Паутина долга

Нить десятая.

Её было слышно с первого шага по коридору лазарета. С того самого момента, как поднялась на лестничную площадку второго этажа.

— Если я сейчас войду и увижу, что все разрушения сводятся к покосившейся прогнившей балке, произошли не по злому умыслу нарушителя закона, а по недосмотру вьера, следящего за состоянием казённого имущества, клянусь, вы пожалеете, что разбудили меня среди ночи и вытащили из постели, которую нам с любимым мужем только-только удалось согреть! Вы будете жалеть долго, искренне, заливаясь горючими слезами и умоляя о прощении, которого не заслуживаете. И которое не получите! Всё ясно? — На повышенных тонах и с осознанием полного права быть недовольным тараторил женский голос.

Мужской голос, хриплый и несколько сконфуженный, оправдывался:

— Не извольте серчать, hevary, мы ж никогда в жизни... да чтоб по пустякам... постель — оно вообще, дело святое... а любимый муж так и вовсе...

Последние слова оказались несомненной ошибкой, потому что женщина переспросила, резко охлаждая тон до полного замерзания:

— Что-что вы хотите сказать о моём супруге, милейший?

Дальнейшие речи мужчины, сопровождавшего новую участницу ночного переполоха на пути к месту возникновения оного, состояли только из беканья и меканья. Даже переступив порог, стражник, дородность которого указывала на явное отсутствие в распорядке службы пробежек по городу, не решился произнести что-то осмысленное: указал на дыру в стене рукой, шагнул в сторону, освобождая проход, и застыл рядом с дверью, силясь придать себе вид готовности исполнить любой приказ. Впрочем, вошедшая следом женщина заслуживала и большей почтительности.

Не слишком высокая, но способная легко заглянуть в глаза мужчине среднего роста, тонкокостная, подвижная и порывистая: подбитый длинноворсным мехом плащ слетел с широких плеч на подставленные руки стражника в тот же миг, как серо-синие глаза пришелицы расширились, взглянув на развороченную стену.

Привычно-ловкое движение рук, собирающих волну каштановых волос витками и закалывающих полученный пучок костяной шпилькой, в прежней жизни явно бывшей лекарским инструментом для определения глубины ран. Стремительные шаги к центру комнаты. Столь же стремительная остановка. Засучивание правого рукава плотной рубашки с целью освободить для обозрения широкий наборный браслет из бусин. Удивлённо цокнувший язык. Минута раздумий без малейшего шевеления, потом резкий разворот к сидящим на кровати и кутающимся в одно одеяло очевидцам. То бишь, к нам с целителем.

— В котором часу всё случилось?

Мы дружно открыли рты, но первым ответил стражник, решивший выслужиться и тем самым сгладить неосмотрительно произведённое нелестное впечатление:

— Аккурат после третьего звона[11], hevary!

Женщина сдвинула брови, соорудив на высоком лбу поперечную морщинку, и продолжила начатый ещё в коридоре разгром:

— Зачем же этих бедолаг до сих пор морозите?

— Дык, они ж свидетели. Положено! — Вытянулся по стойке «смирно» стражник.

— Хорошо хоть, не покладено, — окинув нас сочувствующим взглядом, тихо заметила женщина. — Собственно, свидетели мне пока не нужны: подозреваю, что в комнате было темно, а всё действо заняло считанные вдохи, поэтому вряд ли можно будет добиться связных описаний происшествия. Можете отправляться спать, мальчики... или согреваться. Как сами решите.

Я ничего не имел против столь щедрого и уместного предложения, но Галчонок думал иначе, потому что оскорблённо вскинулся:

— Откажетесь от помощи мага?

Теперь полукружья густых бровей пришелицы приподнялись, меняя морщинку с поперечной на продольную.

— Мага? Извольте доложить по форме: имя, звание, обязанности.

Целитель соскочил с кровати, оставляя одеяло в полном моём распоряжении, выпрямил спину, подражая стражникам, и гордо сообщил:

— Таббер со-Ренн[12], тэр Плеча опеки. Обязанности: забота о благополучии пострадавших.

Всего лишь тэр[13]? Ох, парень, зря ты это сказал: сейчас тебя научат уму-разуму.

Конечно, я сам немного смыслю в дознаниях по нарушениям закона с применением магических изысков, но за время обучения в Академии не раз слушал рассказы наставников, обожавших разбирать те или иные структурные особенности заклинаний на примере преступных деяний. Догадываюсь, что оные примеры служили по меньшей мере двум целям: живописали скучную теорию и одновременно отбивали у слушателей охоту поступать так же, как в своё время поступили незадачливые преступники. Проще говоря, если в подробностях знаешь, каким образом находятся следы самой изощрённой магии, не будешь стремиться её применять. Или будешь. Если уверен в себе и изворотлив. Но это уже другая история с другими действующими лицами, а Галчонок, и правда, не подозревает, какую глупость только что совершил.

