Пожарский-2

18. СЕЙ БУДЕТ ГОРОД РАЗОРЕН

ВЫМЕТАЕМ МУСОР

Я смотрел на вяло занимающийся над игорным домом дымок, размышляя, не стоит ли усилить воздействие, и тут машины понеслись с холма сплошным потоком. В них сидели вопящие полуодетые люди. Вряд ли они так сильно огня и мороза испугались, скорее, Хаарт со своими парнями в общий цирк как следует включился.

Мы некоторое время подождали, глядя на редеющий поток проносящихся мимо нас машин. Тормозить кого-то из них лично у меня никакого желания не было — что я, прямо сейчас дознание буду производить? Да нафиг надо!

— Кузьма!

— Что, бать?

— Узнал ты, кто тут непотребством рулит?

— А как же! Эти вот, мамкины пирожки, — он кивнул на проносящиеся запоздалые кабриолеты, — это так, мелочь. Основной доход со Стлища идёт. Опять же, местных дурноманов — пара десятков, немодно это у нас. Для тех, кто именно на зелье подсел, держат курительный дом, а остальное тщательно перерабатывается и под видом приправок уходит в Европу через Лифляндию. Рулит всем процессом бойкий тамошний барончик, Ян Фридрих Глотцкой, то ли остзейский немец, то ли литвин. Сам он сюда не наезжает, только приказчики его. Очередного как раз через две недели ждут.

— Ясно море, урожай собран, последние остатки переработаны.

Мимо просвистел очередной автомобиль в откинутым верхом, среди набившихся в него парней тряслись две ярко размалёванных девицы. Особо талантливые, надо полагать. Дорога опустела. Кузя сунул руки в брюки и придержал свои молнии, полагая, что пока волн мороза-жара хватает, прислонился к капоту:

— Лихих людишек будем отлавливать? А из остальных козлищ от шакалья как-то отделять?

Я усмехнулся. Как у него ловко получилось, что хороших в городишке, вроде как, нема — все гниловатые, только сорта у них разные.

— Не сейчас точно. У нас ни людей для этого, ни времени. Которые бегут — пусть бегут, хер с ними. На оставшихся посмотрим. По-моему, кстати, пора. Поехали!

Мы погрузились в машины и в минуту домчались до городка, по улицам которого ощутимо тянуло дымом. Кто-то метался с вёдрами. Пробегали полуодетые женщины.

— Хаарта что-то не вижу.

— По деревяшкам шерстит? — предположил Кузьма. — Или вокруг города в травке залегли, караулят, если кто побежит.

Мы остановились посреди центральной площади. Навстречу нам кинулся щеголевато выряженный прилизанный дядька с тонкими усиками:

— Господа! Господа, прощения просим! Сегодня мы закрыты…

— Вы теперь всегда закрыты, — весело сказал Кузьма, выбравшись из машины и оглядывая площадь. Остальные тоже споро вышли, сбились плотной группой. Да уж, не бойцы. Ко мне ближе придвинулись Фёдор и Игорь Талаев.

— Кто таков? — спросил я прилизанного.

Тот тревожно оглядел нашу компанию, кажется, начиная прозревать. Так-так, похоже, Талаева с управляющими узнал.

— Я, с вашего позволения, своего рода… мнэ-э-э… приказчиком тут.

В чинах блудюшника я разбираться не очень рвался, хрен с ним, приказчик — так приказчик.

— Под началом у тебя сколько и кого?

— Три десятка девиц, две бригады поваров с поварятами, виночерпиев трое, для тех заведений, где обеды не предусмотрены, а лишь напитки подают, да вот, — он кивнул на крыльцо, где сидело несколько пёстро обряженных и уже слегка выпачканных сажей человек с бандурами и прочими скрипками, — трубадуры, извольте видеть.

— А охрана?

— У них и, смею заметить, у кассиров свои начальники. Я — человек маленький, только за… мнэ-э-э… производственный процесс…

— Гости все вымелись?

— Точно так, э-э-э… ваша светлость?

Догадливый, пройдоха.

Я остановил энергетические качели и успокоил вихрь. Сделалось неожиданно тихо:

— Всем, кто остался, собраться сюда. Бежать не советую, за чертой города встречают. Да пошевеливайтесь поживее, десять минут на сбор даю. Расскажу, как будем дальше жить.

«А как мы будем жить?» — на всякий случай поинтересовался Кузя.

