Подводная лодка в степях Украины

Глава 3. Объект «Краснопавловка»

Юг Харьковской области. Весна 1952 года.

Степь просыпалась от зимнего оцепенения. Над бескрайними просторами, где волнами колыхала прошлогодняя бурая трава, уже веяло теплом, смешанным с запахом влажной земли и первой зелени. Небо, огромное и бездонное, было чистым, лишь далеко на горизонте клубились белые башни кучевых облаков. Ветер гулял свободно, срывая пыль с просёлочных дорог и раскачивая редкие кусты терна.

Посёлок Краснопавловка, затерянный среди этих бескрайних просторов, жил размеренной, неторопливой жизнью глубокой советской провинции. Пыльные улицы, глиняные хаты под соломенными или шиферными крышами, саманные заборы, покосившиеся от времени. Редкий гул трактора, запрягаемые в телеги лошади да крики чаек над гладью местного, недавно созданного водохранилища — вот и весь пейзаж. Мирно. Сонно. Почти идиллически.

Лишь один объект выбивался из этой картины патриархального уюта. На самом краю посёлка, там, где степь уже почти брала верх, выросло нечто чужеродное: комплекс зданий из серого бетона, окружённый высоким, глухим забором с колючей проволокой по верху. На воротах — строгая табличка: «Станция Водоснабжения № 14. Проход запрещён. Зона санитарной охраны».

Для местных это была просто «база». О ней ходили шепотом самые невероятные слухи. Старики клялись, что ночью оттуда доносится гул, «як у чорта в печi». Молодежь фантазировала про атомную станцию для секретных ракет или подземный склад химического оружия. Самые отчаянные робко намекали на бункер для партийной элиты на случай войны.

Но никто, абсолютно никто не знал правды. Даже водовозы на пятитонных бортовых «ЗИСах», что раз в неделю приезжали «забрать техническую воду», а на самом деле привозили замаскированные под бочки грузы, возвращались молчаливые и бледные. На расспросы лишь отводили глаза и бормотали: «Там… не наше дело. И не ваше».

Правда была фантастичнее любых слухов. Это был Объект № 12 по сверхсекретному «Проекту 741». Не просто испытательный полигон, как на Волге, а первая полноценная, глубоко замаскированная база для запуска, обслуживания и базирования подземных лодок нового поколения — серии «К». Сердце формирующейся сети. Линия стартовала здесь, в Краснопавловке, где геологи ещё довоенной экспедиции НКВД, а позже — МГБ, обнаружили уникальный карстовый ход — древнюю, заполненную водой трещину в гранитном основании Донецкого кряжа. Его укрепили бетонными тюбингами, создав искусственный тоннель-канал.

Отсюда сеть расходилась, как щупальца спрута: на север — к Полтаве и Днепру; на восток — вглубь Донбасса; на юг — по слухам, бродившим среди геологов-заключенных, к азовским солончакам. И самое главное, самое ценное — ответвление на северо-запад, в сторону… Москвы. Путь длиной в сотни километров под землей.

Инженерный зал Объекта № 12. Глубина 64 метра.

Гул здесь был иным, нежели на волжской базе. Не воем ветра и шумом открытой воды, а низким, мощным, всепроникающим гудением гигантских насосов, качающих воду в систему охлаждения и шлюзов. Воздух был тяжелым, насыщенным запахом машинного масла, озона, бетонной пыли и вечной сырости подземелья. Яркий, режущий свет прожекторов выхватывал из полумрака бетонные своды, стальные балки, паутину трубопроводов и кабелей. В центре зала, как жерло гигантского орудия, зиял круглый шлюз, заполненный черной, маслянистой водой. Над ним, закрепленная мощными захватами, висела лодка.

К-03. Семнадцать метров в длину, она была уже не угловатым прототипом, а обтекаемым, хищным стальным скатом. Ее корпус, покрытый матово-черным составом, поглощающим звук и свет, казался живым в мерцании ламп.

Капитан 1-го ранга Виктор Калугин, опираясь на перила смотровой площадки, изучал корабль перед рейсом. Его лицо, обветренное и жесткое, хранило следы шрама от той аварии на Волге — тонкая белая линия пересекала левую скулу. В глазах, привыкших к темноте, читалась сосредоточенная усталость командира, который слишком много видел под землей. Рядом с ним, в белом халате поверх комбинезона, стоял старший механик базы.

— Давление в магистралях стабильное, товарищ капитан, — докладывал механик, сверяясь с приборной панелью на стене. Голос его гулко отражался от бетона. — Температура забортной воды в шлюзе: девять градусов. Уровень азота в дыхательных смесях камер — в пределах нормы. Аппаратура связи и навигации под закачкой инертным газом. Герметичность — стопроцентная.

— Бортовая связь на маршруте? — спросил Калугин, не отрывая взгляда от темной воды, где угадывались очертания лодки.