Дело в следующем. Маги, творя заклинания, действуют почти неосознанно, не строя в уме цепочку мысленных шагов от начала до окончания волшбы. Просто знают: нужно сделать так, так и ещё вот так. Поэтому от одарённых немного толку, если требуется пройти обратный путь — от результата магии к её истокам.

Женщина выслушала доклад внимательно, ни в единой чёрточке лица не отразив впечатление от слов юноши, приберегая все насмешки на ответную тираду:

— Позвольте и мне представиться: Ронна ад-до Шэйн, старший тоймен Плеча дознания. Занимаюсь определением качеств и происхождения применённых при нарушении закона магических средств. Занимаюсь уже семь лет, с неизменным успехом, о котором вы можете получить представление, справившись в архиве управы.

Семь лет копания в магических следах? Пожалуй, она и впрямь имеет право задирать нос. Хотя бы потому, что до сих пор жива и здорова. Но Галчонок не принял к сведению любезное изложение чужих заслуг:

— Природный маг всегда лучше разбирается в заклинаниях, чем тот, кто не...

Слава богам, у юноши хватило ума не продолжать. Женщина тоже оценила запинку, свидетельствовавшую о попытке опомниться, но лишнего снисхождения к сложившемуся о выскочке мнению добавлять не стала.

— Чем тот, кто не умеет колдовать? Возможно. Что ж, heve природный маг, тогда сделайте милость и помогите в расследовании. К примеру, опишите качества применённого заклинания, внутренние и внешние, в какой точке оно получило приказ к исполнению, каким образом проводилась фокусировка и... Собственно, что это было за заклинание. Спрашивать, какой маг занимается составлением подобных ему, не буду: вряд ли вы широко посвящены в дела своих собратьев по ремеслу, если вместо содержания собственной лавки прислуживаете в лазарете нашей управы.

Слова Ронны ни в коем случае не были оскорблением, но Галчонок предпочёл обидеться, а не задуматься над ними. Впрочем, на перечисленные вопросы у целителя всё равно не было ответов. Женщина-дознаватель вежливо выдержала паузу, оставляя возможность для восстановления поруганной магической чести, потом снова вернула своё внимание к окну. Бывшему. А мне почему-то стало немного стыдно. Наверное, из-за неспособности непосредственных участников происшествия разобраться, что же произошло на самом деле, и вынужденных обращаться за трудоёмкими услугами к разбуженной посреди ночи женщине. Но помимо стыда не вовремя напомнила о себе ещё и профессиональная гордость, требовавшая слова. И уж перед этой настырной красоткой устоять оказалось совершенно невозможно!

Я кашлянул. Дознаватель, не глядя, махнула рукой:

— Сказано же: идите, грейтесь! Неужели непонятно?

— Простите моё вмешательство, hevary: возможно, кое-какие сведения о применённом заклинании могу сообщить я. По моим представлениям, неизвестный ночной гость воспользовался заклинанием, сгущающим воздух и создающим сильное давление, а фокусировка была произведена кольцеванием области с помощью собственного тела. Проще говоря, он задал периметр кончиками пальцев.

Резкий поворот на каблуках высоких сапог. Взметнувшиеся полы длинной вязаной туники. Сузившиеся зрачки сине-серых глаз.

— Вы это видели.

Не вопрос, а утверждение.

— Взмах руки? Да. И вынос куска стены, разумеется.

— А как насчёт остального? Откуда такая осведомлённость?

— Я проходил обучение в Академии, hevary. Звёзд с неба не хватал, но кое-что всё же запомнил.

— Чей курс? — быстро спросила Ронна.

— Heve Фойг. Два с половиной года.

Она кивнула:

— Взаимно. Четыре года.

Я уважительно пожал протянутую мне руку: выдержать присвистывающего на каждом слове и крайне требовательного наставника было крайне сложно в течение и одного года. Мне сей подвиг удался исключительно по причине тогдашнего предельно равнодушного отношения к жизни, к тому же, опыт борьбы с придирками Сэйдисс не прошёл стороной, привив терпение и научив очень простой мудрости: всё когда-нибудь заканчивается. Вот и брюзжание Фойга закончилось, едва старикан верно определил причину, приведшую меня в Академию. Шибко заинтересованных, так же, как и откровенных лентяев, наставник не жаловал, отдавая предпочтение ученикам, корпящим над теорией заклинаний в силу внешней необходимости. Надо сказать, в его рассуждениях на сей счёт было здравое зерно. Лентяев учить бессмысленно, поскольку они всё равно пропускают науку мимо ушей. Те, кто лезет в глубины науки, преследуют свои тайные цели, стало быть, не нужно им помогать: если хотят, сами всего добьются, а потворствовать будущим интриганам и разрушителям негоже. И только те, кто учится из-под палки и потому, что должны учиться, способны принести истинную пользу самим себе и государству.

Вынырнув из воспоминаний на миг раньше меня, Ронна спросила:

— Только общий курс слушал?

— Можно сказать, да. Потом перешёл к Палесу, на «прикладные цепочки».

— Умеешь плести?

— Немного.

Женщина улыбнулась:

— Ну, судя по всему, долбёжку Фойга ты забыть не успел!

