Полет Птитса

Глава 18

Белые цветы

Ещё учась в школе, Карл Птитс делил свою жизнь на периоды, каждый из которых отличался своей атмосферой, сутью и духом от предыдущего. Как будто у каждой такой «эпохи» был свой, неповторимый запах… С появлением Барбары Винтер жизнь Карла вышла на новый виток. Так сказали бы последователи Лорда Велеса, которые рассматривали время как спираль, а не как линию, упорно не замечая, что и то, и другое всё равно движется вперёд.

Зекарисская действительность стала меньше раздражать Птитса, потому что в его жизни появилось нечто, способное её скомпенсировать. Весь следующий день Карл и Барбара вообще не отходили друг от друга. Утром они лежали, держась за руки, под сенью деревьев в старом парке. Это место идеально подходило для уединения из-за суеверности отдыхающих, убеждённых, что старый склад заражён ересью. В чём именно заключалось это заражение, никто объяснить не мог. На самом деле старый парк оказался весьма дивным местом. С деревьев падали белые лепестки — вся поляна, где лежали Карл и Барбара, была покрыта ими. В воздухе чувствовался ненавязчивый, приятный запах травы, леса и цветов…

— Наша беда в предрассудках — на них и построено имперское общество, — немного мечтательно, немного по-философски сказала Барбара.

— Действительно, — ответил ей Карл. Он перевёл взгляд с белых цветов на ветках и пробивающихся сквозь них лучей солнца на лицо криганки, и между двумя парами чёрных глаз будто бы возникла незримая связь.

— Но что нам с этим делать, Карл? — в голосе Барбары послышалось недовольство.

— Мы можем только придумать новые предрассудки, — Карл снова посмотрел на небо и ветки, — более правильные, что ли. Но система так устроена, что не примет никаких изменений. Так что нам нужно либо скрываться, либо бороться до последнего. Иного не дано — мирное сосуществование имперцев и разрушителей мало кому выгодно. В обоих лагерях есть очень влиятельные группировки, наживающиеся на этой тысячелетней войне.

— Но нашу связь не разрушит даже война, — сказала Барбара, — мы уже выбрали свой путь и с него не свернём. Я — когда повстречалась с Н. С., ты — когда попал в Замок.

— Иначе было бы скучно, Барбара. Скажи, ты бы хотела жить как обычная имперская женщина?

— Император упаси.

Карл хихикнул.

— Вот и я тоже.

— Тоже не хочешь жить как имперская женщина?

Теперь Карл рассмеялся по-настоящему.

— Что имперцы очень любят делать, так это далеко идущие выводы из того, какого пола рождается человек, — сказал он, — словно мужчины и женщины — два совершенно разных вида, которые по иронии судьбы способны или даже вынуждены скрещиваться.

— Увы, природа нам так и говорит. Иначе бы эти представления не были такими живучими.

«Ещё одно рассуждение о человеческой природе…» — не без раздражения подумал Карл, — «но если я так часто слышу их от разных людей, то, возможно, в этом есть какая-то истина…»

— Природа человека дурна изначально, — ответил он Барбаре, — это стремление к вечной борьбе между своими и чужими, к борьбе за власть и место под солнцем. Это же происходит и между имперцами и разрушителями.

— Я тебя понимаю, Карл. Я не переношу эту хрень, — брезгливо поморщилась криганка.

— Пиксель не понял меня, когда я с ним обсуждал эту тему. Он даже подумал, будто я жалею, что люди — не роботы.

— Тот самый Пиксель? Корсар? Ты с ним дружишь?

— Да. Он неплохой парень, только немного ограничен.

— Но всё не так просто, Карл. Путь к свободе лежит через клетку.

— О чём ты? — фраза Барбары напомнила Птитсу коаны Хотеуса.

— Сейчас поймёшь, — ответила Барбара. Она правой рукой сжимала руку Птитса, а левой теребила сорванную травинку, — мы бы никогда не узнали настоящей цены свободы, если бы не родились в клетке.

— Наверное, ты права. Если бы меня не пытались с детства загнать в жёсткие рамки, если бы говорили: «Молодец, Карлуша, думай, что хочется и делай, что вздумается», то я вряд ли стал бы тем, кем являюсь.

— Значит, ты понял мою мысль, Карл, — заключила Барбара.

