Полное ведро неприятностей, или молочная ферма попаданки (СИ)

Глава 4

Первые лучи солнца, настойчивые, но слабые, словно робкие гости, пробились сквозь бреши в покосившихся ставнях, окрашивая комнату в мутный, сероватый оттенок. Это был свет не надежды, а скорее суровой констатации факта — наступило утро, а вместе с ним и необходимость столкнуться с реальностью. Я резко села в кровати, словно кто-то дернул за веревочку, на миг потерявшись в густом тумане проснувшегося сознания. В голове еще бродили обрывки сна, странные, тревожные видения с говорящими коровами, которые пророчили то ли благоденствие, то ли неминуемую гибель. Предсказания растворились, оставив после себя лишь неприятный привкус тяжести, осознание, что все это — не просто кошмар, который развеется с первыми лучами солнца. Ферма. Говорящая корова… Боже, да что за бред? Старик Степан, ворчливый, угрюмый, будто вылепленный из самой земли. Все это — не дурацкий сон, не плод разыгравшегося воображения, а самая что ни на есть жестокая и нелепая правда. Моя новая жизнь.

В груди заворочалось что-то неприятное, клубок тоски и разочарования. Тяжело вздохнув, я спустила ноги на пол. Холод, пронизывающий, ледяной, словно приветствие от забытых предков, заставил вздрогнуть. Ноги коснулись холодного, скрипучего пола, доски которого стонали под каждым движением, словно жаловались на свою нелегкую судьбу. Поднявшись, я пробежалась взглядом по убогой обстановке. Обшарпанные стены, покрытые какими-то пятнами, словно карта древнего мира. Комод, видавший виды, с облупившейся краской и потемневшими от времени ручками, казался ровесником мамонта. Зеркало… О, это отдельная песнь. Мутное, словно затянутое пеленой забытья, оно отражало лишь бледную тень меня самой, и ту — в искаженном, неприятном виде. Смотреть в него лишний раз не хотелось. Я почувствовала, как поднимается волна отчаяния, удушающая, липкая, словно болото. Но нельзя. Нельзя поддаваться. Это будет поражением, признанием своей слабости. Соберись, тряпка. Нужно что-то делать. Медлить нельзя. Каждая минута промедления — это упущенная возможность, еще один гвоздь в крышку моего новоиспеченного гроба под названием «фермерская жизнь».

На трехногом табурете лежала рубаха. Видимо это Степан впечатлился моим вчерашним внешним видом. Я надела рубаху, которая кололась и от нее хотелось почесаться, и поежилась от холода. Натянув свои брюки и увидев кувшин и таз, умылась, чтобы хоть немного приободриться. Лучше не стало и я вышла на улицу.

Утренний воздух обрушился на меня, резкий и бодрящий, словно ледяной душ. Свежий, прохладный, он нес в себе терпкий запах земли, свежескошенной травы и… навоза. Да, куда ж без него. Буренка, та самая, говорящая, ждала меня возле сарая. Стояла, флегматично пережевывая жвачку и поглядывая на меня своими огромными карими глазами. Рядом возился Степан, как всегда, что-то ворча себе под нос, словно заклинание отгоняющее добрых духов. Он был похож на лешего, вышедшего из леса — корявый, сухой, с косматой бородой и взглядом исподлобья.

— О, явилась, — процедил он сквозь зубы, бросив на меня косой взгляд, полный презрения и нескрываемого злорадства. — А я уж думал, что городские барышни так рано не встают.

Я проигнорировала колкость. Сейчас не время для перепалок, не до выяснения отношений. Нужно работать. Только работа может отвлечь от навязчивых мыслей, только полезное дело может дать хоть какую-то надежду на будущее.

— Покажите, что нужно делать, — сказала я, стараясь говорить спокойно и уверенно. Эта ферма, с полностью ручным трудом разительно отличалась от той механизированной, что была у меня в свое время. Ладно,видимо стоит позабыть о той своей ферме, и смирится, что здесь такого никогда не будет.

Степан, с явной неохотой, кивнул на ведро и присел на маленький одноногий стул для дойки. Движения у него были отработанными, механическими, но неаккуратными. Чувствовалось, что он делает это уже много лет, но без всякой любви и старания. Молоко, казалось, лилось куда попало — на пол, на стены, даже ему в лицо. Буренка стоически терпела это кощунство.

— Так нельзя, — заметила я, вытирая платком забрызганную щеку. — Нужно быть аккуратнее. И чище. Это же для еды.

Он лишь фыркнул в ответ, отвернувшись и сплюнув под ноги. — Больно надо… Ты еще корову доить не умеешь, а туда же, учить вздумала.

