огонь начал распространяться по разрушенным зданиям, и он был уверен, что погибли по меньшей мере пара защитников.

Тецкатлипока, молился он, я принесу тебе такие жертвы! По земле потекут реки крови, и все ради твоего удовольствия.

Он аккуратно навел красную точку на следующий ряд мишеней, на последний ряд зданий между пушкой и Горой, Которая Ходит.

— Скоро, — тихо промурлыкал он. — Скоро ты умрешь, монстр.

Джеймс отодвинул балку в сторону. Они оба высунули головы наружу, кашляя от густого дыма, который начал распространяться. Он посмотрел вверх по склону, на руины своего города, на пушку, которая разрывала его мир на части. Он посмотрел на Паскуа, готовый возненавидеть ее, но увидел лишь жалкую, потрясенную женщину. Ее зеленые глаза были широко раскрыты от потрясения и ужаса, бледные губы дрожали.

— Клянусь Богом, — сказала она, — никогда в жизни больше не буду торговать оружием.

— Лучше поздно, чем никогда, — пробормотал он.

Земля содрогнулась, когда еще один выстрел попал в цель. Все, что было достаточно твердым, чтобы замедлить сверхплотный материал проникающего снаряда, заставляло его отдавать все до последнего эрга энергии, которой он обладал… а при таких скоростях связанная кинетическая энергия была огромной. Рухнуло еще больше зданий. Из-за пыли и дыма было так же трудно видеть, как и дышать, но Джеймс знал, что теперь уже Боло находится под прицелом пушки Оленя-Семь.

Казалось, наступила долгая пауза, в которой они затаили дыхание. С холма не доносилось ни звука торжества. В городе был слышен только грохот оседающих обломков или звуки пламени, разгорающегося в домах вокруг них.

Паскуа нашла руки Джеймса своими, и он сжал их, прижимая к груди, пока они наблюдали за далекими фигурами на холме. Они расходились веером, выстраивались в боевые порядки и спускались вниз.

Олень-Семь, похоже, не думал, что будет оказано большое сопротивление. Джеймс хотел бы не соглашаться с этим.

— Сержант, — произнес Боло своим неуместно сладким голосом. — Вам и остальным членам экипажа следует немедленно укрыться. Враг нацелился на это подразделение.

Топс оглянулся и замер. Все, что стояло между ним и истребителем танков — это только непроглядное облако пыли.

Он встал и закричал. — Всем покинуть Боло, в укрытие! — Затем он прыгнул сам, поморщившись от боли в лодыжках и коленях, когда ударился о камни мостовой. Давно он этого не делал. Это не помешало ему бежать так быстро, как он только мог; мужчины и женщины побросали свои инструменты и скатились по бортам танка, двигаясь от него с отчаянной скоростью.

Облако дыма и грязи пронзил разряд молнии. Слишком быстрый, чтобы разглядеть, но раскаленный след, который он пробуравил в воздухе и пыли, на мгновение стал плотным, как стальной прут, прожигая сетчатку глаз.

Вспышка, похожая на дюжину молний, пронзила его закрытые веки и поднятую руку. Жар ударил ему в лицо, когда гиперскоростной выстрел высвободил всю свою энергию. Плазменный цветок из испарившегося урана и дюрахрома пронесся через половину площади, превращая в пепел все, к чему прикасался. Стапятидесятитонная боевая машина сотряслась от удара, откатившись назад на магнитной подвеске, описав три четверти круга, когда смещенный от центра удар раскрутил огромный вес Боло. Лавовый камень падал с его боков подобно дождю, и из него вырывались тучи электрических искр.

Топс остановился в тени дома и повернулся, чтобы посмотреть, трясясь от страха.

Но Боло не разбился вдребезги. Верхняя его дисковидная поверхность шириной в двенадцать футов стала чистой, отполированной до зеркального блеска, словно сотней пескоструйщиков. Все остальное тоже выглядело по-другому; его ошеломленному взрывом разуму потребовалось некоторое время, чтобы понять почему.

