«Плывёт кит далеко-далеко. Как корабль он скользит по небу, разгоняя ластами мерцающие звёзды. Но никто не видит кита, ведь он такой большой и страшный, и все боятся поднять головы вверх и узнать, что он там действительно есть.
Бежит серебряный слон. Он так сияет и искрится среди тёмной зелени, будто жемчужины с морского дна, освещённые луной, составили его скелет. Но и его никто не видит. Все смотрят в другую сторону, ведь люди боятся, что этот свет может ослепить их. И осталась у них только одна возможность куда смотреть, только одна сторона — серая и застывшая, но спокойная и вечная. И вскоре забыли люди, что по небу плавает кит, а по земле бегает слон. И грохот стал привычен для их ушей, и стали принимать они его за гром, и мерцания казались им обычными солнечными бликами. Так и стали люди жить, не ведая, что посмотрев в другую сторону, обнаружишь нечто интереснее, чем привычную серую стену» — отрывок из сказки «О чём помнят люди». Автор неизвестен. (Относится к перечню запрещённой литературы).
Мне снился сон. Лёгкий и тёплый. Мне снилось золото ржи, волнующееся, наверное, как и далёкое море. Целое поле растущих, тянущихся к солнцу колосьев. И мне снился мёд. Такой янтарный и тягучий с запахом цветов. Он подобно лаве стекал по огромным скалам, заполняя всю округу своим сиянием. И в ушах вдруг началось гудение, словно далёкий рой пчёл, в котором насекомые сплетничали между собой. Шум всё нарастал и нарастал, становился уже резким и неприятным, и мои мёд и колосья вдруг стали исчезать, а к голове потянулась боль, прижимаясь к стенкам мозга, и мой сон растворился, вытолкнув меня в реальность. Глаза открыть не было сил, моё тело казалось тяжеленной громадиной, и я сомневалась, что могу пошевелить хоть мизинчиком. Но слух мой по-прежнему работал, и это гудение, что озадачило меня во сне, так и раздражало мои уши. Вскоре я поняла — это сливались друг с другом человеческие голоса. На мгновение я жутко обрадовалась: Трою удалось уговорить их поменять наказание, и меня нашли и отвезут обратно домой! Но хватило лишь пары секунд, чтобы понять — подобное невозможно, а значит, рядом со мной чужаки.
Мне всё-таки удалось разлепить глаза. Красно-оранжевые отсветы резанули по зрачкам, и снова пришлось сощуриться. Вторая попытка. На этот раз более осторожная и удачная. Я сидела, прислонившись спиной к дереву, огромному и толстому, мою талию обтягивала жёсткая верёвка, обвязанная вокруг ствола, руки и ноги тоже были крепко стянуты. Мои конечности в конец затекли, но мне никак не удавалось хоть немного их размять. Так я в плену, значит? Я бросила быстрый взгляд на свою ногу: моя рана была перевязана чистыми бинтами, кто-то явно успел над ней поколдовать, сейчас она почти не болела. Удивительно! Если они хотели сделать меня пленницей, тогда зачем лечили? Я перевела глаза на раскинувшийся передо мной пейзаж: среди деревьев тут и там стояло что-то отдалённо напоминающее палатки, которые мне доводилось видеть на картинках книг, только они были немного больше, а ткань, составляющая стены и крышу — более грубой и однотонной. Горели костры, сновали люди, переговариваясь между собой, кто-то громко засмеялся, а потом раздался звон металла, словно крышка ударилась о кастрюлю.
Это поселение (если можно его так назвать) выглядело совсем небольшим и напоминало скорее временный лагерь, чем постоянное место жительства. Меня устроили чуть в стороне, и никто, даже если случалось проходить мимо, не обращал на меня внимания. Любопытство заставляло снова и снова перемещать мой взгляд с одного предмета на другой, выхватывая и подмечая мельчайшие детали. Здесь жили изгнанники, Тени. Это были они, я уже успела заметить у некоторых метку, которая теперь красовалась и на моём запястье. От мысли о том, что теперь я стала одной из них, меня бросало в дрожь. В глубине души я всё ещё считала себя жителем Города и не могла оборвать эту связь так быстро. А Тени… Они пугали меня. Пока я по привычки представляла их будто врагов, хотя знала, что теперь это не так. Теперь они — моё единственное спасение. Но несколько дней не могли разрушить эту крепко отстроенную за двадцать лет стену ощущения опасности. Придётся разбирать по кирпичикам.
