Под прикрытием

Глава 33. Операция «Чужой»: убив дракона…

Ещё одной проблемой я озадачился вельми конкретно – это ГСМ, горюче-смазочными материалами, то бишь. Не то чтобы, их не было в наличии или испытывался какой-то недостаток – это отдельные «пляски с бубном».

Но, качество…

Сказать, что советский бензин (в качестве которого чаще использовались всяческие суррогаты) или смазочные масла того периода – откровенно галимое дерьмо, значит – оскорбить это в принципе полезное в качестве удобрения «вещество».

Это просто страх и наказанье Господне!

Про качество товаров тех лет – производимых советской национализированной промышленностью, можно рассказывать бесконечно долго как сказки Шахеризады: рельсы – не выдерживающие испытания, галоши – которые носятся два месяца, «пожаробезопасные» спички и, прочая, прочая, прочая… Заголовки статей на страницах советских газет и журналов – просто криком кричали о подобных явлениях.

Парафин свечей к примеру отчётливо вонял керосином, а светильный керосин хоть и вонял как и ему положено – керосином, а не парафином, был жёлтым, мутным и отчаянно коптил в светильных и нагревательных приборах.

Конечно, да!

Керосин шёл на экспорт, им торговали за пределами Руси, но только в ещё более слаборазвитых странах – под вид Турции, Болгарии или колониях европейских держав – вроде Египта. Отчаянно нуждаясь в валюте, Советский Союз открыто демпинговал – продавая на внешнем рынке нефтепродукты низкого качества ниже себестоимости.

Больше всего меня напрягал именно керосин – с ним, в отличии от ГСМ для техники, приходится сталкиваться каждый день по несколько раз… Несмотря на успешно выполняющийся план ГОЭЛРО и разглагольствования большевиков про «лампочку Ильича» – большинство народа пользуется им для освещения жилищ и приготовления пищи.

«Наступила осень, отцвела капуста…».

Дни стали короче, а ночи длиннее. Хотя «керосиновая проблема» и не входила в мой «пятилетний план развития Ульяновска», но вспомнив свои мытарства прошлой зимой – этой осенью я решил засучив рукава, взяться за «керосиновую проблему» всерьёз. А там глядишь, и до прочей «нефтянки» руки дойдут. Тем более обнаружилось одно благоприятное обстоятельство. Среди группы «младших научных сотрудников» профессора Чижевского была одна довольно примечательная личность…

Но сперва немного предыстории.

Конечно, Императорская Россия была ещё тем «отстоем» (потеряли её – да и хрен с ней!) и, во время Первой мировой войны её промышленность – аблажалась практически по всем пунктам. Однако, как говорится: и в куче вонючего навоза – можно найти блестящую жемчужину, если хорошенько поискать конечно.

К этой «жемчужине» можно отнести, создание буквально «с нуля», в самый короткий срок – перед самым развалом Империи, достаточно развитой собственной химической промышленности – производящей даже боевые отравляющие вещества.

С началом войны 1914 года производство пороха и взрывчатых веществ в России и, без того убогое, попало в исключительно катастрофическое положение: часть заводов химической промышленности – расположенных в Царстве Польском была потеряна, другая часть работала исключительно на заграничном сырье – которого было крайне недостаточно.

Пожалуй, единственный раз за всё время Великой войны – царское правительство поступило экономически разумно, решая эту проблему: химическая отрасль не была отдана на откуп обнаглевшим от полной безнаказанности ворам из Военно-промышленных комитетов (ВПК[71]) могильщика Империи либерала Гучкова[72]. По инициативе Начальника Главного Артиллерийского Управления (ГАУ) генерала Маниковского была создана специальная комиссия под началом выдающегося специалиста – генерала Игнатьева, позже преобразованная в «Химический комитет» при ГАУ.

Не особо надеясь на поставки пороха, взрывчатки и компонентов для их изготовления из-за рубежа, генерал Игнатьев сделал выбор в пользу создания собственных производственных мощностей и не прогадал. Строительство химического предприятия в среднем занимало около года и, с января 1916 по май 1917 года, было пущено 33 сернокислотных завода – причем с сентября по ноябрь 1916 года, их количество увеличилось более чем в два раза, с 14-ти до 30-ти.

В результате за один только год – с 1915/16 год, производство взрывчатки увеличилось немногим менее – чем в 15 раз, а всего за весь период войны – в 50 раз! К началу Февральского переворота, в распоряжении Комитета работало около 200 заводов, производивших не только различные виды взрывчатки, но и отравляющие вещества – хлор, фосген, хлорпикрин. Причем не только для газобалонных атак – но и для артиллерийских снарядов.

– …Сложнее всего было добиться 90-процентной чистоты бензола производящегося в Донецком районе. Для этого, 50-ти процентный бензол везли в Петроград для очистки, только затем в Москву для производства пикриновой кислоты. Ну, а когда в середине апреля 1915 года взорвался Охтенский завод взрывчатых веществ (200 погибших!), уже к концу августа удалось построить и запустить бензоловый завод в Кадиевке (Южно-Днепровское общество), который сдавал по 200 000 пудов чистого бензола в год по довоенной германской цене…

Этот человек, которого мне удалось разговорить – был довольно молод и резко выделялся среди других. Просто до фанатизма следит за своей внешностью: любит тщательно и со вкусам одеваться – на первые же деньги «от меня» приоделся во всё «заграничное». Это вполне объяснимо: после начала Первой мировой войны – он вернулся из Италии, где учился на инженера-химика и, по его настроению и разговорам чувствую – скоро туда опять уедет… И в этот раз, как говорится – «с концами».

В «Химическом комитете» при ГАУ, он занимался как раз тем про что рассказывает – очисткой бензола. Вполне понятно тогда, почему я его спросил:

– Качество нашего керосина вызывает лишь обильное «слезотечение» – как ваш хлорпикрин, Игорь Станиславович. Не подскажите, как это дело можно исправить?

Тот, само собой удивляется:

– Вам на что, извиняюсь конечно…?

– А надоело, видите ли, воняющей копотью из лёгких харкать… А Вам, я уверен – надоело быть без денег. Мы не могли бы друг другу помочь, как сами считаете?

Тот, недолго думая:

– Наш керосин коптит из-за более тяжёлых фракций в своём составе – что указывает на пренебрежении технологией перегонки. Кроме того, из-за плохой очистки в нём много сернистых, азотистых или кислородных соединений и, даже механические примеси и вода…

– Весьма познавательно, Игорь Станиславович. А вот как бы, нам с вами…

– Не вижу особых препятствий для очистки керосина и улучшения его качества, методом вторичной перегонки при точном соблюдении требуемой температуры и давления – было бы подходящее оборудование. Не на мужицком самогоном же аппарате это проделывать, уважаемый Серафим Фёдорович… Хахаха!

– Хахаха! Пойдёмте я покажу Вам, что у меня есть…

Как я уже говорил, среди «добра» эвакуированных петроградских предприятий – доставшегося мне мошенническим путём, имелось и какое-то жутко воняющее хлором оборудование химической промышленности. Возможно, это – химические реакторы для приготовления боевых отравляющих веществ.

– Да, это они…, – подтвердил Игорь Станиславович, – откуда это у Вас?

– Они не «у нас», – осторожно поправляю, – а в собственности у Ульяновского волостного Совета рабочих и крестьян, который предоставил их в аренду кооперативу «Красный рассвет».

– Понятно…, – усмехнулся тот, – что тут непонятного?

Умный человек, понимает буквально с полуслова.

– Игорь Станиславович, Из этого оборудования можно сделать установку по очистке и вторичной переработке керосина?

– Ммм… Мдаааа, – задумчиво гладит подбородок, – конечно можно, но придётся кое-что хорошенько переделать… Но, как Вы собираетесь добиться герметичности соединений? Сто раз извините, но этого не представляю – я «чистый» химик…

– Вы ещё не видели мой электросварочный аппарат?

– Не видел, но местные просто чудеса рассказывают!

– С герметичностью особых проблем не будет, заверяю Вас.

К ноябрьским праздникам установка заработала – я оптом закупал на ульяновском «Нефтяном складе»…

Нет, не керосин!

Теперь «это» можно смело назвать своим именем – «сырьё». И из этого сырья производил…

Нет, опять же – не керосин!

Когда я в первый раз принёс продукт переработки сырья домой на пробу, Отец Фёдор воскликнул:

– Что ж ты воду в лампу льёшь?!

Я думаю, в тот момент он сильно испугался за моё душевное здоровье. Ведь, если «на старуху бывает проруха», вполне конкретная «шиза» – вполне может снизойти и до рядового ангела божьего.

Однако, вопреки его опасениям керосиновая лампа вспыхнула и ярким пламенем разгорелась пуще прежнего, без всякой копоти и вони.

– Чудеса, да и только!

Мой названный отец креститься немногим менее истовее, чем когда в первый раз меня увидел – вышедшим из «портала» с надписью «КРЫМ НАШ» на спине. Вдруг, когда я принялся заправлять «водой» ещё и примус, его осеняет:

– Неуж спирт, сынок?!

Думал, тот час же я его «потеряю» – его преподобие хотя и крайне изредка, но крепко «употреблял». Для здоровья – его словами. Думал, что проклянёт и изгонит из дома, аки блудного сына и не посмотрит – что «ангел»!

– Нет, не спирт, – успокаиваю, – спирт бы вонял сивухой на весь дом, а этот почти не пахнет.

Принюхивается к поднесённой 20-ти литровой канистре, и:

– Истину молвишь – это не спирт… А что же тогда? – окунает палец и растирает жидкость меж пальцев, – на ощупь вроде что-то маслянистое…

– Это – «Стандарт-Ойл», отец.

– Извиняюсь, сынок – со слухом в последнее время что-то… Как ты сказал?

– «Стандарт-Ойл», говорю – американская универсальная жидкость. Используется как очиститель жирных пятен на одежде, растворитель лаков и красок, средство от вшей…

Думаю, Рокфеллер ни на грош не обеднеет, если я воспользуюсь его брэндом. Тем более его «Standard Oil» не совсем идентично моей «Стандарт-Ойл» – у него чёрточки между словами не хватает. И сами слова – составлены не из наших букв. Такой приёмчик использовали в «моё время» китайцы – почему бы и мне им не воспользоваться?!

Короче, как только установка заработала – тут был оформлена самостоятельная артель «Стандарт-Ойл», которую возглавил наш химик-органик Игорь Станиславович Лемке.

– …Так зачем же ты его в лампу?

– Как горючее для ламп и примусов, тоже можно использовать – горит лучше, разве не видишь?

Почему так по-хитромудрому назвал, спросите?

Так я же не только для себя керосин очищаю… Я собираюсь им торговать и, иметь с этого прибыль. И здесь я сталкиваюсь с интересами монополиста, причём не частного – а государственного.

Как известно после революции всё нефтедобыча, нефтепереработка и торговля нефтепродуктами в стране была национализирована. С началом НЭПа всё это хозяйство перешло в ведение сперва «Главного управления по топливу» (ГУТ), затем могущественного монополиста – «Нефтесиндиката», спрутом протянувшего свои щупальца в каждый уголок – не только нашей страны, но и далеко за её пределы.

Все без исключения монополисты страшно не любят конкуренции – из-за прибылей они войны развязывают, а меня схавать им вообще – на один зубок… Даже не заметят, кто там вошкой хрустнул! Назвав же, на всякий случай, очищенный керосин другим брендом – я смогу иметь «фиговый листок»: чтоб в случае конкретного наезда этого монстра – хотя бы попробовать прикрыть свою задницу…

И «всякий случай» не заставил себя долго ждать!

Одно из «щупалец» могущественного «Нефтесиндиката», находится у нас в Ульяновске на Базарной площади, что на Пролетарской (по старому – Торговой) улице. Раньше это была просто керосиновая лавка купца Королькова, сейчас это так называемый «Нефтяной склад» – на который централизовано завозят нефтепродукты, в основном керосин и, затем рознично торгуют ими по волости.

Формально во главе его числится так называемый «красный директор» – один из местных коммунистов, но фактически «правят бал» Сапрыкины – семья приказчика прежнего владельца, не пережившего революционного лихолетья.

На «Нефтяном складе» царит откровенно клановый дух. Чужих, они к себе и близко не подпускали.

За время хозяйствования этого «клана», ещё при «Главном управлении по топливу» (ГУТ), склад – как собака шерстью зимой, стал обрастать многочисленным хозяйством: куры, свиньи, коровы… Свой обоз в двадцать лошадей, своя кузня, своя столярная мастерская – чьи изделия реализуются на той же Базарной площади.

Вообще-то по упорно ходящим слухам: вся ульяновская частная торговля – не менее чем наполовину принадлежит Сапрыкиным, через подставных лиц из числа их многочисленных родственников. И в государственно-кооперативную торговлю они уже успели запустить свою загребущую руку.

Дошло до того, что реализацию нефтепродуктами они стали считать не основным – а каким-то побочным занятием!

Так что глава этой семейки, этакий знаете ли – реальный мини-Ксавер или литературный Корейко.

Сперва вроде удалось с этим кланом (в буквальном смысле) договориться: я по госцене покупаю у них «жёлтый» керосин, очищаю его до состояния «белого» и продаю обратно им… С небольшой маржой в свою пользу, разумеется. Ну, а они уже там, крутятся-вертятся с этим высоколиквидным товаром по собственному разумению. Мощность керосиновой установки вполне позволяла снабжать высококачественным керосином всю волость и, даже ещё немного оставалось для уезда. Прикинул на калькуляторе – вполне приличная сумма набегает для реализации кой-каких «заклёпок».

Однако, после буквально «медового» месяца взаимовыгодного сотрудничества, наша с ними общая партнёрская «лодка» черпанула бортом воды…

В почти буквальном смысле!

Первым делом, «родственнички» стали бодяжить мой керосин государственным… Я это вовремя заметил по падению собственной прибыли – керосин для собственных нужд я брал прямо с установки – ещё «тёпленьким».

Поскандалил с главой клана, попытался усовестить и образумить:

– Панкрат Лукич! На то, что Вы государственный керосин водой бодяжите – я в принципе могу закрыть глаза, хотя мне за державу обидно…

– Мочой, – ухмыляется, поблёскивая красной потной лысиной.

– Что, «мочой»? – думал ослышался.

