Паутина долга

Нить девятнадцатая.

Каула выскочила с кухни, как только услышала стук входной двери, и озадачила вопросом:

— Малыш, ты не забыл, какой сегодня день?

— День? Зимний. Солнечный. Тёмная ювека идёт. Праздники. Ещё что-то?

Матушка наигранно удручённо покачала головой:

— А вроде молодой ещё, да в голове дырок не было. Хотя, ты ведь сегодня стал на год ближе к старости, вот, наверное, память и прохудилась...

Ой. Действительно, забыл. День рождения. Моего рождения. Стыдоба-стыдобища.

— Простите.

— Забыл? — Каула подошла и тревожно положила тёплую ладонь на мой лоб. — Ты не простыл, малыш? Другую какую хворобу на пути не встретил?

— Всё хорошо, — беру мамину ладонь и прижимаю к губам. — Всё хорошо. Просто были дела, я забегался и забыл. Приглашаете к столу?

— Экий быстрый! — Шлёпнула меня по рукам матушка. — К столу? Сначала этот самый стол ещё накрыть нужно, а в доме ни одной бутылки вина нет! Неужели всё выпил?

— Да я и не покупал... А в погребе запасов не было, вы же знаете.

Кстати, чистая правда: ни бочонка, ни кувшина. Имеются только несколько бутылок с горячительным, настоянным на травках и корешках, но оно предназначено исключительно для лечебных целей и особых случаев, а потому хранится в неприкосновенности.

— Вот и я о чём! Кто должен о выпивке подумать?

— Понял. Только переоденусь и схожу.

— Да уж переоденься, — согласилась Каула, неодобрительно осмотрев мой наряд. — А то выглядишь, как дурачок какой.

Если быть совсем уж честным, дурачком я выгляжу именно в подаренных матушкой обносках. Впрочем, сейчас это совершенно не имеет значения.

В комнате я освободился от плена не слишком привычного, а потому кажущегося неудобным камзола, стащил с правого запястья браслет и принялся изучать цветную полоску, проявившуюся на руке в том месте, где металл соприкасался с полоской кожи, покрытой мазью на основе гусиного жира.

Как и предполагал, ортис со-Ренн расположен на сильном русле, при удачном стечении обстоятельств может дать более трёх сотен «капель». Да и сегодня, уверен, Дериму удалось бы порадовать моего несуществующего благодетеля, если бы... Если бы я не позволил себе малость поиздеваться над дядюшкой, лишившим племянника доброго имени и уважения. Маг, разумеется, спишет неудачу на близость полнолуния, но всё гораздо проще: щедро расточаемые мной восхваления заставили Дерима задрать нос выше облаков, почувствовать себя всемогущим и обратиться к Потоку, как к ничтожному слуге. Стоит ли удивляться паршивенькому результату? Честно говоря, странно было получить и сотню taites, но это как раз ясно говорит о глубине русла и силе течения. Осталось только научить Галчонка, как и о чём думать во время извлечения, и парню любой экзамен по плечу. Кстати, дядюшка, скорее всего, не виноват в провале племянника: если и сам легко попался в ту же ловушку, вряд ли злоумышлял, нарочно подучивая Таббера в обращении к Потоку приказывать и требовать, а не просить. А может, подучивал не он? Или во время экзамена кто-то посеял неуверенность в душе юного мага? Ладно, будет возможность, расспрошу. Но вот другая новость дня...

Груды серебра на втором этаже скромного дома и серебряная река, застывшая на стене. Понятно, зачем одноглазый слуга таскает сундуки с чашками-плошками: собирает материал для работы хозяина. Монетный металл не подойдёт, слишком грязный, нужно тратить лишние силы на выведение примесей, а вот столовое серебро или украшения... Какую цель он преследует? Зальёт металлом всю стену? А может, не только её одну, а заодно и пол, и потолок, тем самым... Замыкая полосу в круг. Точно! Он строит фокусирующее кольцо. Очень большое и очень сильное. Намечается магическая заварушка? Есть повод к весне убраться подальше из города: всё равно работать с металлом неизвестный Заклинатель будет только в новолуние, а грядущих зимних безлунных ночей едва хватит на замыкание кольца. Если, разумеется, не будет перебоев с поставками серебра. К тому же, неизвестно, какой ширины должно достичь кольцо, и судя по выбранному месту, их вообще может быть с десяток. Вечный и Нетленный... Стоит изучить карту города и соотнести её с руслами Потоков: если мэнор находится в месте возможного поражения, сбегу, только пятки засверкают! Отправлюсь к Энхейм, к матушке, буду тихо жить-поживать и...

