Подводная лодка в степях Украины

Глава 2. Куйбышевская петля

Северный берег Куйбышевского водохранилища. Поздняя осень 1950 года.

Ветер, пришедший с бескрайних просторов Заволжья, не просто дул — он резал. Холодный, сырой, он срывал с гребней коротких, но злых волн белую пену и швырял её на берег, смешивая с хлещущим под острым углом тонким, как иглы, дождём. Этот дождь не поливал — он сек. Он стучал по дощатой обшивке временного причала, по ржавым балкам подъёмного крана, по крышам сборных щитовых бараков, выстроившихся вдоль уреза воды.

Всё здесь было временным, утилитарным, выросшим за считанные месяцы и уже пронизанным солью, влагой и тоской.

Объект значился в сухих канцелярских бумагах как "Гидротехнический узел № 4 Минводхоза". Для немногочисленных местных, чьи деревни ушли на дно при создании гигантского моря, это было просто "запреткой". По факту же это была сверхсекретная испытательная база НИИ-47, тщательно спрятанная между стеной сырого, поредевшего осенью леса и двумя затопленными при создании водохранилища деревнями, чьи покосившиеся кресты и коньки крыш иногда проступали из мутной воды в безветренные дни, как немые укоры.

Контр-адмирал Соколов стоял на бетонной плите, втиснутой в размытый берег. Его шинель была расстегнута, но он не чувствовал холода — внутри все горело от нервного ожидания. Он смотрел вниз, в мутную, серо-зеленую воду шлюзовой камеры. Поверхность воды рябила под ударами дождя, скрывая то, что было внизу. Где-то там, в этой холодной пучине, начиналось то, что могло стать триумфом или крахом всей его карьеры, а то и жизни. Сталинские слова "лично вас утоплю" звучали в ушах гулче воя ветра.

— Где они? — спросил он резко, не отрывая взгляда от воды. Голос был хрипловат от напряжения и вечного кашля курильщика.

Дежурный инженер, лейтенант в промокшей плащ-палатке, щурясь от дождя, поднял планшет с графиком.

— Двадцать минут назад, товарищ контр-адмирал, ушли на глубину по маршруту "Альфа-1". Связь пока стабильна по кабелю… — Он посмотрел на экран с цифрами и светящимися синусоидами в будке связи. — Но сигнал уходит в искажения. Фон растет. Магнитное поле местами скачет, как бешеное. И… — инженер сглотнул, — трубка охлаждения реактора гидросистемы показывает перегрев. На семь градусов выше нормы.

Соколов нервно зевнул, широко, как человек, не спавший несколько суток. Это был жест не усталости, а сброса чудовищного напряжения.

— Они же знали, куда лезут, — процедил он сквозь зубы, глядя куда-то поверх головы инженера, в серую пелену дождя над лесом. — Знают риски. Пусть пробуют. Докладывайте каждые пять минут.

Он ненавидел эти ожидания. Ненавидел беспомощность своего положения здесь, наверху, когда там, внизу, в кромешной темноте и давлении, решалась судьба проекта. Его проект. Его амбиции и его страх. Каждый раз перед запуском он ловил себя на мысли: а если они просто не вернутся? Исчезнут в подземной бездне, как будто их и не было? Тогда "Проект 741" станет не государственной тайной, а его личной могильной плитой.

Лодка. Опытный образец. Шифр Г-741М, "Горьковская-741 Модернизированная". Она была рождена в муках на закрытом заводе в Сормово, в цехах, где собирали нечто среднее между подводной лодкой, буровой установкой и космическим кораблём для ада. Полтора года ушло на создание уникальной многослойной обшивки, способной выдержать не только чудовищное давление, но и трение о скальные породы. Три месяца — на капсулирование капризной электроники в герметичные блоки, заполненные инертным газом. И неделя — на уговоры, приказы и отчаянные попытки убедить водолазов-испытателей залезть внутрь этого стального червя.

В первом экипаже было трое. Капитан 3-го ранга Виктор Калугин — бывший подводник с Северного флота, с обветренным лицом и взглядом, привыкшим видеть в темноте. Лейтенант-инженер Армен Мурадян — гений систем жизнеобеспечения и гидравлики, чья худоба и бледность контрастировали с его титанической работоспособностью. И старшина 1-й статьи Михаил Соболев, радист, известный на всех флотах как "Пес". Прозвище он получил не за внешность или собачий характер, а за феноменальный слух — он мог уловить в эфирном шуме слабый сигнал за десятки миль, различить по звуку неисправность в моторе или… услышать то, чего не слышал никто другой.