– Керосин, что тебе продаём – мочой «бодяжим». Для чего ты думаешь, собственный обоз – в два десятка с лишним лошадей завели?

Он что, маразматик престарелый, издевается надо мной?! Вот вам и «азотистые соединения» в составе керосина, мля… И откуда взяться качеству? Нефть добывают с нарушение технологии, керосин из неё выпаривать – как Бог на душу положит и, потом ещё разбавляют на всех этапах транспортировки, хранения и реализации, всем – на что только убогой фантазии хватает.

Однако, «монополист», ёпсель… «Нет у Вас методов против Кости Сапрыкина!» – вспоминается бессмертное из фильма «Место встречи изменить нельзя».

– Ладно, хорошо – как Вам будет угодно: мочой, так мочой. Однако, Вы теперь уже мой собственный – «американский» керосин разбавляете, что уже ни в какие ворота не лезет! И, дело даже не в том, что меня лично два раз «обуваете» – в первый раз продавая мне это говно, а во второй раз – превращая в говно мой товар. Вы дискредитируете мою торговую марку!

Возможно, одно из сказанных слов показалось этому старому прохвосту нецензурным, иначе чем объяснить – что вдруг издевательская ухмылка куда-то вмиг исчезла, осталась только какая-то животно-нутряная злоба:

– А ты кто вообще, такой?

Признаться, растерялся:

– Как, это – «кто»?

«Неуж, прогрессирующий склероз у партнёра, – мелькает мысль, – может мой роялистый глицин с витамином «В12» ему предложить – у меня его почти целая пачка…».

– У меня договор о поставках «американского керосина» с Председателем артели «Стандарт-Ойл», гражданином Лемке – а тебя и знать не знаю… Пшёл вон!

С этих слов, у меня «ярость благородная – вскипела как волна…»! За грудки его было – да мордой об стол, да он как заблажит:

– Сёма, Фёдот!

Заходят двое добрых молодца – как будто под дверьми стояли, морды – за три дня не объедешь и, засучивая рукава:

– Пошто обижаешь батяню, контуженный недоносок?

Хотел было в драку за «недоноска» – но они скрутили меня буквально в «бараний рог» и, пару раз сунув кулачищами под рёбра, аж дышать на пару минут перестал… Только рот как рыба разевал, да слёзы из глаз так и потекли ручьём – как у царевны Несмеяны от «бородатого» анекдота… Вывели на крыльцо конторы и как щенка какого с него «спустили».

Последнее, что я услышал от этого старого беспредельщика:

– А твоя артель почитай у меня в руках.

Добры молодцы заржали жеребцами:

– Гыгыгы!

Поднявшись под их гогот на ноги, отряхиваясь от пыли и, сквозь зубы матерным матом матеря всё это конченное семейство, я краем глаза увидел как во двор «Нефтяного склада» въезжает подвода гружённая бочками с керосином – должно быть прибыла новая партия товара с полустанка. Невзрачный щупленький возница, с чёрной повязкой на лице – чем-то напоминающим советского киноартиста Савелия Крамарова, сочувственно на меня глянул единственным глазом…

Это называется – перемудрил я с конспирацией! Действительно – формально я не имею к артели никакого отношения.

Слава Богу, Игорь Станиславович успокоил и, даже с немалой долей брезгливости ответил мне:

– «Обхаживает», конечно – как Антанта Румынию в 1916 году. Но я знаете ли – натерпелся в последнее время от подобного быдла и, хоть на этом – «отпляшусь» теперь вдосталь.

Однако, опасение осталось – кроме инженера-химика в артели «Стандарт-Ойл» ещё номинально числятся два члена из местных работников. Их мне лично порекомендовал – как «надёжных в доску» сам Клим.

Но кто его знает!

Решив во всём следовать букве закона, я попытался приструнить попутавшую рамсы семейку как через их «корпоративное» начальство (того самого «коммуниста») – так и через волостные Исполком и Совет. Однако, здесь порядки почти что патриархальные: каждый ульяновец другому – если не брат, то кум или сват, это точно!

Фрол Изотович в ответ на моё возмущение – лишь что-то невнятно мямлил, мол торговля по нынешним нэпмановским временам – это не его епархия.

– Прежде, я этого Сапрыкина… ВО!!! – показывает крепко сжатый кулак, – где держал. А теперь другие порядки – уж, ты извини.

А тот «коммунист» – вообще «прикормленный», по ходу:

– Ты, товарищ Свешников – Заведующий оружием ОВО, кажется? Вот и «заведуй» на своём полустанке – на здоровье, а в наши керосиновые дела не лезь!

Можно было бы конечно, своих комсомольцев натравить – как предлагал Мишка… Но я не стал впутывать этих – практически ещё детей, в свой чисто коммерческий проект.

К зиме, меж мной и кланом Сапрыкиных вспыхнула короткая, но яростная – как конфликт на Даманском «торговая война».

Я велел Игорю Станиславовичу банчить «чистяком» самостоятельно, но конкуренты на это ответили прекращением продажи артели керосина-сырца. Была предпринята попытка прибрести сырьё на других складах «Нефтесиндиката», но видать у них уже сложилась корпоративная солидарность…

Мне отказали в оптовых партиях!

Волей-неволей пришлось выкинуть «белый флаг» и предложить противнику мирные переговоры.

Посидели, поговорили тихо-мирно – те для виду, покаялись пообещали исправиться… Но немного выждав, продолжили свою деятельность по превращению моего добра в говно – за мой же счёт. Приходилось терпеть, стиснув зубы…

Однако, ещё никто на этом белом свете не умиротворял беспредельщика своим ангельским терпением и, мне это ни в коем разе не удалось!

Отбив с минимальным ущербом для себя мою «атаку», Сапрыкины вообще решили меня «подвинуть». Те два «члена» артели «Стандарт-Ойл», перешли на их сторону и за спиной Игоря Станиславовича подписали купчую о продаже своей доли. Правда, мне удалось достаточно легко отбить эту «контратаку»: ранее лично поручившийся за перебежчиков Клим – при мне разбил им рыла в кровь и, те пошли на попятную – через волостной суд вернув свою долю акций и передав их более достойным пайщикам.

Далее, Сапрыкины вообще уже объявили мне «войну без правил» – написав донос своему вышестоящему начальству, о нарушении артелью «Стандарт-Ойл» прав торговли нефтепродуктами – исключительно государственными структурами. Сапрыкины требовали лишить мою артель лицензии на промышленную деятельность, а её оборудование конфисковать в пользу государства… В пользу «Нефтяного склада», то есть.

В свою пользу – если уж быть совсем точным.

Был суд, на котором в ответчиках был вовсе не я, а Игорь Станиславович – как учредитель артели «Стандарт-Ойл» и его адвокат Брайзе Иосиф Соломонович – «временно» освобождённый из исправительно-трудового лагеря. Такое, в те весьма интересные времена – довольно частенько практиковалось.

– Что это? – спросил тот, ставя перед судьёй бутылку с мутной жёлтой жидкостью.

– Сцаки ответчика, штоль?

Про судебную экспертизу в эти времена, если и слышали – то только не в этих отдалённых от всех благ цивилизации местах. Поэтому, следственный эксперимент проводил сам судья. Взболтнув бутылку и брезгливо понюхав из открытого горлышка, тот уверенно ответил:

– Это керосин.

Другая бутылка, только уже с прозрачной жидкостью:

– А это что?

После тех же нехитрых манипуляций:

– Вода? Нет, не вода – неизвестное пролетарскому правосудию вещество.

Суд проходил в Ардатове – уездном городе, поэтому судья пока знать не знал и, ведать не ведал о «американской универсальной жидкости».

– Похоже ли это «неизвестное вещество» на керосин – в торговле которым, истец обвиняет моего клиента? – спрашивает адвокат-бандит.

Судья, как это водится в эти весёлые времена, был из «простых» – поэтому и ответил «по-простецки»:

– Сам не видишь, что ли? А чё тогда очки на нос напялил?!

– Значит, это – не керосин?

Судья начинает терять терпение:

– Издеваешься над народным судом? Счас милиционера позову – он тебя выведет из зала суда и по шее надаёт.

Адвокат торжественно поднимает обе бутылки над головой:

– Как только что установил высокий суд – эта жидкость не является керосином, а значит – торговать ею не возбраняется.

Представитель истца – «Нефтесиндиката» то есть, не унимается:

– Запрещается торговля частных лиц, артелей и кооперативов и, прочих физических и юридических лиц, не керосином именно – а всеми без всякого исключения нефтепродуктами!

– А что такое «нефтепродукт», не подскажите? – задаёт вопрос адвокат.

Судья, только успевал головой вертеть, следя за прениями сторон:

– «Нефтепродукты», это вещества – производимые из нефти…

– Гражданин судья, Вы слышали?

Тот зевнул с тоской:

– Ну, слышал… Я тут, кажный день по десять раз выслушиваю всякое.

Адвокат обращается к ответчику:

– Игорь Станиславович! Из чего Вы изготавливаете американскую универсальную жидкость «Стандарт-Ойл»?

– Из керосина…

Пройдоха-адвокат торжествующе поднимает к потолку указательный палец:

– Вы слышали, гражданин судья: «из керосина» – а вовсе не из нефти. Значит, эта жидкость не является «нефтепродуктом» и, следовательно – торговать ею не запрещено.

Почесав в затылке, судья удалился на совещание и, вернувшись, разя плохо очищенной сивухой, вынес решение в пользу ответчика…

В мою пользу, то бишь.

– Молодцом, – говорю после процесса адвокату, – неделя в «комнате свиданий» с двумя «прачками» враз и, кроме того на ваш счёт в банке «капнут» гроши… Как договаривались.

Иосиф Соломонович, доволен – слов нет:

– Слушайте, а мне нравится так «сидеть»!

– Ну, а я Вам что говорил? Ещё и предложите «контракт» продлить… Хахаха!

– Хахаха!

Адвокат адвокатом, конечно, но тот судья был моим давним знакомым по осени 1922 года – когда мы с Мишкой, со сборным отрядом милиционеров местного НКВД и агентов ОВО были в экспедиции по изыманию сельхозналога у крестьян. Мы конвоировали злостных должников – он назначал им наказание. Юный проныра даже в тот раз смог кратковременно устроился писарем в выездной трибунал и, втереться в доверие к его членам. Поэтому в данный момент, стоило ему только поговорить с судьёй – разъяснив ситуацию с «высоты» нашей колокольни…

Как всё оказалось на мази!

Кстати…

В эпоху НЭПа «договориться» с судом тоже можно – но это довольно дорого и рисково. Поэтому, такой вариант я приберёг на крайний случай…

Слава Богу не понадобилось!

Однако, «мафия» – получив грандиозный «отлуп» со стороны закона, не успокоилась – видно считая себя «бессмертной».

Поступил донос уже моему начальству – в Губернский отдел вооружённой охраны НКПС, о моей «внештатной» деятельности. Меня вызывали «на ковёр» в Нижний Новгород, где я еле-еле отбился от обвинений – накрыв руководству «поляну» в самом лучшем нэпмановском ресторане. Почти следом, на Ульяновский полустанок приезжала выездная комиссия из Губернского управления НКВД и шерстила всю документацию – мою и заодно Каца… К счастью недолго пробыла и вскоре уехала ничего не криминального не найдя, зато в новеньких берцах от обувной артели «Красный Лабутен» моего бывшего заместителя Чеботарёва, в которой я имею долевое участие. Затем явилась не запылилась комиссия от «Рабоче-крестьянской инспекции» (Рабкрин)… Уехала назад в тех же «берцах», да ещё экипированная с головы до ног в «пролетарки» и только-только начавшиеся шиться в «Красной игле» куртки «Камчатки».

Однако, так и разориться недолго!

Наконец, меня срочно разыскал товарищ Кац и выложил передо мной какую-то бумагу:

– Читай!

Глянул на писанину и аж в глазах от её содержания запрыгало:

– …Твою ж, мать!

– Вот именно! Обрати внимание – почерк тот же самый.

Это было не первый, даже не второй донос на меня в ГПУ и, отчего-то уверенно думаю – не последний.

– Да, уж сам вижу – не слепой чай… Твою ж, мать!

Абрам Израилевич не был связан никакой семейственностью с местными, поэтому в данном случае – он мой естественный союзник. Как и положено каждому уважающему себя менту, Кац имеет свои источники информации на подконтрольной территории – в том числе и на ульяновском почтамте.

– Теперь догадался, понимаешь – из чьей задницы на тебя «ветра» дуют?

Блин, это пипец – каким «догадливым» надо быть! Одного, не пойму:

– Понимаю, но не могу понять – где я им дорогу перешёл? Ведь, это же – не с керосина, оказывается, началось.

– Не знаю, разбирайся сам, – устало отворачивает взгляд, – но с этим надо что-то решать – этот донос вовсе не в мой районный отдел шёл… Когда-нибудь не поленятся, да отвезут лично в Нижний. Я тебя больше прикрывать не могу – без всяких обид.

– И на этом спасибо, Абрам Израилевич!

Хороший человек, с одной стороны…

– Отец, – спрашиваю дома за ужином, – а у тебя с семейкой Сапрыкиных, никаких серьёзных тёрок не было?

Вскидывает брови:

– Да, как не быть?! Это ж – пауки такие, с липкими волосатыми лапами!

И, давай мне рассказывать…

История старая, случившаяся ещё задолго до рождения моего реципиента: в девяностых годах прошлого века – когда и, Фёдор Свешников и Панкрат Сапрыкин были молодыми – полными юношеского задора и амбиций…

– Мы ж с ним ровесники и прежде большие друзья были! Да, из-за его неуёмной жадности – пробежала меж нами «чёрная кошка».

Сапрыкин в молодости был купец какой-то там «гильдии» и, унаследовав дело отцов, дедов и прадедов – крутился на торговле зерном и мукой в ульяновской волости. Надо отдать ему должное, способности к коммерческой деятельности имел немалые: всего за пять лет – разорив конкурентов, молодой Панкрат Лукич подмял под себя всю волость по хлебу и уже вплотную подбирался к уезду…

– Однако, всё ему мало было!

Тут случился очередной голодный год на Руси и, купец-монополист Сапрыкин так безбожно задрал цены на продовольствие – что народ стал реально дохнуть от бескормицы…

Этакий, «мини-голодомор» получился!

