По ту сторону смерти

1

Уже год тело Анны покоилось в покрытом плесенью фамильном склепе, а ее муж Конрад был все так же безутешен в своем горе. Местные жители поговаривали о том, что наследственный душевный недуг, погубивший отца, теперь завладел его сыном и наследником, последним представителем славного рода. Вечерами молодого человека видели сидящим у окна в его уединенном, навевающем тоску шато. Осунувшийся, посеревший от горя, он внушал суеверный страх редким путникам — дровосекам или крестьянам, — оказавшимся в неурочный час возле мрачной каменной громады. Взор его — безумный, блуждающий — был обращен туда, где за ничем не примечательной пустошью начинался Черный лес, или на развалины башни — все, что сохранилось от некогда поражавшего своим великолепием замка Блаустайн.

Кое-кто еще лелеял надежду, что Конрад воспрянет духом, что к нему вернется былая жизнерадостность — особенно после того, как в шато появилась его кузина Тереза. Девочку привезли Конраду после того, как ее родители умерли от чумы, которая прокатилась по стране год назад и перед которой оказались равны и аристократ, и простолюдин.

Увы, надежды на выздоровление Конрада оказались тщетными. Тереза, обладательница золотых волос и белого ангельского личика, имела веселый и покладистый нрав. Часто можно было наблюдать, как она в одиночестве играет под стенами шато, танцует, что-то напевая себе под нос, или собирает редкие цветы, случайно выросшие на бесплодной каменистой почве. Но несмотря на постоянное присутствие этого очаровательного создания, Конрад продолжал каждую ночь появляться в окне — с мрачной отрешенностью во взгляде он смотрел вдаль, видя перед собой одну и ту же безрадостную панораму: Черный лес и руины замка на фоне предвещающего грозу неба.

2

Терезе исполнилось двенадцать лет, и в ней, как в прелестном бутоне, уже угадывались начатки будущей женственности. Однажды ночью она проснулась и увидела, что у кровати стоит Конрад. За окном выла буря, вспышки молний порождали причудливую игру теней на старинных гобеленах, коими были увешаны каменные стены. Рев стихии, вид склонившегося над ней Конрада, его мертвенно-бледный лик — всего этого было достаточно, чтобы Терезу обуял трепет. Щеки ее — обычно матово-белые — зарумянились, и, повинуясь природному чувству девичьего стыда, она до самого подбородка натянула на себя стеганое одеяло.

— Кузен, — обратилась она к Конраду, — что заставило тебя разбудить меня в столь неурочный час? Сердце мое трепещет от страха.

Конрад, скорбным голосом, словно служил заупокойную мессу, отвечал:

— Дитя мое, ты должна встать и следовать за мной.

Тереза, привыкшая беспрекословно повиноваться опекуну, больше ни о чем не спросила его. Когда Конрад покинул ее опочивальню, она встала, наскоро умыла лицо и оделась, вздрагивая при каждом новом раскате грома. Конрад ждал ее в холле, в глубокой задумчивости он расхаживал под зловещими каменными сводами, не обращая внимания на пристальные и недобрые взоры мраморных бюстов.

К вящему изумлению Терезы, Конрад — который уже успел облачиться в плащ — протянул ей теплую накидку.

— Дражайший кузен мой! — вскричала Тереза, решив, что опекун хочет подшутить над нею. — Неужели ты и впрямь собираешься выйти из дому в такую погоду, когда сами небеса, кажется, вот-вот обрушатся в зияющую бездну!

Конрад ничего не ответил и лишь набросил накидку на плечи Терезы, всем своим видом давая понять, что у нее нет иного выбора, как только безропотно следовать за ним. Затем с глухим стоном он распахнул массивную дверь и вышел в ночь, увлекая за собой Терезу, которая, предчувствуя недоброе, дрожала как осиновый лист.

В кромешном мраке, озаряемом лишь сполохами молний, Конрад и Тереза медленно брели через пустошь, склонив головы, чтобы противостоять порывам шквального ветра. Каждый раскат грома звучал зловещим предзнаменованием, порождая в невинной душе Терезы все новые и новые страхи, обретавшие форму фантастических видений и образов, которым не было даже имени.

