Полнолуние для магистра

Глава 7

Прыжок оказался каким-то затяжным, словно туман, ставший невероятно плотным, осязаемым, не хотел её пропускать. На какое-то мгновение Лике почудилось, будто она увязает в нём, как муха в киселе. Но вот под ноги ударила земля, тело содрогнулось от толчка, а из-под подошв поношенных кроссовок взметнулись два песчаных облачка… Есть! Выпрямившись, она торопливо осмотрелась.

Если раньше, глядя в закрытое окно из глубины дома, она могла угадать за молочно-белыми клоками яблоневые ветви, то сейчас помимо тумана в мире ничего не оставалось. Тумана, да её самой, да дорожки под ногами, растворяющейся метров через пять в непроницаемом мареве. Но вот мелькнуло неподалёку на уровне глаз пёстрое пёрышко и неуверенно, будто скачками двинулось вперёд. Не желая упускать его из виду, Лика поспешила следом, стараясь не думать, остался ли за спиной бабушкин дом — вернее, его иллюзия, пусть и прочная, или так и пропал. «Дорога к источнику — только туда». Не означало ли это, что ей в дороге лучше и не оборачиваться?

Ведь она в сновидении и, к тому же, в загадочном Межмирье. А здесь свои законы и логика, подгонять их под имеющиеся собственные установки неразумно. Надо… влиться, слиться, срастись с этим местом, понять, чем оно дышит, чтобы не наворотить чего-то не по здешним уставам. Иначе её отсюда просто выпрут. И ещё неизвестно, будет ли у неё вторая попытка. А её ждёт… Нет, не ждёт, спит пока на больничной койке Валерик. Но поутру он непременно о ней вспомнит.

А она — будет думать о Лерке сейчас. И топать вперёд, чтобы он жил, да не просто, а долго и счастливо.

Крупный песок поскрипывал под ногами. Звуки таяли в тумане. Пропал не только мир, но и ощущение времени. Сколько она шла, уставившись на тёмное пятнышко впереди, а затем время от времени поглядывая настороженно по сторонам, ожидая подвоха? Пять минут? Десять? Полчаса? Вдруг ей показалось, что в глазах рябит, двоится; но нет, со зрением всё было в порядке. Просто немного поодаль дорожка растраивалась.

Или расчетверялась?

Зажмурившись, Лика помотала головой и открыла глаза. Теперь дорожек стало шесть. Мало того: подрагивая — то ли на самом деле, то ли работала оптическая иллюзия, вызванная треклятым туманом — но они раздвигались этаким громадным веером, а меж ними сперва незаметными ложбинами, а затем проседая в рыхлой земле, траве, глинистом или скалистом грунте, прорастали и овеществлялись новые… уже не тропы и не садовые дорожки — Пути.

Причём самым невероятные образом каждый Путь — именно так, с большой буквы — пролегал по иной местности. И как бы ещё не в другом мире… ибо к каждому прилагался как бы собственный кусочек реальности. В памяти всплыло слово «локации». Было от чего растеряться.

Тот, что вёл почти прямо, переходил в узкое асфальтовое шоссе с белеющей по кромкам разметкой, с обочинами, присыпанными палой осенней листвой. С обеих сторон его обступал лес, вернее — видимые его полосы, отсекаемые туманной стеной. Клубящаяся, кажущаяся живой облачная масса обволакивала каждый Путь новым тоннелем, позволяя, тем не менее, хорошо разглядеть, куда, собственно, он ведёт.

Чего такого особенного было в открывшемся ей лесу, Лика не поняла: с виду лес как лес, только осенний, деревья голые, в ошмётках тумана, но уже редкого. Метров через пятьдесят дорога круто сворачивает, а что там за поворотом — поди, угадай… Но что-то он ей напомнил.

Она отвела глаза.

Был соблазн немедленно шагнуть вперёд, а дальше — куда кривая выведет. Однако не зря же ей открылось несколько вариантов! По-видимому, нужно выбрать какой-то один, по неизвестной пока ей логике. И не факт, что если ошибёшься, тебе позволят вернуться и начать сначала.

