Полнолуние для магистра

Глава 21

Итак, аудиенция лорду Грэхему была назначена регентом на среду.

Но уже во вторник утром Ричард Уэллс, изначально собиравшийся присутствовать на встрече, пришёл к выводу, что планы придётся менять. И дело вовсе не в недостатке терпения — запасы этой добродетели у Магистра были неистощимы — а в иных обстоятельствах, выявленных этим же утром; обстоятельств, к слову сказать, вполне весомых.

Первое стало известно рано утром, когда Магистра вновь навестил дворецкий Барри — на этот раз не по своей инициативе, а по договорённости, заключённой ранее. Разговор не отнял много времени, но обе стороны разошлись, довольные друг другом. После чего в кабинете Магистра собралась команда безопасников, почти всех, за исключением дежурившего в Букингемском дворце наблюдателя. Одновременно с этим прибыли, причём, явно издалека, братья-сыщики Эрдманы, да в таком виде, будто всю ночь провели на земляных работах и не успели почиститься. Правда, физиономии у них при этом сияли. Их немедленно пригласили на совещание, к неудовольствию Уолтера Уиллсона. Впрочем, сведения, полученные от молодых сыщиков, заставили его схватиться за голову, забегать по кабинету… и тотчас кинуться к Великому Магистру, с требованием выделить как можно больше людей ему в помощь, для весьма специфичных работ по зачистке от древней магии на особых объектах.

День начинался многообещающе, ничего не скажешь.

Магистр выслушал всех.

Всех искренне поблагодарил. Передал распоряжение секретарю: найти не менее дюжины человек, не слишком обременённых нынче обязанностями, причём среди Младших и Старших Магистров, но ни в коем случае не из неопытных послушников. И направить на неопределённый срок под командование Уиллсона и в его полное распоряжение.

А затем — благополучно вытурил всех присутствующих из кабинета, заниматься делами. Поскольку ему самому в связи с изменившимися обстоятельствами требовалось срочно пересмотреть стратегические планы.

Потом, стоя у окна и барабаня пальцами по опустевшему подоконнику, на котором так не хватало Шикки, он долго думал.

Облик Уэллса на Нэша менять пока не стал, исходя исключительно из практичных соображений. Впереди поджидал трудный разговор; возможно, с вызыванием собеседника на неприглядные откровения, на вытаскивание из шкафов пованивающих скелетов[1]… неприятный, одним словом, в котором Магистр намеревался сразу же захватить довлеющую позицию. От капитуляции и последующего покаяния жертве не уклониться, однозначно; но, по крайней мере, высокому лорду будет почётнее сдаться Главе Ордена, Великому Магистру, чем какому-то выскочке Младшему. Придётся щадить самолюбие человека, с которым ещё придётся общаться в будущем. От которого, возможно, в немалой степени зависит безопасность и положение в свете Ангелики Оулдридж.

Он вздохнул.

Мисс Лика, уходя… навсегда, должна знать, что девочке, к которой она так привязалась, больше ничего не угрожает. По крайней мере, из известных сегодня опасностей. А для этого ему придётся многое успеть. Зачинщика всех бед он практически вычислил. Осталось загнать того в угол. Уничтожить.

Сверившись с рабочим дневником, он сделал несколько свежих записей и вызвал возницу-портальщика Пэрриша. О чём-то посоветовался с ним, дополнил свои заметки и предупредил, что через час ему понадобится экипаж. А уж потом, вновь оставшись один, пригласил в кабинет сэра Магнуса. И заявил сразу же после приветствия:

— Мне нужно «Возрождение», Магнус. Длительностью не менее чем на трое суток. Это возможно?

Целитель нахмурился. Покачал головой.

— А не зарываетесь ли вы, Рихард? Трое суток? Даже с вашим уровнем Дара придётся потом отлёживаться три недели, не меньше. Может, обойдётесь двумя днями? Подумайте!

«Возрождение» являлось весьма эффективным и опасным ритуалом. Оно полностью восстанавливало работоспособность организма и, вдобавок, какое-то время позволяло магу действовать на пределе своих возможностей, порой даже выходя за рамки своего резерва. Этот «магический допинг», как назвал его однажды один из немногих подселенцев-интеллектуалов, помимо уникально-полезной имел и обратную сторону. За искусственный прилив сил приходилось расплачиваться недомоганием и магическим истощением. Настолько тяжёлым, что тот, кто хоть раз прибегал к «Возрождению», подобной глупости, как правило, не повторял.