Но я настаивала. Объясняла, показывала, как нужно правильно держать вымя, как направлять струю молока, чтобы не проливалось мимо. И, к моему удивлению, старик, хоть и с ворчанием, брюзжа и бурча, начал прислушиваться к моим советам. Видимо, даже у самого закоренелого ворчуна срабатывает инстинкт самосохранения, и он понимает, что с хорошим помощником работать все-таки легче. К концу дойки у него уже довольно неплохо получалось. Мои же руки, правда, устали неимоверно, ныли, словно их выкручивали. Но зато в ведре плескалось душистое, парное молоко. Целое ведро.

— Столько накопилось… — пробормотала я, оглядывая заполненные до краев подойники. — А куда это все? Что вы с ним делаете?

— Да что с ним делать, — пожал плечами Степан, махнув рукой в сторону кустов. — Выливаем. Кому оно тут нужно? В деревне своей коровы у каждого, а в город возить — не на чем, да и себе дороже. К тому же, оно быстро киснет.

Мое сердце сжалось от этой бессмысленной расточительности. Нельзя так. Нельзя позволить этому добру пропадать. Это же настоящее кощунство.

— Это безумие, — воскликнула я, не в силах сдержать возмущения. — Из молока можно делать масло, сыр, творог… Много чего. Нужно что-то придумать. Нельзя просто так выливать.

В этот момент во мне вспыхнул тот самый огонь, который заставил меня в свое время заняться фермерством. Азарт, огонь решимости, желание изменить, улучшить, привести все в божеский вид. Желание доказать себе и всем остальным, что я чего-то стою.

— Сначала нужно осмотреть все владения, — заявила я, сбрасывая с себя остатки сна и усталости. — Оценить масштаб бедствия. Потом решим, что делать с молоком. И вообще, нужно составить план действий. Без плана тут делать нечего.

Оставив Степана возиться с коровами, я отправилась осматривать ферму. Поначалу я даже не подозревала, насколько все плохо. Но чем дальше я шла, тем больше понимала, что передо мной не просто разруха, а самая настоящая, полномасштабная катастрофа. Поля, когда-то плодородные, сейчас заросли бурьяном и сорняками, выше человеческого роста. Сад одичал, деревья стояли, скрюченные, словно старые калеки, заросшие мхом и лишайником. Заброшенные постройки зияли пустыми глазницами окон, словно беззубый рот. Крыши прогнили, грозя в любой момент обрушиться. Заборы покосились, словно пьяные, и держались, кажется, только на честном слове. Инструменты валялись в грязи, сломанные и ржавые, покрытые слоем пыли и грязи. Все дышало запустением, унынием и безнадежностью. Казалось, что здесь давным-давно умерло все живое.

Осмотрев фермерский дом, я не почувствовала ничего, кроме глубокого разочарования. Старенький, обветшалый, он требовал не просто ремонта, а полной перестройки. Обшарпанные стены, покосившиеся полы, плесень по углам, источающая затхлый запах сырости. В полумраке царила гнетущая атмосфера заброшенности. Мебель старая, сломанная, покрытая толстым слоем пыли. Казалось, что здесь никто не жил уже много лет.

Внутри дома царил хаос, а запустение бросалось в глаза. Старая печь, когда-то согревающая дом, сейчас требовала немедленной починки. Отсыревшие стены покрылись густой плесенью, а запах старости и тлена пропитал каждый уголок этого проклятого места.

Несмотря на усталость, и даже отчаяние, я зашла в дом, вооружилась тряпками и старым ведром, чтобы привести его в порядок, отмыла, выскребла и вычистила все, что только было возможно. Конечно, до идеала было еще очень далеко, но хоть какой-то порядок внести удалось.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные и золотистые тона, когда я закончила обход. В голове шумело от усталости, ноги гудели, а спина ныла. Но в душе появилось какое-то странное, противоречивое чувство — смесь ужаса от масштабов разрухи и воодушевления от предстоящей работы. Как будто передо мной стояла не непосильная задача, а увлекательный квест.

На обратном пути, к покосившимся воротам фермы, за которыми начиналась узкая проселочная дорога, мне повстречались первые местные жители. Невысокий, коренастый мужчина с сильными руками и закопченным лицом — явно кузнец. Мускулы перекатывались на руках, словно камни, а взгляд был тяжелым и оценивающим. И худенькая женщина с копной рыжих волос, заплетенных в толстую косу, и лукошком, полным трав — скорее всего, местная травница. Она казалась старше кузнеца, хотя, возможно, это только из-за морщинок, которые густой сетью покрывали ее лицо. Глаза у нее были проницательные, зеленые, словно два изумруда, и смотрели прямо в душу. Они остановились, рассматривая меня с откровенным подозрением, словно оценивая, насколько я опасна для их маленького мирка.

