Плохие люди

Глава 16 Волосатые руки и великие дела

Каменное масло горело жарко и ярко. На все деньги, как сказал многомудрый Анри. И ровно так же, на все деньги с небольшой доплатой — воняло и чадило. К смраду добавлялся запах горелой человечины — морща нос, Бертран хотел зарок дать никогда не есть жареного мяса, но передумал. Свинью-то, когда потрошат, разбирая кишки на колбасы, запах тоже приятностью не отличается, однако никто глупостей всяких не придумывает. А человек, он же почти свинья. Можно сказать, двоюродный брат. В Таилисе слышал краем уха, что городские бретеры да прочие убивцы когда учатся честных людей ножиками затыкивать — на свинских тушах мастерство оттачивают. Дескать, пятачковые по требухе совсем как человек. Хотя врут наверное… мясо же дорогое! С другой же стороны — дыркой больше, дыркой меньше. В котле и не видно.

От самоубеждений становилось чуточку полегче. Ровно до того, как ветер-зловред не швырял в лицо новый клок дыма и копоти.

Наконец Бертран не выдержал.

— Нахрена мы тут торчим, а? — задал он простой, но в то же время своевременный и даже в какой-то степени мудрый вопрос.

— Смотрим, как горит, — пожал плечами Анри.

— А нахрена? — продолжил свою линию Суи.

— Ну а вдруг чего…

— Чего? Из костра вылезут?

— Ну, это вряд ли, — ответил Фэйри, не отрывая взгляда от полыхающего пламени.

— Вот и я так думаю, — отрезал Бертран, — а то пялимся дружно, будто собрались до старости вспоминать, запершись в сарае.

— Холодными руками, — хмыкнул Анри.

— И волосатыми, — поддержал верзила.

— Короче говоря, фу таким быть! Не уподобимся вовек городским мокрожопам!

И Бертран первым отвернулся от костра.

— Утром придем, поворошим. Кости горелые раздробить надо будет. Они, когда пережженые, легко крошатся. Ну и закопаем, что осталось.

— И даже на память себе ничего не оставим? — ахнул Быстрый.

— На память?.. — Суи остановился, посмотрел на товарища со смесью удивления и легкого ужаса.

— Сунем в дальний угол. Как вылежится, запылится, то в монастырь какой продадим. Мол, нетленные мощи и все такое. Лекарям опять же всяким, они на мертвечине разное бодяжат. Очень помогает от всяческих болезней. Чего добру пеплом развеиваться?

— Ну ты и мудак! — с нескрываемым восхищением протянул Бертран.

— Сам собой порой восхищаюсь! — выпятил грудь Анри.

— Холодными волосатыми руками, — понимающе закивал Фэйри.

Щелкнул нож-складничок. Хрустнули разминаемые пальцы.

— Без драк, друзья, без драк! — только и успел вклиниться между товарищами Бертран. Ему совсем не хотелось тащить на костер еще одно тело. Опять же новые шмотки в крови пачкать…

— Да мы ж так, шутим.

— Ага, по-дружески, — кивнул Анри и натужно рассмеялся.

Оставив за спинами погребальный костер, пострескивающий искрами, товарищи забрались в пещеру. Завтрашний день обещал стать не таким насыщенным как сегодняшний, но в любом случае, нужно было выспаться. А то ведь столько дел, столько дел, и какой от тебя толк, если зеваешь? Так, и в правду, чего-нибудь ценное пропустишь.

Вглубь разбойничьего логова, туда, где стояли кровати, товарищи решили не забираться — каменное нутро выстудилось, пропиталось мертвечиной. Лучше уж сразу у входа, благо там и каменка небольшая, с запасом дровишек, и нары, кривые, но просторные.

Бертран блаженно растянулся на сене. Оно слегка сопрело, но все равно, ни в какое сравнение с подкустовой землей не шло! Однако заснуть не получилось. Мысли, словно в каком-то дурацком хороводе бежали одна за одной. Спотыкались, падали, пропадая, снова возникали, тряся отдавленными лапами и головами. Вскоре они сбились в этакие стаи, идущие по кругу. Стаи превратились в существа из кошмарных снов. Ну или если грибов ненужных объесться. Незаметно для самого себя и к тому же непривычно Бертран задумался о жизни, прикинув три главных направления, то бишь загона для мыслей:

«Что было», «Что есть», «Что будет».