Дорожка, вильнувшая левее от основной, почти не изменилась, так и оставшись песчаной. Но по левую сторону от неё на широком поребрике, выложенном цветной плиткой, выстроилась вдаль шеренга старинных фонарей, теплящихся голубоватыми огоньками. Ещё левее тянулась дорога, напоминавшая проезжую, угадывался второй ряд фонарей. Как в Питере, где они с братом, приехавшим её навестить, бродили по окраинам, недалеко от её общаги… Красиво подсвеченные, кружились редкие крупные снеговые хлопья. Пахнуло холодом. Лика невольно поёжилась. Здесь, во сне, она была одета так же, как днём: в простых джинсах и тонкой водолазке, но без ветровки, накинутой из-за ветреной майской погоды. Нет, в снегопад соваться не хотелось. Хотя, если вдруг станет ясно, что выбора нет — придётся, куда она денется…

Ещё один туннель пролегал через совсем иной лес, с мёртвыми порыжевшими елями. Между остовами деревьев уходили вдаль рельсы, тускло отсвечивая в косых закатных лучах. Из-под гравия проглядывали просмолённые шпалы. Царили тишина и запустение и веяло странной тоской — по дому, по жизни вообще… По сравнению с этой унылой местностью следующая дорога, ведущая через поля к небольшой рощице, показалась Лике намного привлекательнее. Оттуда тянуло луговой свежестью, запахом реки и, кажется, слышалось кваканье. Идиллия. И опять что-то напоминало из реальной жизни.

Дорога справа от центральной выходила на широкий горбатый мостик с мозаичной мостовой, каменными перилами, почти затянутыми бахромой плюща, и статуэтками крылатых коников, застывших на крошечных пьедесталах. Где-то внизу бурлила вода, разбиваясь о невидимые опоры и камни, словно там ворчала маленькая, но очень капризная горная речушка, из тех, что от обильных дождей сатанеют и выходят из берегов. Из этого мира потянуло такой кристальной свежестью, а воздух показался настолько вкусным, что сердце Лики дрогнуло. Уж не сюда ли ей? Однако на всякий случай она решила досмотреть, что ещё предлагает ей «веер». И невольно шарахнулась от новой картины.

Загораживая собой полнеба в россыпях звёздных туманностей, над скоростным шоссе повисли две… планеты, спутника или иных небесных тела — Лика затруднялась с определением. Но выглядело это фантастично и жутковато. Нет. Ей явно нечего здесь делать. Если предыдущие кусочки миров чем-то неуловимо напоминали места, в которых они с братом однажды побывали, то этот космический кошмар мог разве что присниться кому-то из них… Выставка, вдруг вспомнила она. Ну, конечно! Выставка «Космос. love» в Москве, на Курской, где демонстрировались голографические изображения вселенных и картины космонавтов. А то, что она видит — словно одна из тех оживших картин… Значит, и эта дорога может оказаться нужной.

И к вящей досаде заметила, что к имеющимся Путям присоединился, по меньшей мере, ещё десяток.

Нет, так не пойдёт. Пока она будет знакомиться с новыми вариантами, запросто нарастёт ещё сотня, и что тогда? Самое время вспомнить мудрую поговорку: «Семь раз отмерь…»

Её так и тянуло к горбатому мосту, какому-то уютному, милому, да ещё охраняемому забавными крылатыми лошадками. Интересно, что-нибудь эта симпатия значит? Что такого особого в этом месте? Чем оно отличается от других?

И вдруг она вспомнила.

На мосте, похожем на этот, только без скульптур, они стояли с Валерием лет, кажется, десять или одиннадцать назад. Она только что закончила школу, и в честь этого события, а заодно и золотой медали старший брат подарил ей поездку в Черногорию. Там, в парке Милочер, спустившись к пересохшему по летнему времени руслу Лерка написал пальцем на каменном подножье любимого всеми туристами моста: «Самая лучшая в мире сестрёнка!» И прикрыл невидимую надпись плетью плюща: якобы для сохранности. И пояснил: “А что? Карябать мелом — это ж вандализм, а так… Неважно, что никто не видит, главное, что Вселенная прочла и знает, правда, Ликуша?»

…Закружилось, завертелось перед глазами пёстрое пёрышко, словно радуясь правильному Ликиному воспоминанию. И помчалось прямо к маленьким каменным пегасам.

… но словно стукнулось о невидимую стену: отлетело назад, как от толчка, и завертелось вокруг своей оси. Выглядело оно при том… обескуражено, именно такое складывалось впечатление. Лика поторопилась на выручку, на всякий случай вытянув вперёд руки.

И тоже наткнулась на невидимую преграду, аккурат на границе, отделяющей песчаную дорожку от первых мозаичных плиток моста.

Чувствуя себя начинающим мимом, на потеху публике пытающимся прощупать якобы стеклянную стену, она изучила препятствие. Похоже, вход перекрыт наглухо… Но ведь не может такого быть! Или она ошиблась с выбором? А если попробовать пройти по соседнему Пути? Но тут решительно восстала интуиция. «Дорога — только туда, тебе открытым текстом намекнули, помнишь? Что, если в самом этом препятствии, в запрете пройти какой-то подвох, по-простому говоря — подлянка? Сдашься, отступишь, потом шагнёшь куда-нибудь ещё, но неправильно — и тебя оттуда больше не выпустят?»

