Пасынок

Взросление

Этой ткани касалась её кожа. Ткань скользила по ней, местами, впивалась. Она терлась об её соски, пропитывалась редкими каплями холодного пота.

У него не было ничего, кроме ткани. Ничего, кроме грязных фантазий, которые она рождала, потому что он — пасынок. Подростка не целуют в губы. Не трутся об него, не обнимают в ночном коридоре, не позволяют ему кусать за шею. Он — пасынок, и пока что он должен это терпеть. Скрепя сердце, принимать тот факт, что сейчас он не интересен так, как бы ему этого хотелось. Оттого Нил просто однажды отстранился, и стал играть свою давно заученную странную роль. Еще слишком рано продолжать напоминать ей, что тут к чему. Рано заводить скандалы, вправлять ей мозги, это все равно ничего не даст. Юридически… он даже еще не совершеннолетний. Физически ему шестнадцать лет.

На сцене этой старой квартиры ему, с тяжелой усмешкой, приходится быть воспитанником, которым она могла бы гордиться. В глубине души парень надеялся, что если она будет гордиться, то сможет и полюбить. А если он будет ломать носы охамевшим одноклассникам, распускать руки, шантажировать и запугивать, то больше не будет «хорошим» мальчиком. Она не будет им гордиться. А, значит, может и не полюбить. За то будет истерично хвататься за голову, и кричать: «зачем ты его ударил! Зачем, ну зачем!».

Ткань — единственное, что у него было. Кусочек любимой женщины, который в воображении обрастал её плотью и кровью. Её хотелось схватить, дотронуться, но она тут же растворялась, как галлюцинация. Как шизофренический мираж.

А потом она возвращалась с работы. Усталая, измотанная. Улыбалась, хвалила его, и тут же сторонилась, словно Нил мог сделать что-то плохое, если она будет рядом с ним дольше, чем пару минут. Если он будет чувствовать её запах рядом с собой чуточку сильнее, чем обычно.

Он чувствовал, словно хотел поесть, а ему раз за разом отказывали в еде. «Это нельзя есть, потому что это — не правильно!».

Может, это правда неправильно?

Может, он в самом деле сошел с ума?

Потому что какой подросток в здравом уме будет смотреть на взрослую женщину, которая годиться ему в матери как на самый желанный на свете сексуальный объект? Как на самый лакомый десерт, мысли о котором вызывали нервный озноб и напряжение в паху практически до боли.

Иногда парень в самом деле думал, чтобы начать с собой бороться. Чтобы перестать на неё смотреть, перестать трогать её белье, встряхнуться и взять себя в руки. Может… правда переклинило. И с тем, что с ним происходило, нужно бороться, как с болезнью. Очень тяжелой, сладкой, но болезнью. Так никто не делает, в конце концов, Криста кое в чем была, все же, права. Она помогала ему с детства. Она была рядом, когда больше никого рядом не было. Она купила ему любимую приставку, одну, затем другую. Покупала книги, игры, одежду, поправляла ворот его рубашки и провожала в школу.

Может, он в самом деле извращенец?

От этой мысли Нил горько ухмылялся. Даже если да, то что это меняет? Понимание не лечит. Понимание… заставляет страдать. Гораздо проще было отбросить предрассудки и представлять… это, с предвкушением глядя на календарь. Он клялся себе быть хорошим мужем. Но тогда он будет самым ужасным на свете пасынком. А кто ей больше нужен? Чужой ребенок или любимый муж?

Злостно было правдиво отвечать на этот вопрос. Под коркой протестующей головы роились черви противоречий, иногда среди них проскальзывал стыд, иногда — ярость. На мир, на Кристу, на все сущее. Она так и не понимала, что на самом деле для него значит. Что он готов кинуться грудью под пули, если бы ей угрожала опасность. Готов стать на колени, если после этого она поклянется безоговорочно его принять.

Его. С его самыми мрачными мерзкими желаниями. Ведь что бы он не делал, они всегда будут его частью. Вопрос только… в сознании, или в подсознании.

Когда скрипнул дверной замок, Нил непонимающе вскинул брови. На самом деле этот день был полон непониманий. Криста крайне редко уходила куда-то днем, укутываясь при этом, как умалишенная, говоря, что у нее слабая чувствительная кожа и аллергия на солнце. Но, вот, сегодня её опять не было. Настораживало, вызывало подозрения, а еще вызывало беспричинную ревность, словно единственное, куда можно пойти среди бело дня, это свидание. Раздражало. Даже в те минуты, когда совесть брала верх, и Нил пытался абстрагироваться, представлять, что она на самом деле его не привлекала.

В коридоре слышалась какая-то возня, затем тихие голоса. Парень сжал зубы, медленно высунулся наружу, непонимающе склонив голову в сторону.

