Подводная лодка в степях Украины

Глава 8. Один остался

Посёлок Ярково, Орловская область. Февраль 1984 года.

Зима вступила в свои права с типичной для Черноземья угрюмой решимостью. Снег лежал плотным, слежавшимся саваном, искрящимся под редким солнцем, но чаще — серым под низким свинцовым небом. Воздух колол легкие морозом и запахом дымка из печных труб. Мальчишки, завернутые в ватники и платки, орали, катаясь с обледенелой горки за школой на кусках картона и линолеума. Их визг разносился по заснеженной улице, единственный признак жизни в этом сонном, забытом богом и властью уголке.

На самой окраине поселка, там, где избы редели и уступали место заснеженным полям, стояло два примечательных объекта.

Первый — старая, покосившаяся водонапорная башня из красного кирпича, давно не работавшая, с провалившейся крышей, похожая на скелет забытого великана.

Второй — маленький, почерневший от времени домик под соломенной крышей, притулившийся к ее подножию. Это был дом деда Матвея.

Никто в Яркове точно не знал, откуда он взялся лет пятнадцать назад. Поговаривали, что «с Севера — то ли с Архангельска, то ли с Мурманска, где корабли гоняют». Кто-то клялся, что слышал, будто он был геологом, «бурил землю до самой магмы». Самые романтичные или пьяные шептались про то, что он — бывший подводник, списанный за ранение.

Сам дед Матвей говорил мало. Суховатый, невысокий, но крепко сбитый, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, как карта неизвестной земли, и пронзительными, не по возрасту зоркими глазами серого цвета. Глазами, которые видели что-то далекое, нездешнее. Жил он тихо, держал козу, колол дрова с удивительной для старика силой.

Но была у него странность. Каждое утро, в любую погоду — в лютый мороз, в метель, в зной, в слякоть — дед Матвей выходил из дома. Надевал старую, вылинявшую телогрейку, черную, вроде флотской, шапку-ушанку, брал в руки не компас, а странный прибор, похожий на компас, но с дополнительными циферблатами и антенной — самодельный пеленгатор, что ли?

И уходил. Не в поселок, а к лесу. Или вдоль замерзшего русла речушки Ярковки. Мог бродить так часами, останавливаясь, прислушиваясь к земле, кладя на нее ухо даже в сильный мороз, или замирая у старого, засыпанного снегом колодца на краю поля. Будто что-то искал. Или ждал сигнала.

Воспоминания Василия Петровича Клюева, соседа (записано на диктофон краеведом И.Печкиным, 1996 г.):

Звук чая, льющегося в блюдце. Голос низкий, хриплый от махорки.

"— Он правда был с лодки? Ну, с той… подземной? Да как же! Я сам видел! Лет десять назад, помогал ему сарай чинить после бури. Залез на чердак — стропила поправить. А там, в дальнем углу, под рогожей… лежит. Водолазный шлем. Настоящий! Медный, тяжеленный. С толстым стеклом-иллюминатором спереди. И на нем… эмблема или герб. Якорь перекрещенный, звезда. Морской. Старый, дореволюционный, что ли, или довоенный?

Я ахнул. Спустился, спрашиваю: «Матвей, ты чего, водолаз был? На затонувших сокровищах работал?» Он так посмотрел… (пауза, затяжка). Не зло, нет. С грустиной. «Вася, — говорит, — сокровища те — под ногами. Только не для нас они».

И больше ни слова. Шлема я потом не видел. Спрятал, видно.

— А почему он остался здесь? Один? — спрашивает краевед.

— Говорил, что «не всех вернули». Что… один маршрут остался. Слепой. Забытый. И что он «прикрывает выход». Стоит на страже.

— Зачем? Выход ведь заброшен?

— А вдруг, говорит… вдруг кто-то идет? По старому руслу. Заблудился. Ищет свет. Он должен быть тут. Встретить. Или… (голос понижается)…предупредить, что выхода больше нет. Чтобы не мучились. Чтоб… знали.

До сих пор не понимаю, о чем это он…"

Дом Матвея. Апрель 1987 года.

Дед Матвей умер тихо, во сне. Пришел сосед утром — козьего молока купить, а дверь не заперта, старик лежит на кровати, будто спит, но холодный.

Хоронили скромно, по-деревенски. Соседи разбирали его скудный скарб: одежду, инструменты, чугунную печурку. Племянница из Орла, приехавшая на похороны, велела очистить чердак — «все равно сносить будут, землю под огород».

На чердаке, в старом, обитом жестью сундуке, среди ржавых гаечных ключей, медных трубок от какого-то механизма, пачек пожелтевших газет и обрывков проводов, нашли тетрадь. Обычную школьную тетрадь в клетку на 18 страниц. На обложке — ни имени, ни даты. Но внутри — аккуратный, четкий, хотя и дрогнувший под конец от возраста почерк.