– Он всё наше волостное начальство тогда купил с потрохами и земство под ним «по струнке» ходило. И мне предлагал молчать за мзду, да я не смолчал.

Отец Фёдор «добрым словом и кадилом», усовестил барыгу-спекулянта – выгнав из Храма во время богослужения – пригрозив ему церковным наказанием, а то и отлучением:

– Не смог Панкрат через страх перед Господом переступить – не нонышние времена тогда были!

Кроме того, ульяновский иерей – организовав волостной «Комитет помощи голодающим», съездил до епископа «Нижегородского и Арзамасского» Владимира и выбил с того целый вагон муки.

Эх, до чего же боевой – мне названный батяня достался!

Жадный купец-барыга, взявший под эту «операцию» крупный кредит в банке – разорился вчистую… Панкрат Сапрыкин был объявлен банкротом, лишился гильдии и заложенного под кредит двухэтажного особняка и, чтоб иметь средства к существованию себя и своей семьи – нанялся приказчиков в лавку к купцу Королькову, торгующему керосином.

– С той поры затаил на меня злобу. Вроде уже старый и, о Боге в самую пору задуматься – а всё никак простить не может. И про тебя… Хм… Про сына моего злорадствал, когда тот без вести пропал: «Помнишь наш с тобой тогда разговор? Помнишь, как ты стращал – Бог меня за жадность накажет? А что на деле получилось? Бог наказал тебя – весь твой род изничтожив. А мой род плодится и множится: мои сыновья все они живы и до внуков уже дожился!».

Всего двоих его сыновей «близко» видел – но скажу, исходя из собственных впечатлений: его сыновья не только живы, но и такие рожи наели – не в каждый телевизор засунешь.

– В тот раз, как такое услышал – впервые в жизни я усомнился в Господе, – признался и заплакал седой старик, – и тут явился мне ты – Ангел Божий…

Вот тогда то, я почувствовал в груди, в самом сердце – холодную ледяную злобу. От ненависти судорогой свело челюсти – еле разомкнул, чтоб пролязгать – как танк стальными траками:

– Не плачь, отец: каждому воздастся по делам… И по словам его.

Вот, значит как… Ладно, эту войну объявили вы!

– Миша! Ты у меня, типа как «глаза и уши». Какие у нас разведданные по этой семейке «Адамсов»?

Тот, делает крайне озадаченный вид:

– Да особенно никаких, таких чтобы… Дружные очень, всегда друг за дружку горой и держатся особняком.

– Миша! Я тебе один умный вещь скажу, ты только успевай «мотать на ус»: как в любом сплошном монолите – всегда имеется незаметная трещина куда рано или поздно проникнет вода и разорвёт его, так и в каждом дружном коллективе – всегда найдётся свой чмо… Ищи это чмо, Миша!

Доводилось «там» смотреть один исторический документальный фильм-расследование о предателях времён германской оккупации 1941-44 годов… Кто думаете, в полицаи шёл? Про сельских старост и городских бургомистров не говорю – немцы их могли «методом тыка» назначить – чтоб было с кого за «Ordnung» спрашивать. В полицию же шли добровольно…

Думаете, идейные борцы со сталинским режимом туда ломились? Чтоб вместо сталинского режима, осчастливить исстрадавшийся народ гитлеровским?!

Фигвам!

В полицаи с белой повязкой на рукаве и какой-нибудь бельгийской винтовкой на плече, шли «униженные и опущенные». Нет, не властью – хотя такие тоже попадались.

Сверстниками, одноклассниками, односельчанами… Соседями, наконец.

Увы… Но человеческое общество устроено крайне жестоко – в нём не любят слабых: не умеешь или не можешь постоять за себя, не обладаешь какими-нибудь другими способностями – помогающими занять достойное положение среди окружающих, неизбежно опускаешься в разряд парий. Тебя все откровенно гнобят и чмырят, повышая тем самым собственную самооценку.

Это – не хорошо и не плохо…

ЭТО – РЕАЛЬНО!!!

В начале 21 века такие, ещё в юных годах – с головой уходили в «виртуальную реальность», чтобы хотя бы в играх чувствовать себя эдаким – неимоверно крутым супер-пупер-героем. Ну а состарившиеся чмошники (пост-советские пэнсы), я уверен – научившись кое-как тыкать «по клаве» двумя пальцами, переквалифицировались из «кухонных умников» в «диванных вояк» – интернетовских троллей и, стараются испортить настроение своими высерами-комментариями – как можно большему числу блогеров.

Сталкивался с такими – по роду своей литературной деятельности, а как же!

Литературный сайт «Флибуста», так вообще – заповедник тупых непуганых троллей из подобной категории, да ещё нередко – «жовто-блакыдного» окраса.

Однако, в первой половине 20-го века – ни персональных компов, ни Интернета – пока нет и, таким типам – вообще ничего не светит. Их никто не уважает, таких никто не любит – особенно из числа лиц противоположного пола… Кому охота связывать своё будущее с откровенным лузером и плодить от него детей?!

И тут на «Panze» с белыми крестами, приезжают с «Maschinenpistole» в руках сверх-человеки и, всё разом меняется – переворачиваясь с ног на голову… И вот ты теперь уже, не всеми обижаемое чмо – а самый центровой на деревне перец.

Нацепи белую повязку на руку и повесь какое-нибудь доверенное «освободителями» ружжо на плечо и, тебя – пусть по-прежнему не уважают, но хотя бы боятся. Можно отомстить прежним обидчикам, загнав в тот «петушиный» угол – где прежде находился сам и, главное…

Все девки твои – выбирай любую!

А если какая не согласна с восторгом раздвинуть перед тобой ноги, то можно в любой момент вспомнить – что она когда-то состояла в комсомоле, её отец – в партии, а её брат – командир или комиссар Красной Армии…

– Разве что, Охрим Косой, – докладывает через несколько дней Мишка Барон, – подпадает под твоё определение, Серафим. Конкретное, одноглазое чмо.

Припоминаю, того возницу на телеге с керосином – других одноглазых среди сапрыкиных я не приметил:

– Почему «косой»? Разве может быть одноглазый – быть ещё и косым?!

Хотя, матушка-природа бывает – ещё не так чудит…

Мишка ржёт:

– Хахаха! Тоже сперва купился: это фамилия у него такая – «Косой». Зять это сапрыкинский, единственный.

– «Зять», говоришь?! А вот с этого места как можно подробней.

И, Мишка дал мне полный расклад.

Этому самому «Охриму» масть не пёрла с самого рождения – семья нищая как целое поголовье церковных мышей. Мать умерла в его самом раннем младенчестве, отец заболел тифом и через год воссоединился с «половиной» на местном кладбище… Воспитывался он в семье дальних родственников – хоть не помер, за то им спасибо… Когда чуть подрос, тут ещё не повезло – вообще конкретно: и так неказистый внешностью мальчик лишился правого глаза, наткнувшись в темноте на сук… На сучок дерева в лесу – на всякий случай уточню.

Не друзей, ни подруг – даже похулиганить или пристраститься к спиртному, не с кем! Вот, «жизть» у человека, а…

У приказчика керосиновой лавки (того, что раньше был купец, а сейчас заведующий «Нефтяным складом») другая проблема: двое сыновей его – хлопцы гарные, хоть и излишне перекормленные (оттого – слегка туповатые), а вот единственная дочь…

Из чувства толерантности и политкорректности, скажем так – одним из её недостатков было «несколько» рябое лицо. Хроноаборигены про таких обычно говорят: «Как будто черти всю ночь на роже горох молотили».

Будь этот физический изъян единственным, возможно было бы не так страшно: в этом мире я видел достаточно много рябых женщин и мужчин – вполне благополучно устроивших свою семейную жизнь.

Однако, имелись и другие – куда более серьёзные изъяны! Одним словом – не повезло девушке…

Время пришло – а никто Сапрыкину-младшую замуж не берёт, не сватается – даже позарившись на богатое приданное. Ибо, начавшаяся Германская война уже вовсю – высасывает гигантской ненасытной глоткой молодых здоровых мужчин, а взамен – сквозь зубы выплёвывает редких калек… Женихи становятся всё более и более редким, практически – вымирающим видом, хоть в Красную Книгу заноси – как синих китов.

С рабочей силой в керосиновой лавке опять же, да…? По одному и целыми группами, «рабочая сила» – ушла в том же направлении что и женихи, возвращаясь уже бессильной – безрукой или безногой. Но, кто-то ж должен в лавке бидоны с керосином ворочать, а не просто на лавке штаны протирать – рожу шире жоп…пы наедая? Так попал одноглазый Охрим в работники торговли, а затем присмотревшись к нему повнимательней – бывший купец решил одним выстрелом убить сразу двух зайцев.

– Короче, он сейчас в примаках. Как ты говорил, Серафим? …«Чмо»? Вот, оно и есть – то самое! Формально он – член семьи, а по факту – хуже батрака: день-деньской работает за затрещины да подначки «родственничков».

– Семейные отношения?

– Он её когда-нибудь убьёт! Или она его: характер у бабы – жиду-коммунисту не…

Увидев мой кулак, тотчас:

– Ой, извиняюсь – сорвалось… Злейшему врагу не пожелаешь!

– Дети?

– Пока Бог миловал! Но как представлю, что от этой пары может народиться… Бррр!

Подняв очи к небу, перебираю варианты:

– Так… Адольф Гитлер у нас уже есть… Может – «доктор Зло», какой-нибудь?

– А, кто это?

– Ой, Миша – лучше не спрашивай…

Проанализировав ещё кое-какие – менее важные «разведданные», хорошенько подумав и всё обдумав, я наконец решился:

– Миша! Начинаем операцию «Чужой».

Имеется у меня в Ульяновке ещё один надёжный и достоверный «источник информации»:

– Отец! Что ты скажешь про Охрима Косого – сапрыкинского примака?

Тот, как-то опасливо на меня поглядывая, осторожно отвечает:

– Плохого ничего не скажу – но и хорошего сказать нечего. Досталось ему в этой жизни – не приведи Господь.

– Хм… Что ж тогда к большевикам в семнадцатом-восемнадцатом не прибёг? В то время, таким – как раз среди них место.

– Женил его незадолго до большевиков-то Сапрыкин старший на своей дочери – вот видать и без большевиков Охрим понадеялся в люди выбиться.

– Ах, да. Характер?

Мельком взглянув на потолок:

– Надо подумать… Трусоват несколько – того не отнимешь. Впрочем – как знать, как знать… Скрытный уж больно! Даже на исповеди неискренен, хотя в Бога верует. В школе когда у меня учился – старательным, прилежным был… Память цепкая, читать любит и читает много.

А что ещё делать в детстве да отрочестве – если нет друзей для игр и проказ и, даже набедокурить не с кем? Только читать книги, витая в облаках и хоть как-то перебивая дефицит общения с людьми…

– Грамотный, значит? – спрашиваю.

– Скорее начитанный.

– А к тебе как относится?

Поглаживает ладонью осанистую бороду:

– Как люди относятся к священнику? Вот так и он…

– Это ж твой ученик по церковно-приходской, – недоумеваю, – неужели, не было каких-то «особых» отношений между учителем-священником и учеником-парией в классе?

– Ах ты про это, – спохватывается, – ну когда его уж сильно шпыняли другие ребятки, заступался за него бывало, разговаривал: как с самими обидчиками – так и с их родителями. Так всё ж, бесполезно! Я ж не могу его повсюду сопровождать – а его где поймают, там и бьют…

Подумав, ещё добавил:

– Одно время, Охрим в семинарию хотел податься… Спрашивал у меня совета, мы с ним отдельно богословием занимались. Но, видишь ли… Туда, так просто тоже не брали – будь хоть семь пядей во лбу. Вот тебя бы… Хм, гкхм… Возможно сердится на меня с тех пор: мол – обнадёжил а потом… Эх!

Вздохнув и перекрестившись на икону, иерей молвил:

– Многие от веры православной отшатнулись и разуверились в Боге, ибо…

Ещё раз тяжело вздохнул и замолчал.

Понятно: «сын полковника не может стать генералом, ибо у того тоже есть сын». Коррупция и кумовство разъела Российскую Империю, как моль – старые плохо просушенные валенки…

Так, так, так…

Думай, думай голова – шапку новую куплю!

Наконец, принимаю решение:

– Устрой мне встречу с Охримом Косым, отец. Но только так, чтоб никто не знал.

Тот, видимо сопоставил мои прежние расспросы про Сапрыкина – с нынешними про его зятька-примака и, всё понял:

– Не трогал бы ты его! И так человек Богом обиженный…

Повышаю голос до лязга стальной гусеницы:

– Бог не обижает человека, отец! Это делают точно такие же люди, как он сам. Но Бог посылает на Землю ангела, чтоб восстановить справедливость! Хоть изредка, согласен – но посылает.

Нет, не показалось мне тогда!

Охрим Косой лицом был один в один Савелий Крамаров, которому в Голливуде дали играть роль не раскаявшегося агента ГКБ – а одноглазого пирата-неудачника. Настороженный взгляд единственного глаза, заметно напряжённое щуплое тело – кажется, готовое в любой момент куда-то убежать или где-то спрятаться.

Встаю из-за стола, здороваюсь за руку и, как можно приязненнее улыбаясь, приглашаю за стол:

– Давай-ка я тебя чайку из самовара налью – уж больно он у Отца Фёдора духовитый… Вот – сдоба, сушки, сахарок… Угощайся, Охрим, не стесняйся.

То, да сё – но разговор явно не клеился. Парень оказался пускай и «промах» – но далеко не дурак. Не прикасаясь к предложенным яствам, он отхлебнув пару раз «пустого» чаю:

– И, вправду – «духовит»! …Я хорошо понимаю – для чего ты меня пригласил и теперь обхаживаешь, Серафим. Однако, не теряй попросту времени – против Панкрата Лукича я не пойду. А согласился с тобой встретиться и поговорить, только из уважения к твоему отцу – он почитай единственный из всех, ко мне по-человечески относился.

Сказать по правде, такого не ожидал! Должно быть, наговорили про меня его родственнички – с три больших короба. Ну, что ж… Придётся импровизировать – не в первый раз, поди – уже привык.

– Интересная у тебя логика, Охрим! Против человека, который относится к тебе хуже чем к собаке – ты пойти не хочешь, чтоб помочь сыну человека – который к тебе относится как к человеку… Противоречия никакого не замечаешь?