— О, Нил, привет! Знакомься. Это Крис и Роза, его племянница. Наши соседи сверху. — Криста широко улыбнулась. — У них сломался замок, и они не могут попасть внутрь, представляешь? Мы встретились на лестничной площадке, и я решила пригласить их к нам на чай. — Девушка разматывала шарф, который закрывал почти все ее лицо, снимала солнечные очки и совала их куда-то в карман.

Парень сконфузился и глубоко вздохнул. Перед ним стоял зеленоглазый мужчина с темными волосами, неприлично ранней проседью на них, и с натянутой улыбкой. Он смущенно совал руки в карманы длинных бежевых бридж, иногда осматривал свою длинную серую футболку навыпуск, чтобы убедиться, что выглядит достаточно аккуратно и внушительно. Рядом топталась юная девушка с легкими, золотистыми, курчавыми волосами в круглых роговых очках. Все время угрюмо смотрела вниз, словно дощатый пол в этой квартире был самым интересным, что она видела за жизнь. Едва заметно сжимала в кулаке подол красного, но совсем не вызывающего платья.

— Это — Нил. — Немного неловко продолжила Ллейст, словно ждала, пока пасынок начнет представляться, но тот так и не начал. — Он хороший парень. Нил… побудь с Розой, пока я пойду, поставлю чайник. Крис поможет мне снять банки с заваркой с верхних полок.

— Окей. — Сипло протянул юноша, сузив глаза, ведь был уже не ниже Криса, и сам мог помочь достать банки. Но моветон, мало того, апофеоз беспричинной ревности — прогонять гостя от хозяйки квартиры и все делать самому. Возможно, она просто хотела к кому-то пристроить девочку-гостью, чтобы не вызывала неловкость своим молчанием, и этим кем-то оказался Нил.

— Роза, проходи вон туда. — Криста указала на комнату. — Мы пойдем пока чайник ставить…

Парень сконфуженно вздохнул, возвращаясь в комнату. Теперь еще думать, чем занимать её, трясущуюся девочку-социофоба с явным страхом чужих квартир.

— Привет, Нил. — Послышалось за спиной. — Рада познакомиться.

— Взаимно. — Равнодушно, совершенно лживо ответил тот, вернувшись на свой диван. Девушка немного потопталась в дверях, затем присела рядом с ним, на самый краешек.

— Чего читаешь? — Она попыталась прочесть название книги, которая лежала под боком у парня, но там и не смогла. Видно, даже в очках Роза имела очень большие проблемы со зрением.

— Экономика. — Еще более равнодушно ответил он. — Я намерен заработать денег и убраться отсюда вместе с мачехой.

— Это очень благородно. — Девочка попыталась улыбнуться. — Обычно дети просто съезжают от родителей, а те остаются жить там, где жили.

— Не мой случай, Криста мне не родительница и не мать. Она просто... Криста. Я хочу заботиться о ней, а для этого она должна быть рядом.

— А у нее что, какая-то болезнь?

— Нет. — Нил вновь сконфузился. — А нужна болезнь, чтобы заботиться о близком человеке?

— Ну… нет. Просто я, если честно, мечтаю съехать от мамы и дяди. Они живут отдельно, но дядя постоянно заходит к нам то поесть, то еще зачем… Достали. Сил нет, ненавижу их. Мать то с учебой прикопается, то с едой. Сижу не так, говорю не так, ношу не то. Иногда хочется вытолкнуть её из комнаты и не слышать больше. Дядя ей во всем поддакивает. В общем… если бы мне предложили съехать, я слиняла бы тут же. А ты тут говоришь, что хочешь мачеху с собой забрать.

— У нас с ней не такие отношения, как у вас с матерью. Нас нельзя назвать семьей в детско-родительском смысле. — Парень грустно усмехнулся себе под нос. — Она добрая. Нежная. Неловкая, ранимая. Ей нужна помощь и поддержка. Она никогда не читает мне мораль, не упрекает и не выносит мозг. Она… просто существует рядом. Помогает и поднимает настроение. Конечно я её не брошу, что бы не случилось.

— Ну тебе повезло. — Роза непонимающе развела руками. — Серьезно. Обычно взрослые не такие. А если у тебя девушка появится? Будете втроем жить?

Неприятный вопрос. Такой неприятный, что сводило зубы. Хотелось мерзко оскалиться и выдать: «девушка? Я намерен трахать Кристу, я представляю ночами, что она будет ходить от меня беременной, с голым животом по дому и давать мне по первому моему требованию». Но он раздраженно прикрывал глаза и молчал. Потому что тут же услышит после этого: «фу, ну и мерзость! Она с тобой живет, она старая, ты что, больной?! Может, тебе в психушку надо?!».

Может, он и правда больной.

— Кстати. — Роза подозрительно прищурилась. — Твоя опекунша говорила, что ты её ревнуешь. Эта правда? Она поэтому не сразу согласилась… впустить нас.

— Что? — Нил едва не закашлялся от такой прямоты. — Серьезно? Она так и сказала?

