Пожарский-2

05. ПОДГОТОВКА

НЕ ПОРА БЫ ПОДКРЕПИТЬСЯ?

— Обедать-то пойдём? — спросил Кузя, заглядывая куда-то мне за спину.

Я оглянулся — на дорожках тренировочной зоны, просматривающихся из нашего павильона — никого. Утёр пот, обильно текущий с меня во время тренировок с огнём.

— Не рано ли?

— Да я подумал: к началу перерыва придём — в очереди не придётся стоять.

— Тоже верно. Пошли тогда, к Святогору заскочим, очищением пройдусь.

Действительно, странно будет, если в столовую я завалюсь в идеально чистом костюме, сам покрытый копотью и благоухающий по́том. Девчонки будут носы морщить. А, может, и не только девчонки, народ нынче нежный.

Пришли мы к самому началу обеда — впрямь, первые. Сели в приятном месте у окна, рядом с целой россыпью цветущих кустиков в длинных бадьях, кум королю.

— Как думаешь, — Кузьма сегодня периодически становился подозрительно серьёзен, — заплатят Салтыковы отступные?

— Конечно, заплатят. Только не сразу. Ты сам подумай: если Салтыков старший сразу скиснет и всё запрошенное выкатит — кто его после того как серьёзную фигуру принимать станет? Это ж политическое самоубийство получится. Я, честно говоря, думал, что он и ждать не станет, сразу заявит, мол: биться, а не мириться! — я очень серьёзно посмотрел на Кузю: — Или ты о Настеньке переживаешь?

Кузя немного помялся:

— Да есть немного. Симпатичная девка, а встряла в историю по глупости…

— М-м… И нам её чисто по-человечески жаль, да? Сынок, ты пока семьдесят лет на полке лежал, не заржавел, часом? Эта симпатичная девица — боярышня из враждебного нам клана. И переживать она будет в первую очередь за своих, горой будет стоять. И меня убьёт, если надо будет, не задумываясь. И тебя в домну кинет.

— Не всякая домна меня возьмёт, — пробурчал Кузя.

— Да не о том речь! Это вражий клан, который в своих намерениях расписался — прямее некуда! С такой змеищей и спать рядом нельзя — во сне укусит. А ты всё про сиськи!

— Да понял я, — Кузя покаянно вздохнул.

И тут появился Илья. Увидел нас, как вошёл, махнул кому-то, чтоб очередь на него заняли, а сам — к нам, буквально бегом:

— Здорово, братцы! — сел, оглянулся по сторонам подозрительно, наклонился поближе: — Новости слышали?

Мы с Кузьмой переглянулись:

— Что за новости?

— Остромысла грохнули.

— Это кто ещё? — непонимающе спросил я.

— Так историк твой! Ну, не твой, а с которым ты на поединок выходил.

— Да ну? И как?

— Говорят, вчера ещё. Утром его собирались из больнички Академии куда-то перевозить. Вроде, говорят, на экспертизу, да потом на дознание. Не успели два квартала проехать — поперёк движения тяжёлый грузовик вылетел. Как будто бы потерял управление. И прямо в Академическую карету скорой помощи. Водитель с лекарем впереди сидели, там открытая кабина — их выкинуло, живы, но в травме лежат, а будку для болящих по всей улице размазало… Приятного аппетита, кстати.

— Благодарствую, — сказали мы с Кузей хором. Нам аппетит хрен испортишь, чего мы в жизни только не видали, после каждого раза воздерживаться — с голоду помрёшь.

— И что говорит шофёр грузовика? — поинтересовался я.

— А не нашли его, прикинь? — конспирологическим шёпотом выдал Илюха. — Был да сплыл. На месте аварии нет. В конторе не появлялся, дома тоже. Происшествие хотели в тайне сохранить, да как тут сохранишь — посередь людной улицы всё…

— А ты-то как узнал?

— Случайно, — Илья снова оглянулся через плечо. — Примчал вчера с учёбы, побежал к отцу — время моё… ну…

— Подзаряжаться?

— Ага. Он никому выносить не даёт, рядом со своим кабинетом, где у него тренировочная, там прямо подзарядочную организовали. Пришёл по графику, надел боты, посох в руки, а дальше час-два твои, чё ты делаешь — никого не касается. Сидишь, ходишь, боевым комплексом разминаешься или книжку читаешь. Вот, я пришёл, тык-мык — скучно… Вдруг слышу: говорят, вроде, за стенкой. Прислушался — начбез папане новости выкладывает. Тебе-то Болеслав вчера сказал?