Искренне удивляюсь:

— Неужели, угадал?

— Почти. Я и сама примерно так думаю, но, конечно, потребуются уточнения... А в целом, всё верно: обыкновенная «формовка». Правда, крайне неряшливая.

Высказываю своё объяснение:

— Торопился.

Ронна задумчиво поводит подбородком.

— Возможно. Но торопливость — первый признак расхождения планов и реального течения событий. Гость не собирался покидать лазарет в спешном порядке, тем более, через стену, но в то же время, был готов к подобным действиям.

Рассуждения дознавателя, свободные от впечатлений и отвлечённые от личных переживаний, помогли моим мыслям собраться вместе и путём всеобщего, равного и открытого голосования определить правильную версию ночного происшествия: приходили за мной. Убийца, нанятый Подворьями. Но как скоро, аглис их всех задери! Не стали тратить время зря, и как только вступила в права тёмная ювека, начали атаку? Ох... А я думал, есть день-другой на передышку. Ошибался. К тому же, ошибался вдвойне, полагая себя в безопасности под крылышком покойной управы. Нет, Тэйлен, придётся полагаться лишь на себя самого, а для этого нужно поскорее вернуться в мэнор. Хм, «поскорее»... Чем проще план, тем сложнее обычно его выполнить.

— Ладно, мальчики, мне нужны тишина и покой, так что, попрошу всех на выход, — объявила Ронна, милостиво выделяя меня: — Можешь остаться, если хочешь.

И всё же, каким бы заманчивым ни казалось предложение воочию увидеть работу дознавателя, качаю головой:

— Простите великодушно, hevary, но я бы предпочёл крепкий сон после, если позволите, крепкого напитка.

Нет ничего лучше подогретой медовухи и лавки рядом с не успевшей остыть печью: прихлёбывать горчащий напиток и нежиться в тепле так приятно... Если, конечно, с противоположной стороны стола на тебя не смотрит похожий на галку молодой маг с круглыми глазами, полными немого укора.

Поймав мой недоумённый взгляд, целитель (носящий имя Таббер, как явствовало из недавнего доклада вышестоящему чиновнику) угрюмо опустил подбородок ещё ниже и процедил сквозь зубы:

— Смейся, смейся... Спелись с ищейкой, вывозили в грязи... Смейся!

«Смейся»? Что он имеет в виду? Посчитал гримасу, кривящую мои губы, похожей на улыбку? Какая глупость! Мне сейчас по положению дел больше плач подходит, а не смех. Хотя... Улыбнуться тоже можно. Необыкновенной везучести, благодаря которой убийца бежал, даже не приступив к исполнению заказа. Но прежде, чем веселиться или скорбеть, надо узнать главное. Причину. Иначе умру от любопытства.

— Извини.

Он фыркнул, опуская нос в свою кружку медовухи, нелюбезно, но почти безропотно приготовленной сонным поваром, подобно Ронне не изъявившим радости от несвоевременного пробуждения.

— Над тобой никто и не пытался смеяться.

— Правильно, не пытались. Обсмеяли, и всё.

Сомнение — вещь полезная, но нельзя позволить ей превратиться в заблуждение, верно?

— Ну, если быть совсем уж честным, ты сам нарвался. Нечего было спорить с hevary дознавателем.

— Я не спорил! — Вздрогнули от движения головы чёрные вихры. — Я хотел... Нет, предлагал...

— Так хотел или предлагал? Во второе не поверю: предлагают иным тоном и в иных выражениях. Значит, хотел. Выслужиться?

Галчонок посмотрел на меня исподлобья.

— Это что, грех?

— Ни в коем разе. Просто путь, как мне кажется, выбран не совсем удачный. Может быть, тебе стоит совершенствоваться в целительстве, а не мешаться под ногами у Плеча дознания?

— Не тебе решать!

Соглашаюсь:

— Конечно, не мне. Только ты-то сам знаешь, к какому делу имеешь склонность?

— А зачем это знать?

Хороший вопрос. Действительно, зачем? Много мне помогло моё детское знание предначертанного пути Заклинателя Хаоса? Ни капельки. Хотя именно «капли» урвали ощутимую часть уже прожитой жизни и собираются примерно так же поступить с будущей. Если она будет. Но вряд ли с парнем случится беда, похожая на мою, следовательно, его судьба пока обладает гибкостью, необходимой для совершения поворота. В лучшую сторону.

— Затем. Чтобы зазря не трепыхаться.

— Можно подумать, всё так просто!

— Не всё. И не просто. Но для потомственного мага последнее дело — поступать на службу в городскую управу.

И тут он не выдержал, выпустив всю боль, накопленную, похоже, не за один день, глухим и надрывным:

— Да ты-то что можешь об ЭТОМ знать?!