Паскуа подняла свою М-35 и нажала на спусковой крючок. Браааап. Унеслись в сторону пули калибра 4 мм. Рыцарь-ягуар упал; возможно, от ее огня, возможно, от чьего-то еще. Она сплюнула, чтобы очистить рот от песчаной пыли, и заморгала, глядя на обломки и дым перед собой.

— Было приятно познакомиться с тобой! — прокричала она, перекрывая шум.

Джеймс кивнул, не оборачиваясь. Минометные снаряды начали падать на обломки на окраине Какастлы; рыцари задействовали свое тяжелое вооружение.

Шевелись, детка, подумал Топс. Шевелись!

Он затаил дыхание и наблюдал за огромной машиной. Под воздействием выстрела из рельсотрона вся поверхность дюрахромовой брони прогнулась. Лава, покрывавшая ее, исчезла, превратившись в молекулярную пыль, покрывшую камни площади на сотни ярдов во всех направлениях.

Но еще на поверхности Боло также вспыхивали разряды коротких замыканий, и яркое впуклое пятно на броне сияло, постепенно остываю от белого до угрюмо-красного.

Шевелись, думал он, пока его охватывало отчаяние вместе с убеждением, что Боло мертв.

— Марки! — крикнул он. Подождал. Ответа не последовало.

Но в наступившей тишине крики людей стали громче, и ему не нужен был голос капитана, чтобы понять, что происходит.

— Они идут!

Рыцари-ягуары неслись вниз по склону, буквально требуя крови. Джеймс Мартинс стрелял снова и снова, но чувствовал, как волоски на спине встают дыбом от их радостных воплей.

Паскуа завидовала его сосредоточенности, когда он отдавал приказы и подбадривал своих. Она могла только стоять на коленях с пересохшим ртом, сжимая свой М-35, и смотреть, как смерть с ревом спускается за ней с холма.

— Окей, цельтесь и стреляйте, цельтесь и стреляйте, давайте, люди. — кричал Джеймс. Интересно, многие ли из них смогут сейчас прицелиться. Все они охотники, большинство были неплохими стрелками, но в людей они никогда не стреляли. Может хоть под угрозой нападения, когда наши дома горят у нас за спиной.

— Черт, — сказал он.

— Что? — спросила Паскуа.

Джеймс постучал по своему шлему. — Они не просто атакуют. Минометчики продвигаются вперед, и они заходят нам с фланга. У нас всего около двадцати штурмовых винтовок и не так уж много боеприпасов. У них двести. Большинству из нас…

Неподалеку какастланка подняла винтовку и выстрелила из-за груды щебня. Серо-белый дым обозначил ее позицию; она покатилась по щебню, когда пули засвистели и высекли искры на том месте, где она только что находилась, борясь с затвором своего оружия. Оно поддалось, и из него выскочил латунный патрон. Она нащупала еще один в патронташе, висевшем у нее на груди, и вставила его в казенник. Еще один щелчок рычага закрыл патронташ, и она поползла к другой куче битого камня.

— У нас недостаточно огневой мощи, чтобы остановить их. Ложись!

Он поймал Паскуа и распластался на земле. Мина упала менее чем в десяти ярдах от него, осколки злобно завизжали вокруг них. Их напряженные лица были в нескольких дюймах друг от друга, Джеймс открыл рот, чтобы заговорить.

Раздирающий уши скрежет истерзанного металла прервал его слова. Что-то заставило землю содрогнуться под ними, бесконечный гудящий, скрипящий грохот. Время замедлилось. Кренясь и раскачиваясь из-за неравномерного движения на трех гусеницах, Боло рванулся вперед, чтобы заполнить брешь в центре защитной линии. Скальное основание под ним трещало громче выстрелов; каменная крошк хрустела и вылетала из-под его колес.

Многие жители деревни закричали, услышав эти звуки, и развернулись, направив свои М-35 на Боло, но только, чтобы повеселеть, когда Боло понесся к ним, заполняя брешь в воротах.