«Что будет» оказалось наиболее сложным и малопонятными — этакий снежный ком, слепленный из всего, что под руку попало. Стражники, крестьяне, бандиты, рыцари, кони, деньги. И почему-то — свиньи. Матерый кабан, под седлом, в золоченой попоне с серебряными висюльками и в гербах, гордо хрюкал, настороженно водил рылом с кривыми, тоже, почему-то серебряными клыками…

Затем сонные образы стали более практическими, но в то же время, почти сказочными. Бертран видел себя на поле боя, причем как большого человека, не пешца какого-нибудь. То есть вроде и без лошадки, но на плечах привычно сидела надежная кираса (деньжищ уйму должна стоить!), выкрикивая некие странные команды, причем окружающие слушались беспрекословно. Судя по всему тот, другой Бертран из сна был человеком уважаемым и солидным, такой с дохлятиной не возится и под землей на вонючем сене спать не изволит. Однако затем он обнаружил себя в первом ряду банды свирепых и страшных мужиков с длиннющими копьями. Под ногами было скользко от всякой дряни, в руках Бертран сжимал хрень, похожую на копье с топором и багром, тяжелую и мокрую от черной крови. А прямо на него скакал жуткий всадник, рыцарь, целиком выкованный из железа. Подлинное исчадье ада, но почему-то безоружное и с голой башкой — ни шапки, ни прочного шлема. Морда у конника была пригожая и бритая, прям как у девки из дорогого блядюжника, а за ним гремела копытами тьма-тьмущая других всадников.

Бертран откуда-то знал, что эти четкие и дерзкие парни сейчас разворачиваются из колонны в растянутый строй, чтобы ударить по всему фронту. И пехоты поляжет — жуть, первая шеренга точно сразу в рай, а, скорее всего, сразу две. Но атака сия последняя, если ее перестоять — тут-то сплошная лафа настанет. Жестокосердный скуп, но платит аккуратно и в срок, так что наградных отсыплют полной мерой. Однако серебро из казны Алой Стервы — тьфу, пыль и брызги в сравнении с настоящим наваром. Пехотный строй атакуют сплошь бароны и графы. А у них доспех — даже неполный, даже мятый и проломленный после боя, как скорлупа на вареном яйце — это для простого человека год жизни в беспробудном пьянстве, бритых до блеска блядях и прочих атрибутах красивой жизни. Несколько лет просто жизни приличной — если хватит ума и терпения расходовать серебро и злато с умом. Или свой кабак, лавка, может быть, доходный домик в приличном городе, так что до конца дней и еще детям-внукам останется — это для совсем умных. В общем, один хороший удар по железному горшку на плечах бронелоба — и считай, все в твоей жизни удалось. Не напрасны походы по уши в грязи, волочение телег вместо подохших коняшек, грязь и дерьмо, кровь и ночевки в палатках, когда с утра скрипит лед на зубах. Все сторицей окупится за один, всего лишь один бой. А доспехов этих, людских и дошадевых, одежды шелковой, оружия в золоте-серебре и прочих дорогих финтифлюшек сегодня к вечеру будет валяться как грязи. Да и покойнички благородные тоже денег стоят. Дороже любой свиньи. Живые, конечно, еще дороже, но благородная пехота Черного Знамени пленных, как известно, не берет ибо — Дисциплина! За что служит непосредственно Государю, плату получает втройне и Красной Луне не кланяется. Прибыльная и славная эта вещь — Дисциплина, хоть и строгая!

Надо лишь выстоять… Блядь, все-таки сколько же народу сейчас ляжет под ударом жандармерии… Вообще неправильно это все, не по заветам и устоям. Положено ведь как — половина в походе дохнет от болезней, а в сражениях складывают буйные головы не больше четверти. Простудился — чихнул, покашлял и помер. Воды сырой попил — поблевал и помер. Съел чего не то — просрался кровью и помер. Поцарапался неудачно — рука завоняла, синей стала, помер. Просто горячка навалилась… ну, дальше понятно. Теперь же не так, ныне в палатку с красным крестом оттащат на носилках, там отваров дадут, гнойник вскроют, то да се, в книжку запишут, дескать лекарь помог, отработал жалованье (а оно у коновала в две трети от полковничьего!). А почему крест и почему красный?… Загадка! Так положено — и все. А еще положено гадить строго в отхожих местах, и кто навалит, где придется — того по уставу сразу вешают, даже без суда. Невиданные правила!