— Ты ещё здесь? — Удивление, едва удерживающееся от перехода в негодование.

Нет, тихо не получится.

Матушка отправила меня за вином не просто так: обычно Каула превосходно обходится без горячительного, но с тех пор, как попробовала привезённый мной в подарок шипучий напиток из винных ягод, не может отказать себе в удовольствии раз в год полакомиться. Где же я покупал его последний раз? Должно быть, у того же Вассади: дальше обычно не хожу. Что ж, навещу лавку, моля всех богов, чтобы в погребе южанина уцелела хоть одна бутылка.

— Юноша, постойте!

Кому я вдруг понадобился? Голос незнакомый. Поворачиваюсь и смотрю, как ко мне семенит забавного вида старичок, бодро перебирая тремя ногами: двумя своими и деревянным посохом. Смуглое лицо, словно только что подрумянившееся на жарком солнышке, гладко выбрито (не в пример местным старожилам, предпочитающим отпускать бороду длиной сообразно числу прожитых лет). Длинная шуба явно велика торопыге, потому что он всё время подхватывает её полы и снова роняет, не в силах справиться с превосходящими объёмами противника. Мохнатая шапка сбилась на сторону, придавая по-юношески задорный вид. Чуть позади, с невозмутимо-важным лицом и стараясь наделить свою поступь степенностью, а потому не поспевая за дедулей, тащит объёмистую сумку мальчик лет восьми, одетый, как полагается детям из богатых семей: в наряд взрослого покроя, но пока ещё по-кукольному маленький и изящный.

Занятная парочка. Но зачем мне становиться третьим?

— Вы ко мне обращаетесь, heve?

Старик отдышался и хитро подмигнул:

— Разве на улице есть кто-то, кроме нас с вами?

И верно. Никого. Должно быть, обитатели окрестных домов отправились на гуляния поближе к Мраморному кольцу.

— Чем могу служить? Кажется, мы незнакомы.

— Это легко исправить! — Он церемонно поклонился. — Моё имя Йемет, но все называют меня просто: дедушка Йе.

— Очень приятно. Я...

— Вы — Тэйлен из Келлос-мэнора.

— Откуда вам известно?

— Один вежливый, совсем как вы, юноша рассказал. Из писарской лавки. Такой беленький, зрением ещё плох. Риатом его кличут. Сказал, что вы — давние приятели.

Ах, Риат... И что дальше? Зачем писарю понадобилось кому-то рассказывать обо мне?

— Простите, я пока не понимаю, что...

— Привело меня к вам? Сейчас объясню, не извольте беспокоиться! — Продолжил тараторить старичок. — Видите ли, мне нужно составить и записать одну бумагу, не то, чтобы важную, но лично для меня и моих подопечных она имеет огромнейшее значение, а сам я уже плохо держу в руках перо, потому и отправился к писарям. В лавке было слишком много посетителей, но ваш приятель, как его?.. Риат был очень любезен и посоветовал найти вас. Сказал, что вы всё сделаете, как надо, в лучшем виде. А я щедро оплачу ваши труды!

Вот как? Старина Риат решил подкинуть мне работёнку? Спасибо. Надо будет зайти отблагодарить. Хотя странно слышать в разгар праздников про наплыв страждущих получить несколько строчек на бумаге. За ювеку до Зимника — да, случаются толпы забывчивых, но сейчас... Впрочем, неважно.

— Но у меня при себе нет...

— Всё имеется, всё, что нужно! А рядом я как раз видел уютную харчевенку, там нам никто не помешает!

