Пробуждение с первыми касаниями солнца будто влило в меня свежую волну надежды и решимости. Городской гомон, словно неугомонный рой пчел, не давал долго нежиться в кровати. После скорого, но сытного завтрака, которым радушно угостил хозяин постоялого двора, я двинулась на ярмарку. Калейдоскоп лиц, пестрые навесы лавок, ломящихся от товаров, манящие ароматы жареного мяса, кружившие голову, словно крепкое вино, и сладких пышек — все это создавало непередаваемую атмосферу ярмарочной жизни.
Начала я в самом сердце толпы, словно пыталась пробиться сквозь густой лес, ища ответы у торговцев и случайных прохожих. Многие вскидывали брови с удивлением, услышав мои вопросы о рабочей силе, некоторые, сочувственно покачивая головами, узнавали про мою «особенную» ферму. Тяжелая тень суеверий словно неотступно следовала за мной, даже здесь, среди незнакомых каменных улиц. Но я не сдавалась, продолжая расспрашивать каждого встречного. Наконец, у одного из торговцев овощами, пожилого мужчины с лукавыми глазами и морщинистым лицом, похожим на печеное яблоко, мне удалось раздобыть зацепку.
— Артель, говорите? — протянул он, почесывая свой седой подбородок, будто выискивая ответ в густой щетине. — Кажется, есть тут одна такая. Ребята крепкие, говорят, рукастые. Голодранцы, конечно, но работяги знатные. Сам видел, как бревна таскали, словно перышки. Найдите лавку с инструментами, что возле фонтана, часто их там вижу.
Найти указанную лавку не составило труда. Возле нее действительно стояла группа мужчин, одетых просто, даже скромно, но их одежда выдавала прочность и практичность — явно не для праздного времяпрепровождения. Обветренные, загорелые лица, испещренные морщинами, говорили о тяжелом труде под палящим солнцем. Я подошла к ним, стараясь сохранять уверенность, но сердце тревожно стучало в груди, словно пойманная в клетку птица.
— Здравствуйте, — обратилась я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. — Я слышала, что ваша артель ищет работу. Мне нужны работники для фермы.
Мужчины обменялись взглядами, словно передавая друг другу немой вопрос. Затем из их рядов выступил один — самый крупный и статный, с густой черной бородой, в которой уже пробивалась седина, и ужасным шрамом, пересекающим половину лица. Шрам этот, словно зигзаг молнии, придавал его облику особую суровость, но в глубине его глаз я заметила что-то иное — то ли усталость, то ли… плохо скрываемый интерес?
— Верно, — ответил он, его голос был низким, немного хриплым, словно загрубевшим от криков и ветра. — Мы ищем работу. Но слышали мы о вашей… необычной ферме. Про корову-предсказательницу. Молва, знаете ли, быстро разносится.
Я устало вздохнула. Снова это суеверие. Неужели мне не удастся от него избавиться?
— Да, у меня есть корова, которая умеет говорить, — признала я, стараясь говорить прямо и честно. — Но она не злая. Она мудрая и справедливая. И я смею уверить вас, не имеет дурных намерений. Все, что ею движет — это забота. Я предлагаю достойные условия, честную оплату и заботу о своих работниках. Никто не будет в обиде.
Мужчина со шрамом молчал, изучающе рассматривая меня, словно пытаясь прочесть мои мысли. Казалось, он взвешивает каждое мое слово, сопоставляя его с тем, что слышал. Затем, неожиданно, его губы дрогнули в странной улыбке, от которой по спине пробежали мурашки. Улыбка эта почему-то показалась мне еще более жуткой и устрашающей, чем сам шрам. Но было в ней что-то… заинтересованное.
— Что ж, — произнес он, его голос теперь звучал чуть мягче. — Мне нравится ваша храбрость. И ваша корова меня не пугает. Даже напротив… любопытно взглянуть на такое чудо. Мы согласны работать на вас. Обсудим условия? Что вы предлагаете? — в его голосе слышалось неприкрытое желание начать работу, как можно скорее. Словно он ждал только моего сигнала.