Вообще-то, знаю и довольно многое. Почти всё. Знаю, что даже среди «своих» на одарённых, не сумевших обзавестись свободным доступом к источникам Силы, смотрят, как на людей ничтожных, беспомощных и бесполезных. О, разумеется, в глаза никто не посмеет высказать упрёк магу, вынужденному довольствоваться местом служки в управе! Его будут жалеть, всячески подбадривать, одновременно беззвучно вознося хвалу богам за собственный достаток. Сэйдисс любила приводить в качестве примера неуёмной жадности именно таких, «продавшихся» магов. Правда, теперь понимаю: не только и не столько жадность заставляет одарённых, по их мнению, унижаться. Без Потока они попросту не смогут жить, значит, во главе всего находится страх смерти, и это поистине печально. А кроме того, не заслуживает укора.

— Извини ещё раз. Я... плохо подумал и сказал не то, что хотел.

— Нет, именно то! Ну давай, продолжай! Назови меня неудачником, неумёхой, бесталанным голодранцем! Раз уж начал, не останавливайся, добивай!

Ой-ой-ой. Сам того не желая, сорвал корку с едва запёкшейся раны, а в отличие от целителя, приводить всё в порядок быстро и безболезненно не умею. Но попробую:

— Ты предложил сразу столько всего... И не выбрать. Придётся рассматривать варианты по очереди. На голодранца ты не тянешь: даже тэру платят жалованье, вполне достаточное для сытой жизни. Бесталанный? Неумёха? Опять мимо: дырку в моей груди ты заштопал очень даже умело, не вмешивая в дело лишние ткани. Остаётся последнее. Неудачник. Прости, но о твоей жизни я не осведомлён, поэтому не вправе делать выводы. Ещё предложения поступят?

Галчонок отвернулся и буркнул в сторону:

— Именно, что не осведомлён.

— Так исправь положение! Расскажи. А я послушаю. И если всё действительно плохо...

— То что? — Посмотрели на меня со странным смешением надежды и отчаяния круглые глаза.

— Вынесу вердикт и отправлюсь в постель с чувством исполненного долга.

Самым трудным было не улыбаться и не делать слишком напряжённое и серьёзное лицо, а оставаться доброжелательным и в меру настойчивым, чтобы расположить парня к разговору. К тому же, если честно, мне было немного страшно закрывать глаза сегодняшней ночью. Вдруг убийца вернётся? Тогда хотя бы увижу, в каком наряде пожалует смерть.

— Я пошёл в управу, потому что у меня не было выбора.

— Это как раз понятно: от хорошей жизни плохую не ищут.

Он помолчал, тяжело вздохнул и признался:

— У меня была лавка в городе.

Ничего себе новость! Владел личным выходом к Потоку и оказался в управе? Вот где настоящие чудеса! А вы говорите «магия»...

— Что значит «была»?

— То и значит, — нахохлился Галчонок. — Отобрали.

— Разве такое возможно? Ведь лавки передаются наследникам только одного рода.

— Если наследники признаются достойными.

Вот как? Интересное известие. Значит, помимо правил жизни ортисов, установленных властью императора, имеется ещё и свод законов, действующий среди магов?

— Чушь.

— Если бы... Когда принимаешь наследство, должен доказать свои права. Отец умер почти два года назад, ещё до моего совершеннолетия, и лавкой управлял мой двоюродный дядя. Заодно и меня учил... А месяц назад, когда мне исполнился двадцать один год, устроили экзамен. Который я не выдержал.

— Что-то сложное надо было сделать?

— Провести показательное извлечение. И ещё мелочи всякие, до кучи.

Чтобы маг да не совладал с Потоком? Не поверю.

— У тебя не получилось извлечение?

— Получилось, — признал Галчонок. — Но втрое хуже, чем полагалось для новичка.

Вообще, занятно: маги не просто дерутся за места, пригодные для создания ортисов, но ещё и постоянно наблюдают за уже освоенными с целью... Захвата у противников послабее. А я-то думал, магические лавки неприкосновенны и переходят от отца к сыну.

— И?

— И меня признали недостойным.

— А что сказал дядя?

— Дядя? — Он на мгновение задумался. — Пожалел, конечно. Предлагал остаться.

— Постой! «Предлагал»? Значит, лавка перешла к нему?

— Ну да. Как к ближайшему родственнику, подтвердившему притязания.

— А ты? Ушёл?

Галчонок брезгливо сморщился:

— Прислуживать деревенскому знахарю в доме, построенном родным дедом? Лучше управа!

— Но ведь и здесь предстоят экзамены. Рассчитываешь справиться?

Взгляд, тоскливо перескочивший со стола на желтовато-белые костяшки стиснутых кулаков:

— Справлюсь. И потом... Ты же сам сказал: у меня получается!

Позволяю себе улыбнуться:

— И верно. Получается. Очень даже недурно.

— Вот! — Он примерился и одним глотком осушил остатки медовухи. — А раз получается, то меня надо слушаться и отправляться спать!

— Уже иду. Кстати... Ты потому и ночевал в лазарете?

Галчонок пожал плечами:

— А куда мне было идти? Дома-то нет. Хорошо хоть, отсюда не гонят.

— Но совсем необязательно было спать на стуле. Или я ошибаюсь? Зачем ты дежурил ночью у моей постели?

Смущённо потирает левое ухо.