Действительно, никто: ни души во всём хоть и невеликом, но и не маленьком зале. Старичок мигом расположился на скамье у окна и молча наблюдал за улицей, пока я стаскивал куртку, а мальчик доставал из сумки и раскладывал на столе письменные принадлежности. Должно быть, важность не преувеличена: пергамент самого высокого качества — такой хоть скручивай, хоть складывай, развернётся ровнёхоньким, а поры выделанной кожи как пропустят в себя чернила, так и сохранят по меньшей мере на сотню лет. Да и сами чернила... Я посмотрел через стеклянные стенки сосуда на свет. Густо-зелёные. Неужели, с изумрудной пылью? Точно, с ней: мелко поблёскивают. Про письменный прибор уже и не говорю: птиц с прозрачным оперением не видел ни разу в жизни.

— Всё должного качества, юноша? Или вы чем-то недовольны? — Поинтересовался старичок.

Я стряхнул с сознания восхищённое оцепенение, невольно возникшее при разглядывании диковинного пера.

— Нет, всё просто замечательно.

— Тогда можем приступать? Мне отпущено не так много времени, чтобы я тратил его на пустые разговоры, но если желаете, можем прежде и поговорить.

Поговорить? О чём? Обсудить стоящие на дворе погоды? Мне ведь тоже лучше поторопиться: матушка будет волноваться, если скорейшим образом не вернусь домой. Но не ранее, чем по окончании удачной охоты за вином.

— Не смею вас задерживать, heve. Что желаете написать?

— Я продиктую, если вы не против.

— Разумеется.

Обмакиваю кончик пера в чернила.

— Есть пожелания к размеру букв и прочему?

— Пожалуй, нет. Меня устроит любое начертание, главное ведь не форма, а содержание, не правда ли?

Пожимаю плечами.

— Как вам будет угодно.

— Хорошо, приступим!

Он помолчал, потом заговорил совсем другим голосом: нараспев, медленно, почти торжественно:

— Судьба мира складывается из судеб людей, как море — из капель, а гора — из песчинок. Для времени жизнь человека лишь короткий шаг по пути из прошлого в будущее, и таких шагов было и ещё будет сделано немало. Но каждый из нас должен занять предписанное богами место, дабы мир продолжал существовать, а время не останавливалось. Можно бежать своего предназначения, но оно всё равно настигает и заставляет принять себя. Кто-то идёт впереди, кто-то защищает спины: каждому найдётся своя доля. Можно быть клинком, несущим на острие смерть, можно быть щитом, отводящим удар, а можно быть разумом, подсказывающим, как избежать сражения. Беречь, не проливая крови, тяжёлый труд, но тем он и почётнее. Слово, изречённое Последним голосом, не равно своей силой ни клинку, ни щиту, ни закону, но должно быть изречено. Да будет оно вложено в уста...

Пауза. Поднимаю глаза от пергамента и встречаюсь взглядом со стариком.

— А теперь, юноша, извольте написать своё имя.

— Что означает это представление?

— Разве оно плохо разыграно? — Улыбаются пронзительно-голубые глаза.

— Разыграно хорошо, спору нет. Но зачем?

— А как иначе можно было подвести вас к составлению сей бумаги? Мне несказанно повезло, что вы не чужды писарского искусства: в противном случае пришлось бы здорово поломать голову!

— Вы не ответили.

— Вам так уж необходим мой ответ? Вы и сами всё великолепно поняли. Разве нет?

— Я понял только, что меня вынуждают подписаться под весьма странными изречениями.

— Они не такие уж и странные, — обиделся старичок. — Просто старые, а в старину, знаете ли, обожали высокопарный слог.

— Это не единственная их странность.

— Согласен. Так вы пишете своё имя?

— С какой стати?

Дедушка Йе задумчиво сцепил пальцы в замок:

— Человеку предлагают великую честь, а он отказывается...

— Честь? Сказали бы: великую головную боль, были бы правдивее!

Голубые глаза заинтересованно сверкнули:

— Вам что-то известно о Последнем голосе Круга?

— Да. Немного, но достаточно, чтобы понимать: мне ЭТО не нужно.

— Вам? Скорее всего. А вот всем остальным...

— Кому ещё?

— Вы их знаете, юноша, всех троих. Смею думать, времени встреч было довольно, чтобы узнать о них главное. Неужели вы не видите: в вашей помощи нуждаются.

— Это не повод.

— Это причина. Считаете её глупой и мелкой?