Целители же откровенно этот метод не жаловали, именно за побочный эффект. В конце концов, бороться с ним предстояло им же.

— Трое суток, не меньше, — жёстко ответил Магистр. — Магнус, у меня была бессонная ночь, а впереди, возможно, ещё несколько. В ближайшие дни должно случиться несколько чрезвычайно важных событий, серьёзно влияющих на судьбу нашей страны. На наше будущее. Я должен быть максимально собран. На пике сил. В любой момент.

Целитель лишь раздражённо фыркнул.

— Можно подумать, до сегодняшнего дня вы занимались какими-то пустяками. Впрочем, кому я что-то пытаюсь доказать? Взывать к вашему благоразумию бесполезно. Ладно, Рихард, в конце концов, вы уже не мальчик и понимаете, на что идёте. Так что будьте добры: потом, когда вас, сваленного с ног откатом, снова доставят ко мне — не нойте!

— Хорошо, — кротко согласился Магистр. — Не стану.

Через час он подъезжал к дому лорда Грэхема, готовый к первому из намеченных поединков.

Пэрриш что-то немузыкально напевал, сидя у себя на козлах, но Магистр настолько ушёл в себя, что даже забывал время от времени морщиться. Слух у портальщика-возницы отсутствовал начисто, что не мешало ему распевать в дороге, если, разумеется, кроме «хозяина» в карете больше никого не было. Все прочие пассажиры его, видите ли, смущали. Ричард Уэллс, на свою беду, имел слабость проявить несколько раз терпение к чужой слабости — и вот, пожалуйста, влип. Теперь время от времени ему, обладателю тончайшего музыкального слуха, да ещё любителю обдумывать в тишине кареты насущные проблемы, приходилось выслушивать душераздирающую версию арии герцога Матуанского или куплеты какой-нибудь пастушки, и даже не иметь возможности постучать в стенку: воспитание не позволяло. Раз уж смолчал в самом начале — терпи и дальше.

Но сейчас, в полусумраке покачивающейся на рессорах кареты, он даже не слышал скрипучего тенора, время от времени срывающегося на фальцет на особо высоких нотах. Магистр вспоминал окончание вчерашнего — впрочем, уже сегодняшнего, ведь предрассветное время это уже сегодня! — разговора с принцем-регентом и не мог сдержать волнения. Что, если регент, святая простота, прав, и сказанное им — не блажь, а очень даже реально осуществимое действо! И… единственное правильное решение, которое из-за простоты своей не пришло в голову ему самому.

…Тогда, после долгого ночного разговора он уже попрощался с Георгом, уже направился к выходу, мысленно дотянулся и разбудил спящего далеко в карете Тоби, чтобы тот, проснувшись, в свою очередь лаем поднял на ноги наверняка уснувшего возницу. Но у самой кабинетной двери его окликнул принц-регент. Изрядно уставший после бессонной ночи переговоров, порядком вымотанный, но довольный.

— Послушайте, дружище…

От неожиданности Магистр даже вздрогнул. Если принц переходил на фамильярно-дружеский тон, это означало только одно: из государственного мужа он на недолгое время осознанно превращался в друга. А поскольку эта ипостась, в общем-то, накатывала на Его Высочество крайне редко, в такие моменты самым разумным было бы бежать от него подальше со всех ног. Стараясь возместить недостаток дружеского внимания в прочее время, Георг вываливал на голову объекта своих забот столько милостей, что не унести.

— То, что взамен отбывающей в свои края подселенки нам остаётся юная мисс Оулдридж, залог дружественного союза со скроухами — это превосходно. Я уже вижу выгоды этого сотрудничества для нашего многострадального отечества. Особенно возможность с их помощью заглянуть однажды в иные миры… М-да. Но всё же, Ричард, мне… несколько досадно. Почему перед нами стоит непременный выбор: или одна, или другая? Нет ли у нас возможности…

Регент замялся, глянул как-то виновато, что уж вовсе не было на него похоже. Магистр терпеливо ждал, подозревая, что следующие слова ввергнут его в ступор. И не ошибся.

— Я, конечно, дилетант в этих вопросах; но, может, мы подыскали бы одной из этих девушек… э-э… подходящее тело? Например, в какой-нибудь частной клинике, где ухаживают за безнадёжно потерявшими разум? Таковые несчастные, как вы сами знаете, встречаются иногда и среди представителей благородной крови. Думаю, многоуважаемые скроухи не откажутся нам помочь. Однажды они вполне успешно переместили душу из одного тела в другое; почему бы им не попробовать ещё раз, а?