А ведь могло быть и так.

Задумавшись, Лика отступила. Ещё раз внимательно изучила и мозаичную мостовую с нехитрым геометрическим орнаментом, и статуэтки… Мост в Милочере был, конечно, проще, украшенный лишь природным ковром из разросшегося плюща. Но вот перила на нём стояли такие же: широкие, мощные. Влюблённые парочки рассаживались на них со всеми удобствами, позируя фотографам. А где в это время крутились они с Леркой?

«…а если шагнёшь куда-нибудь ещё, но неправильно…»

«Неправильно шагнёшь…»

Почему у неё в голове так и крутится это словосочетание? Предположим, что сейчас она и в самом деле пытается пойти неправильно; тогда как оно — правильно?

И ведь не зря здесь именно этот мост!

«Неправильно шагнёшь…»

А как они с братом взошли тогда на этот мост? Как все — или что-то учудили? Боже ж ты мой, одиннадцать лет назад, до подробностей ли? Но ведь она совсем недавно вспомнила о его трогательной записи там, внизу, под мостом, значит…

Да!

Запись! Точно!

Сначала они с Леркой пофыркали над двумя парочками молодожёнов и решительно заявили, что они-то — не муж и жена, а просто брат с сестрой, а потому им среди целующихся — фи! — не место! Что они, дураки какие-то? Сфотографируются на самом мосту потом, когда все разойдутся, а пока — Лерик предложил полюбоваться на вид снизу. Опоры, свод, река, притворяющаяся ручьём — это ведь тоже интересно, да и мост с того ракурса выглядит совершенно иначе. Экскурсовод с ними согласился и даже указал на пологий спуск из естественных выступов в известняковом берегу, лишь слегка обтёсанных для удобства туристов. Надо было просто пройти чуть… левее? Кажется, так.

Не отрывая ладоней от невидимой стены, Лика сделала несколько шагов влево, миновала перила и почти упёрлась лицом в туманную завесу, отделяющую этот сектор чужого мира от соседнего. Но не успела она отчаяться, как почувствовала, что одна рука ухнула в пустоту. Проход был здесь, именно здесь, правда, каменные ступени оказались куда круче Милочерских, да и числом поболее, спускаться будет труднее и дольше. А что, кстати, потом, после спуска?

Яшино перо призывно махнуло у неё под носом и ринулось вниз.

Значит, ей всё-таки туда.

Опираясь одной рукой в каменный бок моста, она одолела двенадцать высоких ступеней и шагнула на крупную гальку. Да, здешнюю речушку уже не назовёшь пересыхающим ручейком: хоть и неширокая, метров пять, но сердитая, стремительная, яростно ворочающая булыги на дне… А куда теперь? Лика обернулась. Стены тумана по левую сторону больше не было; она как-то незаметно развеялась, открыв взору бесконечное, уходящее вдаль ущелье. Противоположный берег оказался куда отвеснее и выше того, с которого спустилась Лика: дальний край моста упирался не в гипотетический берег, а в широкий туннель в скале.

Вот тут-то Лика и растерялась.

По горам она лазить не умела; а с «парадного» входа мост её не пускал. Что делать-то? Как выбираться?

Беспомощно обернувшись, она случайно глянула под арку моста и вдруг забыла обо всём на свете. Если до этого момента миры, развёрнутые веером Межмирья, воспринимались как чужие, сохраняя лишь условное сходство со знакомыми пейзажами на Земле, то сейчас местечко под мостом один в один повторяло то, где однажды Валерий оставил своё послание Вселенной. Не удержавшись, Лика шагнула вперёд, под самый свод, и с бьющимся сердцем отвела с потрескавшейся от времени кладки завесу из плюща. И обомлела.

«Самая лучшая в мире сестрёнка!» — пропели ей буквы, выведенные на стене не мелом, не краской, а тёплым солнечным светом.

Вытерев затуманившиеся от слёз глаза, Лика шмыгнула носом и нежно провела пальцами по надписи. Один из камней под её рукой вдруг ухнул внутрь кладки и обрушился где-то внутри, словно в пустоту. По какому-то наитию Лика сунула руку в образовавшуюся дыру и схватила плоский округлый предмет, будто сам ткнувшийся в ладонь…

А потом долго смотрела на дедовскую солдатскую флягу. Даже инициалы на ней сохранились, «И.Н.», Игнат Никольский… Значит, всё правильно она делает. Выбор верный. Теперь… надо идти дальше.