Бертран задумался, откуда он знает господские и ученые слова — «атрибуты», «дисциплина», «устав», а то и совсем уж мудреные вроде «сбережение личного состава» или даже «стандарт интендантской приемки», а также многие иные, что во сне и не припомнишь. Они почему-то прочно связывались с образом красивой женщины, у которой добрая, очень милая улыбка и безжалостные глаза, холодные как промерзший до дна колодец. И немножко с голыми герцогинями. А голые гер…

Бертран открыл глаза. Пробуждение случилось в самый неподходящий момент, как обычно и случается. Он полежал, глядя в темноту, скрывающую бугристый потолок. Голова побаливала, наверняка от непривычности к умственным занятиям. Рядом сопел Фэйри. Анри же, явно во сне, тоскливо и безнадежно пришептывал на непонятном языке. Похоже, ругался.

Сон все еще маячил перед глазами, на диво красочный, подробный, как в книжке расписанный. Прям как многоцветные картинки. Бертран видел такие на ярмарке. И еще в церкви, только священник тот свиток с жизнеописаниями героев-святых берег и показывал издалека, чтобы срань нищебродская грязными руками драгоценный пергамент не захватала.

Бертрану часто виделась во сне красивая жизнь. Чтобы тепло, ноги в сапогах юфтевых, на пузе красный кушак, шелковые портки развеваются, на голове дорогая шапка, сыт-пьян и красивые бабы нос чешут. Жареные колбасы не кончаются, в жиру можно купаться, не то, что кашу заправлять и все такое. Но этот сон… Хрен знает, хочется, чтобы сбылось или наоборот, биться о стену башкой в молитвах, чтобы не случилось никогда. Очень уж какое-то все страшное, кишки порванные летают, кровища льется. Хотя… Понравилось чувство собственной важности, значимости, которыми тот, другой Бертран был напитан как тряпка водой. Когда ты чего-нибудь говоришь, даже голос не повышая — и все тут же кидаются выполнять, да еще держат за счастье, если приказываешь именно им. И сила эта происходила не чужой волей, не была заемной, нет, она принадлежала только самому Бертрану. Вот этого хотелось, очень-очень хотелось. Больше, чем бесконечных колбас и крепких сапог.

Фэйри продолжал храпеть в безмятежной дреме.

— Счастливый человек, — тихо произнес Суи и поднялся. Перед тем, как ложиться спать, он постарался запомнить, где и что стоит в комнате. А то пойдешь до ветру, да наткнешься на товарища. И тот, с перепугу, решив что на него пещерный медведь наступил, опростается, не просыпаясь. Или за ножик схватится и начнет махать в потемках.

Память не подвела. Сделав три шага, а затем, повернувшись, еще два, Бертран оказался у двери. Приоткрыв, скользнул в щелочку. Столь же осторожно прикрыл за собой.

Светильник вспыхнул от первой же искры. Суи поставил плошку с горящим фитилем, торчащим из масла повыше. И приступил к поискам.

В пристройку у входа они, дожидаясь темноты, натащили всего, что попалось под руку. Нашлась там и небольшая бутылка зеленого вина. Вытащив тугую пробку зубами, Бертран сплюнул песок — горлышко запачкалось. И от души хлебнул. Огненная волна, прокатилась по телу, даруя членам отдохновенье, а голове — блаженную пустоту. Нахрен всех кабанов смыло. Для закрепления результата, Суи еще раз приложился к бутылке. А потом еще раз. Ну а когда там осталось на самом донышке, буквально ладонь-полторы, он замахнул в четвертый раз, досуха. Достал вторую, лихо сковырнул пробку…

И вернулся к больному вопросу «что будет». При этом, совершив революцию в сознании, маленький шажок для человечества и огромный прыжок для самого себя. От простого «что день грядущий мне готовит», Суи перешел к «что я сделаю для…»

А для чего, собственно?

Бертран добросовестно задумался над тем, чего же ему хочется, попробовал перевести мечтательные желания сытой жизни во что-то более внятное. Сапоги да бабы — это хорошо, но как они снова могут появиться в его — бертрановской — жизни? Вернее, появиться и никогда не пропадать.

Вывод прост — надо больше золота. То есть серебра, конечно — золото штука редкая, нужно много везения, чтобы карман согрело. Красивая жизнь за просто так не дается, если ты не благородная сволочь, которой все дадено при рождении. Все надо покупать. Чувствуя, как хмель начинает не подталкивать, а красть умности, Бертран отставил непочатую бутылку и продолжил мыслить.