Конечно, нет. Я стараюсь не отказывать просящим. Вернее, у меня редко получается отказать. Почти никогда. Но разве это облегчает мою жизнь?

— Хотите вынудить меня?

Старичок покачал головой:

— Если бы хотел, давно получил бы вашу подпись. Хитростью, уговорами, силой. Да мало ли как? Есть способы, знаете ли... К тому же, ваше упорство не имеет значения: всё давно уже решено.

Почему его слова не вызывают у меня протеста? Почему мне кажется: знаю то же, что и он? Сражение на игровом поле завершено. Результат известен. Но как же не хочется поднимать стаканчик над сукном!

— Решено?

— Тот миг, когда вы выиграли последнюю партию игры. Помните? Он всё и решил.

— Но каким образом?

— Раз в год старшины Подворий собираются вместе, дабы распределить права и обязанности среди участников Круга, и бросают своего рода жребий. Играют в кости. Кто выходит первый, назначается Первым голосом, последний, соответственно, Последним.

— Дурацкий обычай.

— Не слишком умный, вы правы. Зато мудрый: позволяет каждому примерить на себя разные роли.

Я вспомнил игроков и усмехнулся:

— Могу поспорить, Миллин всегда выходила первой.

— Да. И сие обстоятельство меня не огорчает: девочка вполне подходит на роль Первого голоса. Но Последним вечно норовил оказаться Вехан, вот кто совсем не годится для подобного дела.

— А я здесь при чём?

Губы старичка тронула благодушная улыбка:

— При всём. Вы подвернулись, как нельзя кстати. Конечно, Вехану не следовало вводить вас в игру, но в кои-то веки старшина погонщиков сделал разумный и полезный поступок, позволивший Кругу обрести истинный Последний голос.

— Истинный? Значит ли это...

— Больше нет нужды бросать кости. Пока вы живы, Круг замкнут и нерушим.

С нажимом повторяю:

— Пока жив. Между прочим, ваши подопечные прилагали усилия, чтобы...

— Знаю, знаю! — Он замахал руками. — Глупые дети! Испугались и решили вернуть всё вспять.

— Им это почти удалось.

— Но тем не менее, приговор отменён, а вы сидите здесь, передо мной, живой и невредимый.

— Чужими заслугами.

— Какая разница? Если вы не можете сами решить задачу, а рядом есть кто-то посметливее вас, что мешает воспользоваться его помощью?

— Но разве это не говорит о...

— Вашей несостоятельности? Ничуточки! К тому же... Вы ведь согласны, только не хотите признаваться. Не так ли?

Согласен? Какая чушь! Впрочем... Старик прав: надо было сразу встать и уйти, как только понял, куда повернула дорога. Но нет, промедлил, решил потянуть время. Зачем, спрашивается? Наверное, чтобы выторговать лучшие условия. И возможно, у меня получится.

— Почему вы так уверены в моём согласии?

— Потому что вы относитесь к тому редкому типу людей, которые, будучи назначенными следить за сохранением порядка, не оставляют свой пост ни на минуту. А ещё вы умеете находить уязвимые места.

То бишь, изъяны. Зёрна Хаоса. Не столько умею, впрочем, сколько страдаю от этого свойства.

— Только в делах, которые привычны и знакомы.

— У вас ещё целая жизнь впереди, юноша! И думаю, вы не откажетесь выучить что-нибудь новенькое! — Поочерёдно подмигивают мне оба голубых глаза.

— Не откажусь. Но прежде, чем принимать окончательное решение... Мой приговор отменён, а как быть с хозяином игрового дома? Ему же руку обратно не пришьёшь!

Старичок вздыхает:

— Ничего не могу поделать. Он заслужил. Или вы считаете иначе?

— Да, heve Майс совершил ошибку, но её цена завышена. В конце концов, он всего лишь хотел добиться покровительства Подворий, чтобы быть спокойным за будущее своих детей.

— Всего лишь покровительства... — задумчиво повторяет дедушка Йе. — Да, действовал он глупо и грубо, но столь благое намерение вполне заслуживает осуществления. Вот вы сами этим и займётесь!

Вздрагиваю:

— То есть?

— Вы вступили в игру вместо хозяина игрового дома, хотя первоначально приглашался стучать костями он, не так ли? Стало быть, он передал все свои права вам, и сейчас единственным владельцем дома являетесь... Улавливаете мою мысль?