Она тщательно прощупала, насколько смогла дотянуться, толщу мостовой опоры, но дополнительных подарков в виде скрытых тайников или ходов так и не обнаружила. По ту сторону моста тянулось всё то же ущелье, диковатое, с берегами уж совершенно отвесными. Вернувшись на прежнее место, Лика внимательно изучила противоположный берег. И заметила то, чего не видела раньше. Природных ступеней здесь не было, однако в углу, образованном скалистой стеной и дальней опорой моста, из известняка торчали проржавевшие скобы, ведущие наверх, к туннелю.

Вздохнув, Лика стянула джинсы и водолазку, спрятала флягу в импровизированный узел и кое-как пристроила тот за спину, завязав рукава на шее. Получилось не слишком удобно, зато сохранялся шанс переодеться в сухое после перехода реки. Что-то подсказывало ей, что, несмотря на статус сновидения, эта реальность отсыплет ей впечатлений по полной программе. Она угадала. Вода в речушке оказалась ледяной.

Мало того, напор был таков, что едва не сбивал с ног, а крупные камни на дне так и норовили уехать из-под ступней. Раз пять она едва не навернулась, и пёрла вперёд исключительно на упрямстве, стараясь не думать, сможет ли встать после падения. Ведь течение сразу потащит по камням, а глубина здесь по пояс! Для равнинной-то речушки неглубоко, а тут — шарахнет головой о камень, потеряешь сознание, захлебнёшься, и всё… Хорошо, что она не разувалась: уже на берегу, вытряхивая воду из кроссовок и одеваясь, обнаружила, что все щиколотки посечены и в синяках. Надо думать, от перекатывающейся гальки. Если бы таким камушком перебило хоть один палец…

Перо, сочувственно опустившись ей на плечо, дало не больше трёх минут на отдых. И призывно взмыло вверх, к замеченным раньше останкам лестницы. Со стоном Лика поднялась. Икры свело судорогой: кое-как их растерев, она поковыляла к следующему испытанию. Вот уж… полоса препятствий, ничего не скажешь…

В ней никогда не было не только так называемого «лишнего» веса; пожалуй, иногда и нужного-то не хватало. Особенно в период сессий, сдачи диплома, когда элементарно забывала поесть, и когда сильно нервничала. Но сейчас она чувствовала себя жутко тяжёлой и толстой, особенно когда самые верхние скобы стали вроде бы как подаваться под руками. А ведь надо было на них ещё и подтягиваться! Обмирая от страха, она миновала последние… одиннадцатую, двенадцатую… перегнулась животом на каменный бордюр и поняла, что закинуть ноги не хватает сил. Со стоном схватившись за одного из пегасиков, удивительно устойчиво пришпиленного к пьедесталу, подтащила тело так, чтобы центр тяжести перевесил через край перил, и с грехом пополам перевалилась вниз, на мозаику. Ф-фу-у-у… Ну да, неспортивная она девушка, и что с того? Ведь справилась?

Последняя мысль даже подбодрила. Ну да, справилась. Сейчас, только дух переведёт и поплетётся дальше… Эй, проводник, ты где? Куда там дальше?

А вот в туннеле, особенно когда слишком быстро померк за спиной дневной свет, стало страшно не на шутку. Воображение разыгралось. Хорошо, конечно, что пол здесь даже не пол, а дорога, ровная, гладкая; но вдруг из темноты выскочит какой-нибудь автомобиль? Серьёзно, никто ведь не рассчитывает встретить в туннеле на дороге, размеченной для двустороннего движения, одиноко бредущего путника. Или… объявится какая-нибудь хищная зверюга. Или…

Вспыхнуло и засветилось мягким золотым светом Яшино перо. Поплыло, рассеивая мрак и, кажется, порядком увеличившись в размерах, как перо Жар-Птицы. Страх отступил. Взамен пришло предчувствие: скоро. Недалеко. Совсем рядом то, что она ищет. Только бы сил хватило, а то до сих пор сводит ступни в мокрой холодной обуви! И мучительно хочется пить. Даже язык высох и к нёбу прилипает…

Пёрышко, потускнев, почти погасло, но впереди по-прежнему манил какой-то огонёк. С замирающим от волнения сердцем Лика ускорила шаг и через несколько минут вышла на поляну ночного леса. Где-то далеко, у неё за спиной, оставался сияющий полдень; но здесь — веяло прохладой, на бархатном небе сияли россыпи крупных звёзд, и изящный тонкий серп луны отражался в бабушкином колодце, на этот раз почти до краёв полном воды.

…воды!