Его слова прозвучали как долгожданный глоток свежего воздуха. Я не могла поверить в свою удачу. Быстро обсудив условия — оплату, проживание на ферме, питание — я заметила, что глава артели, назвавшийся Ярисом, почти не торговался и не задавал лишних вопросов. Он то и дело поглядывал по сторонам, и казалось, что он давно ждал моего предложения, словно все было предрешено заранее. Что-то в его взгляде, в этой странной, недоброй улыбке, начало вызывать у меня смутное беспокойство. Наверное, мне просто показалось… Или нет?
Окрыленная внезапным успехом, я с удвоенной энергией принялась за необходимые покупки. Список получился длинным: хорошие инструменты для работы в поле, прочная кухонная утварь, способная выдержать приготовление пищи для целой артели рабочих, простые, но добротные ткани для постельного белья. Выбрав необходимое, я расплатилась, а все покупки уложили на телегу, в которой находились вещи рабочих. Ярис назначил начало работ через два дня, поэтому нужно было подготовить все как следует, закупить все необходимое за это время и быть готовой ехать вместе с ними на ферму. Времени оставалось немного.
Раз представилась возможность побывать в городе, я решила воспользоваться ею по полной. Купить не только самое необходимое для восстановления фермы, но и для себя любимой, а то деньги вроде появились, а я ходила в обносках, которые нашла в старом сундуке, что остался от прежних владельцев фермы.
Проходя мимо одной из лавок, я заметила странный аппарат, привлекший мое внимание. Он был выполнен из полированной меди и блестящего стекла, с множеством тонких трубок, рычагов и блестящих деталей. По виду он напоминал… доильный аппарат, но только гораздо более сложный и, казалось, совершенный. Словно диковинный механизм из сказочных историй о волшебниках. Хотя я все забываю где нахожусь, здесь же и в самом деле есть волшебники.
— Что это такое? — поинтересовалась я у продавца, толстого мужчины с лоснящимся лицом, и щеками, напоминающими начищенные яблоки. Он был разодет в богатый камзол, и блеск золотых колец на его толстых пальцах, ослепил меня.
— Диковинка заморская, — с жаром воскликнул тот, потирая руки, словно предвкушая выгодную сделку. — Доильный агрегат нового поколения. Собран мастерами, что императора обслуживают, не иначе. Сам доит, сам молоко фильтрует, сам по бутылкам разливает. Работает как самые точные часы. Идеальное приспособление для современной хозяйки. Правда, стоит он соответственно… дорого.
Я засомневалась. С одной стороны, такой аппарат значительно облегчил бы труд, мне бы не пришлось нанимать дополнительных доярок, что позволило бы сэкономить немало золота… Но с другой стороны — цена диковины казалась непомерно высокой, а я уже потратила значительную часть золота.
— Позвольте мне немного подумать, — сказала я сдержанно, стараясь не выказывать излишней заинтересованности, и отошла в сторону, чтобы обдумать предложение.
Сделав вид, что теряю интерес к диковинному аппарату, отошла я к соседнему лотку. Там, под навесом из грубой ткани, чего только не было: мотыги ржавые, серпы щербатые, вилы с погнутыми зубьями — настоящий музей сельскохозяйственной рухляди. Изображаю, будто прицениваюсь к лопате, ковыряю ей землю, качаю головой, мол, не годится. Сама же ухом ловлю каждое движение толстяка. Вижу — заерзал, как червяк на крючке. Ох, и понимаю я его! Товар-то у него редкий, штучный, не каждый день такая простушка, как я, мимо проходит, да еще и с денежкой. А у меня глаз-алмаз, наметан на всякие дефекты. Заметила я, как потемнела медная трубка, словно ржа проступила сквозь полировку. И стекло мутное, с паутинкой микротрещин внутри, еле заметных глазу. Держусь я, держусь, но хочется поскорее вернуться и сразить его наповал своим зорким глазом.
Наконец, с видом глубокого разочарования вздыхаю:
— Эх, видать, не судьба мне с новой лопатой быть. Разорюсь я на вашем товаре, а мне еще и телегу дров купить надо.
И медленно так поворачиваюсь, будто собралась уходить. А в самой душе пляшет чертенок, предвкушая скорую победу.