Где-то глубоко под ногами Соколова, на глубине, превышающей пятьдесят метров, в лабиринте бывшего русла реки Сок, погребенного под миллионами тонн воды и ила Куйбышевского моря, лодка Г-741М пробиралась по неестественно прямому подводному тоннелю. Этот ход был не природным — его прорыли в девонском известняке еще в конце 30-х для каких-то засекреченных изысканий, а потом затопили. Теперь он служил первой "трассой" для стального первопроходца. Внутри лодки царил напряженный полумрак, освещаемый тусклым светом матовых лампочек и мерцанием приборов. Воздух был густым, пахнущим озоном, машинным маслом, человеческим потом и едва уловимым запахом страха, который никто не признавал бы.

Под землей. Глубина 52 метра.

— Поток стабилизируется, — монотонно сообщил Мурадян, не отрывая глаз от сложного прибора, похожего на комбинацию манометра и термографа. Его пальцы быстро скользили по регулировочным винтам. — Давление забортное — 5.8 атмосфер. Температура за бортом… пошла вверх. Плюс три градуса за последние сто метров. Дальше — зона с тёплыми грунтовыми слоями. Источник неизвестен. Гидролокатор рисует гладкие стены. Нет обвалов.

Калугин, прильнув глазом к узкому смотровому окуляру перископического типа (в этой пещерной воде он видел лишь зеленовато-серую муть и блики от прожекторов лодки), буркнул в ответ:

— Шум винтов ниже расчетной нормы. Хорошо. Течь в третьем отсеке… — он посмотрел на мигающий индикатор на пульте, — на уровне капель. Не критично. Пройдём ещё двести метров по этому коридору, развернёмся и пойдём на выход. Пес, как связь?

Пес ничего не ответил сразу. Он сидел, вцепившись пальцами в наушники, его лицо было напряжено до предела. Он не слышал Калугина. Весь его мир сузился до хаоса звуков в акустическом эфире. Сквозь привычный гул двигателей, шипение гидравлики, скрежет корпуса о случайные выступы, неизбежный на первом проходе, прорывалось нечто иное. Странные, ритмичные всплески. Низкие, гулкие, словно удары огромного сердца земли. Они нарастали, сливались, создавая резонанс, от которого вибрировали переборки.

Это не было похоже на геоакустику разломов или движение пластов. Это напоминало… голос. Монотонный, нечеловеческий, но слишком ритмичный, слишком *осмысленный* в своей пугающей регулярности. Словно гигантский подземный эхолот бил в ответ на их вторжение, отмечая их присутствие в своих владениях.

— Шум… — наконец выдохнул Пес, с трудом отрываясь от звукового кошмара. — Сильный шум. Неизвестного происхождения. С юго-запада. Резонирует с корпусом. Я…

Он не успел договорить.

УДАР!

Было ощущение, будто гигантский кузнец ударил кувалдой по корпусу лодки. Всё внутри взревело, завизжало, задрожало. Лодку швырнуло в сторону, Калугина и Мурадяна вырвало из кресел. Пес ударился головой о пульт. Основное освещение погасло, погрузив отсек в почти полную тьму. Через долю секунды зажглись тусклые красные аварийные лампы, окрасив всё в цвет крови и тревоги. И сквозь гул аварийной сирены, взвывшей как раненый зверь, пронзил душу леденящий звук — протяжный, скрежещущий визг металла, скользящего и рвущегося о камень. Казалось, сам корпус воет от боли.

— Что за чёрт?! — рявкнул Калугин, отталкиваясь от переборки и бросаясь к пульту. Его лицо было искажено яростью и ужасом. — Доклад! Мгновенно!

— Впёрлись в выступ! — закричал Мурадян, уже силясь дотянуться до рычагов управления своего пульта. Его голос сорвался. — Справа по борту! Не по курсу! Он… он как клык! Гидролокатор его не увидел! Порода какая-то аномально плотная!

Лодку, зацепившуюся кормой, начало разворачивать в тесном проходе. Раздался ещё один жуткий скрежет, и один из кормовых винтов встал — заклинило или срезало вал. Система стабилизации завыла тревогой. Попытка дать ход вперед только усугубила положение — лодка еще сильнее впивалась в скальный "клык". Подъём был невозможен — над ними висело как минимум пятьдесят метров монолитного известняка. Пульсирующая красная лампочка "ПРОБОИНА" зажглась на пульте Калугина. В отсеке запахло гарью и сыростью затопления.

— Тягу на реверс! Полную! — скомандовал Калугин, хрипя. Его руки летали по переключателям. — Мурадян, дуй в балласт! Создай отрицательную плавучесть! Оторвем корму! Пес, связь с базой! Срочно!

Пес, вытирая кровь со лба, впился пальцами в клавиши передатчика. Эфир ревел. Тот самый ритмичный гул, который он слышал, теперь заполнил все частоты, заглушая любые попытки связи. Это был не просто шум — это была звуковая стена.