Неосознанно Лика рванулась к ней, чистой, прохладной; откуда только силы взялись! Бог с ним, с ведром: зачерпнуть ладонями, нахлебаться досыта, залить пожар в пересохшем горле… Но едва не рухнула, не успев сделать и шагу. Высокая трава оплела ноги, стреножив на ходу. Да что ж такое?

На что уж Лика была сдержана, но тут чуть не выругалась. Нелепо взмахнув руками, всё-таки потеряла равновесие и плюхнулась на пятую точку. Поспешно вскочила. Кто её знает, здешнюю флору, вдруг сейчас и руки опутает, и тело, да и… припиявится, сожрёт! Неподалёку кто-то явственно хихикнул. Первый намёк на человеческий голос со времени её пребывания в Межмирье.

— Хватит прикалываться! — сказала она сердито. — Что, уж и попить нельзя? Глотка воды жалко, да?

По кустам, по высокой траве, по шелестящим древесным кронам так и зазвенел колокольчиками смех, будто сотни феечек вздумали над ней потешаться.

— Воды, говорит, жалко… жалко, да? — захлёбываясь смехом, затараторили, перебивая друг друга, насмешливые голосочки. — Устала, бедненькая, запыхалась, совсем сил нет… Устала… Воды? Воды просишь? Кому? Кому? Себе?

— Ну д… — начала было Лика. И вдруг схватилась за щёку. Хлёсткий удар пёрышка, с виду махонького и невесомого, оказался не хуже затрещины. Второй она получила по губам. — Да в чём дело-то? Отстань! Ты что, с ума сошло!

— Хи-хи-хи-хи-хи, разговаривает! она с пером разговаривает, совсем простая! — вновь развеселились голоса. — Простая, чудная! Эй, чур, не подсказывать и подсказки не слушать! А ты, девица, не стой столбом, хочешь пить — пей на здоровьице! Хорошая водица, вкусная, как раз для тебя! Пей! Пей! Можно!

Лика неуверенно подалась к колодцу. С опаской глянула под ноги.

— Пей, пей! — подзуживали «феечки».

Трава, вроде, не хулиганила и больше не оживала. Лика осторожно шагнула раз, другой…

А ведь и впрямь, с виду будто бабушкин колодец. Только в том вода никогда не стояла так высоко, а таилась в глубине; здесь же едва не выплёскивалась через край, призывно мерцая в лунном свете, поигрывая отражённым месяцем, словно ковшиком. Лика облизала пересохшие губы. Глоточек бы…

Но что-то здесь не так.

Вредные голоса подозрительно притихли, затаились. Будто науськали, подбили на что-то запретное — и теперь караулят, когда она наворотит дел, чтобы потом над ней позлорадствовать. Взбунтовавшееся перо зависло где-то сбоку, над левым ухом, и уже никуда не ведёт, а лишь подрагивает в воздухе, словно нервничает.

И тут на Лику сошло озарение.

Так это и есть Источник? Она всё-таки его нашла? Но почему пёрышко не подпускало, трава за ноги цеплялась, будто они сговорились? А теперь вдруг замерли, словно… ждут, что она сама решит. И голоса маленьких вредин из кустов вновь заталдычили своё: «Пей! Пей!»

Кажется, у неё закружилась голова. Лика осела в траву в шаге от колодца и заткнула уши. Прочь! Как вас там… искусители, заткнитесь! Дайте подумать!

До цели-то она дошла, но радости отчего-то не испытывала. Мешало предчувствие страшной ошибки, которая вот-вот может свершиться. Будто один неправильный шаг или неверное слово — и даже пресловутый Хронодар не поможет. Лика вдруг всем нутром прочувствовала: да, здесь он не сработает. С Источником наедине человек остаётся как бы голым: без оружия, без магии. Потому что пришёл, как проситель.

Чего от неё ждут прямо сейчас?

В ближайших кустах кто-то сдавленно всхлипнул. Жалел её, что ли?

Лихорадочно она припоминала наставления мудрого филина. Что он там говорил о живой воде? Дескать, вода непростая, наделена интеллектом, да ещё своеобразным. И открывается Источник лишь тому, кто просит…

…не для себя.

С прояснившимся лицом она поднялась на ноги.

— Я поняла. Спасибо, Яша.

Уважительно поклонилась колодцу, поляне — наугад, но прекрасно чувствовала, что невидимые насмешники никуда не делись, следят. Вновь повернулась к Источнику.

— Мне очень нужна Живая вода для брата. Помогите мне… пожалуйста.