Олень-Семь издал вопль ненависти, когда Боло переместился в голографическом прицеле.

— Я убил тебя! — крикнул он. — И я убью тебя снова, и снова!

Его руки вцепились в рычаг управления. Большие пальцы надавили на кнопку запуска.

Статус: вооружение 27 %, датчики 38 %, серьезное ухудшение работоспособности из-за попадания кинетических снарядов. Резерв мощности 64 % Передние сенсоры 3 % от оптимального значения. 51 % приводных устройств не работают из-за резкой перегрузки. Главные процессоры обработки данных защищены. Бесконечные повторители в штатном режиме. Основное вооружение в штатном режиме.

Приоритеты миссии: огневая поддержка и защита позиций оборонительных сил Какастлы, согласно приказу лейтенанта Бетани Мартинс от 01.07.2040.

Оценка уровня угрозы: пехота противника, стрелковое оружие.

пехота противника, минометы.

противотанковое орудие противника, буксируемое, с экипажем.

[дерево решений]: приоритет. Запрос.

Запрос: продолжить миссию огневой поддержки/прервать.

[дерево решений]: сохранить целостность подразделения/важные параметры миссии.

Приоритет: угрозы целостности подразделения. Угроза — противотанковое орудие.

дистанция/направление/ветер/выбор оружия/статус

[дерево решений]: основное орудие.

Пеленг. Огонь по курсу.

Огонь.

Оценка урона противнику.

[схема принятия решений]: возобновить миссию огневой поддержки.

Процесс занял довольно много времени; Подразделение № 27A22245, Марк III, находилось в крайне неоптимальном состоянии. Прошло целых 1,27 секунды, прежде чем активировались катушки, питающие основную пушку Боло.

Джеймс и Паскуа стояли, опустив дула винтовок к земле, и смотрели, как огненный шар поднимается в небо, когда Олень-Семь встретил Солнце. Вспышка заставила их зажмуриться и заслезиться, но они уже могли видеть, что от рельсотрона ничего не осталось — как и от гребня; от него остался огромный полукруг, похожий на укус. Дуло длинного основного орудия Боло пульсировало сине-белым, издавая глубокий гул в воздухе, пока охлаждалось.

На мгновение над полем боя воцарилась тишина, нарушаемая только треском пламени и криками раненых. Затем раздался еще один мучительный скрежет металла, когда Боло рванулся вперед. Из него полыхнул огонь, и следующая очередь минометных мин разорвалась в воздухе. Бесконечные выстрелы повторялись снова и снова; огненные шары поменьше отмечали места, где только что были минометы. Еще раз, и рыцари-ягуары взорвались, превратившись в туман из раздробленных костей и крови. Они побросали оружие и бросились бежать, крича от ужаса так же громко, как и от жажды крови. Снова…

Джеймс побежал вперед. — Прекратить огонь! — кричал он. — Прекратить огонь!

Низкий приятный голос военной машины зазвучал в его ушах. — Приоритетной задачей миссии является защита долины от внешних агрессоров, капитан, — говорил Боло. Погибли люди. — Будут ли изменены параметры моей миссии?

— Нет! Но пусть они сдадутся — это приказ, Марки!

— Да, капитан.

Раздался голос, громкий как у бога; Джеймс рефлекторно прижал руки к ушам, вскрикнув от боли, хотя звук был направлен вверх по склону. Голос прозвучал снова, на этот раз на гортанном науатль. Затем на испанском и английском.

— БРОСЬТЕ ОРУЖИЕ И ПОЛОЖИТЕ РУКИ НА ШЕЮ. СДАВАЙТЕСЬ, И ВАМ НЕ ПРИЧИНЯТ ВРЕДА. СОПРОТИВЛЕНИЕ РАВНОСИЛЬНО СМЕРТИ. БРОСЬТЕ ОРУЖИЕ…

Рыцарь-ягуар поднял свой М-35. На мгновение показалось, что луч света соединил его с Боло, а затем его тело отлетело в сторону от удара. Все, кроме ног; они отлетели в стороны, одна влево, другая вправо.

