Пенсионер А.С. Петров вернулся в СССР, чтобы предупредить тов. Сталина

Глава 7. Кубометры крови

Просека напонялась стуками топоров. Из центра пришла разнарядка — новая норма 3,2 кубометра леса на нос. Никто не уложился. Кормёжку отменили. Три дня в -35 работы от зари до зари с пустыми желудками.

— Трое суток без жратвы?! — прохрипел зэк по кличке Щука. — Так мы им сейчас кубометры из рёбер сделаем.

— Прямо здесь замёрзнем. Пальцы немеют, — проговорил другой зэк.

Надсадно скрипели пилы, но силы уже уходили. Инвалид второй группы, бывший связист из Минска, упал с бревна и завалился в снег. Его пинком поднял конвоир. Это и стало спусковым крючком.

— Пошёл нахер, — прохрипел Щука и ударил конвоира в челюсть обухом топора. Тот рухнул, сыпанув золотыми зубами по снегу. Второй охранник успел только повернуться, прежде чем получил в ухо монтировкой.

Зашелестели затворы, солдаты на краю просеки открыли огонь. Группа из шести зэков рванула к ним. Пуля срезала ухо Щуке, но он успел вонзить топор в колено врагу, вырвал СКС из рук. Кровь залила варежки.

Всё происходило за минуты. У охраны не было связи — зэки в первую очередь перерубили провод в будке. Выжившие охранники сначала отстреливались, а потом побежать к вагонам.

— Не пустить! — крикнул бывший лейтенант из уголовников.

Зэки ворвались в вагон и убили охрану. И первым делом они накинулись на продукты, которые были припасены в вагоне, тушёнку жрали с ножа, хлеб глотали кусками. Набив желудки и быстро посовещавшись, решили действовать — ворваться в лагерь на паровозе и проскочить его поперёк: паровозная ветка шла через лагерь.

Среди зэков имелся кочегар, он знал, повёл состав, который, разворочив стальные ворота, обитые железом, вкатил в лагерь Но зэкам не повезло: их план сорвала случайность. На путях стоял другой состав, который привёз новых заключённых. Как раз шла разгрузка, и большая часть охраны была начеку. С места завязался бой ни на жизнь, а на смерть.

С вышек палили. Щука намотал на руку мешковину и полез вверх. Стрелок нажал — пуля прошла мимо. В следующую секунду охранник свалился вниз с разбитым черепом.

Бойцы выбежали из казармы выбежали, кто в чём был.

Первым к бунтующим подбежал молодой солдат, размахивая карабином.

— Ст-ст-стоять! — закричал он.

Пуля попала ему в плечо. Вторая — в череп.

Паровоз ТЭ-1 дышал паром. Когда охрана была убита, кочегар крикнул Щуке:

— Двадцать минут — и на ходу. Кто не с нами — тут останется помирать.

Щука приказал укоротить состав и оставить четыре товарных вагона. Заключённые запрыгивали в них, выбрасывали трупы конвоя и шарили внутри, ища припасы. Жрать хотело больше, чем жить.

Кот Петров узнал про заварушку и, выждав момент, кинулся к вагонам. Он понял, что это был его шанс удрать из лагеря и выполнить свою миссию: добраться до тов. Сталина и рассказать ему всю правду. В голове у пенсионера роились преимущественно бредовые мысли. Но главная мысль бала ясна как день: время уходит, жизнь кота скоротечна, а тов. Сталина — конечна, надо срочно отправлять в сторону Москвы, иначе вождь всех народов умрёт и не узнает всей правды.

А в этом время на станции Напряжка красноармейцы уже готовили горячий приём. В вечеру состав подходил к городу. Светились казённые корпуса, а вдали – купол старой церкви.

Путь перегородили вагонами. И как только локомотив приблизился на расстоянии выстрела, красноармейцы открыли огонь из пяти пулемётов. Пули прошивали сталь вагонов, и зэки, упав на пол, получали заряды в бока.

Когда локомотив врезался в стоячие вагоны, контуженный Щука рванул с карабином к выходу и, выскочив, открыл огонь — и тут же получил автоматную очередь в грудь. Вагон, в котором сидел Петров-Васька-Кузя, вспыхнул — кто-то бросил гранату. В ушах зазвенело.

На пузе, перебирая лапами, как маленькими вёслами, оглушённый кот пополз к выходу, чудом не задетый пулями. Пахло порохом и дерьмом. Заключённые стонали и матерились.

Пенсионер, воспользовавшись суетой, как тюлень сполз по ступеням, проскользнул под вагон, и притаился.