— Постойте, госпожа, — слышу я запыхавшийся голос толстяка. Сразу видно, что жадность пересилила гордость. — Может, всё-таки договоримся? Что вы готовы предложить?
Делаю вид, будто удивлена его настойчивостью, развожу руками:
— Да что я могу предложить? У меня сейчас каждая медная монетка на счету. Мне ферму поднимать надо, а не на заморские диковинки бешеные деньги тратить.
— Ну, может, хотя бы взглянете на аппарат еще раз? — продолжает он уговаривать, и в голосе уже слышится отчаяние.
Подхожу я снова к этому чуду техники, обхожу вокруг, как лиса вокруг журавля, цокаю языком.
— Красивая игрушка, конечно, — говорю небрежно, рассматривая его с видом пресыщенного вельможи. — Но боюсь, аппарат не для меня. Слишком уж сложный, да и… что-то мне в нем не нравится.
И тут, будто невзначай, тычу пальцем прямо на ту самую потемневшую трубку.
— Вот, смотрите, — говорю, делая строгое лицо. — Здесь медь окислилась, будто ржа изнутри вылезла. А тут стекло какое-то мутное, словно трещинка внутри. Вы мне брак за полную цену предлагаете, почтенный?
Лицо толстяка наливается багровым цветом, будто переспелое яблоко. Глазки забегали, как мыши по амбару. Затараторил, оправдываясь:
— Да это все ерунда, госпожа, пустяки. Медь, знаете ли, материал капризный, а стекло… да это просто пыль. На работу аппарата совершенно не влияет. Работает как часы.
— Не влияет? — усмехаюсь я, приподнимая бровь. — Ну, раз так, то и цена должна быть соответствующая. Я бы, конечно, очень хотела эту штуковину, но столько золота платить за брак — это уж увольте.
Вижу, как он мелкими шажками переминается с ноги на ногу, словно танцует на углях. Видно, что не хочет уступать, но и упустить меня боится. Торг — это ведь как игра: кто первый дрогнет, тот и проиграл.
— Ладно, — говорю я, разворачиваюсь и делаю вид, что окончательно решила уйти. — Пусть стоит, дожидается своего богатого покупателя, который не заметит этой маленькой неприятности. А я пойду, поищу что-нибудь попроще.
И тут он сдается, как перезрелый плод падает с ветки.
— Госпожа, постойте. Эх, будь, что будет. Хорошо, я готов уступить. Сколько вы дадите?
Останавливаюсь, изображаю мучительные раздумья, прикусываю губу. Мол, тяжело мне решение дается.
— Ну-у… учитывая брак, плюс к тому, что мне потом еще мастеров искать, чтобы все это дело починить… Я могу предложить… — Замолкаю, будто жду бури, — … половину от вашей изначальной цены. Меньше просто не могу себе позволить.
У толстяка глаза чуть из орбит не выскочили, рот приоткрылся, как у пойманной рыбы.
— Половину⁈ Да вы что, смеетесь надо мной⁈ Это же чистый убыток. Я же в накладе останусь.
— А вы мне что предлагаете? — парирую я с невинным видом. — Брак за полную цену продать и нажиться на моей неграмотности? Так не пойдет. Каждый уважающий себя торговец должен знать, что продает, и не обманывать честных людей.
Долго он еще ходил вокруг меня, как голодный волк вокруг овцы, уговаривал, причитал, пытался убедить, что этот «незначительный» брак никак не повлияет на волшебные свойства аппарата. Но я стояла на своем, как кремень. Знала, что рано или поздно он сдастся.
В конце концов, выдохнул с обреченностью в голосе:
— Ладно, будь по-вашему. Только, ради всех богов, чтобы я больше никогда вас здесь не видел. И да поможет вам эта проклятая машина.
Вот так, ловко и хитро, сторговала я этот заморский доильный аппарат за полцены. Гордая собой, я убрала доильный аппарат в заплечную сумку и отправилась на постоялый двор. Считаю день сегодня прошел очень хорошо. Я и артель рабочих нашла и доильным аппаратом разжилась.