— Я не понимаю, — в смятении пробормотал Магистр. — К чему это? Зачем?

— Затем, что вы, мой друг, могли бы, наконец, жениться, — со вздохом признался Георг. — Я не настолько слеп, чтобы не заметить, как меняется выражение вашего вечно сурового лица, когда вы говорите об этой девушке… И не спорьте, друг мой, не спорьте. Я бы и сам, не выгляди эта партия столь откровенным мезальянсом для королевской семьи, женился бы на мисс Ангелике, да вот… моя проклятая внешность!.. И, разумеется, то, что отец её был всего-навсего баронетом; тут даже отчим-граф не поможет выправить происхождение. Но вы-то, вы-то, друг мой! Всем известно, что для магов главное в браке — совместимость Даров, а титулы или даже дворянство уже на втором месте. Зато какие талантливые у вас родятся дети! На благо отечества, разумеется, — добавил он торопливо, поняв по-своему смятение на лице собеседника.

Наконец Магистр нашёл в себе силы ответить.

— Это совершенно невозможно, Август. Не станем же мы насильно лишать девушку родины, близких людей? Невозможно.

— Да почему насильно? — вскричал Георг, воодушевляясь. Казалось, сопротивление его только раззадорило. — Сперва попросите её руки, объясните ситуацию, дождитесь ответа, а потом уже делайте мрачные выводы, если для того найдётся повод. В конце концов, любая девушка, выйдя замуж, покидает и родной дом, и семью; иногда и страну, как это часто бывает с принцессами. И ничего, все счастливы! Отчего вы сразу ставите на себе крест, дорогой мой? И, кстати, прекращайте вы расхаживать в этой старческой личине, мне и собственной обрюзгшей физиономии хватает полюбоваться. Или вы… Ах вот оно что! Я понял. Вы просто боитесь, что вам откажут! Тогда тем более: немедленно принимайте истинный облик!

— Ваше Высочество… — пробормотал Магистр, пятясь к двери.

— Сомневаетесь в успехе? Ерунда! Хотите, я сам стану вашим сватом? Принцу не отказывают!

— Ваше…

— Должен же я хоть что-то сделать для своего друга? Не как принц, как друг, в конце концов, как кузен… Стойте! Куда?

Ричард Уэллс обернулся в смятении:

— Обещайте мне, что ничего не сделаете без моего ведома, Август. Никаких переговоров. Есть вещи, которые мужчина должен делать сам.

Регент нахмурился. Помолчал.

— Так и быть. Но только в обмен на обещание, что вы всё же решитесь — и откроете юной мисс свои чувства.

— У меня впереди… — Уэллс прокашлялся. — Не слишком безопасная миссия. Если она увенчается успехом и я останусь невредим…

— Не прибедняйтесь; разумеется, вы победите. И сразу же, не откладывая, поговорите с юной леди начистоту. Я прослежу!

— Хорошо.

— Слово джентльмена?

— Слово.

… Магистр очнулся от непривычной тишины. Оттого, что карета стояла. Что, опираясь передними лапками на его колени, вопросительно повизгивал Тоби.

Где-то снаружи, за стенкой экипажа нарочито громко прокашлялся Пэрриш.

— Грэхем-холл, мессир. Приехали.

Магистру крайне важно было собственными глазами увидеть первую реакцию лорда Оливера на его приезд. А потому — забыв о том, что поведение должно соответствовать пожилой ипостаси, Ричард Уэллс, не обращая внимания на шарахающихся от него лакеев, вприпрыжку промчался по парадной лестнице, даже не сбившись с дыхания; завернул по галерее направо, вспоминая пояснения дворецкого, и очень скоро оказался перед дверью, ведущей в кабинет хозяина дома. Секунда-другая — и вот уже у ног завертелся догнавший его Тоби, довольный, с высунутым языком. Пёсику казалось, что в кои-то веки человек решил поиграть с ним и побегать в своё удовольствие. Ему дела не было до интриг нечистоплотных магов.

Мысленно похвалив его за расторопность, Магистр, отдавая должное приличиям, трижды требовательно стукнул тростью в дверь. Не дожидаясь ответа, шагнул вперёд.