— Ты ближе, ближе подойди, — сказал кто-то за спиной насмешливо. Не из тех, кто по кустам прятался: голос другой, как у мальчишки-подростка. Но обернуться, глянуть, кто там есть, Лика не посмела. Вместо этого сделала последний шаг и положила руки на прохладное каменное кольцо, замыкающее Источник. Пожар, вызываемый нестерпимой жаждой, полыхал уже не только в горле — в груди, словно горели лёгкие.

— Что смотришь? — продолжил голос. — Просила — так бери! Есть во что наливать-то?

Спохватившись, она вытащила из-за пояса дедову фляжку.

Черпать прямо из колодца казалось кощунством. Потянувшись, она сняла с крюка на вороте бадью — неужели в детстве та казалась ей неподъёмной? — зачерпнула, отчего месяц на поверхности воды задрожал, рассыпался рябью, но тотчас слился в прежний серп, словно собравшись из капель ртути. Лика наполняла солдатскую флягу, невольно закусив губу от облегчения: настолько восхитительным казалось прикосновение влаги к пересохшей коже… Борясь с искушением отхлебнуть, накрепко прикрутила крышку. Выдохнула:

— Спасибо!

И только тогда оглянулась.

Сзади никого не было.

— Молодец… молодец… молодец… — зашелестело в кустах. — Ай, хорошая девочка! Ай, удержалась, не напилась!

— Цыц, — беззлобно сказал тот же мальчишеский голос, опять прозвучавший за спиной, будто его обладатель перемещался молниеносно. Лика крутанулась на пятках и, наконец, увидела его. На краю колодца сидел белоголовый парнишка в простой холщовой рубахе и штанах, покачивал босой ногой и глядел насмешливо. — Пить-то хочется, да? Поторгуемся? Что отдашь за три глотка?

— Ничего. Потерплю, — сухо ответила Лика, хоть в глазах и потемнело от жажды. — Мне главное брата вылечить, а напиться и дома можно. Спасибо.

Парнишка захохотал и, неожиданно соскочив с края колодца, плеснул на неё водой. И брызнул-то несильно, как, бывает, ребятишки в реке пускают фонтаны друг в друга; но Лику окатило с головы до ног. Задохнувшись от неожиданности, она инстинктивно сглотнула живительные капли, попавшие на губы и ужаснулась: «Нельзя! Воду надо просить не для себя! Теперь всё насмарку!..»

Жажда утихла. Закружилось, завертелось всё вокруг: колодец, деревья, луна, туннель в скале… «Просить — да, можно лишь для другого, не для себя, — насмешливо пробасил чей-то голос, уже не мальчишеский. — А вот от даров моих не отказываются. Получи! Ещё свидимся, Светлая…»

И утянуло, утащило её в призрачный туннель: не в тот, которым к Источнику пробиралась, а в трубу, очень уж похожую на ту, через которую отлетающие души уносятся, по рассказам тех, кто с того света умудрялся вернуться. Трах! Бах! Потирая ушибленное бедро, Лика вскочила…

Рядом, с больничной койки, уставился на неё во все глаза Валерка. Бледный до синюшности, да ещё подсветка фонарей из окон здорового цвета лица не прибавляла.

— Ликуша, это ты? Я всё-таки заснул? — шёпотом спросил он и торопливо прикрылся каким-то лоскутом. Стараясь не смотреть на его наготу — реанимация всё же, тут так положено! — Лика протянула ему фляжку, да чуть не уронила от неожиданности. Фляга-то была нормальная, плотная и тяжелая, ещё мокрая от купания в бадье; а вот с Ликиной рукой всё было не так: прозрачная, окутанная лунной дымкой…

— Да нет, это я заснула, — так же шёпотом пояснила она. — И нашла во сне Живую воду… Я потом тебе всё объясню, когда днём приду, ты сейчас не поверишь; просто выпей всё, так нужно. Ну, пожалуйста!

— Хорошо-хорошо, только ты не плачь. Я выпью, сестрёнка… С тобой всё в порядке? — Он вдруг вскинулся, попытался встать: — Ты жива? Почему ты такая?

— Я же сказала: я сплю. Это мой сон, — сквозь слёзы пояснила она. — Выпей, пожалуйста, иначе я точно умру от горя, или кто-нибудь тебе помешает и отберёт, а я столько ради этой воды натерпелась! Ну же!

— Во что ты вляпалась, дружок? — растерянно спросил брат. Но… флягу взял. Не сводя глаз с сестры, сделал осторожный глоток.

И выдохнул. Изо рта вылетело темное туманное облачко, закрутилось крошеным ядерным грибом и… исчезло. Только, кажется, Лерка его не видел: припал к фляге жадно, страстно…

И вдруг остановился.

Протянул флягу.

— Тебе.

Потому что с детских лет вся добыча — пополам. Не возьмёшь — обидишь.