Тот, кивает:

– Кто-то просто жалеет собаку, гладит её и изредка бросает ей кость. А кто-то берёт бродячую собаку в дом и, хотя ругает и бьёт её – но кормит и учит.

Стало очень интересно, аж до зуда:

– «Ругает и бьёт» – это понятно… И чему он тебя учит, если не секрет?

– Ведению дел, торговле, – спокойно и уверено отвечает, – ведь я же по должности его первый помощник.

Смеюсь:

– Ага… Видел я тебя – «первого помощника», кобыле под хвост заглядывающим.

– Ничего! С меня не убудет – если я в кобылий зад посмотрю с часок, – с резонном отвечает, – зато керосин по дороге не «усохнет», не «испарится» или не «утрясётся».

– Ах, ну да…, – часто-часто понимающе киваю, – «если хочешь что-то сделать хорошо – сделай это сам…».

Тоже, доводится часто следовать этому правило!

Ибо, воруют так, что кажется – это занятие является каким-то видом национального спорта. Вполне, кстати, объяснимое явление: народ столетиями держали в скотском состоянии – когда ради элементарного выживания, приходилось идти во все тяжкие.

Однако, не всё потеряно и рано на нас ставить крест!

Случился прошлой зимой в одной избе пожар, в тушении которого участвовала вся улица. Так, вот: из того добра что вынесли – ни одной тряпки не пропало. Потом скинулись и построили весной для погоревшей семьи новый дом… Вы, где ещё такое видели?

В какой развитой «демократической» стране?!

Спустя пару минут, как бы подумав стоит ли говорить, Охрим продолжил:

– К тому же у меня перспектива есть… «Помру я вскорости, говорит Панкрат Лукич, а сынки мои к коммерческому делу не больно способные. Вот ты и, будешь за заведующего складом, а на их детские шалости не обращай внимание». Так я уже год как сам веду дела – Панкрат Лукич только говорит, что делать и даже расписываться на документах доверяет мне.

У меня, аж дыхание спёрло:

– Так, против меня – это тоже твои проделки?!

Согласно кивает:

– Панкрат Лукич, говорит – «конкурентов надо давить в зародыше», вот я и давлю – ты уж не обессудь.

Ну, ни фигасе!

Думал, имею дело с «низшим звеном в пищевой цепочке», а напоролся на «серого кардинала»! Впрочем, в его единственном глазу всё что-то читается… Какое-то ожидание… Возможно, он преувеличивает свою роль – торгуясь со мной таким образом? Ждёт от меня какого-то более заманчивого предложения – чем от этого долбанного Лукича?

– Да ладно – я не в обиде… Понимаю – «рыночные отношения», «свободная конкуренция производителей» и прочая – тому подобная муйня. Не задавишь конкурентов ты – задавят как паровоз чайник тебя и, возрадуются при этом.

Какое-то время молча пьём чай, затем я как-бы рассуждая сам с собой, замечаю:

– В твоих рассуждениях имеется несколько неувязочек, Охрим. Старший Сапрыкин, хоть и старый, но мужик здоровый – он ещё нас с тобой переживёт. Да, даже если и дождёшься когда он наконец «зажмурится» – сам уже будешь под себя ср…ать и ногой отгребать.

Молчит, куда-то под ноги себя глядя… Мол, бреши, бреши – мои уши не отсохнут!

– «Нефтяной склад» – это, не частная лавочка твоего благодетеля. Если он даже и «двинет кони» скоропостижно («дай Боже чтоб скорее!», крещусь в красный угол), государство может назначить заведующим не тебя, а кого другого. Конечно, бабла твой Лукич накосил немерено – можно поделить меж своими и разбежаться… Но, больше чем уверен – всё достанется твоим шурякам. Вам же с дочерью покойного – лишь «совет да любовь», да возможно ещё его исподнее – изношенное старым пердуном до состояния гомосятских стринг.

При моих словах про «благоверную, в глазу собеседника промелькнула ярость, а кулаки непроизвольно сжались. Она его тоже бьёт, что ли?!

Как-то обречённо выдохнув, Охрим только мотнул головой, но ничего не сказал.

– Дальше… «Доверяет расписываться на документах», говоришь? А может, он тебя таким макаром подставляет – такая мысля тебе не приходила в голову? Сам прекрасно знаешь – благодетель твой ворует и ворует внаглую! У каждой семьи в Ульяновске и волости ворует – впаривая разбавленный керосин и, у государства – в особо крупных размерах ворует. Рано или поздно – твоего Панкрата Лукича возьмут за его сморщенную старческую задницу… А на всех документах твоя подпись! И вместо этих откормленных скотов, отправишься на лесоповал ты – что с твоим телосложением и здоровьем, равносильно расстрелу с особой жестокостью.

По тому, что он даже не взглянул на меня и даже не вздрогнул от этих слов, вижу – что он и сам всё это понимает. Однако:

– Мне пора уходить. Спасибо за…

– Что-то в горле пересохло, – говорю держась за, – давай ещё по стакану со сдобой, Охрим. Потом я скажу тебе самое главное и, всё – можешь уходить и жить как жил раньше. Ну а я же, в принципе – и без этого «американского» керосина не обеднею: забирайте этот «Стандарт-Ойл», ко всем чертям…

Допив свой стакан, он начинает первым:

– Так, что самое главное сказать хотел, Серафим?

Видно, сильно торопится шнырить на эту «мафию».

– Самое главное, что я хотел тебе напомнить – ты не собака, Охрим! А – ЧЕЛОВЕК!!! Неуж забыл?

И тут он вздрогнул, как от удара электротоком.

– «Подобрали на улице», говоришь? Подобрали, обогрели, накормили, обобр… Эту страшилу в юбке подсунули.

Охрим, вздрогнул ещё раз: как будто от несильного – но неожиданно-подлого удара.

– «Благодетель»…, – презрительно-зло фыркаю, – а не по вине ли этого «благодетеля» – ты и оказался на улице бездомной одноглазой собакой?

Изумляется, словами не описать:

– Как, это?!

– Обыкновенно «это». Тебе сколько лет, ты какого года?

– Зачем тебе это…? Тридцать один полный год, тысяча восемьсот девяносто второго года…

– «Девяносто второго»? – хлопаю ладонью об стол, – я так и знал!

– Что «знал»?

– Ты родился в годы «Царь-голода», когда засуха и неурожай в России усугубились жадностью таких вот «благодетелей» – взвинтивших цену на хлеб до заоблачных высот. Пока власти раскачивались организуя помощь населению, умерло с голоду и сопутствующих ему болезней множество народу – особенно детей… Тебе ещё «повезло»!

Внимательно слушает затаив дыхание, лишь пробормотав вполголоса:

– Врагу бы моему, так «повезло»…

Вкратце рассказал ему историю, слышанную недавно от Отца Фёдора и, затем:

– Теперь ты понимаешь, в твоём конкретном случае виноват именно Панкрат Лукич Сапрыкин – своей неуёмной жадностью превзошедший всех и вся! Это из-за него умерла твоя мать и, ты без её молока вырос таким тщедушным – в чём только душа держится… Это из-за него – конкретно из-за Сапрыкина, вслед за матерью умер твой отец – и без отцовской защиты ты стал таким…

Прикусывает до крови губу:

– …Трусливым.

– Ну… Просто – неуверенным в себе и своих силах, так скажем, – отрицательно машу головой и продолжаю, – это именно из-за этого купчины, ты в поисках «подножного корма» день-деньской пасся в лесу и лишился глаза…

И здесь произошёл взрыв!

Охрим соскочил опрокинув лавку, весь «наэлектризованный» – из единственного уцелевшего ока, аж искры сыпятся:

– ПАДЛА!!! Я УБЬЮ ЕГО!!!

– Сядь, сядь – успокойся!

Еле-еле поймал его и усадил обратно на лавочку – хотел куда-то немедленно бежать, что-то крушить и понятно кого убивать. Его всего колотит от мощного выброса адреналина, трясётся весь – зубы об стакан как отбойный молоток об гранит звенят…

Однако постепенно успокаивается:

– Я никогда не видел ни мать, не помню отца… Какими, интересно они были?

– Они были…, – держу его за руку, – они были просто людьми – достойными более лучшей участи, чем им досталась.

– Я даже не знаю где их могилы…

С непоколебимой уверенностью в голосе обещаю:

– Ничего! Мы с тобою найдём их, помянем и поставим достойный памятник.

И, тут он поднял… Он поднял на меня глаз и, я увидел в нём… Когда-нибудь брали на улице в руки бездомного щенка? Вы видели, как он на вас смотрит? Вот-вот…

ВСЁ!!!

Теперь он мой.

Заглядываю через одинокий глаз в самую душу, в самые её тёмные уголки:

– Сказать по правде, Охрим, «убить» врага – дело нехитрое, я сто раз так делал…

Брешу, конечно – как сивый мерин, но у меня в здешних краях определённая репутация «больного» на всю голову и ей надо – хотя бы на словах, соответствовать.

– …Однако, что будет после убийства? Ты согласен сесть в тюрьму из-за этого подонка? Уверен: твои отец и мать – будь они живы, не одобрили бы этого! Другой вопрос: ты уже достаточно взрослый – тебе 31 год…

Не помню возраста героя-маньячилы Достоевского – геноцидившего топором старушек, но по моему мнению – именно в эти лета муЖЖЖчина начинает себя спрашивать: «Тварь я дрожащая или право имею?». В смысле: «Скоро старость, а потом я умру – чего я добился, какой след после себя оставлю?». Пытаясь ответить на этот вопрос, мужчина – так или иначе, начинает «дёргаться».

«Опасный возраст», одним словом! После сорока большинство мужчин обычно успокаивается, свыкаясь с мыслью – что после них на этом свете останется лишь огромная куча переработанного желудочно-кишечным трактом «добра» и, вонь разлагающейся «оболочки» – которую покинула бессмертная душа…

Продолжаю:

– …В таком возрасте, у тебя уже должно быть положение в обществе, своё жильё и семья, наконец.

Снова, сжимает с лютой ненавистью кулаки:

– Её я убью второй!

– Охолонь, – строго прикрикиваю, – сейчас не прежнее царское мракобесие и избавиться от нелюбимой жены – можно не убивая её, а просто разведясь. Буквально пять минут в ЗАГСе и ты – свободен от брачных уз и, можешь найти себе женщину для создания новой семьи.

Тот, как-то пришибленно смотрит на меня:

– Издеваешься, Серафим? Да, кому я такой нужен?!

Соглашаюсь:

– «Такой», ты действительно никому не нужен – женщины предпочитают победителей, въезжающих в их город на белом коне. А если у тебя будет высокое общественное положение?

– Как, это? – растерялся.

– Если ты действительно займёшь место Панкрата Лукича – станешь заведующий «Нефтяным складом»? Причём, не через десять или двадцать лет, а ещё в этом году? Справишься ведь с делами: этот старый педрило – чему-то да научил тебя, сам же говоришь… Справишься с Нефтяным складом, Охрим?

Слышу, как эхо в ущелье:

– Справлюсь…

Разевает рот и, око его поволокой затуманились от открывшихся перед ним перспектив, а я долблю в одну и тоже точку:

– Вот представь: сам долбанный Лукич, его подсвинки-сыновья, твоя «дражайшая» и прочие – вдруг исчезают навсегда и бесследно. И ты остаёшься на весь «склад» один одинёшенек – полным хозяином… Представил?

Тот ещё «витает», поэтому ответил не сразу:

– …Да, представил… Такое, разве возможно?! Так разве что в сказках бывает.

– «Мы рождены, что б сказку сделать былью», Охрим!

Тудым-сюдым и, под разговор о его блестящих перспективах после бесследного исчезновения семейки Сапрыкиных – мы весь самовар досуха опростали и плюшки начисто подъели. У Охрима вовсю разыгралось воображение:

– Василия Кузьмина себе возьму и Гришу Сидорова – мужики работящие и хозяйственные, – уже строит планы, – втроём управимся запросто!

Я лишь согласно поддакиваю… Вдруг в нужный как показалось момент ставлю вопрос, как говорится – «ребром» и, спрашиваю «в лоб»:

– Кстати, не слышал часом – твои родственники не ведут антисоветских разговоров?

Краска схлынула с его лица и упавшим голосом:

– Без этого никак нельзя…?

– Скажи как и мы это с тобой исполним… Ну?

Вижу и, хочется ему и колется. Жёстко ставлю условие:

– Не будь буридановым ослом, Охрим!

Тот, тяжело вздохнув и с пониманием на меня глянув:

– Ну, коль без этого никак… Да! Иногда Сапрыкины ведут антисоветские разговоры.

– Понятно – систематическая контрреволюционная пропаганда. Наверняка ещё, к ним частенько приезжают эмиссары белогвардейских организаций и иностранных разведок из-за рубежа…

– Ну, народ в «Нефтяном складе» бывает всякий-разный – разве различишь?

– Написать всё это сможешь?

– Ээээ… Ээээ…

Не терпящим возражения голосом, отвечаю за него:

– Уверен – что сможешь! Тогда, вот что…

Как всегда в последний момент осеняет:

– Тебя в последнее время здоровье не беспокоит?

– Нет, а что?

– Что-то мне твой цвет лица не нравится – возможно «короновирус» какой-нибудь.

– …Что?

– Выглядишь неважно, говорю. Надо бы тебе обследоваться и лечь в больничку на недельку… Не дай Бог – испанский грипп: «Если хилый – сразу в гроб»!

– Чего?

– Я говорю: тебя надо на всякий случай изолировать от общества – ну, да я там договорюсь с Михаилом Ефремовичем насчёт строгого карантина.

Наконец, до него доходит и с готовностью кивает:

– Ну, раз это так надо… Я согласен!

– Тебе хоть передачки, родственнички носить будут?

– Ээээ… Не уверен.

– Понятно. Тогда связь будем держать через Мишу – бумагой и чернилами я тебя обеспечу.

И, конечно же – «черновиками-инструкциями».

Через неделю Охрима Косого выписали после излечения и обследования из волостной больницы, а Барон принёс мне довольно увесистую папку «компромата» на всю честную семейку. Взвесив её в руке, я воскликнул:

– Ого! Целая диссертация – на кандидатскую тянет или даже сразу на докторскую.