Карл и Барбара не хотели покидать старый парк. Они оба жалели, что нет возможности остановить время и навсегда остаться среди деревьев и белых цветов. Карл даже в шутку предложил воспользоваться мощностями лаборатории Штейнштейна в Тёмном Замке и собрать машину времени, чтобы пережить этот момент снова и снова. Но день шёл своим чередом, и Винтер с Птитсом из старого парка направились на пляж. Впервые за год Карл искупался в лазурно-синей морской воде. Вместе с Барбарой они достаточно отдалились от берега и поплыли бы дальше, если бы не наткнулись на пояс из медуз. Эти морские существа дрейфовали одно над другим и угрожающе шевелили зелёными щупальцами.

— Ты боишься медуз, Карл? — спросила Барбара, увидев, как смотрит на них Птитс.

— Они зелёные, скользкие и противные, как живое желе, — Карл поморщился.

— Не ворчи, Карл, — Барбара обдала его брызгами.

— Ах так…

Птитс и Барбара поливали друг друга брызгами и смеялись. Ядерный реактор в голове Карла работал на пониженных оборотах, чему он был рад.

— А вот так не хочешь? — Барбара взяла одну медузу за купол и бросила в Птитса.

— В следующий раз я подложу тебе жука в постель, — Карл увернулся от летящего кишечнополостного.

— Ой, не надо! — он знал, что Барбара боялась жуков.

Воспользовавшись замешательством криганки, Карл быстро подплыл к ней и принялся её щекотать. Затем они, надрываясь от смеха, дружно доплыли до берега и устроились на полотенце на пляже. От палящего дневного солнца их защищал зонтик, воткнутый в песок.

— Бабущка, — Барбара произнесла слово из родного языка Птитса, которое она знала.

— Бабушка, — поправил её Карл, — ударение на первый слог и «ш», как в «Mensch (человек)».

— Ба-бу-щка, — по слогам повторила Барбара, — не пойму, зачем вам целых тридцать три буквы в алфавите.

— У нас всего на три буквы больше, чем у вас, — рассмеялся Карл, — а во всеобщем их всего двадцать шесть. За это я его и люблю.

— Всеобщий — слишком простой язык.

— И поэтому на нем говорит всё человечество. Иначе как бы мы с тобой сейчас общались?

— Lern Kriegisch, Carl.

— Что?

— Учи криганский.

— Размечталась. Я знаю только «die Strabe» — «улица».

— Die Straße, бабущка, — со смехом поправила Карла Барбара.

— И как оно пишется? Через «s» или через пузатую бету?

— Это не пузатая бета, а эс-цет. И она есть в слове «die Straße».

— Эта буква мне нравится.

— Чем?

— Тем, что она пузатая, — сказал Карл, и они оба залились громким смехом.

Тем вечером, как и в три последующих, Карл приходил к Барбаре в таверну, где они занимались любовью. Птитс знал, что первого апреля криганка вернётся с Зекариса на родную планету, и радовался каждому мгновению, проведённому рядом с ней. Он чувствовал, как его сердце начинало биться сильнее от волнения. «Десять лет я изображал неприступную крепость, а сейчас волнуюсь как мальчишка», — подумал Карл, — «именно что изображал. Я осознанно скрывал за холодностью то, что у меня в душе. Скрывал даже от себя самого. И зачем? Чтобы получить иллюзию независимости, контроля? Или чувство защищённости? Эй, Карл, хватит нести бред!»

— Карл, что с тобой? — прозвучал где-то рядом звонкий женский голос.

Окружающая реальность начала обретать форму. Сначала стены таверны и окно, затем тумба с крабом, картина-экран… Карл не без удивления обнаружил, что он лежит голый на кровати, а рядом с ним — Барбара Винтер, тоже нагишом.

— Задумался, — сказал он ей, — да, так со мной бывает.

— Я не хочу от тебя улетать, — произнесла Барбара.

— Я тоже не хочу, чтобы ты улетела. Но мы ещё встретимся, я уверен. И у меня есть хорошая новость. Высшая Леди Ребеллия сообщила, что я могу показать тебе Тёмный Замок, только тайком от Верховного Владыки. В августе полечу туда — я уже взял у губернатора отпуск. Офицеру, который круглые сутки видит море, не помешает, скажем, покататься на горных лыжах.

— О! Наконец-то! — казалось, Барбара вот-вот заплачет, — я увижу мечту детства. Я смогу полететь с тобой туда, я брошу все свои дела! А потом мы снова вернёмся на Зекарис.

