Полет Птитса

Глава 5

Приказ генерала

Следующим утром после обращения Пандорина к 11-А классу Карл стоял с родителями на крыше своего дома. Мать тепло и ласково обняла его, уткнувшись лицом в его грудь.

— В-верь в Императора, и Он тебя з-з-защитит, — сказала она.

Её голос дрожал, будто она не верила своим словам. Из священных походов во имя Императора мало кто возвращался живым, и все знали это. Более того, ходили слухи, что атаку возглавлял не кто иной, как Хонориус Хонорик — генерал, известный своими победами за счёт чудовищных потерь. Такие победы называли пирровыми — наверное, в честь какого-то полководца Древней Земли.

— Да, мама, — обречённо ответил Карл, тоже не веря ни ей, ни себе, — я знаю.

Лицо папы оставалось серьёзным и невозмутимым. Он всматривался куда-то вдаль, в покрытые дымкой стены небоскрёбов и потоки флаеров.

— Пока, сын, — сухо сказал папа, переведя взгляд на Карла, — удачи.

Птитс-старший пожал Птитсу-младшему руку, и тот сдержанно улыбнулся. Мама уверяла, что отец заботился и беспокоился о своём сыне. Но эта забота была в основном материальной, а чувства свои папа проявлял редко — обычно это случалось, когда он был чем-то недоволен. Поэтому Карл не мог получить от него видимую поддержку в сложные периоды и моменты жизни — такие, как этот.

К крыше дома подлетел жёлтый маршрутный флаер. Мама крепко обняла Карла на прощание, и он взял рюкзак и сел в летающий автомобиль. Вытянутое, похожее на пулю транспортное средство умчалось в знакомом направлении. Птитс понимал, что с высокой вероятностью это будет путешествие в один конец. Он махал рукой родителям из окна флаера и думал, что вполне может видеть их в последний раз.

На стоянке у школы и воинской части собрались провожать Карла его подруги — Императрина, Соня и Ира. Они слёзно выразили своё сожаление, хотя он прекрасно помнил их давнее злорадство по поводу того, что женщин не призывают в армию. Прилетевший следом Борис лучше понимал своего товарища по несчастью. И его не миновал призыв, но наверняка их всех распределят по разным ротам, и искать друг друга будет бесполезно. Вместе с другом Птитс растерянно стоял у ворот воинской части, пока они не открылись, и будущих рекрутов не пустили внутрь.

Там всех призывников обследовала медицинская комиссия. Когда Карл ходил полуголым от одного врача к другому, у него появился лучик надежды. Вдруг юношу не возьмут на Антею по состоянию здоровья, которым он никогда не отличался?

— Птиц? — после обследования спросила его пухлая женщина в мундире, которая сообщала результаты проверки. Своим обвисшим, обрюзгшим лицом она напоминала гигантскую жабу с Перали.

— Птитс, — поправил её Карл, увидев неправильную запись своей фамилии в её информационном планшете, — не через «це», а через «тэ-эс».

Он не любил свою фамилию. Она была какой-то нелепой и вызывала множество лишних расспросов. А на общеимперском она звучала вообще смешно.

— P-tits? (П-титс?) — смущённо переспросила Карла Шери, когда только знакомилась с новым для нее классом, — sorry, is that your last name? (Прошу прощения, это твоя фамилия?)

— Yes, my name is Carl Alexander Ptits. (Да, меня зовут Карл Александрович Птитс)

Мальчишки тогда прыснули от смеха. Они плохо знали имперский всеобщий, но всегда были падки на пошлые шуточки.

— Годен — для солдата сойдёт, — в настоящем вынесла вердикт суровая женщина-жаба и поставила галочку в планшете напротив исправленной фамилии.

«От судьбы не уйдешь», — пессимистически заключил Птитс и пошёл вслед за другими призывниками. Его побрили почти наголо, выдали комплект военной формы и снаряжения, и в Имперской Армии одним бойцом стало больше.

Месяц спустя Карл Птитс вместе с десятью тысячами других солдат 28-го Великородинского полка Имперской Армии летел в трюме боевого мановара «Святой Александр». Это километровое чудовище из омнистали летело сквозь гиперпространство в сторону мятежной Антеи. Ждать было нельзя — планету поразило восстание, и теперь она пребывала под властью предателей Империи и человечества. Ходили слухи, что законно назначенный Сенатом губернатор планеты вместе с другими представителями власти улетел на Великородину, не сумев оказать бунтовщикам достойное сопротивление, и после этого Раков решил действовать быстро и жёстко, чтобы скверная зараза восстания не распространилась на другие системы.