— Новенькая, что ли? — хмуро спросил кузнец, смерив меня оценивающим взглядом с головы до ног. В его голосе звучало не дружелюбие, а скорее вызов. Явно я не первая, кто появлялись на этой ферме и не справившись сбегали. Вот тебе и наследство. Не удивлюсь, что попала в какую-то аферу, которую провернул местный маг-нотариус, преследующий свои интересы.

— А чего ей тут делать? — скривилась травница, презрительно поджав губы. — Разве что, еще больше бед накликать. И так места тут проклятые.

Я сглотнула ком в горле, стараясь не показывать своего волнения. Нужно было произвести хорошее впечатление. От этих людей зависело многое. Без их помощи мне здесь не выжить.

— Я — Алина, — представилась я, стараясь говорить дружелюбно и открыто. — Новая хозяйка фермы. Хочу наладить здесь жизнь.

— Хозяйка? — усмехнулся кузнец, скептически приподняв бровь. — Да тут и налаживать-то нечего. Все давно сгнило. Заброшенное место.

— Не говори так, Кузьма, — одернула его травница, бросив на него недовольный взгляд. — Может, у девки и получится чего. Место тут заколдованное. Не каждому дается. Кто знает, может, она и сможет снять проклятье.

Я почувствовала, как на меня, словно рентгеном, ощупывают зеленые глаза травницы. В ее взгляде читалось одновременно и любопытство, и предостережение. Она словно видела меня насквозь, знала все мои мысли и намерения.

— Что ж, — сказала я, стараясь держаться как можно увереннее, хотя внутри все дрожало от страха и неуверенности. — Посмотрим. Я не боюсь трудностей. И мне понадобится ваша помощь. Без вас мне здесь не справиться.

Они переглянулись. В их глазах я прочитала лишь скепсис и сомнение. Но, кажется, где-то в глубине, под толстым слоем недоверия, все же мелькнула какая-то искра надежды.

— И чего тебе от нас надобно? — усмехнулся кузнец, которого кажется зовут Кузьма.

— Здесь есть много мужской работы, — я кивнула в сторону фермы. — Где-то что-то поправить, где-то что-то отремонтировать, а где-то и снести вовсе. Да и коров надо ветеринару показать, где у вас здесь в округе ветеринар?

— Ветра… кто? — удивилась травница.

— Лекарь для коров, — нахмурилась понимая, что современное слово «ветеринар», скорее всего этим людям незнакомо.

— Дак я могу глянуть, — кивнула женщина. — А отдельных коровьих лекарей у нас отродясь не водилось. Коли чего с животиной приключится, я травку заварю, примочку сделаю, заговор шепну. И все как рукой снимет!

Тут из-за моей спины донеслось громкое, отчетливо недовольное мычание, эхом разнесшееся по территории фермы. «О, нет, только не сейчас,» — пронеслось у меня в голове. Кажется, моя «особенная» порода в лице коровы Буренки не собиралась молчаливо наблюдать за происходящим.

— Да уж, поможешь ты, — проворчала Буренка, высунув свою оранжево-белую морду из-за кустов. Ее взгляд был полон укора и презрения. — Как глянешь, так три дня потом лежу, мучаюсь. Твои примочки мне, как мертвому припарка. От них скорее на тот свет отправишься, чем от болячек. Ты бы лучше свои травы на мух перевела, от них хоть толк был бы, а мне только живот крутит.

Я вздрогнула. Кажется, Буренка сегодня особенно красноречива. Травница, услышав голос моей коровы, сначала немного оторопела. Ее лицо, испещренное сетью морщинок, на мгновение застыло в немом удивлении. Поджала тонкие губы в ниточку, но сразу же выпрямилась, вскинула подбородок, стараясь сохранить подобие достоинства. Но я-то видела, как предательски порозовели ее щеки, как дрогнули руки, сжимающие лукошко. Кажется, даже видавшая всякое травница не ожидала такого поворота событий и хамства от коровы.

Я же, на грани нервного срыва, мысленно проклинала все, что привело меня в эту забытую богом ферму. «Ну вот, началось», — обреченно подумала я, закатив глаза. — "Теперь нужно как-то выкручиваться из этой неловкой ситуации, чтобы не отпугнуть единственных людей, которые как-то согласились мне помочь и корове рот закрыть.'

— Это… — начала я, запинаясь, чувствуя, как горят щеки от смущения. — У меня просто корова такая… эээ… разговорчивая. Порода особенная. Очень редкая… голландская. С повышенным уровнем интеллекта.