– На «пятерик» уверенно тянет, – согласился тот.

– Всего лишь на «пятерик»? – озадачился, – что-то маловато…

– К словам надо и какое-нибудь вещественное доказательство антисоветчины «прилепить», – объяснил мне тот, – а то против одного свидетеля нашего, враз найдётся десять ихних и, кроме «хищения материальных ценностей» и «злоупотребления служебным положением», ничего будущим фигурантам не пришьёшь. Потом какая-нибудь амнистия ко «Дню взятия Бастилии» и «семейка Адамсов» на воле.

Был в стране Советской такой официальный праздник, да…

Если забыл сказать, зека-адвокат по моей подсказке и собственной инициативе взялся за «юридический ликбез» для местных и, Гешефтман прилежно посещает все его лекции и семинары.

– Это, Миша, я и без тебя знаю, – озабоченно листаю я «творчество» сапрыкинского зятька, – однако очень тяжело поймать ночью чёрную кошку, особенно если она где-нибудь спит…

Да! Чтоб поглубже «закопать» эту семейку вампиров и пригвоздить их осиновым колом для верности, нужны вещественные доказательства – причём обнаруженные «соответствующими органами» в нужном месте. Наскоро перечитываю «доклад» и нахожу небольшую «зацепку»:

– Вот здесь Косой упоминает про нычки с награбленными у трудового народа и пролетарского государства материальными средствами в виде денежных знаков и изделий из «презренного металла».

– «Грабь награбленное», – понимающе кивнул тот, – изымаем в нашу пользу.

Громко щёлкаю его пальцем в лоб:

– И, это всё – чему ты за год с лишним от меня научился, Миша?! – обречённо махнул рукой и отвернулся, – не… Всё же ты – тупой, зря я с тобой связался.

Невооружённым взглядом видно: мишкины извилины зашевелились активнее, приводя в движение нужные «шестерёнки» мыслительного процесса:

– В сейфе, что мы с тобой по весне среди «лута» в бандитской обозе взяли – встречаются довольно интересные документики… Помнишь, Серафим?

Радостно всплёскиваю руками:

– Радуюсь и ликую, вместе со всем прогрессивным человечеством: наконец-то ты стал думать как чекист-оперативник – а не как гопник из-под подворотни!

– Так, «с кем поведёшься»…

Перехожу на донельзя по-деловому серьёзный тон:

– Значит, так… Охрим тебе поможет – вынимаешь часть денег и золота (часть, а не всё!), а вместо них подкладываешь пачки прокламаций с призывами свергнуть народную власть… Однако, не это главное: вместо изъятых денег подложишь расписки в получении денег для контрреволюционного заговора… Мол, грабили народ продавая ему «палёный» керосин – а на краденные народные же деньги, спонсировали врагов народа. Ферштейн зи, Миша?

– Natürlich verstehe ich, – отвечает мнимый сын еврейского народа на языке Гёте и Геббельса и восторженно, – да мне ещё у тебя – учиться, учиться и учиться и, всё равно – дураком помру.

В сейфе, который бандиты увели из какого-то местного управления ГПУ, были материалы расследования контрреволюционного заговора – реального или мнимого, уже не важно. Конечно, кое-что по ним не сходилось – но долго ли умеючи «подправить»? А остальное уже дорисует фантазия чекистов-следователей.

Озабоченно:

– Миша, только это надо проделать чужими руками (понимаешь, я про кого?) и в самый последний момент. Иначе, всё только испортим.

Весело мне подмигивает:

– Понимаю, как не понять? Мы с Охримом, уже почти друзья: как везёт с полустанка керосин – так обязательно меня до города подкидывает… Что-нибудь, да придумаем.

Обрываю его:

– Ничего «придумывать» не надо – всё уже придумано до вас! Как только провернёшь подмену денег на «вещественные доказательства», Охрим берёт это своё «творчество» и бегом к Кацу – где как бы случайно оказываемся мы с тобой. Думаю, Абрам Израилевич не преминет воспользоваться случаем раскрыть антисоветский заговор…

А то я этого жучару не знаю!

Через пару деньков всё было готово и осталось лишь приступить к практическому выполнению операции «Чужой»… В последний вечер, сидим мы с Отцом Фёдором за столом ужинаем… Думаю, сейчас попьём чайку и пойду – как обычно посижу немного за компом. Ну, а с утра начнём помолясь…

И вдруг, какая-то настойчиво-навязчивая паранойя подкатывает на мягких кошачьих лапках и ласковым котёнком мурлычет на ушко:

«Что-то ты совсем расслабил «булки», Серафим! Никогда не надо считать врагов дурнее себя! Поставь себя на их место и подумай – а что бы ты против себя сделал?».

А, ведь действительно!

«Панкрат Лукич строчит на тебя «телегу за телегой» – без всяких последствий и, ты думаешь – он это будет делать бесконечно?».

Нет, не будет – этот старый пройдоха достаточно умён, чтоб за год с лишком (хахаха!) понять тщетность усилий и придумать какой-нибудь другой ход.

Какой такой «другой» ход?

Я с силой зажмурил глаза:

«Думай, думай, думай… Я, Панкрат Лукич Сапрыкин – старый, хитрый, жадный говнюк. У меня двое сыновей-балбесов, двое внуков от старшего, страшная – как прелюбодеяние с сушёной мумией царицы Нефертити дочь, зять-чмырдяй – втайне метящий на моё место, керосиновый склад… Большая ответственность! Против всего этого имеется личный враг – этот лысый гадёныш в ношеной кожаной куртке. Ух, какое чувство личной неприязни, я к нему испытываю… Аж, кушать не могу! Как мне его подвести под цугундер?».

Как, как, как… «Закакал», блин. Да, как же?! Ничего не приходит в голову… Может, поджечь его «американскую установку»?

«– Да подложи ты ему свинью», – чуть не выкрикнул я вслух.

Может, я самый тупой попаданец в истории этого литературного жанра – но ничего более умного, чем опять же – подкинуть какой-нибудь компромат самому себе и затем стукануть непосредственно в ГубГПУ, в голову не пришло.

А как подкинуть?

И, тут как ледяной душ: да проще чем мне – Сапрыкиным!

Ведь, у Отца Фёдора не дом – а проходной двор. Единственное отличие: у меня априори – не может быть своего «чмо». Ни я, ни мой названный отец – под эту психологическую категорию, категорически не подходим и никакого компромата против себя подкладывать не будем.

Раскрываю глаза пошире:

– Отец! В последнее время у нас никого постороннего не было?

Тот, прихлёбывая из чашки чай с сахаром прикуску:

– «Посторонних» у нас никогда не бывает – только прихожане.

Неправильно поставленный вопрос был, на ходу исправляюсь:

– А из прихожан тех – кто никогда носа не казал в церкви и лба лишний раз не перекрестит и, вдруг – рвением религиозным обуян стал?

Тот, несколько встревожась:

– Гринька Старожухин, разве? Последний раз вчера приходил.

– Кто это? Не сапрыкинский ли родственник?

– Да, это его старшей снохи деверь… Брат жены её брата, то есть… Что случилось, сынок?

У меня дыхание перехватило от возмущения:

– Да… Да… Да, как ты его только на порог пустил!

– Для меня все равны, – хватается за сердце, – все прихожане…

– Слышал, слышал и не раз: «В царстве моём нет ни эллина, ни иудея…». После чего Христа распяли римляне по наущению соотечественников-жидов. Где он был – тот «деверь»?

– В Храме… Чуть лбом… Не прошиб…

Соображаю, как в горячке: «В церкви народ всегда бывает – когда она открыта. Бабки, дедки богомольные бдительно следят за каждым шагом и соблюдением всех положенных ритуалов… Незаметно что-то подсунуть – весьма проблематично».

– В избу ты его пускал? Куда именно?

– Здесь, в светлице… Беседовали, потом я предложил почаёвничать… Как обычно – ты же знаешь…

– Он оставался здесь совершенно один?

– Было пару раз… Пока за самоваром ходил он был один… Потом ещё раз…

Однако, вижу ему совсем плохо! Бегом в церковь, даже не одевшись, хватаю в своём схроне «роялистое» сердечное и так же бегом обратно. Прибегаю, сую Отцу Фёдору таблетку нитроглицерина под язык и приступаю к шмону.

Принести самовар – это где-то пару минут. Хотя нет, больше – Отец Фёдор ходит не торопясь и любит на кухне «яйца почесать» лишний раз… Куда можно спрятать что-нибудь бумажное в трапезной за пять минут? …Разве за иконами? В книгах? В комоде с посудой?

Здесь ничего нет! Здесь пусто! Опять ничего!

Я в панике…

СУНДУК!!!

Большой, старинный дубовый сундук стоит в углу под образами. Чтоб заправить лампадку, Отец Фёдор встаёт на него. Внутри же, все оставшиеся после канувшего лихолетья нехитрые семейные ценности и, «смертное» – что названный отец мне как-то показывал, говоря: «Вот в этом, меня рядом с матушкой Прасковьей Евдокимовной и похоронишь».

Блин – сундук заперт и подобрать ключ дело явно не на пять минут. Оглядываю со всех сторон – между ним и стеной тоже ничего нет.

А если под него? Пытаюсь поднять – я же знаю, что наполовину пуст после лихолетья… Ох, какой тяжёлый! Нет, не смогу.

– Отец, – тяжело дыша от напряжения, вытираю выступивший со лба пот, – этот сапрыкинский «деверь» – мужик здоровый?

– Нет, – тот явно оживает от действия лекарства, – немногим шире тебя, но росточком поменьше… Не поднять ему мой сундук.

Так, так, так…

Внимательно осматриваю кованый висячий, старинный замок. В принципе – незатейливо-нехитрая конструкция! Я б его влёгкую открыл, если бы было чем…

Отмычка?

– Отец! А кто по профессии – этот сапрыкинский «деверь»?

– Не знаю точно, но он городской – кажись с какого-то завода к нам в Смуту перебрался. Другие говорят, мол каторжанин – «птенец Керенского», по амнистии весной 17-го с каторги освободился… Одно время с нашими большевиками яшкался, да те его прогнали – украл дескать что-то. Разное про него болтают. А сейчас у него своя мастерская – примусы чинит, замки… Кустарь-единоличник, в общем. …Ты думаешь?

– «Думать» раньше надо было – сейчас надо скакать! Отец! Быстро мне ключ!

– В моей с матушкой спальне – посмотри под периной.

Большими скачками несусь в семейную спальню. Ой, какая огромная и тяжёлая перина – под неё пулемёт станковый с полным боекомплектом можно спрятать, не токмо ключ…

ВОТ, ОН!!!

Лечу обратно, ковыряюсь ключом в замке…

Да, что за чёрт!

Наконец, тугая пружина поддаётся и замок – щёлкнув медвежьим капканом, открывается. Откидываю крышку и чуть ли не ныряю с головой в сундук… Пилиять, как нафталином воняет – а моли хоть бы хны: целая «эскадрилья» на свежий воздух вылетела… Ага! Знакомая вещичка – моя футболка с двухголовым гербом и ВВП. Хоть «ностальжи» сжала моё сердце железными пальцами – выдавив из глаз скупую мужскую слезу, но:

– Извини, отец – но этот «ангельский» прикид, нам с тобой придётся сжечь.

Всплескивает руками:

– Ах, как жаль такую красоту… А давай я под рясу одену? А если что – какой со старика спрос?

– Обыкновенный «спрос» – уголовно-процессуальный… Сжигаю без вариантов.

А у самого «чёрной дырой» тёмные мысли – Храм то, по любому шмонать будут.

Не, Сапрыкин – какая же ты всё-таки сволочь!

ВОТ ОНО!!!

И умудрился же почти на самое дно засунуть, «птенец» чёртов!

Завёрнутая в белую холстинку, перевязанная пеньковым шпагатом пачка бумаг.

– Твоё, отец?

– Ох, грехи мои тяжкие…, – сомлел тот, закатив глаза, – да, упаси Христос!

Понятно… Разрываю руками шпагат, разворачиваю и, читаю на первом же печатном на машинке листке:

– «Граждане России! Терпенье православного люда от невиданных притеснений на веру нашу Христову, на пределе. Восстанем же братия как один против безбожной жидовско-коммунистической тирании…».

Отец Фёдор, снова хватается за «мотор», побледнев и крестясь.

– Тогда в печь!

Вместе с «роялистой» футболкой, пачка бумаг полетела в огонь.

Хорошо, что уже декабрь месяц – зима и, печь не придётся растапливать специально.

– Отец! Скоро надо ждать «гостей»…, – ворошу кочергой, чтоб быстрей прогорело, – у тебя точно нет больше ничего «лишнего»?

– Разве, что самогон… Самогон жечь не дам!

Подумав, сбегал в свою спальню и взяв с книжной полки один довольно толстый томик – завернув в ту же тряпицу и перевязав шпагатом, положил его на замену «компромату». Перерыв сундук ещё раз, постаравшись сложить вещи как было или хотя бы в видимом порядке. Затем, запер сундук, накрыл цветастым лоскутным ковриком – как прежде было, а ключ засунул за образа. Помахав руками, разогнал по углам комнаты моль:

– Кыш, чешуйчатокрылые!

Ещё раз переворошив на углях остатки компромата, сел за свой стол в спальне, достал бумагу, ручку со стальным пером, чернила и принялся «строчить».

Зашёл Отец Фёдор и, дыхнув на меня «свежаком»:

– Что пишешь, сынок?

– «Оперу» я пишу, отец, «оперу»… А ты что это бражничаешь на ночь глядя?

– Так ведь по любому, сию «божью благодать» конфискуют, – не пропадать же добру?!

– Логично. А как же твоё сердце, – спохватываюсь в лёгкой панике, – ведь я ж тебе лекарства давал?

– Одно «лекарство» другому не навредит!

И тут слышим в дверь громкое и настойчивое:

«Тук, тук, тук!».

– А вот и опера! Явились, не запылились.

Священник перекрестившись:

– Ты иди, сынок открывай, а я ещё стаканчик «лишнего» употреблю… Для смелости.

Спорить было некогда, заложил деревянную ручку со стальным пером за ухо и пошёл полуодетый к двери:

– Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто?!

– Отвори, Серафим – это ваша соседка за солью пришла.