Не споря, она сделала три глотка. Вспомнила лукавого отрока: «Поторгуемся?» И поспешно подумала: «Бери всё, что хочешь… Дар мой бери, только силу у воды не отнимай, прошу!» И услышала смешок: «Принято…»

Проснулась она от звонка. Мобильный телефон исправно разбудил хозяйку в шесть сорок пять, напомнил, что пора на работу, а уж договаривалась она там с руководством об отгуле или нет — не его дело, раз настройки никто не поменял. Не сразу сообразив со сна, в чём дело, Лика нашарила его в кармане, с третьей попытки отключила птичью трель и с недоумением оглянулась.

Она что, умудрилась тут заснуть? В кухне? И даже не перебралась в постель?

Онемевшее за ночь от неудобной позы тело недовольно подтвердило: ага. Вот теперь майся всё утро! Сама себя наказала…

Обычно проблем с подъёмом у Лики не было. Могла, как ни в чём не бывало, проснуться в четыре утра, немного поваляться для души, не спеша доделать оставленные с вечера дела, приготовить нормальный полноценный завтрак да ещё и проголодаться к тому времени, а значит — насладиться им сполна. У «жаворонков», особенно в небольших городах, понятие «утренний синдром» отсутствует как таковое. Для них день начинается относительно легко и непринуждённо, со снисходительным посматриванием на офисных коллег-«сов», отпаивающих себя третьей кружкой кофе кряду и кое-как настраивающих мозги на работу. Но сегодня… Сегодняшнее утро выдалось странным. Лика долго рассматривала синяки на лодыжках и всё никак не могла понять, откуда же они появились. Причём свежие. А главное — ноги при этом не болели, хотя подобные украшения возникают обычно от весьма чувствительных ушибов. Что удивительно, синяки исчезали чуть ли не на глазах. Через полчаса они пожелтели, затем побледнели — и, похоже, в скором времени намеревались истаять окончательно. Следующая странность: несмотря на явный недосып — она привыкла ложиться рано, а в этот раз заснула далеко за полночь — из зеркала в ванной комнате на Лику глянуло свеженькое личико с сияющими, как в далёкой юности, глазами. Лёгкая припухлость после вчерашних слёз исчезла без следа. И, как она не пыталась, но так и не обнаружила замеченные на днях первые серебристые нити в волосах. Что это?

Бездумно заварила кофе. Зажав по привычке обеими ладонями чашку в вязаном чехольчике, вдохнула аромат арабики… и вдруг решила спонтанно: это всё к добру! И помолодевшая наружность, и непонятная лёгкость несмотря на, вроде бы, недосып, и даже синяки. Всё у Лерки будет хорошо. Решила — и сразу же так накрепко в это поверила, будто не сама только что придумала, а Главный Распорядитель чудес из Небесной Канцелярии выдал ей справку за семью печатями и подписями: «Всё будет ХОРОШО!» Поэтому, позже, приехав в больницу, она ничуть не удивилась растерянному виду Германа Петровича.

— А знаешь, Ликуша…

Немолодой врач поправил очки в тонкой оправе и помедлил, подбирая слова:

— Знаешь, сообщать хорошие новости при нашей профессии нужно не менее аккуратно, чем плохие… Ты, главное, не волнуйся, но, кажется, скоро нам всем придётся радоваться. Вот ведь как… Не мог же я ошибиться, не мог!

В досаде бросил очки на груду каких-то бумаг на столе. Спохватившись, усадил Лику в кресло для посетителей, а сам в волнении прошёлся по кабинету.

— Не мог! — воскликнул с некоей ноткой возмущения. — И с коллегами обсуждал, и сам смотрел материал перед отправкой на биопсию! Но сегодня глазам своим не поверил. Не в моих привычках обнадёживать зря, но ведь ты сама сейчас увидишь Валерия и заметишь разницу в его состоянии сегодня и вчера, ты, непрофессионал; значит, и спросишь с меня, не удержишься… Скажу, как на духу: такого я ещё не видел. Швы заживают стремительно, ни малейших следов воспалений, ни температуры; давление в норме, экспресс-анализы показывают, что твоего брата хоть сейчас в космос можно запускать! Такое ощущение, что, за исключением выведенной стомы, в организме всё в идеальном порядке. Ничего не понимаю. Ни-че-го. Я, матерый волчище, и вдруг — натурально сбит с ног… Ликуша, мы должны его ещё раз обследовать. Во-первых, убедиться своими глазами в стабильном выздоровлении, во-вторых… нельзя же такой феномен оставлять без внимания!

Лика слабо улыбнулась, вспомнив тяжесть дедовой фляги.