«У нас есть десять минут, чтоб придумать, — я с досадой огляделся. — Получил, мать его, вотчину! Пиштец какой-то!»

«А в Стлище, где дурные зелья готовят, ещё хуже будет».

«Да уж, могу поспорить, что ту базу охраняет целая армия!» — и тут у меня словно щёлкнуло что в голове. Дурман. Армия. Что ж я в воспоминаниях остановился-то? Тут, как говорится, сказал «а» — говори «б»! недаром, выходит, я о шаманах вспомнил!

А ВОТ И АРМИЯ!

829 лет назад, спонтанный портал

Это потом я узнал, что нахожусь в Западном Кхитае. А пока…

Первое, что я увидел вывалившись из портала — темнота. Нет. Темнота — это какое-то ласковое слово. Привычное. А меня окружала Тьма. Вообще — полное отсутствие света. И маленький светоч, что я зажег над головой, совершенно не прояснял ситуацию. Его огонёк, казалось ещё сильнее подчеркивал темноту вокруг.

— Папаня, кажись, наш свет воруют…

— Это как?

— Э-э-э, ну как свет, только наоборот.

Я глубокомысленно промолчал. А реально, что-то маловато света. В голове продолжали плыть странные шаманские ритмы. И тем не менее… Свет реально поглощался окружающей тьмой! Там… та-дата-там… там-там… кх-щ-щ-щ-щ… А вот, если немного развернуть структуру потока… Нестандартно, но попробовать можно. Оп! Светоч засиял, очерчивая сухое и сумрачное подземелье. Высокие, бесконечно тянущиеся залы, наполненные…

Я прямо обалдел.

Меня окружали глиняные статуи. Много. Очень много глиняных статуй. Вооружённые и снаряжённые воины. Должны ли они среагировать на появление среди них чужака? Нет, понятно, что я такой весь из себя архимаг, и, если мне сильно приспичит, после боя со мной на этом месте будет вулкан или ледяная пустошь — на выбор. Но, судя по тому, что пока ничего не происходит — атаковать меня эта армия, видимо, не собирается. То есть, назначение у этих големов другое? Да и големы ли они?

Это воины совсем не походили на глиняных истуканов Марварид. Те были самыми обычными штамповками для войны. Здесь же каждая статуя была индивидуальна, со множеством деталей в одежде, причёсках, доспехах и вооружении! Я вглядывался в лица и не мог найти даже двух одинаковых. Вот тут, кстати, я начал подозревать, что где-то в самой восточной Азии нахожусь — по типажу лиц. Но больше из рассматривания никакой информации выжать не удалось.

В спокойном ожидании стояли пехотинцы, кавалерия и высокопоставленные офицеры. И не только люди, лошади, подготовленные к походу, тоже. И даже повозки — открытые колесницы и фургончики вроде карет.

Попутно меня (я ж теперь големостроитель) зацепило: зачем такая скрупулёзная детализация? Вон, несколько воинов опустились на одно колено, словно приветствуя кого-то — на подошвах даже глиняные сапожные гвоздики можно рассмотреть! Лично нагнулся проверить, не показалось ли? Не показалось. Что за абсурд? Столько чудовищных усилий, чтобы… что?

Затуманенный мозг пытался разобраться в ситуации.

Ряды воинов уходили вглубь тёмных залов. Сколько здесь бойцов, представлялось маловероятным подсчитать. Но несколько тысяч — точно. В ушах снова активнее застучали барабаны, прибавился звук как будто бы гуслей и душевный мужской голос пропел: «Как здорово, что все вы здесь сегодня собрались…» Я потряс головой. Ужас какой-то, а не мухоморы. Когда уж отпустит?..

Так. Все стоят и смотрят в одну сторону, даже кони. Значит, что? Логично пойти и посмотреть, на что они смотрят. Мы же тоже не дураки, правда? «Чем не кони!» — пьяно согласился внутренний голос. Ядрёна-Матрёна, надеюсь, это пройдёт.

Воины стояли местами так плотно, не протолкнёшься, но между колоннами зачем-то возвышались разделители вроде земляных валов или широких стен в рост человека. Я запрыгнул на ближайшую и пошёл в направлении взглядов — на восток.

Вместе со мной, естественно, смещался свет, и вскоре я увидел некое… возвышение? В голову лезли всё более пафосные определения: постамент?.. пьедестал?.. алтарь?..