— Через подземные ретрансляторы на участке «Грибова балка», до отметки 52 километра. Дальше… — механик помялся, — только короткие окна связи в зонах естественных разломов, где сигнал может «пробить». Основная надежда — на выходной приёмник в Белгороде. Если всё пойдет по плану.

Калугин молча кивнул. План. Это слово звучало здесь почти кощунственно. Под землей планы имели свойство рассыпаться как карточный домик. Он повернулся и направился к узкому трапу, ведущему в открытый верхний люк К-03.

С ним были двое новых членов экипажа. Лейтенант Елена Андреева, радистка. Переведена с Северного флота, с подлодки «Щ-310». Худощавая, с коротко остриженными темными волосами и цепким, изучающим взглядом серых глаз. Она несла тяжелый чемодан с радиоаппаратурой. И старшина 1-й статьи Николай Ткач, «водитель» гидравлической группы — коренастый, молчаливый уралец с руками кузнеца, отвечавший за управление движителями и стабилизацию. На них лежала тяжесть неизвестности новичков.

Старый радист, Пес (Михаил Соболев), остался на базе. Глухота и слепота, прогрессирующие после того злосчастного удара и гула в волжском тоннеле, не позволяли ему больше служить оператором связи на борту. Но его уникальный слух к «аномалиям» был по-прежнему ценен. Он сидел в звукоизолированной будке акустического контроля, его лицо, изборожденное морщинами, было напряжено, наушники без резинок плотно прижаты к скулам. Он слушал тишину подземелья не через уши, а через кость, выискивая знакомые, леденящие душу ритмы. Его интуиция была последним рубежом предупреждения.

Калугин спустился в тесную рубку управления. Андреева и Ткач заняли свои места. Знакомый, давящий запах озона, масла и замкнутого пространства обволакивал их. На пульте замигали огоньки.

— Программа маршрута «Ворон», — произнес Калугин, проверяя штурвал. Его голос в наушниках экипажа звучал четко и сухо. — Стартовая точка: Краснопавловка. Конечная точка: выход в ирригационном канале у железнодорожной станции Валуйки. Протяжённость подземного маршрута — 84 километра. Расчетное время в пути — 14 часов 30 минут. Старт — в 14:00 по московскому. Цель — подтверждение навигации на северо-западном ответвлении сети и выход в заданном квадрате.

Он сделал паузу, оглядывая сосредоточенные лица Андреевой и Ткача. Андреева смотрела не на приборы, а в черную, неподвижную воду за иллюминатором шлюза. В ее взгляде читался вопрос, который она не могла удержать:

— Товарищ капитан… а если не выйдем? Если… если потеряемся там? — Она кивнула в сторону темноты за толстым стеклом.

В рубке воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим гудением систем. Ткач перестал настраивать рычаги, замер. Калугин медленно повернул голову к Андреевой. В его глазах не было ни гнева, ни упрека. Только тяжелая, леденящая душу правда опыта.

— Тогда, лейтенант, — сказал он ровным, бесстрастным тоном, — вы узнаете на практике, зачем у каждого члена экипажа в индивидуальной аптечке лежит одна таблетка в капсуле с выдавленной буквой «А».

Никто не рассмеялся. Никто не дрогнул. Лишь Андреева чуть побледнела, но кивнула, переводя взгляд на приборную панель. Ткач глубже ушел в свое кресло. Люк с грохотом захлопнулся. Вода в шлюзе начала бурлить. Стальной скат К-03 начал погружаться в черную бездну.

Через два часа. Глубина. Маршрут "Ворон".

Коридор здесь был шире, чем в Поволжье. Он напоминал не естественную трещину, а причудливый гибрид природного образования и инженерного сооружения. Стены местами были диким камнем — гранитом, сланцем, местами сменяясь гладкими бетонными кольцами, установленными саперами Спецстроя.

Между основными кольцами угадывались темные провалы — ответвления в неизведанные природные лабиринты. Иногда на гидролокаторе проступали призрачные очертания старых, полуразрушенных шахтных стволов, уходящих вверх или вниз — немые свидетели давних геологических изысканий или добычи, о которых никто уже не помнил.

Они шли медленно, с постоянной настороженностью. Каждый звук в этой гробовой тишине обретал устрашающую громкость: скрежет гравия о корпус, бульканье воды в системе охлаждения, даже редкая капля, сорвавшаяся с потолка тоннеля и ударившая по металлу, отдавалась эхом в отсеках. Андреева ловила каждую помеху в эфире, Ткач чутко реагировал на малейшие изменения в поведении рулей глубины и курса. Калугин, не отрываясь от экрана гидролокатора и карты-схемы, проложенной на светящемся планшете, вел корабль сквозь подземную ночь.

На 52-м километре, в районе условной отметки «Разлом-7», вода внезапно ожила. К-03 резко качнуло, будто попав в воздушную яму.