— Теперь, думая о Зекарисе, я всегда буду вспоминать тебя. Мы неразрывно связаны с этим миром. Ты сильно изменила мою жизнь.

— Как и ты — мою. Я теперь не чувствую себя неправильной, потому что я не одна. Я знаю, что Тёмный Замок и Н. С. — не сказка. И что у меня есть самый лучший разрушитель во Вселенной.

Карл вздохнул и обнял Барбару.

— Остался день до твоего отлёта, — сказал он, — так давай сделаем завтрашний день самым ярким в нашей жизни!

— О! Кого ты привёл! — Пиксель был явно рад увидеть своего друга с девушкой.

— Я Барбара Винтер.

— Пиксель, просто Пиксель. Космический корсар.

— Я думала, что корсары выглядят немного по-другому.

— Ты права — мне надо опустить бородку подлиннее, — пошутил Пиксель, — прошу на корабль!

Карл и Барбара поднялись по трапу вслед за корсаром и прошли в переднюю часть корабля. В кабине пилота никого не было. Барбару удивило обилие рычагов на стенах и у кресла пилота. Слева и справа от обширного лобового стекла висели мониторы.

— А где остальные? — спросил Карл.

— Развлекаются в «лабиринтах», — не стал скрывать Пиксель, — особенно это дело любит Антимон. Да этот тип просто жить не может без того, чтобы наловить побольше неприятностей на свою задницу, а потом удивляется, что их надо расхлёбывать! Не пойму, как он ещё жив при таком подходе. Надирается до змеёнышей, простите мне мой всеобщий.

Пиксель включил рубильник на стене, сел за пульт управления и нажал на несколько кнопок на клавиатуре. Корабль заревел, как дикий зверь. На мониторах замерцали изображения систем и показатели измерительных приборов.

— Билл, установку ионного ускорителя придётся отложить, — проговорил он в устройство связи, — на полчаса, не больше. За это время твои ребята как раз подготовятся.

— Он собирается вылететь в космос? — спросила Барбара.

— Ну да, — произнес Карл.

Птитс и Барбара сели в кресла, где обычно сидели Пиксель и Босс, когда управлял кораблём Михаил.

— Вперёд! — закричал Пиксель и взялся за руль.

Корабль завис в ангаре, опоры с шипением исчезли в его днище, и он резко тронулся с места, оставив за собой огненный след.

— Вау! — Барбара завизжала от восторга.

Из кабины они видели зекарисский океан, превратившийся в размытое пятно, и небо, которое было сложно отличить от океана.

— И вверх! — Пикселю явно нравилось управлять кораблём.

Море вообще исчезло из вида, и за стеклом осталось лишь голубое небо. Пинк летел перпендикулярно к земле, а гравитационное поле не давало людям на его борту попадать на пол. Сквозь прочное стекло кабины Карл и Барбара увидели, как корабль охватило пламя — они вошли в атмосферу.

— Лететь через атмосферу — тот ещё геморрой, — прокомментировал Пиксель, — вот я и мечтаю о корабле более высокого класса. На лодке это куда приятнее.

За оранжевым кольцом огня последовала чёрная пустота космоса. Пиксель повернул руль, и Карл и Барбара увидели Зекарис — голубой шар с ореолом света. На орбите висела станция с пришвартованными военными кораблями, а за ней тускло светилась жёлтая, словно сделанная из сыра, луна.

— Как красиво, — мечтательно протянула Барбара.

Только мелькающие за окном звёзды и изображения на мониторах показывали, какие кульбиты делал Пиксель на своем корабле — из-за искусственной гравитации палуба лишь немного тряслась. Барбара нажала на кнопку, и её кресло по специальным полозьям подъехало к месту пилота. Криганка выглянула в большое лобовое стекло пинка и открыла рот от восхищения космосом. Карл был более спокоен — он уже летал с Пикселем и наслушался рассказов о том, что жизнь корсара — не романтическое приключение, а рутинный труд, тренировки и долгий, далеко не дешёвый ремонт в доках.

— Почему ты не носишь это самое… как его? — Пиксель показал на грудь Барбары, когда они втроём вернулись в ангар и покинули корабль.

— Декольте, — подсказал Карл.

— А почему я должна его носить? — удивилась Барбара.