— Да так... Хотел кое-кого словить.

— И кого же?

— Да надзорных этих. Ты же сам сказал, что они могут вернуться, вот я и решил: застану их ещё раз в лазарете без разрешения, и тогда уж точно смогу прижать!

Надо же... Впрочем, настырность молодого мага спасла мне жизнь. Точно так же несколькими часами ранее поступило его мастерство. А за двойную услугу грех не заплатить сторицей. Осталось только собрать нужную сумму.

Говоришь, втрое хуже справился с экзаменом, чем полагалось? Что-то тут нечисто, парень. По умению обращаться с Потоком ты находишься по меньшей мере на третьей ступени ранга Творящего, и неудача на экзамене не просто кажется странной, а вопиет, требуя справедливости. И её вопли успешно сливаются в хор с голосами моих собственных проблем.

Мерное металлическое шуршание. Плохо причёсанная шерстяная нитка в сухих, морщинистых, но всё ещё уверенных пальцах. Тёплый платок на полных покатых плечах. Кудрявый пух невесомых седых волос и умиротворённый взгляд серых, как пепел, глаз, лишь на мгновение оторвавшийся от вязания, когда я вошёл в гостевую комнату после вежливого стука и оживлённого: «Заходите, заходите, юноша, не подпирайте дверь!».

Когда Галчонок после утренней перевязки сказал, что меня желает допросить вьер Плеча дознания, в мыслях начали роиться какие угодно образы, но только не пожилой женщины, больше всего на свете похожей на добрую и заботливую бабушку. Поэтому, шагнув через порог и увидев, чьи атаки мне предстоит отражать, я удивился. Но, пожалуй, меньше, чем должен был, и это не укрылось от женщины, споро вывязывавшей пятью спицами разноцветный носок, судя по размеру, предназначавшийся ребёнку. Наверное, одному из внуков. Потом мне стала заметна почерневшая от времени бляха, покоящаяся между затейливыми швами платья на некогда пышной, а теперь тяжело повисшей груди, и удивление окончательно признало своё поражение.

Так вот, заметив моё спокойное поведение, вьер усмехнулась петлям, нанизанным на спицы, и пригласила:

— Присаживайтесь, юноша! В ногах правды как век назад не было, так и сейчас не прибавилось.

Думаю, моё обустройство на стуле было необходимо женщине исключительно, чтобы смотреть глаза в глаза, а не задирать голову вверх. К тому же всегда оставалась возможность самой встать и нависнуть над допрашиваемым по обыкновению всех дознавателей. Но как бы то ни было, я сел, постаравшись с удобством устроить пятую точку на ничем не обитом деревянном сиденье.

А вьер тем временем продолжила то ли сетовать, то ли размышлять:

— Прыткая молодёжь нынче... Ещё во времена моей юности сто раз думали прежде, чем измыслить какую забаву, а теперь: сказано — сделано. Только работы старым костям прибавляют и прибавляют. Никакого почтения к летам, ну ровным счётом никакого...

«Молодёжь»? Это наверняка обо мне. Хорошо бы ещё было узнать, какая «забава» так расстроила старую женщину, но если буду сидеть и благоговейно внимать ворчливому бормотанию, только потеряю время, а времени-то у меня — кот наплакал, пёс вылакал.

— В чём же перед вами провинилась нынешняя молодёжь, hevary?

— И этот, только посмотрите, прыткий да скорый... Знаете, юноша, как в народе говорят? Не торопись шагнуть в лужу, если не хочешь ноги мочить.

— Когда сапоги справные, и по луже пройтись не страшно. А ещё можно так шагнуть, что брызги долетят до тех, кто медлит. Долетят да запачкают...

Движения рук замедлились ровно на вдох, потом петли снова начали прыгать со спицы на спицу, в попытке угнаться за нитью.

— Прыткий это полбеды, смелый — ещё половина, а вместе цельная напасть получается. Как думаете, юноша?

— До цельности, пожалуй, кое-какой мелочи не хватает.

— И какой же?

— Толики глупости: когда напор и решительность не на ту дорогу сворачивают, беда и приходит.

Женщина положила вязание на колени, в складки свободного домашнего платья, расшитого по подолу тонкой полоской цветов.

— Раз так, юноша, то у меня прямо камень с души скатился, потому что в ваших поступках есть всё, душе угодное, но только не глупость.

Хотя и предполагаю ответ до мельчайших подробностей, всё же спрашиваю:

— В каких именно поступках?

Вьер серьёзнеет и начинает перечислять, словно читая отчёт о проведённом следствии:

— Восьмого дня третьей ювеки Ока Аурин в игорном доме квартала Медных столбов тойменами Плеча надзора после полагающегося наблюдения был задержан молодой человек, подозреваемый в мошенничестве. По свидетельству надзорных, кости, принадлежащие игроку, крайне часто выпадали одними и теми же гранями вверх. Магический осмотр игральных кубиков не показал присутствия запрещённых уловок, и только после внушения, произведённого тойменами, молодой человек признал свою причастность к мошенническому действу.