Это одна из старушек-вдов, помогающих отцу Фёдору по хозяйству. Сразу понял, что дело не в соли или положим сахаре: голос дрожит так – как будто, она у нас с Отцом Фёдором кроликов воровала… За отсутствием курей.

– Это Вы, Клавдия Николаевна? Сейчас открою… Только извиняюсь, подождите немного – сперва мотню на галифе застегну.

Только щеколда негромко звякнула, ручку двери снаружи с силой рванули и, я в тот же миг оказался лицом к лицу не со старушкой-божий одуванчик – а с высоким белобрысым чекистом в одной руке держащим «наган», а другой тычущим мне в харю какую-то ксиву. За ним, на крыльце виднелась ещё группа товарищей с горячими сердцами и холодными руками… Зима, холодно, перчаток ни у кого нет – а в рукавицах «стволы» держать неудобно.

Вот руки и стынут.

Не успел тот рот разявить, как я – буквально с распростёртыми объятиями:

– Легки на помине, товарищи!

Белобрысый, чуть не выстрелил от неожиданности, но уклонившись от объятий и сконцентрировавшись на задании, вопросил протокольным голосом:

– Гражданин Свешников Серафим Фёдорович?

– А вы к кому шли? – делаю слегка удивлённый вид, – к Вудро Вильсону, что ли?! Конечно, это я.

Представившись в свою очередь чекисткой должностью и какой-то непроизносимой по-русски латышской фамилией, тот «торжественно» заявил:

– Вы объявляетесь задержанным по подозрению в участии в контрреволюционном заговоре!

– Вот как раз об этом, я и хотел с вами поговорить! Проходите в избу, озябли небось.

Тот, слегка оторопел, конечно – но холод не тётка:

– Заходим, товарищи! Понятые – проходим по одному…

Услышав про понятых, интересуюсь:

– Ищите, что-то?

– У вас будет произведён обыск – вот санкция…

Не взглянув даже, удовлетворённо киваю:

– Хорошо, что сами подсуетились, товарищ! Понятые нам с вами сегодня пригодятся. ОЧЕНЬ(!!!) пригодятся!

Озадачено на меня глянув – видать, подумав: а не вызвать ли заодно пару санитаров – имеющих при себе рубашку с длинными рукавами, чекист прошёл в дом.

Вместе с ним туда же вваливается целая толпа – оставляя на полу быстро тающие ошмётки снега, превращающиеся в грязные лужицы. Кроме белобрысого латыша, было ещё трое чекистов – видать из самого Нижнего Новгорода и трое же наших ульяновских милиционера, выглядевших прямо скажем – неважно. Киваю своим давним знакомым и подмигиваю незаметно, типа:

«Не сцыте други боевые, всё будет пучком!».

Среди понятых – кроме Клавдии Николаевны, ещё три личности. Двое из них мне знакомы, но как-то даже не «шапочно» – где-то пару раз видел их мельком, возможно на улице лбами сталкивались, но более-менее близко не соприкасались. Конечно, Ульяновск – небольшой город и на лицо запомнить можно всех, но по фамилии-имени-отчеству – далеко не каждого… Один из этих «мутных» не представлял из себя ничего особенного: мужик – как мужик, чувствующий себя не совсем в своей тарелке. Таких на Руси Великой миллионы.

А вот другой – очень мне ужасно не понравился чем-то неуловимым… Когда мне мельком удалось поймать на себе его взгляд, я непроизвольно весь напрягся:

«А за тобой надо присматривать, волчара!».

Вижу – косяка давит на батюшкин сундук… Так вот ты значит какой – Гринька Старожухин, «птенец Керенского».

Четвёртая же личность из понятых – сам Охрим Косой!

У меня, буквально «матка опустилась» – когда увидел его:

«Продал, чмо одноглазое»!

Видать, с самого начала это была подстава: этот ублюдок предпочел «утку» под кроватью – «журавлю в небе».

Однако, чуть позже я успокоился – Охрим выглядел растерянным и потерянным. Как будто он сладко спал и видел волшебные сны, а его взяв за шиворот – поставили на ноги, забыв разбудить. Теперь, он стоит пошатываясь, кругом озирается и спрашивает сам себя:

«А со мной ли, всё это происходит? Или это – дурной сон и надо ущипнуть себя, чтоб проснуться?».

Должно быть, понятых набирали впопыхах и в великой спешке на «Нефтяном складе» – где Панкрат подсунул чекистам своих родственников-работников.

Хреново!

Вдруг, послышался какой-то одинаковый, повторяющийся с одинаковой амплитудой звук. Все замерли…

– В доме, есть ещё кто? – спросил главный чекист, – домашних животных держите?

– Мой отец – иерей местного православного храма. Но сейчас он выпил лишку с устатку и спит.

Долговязый латыш, опасливо заглянул в спальню из которой раздавался могучий храп и, подумав, сказал с лёгким сомнением:

– Позже придётся вашего отца разбудить, а пока давайте начнём с Вас.

Я с готовностью вывернул карманы галифе и похлопал спереди по гимнастёрке:

– Чтоб до минимума сократить все формальности, предлагаю начать не с меня – а с моей спальни. Кто «за», товарищи?

Латыш строгим голосом меня прервал:

– Сядьте, гражданин! Начнём с этой комнаты…

– Присяду(!), раз Вы так настаиваете.

Сажусь на табуретку за стол. Ко мне тут приставили сзади одного из чекистов поздоровее в кожаной куртке – сразу же вспомнилась моя первая встреча с Ксавером.

Другой чекист, обликом татарин, встал у двери: видимо на тот случай – если я пойду «на прорыв». Товарищи милиционеры с видом сонных осенних мух, начали шмон под руководством третьего чекиста – самым опытным в подобных делах, судя по раздаваемым им распоряжениям.

Товарищи понятые с выражениями различных эмоций на лицах, за этим дело молча наблюдали… Лишь старенькая Клавдия Николаевна, поминутно крестилась и вполголоса повторяла:

– О, Боже… О, Боже… О, Боже ж мой…

Сам Латыш сел за стол напротив меня и принялся составлять протокол, а я ему всецело помогал – отвечая на стандартные в таких случаях вопросы.

– Здесь какой-то ключ, – сказал милиционер, вынув его из-за икон и показавши всем присутствующим.

Те вопросительно обратились на меня и я не заставил товарищей теряться в загадках:

– Ключ от сундука – ты на нём стоишь, Иван.

Боковым зрением замечаю, как заметно напрягся и переступил с ноги на ногу «Птенец» среди группы понятых неподалёку от двери.

– Что в сундуке, гражданин? – вопрошает главный чекист.

– А что может быть в сундуке у православного священника, – переспрашиваю с недоумением, – религиозный дурман, какой-нибудь.

– Открывайте, – командует белобрысый.

Вскоре, вместе с уцелевшим после моего шмона поголовьем моли, из сундука полетело разнообразное семейное шмутьё.

– Здесь, что-то завёрнутое, – наконец раздаётся, когда дошли до дна, – какая-то толстая книга.

– Принесите её сюда, товарищ.

И тут же на столе перед следователем оказывается…

Нет, не «Ветхий» или «Новый завет»!

И, даже не «Пятикнижие», «Талмуд», или положим – «Коран». И, тем более это не «Трипитака» – каноническое собрание текстов буддизма, содержащее откровения Будды в изложении его учеников.

Малость прибалдевший Латыш, поднимет глаза, полные недоумённого ужаса:

– ЧТО ЭТО?!

Беру книгу в руку и читаю:

– Карл Маркс «Капитал», том первый, перевод Н. Любавина, Г. Лопатина и Н. Даниэльсона, издание 1872 года… Что-то не так?

Замечаю, не забываю следить: Птенец конкретно закипешевал, поддался назад пятясь на выход – но наткнулся спиной на чекиста-татарина у двери.

– «Религиозный дурман», говорите?

Главный чекист вырвав книгу из моих рук:

– Откуда он здесь?

Как известно, первым из иностранных языков «Капитал» перевели именно на русский язык – знаковое предзнаменование, не находите? Этот заляпанный свечным стеарином том, я за сущие копейки купил (как-никак раритет!) у какого-то «бывшего» в Нижнем на «блошином рынке». И, не только из-за того, что первое издание может стоит бешенных денег – если найти покупателя: сам хотел прочитать, изучить…

Да всё как-то недосуг, да буков много!

Дошёл до десятой страницы и отложил на самую верхнюю полку.

Признаюсь, хотя понимаю – осудят: что-то напрягают меня с самого детства такие толстые книжки. «Войну и мир» тоже не осилил, кстати. Много раз брался в «той» жизни – да дохожу где-то до тридцатой страницы и, появляется стойкой рвотный позыв ко всей «великой русской литературе»…

Почему-то.

– Думаю, когда-то очень давно, мой отец купил его в свободной продаже и, прочитав положил в сундук как самую ценную вещь – чтоб не украли, невзначай… Здесь много разного народу шастает: то и дело – наши портянки пропадают.

Кошусь в сторону двери, где соляным столбом замер деверь Сапрыкина.

– «Капитал» Маркса – самая «ценная вещь» у священника?! – чекист, явно сбит с панталыку.

– Я разве не рассказывал? Мой отец сочувствует коммунистическому движению с младых ногтей… Не забудьте занести в протокол, товарищ следователь.

Все, так и «сели» на оппу!

Наконец, обыск в светлице-трапезной закончился – кроме раритетного издания Маркса, ничего не принёсший в копилку следствию. До сих пор находящийся под впечатлением, белобрысый латыш командует:

– Теперь переходим на вашу комнату, тов… Гражданин Свешников. Вы ничего не хотите сообщить следствию?

Радостно ощеряясь всеми тридцати двумя, я:

– Ну, наконец-то! Я ж говорил – что с неё и надо было начинать. Там много более интересного можно найти – чем в поповских сундуках!

С готовностью приподнимаюсь:

– …Разреши я покажу?

– Сидеть! Мы сами. Граждане понятые… Пройдёмте.

Однако, все понятые в мою спаленку не влезли – Охрим вынужденно остался посреди трапезной – а Птенец постарался в ней остаться и причём поближе к дверям.

И, минуты не прошло, как «опытный» чекист руководивший обыском вылетел назад, с «шарами» слегка навыкат:

– Вот, посмотрите, тааащ… На столе у него лежали.

Кладёт на стол пред начальником листы бумаги. Тот, глядя на меня:

– Что, это?

– Там написано…

Латыш, поднимает один из листов и читает вслух:

«Начальнику Ульяновского районного отдела НКВД РСФСР товарищу Кацу А.И. … Довожу до вашего сведения, что мною обнаружена группа лиц занимающаяся контрреволюционной деятельностью на территории вверенной вам…».

Не дочитав, хватает другой:

– «Начальнику Уездного отдела ГПУ, товарищу…».

Третий лист, он уже читал слегка заикаясь:

– «Начальнику Нижегородского губернского управления Главного Политического Управления, товарищу…».

Не успел латыш разобраться с этими бумагами, как «опытный» чекист снова выбегает из спальни, осторожно – как взведённую бомбу, неся в руках «заветную» тетрадочку… От одного её вида, Охрим Косой затрясся весь и подобрался – как перед первым прыжком с самолёта без парашюта. Очкует очень сильно, должно быть… Одобряюще ему улыбаюсь, но он меня даже не видит.

Заикаясь от волнения, тот:

– Таащ командир, вот что в столе у него нашли…

Вся толпа из моей спальни последовала за ним и, в трапезной опять стало несколько тесновато.

– Я ж сразу говорил: у меня в спальне вы найдёте что-то более интересное – чем среди подштанников моего престарелого отца…

– ЗАТКНИСЬ!!!

Латыш берёт в руки тетрадь, очень вдумчиво читает обложку написанную моей рукой и затем переворачивает на первую страницу… Рыбьи глаза его, довольно интенсивно выходят из орбит и начинают напоминать таковы ж, у камчатского краба.

«Птенец» у двери ещё не понял – что к нему подкрался большой и пушистый…

Писец!

Возможно, он решил-понадеялся, что это окажутся – те подложенные антисоветские листовки, которые я нашёл в сундуке отца и, по простоте душевной, переложил в собственный стол. Он привстал на цыпочки и вытягивая шею, пытался из-за чужих спин разглядеть – что в руках у главного чекиста.

И, тут Охрим сплоховал… Рукой указывая на меня, он плаксиво заблажил:

– Я не виноват! Это он, это всё он…!

В принципе, нечто подобное я от него ожидал – поэтому не растерялся и встав, перебил его зычно:

– Товарищи! В заведующем «Нефтяном складом» – Панкрате Сапрыкине и в членах его буржуазного происхождении семьи, я давно заподозрил наших непримиримых классовых врагов. По моей инициативе, с одобрения начальника районного отделения НКВД товарища Каца и, с помощью комсомольца и воспитанника Отряда военизированной охраны Михаила Гешефтмана, мною был завербован во вражеской среде агент – Охрим Косой, сочувствующий нашему пролетарскому делу. То, что вы перед собой видите – это результат его почти трёхмесячной агентурной работы, с которым я собирался завтра идти на доклад к товарищу Кацу…

Мля, музей восковых фигур – другим словами не скажешь! Или фантастический фильм по мотивам рассказа Герберта Уэльса – об человеке остановившим время.

– …Семья Сапрыкиных не только вела антисоветскую пропаганду, подготавливая контрреволюционный мятеж и почву для иностранной интервенции – но и обманывая и обсчитывая покупателей керосина, уворованными у советского народа средствами финансировала белогвардейские организации и иностранные разведки.

А вот теперь как минимум по червонцу этой семейке светит!

Причём, без всяких «амнистий» – по случаю взятия Бастилии 26-ю бакинскими коммунарами.

Первым опомнился «деверь» Сапрыкиных – Гринька Старожухин, не дав мне эффектно завершить речь. В руке его блеснуло лезвие…

Если бы он ударил Охрима ножом молча – лежать бы тому с выпущенными кишками и медленно подыхать. Однако, он допустил роковую ошибку, заорав:

– ПРОДАЛ, ИУДА!!! Ах, ты ублюдок кривой!

Я глаз не спускал с этого типа и, только он пасть открыл, молниеносно достав из-за уха ручку со стальным пером – метнул её вполоборота, попав тому куда-то в лицо. По причине толстой зимней одежды на том – метать в корпус хоть и достаточно острый, но сравнительно лёгкий предмет – смысла не имело.