И вот на этом алтаре… тьфу-тьфу, нет, такого добра нам не надо! Пусть «на пьедестале». На пьедестале стоял гроб. Хрустальный, мать твою, гроб.

— Куда ни ткнись — везде гробы! — мрачно пробормотал я.

— Спокуха, щас глянем! — Кузя бодрой ласточкой метнулся вперёд, облетел пару кругов… — Не-е-е, я это целовать не буду…

Мне прям любопытно стало. Дошёл я до постамента-то… «И призадумался добрый молодец», — подсказал внутренний голос нетрезвым женским контральто.

Ни фига Кощеева пилюля не помогает!

— Заткнись уже, а? — по-хорошему попросил я.

— Я? — удивился Кузьма.

— Да не ты. В башке бормочет, задолбало.

— А-а-а! Это я щас, мигом! — Кузя переместил диалог во внутренний план и неистово заорал: «А ну, кто тут есть, выходи бороться!!!» И что вы думаете? Полезли, как миленькие. Пару минут в голове моей стояла совершенная какофония, пока вдруг не воцарилось блаженное безмолвие.

— Ишь, налетели, обрадовались! — ворчливо резюмировал Кузя. — Ты, если что, сразу говори, пока они корешочками не зацепились.

— Замётано, — согласился я и очень осторожно начал подниматься по ступенькам. Кстати, я тут внезапно подумал, что «очень осторожно» в исполнении архимага выглядит забавно. По периметру минимум штуки три-четыре (а в моём случае — восемь) щитов крутятся, над головой Кузенька, как стрелка компаса поворачивается, опасность выискивая, в руке максимально смертоубийственное заклинание… Ага, крадусь…

Наклонился над гробом — ни фига, тишина, хоть бы бздынькнуло что.

Смотрю. Горный хрусталь, надо вам сказать, прозрачен весьма условно. Для серёжек ещё перебирать можно, чтоб камушек чистой воды был, а для гроба — извините, тут в первую голову размер важен. Видно, конечно, что его старались шлифовали, но вышло уж что вышло. А края аккуратно прикрыты пластинами бронзы. Что характерно все в… не-е, не в рисунках, а этих, мать его, иро… иуре… ирое… Да Ядрёна-Матрёна! И-е-ро-гли-фах, с-сука, язык сломать можно! Короче в этих их значочках, которые сразу слово, или понятие, или действие. Вот.

Однозначно можно было утверждать одно: в гробу лежало тело.

Ну правда, я минут десять вокруг ходил, пытался понять: баба или муж? Тонкие черты лица, бороды нет, фигура не понять какая, толи парень тонкокостный, толи девка плоскогрудая…Наложницу свою положил кто, чтоб подольше свежей сохранилась — да забыл??? Однако, на капсулы, замедляющие время, этот гробик походил не очень. С другой стороны — может, это восточный вариант? Независимая модель?

Должно быть, мухоморный угар ещё здорово бил по мозгам, потому что мне показалось замечательной идеей открыть хрустальную крышку и посмотреть поближе.

Если девку забыли, надо бы её, по-человечески, вытащить, да на белый свет вывести. В плане поцелуев я был с Кузей солидарен, но мысль оставить всё как есть казалась мне всё более неприятной. Обошёл раза три гроб. Никаких ловушек, никаких вопросов… Прихватил ручку крышки, сдвинул…

Глаза человека распахнулись и крышка, словно картонная, отлетела в сторону. Лежащий вскочил, мгновенно приняв боевую стойку и сформировав в руках два мощных файербола.

— Воу-воу-воу! — Кузя выскочил, прикрывая меня собой. — Спокойно, дяденька!

Да, сомнений не осталось, из гроба выскочил мужчина. Воин, несмотря на свою изящную женоподобность, и, видимо, владыка всей этой армии. До него быстро дошло, что мы не собираемся нападать, он спрыгнул на пол, жестами предложил мне говорить, а сам начал подкручивать на одном из колец какой-то камешек.

— Ага, — проворчал Кузьма, — говори ему! А сам какую-нибудь каверзу против тебя затеет!

— Отлично, — сказал воин из гроба, — теперь мы можем объясниться.

В общем, оказался он императором Кхитая по имени Цинь Шихуанди. Причём, на серьёзных щас считал себя действующим императором, а когда я сказал, что слышал имя императора Кхитая — и озвучил его, Цинь шибко расстроился.