Хмыкаю. Внушение, говорите? Если похожее на то, что применил ко мне длинноволосый, получение скорого и охотного признания не удивительно.

— Правда, молодой человек настаивал лишь на использовании краплёных костей, а изготовление их приписал совершенно другому лицу, имени коего не знал. Зато было известно местонахождение нарушителя закона, и отправленный для задержания патруль обнаружил искомого человека в игровом доме, известном под названием «Перевал». Далее оба преступника сопровождались в управу для допросов, но на Кривоколенной улице вблизи её пересечения с улицей Сотников на патруль произошло нападение, в ходе которого солдаты, старший офицер патруля и один из подозреваемых были убиты на месте, а второй тяжело ранен. Его доставили в лазарет для оказания помощи, где в ночь с девятого дня третьей ювеки Ока Аурин на первую ночь Зимника неизвестный, проникший внутрь, минуя охрану, нанёс повреждения стене строения. Довольно событий?

— Вполне. И все они связаны со мной?

Вьер повела плечами, поправляя платок.

— Давайте выясним. По словам умершего свидетеля, занесённым в отчёт, именно вы снабдили его краплёными костями. Этого хватит для обвинения.

— Согласен. Если бы ваши слова были полностью доказаны, несомненно, я бы уже глотал пыль в каменоломнях.

Она заинтересованно наклонила голову вперёд:

— Полагаете, у меня нет доказательств?

— Полагаю, нет.

— Почему вы так думаете?

— Потому что наш разговор происходит в лазарете, а не в тюрьме.

Женщина улыбнулась, против ожидания, весьма тепло.

— Верно. Вы сообразительны, юноша. Но я хотела бы услышать ваши дальнейшие доводы. Не будете изводить меня ожиданием?

Конечно, не буду. Лучше припомню курс лекций heve Галлета, столь увлечённо преподававшего нам основы законности и правопорядка, а также механики осуществления дознания и вынесения обвинений, что иногда создавалось впечатление: готовят из нас не законопослушных граждан, а злостных нарушителей. Без чего не может быть произведён перевод подозреваемого в обвиняемые? Без наличия мотива, материальных признаков преступления, а также — свидетельств невольных зрителей или соучастников.

— Как можно, hevary? Я не меньше, чем вы, желаю установить истину... Во-первых, имеется ли свидетельство о моём намерении нарушать закон? Вряд ли. Молодой человек, если, конечно, его не вынудили врать, сообщил, что получил кости на время, без платы и прочих обязательств, по-дружески. Кроме того, я и подозревать не мог, что он отправится с моими игрушками искать выгоду. Во-вторых, на каком основании кости объявлены краплёными? Только потому, что часто ложатся нужными сторонами вверх? Но если кидать монету, она может падать орлом и решкой поровну раз, не так ли? К тому же случается ещё удачливый день... Значит, и мои кубики ведут себя, как положено, а частота выпадений одних и тех же граней — просто совпадение вблизи полнолуния. Если не верите, можете устроить проверку и собственноручно стучать костями, отмечая результат каждого броска. Хотите развлечься?

Вьер покачала головой.

— Я бы решила, что вы, юноша, смеётесь над старой женщиной, если бы не одно обстоятельство.

— Смеюсь?

— Ваши слова верны от первого и до последнего. Но их можно выбросить прочь.

— Почему же?

— Они больше не нужны, — женщина помолчала и сухим тоном чиновника, читающего сводку событий, сообщила: — Вечером девятого дня третьей ювеки Ока Аурин в ходе следственных действий изъятые ранее игральные кости прекратили своё существование. Попросту говоря, рассыпались трухой.

Сдержать улыбку не получилось. Значит, надзорные на стали тянуть кота за хвост и быстренько приступили к поверке моих наставлений практикой. Признаться, не ожидал. Думал, придётся торчать в управе весь Зимник. Что ж, людская алчность в очередной раз сыграла мне на руку. Будем надеяться, не в последний.

— Вижу, для вас подобный исход дела не стал неожиданным, — вьер сузила глаза, пряча серую сталь взгляда в ножнах век.

Соврать? Прикинуться наивным дурачком? Нет, не стоит дразнить демонов. Хотя, что бы я ни сказал сейчас, мне в вину не поставят: иначе допрос проходил бы с участием писца и наблюдателя, призванного засвидетельствовать соблюдение всех правил, в особенности, телесного и душевного здоровья допрашиваемого. По утверждению молвы, все эти строгости вошли в обиход после Зимне-Летней войны, длившейся от одной тёмной ювеки до другой и случившейся именно из-за того, что обвинение одному из сиятельных вельмож, попавших в опалу, было предъявлено по итогам допроса с применением всяческих подручных средств, включая дурман и иголки разной толщины. У вельможи оказалось множество друзей и сторонников, которым не понравился приговор (кстати, в самом деле, надуманный и нелепый), и... Разгорелась маленькая междоусобная свара, закончившаяся только после личного согласия императора внести в законы несколько лишних строчек. Конечно, покойным управам работы прибавилось, вот только врать на допросе стало ещё опаснее, чем было: если уличат во вранье, сразу отправляют на каторжные работы во благо империи. Согласно всё тем же лишним строчкам.