— Бред.

— Если он будет подкреплён свидетельствами трёх уважаемых людей, то приобретёт силу закона. И вы, раз уж так сильно переживаете за судьбу вашего несчастного знакомого, получите возможность делать всё, что сочтёте нужным.

И самое забавное, предложенный выход — наилучший. Майс останется при своём месте, наследники при наследстве. А ещё я смогу вернуть на службу близняшек, и не нужно будет ломать голову хоть над одной задачкой. Заманчиво... Значит, придётся соглашаться? Смотрю на сверкающие изумрудные буквы. Что я теряю? Всего лишь свободное время. Много свободного времени. Но куда мне его девать, скажите? На личную жизнь, которой нет? А так и себе доброе дело делаю, и людям помогаю. Наверное. Может быть.

— Но почему вы думаете, что я справлюсь?

Старичок ласково щурится:

— Потому что вы, юноша, умеете работать. Особенно над собой, а это большая редкость в наши дни.

Угу. Я вообще... редкий. Идиот, если подписываюсь под дурацкими обязательствами. Но уступка позволит мне выйти без потерь из завершающегося круга игры, а дальше... Дальше поглядим. В каждых костях имеется свой изъян, нужно только его почувствовать.

И перо выводит на пергаменте привычный росчерк «Тэйлен ад-до Ронхейм», подписывая... А может быть, предписывая судьбу? Разберусь. Во всём. Обязательно. Но только став на год старше!

Носатый Вассади выслушал моё нытьё и отправился в погреб поглядеть, уцелела ли от набегов празднующих горожан хоть одна заветная бутыль, а я облокотился о стойку.

Ювека Зимника негласной, но непостижимо древней народной традицией отводится для подведения итогов уходящего года. Сколько добра сделал, сколько зла причинил: время всё переписать, подсчитать и в зависимости от полученных результатов решить, радоваться или печалиться. Мне тоже неплохо последовать примеру остальных, раз выдалась минутка, не обременённая заботами.

Что стоит в графе моих доходов? Знакомство с принцессой. Правда, оно точно так же подмигивает мне и из графы убытков. Впрочем, не бывает достоинств без недостатков, грех жаловаться. Её высочество, конечно, задача нерешённая, и не станет таковой ещё долгие месяцы, но я, по крайней мере, знаю, с какой стороны к ней подступиться, и, главное: уберёг от скоропостижного завершения жизнь человека, способного на некоторое время избавить меня от участия в жизни Сари.

Сестрички-близняшки счастливо вернутся на облюбованную службу. Если пожелают. Правда, не думаю, что откажутся: они хоть и не блещут умом, но почётный титул дурочек тоже не спешат примерять на себя. Майс, надеюсь, будет доволен, хотя предвижу обвинение в свой адрес: мол, я же сам всё и затеял, чтобы захватить в свои руки игровой дом. Ну ничего, только дождусь совершеннолетия его отпрысков, и отдам всё обратно с чистой совестью.

Галчонка буду убеждать решиться на вторую попытку. Жаль, если парень откажется: дара у него предостаточно, а оставлять ортис корыстному и недалёкому дядюшке, на мой взгляд, не просто глупо, а почти преступно. И конечно, процесс убеждения существенно упростится, если целитель примет моё приглашение поселиться в мэноре, но тут всё, что могу делать, это ждать. Пусть думает сам, доводов «за» и так приведено с лихвой.

Свалившиеся, как снег на голову, Подворья — хорошо или плохо? С одной стороны, опасно и тягомотно, с другой... Должен же я отыграться? Троица так упорно не желала иметь со мной дела, а теперь вынуждена будет не только мириться, но и прислушиваться к моим словам. Хотя, аглиса лысого они будут прислушиваться! Значит, придётся сражаться не на жизнь, а на... интерес. И вникать в дела старшин. В случае чего, обращусь за советом к дедушке Йе: он не откажет, раз уж и сам изрядно помешал поварёшкой в этой каше.