Рыцарь рядом с ним наклонился и положил винтовку на землю.

— Боже, — пробормотал Джеймс. Он оглянулся на город, на склепы, раскинувшиеся на склонах над ним. — Боже.

— Который из них? — спросила Паскуа, подходя к нему.

Джеймс нашел Паскуа, наблюдавшую за празднованием из тени соседней стены. В юбке с оборками и корсаже она выглядела по-другому… Он протянул ей пиво и занял свое место рядом с ней.

— Ты не танцуешь? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Ты остаешься? — спросил он, наблюдая, как танцоры кружатся и хлопают в ладоши, а на счастливых лицах блестит пот.

Ее брови поползли вверх, и она повернулась, чтобы посмотреть на него.

— А мне будут рады?

Джеймс слегка поморщился. — Я единственный, кто все знает, и я бы сказал, что за последнюю неделю ты все уладила.

Скажи это Гэри, подумала она.

— Да, — продолжил он, — мы будем рады тебе. Я… тебе будут рады, конечно.

Она глубоко вздохнула и выпрямилась. О Боже, подумала она. Что сейчас будет? Похоже настало время последней исповеди.

— Я думаю, тебе следует знать, что меня зовут Джакано, — сказала она.

— Вместо Паскуа?

— Я Паскуа Джакано, — прорычала она.

Очевидно, она ожидает комментариев по этому поводу, подумал он.

— Мне нравится. Звучит очень музыкально.

Она изумленно уставилась на него. Затем ее лицо медленно расплылось в улыбке, которую она не смогла бы сдержать даже под пытками.

Музыкально! Мои родственнички начинали как вымогатели, сутенеры и убийцы. Они перешли к работорговле и широкомасштабной тирании, а этот парень думает, что моя фамилия музыкально звучит? Ей захотелось обнять его. Я могла бы здесь стать самой собой! Ни мерзких ожиданий, ни испуганных вздохов узнавания. Мне не придется стыдиться того, что я не смогла скрыть.

— Если я могу остаться, я бы хотела, — сказала она сдавленным голосом. — Думаю, мне бы здесь понравилось.

Джеймс поудобнее устроился у стены и отхлебнул пива.

— О, ты справишься, — уверенно заверил он ее. — Эй, пошли разорим буфет — за карнэ адоваду[15] убить готов.

Топс устроился на выступе Боло с пивом в руке и улыбкой на лице. Вдали жители деревни танцевали и пели вокруг костров на площади.

— Ты молодец, Марки, — сказал он.

— На самом деле, сержант Дженкинс, я нарушила свой долг.

Он посмотрел на возвышающегося над ним Боло, приподняв брови.

— Это немного резко для Боло, который только что спас все наши задницы, — заметил он.

Джеймс и Паскуа прошли мимо него, направляясь к буфету, склонив головы друг к другу. Топс улыбнулся и поправил шину на сломанной руке, поудобнее закрепляя ее на перевязи. В Паскуа Джакано было что-то странное… впрочем, это можно сказать обо всех них.

— Я бы сказал, что у тебя неплохо получилось, — продолжил он, похлопывая по дюрахрому под собой.

— Лейтенант Бетани Мартинс приказала мне защищать долину от внешней агрессии, — говорил Боло. — Но когда началось вторжение, я была практически не в состоянии защитить себя. Я должна была признать свои ограниченные возможности и попросить, чтобы с этим что-то сделали.

— Мы и сами это видели, милая.

Какого черта, почему бы не принять то, что этот танк — женщина.

— Я думаю, мы все просто надеялись, что ты нам никогда не понадобишься, и продолжали откладывать эту работу. Нам просто нужно жить дальше. — Он сделал глоток пива. — В следующий раз мы будем лучше подготовлены, — мрачно пообещал он.

Пауло наблюдал за ним; мальчик помахал рукой и отдал честь Боло. За его спиной продолжались танцы.