Записи велись разными чернилами, в разное время. Последние — карандашом, почти стершиеся.

Отрывки дневника, расшифрованные краеведом И.Печкиным.

«…Я — старший мичман Проекта семьсот сорок первый. Настоящее имя мое — Матвей Семёнович Гагарин (не родственник ни князю, ни космонавту, просто фамилия). Служил водителем-механиком на единицах серии "К" с 1955 по 1972 год. Последнее назначение — база "Узел-7", Волгоградская обл.

…Маршрут № 5-Ю ("Южный луч"). Ответвление от магистрали Волга-Дон. Протяженность 287 км. Выходы: ст. Таловая (основной), с. Верхний Мамон (аварийный), х. Ярки (технический, запасной).

…Приказ от 15 октября 1968 года: маршрут № 5-Ю подлежит консервации в связи с "реорганизацией". Экипажу К-14 (ст. лейтенант Гордеев) предписано совершить последний проход с установкой блокирующих зарядов в узловых точках.

…К-14 на базу не вернулась. Связь прервалась на отметке 142 км. Попытки установить контакт — безрезультатны. Базовый пеленг — молчит.

…Маршрут № 5-Ю официально закрыт. Заряды подорваны дистанционно. Выходы завалены. Но… я знал Гордеева. Он был осторожен. Он мог не успеть. Или… не захотел. Мог остаться там. В темноте.

…1972 год. Меня списывают. Инвалидность (слух, суставы). Предлагают квартиру в Волгограде. Отказался. Попросил… наблюдать. За точкой. За аварийным выходом у х. Ярки (ныне — п. Ярково). Таков был мой выбор. И мой… последний приказ самому себе.

…Я остался на точке. Раз в два года, весной, когда грунтовые воды ниже, я хожу к устью аварийного выхода — к тому оврагу за лесом. Проверяю. Никаких следов. Ни шума. Ни сигнала. Песок у выхода — нетронут годами.

…Питание — автономное. Пенсия. Карта маршрута… только здесь. (Нарисован схематичный план с отметками). И в голове.

…Старею. Силы уходят. Прибор (самодельный пеленгатор на остаточной магнитике корпуса) уже еле чует. Но я всё еще слушаю.

…Если вы нашли это… если читаете… знайте:

1. Лодка К-14 с экипажем (6 чел.) может быть там. В слепом маршруте. Где-то под вами. Живая? Нет. Но… её сталь еще может звучать.

2. Маршрут мертв, но ходы… они живы. Вода точит камень. Земля дышит. Старый канал может открыться где угодно. Даже под этим домом.

3. Не пугайтесь, если увидите… или услышите. Это не враг. Это… мы. Последние мореходы подземелий. Мы шли. Чтобы вы не знали страха. А теперь… мы просто идем домой. Сквозь камень.

…Последние.

…Матвей Гагарин. Старший мичман.

…741.»

На последней странице — схематичный рисунок: подземный тоннель, и в нем — силуэт лодки, плывущей в вечную тьму. Подпись: «Маршрут окончен?»

Река Хопёр, недалеко от станции Таловая. Лето 1990 года. (По неподтверждённым данным).

Стоял тихий, знойный полдень. Река мирно катила свои зеленоватые воды. Старик-рыбак, Николай Федотов, сидел в тени ракиты, лениво поглядывая на поплавок. Вдруг он заметил странное движение на воде метрах в пятидесяти от берега. Забулькало. Появились пузыри. И из воды, как мираж, медленно поднялась тёмная, облепленная илом и водорослями рубка. Небольшая, угловатая, с характерным скругленным обводом носа.

На мгновение показался иллюминатор — темный, как слепой узкий глаз. Потом рубка снова скрылась под водой. Через минуту у самого берега, из-под нависшего корня старой ивы вышел человек.

Он был в сером, выцветшем, но узнаваемом бушлате старого образца. На его голове — не фуражка, а странная, потрескавшаяся кожаная каскетка с прикрепленным спереди медным, позеленевшим от времени значком: стилизованный краб, держащий якорь. (Знак подразделения?)

Лицо старика было изможденным, борода — седой и неопрятной, но глаза… глаза были теми самыми — пронзительно-серыми, зоркими. Он был мокрый, но шел по мелководью к берегу уверенно, будто вода ему не помеха. Увидел рыбака, замершего с удочкой. Поднял руку. Не то в приветствии, не то в успокоении. Голос его, хриплый, но удивительно четкий в тишине реки, прозвучал:

— Всё, сынок. Маршрут окончен. Плыви дальше.

Он повернулся, шагнул обратно в воду, к тому месту, где скрылась рубка. Нырнул. Больше его не видели.

Николай Федотов потом клялся, что видел, как на том месте еще несколько минут расходились большие, медленные круги. А потом — только рябь от речного течения. И больше ничего.