Я покачал головой.

— Запретили, значит. А ведь наверняка уже знал.

— Ты сам-то отцу про слышимость сказал?

— Конечно, сразу, как послушал! Это ж дыра в системе безопасности.

Илья оглянулся на очередь и махнул кому-то рукой:

— Щас! — посмотрел на нас внимательно: — А вы чё такие странные?

— Да вот, думаем, — усмехнулся я: — примет Салтыков мой вызов или нет?

— Ты что — Салтыкова вызвал?

— Ага.

— На Арену?

— Ну, да.

— А которого? Ваньку? Или Петра?

— Мишку.

— Погоди, не понял… — и тут до него дошло: — Самого́папашу, что ли? — глаза у Ильи сделались по пять рублей. — Ну, Дмитрий, ты времени зря не теряешь!

— А ты бы не вызвал, если бы узнал, что он твою беременную мать магостатической гранатой шарахнул — да запер без лекарей, чтобы дитё бессильное родилось?

Я посмотрел на Илью прямо, но он глаз не отвёл:

— Ах он, сука… Подлец, по-другому не скажешь. И когда?

— В шесть сегодня. Искренне надеюсь, что он не зассыт.

— Буду, — Илья встал. — Ладно, парни, надо что-то в себя закинуть.

— Давай.

Муромец умчал, а Кузя внезапно впал в ещё большую серьёзность.

— О чём думаешь?

— Думаю, что собирать мёртвую энергию из раны — упражнение, без сомнения, стоящее, но лучше бы на Арене сделать всё быстро.

— Максимально убедительно?

— Именно. Я, конечно, к подобным экзерсисам отношусь с большим подозрением, но хочу тебе напомнить, что у меня всё ещё есть чёрный камень Марварид.

Мы уставились друг на друга.

— Нам нужна больница. Любая, без разницы.

— Найдём, пап, без проблем! Времени до шести — навалом.

БОЛЬНИЧКА

Больничку мы нашли быстро. Кузя просто спросил у привратника Академии, где тут ближайшее место, чтобы много людей лечилось, выяснил, что буквально на соседней улице находится Центральный государев госпиталь — и вот туда-то мы и направились.

Госпитальный комплекс оказался огромным.

Мы вошли в первые же открытые ворота, заметили, как у подъезда разгружается машина скорой помощи, выносят кого-то стонущего.

— Ну, что, похоже, мы нашли болящих! — преувеличенно бодро заметил Кузя. — Вперёд, ни капли сомнений?

— А какие у нас ещё варианты?

Мы вошли в те же двери, куда санитары сопроводили привезённую женщину. Её уже уложили на каталку и повезли куда-то вглубь коридоров. Остро пахло смесью лекарств, мыла, крови и почему-то пшённой каши. Обед, наверное, раздавали.

Навстречу заторопилась невысокая и немолодая женщина в белой косынке и в белом же халате завязками назад, поверх тёмного платья:

— Сопровождающие? Нельзя, нельзя! Придётся тут обождать.

— Нет, мы не сопровождающие. Я князь Пожарский…

— Ох ты ж, ваша светлость! — женщина всполошилась и сделалась похожей на наседку. — Как же… К кому же вы?..

Я понял, что тут каши не сваришь, даже пшённой, и нужен кто-то рангом повыше.

— Сопроводи-ка меня к начальнику… что тут у вас?

— Отделение! — испуганно подсказала женщина.

— Значит к начальнику отделения.

— Так ведь уехал он…

— А кто есть?

— Доктор на месте.

— Веди к доктору.

Доктор оказался докторшей лет тридцати с небольшим, тоже вся в белом — колпачок, халатик, коса светлая из-под колпачка виднеется. Она что-то писала в большом журнале, и когда медсестра распахнула дверь и заявила: «Вот, Ирина Матвеевна, к вам, срочно!» — испугалась:

— Дмитрий Михалыч? Что-то с Федей⁈

— С каким Федей? — не понял я.

Что такое с утра — то Остромысл, то Федя?

— А я уж себе напридумывала! — непонятно чему обрадовалась докторша и помахала медсестре: — Идите, Фрося, идите на пост. Присаживайтесь, Дмитрий Михайлович. Что за дело привело вас? У какой-то из ваших знакомых проблемы?

Странное у меня чувство было, как будто во сне. Вроде, все слова понятны, а складываются во что-то зыбкое.

— Сперва скажи: что за Фёдор?

Вдруг я не знаю чего-то, что обязательно должен знать?