Итак, денежки. Славные добрые монетки. В них сила?.. Вроде как да, но что-то свербело, то ли в заднице, то ли в душе, не давая покою. Вот были у него, Суи, деньги — а затем? Затем палец оттяпали, да это еще повезло. То есть серебро конечно замечательно, и все же этого мало. Очень кстати припомнился чудной сон, где Бертран был крут, силен и уважаем, хотя на поясе и не болтался туго набитый кошель. Зато в руках было крепкое и длинное копье, и потому бравый солдат ссал на бронелобов со всеми их родословными с высокого холма. И на макушку поплевывал.

Копье рождает силу?.. Железо или серебро? Но почему «или», если можно «и»? Быть могучим и богатым всяко лучше, чем скакать меж тем и другим блохой на нитке.

Так Суи природным, во многом случайным образом додумался до концепции власти, как синтеза богатства и силы, возможности влиять на людей таской и лаской, что-то получая от них взамен или попросту забирая. Хотя, разумеется, мыслил он все это совершенно по-иному и другими словами, не столь городскими, но общую суть ухватил точно. Быть сильным, а также, чтобы кошель звенел. Цель более-менее определилась. За это Бертран от души накатил, притом дважды. Думать о сложном неожиданно понравилось — все равно, что складывать печку из неотесанных камней, сначала мучаешься, подгоняя один к другому, зато потом тепло, варево кипит в котелке и дым глаза не ест.

И что же для этого нужно сделать?

Суи добросовестно провел учет возможностей, имеющихся и возможных. Таковых оказалось, прямо скажем, не густо. Семьи нет, рода нет, деревни тоже больше нет. Прибиться ту некуда, никто ему не рад, не то нынче время, чтобы работа искала человека. В городах, вон, даже подмастерья толкаются локтями, не то, что простое мужичье. Получалось, что заработать денежек обычным путем не выйдет. Если говорить о денежках, а не жалких грошах за поденную работу, которую еще выгрызи с боем у других таких же страдальцев. А Бертрана и в бандиты не взяли. Прям сиротинушка невезучий!

Суи пригорюнился и выпил за нелегкую сиротскую долю.

А если обычные пути не хожены, бурьяном поросли? Остаются нехоженые тропки, мрачные, стремные, там где шею сломать легче легкого. Зато можно отыскать что-нибудь интересное. А можно и не отыскивать… а просто забрать! Но это он уже пробовал.

Отсутствующий мизинец, напомнив хозяину о печальных событиях, кольнул болезненно, заныл обрубком.

Да, получилось нехорошо. То есть, вначале хорошо, а затем плохо, и чудом не вышло совсем невозможно. Как там говорила та лощеная городская падла, ухмыляясь чищеными зубами?.. Если бредет по улице кошель, то он не твой, а чей положено кошель! Надо как-то затесаться в ряды тех, кто решает, чьи деньги ходят по улице неприкаянными. Мысль пошла по кругу и вновь уперлась в стену — злодеи, наделенные такими правами, Бертрана записывать в свои ряды не поспешили. Суи накатил и подумал, что быть может, имеет смысл попытать счастья в ином городе?.. Но с какой стати там должно повезти больше, вот в чем суть! Суи тот же самый, бандиты наверняка примерно такие же. Только пальцем не отделаешься, Боженька второй раз фарту не накинет, за волосы из огня не вытащит.

То бишь, надо что-нибудь предложить «обчеству». Что-нибудь особенное… Но ничего особенного у Бертрана нет.

Блядь, сложно-то как!

Бутылка еще не показала донышко, хотя к тому все шло. Суи порядком захмелел, но вцепился в замыслы, как свинья в жратву. Мысли Бертрана крутились вокруг силы, денег, а также братвы, которая должна стоять за спиной, чтобы не отрезали палец. Или голову. Все по отдельности было ясно, а вот как сшить воедино? Идея вылепливалась, шажок за шажком, как миска на гончарном круге у неопытного подмастерья — долго, с массой ненужных действий, уродливая и кривая, но более-менее рабочая.

Суи оценивающе глянул в сторону мирно и немирно спящих подельников. Многое предстояло обдумать и придумать, но тяжелый воз покатился тихонечко под горку, набирая скорость. И горе тому, кто встанет на пути!

Бертран решительно допил.

- И опал как озимые!

Голос гремел тревожным набатом. Голова гудела колоколом, а во рту было столь гадко, словно вчерашние кабаны втихомолку прокрались. И жидко отомстили всем стадом.

Но как бы не было паршиво, нужно было вставать. Бертрана ди Суи прозвищем Топор ждали великие дела. И где-то тосковала одна герцогиня.