Сэр Оливер Грэхем, застигнутый в центре кабинета — по которому, очевидно, вышагивал туда-сюда в раздумьях — обернулся. Судя по домашнему халату и небрежно приглаженным, явно не щёткой, а пятернёй, волосам, он не ожидал посетителей. Да и то сказать, для столичных визитёров десять часов утра — слишком рано; в эту пору многие из них ещё почивают. Да и сам граф, по рассказам старика Барри, обычно поднимался с постели не раньше полудня. Лишь в последние несколько дней… Вернее сказать, с той самой ночи, когда некий Виктор Джейкоб так неудачно загремел с крутой лестницы, ведущей на одну из кухонь Букингемского дворца…

Разумеется, Барри ничего не знал о таких деталях. Но ночь, когда его хозяину впервые за долгие годы не приснились кошмары, он хорошо запомнил. Эту и последующие.

Похоже, за несколько ночей без сновидений лорд Грэхем, наконец, выспался. Несмотря на сведённые серьёзно брови, вид у него был почти цветущий: лёгкий здоровый румянец, отсутствие теней под глазами, взгляд не затравленный, как ещё недавно, но твёрдый, уверенный…

Тотчас при виде посетителя сменившийся недоумевающим.

А потом, когда граф понял, кто к нему явился — наполнившийся тихой паникой и какой-то обречённостью.

Тем не менее, справившись с собой, лорд Грэхем заговорил первый.

— Я ждал вас. Впрочем, не думал, что это будете именно вы, мессир, собственной персоной… Даже и не знаю, расценивать ваш личный визит как высочайшую честь либо сразу пустить себе пулю в лоб. Известно, что чем тяжелее проступок, тем могущественнее тот, кто является покарать преступника. Меня же почтил визитом сам Великий Магистр!.. Кажется, я порядком провинился, и нет мне пощады.

Он шутовски-торжественно поклонился.

Уэллс бросил взгляд по сторонам.

Почти ополовиненная бутыль янтарно-коричневой жидкости, водружённая на рабочем столе без всякого пиетета к раскиданным бумагам, недвусмысленно намекнула на причину развязности всегда сдержанного графа. Магистр скептически приподнял бровь.

— Не рановато ли для виски, сэр? Или вы что-то празднуете?

— Освобождение… — выдохнул тот. Завалился в кресло, но, спохватившись, тут же вскочил, переменившись в лице: — Вот дьявол, совершенно забыл о вежливости! Присаживайтесь, Магистр. Даже если вы намерены препроводить меня в Тауэр или в вашу орденскую тюрьму, это не помешает нам перед этим принять по рюмочке. На дорожку, так сказать…

— Сидите! — сурово скомандовал Уэллс, не сходя с места. Сложил пальцы левой руки в замысловатую фигуру, прищёлкнул… Оливер Грэхем плюхнулся назад. И вдруг, внезапно протрезвев, глянул на него с благоговейным ужасом. Потёр виски.

— Прошу извинить за неподобающе поведение, сэр…

Магистр, не торопясь, проследовал через весь кабинет прямо к старинному зеркалу, задвинутому в дальний угол. Заметив его намерение развернуть перевёрнутое зеркало отражающей стороной к себе, граф в панике вскочил и даже замахал руками:

— Не надо, умоляю!

Тоби гавкнул, приподняв верхнюю губу и обнажив клычки и сахарные резцы, небольшие, но внушающие уважение. Опасливо покосившись на него, лорд смиренно присел на краешек кресла, готовый сорваться с места в любую секунду.

— Значит, это оно и есть, — пробормотал Магистр.

Зеркальная поверхность исправно отображала всё, что угодно, даже лорда Грэхема, съёжившегося и, кажется, старавшегося уменьшиться в объёмах; но не самого Магистра.

— Вот так, значит, да? — скептически сказал он.

Воздел руки к потолку. Сноп утреннего света, потянувшись из окна, подполз по полу к зеркальной подставке, на ходу видоизменяясь из прямоугольника, повторяющего форму оконного проёма, в идеальный круг. Вот он аккуратно скользнул под зеркало, вот над его границей вздыбились светящиеся стены; мгновение — и старинный артефакт, известный немногим как «Зеркальная дверь», оказался заключён в световой цилиндр. Сквозь прозрачную светящуюся стену видно было, как его бьёт крупная дрожь, словно человека: даже половицы под ногами у Магистра завибрировали в ответ. Сосредоточившись, тот влил в защитный контур ещё немного силы. Дрожь утихла.

— Вот и всё, — буднично сказал Ричард Уэллс.