— Теперь я понимаю, почему нахожусь здесь, в собственной недостроенной гробнице. И мои верные воины…

Он спрыгнул с постамента и пошёл вдоль рядов, вглядываясь в лица военачальников, называя имена. Могу ошибаться, но, по-моему, этот парень растрогался до слёз.

Получается, все присутствующие воины последовали за своим повелителем добровольно — ожидая, что когда-то он проснётся, и они вновь будут служить ему.

— Однако теперь, когда над миром пронеслось несколько столетий, и страной давно правят мои же внуки — я не пойду против своих потомков. Пусть армия Цинь Шихуанди ожидает часа своего призыва.

В общем, потом мы вместе вышли порталом в маленькую деревушку в горах Тибета, где Цинь и собирался остаться, постигая совершенство. Немного неожиданный для меня ход, но каждый сам кузнец своей судьбы. Напоследок он сказал мне:

— Я вижу, что ты хороший маг, Ди Мит Ри. И у тебя очень самоотверженный меч. Я обязан тебе своим пробуждением и буду рад оказать в ответ столь же значительную услугу. Ты всегда можешь найти меня здесь, на ладонях этих гор.

Так что, господа хорошие, знаю я, где бойцов взять.

ЖИВО ДЕЛО ПОШЛО

Десяти минут радогостевцам не хватило, но через двадцать передо мной стояла растрёпанная и пёстрая толпа. Да уж, пожар в борделе, хорошо ещё без наводнения обошлись. Баб три десятка точно не было — может, кого клиенты с собой вывезли, я особо не приглядывался, поварских в белых фартуках — человек пятнадцать, да с десяток музыкантов.

— Значит, так. Я — владетель этой земли, и волею моей на месте сем будет посажен лес, — толпа начала переминаться и переглядываться. — Ежели кто из крепких Пожарской земле* имеет в сердце своём желание возвратиться к прежним вашим семьям и будет там принят — дозволяю вернуться в свои общины. Кои таких возможностей не имеют, тем явиться в трёхдневный срок в Засечин, в господскую усадьбу, где останутся назначенные мной люди, — я показал на троих управляющих, — каждый из которых свою часть по благоустройству земель Пожарских будет нести. В усадьбе потребны работники, и будут организованы также рукодельные мастерские. Кто каким мастерством владеет — управляющим сообщить, для лучшего вас применения. Блудюшников же и паче того — игрищ на деньги более на своей земле не потерплю.

*Имеются в виду крепостные крестьяне.

— А если я ничего не умею? — спросил из-за спин товарок женский голосок.

— Значит, всю жизнь поломойкой будешь, — пожал я плечами. — Чья в том печаль? Не умеешь — учись. Ноги сообразила же, как раздвигать… Далее! Мне с этого поганого городишки ничего не нужно. Всем одеться и в десять минут выйти за околицу. Если есть больные или немощные в домах — сообщить приказчику вашему, пусть организует, чтоб вынесли. А через десять минут я пожгу этот городишко огнём лютым, кто внутри останется — сам судьбу свою выбрал. Чего стоим? Живее, шевелим лаптями! — площадь начала быстро пустеть. — Теперь скоморохи… тьфу, как?..

— Трубадуры, — подсказал Кузьма. — Или менестрели, если по-франкски. А то ещё миннезингеры, по-германски, и ток про любовь.

— Сложности какие. Трубадуры, сюда подите!

Мятые певцы и музыканты сползлись поближе, опасливо переглядываясь.

— Дудки-скрипки ваши живы?

— Живы, ваша светлость, — уныло ответил высокий и худой.

— А ну, изобразите что-нибудь. Глядишь, я вас и найму.

Менестрели приободрились:

— Весёлое изволите иль трагическое?

— Да давайте уж весёлое, на трагедию я сегодня вдоволь насмотрелся.

Странно это, наверное, выглядело: пустая площадь, обледенелый дом, вокруг ещё несколько, от которых гарью тянет — и кучка потрёпанных скоморохов играет нечто развесёлое слушателям, выряженным тоже весьма разнообразно.

— Неплохо, — оценил Кузя.

— Согласен. Поедете с нами в Засечин, после в Москву заберу, пристрою к делу. Лезьте в грузовик, в кузов, выметаемся из города. Время зажечь.