— Да, hevary.

— И как мне видится, вы не просто предполагали, а рассчитывали, что именно этим всё и закончится. Я права?

Смотрю на улыбчивое лицо под вуалью морщинок. Зачем женщина старается докопаться до моих мотивов и расчётов? Любопытство мучает? Вряд ли: не тот возраст. Нет, вьер преследует свои цели, а вот какие именно, есть шанс узнать и немедленно. Если быть честным и искренним.

— Да. Я знал, что кости рассыплются, но не мог с точностью предсказать, в какой момент.

— Потому что не знали, сколько раз тоймены попытаются выбросить «Солнцестояние»?

— Именно.

Она потёрла пальцами переносицу.

— Умно. Но если не секрет, откуда вы взяли столь послушные кубики?

— Сам сделал.

— Сами?

Кажется, мне не верят.

— Можете справиться у деревянщика, если пожелаете. Нашёл кусок доски, попросил распилить, выбрал пяток заготовок и раскрасил. Очень просто.

— Полагаю, самым главным было первое? — Уточнила вьер. — Найти нужную доску?

— Если бы так, послушных костей было бы пруд пруди, и Плечо надзора устало бы их изымать. Важен каждый шаг, hevary, от начала и до конца.

— Вот как... Что ж, поверю на слово.

— Стало быть, обвинения с меня сняты?

— Разумеется. За отсутствием улик и гибелью свидетеля.

— И я могу отправляться домой?

Женщина скорбно поджала губы.

— Можете. Но я хотела бы поговорить с вами ещё немного. По душам.

А вот это уже лишнее. Тревожно лишнее.

— О чём?

— Убийца, напавший на патруль. Вы что-либо запомнили о нём?

Задумываюсь. Видел-то я немного, но, возможно, и подвернувшихся взгляду мелочей хватит, чтобы доставить неприятности тому, кто, по его же собственным словам, был послан меня спасти. Но умолчать — смерти подобно: управа не простит. Тем более, если имеются и другие свидетели бойни на Кривоколенной улице.

— Да. Кое-что.

— Можете рассказать? К примеру, каким оружием он пользовался и как выглядел?

— Довольно высокий... Повыше меня. Фигура плотная, но не слишком. Лицо было закрыто маской, тело, по большей части, одеждой, поэтому опознать не смогу, при всём желании.

— По большей части? — Переспросила вьер.

— Да, его наряд... выглядел странновато. На запястьях, локтях, коленях и, кажется, на плечах были разрезы, из которых выглядывала голая кожа. И не только она.

— Дальше! — Живость, неожиданно охватившая женщину, выглядела пугающе.

— Под кожей... Что-то шевелилось. Словно ткани тела двигались с места на место. А потом... превратились в оружие.

— Костяную иглу, движущуюся слишком быстро, чтобы успеть уклониться, и возвращающуюся обратно посредством сухожилий, соединяющих её с областью сустава, — подытожила вьер.

— Да. Наверное. Правда, мне некогда было рассматривать, из чего состоит всё сооружение, но, пожалуй, подпишусь под вашими словами. Вам известен убийца, если вы так много знаете о способе убийства?

— К сожалению, нет. То, что я рассказала, лишь сведения, почерпнутые из архивных отчётов, датированных правлением его величества Годдора Осторожного.

— То есть, более чем вековой давности?

Она кивнула.

— По следам, оставленным в телах убитых и в вашей груди, было установлено, что оружие, наносившее удар, является живым — плотью от плоти убийцы. А поскольку подобные случаи крайне редки, если не сказать, невероятны, удалось раскопать упоминание о похожих, как две капли воды, случаях смертей, правда, произошедших очень и очень давно. Это работа кого-то из «белошвеек».

Белошвейки? Никогда раньше не слышал.

— Занятное название.

— Очень подходящее тем, кто умело обращается с иглами, не находите? — Грустно улыбнулась женщина. — Так называется род наёмных убийц, лучших среди всех, хотя и малоизвестных. Наверное, то, что они не примкнули к братии забойщиков, и стало причиной забвения. Хотя теперь могу сказать точно: «белошвейки» не вымерли, а живут и здравствуют. Но поскольку ваш случай — первый за много лет, выходит, убийцы затаились, получая средства к существованию от занятий помимо душегубства, а значит, найти их будет очень-очень сложно.

— Будете искать?

Она подняла на меня рассеянный взгляд:

— Я хоть и похожа на выжившую из ума старуху, не спешу оказаться в могиле. Схватиться с «белошвейкой», даже вдесятером против одного? Самоубийство. Эти твари способны вырастить на своём теле столько игл, сколько понадобится, и каждая безошибочно найдёт жертву. Нет, лично я никого искать не стану. Доложу ллавану, а тот пусть решает.

— Ллаван, скорее всего, поступит так же, как и вы: спрячет опасный отчёт подальше. По крайней мере, надо спрятать, иначе...