Вскрикнув, Гринька дернулся – развернувшись на полкорпуса и, нож вместо живота Охрима – вошел по самую рукоятку в грудь стоящему в самых дверях чекисту-татарину. Тот коротко заверещав смертельно раненым зайцем – изумлённо-широко раскрыл быстро потухающие глаза и, по-киношному медленно, стал оседать вдоль двери на пол…

С матом вырвав ручку из глаза, сбив с ног уже по сути мёртвого чекиста, Гринька Старожухин ломанулся на выход. Брошенная мною вдогонку табуретка, попав под зад – только придала ему прыти.

Показывая растерявшимся чекистам и милиционерам на второго понятого из числа родственников Сапрыкина:

– Следите, чтоб этот вражина тоже не сбёг!

– Я не при делах! – возопил тот.

Мельком взглянул на сереющего лицом татарина и, с злорадной радостью подумал:

«Ээээ… Всем вам вышак – это однозначно!».

Вроде бы грех это – радоваться чужой смерти, да? Однако, реальная жизнь так устроена – не бывает без добра худа…

«Птенец Керенского» выскакивает во двор и, скинув тяжёлый полушубок, бежит вдоль освещённой электричеством Советской улицы, выискивая переулок потемнее – куда бы нырнуть… Я за ним вдогонку, одетый по-домашнему к тому же – практически босиком, в одних носках:

– ДЕРЖИ ЕГО!!!

Вот-вот скроется – ищи потом по впотьмах. Однако, как будто мои мысли почуяв, из тёмного переулка на полном ходу вылетает знакомый красный «Packard» и сбивает убийцу с ног.

Из остановившегося автомобиля выскакивает товарищ Кац при полном параде и с ним двое милиционеров. У всех троих в руках револьверы и они направленны на меня:

– Руки вверх, контра!

– Обознались, товарищи: «контру» мы с вами только что задержали.

Кац, несколько растерянно:

– Мы ж вроде на твой обыск едем… Тебя, разве ГПУ не арестовало?

«Что-то ты не шибко-то торопишься на мой арест, хитрая жидовская морда!», – подумалось про себя, а вслух сказал:

– Все «аресты и обыски», товарищ Кац – у нас с вами ещё впереди. А пока помогите «упаковать» этого. Что телеграфными столбами замерли? Видите – зашевелился…

Подхожу, легонько пинаю в бок:

– Советую, прямо сейчас начинать каяться, белогвардейский прихвостень.

– Пошёл ты на…, – шипит от боли, – со своими советами!

Пинаю ещё раз – сильнее:

– Нормально выражайся в общественных местах, контра – на улице могут быть дети.

До того, как прибежали чекисты с латышом во главе, я успел (где – открытым текстом, где – намёками) передать Абраму Израилевичу весь расклад по сложившейся ситуации.

Он умный – недаром еврей!

Всё схватив с лёту, с ходу же «взяв быка за рога», наш начальник районного отдела НКВД по сути – перехватил управление операцией у растерявшегося латыша:

– Товарищи чекисты и милиционеры! А теперь, когда мы увидели зверское лицо нашего классового врага – пора нам нагрянуть в его логово.

Подсказываю от чистого сердца:

– Вот только понятых придётся набрать новых: эти не то, чтобы «понятыми» оказались, а даже – как бы не наоборот.

Тот, с ледяным ментовским спокойствием, впрочем звучащим несколько показушно:

– А Вы, товарищ Свешников, можете возвращаться домой к отцу. Спасибо Вам за оказанную помощь, от лица Советской власти и всех трудящихся!

Молодцевато вытягиваюсь:

– Служу трудовому народу!

Проводив товарищей чекистов и милиционеров, я осмотрелся вокруг… Блин, я оказывается стою в носках прямо напротив «Красного трактира». Несмотря на мороз за двадцать градусов, мне жарко – аж пар с меня валит. Покрутив головой по сторонам, говорю вслух:

– Пожалуй, сперва надо нанести визит Софье Николаевне, а то как-то неудобно получится – типа, шёл мимо и не зашёл.

Видать, адреналин в моей крови – всего после произошедшего, просто кипел как жидкий азот на сковородке. Секс с хозяйкой заведения, был просто невероятным по страсти и по испытываемым нами обоими ощущениям!

– Серафимушка…, – сладко стонала Софья Николаевна, – ты как будто в последний раз «это» делаешь…

Я, под скрип многострадальной койки:

– Каждую минуту… Надо жить, так… Как будто… Она… У тебя… Последняя…

– О, ДА…!!!

– О, ЙЕЕЕС!!!

«Почаще бы с обыском приходили, что ли, – подумалось, когда я уже под утро возвращался домой в шапке и полушубке с чужих голов и плеч и валенках с чужих ног, – может, время от времени – на самого себя доносы в ГПУ писать?».

Я успел прибраться в доме, вытереть лужицы воды с пола и оттереть тряпками успевшую свернуться лужу крови у дверей, и уже завтракал – когда проснулся Отец Фёдор:

– Я ничего интересного не пропустил, сын?

– А что у нас в Ульяновске может происходить «интересного», – пресыщенно ковыряюсь вилкой в тарелке, – так… Зарежут кого-нибудь раз в год и снова тишина.

Отцовское сердце надо беречь! Расскажу ему, конечно, но только сперва хорошенько психологически подготовив:

– Вот и вчера вечером…

Операция «Чужой» прошла вполне благополучно… Для одной из сторон!

При обыске на «Нефтяном складе» и в доме Панкрата Сапрыкина, нашлось очень много чего «интересного» – на десять «контрреволюционных заговоров» хватит и ещё на одиннадцатый останется. Сразу, «по горячим следам» было арестовано порядка двух десятков «заговорщиков», затем в процессе следствия – ещё около сотни…

«Почему так много», спросите?

Главным свидетелем по делу был Охрим Косой и, осмелев, он «сдавал» всех подряд – всех своих обидчиков, припомнив им прошлое. Правда, прежде приходил ко мне – советовался:

– Серафим, посмотри – вот у меня ещё списочек «контрреволюционеров». Буквально вчера вспомнил…

– Ну красава, Охрим! Ух, ты… А что так опять много? Ну-ка, давай посмотрим…

Обычно, после скрупулёзного анализа список значительно сокращался:

– Не каждый, кто тебя в детстве по морде разок ударил – твой враг! И тем более – враг Советской власти. Нам с тобой в этом городе ещё жить и жить – так что поумерь свою «мстю», дружище.

Мои «репрессии» были избирательными… Очень избирательными. Я чистил Ульяновск от родственников Панкрата Сапрыкина – от всех, без исключения.

«На фига тебе это нужно», спросите?

А мне лишних врагов под боком не надо – в преддверии тридцатых годов! Ибо уверен: сколько я из этого клана недобитков оставлю – столько на меня будет доносов в НКВД, плюс от успевших к тому времени народиться новых.

Хотя, конечно – это вопрос спорный…

Недовольных было достаточно много, причём среди тех – про кого и сроду не подумаешь. Фрол Изотович Анисимов, как-то между делом заметил:

– Ты обещал увеличить население Ульяновска, а вместо этого сокращаешь… Нехорошо!

– Когда я предлагал очистить улицы города от дерьма, многие тоже противились… Помнишь? А теперь – найди хоть одного, кто скажет – что я был неправ!

– Так то ж, дерьмо…, – отводит взгляд, а то – люди!

– Среди людей мало «дерьма»?

– А кто будет определять – человек это или дерьмо? Ты?

– Если больше некому – я буду. Ещё, какие-то вопросы?

Молчим, как две мыши на крупу…

И, вдруг протянув мне руку и крепко сжав мою – он глядя мне прямо глаза, горячо говорит:

– Товарищ Свешников! Запомни: из-за Ефима я всегда буду на твоей стороне – чтобы мне кто в уши «не пел».

Ефим Анисимов продолжает делать успешную карьеру в Нижнем Новгороде. Они с Братом-Кондратом, как два кукушонка вылупившиеся из яиц – подложенных заботливой матерью-кукушкой в чужое гнездо. Кроме руководства нижегородским отделением движения «Хулиганов нет» и «Ударными комсомольскими отрядами по борьбе с хулиганством», (УКО) – Ефим, уже практически возглавляет Губисполком РСКМ – загнав «под плинтус» его первого секретаря. Кондрат Конофальский же – твёрдо встал во главе агитационного отдела, выкинув из «гнезда» предыдущего заведующего.

Про «группу альпинистов» они тоже не забывают: Елизавета Молчанова возглавила организационный отдел, ещё один комсомолец-ульяновец – член бюро губкома и, наконец – один очень способный парнишка из Ардатова, плотно «окопался» в экономическо-правовом отделе.

С десятка два ребят – как ульяновцев (в том числе трое «есаулов»), так и выходцев из других волостей или уездов – стали средним и низшим командным звеном в «УКО».

– Ефим, – говорю, – Наполеон как-то раз сказал: «Армией командую я и сержанты. Остальные – лишь связывающий элемент между мной и ними». Не забывай его слова – если хочешь хоть чего-то в этой жизни добиться.

Думаю, он запомнил!

Очень внимательно, пристально слежу за их деяниями: успехами и, особенно – промахами.

У них очень хорошие, чуть ли не дружеские отношения со Андреем Ждановым, близкое знакомство с Сергеем Кировым и некоторыми другими вождями партии и комсомола помельче.

– Высоко взлетел мой Ефим, – по всякому поводу и без него, любил хвастаться Фрол Изотыч, – сразу видно, чья кровя!

Борис Александрович Конофальский от него не отставали и любил по каждому поводу «пускать» слезу:

– Мой то Кондрат – каким способным оказался, а?! Как в газетах пишет – вы только почитайте. Не хуже самого Каутского или бери выше – самого ЭНГЕЛЬСА!!!

Некоторые маловеры ему:

– Да, не бреши! Здесь подписано: «Товарищ Чё» – а вовсе не твой Кондрат.

Тот, при всей своей старческой немочи, за грудки:

– Это его псевдоним! Ленин – тоже не «ульяновым» подписывается.

– Так то – ЛЕНИН!!!

Если при диспуте присутствовала жена Бориса Александровича, дело могло закончиться звонкой плюхой:

– А Мой Кондратка ничем не хуже вашего Ленина!

Вполне с ней согласен: парень с головой дружит.

Правда, в отличии от теории марксизма, в практике их сын конкретно «плавает» и, мне приходится частенько давать Кондрату Конофальскому устные «инструкции»… Кроме того, в губернской прессе полным ходом идёт дискуссия между Антоном Сталком (не единственный мой «ник», напоминаю!) и товарищем Чё, иногда выплёскивающаяся на страницы центральных газет.

Срач стоит… Хоть Маркса с Энгельсом выноси!

Да и интуицией он пока не обзавёлся.

Время сейчас непростое: в верхах ведётся отчаянная борьба за наследство умирающего Ленина.

Иногда, запутавшись в хитросплетениях подковёрной борьбы в Кремле – хватаясь за голову наш главный «идеолог» Брат-Кондрат, спрашивал:

– За кого мы, Серафим?

– Мы – сами за себя, мой юный теоретик марксизма! Забыл что ли, про «группу альпинистов»? Но в данный исторический промежуток времени, мы вынуждены быть за того – кто побеждает.

– А кто побеждает? Троцкий или Сталин? А может – Зиновьев или Каменев…?

– Сейчас мы с тобой хорошенько подумаем и выясним это методом банально-элементарной дедукции…

«Дело о контрреволюционном заговоре в Ульяновске» было громким – попавшем на страницы центральной печати и, на короткое время даже затмившим интерес к состоянию здоровья Ленина. Процесс был длительным и закончился судом в уездном Ардатове лишь по весне 1924 года, когда про «здоровье» Ильича все уже забыли.

Всего было осуждено 28 человек: из них к расстрелу приговорено шестерых, остальных – к различным срокам заключения в местах заготовки древесины. Члены семей осужденных, всего немногим более ста двадцати человек – были высланы в более северные края, чем наш…

Надеюсь, не в Туруханский край – среди них много детей.

Того липового «коммуниста» – номинального главу отделения «Нефтесиндиката» в нашей волости, тоже арестовали и судили за «пособничество», предварительно вышвырнув из партии, как «переродившегося»… Денег у него при обыске нашли столько, что можно было «ленинскую комнату» в три слоя обклеить.

Его место в нашей волостной ячейке РКП(б) занял…

Нет, не я!

Правильно: Охрим Косой – которого без всякого кандидатского стажа, за «революционные» заслуги перед трудовым народом – тут же приняли в члены ВКП(б).

Он же стал заведующим «Нефтяным складом», управляясь сразу на трёх должностях: того «перерожденца», Панкрата Сапрыкина и своей. Действительно, вместо неимоверно раздутого прежнего штата, он принял на работу всего двух человек, плюс женщину убирающую в конторе и, вполне с делом справлялся.

Охрим занял под жильё прежний сапрыкинский дом, а чтоб он не пустовал – выкупил часть конфискованной в казну мебели и, главное – привёз по весне откуда-то из деревни молодую жену. Свадьбу сыграли скромную, но я был там посаженным отцом – ел, пил пенный квас… По усам не текло – за их отсутствием.

Совет, да любовь – как говорится!

«Недовольных» в Ульяновске было много – мне в след «шипели» ядовито, но очень недолго.

Ибо, жители волости заметили перемены к лучшему сразу после ареста этой семейки – керосин стал гореть лучше, чадить меньше. Ну, а те кто покруче, могли приобрести американскую универсальную жидкость «Стандарт-Ойл» по цене всего-навсего – в три раза дороже обычного «жёлтого» керосина, применяемую для разнообразных целей. Фрол Изотович, к примеру, ею приноровился свой автомобиль заправлять[73] и говорит, что тот шустрее – чем на дрянном «бакинском» бензине бегает…

Кооператив «Красный рассвет» покупал «белый керосин» для разнообразных технологических нужд – отличное средство для промывки механизмов и удаления пятен ржавчины с металлических поверхностей. Ну и про «вэдешку» не забыли – которую я через Кузьму научил их делать и применять.

Кто-то жидкостью «Стандарт-Ойл» вшей выводит, а кто-то – мебельных клопов. Опять же, как народное лекарство применяется – при ангине и дифтерите. Доктор Ракушкин Михаил Ефремович говорит, хорошо помогает – снимет боль, воспаление, покраснение миндалин… На себе (тьфу, тьфу, тьфу!) не пробовал – поэтому ничего определённого сказать по этому поводу не могу.