— Стабилизатор кренит! — почти крикнула Андреева, вцепившись в подлокотники. Ее голос сорвался от неожиданности. Приборы перед ней замигали тревожным желтым. — Сильный боковой поток! Что-то сбивает нас с курса!

— Не поток! — рявкнул Ткач, с силой выкручивая штурвал. Его руки напряглись, на лбу выступил пот. — Это сам ход! Он… уходит вниз! Разлом открылся! Нас затягивает!

Калугин молча смотрел на экран. Там, где должна была быть ровная линия тоннеля, зияла черная бездна, уходящая под острым углом куда-то в юго-западном направлении. Его расчетный курс был правее. Но мощное подводное течение, вызванное открытием разлома, неумолимо втягивало лодку в эту неизведанную пропасть. Бороться с ним на этой глубине было бессмысленно — мощности винтов не хватало.

— Там нет маршрута на карте! — доложила Андреева, сверяясь со схемой. В ее голосе звучала паника, которую она пыталась подавить. — Мы уходим с карты, товарищ капитан! В неизвестность!

Калугин взглянул на глубиномер, на манометр. Давление росло, но в пределах допустимого. Он посмотрел на черный провал на экране. Это не было хаосом обвала. Это был четкий, пугающий своей геометрией разлом. Ход. Пусть неизвестный, но ХОД.

— Продолжаем, — скомандовал он спокойно, снимая руку со штурвала и позволяя течению нести лодку вниз по черному склону. — Ложимся на новое направление. Записываем параметры. Если там есть ход… он должен вести куда-то. Включай запись всех показаний, лейтенант. Ткач, держи плавучесть нейтральной. И… будь готов ко всему.

Сорок минут корабль скользил вниз по этому неестественно гладкому, словно отполированному, склону разлома. Глубина увеличилась почти вдвое. Давление забортной воды вызывало едва слышный скрип корпуса. Тишина стала абсолютной, давящей. Даже шум собственных двигателей казался приглушенным этой непроглядной тьмой и глубиной. Андреева ловила эфир — тишина. Только редкие щелчки природных разрядов где-то далеко. Ткач напряженно следил за стабилизацией. Калугин не сводил глаз с экрана, где под ними расстилалась черная равнина подземного озера. И вдруг… стена. Вертикальная, ровная. Не природная скала, а… бетон?

— Готовься к всплытию! — скомандовал Калугин. — Малый ход. Ищем выход наверх. Здесь должна быть… полость.

Они медленно пошли вдоль стены. И нашли его. Неестественно ровный проем, частично заваленный обломками. С большим трудом, рискуя зацепиться, К-03 протиснулась сквозь него. Прожекторы выхватили из темноты затопленное помещение. Бетонные стены, ржавые балки перекрытий, обвалившаяся штукатурка. Остовы каких-то скамеек. И надпись на стене, намалеванная когда-то белой краской, полустертая, но читаемая: «Подпольный райком». Кто-то из местных шутников решил остаться в истории…

Калугин осторожно поднял лодку к поверхности воды в этом странном подземном бассейне. Верхний люк был почти у потолка. Он дал команду Ткачу задраить отсеки и откачать воду из шлюзовой камеры. Воздух с шипением заполнил небольшое пространство между корпусом лодки и потолком. Люк открылся.

Они выбрались через разбитый, полузатопленный оконный проем в стене этого странного бомбоубежища. Вылезли, как черти из табакерки, в яркий весенний день. Солнце ударило в глаза, заставив зажмуриться. Воздух, чистый, напоенный степными травами, ударил в легкие после спертой атмосферы лодки.

Перед ними расстилалась сухая, пока еще не зазеленевшая по-настоящему степь. Колючки перекати-поля катились по ветру. Пыльная, раздолбанная дорога вела куда-то вдаль. И в метрах пятидесяти от них, у дороги, стоял синий, выгоревший на солнце указатель. Надпись была четкой:

«с. Великая Писаревка. Сумы — 10 км»

Калугин стоял, оглядывая бескрайнюю степь, потом посмотрел на своих измазанных глиной и маслом подчиненных, вспомнил абсурдную надпись «Подпольный райком»… И вдруг рассмеялся. Громко, искренне, с ноткой истерики и огромного облегчения.

— Уважаемые товарищи… — он вытер лицо грязным рукавом, все еще смеясь, — …мы только что, судя по всему, прошли под всей Харьковщиной. И всплыли… в райкоме. Вот так сеть.

Андреева, сжимая в руке аварийный пакет с той самой таблеткой «А», впервые за много часов позволила себе слабую улыбку. Ткач просто тяжело вздохнул и потянулся за папиросами. Где-то за степной дымкой лежал город Сумы. А они стояли посреди степи, вышедшие буквально из-под земли, как призраки подземной войны, о которой мир еще не знал.

Проект 741 работал. Сеть жила. И становилась все больше.