К сожалению, Карл видел «Святого Александра» снаружи только на базе Военно-Космического Флота на Петре, куда призывников доставили сразу же после трёх недель тренировок. Тогда гигантские трапы корабля были спущены, и роты солдат под присмотром офицеров строем поднимались на борт. Теперь же Карл мог только представить, как выглядел «Святой Александр» в космосе. Этот корабль был мановаром — одним из самых величественных звездолётов, когда-либо построенных человечеством, настоящим олицетворением силы и могущества Империи Людей, которая по данному Богом-Императором праву властвовала над Галактикой. Эти омнистальные левиафаны уступали в размерах и мощности лишь космическим станциям и орбитальным платформам. Судя по снимкам, вытянутый и широкий нос «Святого Александра» венчала огромная позолоченная орлиная голова, которая переливалась в лучах звёздного света. За ней выступало сдвоенное тяжёлое орудие, установленное на поворотной башне. Борта мановара ощетинились тремя рядами стандартных пушек. С таким вооружением «Святой Александр» мог превратить вражеский флот в груду космического мусора и отправить его команду в вечное плавание в невесомости. Трюмы, находящиеся под пушками, были заполнены солдатами, которые должны были высадиться на поверхность планеты на тартанах — небольших транспортных челноках, используемых на всех кораблях Империи. Два гиперпространственных двигателя с гигантскими соплами и множество небольших вспомогательных ускорителей приводили мановар в движение. Поднимающийся над всем корпусом капитанский мостик «Святого Александра» резко контрастировал с остальным кораблём. Он был построен в том же стиле, что и имперские храмы на Великородине — имитация белоснежного камня, закруглённые окна с резными решётками. Над зелёными крышами поднимались золотые купола-луковицы, увенчанные буквами «I». Именно там размещалось командование «Святого Александра», а для систем связи с другими кораблями была отведена многоярусная башня, которая напоминала колокольню.

Карл лежал на жёсткой кушетке, а вокруг стояли тысячи таких же кушеток, на которых расположились призывники. Все свежеиспечённые солдаты носили серо-зелёную униформу для городских боёв, но пока не надели тяжёлые бронежилеты — те ждали своего часа в раздевалках. Одни рекруты травили пошлые анекдоты, другие играли в карты, а Карл пользовался тем недолгим временем, когда его никто не трогал, и размышлял. Армия была полной противоположностью жизни Птитса, всего того, что он ценил и чем дорожил. Среди солдат и офицеров господствовала простая, грубая, незамысловатая культура, которая ставила во главу угла физическую силу и решительность и отметала всё, что ей казалось лишним. Раньше Карлу большой проблемой казался Флаеров, но в армии Птитсу довелось пережить издевательства и посильнее. Если Витёк только изображал крутого мачо, то сейчас было много тех, кто действительно подходил на эту роль. Большая сила и почти полное отсутствие мозгов вкупе с презрением к «ботаникам» и «дрищам». Против таких ребят удар в лицо не помогал — Карла после подобных попыток дать отпор несколько раз избили, и он оставался лежать на холодном полу, а из его носа кровь лилась ручьём. Однажды это заметил проходивший мимо полковник Пандорин. Увидев беспомощно валяющегося в сером коридоре Птитса, он взревел: «Вставай! Б!-удь мужчиной!». Виновников происшествия командир не застал — те уже давно пустились наутёк. Полковник был сам олицетворением Имперской Армии. Грубый и не желающий никого слушать, «настоящий мужчина», чем-то напомнивший Карлу его отца. Только если Александр Птитс действительно любил своего сына и желал ему добра, пусть и в своём понимании, то Пандорин не упускал случая унизить юношу, которого запомнил ещё на встрече в школе.

Юноша думал, что его жизнь закончилась, резко повернув не туда. Только недавно он успешно сдал все экзамены, рубился в «Паладина Добра» и собирался лететь на Новоэдем. Но вместо ожидаемого рая он попал в ад. И дело было не только в жёстких казарменных условиях или той противной, вязкой каше, которую здесь выдавали за еду. Не только в изнуряющих тренировках на Петре и не в побоях и издевательствах других солдат. И даже не в том, что армия перечеркнула все былые мечты и желания. Просто жизнь Карла Птитса вскоре могла оборваться по-настоящему. В детстве, да и совсем недавно, он думал о смерти как о чём-то далёком подобно грозовой туче на горизонте. А сейчас она нависла прямо над ним и молча протягивала свои щупальца.