Рядом со мной прошла девочка лет двенадцати (не ожидала увидеть здесь кого-то такого возраста). Она замерла рядом со мной и без стеснения стала разглядывать, я поступила так же. Она была до невозможности худа, кожа да кости, и казалось, что её острые ключицы вот-вот прорвут тонкую бледную кожу; грудь едва ли была заметна; щёки… да их вообще можно ли так назвать? Тонкие синие губы и огромные, как два прожектора, тёмные глаза, просвечивающие меня, наверное, насквозь. По правде говоря, меня пугало это существо с двумя длинными чёрными косичками, хотелось от него спрятаться. Казалось, жизнь покинула всё её тело, только чтобы полностью переместиться в глаза.
— Эй, Вэнди, — вдруг закричало существо каким-то хрипловатым мальчишеским голосом, не сводя с меня взгляда, — эта очнулась! И вылупилась на меня как на призрака. У неё, наверное, помутнение рассудка.
— Неправда, — возмутилась я каркающим голосом. Девочка изобразила на лице что-то вроде лёгкой усмешки:
— А, впрочем, нет, калякает! Разберись с ней, Вэнди!
— Не указывай, что мне делать, малышка! — ответил ей мягкий, но строгий голос. Девочка нахмурилась:
— Просила же, не зови меня так! Что сложно запомнить? Меня зовут Джоанна, понятно?!
Раздался шелестящий смех, и та самая Вэнди вышла из-за деревьев.
— А ты веди себя соответствующе и не стану! Иди уже, — и девочка, ещё раз окинув меня насмешливо-презрительным взглядом, убежала.
Незнакомка повернулась ко мне. У девушки были мягкие черты лица, чуть полноватые губы, тёплая улыбка. Её распущенные русые волосы почти достигали поясницы, светло-зелёные глаза смотрели внимательно и спокойно. Она была очень красива, и лёгкая худоба придавала какую-то утончённость всему её облику.
— Пить хочешь? — спросила Вэнди.
Я смогла лишь кивнуть. Девушка вновь исчезла между деревьев, а когда вернулась, в руках держала железный черпак, до краёв наполненный чистой водой. Держу пари, по дороге она не разлила ни капли. Поднося его к губам, она помогла мне попить и села рядом.
— Рана болит?
— Совсем немного.
— Хорошо. Но я всё равно посмотрю, — девушка, склонившись над моей ногой, начала снимать бинты. Осмотрев и удовлетворённо кивнув, она сделала новую повязку и опять опустилась напротив.
— Спасибо за это, — промямлила я.
— Не за что. Я здесь отвечаю за здоровье, так что это для меня привычно.
— Вы были ша в той прошлой жизни в Городе? Или вы здесь родились?
Вэнди нахмурилась и произнесла холодно и твёрдо:
— У нас нет никакого прошлого, оно исчезает, как только выходишь за стены. Его нужно забыть. И тебе тоже придётся это сделать.
Мои внутренности сжались от немого протеста, но я ничего не сказала.
— Ты останешься здесь, пока старшие не поговорят с тобой. Я буду приносить воду, немного еды и лекарства, — её голос вновь зазвучал мягко.
— Старшие? Кто это?
— Ну, они не обязательно старше по возрасту, но они командиры здесь. Наши лидеры. Мы так их зовём.
— Это ваше поселение?
— Я ничего не могу тебе сказать, мне запрещено.
— Как меня нашли?
— Мне нельзя.
— Но что будут спрашивать?
— Мне нельзя, — спокойно повторила она. Поняв, что мне ничего от неё не добиться, я устало выдохнула и снова попробовала пошевелить конечностями.
— Верёвки с меня не снимут? Руки и ноги затекли.
— Придётся потерпеть. И не жди, что старшие придут в скором времени. У нас и без того дел полно, они не станут менять распорядок из-за кого-то постороннего. Но не бойся, они не забудут о тебе.
— Славно, — усмехнулась я.
— Что ж, таковы правила. Придётся научиться ждать. Здесь это полезный навык.
Вэнди поднялась, изящно, как танцовщица, и, пожелав мне хорошего отдыха, ушла в сторону горящих костров. Я тяжело вздохнула. Почему они держат меня в качестве пленницы? У меня же метка, я теперь одна из них. Глупо, но я и не подумала, что ко мне отнесутся с подозрением. Я устала и хотела есть, и мне совсем не нравилась перспектива допроса так называемых «старших». От этой мысли по телу прошлась нервная дрожь. Что если они не примут меня? Я заёрзала на месте. Я чувствовала себя липкой и грязной, о запахе, который должно быть исходил от меня, думать даже не хотелось. У меня всё затекло и болело, а голова порой снова начинала слегка кружиться. Я смотрела на мелькающих в отдалении людей как на чужаков, думая, что их лагерь даже по прошествии времени вряд ли смогу когда-либо назвать домом. Здесь всё чужое и бесчувственное, каждый листик и каждая травинка. Сам лес едва знаком со мной, и ему, кажется, совсем не нравится такой новичок. Глаза слипались, и мне мерещились стены дома, тепло, уют, ша и Саманта. Как же я хочу вернуться обратно!