— Иначе?

— Вы сами сказали: молодёжь пошла прыткая. Если молодые и горячие тоймены захотят выслужиться, поймав легендарного убийцу, ваша управа не досчитается многих голов.

— Правильно мыслите, юноша. Поэтому дело и поручено мне, видавшей виды старухе... Но одно меня всё же беспокоит. Услуги «белошвеек» никогда не были по карману кровожадной швали, режущей друг друга в тёмных переулках. Напротив: только весьма влиятельные и высокопоставленные персоны могли себе позволить удовольствие нанять мастеров иглы. Кто направил убийцу и с какой целью? Вы можете объяснить?

Могу, хотя бы в отношении цели, но вынужден молчать, дабы не вызывать у вьера ещё больших подозрений.

— Он со мной не откровенничал.

— Догадываюсь... — Женщина закуталась в платок. — У вас есть враги, юноша?

— Почему вы спрашиваете?

— Было бы странно предполагать, что «белошвейке» от нечего делать захотелось отправить на тот свет патруль. Скорее, заказаны были арестованные: или один, или оба. Ну а прочие трупы всего лишь необходимость. Хотя... — она подозрительно взглянула на меня. — Вы-то остались живы.

— Повезло.

— Возможно. Но если убийце нужен был кто-то один, искусства «белошвейки» хватило бы убить именно его и скрыться, не трогая других. Зачем же устилать трупами всю улицу? Как вы думаете?

Я не думаю, hevary. Я знаю. Чтобы помочь мне беспрепятственно убраться восвояси. И надо было бы признаться, да одно признание потянет за собой другие... Допустим, скажу, что всё затеялось ради меня. Последует вопрос: кто мой благодетель. Сведений нет. Предположений нет. Воображение работать отказывается. Ладно, может быть, мне поверят. Но возникает следующий вопрос: от чего или от кого меня потребовалось спасать, и вот тут всё осложняется до невозможности. Рассказать о планах хозяина «Перевала» я не могу. И потому, что рассчитываю получить должок, и потому, что тогда придётся упомянуть о Подворьях. А уж если станет известно про подписанный мне «пастухами» приговор... Рискую оказаться заманчивой наживкой на крючке покойной управы. Нет, молчать и только молчать!

Вьер, расценив мою заминку по-своему, добавила гвоздей в крышку гроба:

— Да ещё ночное происшествие... Кто приходил в лазарет? Тот же убийца?

— Не думаю. Он не стал бы сбегать, если верны ваши сведения о неограниченном количестве игл.

— Поясните.

— Сбежавший решил, что попал в засаду. Потому, собственно, и сбежал. А «белошвейка» легко уложила бы всех присутствующих в комнате.

Женщина согласилась:

— Разумный довод. Но главного он не объясняет. Причину. А мне думается, причина та же, что и в первом случае.

— Та же?

— Да. И эта причина — вы, юноша. Кто-то желает вашей смерти, а поскольку сие желание весьма серьёзно, вы должны хотя бы догадываться, кто.

— Моей смерти? Но разве ночной гость обязательно был убийцей? Вам же не известно, кто приходил в лазарет. Или... — осёкся я, поймав спокойный и уверенный взгляд вьера.

— Или, юноша. Или. Сегодня поутру было найдено тело, при жизни принадлежавшее довольно успешному наёмному убийце. Горло было перерезано, язык вытащен наружу и кинжалом приколот к груди. Очень выразительный способ убийства, не правда ли?

Я содрогнулся ещё до того, как женщина закончила свой рассказ:

— Так казнят не выполнившего особый заказ. Мол, клялся, и не сдержал слово.

— Особый? В чём же его особенность?

— Заказ, исключающий ошибку. Любую. А поспешное бегство с места несостоявшегося преступления хуже ошибки.

— Но почему вы уверены, что...

Вьер снова взяла в руки спицы и скучным голосом добавила:

— В складках одежды и на коже убитого были найдены частички пыли, полностью совпадающие с той, в которую превратилась штукатурка на месте пролома. Этот человек был в лазарете. Был в вашей комнате. Приходил увидеться с вами и... Убить?

Уж точно, не весёлые истории рассказывать. По спине начинают стайками ползать мурашки, и я едва не решаюсь признаться во всех своих прегрешениях, но случай решает иначе: раздаётся стук в дверь и вежливое, с некоторой долей робости:

— Разрешите войти?

— А, вот и мой милейший подчинённый! — Удовлетворённо кивнула женщина. — Входите, юноша, конечно же, входите!

Ещё звуча из-за двери, голос показался мне знакомым, а уж когда его обладатель, светловолосый и кареглазый молодой мужчина с мрачным выражением лица вошёл в комнату, я понял, почему вьер разговаривала со мной по-домашнему, а не в традициях покойной управы, красочно явленных мне надзорными. Потому что к старой женщине подошёл и, почтительно поклонившись, передал сложенные пополам листы бумаги не кто иной, как мой жилец. Первый и, пожалуй, самый спокойный. Кайрен, старший тоймен Плеча дознания.