— Куда мы идем, мой верный опекун? — время от времени вопрошала Тереза. — Именем твоей жены, которую ты любил, пока Господь не даровал ей вечное упокоение, заклинаю тебя: развей мои глупые страхи, скажи, куда мы идем!

Однако Конрад, сверля мглу безумным взором, лишь еще крепче сжимал руку своей перепуганной подопечной, увлекая ее все дальше и дальше.

Наконец, воздев исполненные смятения и ужаса очи, Тереза увидела, что они подошли к развалинам замка Блаустайн. Ветер гнул деревья, и казалось, под ними оживают обезображенные временем камни. С пухлых губ девочки сорвался сдавленный крик, который тотчас же утонул в реве бури.

Тереза перевела испуганный взгляд еще выше; в самом верхнем окошке башни, которая до сих пор была погружена в кромешную мглу, брезжил зыбкий красноватый свет.

— О кузен! — вскричала девочка. — Кто мог поселиться в этой обители скорби?

Глаза Конрада сверкнули болезненной радостью, и он, перекрывая шум ветра, прокричал в ответ

— Это алхимик! Наконец-то алхимик здесь!

3

Сердечко Терезы затрепетало от ужаса, когда за ней с грохотом закрылись ворота башни. В ушах все еще звучали загадочные и пугающие слова кузена. Тьма сгустилась, она обволакивала погребальным саваном, теснила грудь; лившееся откуда-то сверху на каменные ступени винтовой лестницы зыбкое алое марево не могло рассеять ее, напротив, она становилась еще более вязкой и удушающей. Туда-то, к винтовой лестнице, и увлекал Терезу Конрад, и едва они ступили на крошащийся камень, до их слуха долетел слабый стук, различимый только здесь, за толщей башенных стен, сквозь которые не проникал шум ветра

Тук-тук, тук-тук.

— Боже милостивый, — одними губами прошептала Тереза, цепляясь за плащ кузена. — Мой опекун, что это?

— Алхимик за работой, дитя мое, только и всего, — отвечал Конрад.

Он продолжал медленно подниматься по лестнице; теперь ему приходилось едва ли не силой тащить за собой упирающуюся кузину. И чем выше они поднимались, тем ярче становился лившийся сверху призрачный свет, тем отчетливее был загадочный звук.

Тук-тук, тук-тук.

— Но что же это, что? — вскричала Тереза. — Кузен, что это за звуки? Они разрывают мне сердце!

— Он просто вбивает в стену железные кольца, — проворчал Конрад. — Успокойся, дитя мое.

Паутина липла к лицу Терезы, пугалась в шелковистых прядях волос; кузен увлекал ее все выше и выше, свет становился все ярче, молоток стучал все громче…

Тук-тук, тук-тук.

— Что же это такое? — шептала Тереза, охваченная страхом. — Что это такое, кузен? Ответь мне, я умоляю!

— Он готовит цепи, просто готовит цепи, — отвечал Конрад, не спуская глаз со ступеней, круто уходящих вверх. — Не бойся, дитя мое.

Дальше, дальше — выше, выше. Теперь уже отблески пламени — а это было именно пламя — играли повсюду; в скованном ужасом сознании Терезы звуки, доносившиеся из невидимой глазу мастерской, многократно усиливаясь, превращались в адский грохот. Девочка боялась, что потеряет сознание.

Тук-тук, тук-тук.

— О-о, ради всего святого, что это? — взмолилась Тереза, с силой, неожиданной в ее хрупком теле, стискивая руку кузена.

— Он кует кандалы, — прошептал, как из могилы, Конрад. — Думаю, он кует кандалы. Не следует падать духом, дитя мое.

Вновь заслышав холодящие душу звуки, Тереза пала перед кузеном на колени и, нащупав дрожащими пальцами его ладонь, в немой мольбе возвела на него прекрасные, подернутые пеленой слез глаза.

— О, мой кузен, вспомни, что мои родители вручили меня тебе в свой смертный час. Заклинаю тебя именем Господа нашего, остановись, не требуй от меня, чтобы я предстала пред этим алхимиком. Клянусь, одна мысль о нем приводит меня в содрогание.