— У тебя идеальные сиськи, — без всякой застенчивости сказал Пиксель, поднимаясь по железным подмосткам, — не слишком большие и не слишком маленькие.

Птитс замер от неожиданности на ступеньках.

— А почему ты не носишь стринги, Пиксель? — парировала Барбара, — твоя попка смотрелась бы в них очень мило.

Карл согнулся пополам от смеха.

— Э, нет. Мужики не носят стринги, а я мужик, — в голосе бравого корсара послышалось смущение.

На счастье Пикселя, освещение в доках было тусклым, и даже если бы он покраснел, то никто бы этого не заметил.

— Билл, можешь приступать, — обратился корсар к хозяину верфи, изо всех сил желая сменить тему.

— Будет сделано, хозяин, — отозвался Билл с первого этажа, — только установка будет стоить дорого.

— Кстати, Карл, — Пиксель повернулся к Птитсу, — топливо запиши на свой счёт.

— Тогда поделим его пополам, — предложила Барбара.

— Это уж сами разбирайтесь, ковбои. Жрёт моя старушка как триста свиней.

Вернувшись в таверну, Карл и Барбара убрали беспорядок на тумбочке и накрыли её полотенцем. Вскоре на этой импровизированной скатерти появились яблоки и бутылка вина. Картина на стене изображала какой-то лесной мир. За окном уже стемнело, и во дворце горел свет. Карл и Барбара сидели на краю кровати, держа по бокалу.

— За нас! — Птитс произнёс тост, и они скрестили руки с бокалами.

Вино было цвета крови и терпким на вкус. Они купили бутылку в магазине на площади перед таверной. Барбара выпила бокал до дна и улыбнулась Карлу. Они разняли руки, но затем тут же снова взялись друг за друга.

— Твой Пиксель какой-то странный, — сказала Барбара.

— Почему?

— Он из кожи вон лезет, чтобы казаться своим в доску, но невооружённым глазом видно, что у парня какие-то серьёзные проблемы.

— Он умнее, чем кажется, Барбара. Но…

— Хочет быть таким, как все?

— Вроде того, — решил Карл, — хотя на самом деле «всех» не существует. Даже внутри Империи люди глубоко разные, а разрушители просто сильнее отличаются от остальных. Я себя хорошо помню. Я не хотел ехать по проторённой дороге и сам фактически создал того, кого ты видишь сейчас. Почему, не знаю. Я чувствовал острое нежелание следовать общим схемам. Мне было лучше — проще, интереснее — не знаю — не ложиться под нож общества.

— А я не следовала схемам, потому что их не видела. В моей семье были большие разлады. Мама говорила одно, бабушка — другое, а я была вынуждена жить между ними. Приходилось врать, выкручиваться. «Только не говори маме», «только не говори бабушке» — я такое часто слышала и играла по таким вот правилам.

Карл задумался, слушая криганку. Неужели пищу для ума и духа дают именно человеческие страдания? И если бы во Вселенной не было бед, неужели бы люди не задумывались над своей жизнью, а существовали, как печально известные обструганные болваны Парсонса — древнего мыслителя, который когда-то иронически считался венцом прогрессивной мысли?

— Теперь я живу отдельно и, возможно, стала слишком независимой, — продолжила Барбара, — но с тех времён у меня остались мечты о Замке как об идеальном мире.

— Ничто не идеально, Барбара Винтер. Я когда-то увлёкся утопической идеей одного товарища из Замка. Мы собирались построить дома — большие, чистые, просторные. Люди там жили бы просто и свободно, без тех сложностей, которые есть в Империи. Но идея была несостоятельной, и это осознали мы оба. Наши пути разошлись — теперь он пропагандирует гюнтеризм на Кригсхайме. Ты слышала о Нойкригсфюрере Грюнвальде?

— Да. Я его видела, и он мне сразу не понравился. Ему не идут усы.

Лицо Карла вытянулось от удивления.

— О, а он теперь усы носит? — спросил он, когда оно приняло прежнее выражение.

— Да, явно косит под Гюнтера, — улыбнулась Барбара, — А ты с ним сталкивался раньше?

— Он был моим другом, — неожиданно серьёзно ответил Птитс, — тем самым, с кем мы грезили об утопии.

— Это он твой бывший товарищ?

— Да, а Пиксель с ним сидел в плену у космоварваров. Галактика очень тесна.

— Вот как…

— А ты думала!

— А почему идея домов была несостоятельной? — спросила Барбара.