В это время к вагону подоспел отряд красноармейцев — пехота под командованием лейтенанта в шинели хлюпала сапогами по снегу. Щука, тяжело раненый, пытался подняться, но рухнул лицом в снег, руки выдавили красные пятна.

Лейтенант тяжело перевёл дыхание, направляя чёрное дуло пистолета ТТ‑33.

— За бунт — расстрел на месте, — тихо сказал он.

Щука только посмотрел ему в глаза, словно спрашивая «достойно ли отдал жизнь свою?», прежде чем раздался приглушённый выстрел. Кровь потекла на снег, но впитываться на хотела, разливаясь масляной бурой лужей. Лейтенант опустил пистолет и выдал приказ:

— Всех бунтовщиков расстрелять на месте.

Солдаты вошли в вагоны и начали искать выживших и отстреливать зэков. Тут и там раздвалиьс одиночный выстрели. Трупы оттаскивали в грузовики и кидали в кузов ЗИС‑151 — военный грузовика 6×6.

Когда грузовики уехали, кот вышел из-под вагона и побежал тихими переулками Напряженки. Городок небольшой, здесь были сотни покосившихся домов царской постройки на пяти улицах. Мороз щипал за лапы, и пенсионер уже молился о том, чтобы побыстрей умереть и только бы не чувствовать этого проклятого холода. Но вот удача — в конце главной улицы показался ветхий старый храм — деревянный, оштукатуренный, недавно побелённый, дверь в храм была приоткрыта. Именно там кот решил найти приют. Но как только вошёл на порог, получил удар под дых и кубарем покатился по снегу.

— Ах ты старый. Вон отсюда! Коты — наместники Дьявола на земли! — проговорил высокий полный священник в рясе, отец Павел, поправляя бороду.

Вообще пенсионер всю жизнь, как и завещала партия и тов. Ленин, не верил в Бога. Но когда старость пришла, что-то в нём изменилось. Он начал думать, рассуждая внутри себя и разговаривая сам с собой, что жизнь даётся человеку не просто так, что есть, должен быть смысл всего этого безобразия. И что если человек живёт без цели — зачем тогда жить? Эти мысли тихо привели Петрова в местную церковь на Пречистенке, он сдружился с Ильёй Вареником, добрым пожилым священником, и каждую пенсию жертвовал и храм существенную сумму. В Москве жил пенсионер в своей переделанной в двухкомнатную хрущёвке. И вот настало время встретиться с Создателем, но, как теперь понимал пенсионер в шкуре кота, у Бога на него другие планы. Сейчас ему приходилось учиться бороться за существование.

Ту ночь он чуть не замёрз в кустах недалеко от церкви. Но утром вышло солнце, и пенсионер подумал, потягиваясь, что умирать пока рано: умереть он всегда успеет.

В поисках пищи он набрёл на задний двор рабочей столовой, увидел, как дородная повариха выкидывает что-то в мусорный бак. Дождавшись, пока баба ушла, пенсионер лихо вскочил на жестяной бак, принюхался: пахло рыбой или пригорелой кашей. Где наша не пропадала? Не впервой капаться в мусоре: бывало, забирал с бабками и другими стариками-пенсионерами просрочку с задников магазинов. И он прыгнул навстречу еде.

Поев объедков, он выскочил из мусорки и принялся чистить шерсть от ошмётков припасов. Так началась его нелёгкая жизнь в городе Напряжка.

Часто коту приходилось проявлять изобретательность: то прокрасться на рынок и стащить хвост селёдки с прилавка, то выследить тощего голубя на чердаке заброшенного склада. Он ел всё, что находил, и умел терпеливо выжидать добычу — часами сидел карауля неосторожную крысу. Да, теперь пенсионер не брезговал ничем. К тому же, он был котом. А коты едят мышей и крыс, почему он должен умирать с голоду из-за предрассудков? Мясо оно и есть мясо.

Ночами холод заставлял искать убежище. Пенсионер пробирался в подвальные котельные поближе к тёплым трубам или забирался на чердаки, где засыпал в сухом сене, прикрыв нос лапой. Задача была простая: дожить до тепла и не мёрзнуть под открытым небом.

Осторожность и хитрость стали для него второй натурой. Кот знал, когда можно довериться человеку, а когда лучше держаться подальше. Порой какая-нибудь добродушная торговка на рынке подзывала: «Кис-кис!» — и бросала ему куриную кость или огрызок варёной картофелины. Но чаще люди гнали его прочь: дворовые мальчишки кидались камнями ради забавы, сердитые работяги норовили пнуть тяжёлыми сапогами. Не раз Петров удирал и от голодных собак — спасался, вскарабкавшись на дерево или взобравшись по развалившейся кирпичной стене туда, куда псы не могли дотянуться.