Третьего августа 986 года по стандартному земному календарю Имперский Флот во всём своём величии вынырнул из гиперпространства и окружил мятежную планету Антея. Среди множества кораблей выделялись семь мановаров: два — с Великородины, три — с Милославии, один — с Бжезинки, и ещё один принадлежал Анджело Иммолато. Охранитель весьма удачно закончил свои дела на Рейвенхольде и теперь возглавил священный поход. Исполинские корабли шли в сопровождении небольших бригов, пинасов и шняв, которые походили на маленьких рыбок в тени исполинских китов. А у врагов Империи не было такого количества судов, и поэтому дни предателей были сочтены.

Из ангаров, расположенных на верхней палубе мановаров, вылетели тяжёлые бомбардировщики класса «Серафим». Подобно молниям, они рассекли розовато-бежевые лёгкие облака, под которыми открылся вид на поражённый мятежом город. Точечными ударами самолёты ликвидировали лазерные системы обороны, установленные на крышах небоскрёбов.

Битва за Антею началась.

Если капитанский мостик «Святого Александра» был построен в традициях Великородины, то на мановаре Охранительного Бюро он напоминал белларминский дворец — мрачный и величественный. Вдоль стен с высокими окнами стояли компьютерные терминалы, за которыми работали офицеры связи. По сравнению с великолепными мраморными колоннами и сводчатыми потолками люди казались муравьями, ничтожествами перед ликом Бога-Императора.

Иммолато наблюдал за вторжением через широкое окно, за которым виднелся золочёный нос корабля. Красный бионический глаз охранителя зловеще светился в полумраке космоса, лишь тускло подсвеченном лампами, а алый плащ отражался на мраморном полу мостика, словно полоска крови. Вокруг Ужаса Беллармино столпились адъютанты в строгой чёрной форме, а также клерки и младшие охранители в гражданских костюмах.

— Сэр, первичная система защиты уничтожена, — доложил Вильгельм Айзенштайн, который стоял справа от своего начальника.

Поскольку на корабле Иммолато служили люди с совершенно разных планет — от Беллармино до Кригсхайма, говорили все они на общеимперском.

— Хорошо, Айзенштайн, — холодным механическим голосом проскрипел Анджело, — наши разведчики отметили присутствие лидеров противника на Имперской Площади. Как я и опасался, мятеж возглавляет Леди Серпентира. Наш отряд должен высадиться в городе и обезвредить её.

Айзенштайн кивнул. Иммолато увидел страх, который проступил на лице младшего охранителя при упоминании самой опасной мятежницы во всей Галактике. Вильгельму определённо предстояло ещё многому научиться. В первую очередь тому, что настоящий охранитель никогда не боится своих врагов и способен пожертвовать всем ради порядка в Империи — как сам Иммолато отдал половину тела, но удержал Колинт.

— Сэр, на связи генерал Хонорик, — сообщил один из офицеров, сидящих за компьютерными терминалами.

Иммолато подошёл к голографической панели и нажал на кнопку вызова. Над консолью выросло трёхмерное изображение худощавого человека в белой генеральской форме. Хонориус Хонорик держался надменно, высоко задрав голову и идеально выпрямив спину. Его утончённое лицо с небольшой бородкой сейчас выражало презрение ко всем вокруг — к Иммолато, к мятежникам, к идиотам-солдатам. На груди генерала висело множество орденов и медалей, а за его спиной струился красный плащ.

— Ваше Превосходительство, — монотонно проговорил охранитель, — требуется окружить центр города и направить войска к Имперской Площади.

— Но, О́хранитель, у ме́ня был дру́гой план! — вскинулся генерал. Он был родом с планеты Милославия и говорил на всеобщем, равно как и на других языках, отличных от родного, с заметным акцентом. Этот самый акцент вместе со славой мясника сделал Хонорика едва ли не самым известным генералом Империи.

— Делайте, что я скажу! — повысил голос Иммолато.

Охранитель не желал спорить с напыщенным и наглым Хонориком, зато имел право поставить любого командира Имперской Армии на своё место.

— Та́к точно! — вмиг сменил мнение генерал, сделав небольшой поклон.

«Мелкое ничтожество», — с лёгким раздражением подумал охранитель, глядя, как лицо его собеседника дёрнулось от страха перед всемогущим Бюро.

— Со́лдаты, при́готовиться к высадке! — Хонорик отдал приказ со своего мановара, — И́мператор с нами!

— ЕСТЬ, ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО! — откликнулся могучий рёв военных, выстроившихся на палубах семи кораблей.