Страх придавал ей силы, и Конрад на мгновение опешил, словно парализованный внезапным пробуждением воли в этом тщедушном создании, доселе беспрекословно ему повиновавшемся.

— Остановиться? — произнес он наконец. — Остановиться теперь, когда я сам вызвал его? Когда столько времени ждал его? Когда он специально для меня покинул Рим и проделал весь этот долгий путь? И теперь ты просишь меня остановиться?

Конрад опустился перед кузиной на колени и взял ее за плечи своими длинными сильными пальцами. На какой-то миг его жест заронил в сердце Терезы надежду — ей почудилось, что кузен желает утешить ее, избавить от страхов. Но нет. Конрад рывком поставил ее на ноги, не давая ни на секунду забыть о феерической игре света и тени на влажных стенах, о стуке молотка по адской наковальне.

Тук-тук, тук-тук.

— Остановиться? — шептал Конрад, увлекая девочку за собой, — они уже приближались к верхней площадке. — Остановиться теперь, когда ему наконец открылась величайшая из тайн древности? Остановиться, дитя мое? Когда ради меня — нет! — ради моей возлюбленной Анны, которая вот уже год, бесконечный, полный скорби и одиночества год, покоится в могиле, ради ее плоти, которая когда-то дарила мне неземное блаженство, которую я ночь за ночью орошал счастливыми слезами, — когда — повторяю — ради нее он составил зелье, которое вернет ее для меня, для моих объятий, моего желания — моей любви, любви, которая сильнее земного тления и лишь ждет случая, чтобы вновь, как в счастливые времена, излиться на свою избранницу? Остановиться? Как ты можешь говорить такое, милая Тереза? Дело почти сделано! Зелье, воскрешающее из мертвых, готово!

С этими словами Конрад подвел девочку к железной двери, из-за которой и доносился зловещий металлический перестук. Дверь была приоткрыта — ровно настолько, чтобы можно было видеть кровавые отблески пламени. Конрад с силой толкнул дверь, она распахнулась внутрь, и он втащил обезумевшую от страха Терезу в комнату.

В комнате стоял стол, и на нем — зловещий, пугающий воображение арсенал алхимика: странные инструменты, которым никто не смог бы подобрать названия, колбы, сосуды, кубки, фарфоровые чаши. Со стены свешивались цепи с кандалами. Из зева камина вырывались языки пламени, а на решетке стоял черный от копоти котел, в котором пузырилось и чавкало дьявольское зелье.

И тут перед затуманенным взором Терезы предстал алхимик — глаза его под низко надвинутым на лоб черным капюшоном недобро сверкали, лик его, на который падали огненные блики, был ужасен, а в руке… в руке у него кроваво алело раскаленное кривое лезвие, самый главный, самый страшный инструмент из его арсенала.

— О кузен, кузен! — взмолилась Тереза. — Зачем ты привел меня в это ужасное место?

— Потому что нам не хватает одного ингредиента! — страшно закричал Конрад и захлопнул за собою дверь.

4

Давным-давно никто не живет в шато, что стоит на опушке Черного леса; давным-давно обратились в прах руины замка Блаустайн. С той самой ненастной зимней ночи никто больше не видел ни Конрада, ни его юной кузины Терезы. Одни говорят, что они перебрались на юг, в фамильное поместье. Другие благоговейным шепотом рассказывают куда более мрачные истории. Как бы там ни было, местные жители стараются обходить замок стороной; даже вид его неумолимо разрушаемых безжалостным временем стен внушает им суеверный ужас. Но есть и такие, которые с готовностью поведают вам о том, что по крайней мере одна из комнат в верхнем этаже замка остается обитаемой и что, если найдется смельчак, у которого хватит воли и отваги не обращать внимания на крыс, пауков и прочую нечисть, которой кишит проклятое место, он может собственными глазами увидеть брачное ложе, а на нем, на истлевших простынях, навеки соединившиеся в смертельном объятии скелеты Конрада и его возлюбленной жены Анны.