«Это не феномен, дядя Герман. Это просто Чудо».

… Разумеется, брату она пока ничего не рассказала. Сияющий Валерик, по его собственным словам, «с самого утра жутко голодный и здоровый!» наворачивал больничную овсянку с таким аппетитом, что позавидовал бы сам сэр Генри Баскервиль. Былая синюшность прошла бесследно, на лицо вернулся румянец, в мышцы — прежняя крепость; кажется, даже поредевшая грива цвета воронова крыла за ночь немного отросла и загустела. Похоже, он ничего не помнил о ночных событиях, иначе накинулся бы на сестру с расспросами; а выкладывать историю о походе за Живой водой и о филине, явившемся в сновидении, было пока не время и не место. Лика лишь незаметно прихватила с тумбочки пустую флягу и сунула в сумку. Пусть побудет у неё.

Что интересно: брат тоже иногда поглядывал на неё растерянно, будто спохватываясь и всё ещё не веря, что смерть передумала и решила пока погулять на стороне. Ни разу он не усомнился в первоначальном диагнозе, а потому свалившееся на его голову Чудо воспринимал правильно: как подарок судьбы, выпадающий далеко не каждому. И всё никак не мог поверить, что именно с ним случился этот необъяснимый феномен — он уже успел освоить и полюбить этот термин, недавно оброненный Германом Петровичем.

Через час Валерия отправили в кабинет МРТ на обещанное обследование, а Лика ушла домой. Не на работу же нестись, тем более что сегодняшний день у неё был свободен, а за душой имелось одно очень важное и непременное к выполнению обещание! Нет, ей нужно было именно домой. На кухню. В бабушкино кресло. Под бабушкин плед.

Несмотря на дневное время, на бодрость после энергичной пробежки по городу, её сморило сразу, стоило, как в прошлый раз, свернуться в кресле калачиком и прикрыть ноги пледом. Она даже услышала, как забурлил чайник, заблаговременно включённый перед тем, как сесть: чтобы всё повторилось как вчера, чтобы уснуть правильно… И открыла глаза уже в бабушкином доме.

Яша был там же, на спинке дедушкиного кресла. Причём не один. Филин… или скроух, да?.. ростом чуть поменьше Якова, с оперением, в котором, словно чешуйки, сверкали золотистые и серебряные пёрышки, уставился на неё круглыми кошачьими глазами.

— Дедушка, это она?

Голос был женский, молодой и печальный и немного испуганный.

Яков смущённо кашлянул.

— Да, Сквикки, это Лика. Ликуша, это Сквикки, моя правнучка, не удивляйся. И… она ещё живая, но не слишком владеет мастерством хождения по снам.

— Помоги нам, — тихо сказала птица. — Помоги моим птенцам, найди их! Умоляю! Только ты…

И исчезла.

Яша огорчённо взмахнул крыльями.

— Вот видишь… Не получается у неё продержаться в этом пространстве слишком долго. Но главное, что она тебя дождалась. Ей очень важно было попросить о помощи лично, заглянув в глаза. Когда помнишь того, кто видит в тебе спасителя…

Он вздохнул.

— Опять я начинаю не с того… Ликуша, я очень рад за вас с Лерой. Я знал, что ты с честью пройдёшь это испытание. Но скажи, зачем ты опять пришла?

Лика растерялась.

— Как зачем? Сказать «спасибо!» Поблагодарить. В ножки поклониться, в конце концов. Это же… Чудо! И не только сама Живая вода, а то, что мы с тобой вообще знакомы, что ты вспомнил о нас с Леркой, что пришёл на помощь… Как тут не придти? И потом, я же помню, что ты… что вы, скроухи, хотели меня о чём-то попросить. А долг платежом красен. Обратись вы ко мне просто так, я бы всё равно сделала всё, что могла; ты же знаешь, я вообще к совам неравнодушна. А уж после того, как вы Лерку спасли, в лепёшку расшибусь.

Филины не умеют улыбаться. Зато довольно щурят глаза и сдержанно, но выразительно ухают.

— Знаю, Ликуша. Прости, что огорошил своим вопросом, но мне важно было услышать, что ты вернулась сама, без принуждения. Речь идёт не о возврате долга, не об обязательном платеже. В сущности, мы лишь открыли тебе дорогу к Источнику, дали возможность до него добраться, а всё остальное ты сделала сама и только сама. Надеюсь, что твоё мужество, упорство, стойкость помогут и в новой миссии. Но если ты не справишься, мы ни в чём тебя не упрекнем, ибо неразумно требовать что-то сверх возможностей, дарованных природой. Ладно, не стану больше тянуть, слушай же…