Мюла и странный слуга, таскающий в новокупленный дом сундуки с серебряной утварью, вот что плохо на самом деле. Перед женщиной я всё же виноват. Пусть её братец не мог похвастаться невинной душой, но смерти не заслуживал, как и трое солдат патруля. А уж следы заклинательского творчества и вовсе дурнейшая новость за год! Завтра с утра постараюсь разыскать Валлора и всё ему рассказать: мой приятель лучше сумеет во всём разобраться, тем более, обладая беспрепятственным доступом к архивам отлучённых. Но как же меня тревожит серебряная полоска на стене коридора...

Ладно, всё это может подождать. И я могу подождать. Вот только, чего? Куда вёл мой путь все прошедшие годы? А может быть, правильнее спросить: к кому? До себя дойти не удалось, до кого-то другого... Лучше не думать. Я и не буду. Сейчас получу своё вино: вот и Вассади вернулся с парой бутылей в корзинке. Может быть, удастся запить им горчинку, отчётливо ощущающуюся на языке? Запить привкус одержанной победы, неумолимо подталкивающей к новым сражениям?

— На ваше счастье, heve, нашёл!

— Спасибо за труды.

— Да какие ж труды? Мой долг — радовать покупателей. А вас чем могу порадовать, hevary?

— Право, я даже не знаю...

Тихий, но вовсе не робкий голос, хотя и особой силы в нём не слышно. Однако нужны ли внешние проявления силы той, чьё настоящее могущество дремлет внутри?

Поворачиваюсь. Наверное, излишне резко, потому что в тот же миг Ливин замечает моё движение и в точности повторяет. Зеркальным отражением.

Ты?

Светлые ресницы дрогнули, бросая тень на прозрачную зелень глаз.

Я. Прости, не искала встречи нарочно: так получилось.

Даже если искала бы... Я не сержусь.

Разве у тебя должны быть причины сердиться?

О, сколько угодно!

Все они рождены мной?

Нет, не все. По правде говоря, ни одна из них: я сержусь только на себя.

Из-за чего же?

Из-за того, что вечно держу чувства в узде и поверяю расчётом каждое веление сердца.

Это не так уж плохо.

Это убийственно.

Для кого?

Для меня. Прости.

За что?

Я трус.

Ты не трус, ты лжец.

Разве?

Сказал, что трусишь, и солгал: в твоих глазах не было страха ни тогда, ни сейчас.

Что же в них было?

Не знаю. Надо подойти поближе и заглянуть.

Заглянешь?

— Ай, как прекрасны влюблённые! — Воздел руки к потолку Вассади. — Как первые весенние цветы на обнажённой земле!

Ливин качает головой:

— Мы не влюблены.

Подтверждаю:

— Мы даже не знаем друг друга.

— А что вам мешает? Узнавайте, впереди долгая жизнь! А бедному торговцу позвольте пожелать вам счастья и... уделить внимание другим покупателям!

Улыбаюсь. Вот ведь пройдоха: осыплет любезностями, только чтобы выдворить из лавки. Ливин выходит на улицу и нерешительно останавливается, словно не зная, в какую сторону шагнуть. Что ж, наступает моя очередь. Мой бросок игральных костей. Он не может получиться неудачным, верно?

— Hevary, позволите спросить?

— Спрашивайте.

— Вассади, конечно, хитрец и обманщик, но сегодня его устами говорила судьба. Я не отказался бы узнать вас поближе. А вы?

— Заманчивое предложение. На всю долгую жизнь?

— Если изволите.

Она делает вид, что задумывается.

— Грешно не слушать судьбу... Что ж, я согласна попробовать.

— Тогда не соблаговолите ли посетить мой дом, hevary? Сегодня в нём будет накрыт праздничный стол, за которым мы вполне могли бы начать наше знакомство.

— Стол? М-м-м... Вы знаете, чем увлечь проголодавшуюся девушку!

— Позволите предложить вам руку?

Прозрачные глаза наполняются светом ещё не надежды, но очень близкого чувства:

— А может быть, и что-то другое?

— И НЕПРЕМЕННО что-то другое!

Мы начнём с начала. С чистого листа. Откроем чернильницу, обмакнём кончик пера и напишем... А что же мы напишем? Четверостишие или целую поэму? Неважно. Главное, теперь всё должно получиться: ведь если заново приступаешь к знакомому делу, прежних ошибок уже не повторишь. Наверное. Может быть.