Я говорила это, и мне хотелось провалиться сквозь землю. В голове билась одна мысль: «Ну, Алина, ты и попала. Завтра тебя будут показывать за деньги на местной ярмарке, как диковинную зверушку».

Кузьма, кажется, перестал дышать. Он стоял неподвижно, уставившись на Буренку с открытым ртом, словно увидел самого лешего, вылезшего из ближайшего болота. Его широкое, обветренное лицо побелело, словно присыпанное мукой, а глаза округлились от ужаса. Неужели они до этого не имели «счастья» общаться с Буренкой?

— Говорящая корова? — прошептал он, перекрестившись дрожащей рукой. — Да не может быть. А я еще не верил нашим мужика, которые говорили что на ферме творится нечистое. Это… это ж колдовство, — его голос сорвался на визг, и он сделал шаг назад, словно боясь, что Буренка сейчас заговорит с ним лично.

Я то думала местные все в курсе Буренки, но оказывается для кого-то ее болтливость все же в новинку. Неужели Степан заставлял ее помалкивать, чтоб окончательно народ не распугать.

— Колдовство, колдовство, — огрызнулась Буренка, закатив свои огромные карие глаза. — Сами вы колдовство. Нормальная я корова, просто немного умнее остальных. И вообще, у меня резь в боку. Лечить надо, а не обзываться. А если колдовство, то почему до сих пор здесь торчу, а не обитаю в королевском замке и не ем клубнику на завтрак?

Я поняла, что ситуация окончательно вышла из-под контроля и стремительно катится в пропасть. Нужно срочно что-то предпринять, пока Кузьма не начал пытаться изгнать темную магию из меня и Буренки одновременно, взывая к властям или кто у них тут за порядок отвечает, требуя чтобы нас сожгли на костре, чтобы избавить окрестности от нечисти.

— Ладно, Кузьма, — сказала я, стараясь говорить как можно более спокойно и убедительно-фальшиво. Внутри все кипело от тревоги и желания поскорее сбежать отсюда куда глаза глядят. — Не обращай внимания. Просто у нас тут своя специфика… фермерская. А вы, — я повернулась к травнице, пытаясь сохранить остатки самообладания, — действительно можете посмотреть коров? А то я в этом совсем не разбираюсь, — прикидываюсь дурочкой с переулочка, совершенно беззаботной. — И хотелось бы узнать, какие травы тут у вас растут, какие полезные, какие — не очень.

Травница, похоже, немного пришла в себя после встречи с говорящей коровой. Она кивнула, немного помедлив, словно взвешивая все «за» и «против». Ее зеленые глаза, проницательные и уверенные, сейчас немного растерянно бегали по сторонам.

— Могу посмотреть, — неуверенно сказала она, — травы тоже покажу. Да только… — она запнулась, покосившись на Буренку с явным опасением, — боюсь, с твоей коровой мне лучше не связываться. Уж больно она… языкастая.

— Да ладно, — усмехнулась я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Не бойтесь. Буренка вредная, но отходчивая. Совершенно беззлобное создание, — пытаюсь убедить я женщину в том, в чем и сама-то не уверена.

Буренка, услышав эти слова, довольно замычала, а у меня в голове созрел безумный план. Если эти люди так боятся магии и необычного, то нужно использовать это в своих интересах. А говорящая корова, кажется, станет моим главным, пусть и немного безумным, козырем в этой непростой игре под названием «фермерская жизнь».

— Ну что, поможете? — спросила я, с надеждой глядя на Кузьму и травницу, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности и оптимизма. В душе же царил хаос и паника.

Кузьма все еще косился на Буренку, но в его глазах уже появилось что-то похожее на любопытство, смешанное со страхом и недоверием. Травница же задумчиво почесала подбородок, словно решая сложную математическую задачу.

— Посмотрим, — сказала она, вздохнув. — Посмотрим. Место тут и вправду заколдованное. Говорили мне, дуре старой, не соваться сюда. Может, и правда, девка справится. А если и нет, то хоть посмотрим, во что она вляпается. Давно тут такого развлечения не было.

Кузьма хмыкнул в знак согласия.

— Ладно, — сказал он, — помогу. Только ты это… с коровой своей поосторожнее. А то, чего доброго, она меня с ума сведет или проклятье какое нашлет, а мне ещё железо ковать надо.

Я улыбнулась, чувствуя, как нарастает надежда. Кажется, лед тронулся, господа присяжные заседатели, или как там говорил Остап Бендер. Главное теперь никого не спугнуть.