— Так Федя мой, — докторша всплеснула руками, — он же у вас управляющим…

Картинка мгновенно сложилась и перестала отдавать мистикой.

— А-а-а! — хором воскликнули мы с Кузей.

— Точно!

— Он же говорил про госпиталь!

Ирина Матвеевна закрыла и отодвинула журнал:

— Итак, у вас было важное дело.

— Да. Я почему-то думал, что всё будет гораздо проще… Одним словом… — нет, с другой стороны нужно заходить: — Прежде всего, Ирина, я вынужден просить тебя дать мне обязательство, что никому и ни при каких обстоятельствах ты не откроешь содержание данного разговора.

— Хорошо, — мягко улыбнулась она. Думает, наверное, что девка какая-нибудь от князя понесла, и вот я мечусь, не зная, что делать.

— Нет, поклянись здоровьем своих детей.

— Н-ну… Хорошо, — голос её слегка дрогнул, — клянусь здоровьем своих детей…

— … никому не разглашать содержание данного разговора, — подсказал я, и она повторила.

Удержится ли? Женщине это почти невозможно, нужно отдушину оставить.

— Ты можешь поговорить об этом с мужем, при условии, что он даст такую же клятву.

— Я… хорошо, Дмитрий Михайлович, но я не понимаю…

— Сейчас поймёшь. Ты знаешь, как выглядят болезни и раны с точки зрения энергий?

Она непонимающе покачала головой:

— Н-никогда не сталкивалась с этой темой…

— Если очень упростить, есть жизнь и смерть в своей протяжённости — это две разнонаправленных энергии.

Она согласно закивала:

— Об этом я знаю. Исцеляющие свойства лекарских зелий на этом построены. Энергия жизни… К сожалению, этот метод довольно дорог, и для сложных случаев требуются длительные курсы, семьи большинства моих пациенток не могут себе этого позволить…

— Потому что энергия жизни подпитывает собственную жизненную энергию человека.

Так же, как энергия смерти, переполняя мёртвое тело, превращает его в движущегося кадавра, но на этом мы концентрироваться не будем.

— Я не вполне понимаю…

— Я поясню. Лечилки отлично помогают в тех случаях, когда мы имеем дело с истощением собственных жизненных сил. Но если им приходится бороться против того, что условно можно назвать зарождающейся смертью, и если зародыш слишком силён — лечилки помогут мало. Поэтому в тяжёлых случаях ваши пациенты выздоравливают долго. Или не выздоравливают совсем. Но если изъять зародыш смерти, шансы на то, что жизнь восстановит естественные токи, возрастут многократно.

Ирина выпрямилась, глядя на нас с огромной тревогой:

— И есть кто-то, кто умеет это делать?

— Есть. Мы.

— Вы шутите?

— Нет. Именно сегодня нам нужна энергия смерти, и мы можем помочь кому-то из особо нуждающихся.

— А если не получится?

— А вы их заранее не обнадёживайте, — предложил Кузьма. — Просто скажите, что мы студенты-медики…

— Ты — студент-медик.

Собирать-то Кузя должен, сразу в камень Марварид.

— А… Ну да. Я — студент-медик. Буду оценивать состояние организма по пульсу. В конце концов, им точно не станет хуже. Но, может быть, станет лучше.

Ирина сомневалась.

— Скажите, а вот этот зародыш смерти… Его можно…

— Что? — очень мягко уточнил Кузя.

— Изъять у… нерождённого ребёнка?

Ах ты ж, Ядрёна-Матрёна — говорил же Фёдор, отделение специфическое. Кузьма озадачился.

— Честно — не уверен, как это будет без прямого контакта. Но я постараюсь.

— Хорошо! — Ирина решительно встала. — Пойдёмте, пока заведующего отделением нет, а то начнутся лишние вопросы. Я только халаты белые принесу, так положено.

Отделение производило два основных впечатления: очень чисто и очень скромно. Прямо-таки по-спартански.

— Сюда! — Ирина повернула налево и заторопилась по коридору. Здесь тихий край, лежат в основном недавно переведённые из реанимации. Я бы вас и в саму реанимацию сводила, но боюсь, там не дадут спокойно совершить эти… манипуляции. Меня тут ещё плохо знают, выставят за дверь без разговоров.

Они дошли до двери с табличкой: огромный восклицательный знак, девушка, приложившая палец ко рту и надпись: «Соблюдайте тишину!»