Прошествовал к столу, наполнил пустую рюмку, по ходу уронил в неё янтарную крупицу, булькнувшую и мгновенно растворившуюся; протянул графу.

— Для храбрости, лорд Оливер.

Тот принял, не колеблясь, лишь спросил:

— Это яд?

— Ну что вы, право! Я Магистр, но не палач, сэр. Это действительно для храбрости. Нам с вами предстоит тяжёлый разговор; а каяться в собственных грехах всегда нелегко, а иногда и страшно. Говорить будете вы, а я — слушать. Собственно, о большей части происшедшего с вами и мисс Ангеликой я знаю, ещё кое о чём догадываюсь; а от вас намерен, собственно, дождаться объяснения первопричин. И имейте в виду: я лишь немного подстегнул вашу откровенность; а вот начинать вам придётся самому. Даже можете отмолчаться, хоть это не пойдёт вам на пользу. Но ни один эксперт не обнаружит в моих действиях принуждения. Вы меня поняли?

Лорд Оливер молча кивнул. Отвёл глаза.

Помедлив, но так и не дождавшись ответного монолога, Магистр терпеливо продолжил:

— Мне ли, как менталисту, не понять, что вы действительно любите свою падчерицу; что перенесли на неё все свои нерастраченные отцовские чувства! И ваше горе при известии, что вы потеряли её навсегда, а вместо неё теперь поселилась чужая душа, так же искренне. Ваше великодушное решение обустроить в нашем мире незнакомую подселенку, в память о падчерице наделив её всеми благами, на которые вправе была рассчитывать сама мисс Ангелика, не может не вызывать уважения. Но что, если Ангелика Оулдридж всё-таки вернётся? Что, если в это тело возвратится именно её душа? Долго ли она в нём проживёт?

Если при словах о возможном возвращении Ангелики граф задрожал от волнения, то последняя фраза Магистра заставила его содрогнуться:

— О чём вы, мессир? Да я… я не позволю и волоску с её головы упасть!

Уэллс сурово навис над ним.

— Так же, как ранее не позволяли? Не лгите самому себе, сэр Оливер, вы понимаете, о чём я говорю! Живя с вами под одной крышей, эта девочка несколько лет подряд медленно сходила с ума от страха. Так-то вы её защищали!

Щёки сэра Оливера побелели. Он судорожно вздохнул, вжался с кресло. Закрыл лицо руками.

— Не бойтесь правды: Он вас не услышит, — отчётливо сказал Магистр. — Зеркальная дверь заблокирована. Она слепа и глуха, и подчиняется только мне, отныне и навеки. Ничего не бойтесь. Говорите.

И добавил уже мягче:

— От вашей откровенности зависит не только ваша жизнь, но и жизнь леди Ангелики, её безопасность, возможное будущее и, я надеюсь, доброе к вам отношение. Она очень чуткая девушка; поняв, что вы, собственно, как и она — жертва злого гения, она вас простит.

Граф отнял ладони от лица. Взглянул с надеждой.

— Думаете, у меня есть шанс оправдаться в её глазах? Столько лет она видела во мне чудовище, а я… не мог её переубедить. Иначе погубил бы.

— Догадываюсь.

Магистр неторопливо опустился в кресло напротив. У его ног пристроился воинственный Тоби. От волн скрытого напряжения, исходящего от хозяина, шёрстка на собачьей спине топорщилась. И ещё — маленькому фамильяру ужасно не нравилась та светящаяся штука в углу. Очень хотелось её облаять. Но он терпел.

— Итак, я вас слушаю, — сказал хозяин. Машинально погладил Тоби, успокаивая. Как это обычно бывает, воздействие хозяина было очень сильным: даже тот, к кому он обращался, вдруг перестал пахнуть страхом, глубоко вздохнул и заговорил, спокойно, обстоятельно.

— Сейчас мало кто об этом помнит, разве что немногие ровесники моих покойных родителей да один-два моих друга детства. Последние, впрочем, далеко отсюда; один в Вест-Индии, другой в России, причём давно, и мы с ними не общаемся. Подозреваю, что именно это обстоятельство спасло моим бывшим друзьям жизни. Тео не желает, чтобы его хоть кто-то вспоминал, кроме меня…

Он помолчал. И пояснил, словно извиняясь:

— Тео — это мой старший брат, Патрик Теодор Грэхем. Он очень не любил своё первое имя, презирал, как и всё ирландское, поэтому все мы в кругу семьи называли его Тео. Когда он умер, ему было тринадцать, а мне — одиннадцать с половиной.