— Сигнал… не пробить! — закричал он, отчаянно крутя ручку настройки. — Сплошной радиошум! Эта… эта резонансная хрень! Она глушит всё!

На поверхности. Время: + 2 минуты после удара.

На посту связи инженер вскочил с места, как ужаленный. Его лицо побелело под каплями дождя, стекавшими с козырька будки.

— Пропал сигнал! — его голос дрожал. — Нет данных! Ни по акустике, ни по кабелю связи! Всё… всё молчит! Только фон, дикий фон!

Соколов медленно повернулся от воды. Его лицо, всегда жесткое, сейчас стало каменным. Ни тени паники. Только ледяная ясность и тяжесть ответственности, сдавившая грудь.

— Засели, — констатировал он ровным, страшным в своей бесстрастности голосом. — Бей тревогу по всем постам. Готовь шлюзовую группу и водолазов. Включай аварийный локатор. Жди.

— Товарищ контр-адмирал! — в голосе инженера звучал ужас. — Они… они могут задохнуться! Если повреждены системы… Если течь…

— Нет, — тихо, но так, что слово прозвучало как приговор, сказал Соколов. Он снова посмотрел на воду, будто пытаясь увидеть сквозь толщу то, что происходило там, внизу. — Если Калугин жив… он всплывёт. Он знает, как выживать. А если нет… — Соколов медленно обернулся, и его взгляд, холодный и неумолимый, впился в инженера. — …то это будет последний проект на вашей совести, товарищ инженер. И на моей. Готовьте группы. Ждем. И молитесь, если умеете.

Часы на стене поста связи отсчитывали секунды, превращавшиеся в мучительные минуты, а затем и часы. На базе закипела лихорадочная деятельность: спускались на воду катера, готовились водолазные скафандры, включались мощные прожекторы, пробивавшие мрак и дождь. Но поверхность воды оставалась непроницаемой, мертвой. Ни пузырей, ни обломков, ни сигнала. Только ветер выл, и дождь стучал по железу, как будто отбивая саван по "Горьковской-741 Модернизированной".

Соколов стоял неподвижно, как статуя, глядя в черную воду. Внутри него бушевал ад: страх, гнев, отчаяние и жгучее, почти физическое ощущение приближающейся гибели — и проекта, и его собственной.

Прошло восемь часов адского ожидания. Водолазные группы, работавшие в кромешной тьме и холоде на пределе возможностей, ничего не нашли в районе маршрута "Альфа-1". Отчаяние начинало сковывать всех. И тогда, когда надежда почти угасла, на периферии зоны поиска, в трех километрах от основного хода, в заброшенной, полуразрушенной аварийной шахте, которую даже не нанесли на основные карты, вода вдруг забурлила. Сначала робко, потом все сильнее. И из черной пасти шахты, измазанная густой глиной, покрытая известковой пылью и ржавчиной, как чудовищный раненый зверь, выползла на поверхность Г-741М.

Её корпус был изуродован глубокими царапинами и одной страшной вмятиной по правому борту. Винты погнуты. Ни лучика света. Но она была на плаву.

Когда аварийный люк с трудом отдраили, оттуда вынесли Пса. Он был без сознания, лицо в крови. За ним, согнувшись и с трудом дыша, выбрался Мурадян. Лицо его было серым от боли, он прижимал руку к боку — позже выяснится, трещина в двух рёбрах.

Последним вышел Калугин. Его лицо тоже было разбито — видимо, при ударе. Кровь запеклась на щеке и подбородке. Одежда промокла и вымазалась в грязи. Но в его глазах горел нечеловеческий огонь. Он шагнул на хлипкий понтон, едва не свалился, но удержался. В руке он сжимал нечто, похожее на кусок обшивки пилотского пульта.

Не глядя на бросившихся к нему медиков и техников, он прошел сквозь толпу, поднялся по трапу к ожидавшему Соколову. Тот стоял, не двигаясь, сжав кулаки за спиной. В его глазах читалось столько, что слова были бы лишними: облегчение, ярость, вопрос.

Калугин остановился перед ним. Взгляды их скрестились. Затем капитан с грохотом бросил на мокрый стол в крытой части причала тот самый кусок металла. На нем, нацарапанные ножом или обломком, виднелись кривые, но четкие линии, стрелки, цифры глубин.

— Вот, — хрипло произнес Калугин. Его голос звучал как скрежет камня по металлу. — Вот вам новый маршрут. Не по плану. Тот ход… он уходит дальше. Туда, откуда шел этот… гул. Куда именно — не знаю. Но это не просто канал, товарищ контр-адмирал. Это… — он сделал паузу, глядя куда-то в пространство, будто снова видя тот ужас и чудо под землей, — …это сеть.