— Секунду, — Ирина первой вошла в палату и прикрыла за собой дверь. Строгий голос зазвучал глуховато: — Внимание! У нас посетители, два доктора из отделения интенсивной терапии. С осмотром. Всем приготовить руку… Нет, высоко закатывать не надо, будут проверять только пульс. И прошу вести себя прилично, особенно ты, Анфиса… — дверь распахнулась: — Проходите, господа!

В палате пахло кровью, отчаянием и совсем немного — надеждой. Дюжина женщин смотрели на нас, кто с любопытством, а кто — равнодушно. Лица осунувшиеся, глаза синими тенями обведённые. Да уж, тут смерти точно можно насобирать.

Кузя посмотрел на меня: «Откуда начнём?»

«Да по порядку, с ближней и начинай».

Он присел на край первой кровати. Улыбнулся:

— Какую ручку будем смотреть? Правую — левую?

— Левую, наверно, — осторожным шёпотом ответила женщина.

Кузьма прихватил её за запястье, прислушался.

«Одну вижу, тяну…»

Да я и сам видел, что он выкачивает смертушку — крупный такой зародыш, разъевшийся. Восковая бледность лица болящей сменилась едва заметным румянцем — но дело пошло!

«Есть. Вторую… Нет, отсюда не достать».

И тут он её спросил:

— Милая, ты хочешь сохранить жизнь ребёнку?

Женщина, кажется, испугалась.

— Сказали же — есть надежда?

— Я не про то спрашиваю, что тебе сказали. Ты — хочешь, чтобы он жив был?

Она тревожно посмотрела на докторшу, на меня:

— Хочу.

— Мне далеко отсюда, — Кузьма говорил едва слышно, и тишина в паузах между его словами сделалась почти осязаемой. — Рубашку на животе расстегни.

Как мне хотелось его по загривку огреть! Вот же охламон! Теперь про наш визит всякая собака в городе узнает, это к гадалке не ходи.

Но я стоял молча. Нельзя мага, работающего со смертью, сбивать. Даже меч. Не дай матери-рожаницы, расплещет.

Кузя медленно, словно в зачарованном сне, положил руку на шаром выпирающий живот, глаза прикрыл.

«Вторая есть».

Женщина на следующей кровати и вопроса дожидаться не стала, сразу заголилась.

Так он и прошёл всю палату — тихо-тихо, я такого тихого лекаря в жизни не видал, словно в зимнем безветренном лесу снег идёт. Да так за двери и вышел, бесшумным призраком.

— А теперь всем спать, — негромко велел я, — верно, Ирина Матвеевна?

— Верно, — кивнула она, не придумав ничего другого. — Отдыхайте, девочки. Я к вам попозже загляну. Пойдёмте, Дмитрий Михайлович.

Отойдя с десяток метров от палаты она остановилась:

— Дмитрий Михайлович, что ж я делать буду, когда это всё…

— Просочится?

— Ну, конечно!

— Скажешь правду. Что пришёл князь Пожарский и пожелал облагодетельствовать самых страждущих в отделении. Насколько я понимаю, это не против правил.

— Да, благотворительные посещения разрешены, — она опасливо посмотрела на Кузю, который стоял поодаль, привалившись спиной к стене и закрыв глаза.

— Вот и прекрасно. А когда пришли в палату, помощник князя Пожарского внезапно предложил женщинам возможность исцеления — наложением рук. Насильно никого не лечили. Вот, кстати, чтоб никто не придрался, — я вынул из кармана пачку десятирублёвых купюр, — раздай-ка каждой, а оставшиеся потрать на своё усмотрение, ты нам очень помогла сегодня.

— А как же…

— А если тебя лишат этого места, мы переделаем флигель под маленькую лечебницу, будешь там принимать.

И у нас всегда будет нескончаемый запас самой убийственной энергии, вот это поворот!

Ирина немного потерянно взяла деньги и развернулась обратно в палату, а я подошёл к Кузьме:

— Ты чего у меня? Очумел, что ли?

— Есть немного с непривычки. Глаза не чёрные?

— Ну-ка, на свет глянь. Не-е-е, серые, как обычно.

— Ну и ладушки. У одной там такой был… — он покачал головой.

— Большой сильно зародыш смерти?

— Нехороший. Думал, не удержу. Но камешек Марварид отличный дала, прямо всю мёртвость втягивает, плотно внутри себя укладывает. Если перерывчики небольшие делать, таких палат в него можно штук пятьдесят, наверное, вместить. Куда только потом эту энергию девать?

— Это мы придумаем. Идти-то можешь?

— Вполне, — Кузя пошевелил плечами, разминаясь. — Я бодр, в меру зол и готов к поединку.