Впрочем, помня о «монополисте», мы с Игорем Станиславовичем Лемке сильно не наглели, довольствуясь маржой собираемой в волости. И лишь следующим летом, осторожно открыли частно-кооперативную лавку в уездном Ардатове – кроме изделий ульяновских кустарей-кооператоров, торгующую ещё и «универсальной жидкостью».

Однако, это будет потом!

После завершения операции «Чужой», когда всю эту семейку «Адамс» посадили со связанными руками на обычные «мобилизованные» крестьянские и, под бабий вой и детский рёв повезли туда – «куда Макар телят не гонял», я сказал Лемке:

– Что-то наши минеральные масла – полный отстой… Не находите, Игорь Станиславович?

– Сказать по правде, близко с ними не сталкивался – поэтому мне трудно ответить Вам как-то определённо, Серафим Фёдорович…, – протирает чистейшим носовым платком новенькие очки в новомодной «контрабандной» оправе, – однако, судя по более простому нефтепродукту – советскому керосину, дело обстоит именно так.

– Кто, если не мы, – вопрошаю несколько излишне пафосно, – давайте, сперва начнём с трансмиссионного масла. Я со своей стороны, уже полдела сделал – подал Вам идею и даже название новому брэнду придумал: «Негр-ойл»[74]… За Вами совсем пустячок остался – разработать технологию получения трансмиссионного масла из нефтяных отходов и воплотить её в жизнь.

– Почему, вдруг «негр-ойл»? – недоумевает тот.

– В честь товарищей негров – порабощённых американским великодержавным империализмом.

Без качественных горюче-смазочных материалов – никакого «прогрессорства» не получится и, я намерен на этой ниве усиленно трудиться.

Следом за «негр-ойлом» – пойдут «авт-ойлы», «лит-ойлы» и прочие «солид-ойлы»…

У самих Сапрыкиных материальных средств нашли при обыске до обидного мало…

Для следствия!

Ведь, судя по найденным в тайниках расписках – всё уворованное уходило на финансирование «Российского общевойскового союза», британской «МИ-6» и возможно – израильского «Массада»…

Хахаха!

Когда всё более-менее стихло, Мишка-Барон принёс мне в дом и поставил мне на письменный стол два, даже на вид – довольно увесистых саквояджика:

– Классовые вражины предпочитали хранить деньги не в сберегательной кассе – а в «жёлтых кругляшках»… Уф, еле дотащил!

Бурчу недовольно:

– Это всё твоя жадность фраерская, Миша! Наживёшь ты когда-нибудь с нею трудовую грыжу… Оставил бы чего родному государству.

– Государство себе ещё добудет и не, чета этому – мало что ли контрреволюционных заговорщиков на его просторах?

Что-то, он по-моему – много разговаривать начал.

Открываю один… Потом второй…

Ох мать моя!

Столько золота я только в «форте Нокс» видел, да и то – только по телевизору.

Отец Фёдор был на вызове где-то в другом конце города. Проверив хорошо ли закрыта дверь и задёрнул поплотнее штору, вываливаю на стол:

– Не иначе, это ещё от купца Королькова осталось – не мог же Сапрыкин столько за годы Советской власти накрысить… Хотя, как знать.

Считаю золотые царской чеканки монеты – николаевские империалы, складывая их для удобства столбиком. Советские червонцы, их тоже было немало, уже были в аккуратно перевязанных, подписанных пачках по номиналам. Мишка внимательно наблюдает с непонятным выражением на лице (но не жадностью!) и, когда дело идёт к завершению «аудита», спрашивает:

– Серафим! Помнишь, при первом нашем «серьёзном» разговоре ты говорил – что «защищаешь Отечество, Родину»… Здесь – в Ульяновске.

– Конечно, помню – такое разве забудешь! Как наяву вижу – как ты себе на мотню горячий чай пролил… Хахаха!

– Хахаха! Я верю тебе, знаю – что не себе в карман ты эти деньги кладёшь… Но не пора ли открыть карты – для чего они тебе? На что они идут?

Конечно, такой разговор должен был рано или поздно состояться. Не спеша закончив подсчёт, сажусь и смотря в Мишкины глаза отвечаю:

– Тебе отец рассказывал – как Русская Императорская армия воевала? Против японцев? Против немцев?

– Конечно, рассказывал. Воевала плохо…

– Он тебе рассказывал, как русские солдаты воевали – заваливая германцев собственным мясом и заливая кровью, так как даже одна винтовка на пятерых была – не говоря уже про пулемёты, гаубицы, аэропланы?

Кивает головой:

– Рассказывал, да – помню.

– Да, что там – «аэропланы», – махаю рукой, – тебе твой отец-генерал рассказывал – как армия ходила чуть ли не босиком, а за утрату сапог – нижних чинов пороли?

Угрюмо молчит: видать, у егойного покойного папани – у самого было «рыло в пуху».

– А про тупых царских генералов – посылающих солдат и офицеров «не в бой, а на убой»? По принципу «бабы ещё нарожают»?

Признаёт нехотя:

– Было дело…

– Так вот: я хочу сделать так, чтоб такого больше никогда не повторилось. У русской армии должны бы лучшие командиры, лучшие оружие, лучшая техника… И этого всего должно быть…

– МНОГО!!!

Реакция была неожиданной. Мишка соскочив с места закричал на меня:

– Бред! Целая Империя не смогла этого сделать. У тебя ничего не получится – ты один! Я всё поставил на сумасшедшего!

Я молчу…

– Ты мне что обещал? Должность чекиста и доступ к архивам – а ты, что? Ты меня обманул! Бред, у тебя ничего не получится!

Должно быть Мишка рассчитывал, что поднакопив бабла, мы с ним уедем в Северную столицу и будем там делать карьеру в соответствующих структурах. Надо было с ним раньше поговорить – да всё откладывал… Ладно!

Бью кулаком об стол:

– Я не один! У меня есть команда: ты, Ефим, Лиза, Брат-Кондрат, Домовёнок, Санька да Ванька… Все наши ребята.

– Да, кто мы такие?

– Мы – единая команда, действующая по единому плану… По МОЕМУ(!!!) плану.

– А ты – кто такой?!

– …Кто я такой, спрашиваешь?

А, вот здесь надо подумать… А действительно – кто я такой?

Рано или поздно, у ученика возникают сомнения в учителе – тому ли он учит, туда ли ведёт. Кто-то промолчит, кто-то обязательно спросит:

«А имеешь ли ты право учить и вести?».

Славные ульяновские ребятки, по-детски, по провинциальному наивны – они смотрят мне в рот и безоговорочно верят каждому слову. Моего звания красного командира, недолгого мнимого участия в войне и псевдо-страданий в плену – достаточно, чтоб быть у них в непререкаемом авторитете.

Мишка-Барон же – прошедший все круги ада, тёртый жизнью и всеми её коллизиями, видавший такое за свои неполные семнадцать лет, что и, не каждой сотне взрослых – за всю жизнь увидеть доводится…

Что мне надо ему сказать, чтоб быть для него в авторитете?

Встаю и прошедшись не торопясь по комнате, подхожу к окну и довольно долго смотрю через обледеневшее стекло на зимний ландшафт за ним.

Затем, не оборачиваясь:

– Я тот, кто обладает знаниями.

– Какими?

– Разными, Миша, разными, – оборачиваюсь и прямо в глаза, – например я знаю, что ровно через месяц – 21 января 1924 года, умрёт Ленин.

Это не произвело ровным счётом никакого впечатления и слышу насмешливое в ответ:

– А когда ты сам умрёшь – знаешь?

Это прозвучало несколько угрожающе!

Знаю я одну древнюю легенду, в которой после такого же вопроса – последовал самоответ:

«А вот и не угадал, предсказатель фуев – ты умрёшь прямо сейчас»!

И, затем удар топором в лоб – завершивший карьеру незадачливого «Нострадамуса».

Образно говоря, конечно, я приручил и дрессировал молодого волка – опасного хищника и, сразу не строя никаких иллюзий – прекрасно об этом знал. А дрессированного хищника надо время от времени ставить на место – показывая кто здесь хозяин. Иначе, почуяв слабину – он вцепится в глотку. В той «хулиганской» истории – когда он спас мне с Лизой жизнь, Барон эту мою «слабину» почуял.

Подхожу к столу, сажусь на своё место и смотря прямо в глаза:

– Как и все рождённые женщиной, я конечно умру, Миша… Но не сегодня. Хочешь проверить лично?

– Ты думаешь, я тебе угрожаю? – он открыто надо мной смеётся, – мне кажется, ты меня испугался, «предсказатель».

Убить можно не в буквальном смысле этого слова – убить можно морально, после чего – делать с «зомби», что хочешь. Барон, по ходу, решил перехватить в нашей компании лидерство. Если я ему сейчас же не отвечу – я мёртв…

Открываю ящик стола и достаю револьвер. Крутнув барабан и проверив патроны, я вынул один из них, крутнул барабан ещё раз и приставил ствол к виску:

– Миша! Или, как там тебя… Барон? Мне нечего бояться тебя или кого-нибудь другого – ибо, я умру не сегодня.

Глядя в расширившиеся мишкины глаза, я нажимаю спуск:

– ЩЁЛК!!!

Крутнув барабан ещё раз, я перехватываю наган за ствол и протягиваю ему:

– А вот про тебя я не уверен! Давай – теперь ты…

Настроение у Миши начинает резко меняться, но всё равно:

– Этот дешёвый трюк мы с тобой уже проходили… Опять порченные патроны?

Кручу барабан снова и, не целясь стреляю поверх его головы:

«Баааххх!», – аж волосы пулей взлохматил.

Глядя в глаза, говорю:

– Твои шансы выжить немного увеличились, Миша… Ну?

Тот, просто «убит»!

Обернувшись сперва на пулевое отверстие в стене за спиной, пригладив ладонью волосы, он затем взяв оружие в руки – крутит его вертит, не поймёт в чём дело…

Но выстрелить себе в голову не решается.

Конечно же, все знают о знаменитой «русской рулетке» – якобы забаве русских офицеров, да?

А вот попав сюда, я даже названия такого ни разу не слышал!

Об обычаях «их благородий» много чего интересного и поучительного в народе рассказывают: и о том, как они перепив шампанского лишку – голыми на крышах скакали и мяукали, но вот об таком способе лишать себя жизни – нет, ни слова. Возможно это какая-то «параллельная» Вселенная – спорить не буду, но такое явление среди хроноаборигенов неизвестно. Поди, опять что-нибудь из мифов – придуманных пиндосами про этих «ужасных русских»[75].

Другая легенда, с этим мифом связанная…

В своё время был зачётный срач в Инете: мол, в отличии от иностранных револьверов – барабан у «Нагана» на оси свободно вертится (особенно, если оружие уже изрядно «раздолбано» частым использованием и хорошо смазано) и, по законам всемирного тяготения – сверху, напротив ствола – всегда располагается его пустое гнездо… Особенно, если перед тем как нажать спуск оружие слегка стряхнуть.

Тоже, всё оказалось фигня: вращение барабана в «Нагане» затрудняет дверца (конечно, кою можно и открыть) и находящаяся внутри него пружина – которая отодвигает барабан от передней части рамки. А ещё мешает свободному вращению барабана «собачка» – коя его поворачивает перед каждым выстрелом во время взведения курка.

Но познакомившись и довольно часто занимаясь с этим оружием, я заметил – стоит взглянуть на барабан «Нагана» сзади, становится видно какая камора при взведении курка встанет напротив ствола – пустая или заряженная. Любой более-менее ловкий человек, да еще в момент, когда внимание всех приковано не к револьверу – а к исполняющему «трюк», просто пальцем малость довернет барабан так, как нужно и всё.

С тех пор, я в те редкие минуты времени – когда заняться конкретно нечем, практикуюсь и, вот – пригодилось!

Насладившись произведённым эффектом, забираю оружие и говорю предельно жёстко:

– Ты тоже не сегодня умрёшь – ибо сегодня ты сцышь. Короче, теперь забирай один из саквояджиков, Барон и, проваливай ко всем чертям.

Сидит ошарашенный и не знает – что даже подумать, не только, что делать.

– Тебе просто всегда везёт!

– Всегда везёт тому, кто «тащит». Слышал, что я сказал? Саквояджик в зубы и на выход.

Раздумывает, сомневается, на лице видно раскаяние:

– Куда я с ним?

– Да, куда хочешь – я тебе больше не советчик и не указчик.

– Как же я без… Без ребят?

– Твои проблемы, Барон. Тебе помочь и дать ускорительного пинка под зад?

Саквояджик, он конечно не взял. Просто вышел вон и, очень долго мы с Михаилом Гешефтманом не разговаривали. Хотя он никуда не уехал, живёт на полустанке у бойцов ОВО, продолжает ходить в школу, активно участвовать в комсомольской работе и общественно-политической жизни.

– А что Миша то, не заходит, – спрашивает как-то перед Новым Годом Отец Фёдор, – неуж поссорились?

– Не то слово, отец… Разосрались просто в хлам.

Обдолбавшись чем-то конкретным видно – кто-то придумал, а вслед за ним представители «хавающего электората» повторяют как попугаи: мол, убивший дракона – сам же в него и, превращается. После операции «Хулиганов нет» и особенно, после операции «Чужой», я все чаще бреясь перед зеркалом рассматриваю свою внешность – а не превращаюсь я ли в этого самого «дракона»?

В «зло», то есть?

И каждое утро я вижу в зеркале вполне человечье лицо и уверенно отвечаю сам себе:

– Брешут, собаки!

И, вообще – никаких драконов не бывает, а динозавры – те сами вымерли.

На следующий день после того, как трудящиеся всего мира справили шестилетие Великого Октября, 8 ноября произошёл нацистский «пивной» пучь в Мюнхене. Путч довольно оперативненько подавили, а небезызвестного Адольфа Алоизовича посадили в тюрьму – где он от нечего делать напишет книжку «Майн Капф».

Событие локального масштаба: 15 ноября ГПУ РСФСР было уже на союзном уровне преобразовано в ОГПУ при СНК СССР.

Ну а про события декабря 1923 года и вообще вспомнить нечего…