Карл встал с кровати и подошёл к окну.

— Я наивно думал, что если поместить людей в лучшие условия и указать им верный путь, то они станут жить лучше, — голос Птитса был полон печали, — а вот Грюнвальд… Для Фридриха проект значил совсем другое, он видел в этих идеях средство достижения власти. Что-то никому не хочется думать, Барбара, но всем хочется подавлять и властвовать, — он печально обернулся и посмотрел на губернаторский дворец вдали, — никто не хочет смотреть на людей по отдельности — куда проще собрать всех в одну кучу по общему признаку — возрасту, полу, национальности, вероисповеданию. Систему на самом деле не заботит конкретный человек — поэтому среди имперцев очень много конформистов-лизоблюдов. Верность Императору измеряется в ритуалах — кто-то может быть полнейшим подлецом и мерзавцем, но коль скоро он ходит по воскресеньям в церковь, вопит на каждом углу о чтении традиций и исправно надевает маску добропорядочного подданного и верного семьянина, его не тронут. Он уже вписан в систему.

— Ты прав, Карл, но зачем говорить очевидное?

Она смотрела, как Птитс нервно расхаживает по комнате в разные стороны, исполненный пыла и внезапно нахлынувшей ярости.

— Меня от такого тошнит, поэтому я в своё время предпочёл Империи Разрушение, — Карл не слушал Барбару и говорил будто не с ней, а с неким невидимым слушателем, — когда я оказался в Замке, то сначала подумал, что попал в сказку. На самом деле и там всё куда сложнее. Высшие Лорды и Леди очень хитры и коварны. Лишь недавно я понял, каким благом было моё назначение шпионом на Зекарис — они использовали душевные порывы многих других молодых людей, которых бросили в горнило войны и революции. Для Совета Тринадцати население планет — пушечное мясо, а обычные Лорды и Леди вроде меня — тоже, только элитное. А верность Разрушению определяется теми же стандартами, что и Императору, только вывернутыми наизнанку. Пойми, Барбара. Я разочарован в жизни, поэтому считаю верным для себя только свой путь.

Он остановился и повернулся к Барбаре. Его вид был одновременно злым, потерянным и грустным.

— Карл, твой путь со мной, — криганка сочувствующе посмотрела на любимого человека и улыбнулась ему.

От её звонкого, высокого голоса черты лица Птитса медленно смягчились.

— Не грусти ты, давай, может, погреемся друг о друга? — попыталась утешить его Барбара.

— Спустила с Земли на Зекарис, — недовольно проворчал Карл, — прости, на деле я бы не отказался.

— А ты интересный, Карл, — доброжелательно сказала криганка.

— Знаю, — мягко ответил Птитс.

Близость накрыла их, словно цунами блаженства. Карл забыл обо всём — об Империи, о Тёмном Замке, о разочарованиях. Он уже не стеснялся так, как в первый раз, и чувствовал себя увереннее. Это было удивительное ощущение, словно они с Барбарой были связаны каким-то невидимым полем — они и действительно были связаны.

После секса они заснули, испытывая приятный жар. Их ноги переплелись, как четыре змеи. Возбуждённое сознание Карла на крыльях улетело в мир снов, который почему-то принял облик Новоэдема. Через зелёную чащу в овраге вился ручей, и над этим ручьём стоял мостик из дерева и железа. Карл в детстве часто гулял там — деревенские мальчишки и пьяные мужики постоянно видели странного бледного паренька, который исчезал среди деревьев каждый раз, когда видел кого-то поблизости. Ручей журчал, как голос Барбары Винтер, а в зарослях прошмыгнуло какое-то существо — то ли мышь, то ли водяная крыса, то ли кошка. Во сне Карл летел над деревьями и приземлился на мосту, мягко и плавно. С другой стороны к нему подошла Барбара. Они встретились посередине и обняли друг друга. Мост задрожал и поднялся в небо, задевая ветки с зелёными листьями. Он летел выше и выше, и голубое небо превратилось в чёрный холодный космос, полный кораблей. Эта армада охраняла серый шарик, покрытый жёлтыми огнями — Землю, родной мир людей и центр Империи. И вот какая-то неведомая сила заставила Карла и Барбару разжать объятия и оттолкнуться друг от друга. Мост сломался пополам, как щепка, а два человека застыли в невесомости на фоне Земли и космических кораблей разных размеров…

— Пассажирский рейс номер 28 «Зекарис-Кригсхайм» отправляется в 16:00 по местному времени, вылет тартаны в 15:45 в ангаре номер четыре, — холодно и блёкло объявил женский голос в космопорте.

В сером просторном ангаре люди выстроились в очереди к тартанам, которые доставят их на борт пришвартованных у орбиты пассажирских каравелл. Транспортники прилетали и улетали через огромные ворота, за которыми синело море. Среди пассажиров, отправляющихся с Зекариса в свои родные миры, обратно к рутине и повседневным заботам, была и Барбара Винтер. Темноволосая девушка, которая носила фиолетовую футболку и белые брюки, никак не могла отвести взгляд от провожающего её офицера Имперской Армии в зелёном мундире.

— Удачи, Карл, — сказала криганка, — мы ещё увидимся.

— Я буду по тебе скучать, — тихо ответил капитан Птитс, — вспоминать тебя…

— Я тоже буду скучать, — отозвалась Барбара.

На прощание она крепко обняла Карла. После этого он смотрел внимательно, как девушка, забрав чемодан, вместе с остальными направилась к тартане. Стоя у спущенного бортового трапа, она обернулась и помахала своему возлюбленному рукой. Он помахал в ответ, уже начиная скучать по криганке. Время было неумолимо — Барбара не могла стоять у тартаны всё время и взошла на борт транспортного судна. Карл оставался на платформе космопорта, наблюдая, как заревели двигатели, и челнок вылетел из ангара.

Птитс долго провожал взглядом уменьшающуюся чёрную точку в небе. Тартана медленно уходила в космос, и вместе с ней Зекарис покидала Барбара Винтер.

— Скажу, мне она понравилась, — сказал ему Пиксель через несколько минут в своей каюте, — я уважаю твой выбор, Карл.

— А что скажешь насчёт Софи? — спросил его друг.

— Она хорошая, но у нас с ней мало общего, — отозвался корсар, — надеюсь, это нам не помешает в дальнейшем.

— Я тоже надеюсь, Пиксель, — Карл положил ему руку на плечо, — а ведь Барбара изменила меня.

— Да это видно по тебе, — улыбнулся Пиксель, — ты стал… живее, что ли. Может, ты такими темпами научишься радоваться жизни.

Птитс молча улыбнулся другу. Пиксель включил компьютер и поставил новые выпуски смешного видео.

Карл отбыл во дворец ближе к вечеру, когда улицы на острове залил красный свет солнца, садящегося за горизонт. Кто он такой? Заблудший имперец или настоящий разрушитель? С кем ему нужно быть на самом деле — со слугами Господа-Императора или Змея Разрушения? Карл думал над этим, идя по улице между фермами. Отдыхающие возвращались с пляжей, но теперь они его не волновали и не раздражали. Он не торопился, а плёлся медленно, как зомби. Грань между имперцами и разрушителями весьма размыта, и, возможно, её не существует. Классификации и проведение границ — вообще типичная черта людей. Карл стал разрушителем, потому что ненавидел Империю. Но может ли что-то держаться только на ненависти, желании уничтожить, взорвать? Карл слишком долго жил одними негативными мыслями, а сейчас, в марте-апреле 997 года, вернулся к радости и непосредственности, которые когда-то поклялся похоронить. Святой столп его нигилизма — разочарование в Грюнвальде и Хардред — повалился на землю. Карл знал, что испытывал, когда Фридрих повернулся к язычеству и гюнтеризму, а Донни начала его душить. Но что чувствовали они сами? Наверняка Грюнвальд представлял себе Карла помощником новоявленного фюрера, искренне верящим в древних богов и архаичные ценности, а Хардред — безвольной игрушкой для своих агрессивных «игр». Тогда разочарование было обоюдным, и искать виновных — занятие бессмысленное. Мрачная тюрьма из мыслей, которую воздвиг Карл на втором году обучения в Тёмном Замке, обрушилась. Что это было: слабость, проявленная под давлением жизни, или желание чувств, дружбы и любви? Первый ответ однозначно дала бы Леди Серпентира, а второй, похоже, больше соответствовал истине. Что знала бессмертная змея-мутант, возможно, даже чуждого происхождения, о человеческих чувствах?

Карл улыбнулся заходящему солнцу и пошёл в сторону дворца, думая о Барбаре. Он знал, что они ещё встретятся.