— Так и сказала. — Девочка развела руками. — Ну, теперь я не удивляюсь, почему она так подумала. Ты жить с ней собрался, это странно. Собрался переезжать с ней… а что если у нее мужик появится? Что тогда будет?

Парень со стиснутыми зубами представлял, с каким наслаждением будет отрывать яйца её потенциальному «мужику». С каким наслаждением треснет его череп о край стола, видя брызги крови, а затем аккуратно подмоет эту грязь, чтобы не пачкать кухню. А бренное тело вышвырнет на лестничную площадку, на потеху соседям-алкоголикам.

— Я действительно не люблю чужаков. — Нил натянуто улыбнулся. — И не хочу, чтобы она ходила на свидания с кем попало. Поэтому, наверно, она так решила.

— А как ты определишь, кто какой попало, а кто нет? — Роза непонимающе похлопала глазами. — Мне кажется, это она сама должна решать. Может… ей с каким-то мужиком комфортно будет, даже если у него зарплата маленькая, и все такое. А ты будешь говорить, что он какой попало, и испортишь ей жизнь. Я тебя понимаю, правда, в самом деле. У моей матери тоже есть ухажеры. Лет в десять я бесилась очень, страшно было. Устраивала истерики, выгоняла их. А сейчас вспоминаю, и… так стыдно. Повзрослела, что ли. Даже наоборот круто, когда мать на свиданки ходит. Мне перестает мозги выносит, и настроение у нее супер после этого. А мужик если с деньгами появится, может, и мне что перепадет.

Испортишь жизнь.

В ту же секунду из кухни послышался довольно громкий смех, однако парень сжал кулаки и прикрыл глаза. «Испортишь жизнь». Разве запрет на прогулки с нищими разведенцами испортит Кристе жизнь? Разве сделает её несчастной?

А что, если да?

— Они нашли там сборник анекдотов, или что? — Процедил Нил, а Роза непонимающе подняла брови.

— Нам школьный психолог говорил, что если у нас есть привычка лезть к взрослым, то нужно перестать. Типа… взрослые сами разберутся. Ну и… думать о себе. То есть не думать, что там делает твоя сожительница, а самому. На свидание кого-нибудь позвать, развеяться…

— Она ветреная. — Сквозь зубы прорычал парень, продолжая вслушиваться в смех. — Инфантильная, безответственная. Тут же вляпается в неприятности, если не держать её рядом. Тут же найдет себе на голову проблем.

— Может, ты преувеличиваешь? — Осторожно поинтересовалась девушка. — Она как-то тебя содержала, значит, не такая уж и безответственная.

Нил грустно усмехнулся. Случайная гостья не знает, кто варил его нерадивой опекунше суп, когда она приползала с работы едва ли не без рук и без ног. Кто тихонько расчесывал её, пока она спала, кто держал их дом в чистоте. Разве всего этого мало, чтобы посмотреть со стороны и понять, кто тут на самом деле взрослый? Кто взрослый, а у кого в паспорте просто внушительная двузначная цифра.

— Так или иначе. — Продолжила Роза. — Она как-то справлялась сама раньше. Так что, в любом случае, сможет за себя ответить, если что. Забота мешает, забота бесит. Вот это вот: «надень шапку!», «а ну ешь давай!», «чтобы домой вернулась к девяти вечера!». Оно реально бесит, прям хоть кричи. А у вас так вышло, что… наоборот. Ты за неё беспокоишься, а она тупо пытается делать то, что хочет делать. Забей, Нил, правда. Она уже взрослая, сама разберется.

Эти слова так раздражающе впивались в сознание, что хотелось схватиться за голову. Криста? Сама разберется? Это что, какая-то шутка? Какого черта эта девочка тут читает ему мораль, и к чему сейчас ведет? К тому, что он должен отстать? Позволить Ллейст делать то, что вздумается, включая секс с мерзкими пузатыми обывателями?

Его тошнило. Хотелось что-нибудь раздавить, или сломать.

— В общем… правда. Ты можешь испортить ей жизнь, сделать её несчастной, и ты же будешь в этом виноват, понимаешь? Она потом тебе будет припоминать, мол, ты от неё всех мужиков распугал, и она в старости одна осталась.

— С ней в старости буду я. — Глухо ответил парень.

— Ну Нил, это не то! Ты же сам понимаешь! Хочешь лишить её жизни? Чтобы она с твоими детьми, внуками сидела?

Пульс звенел в ушах словно отбойный молоток. Тело наполнялось то гневом, то горечью.

— А что, это так плохо? — Хрипло спросил парень, скромно умолчав о том, что всегда представлял их общих детей. Детей, которых выносит и родит ему Криста. Как плод его бурной, хотя и грязной любви.

И, как в плохом ситкоме, вечно звучал закадровый смех, который раздражающе доносился из кухни. О чем они говорят? С этим гостем что, настолько весело?!

— Еще бы плохо! Она, как бы, сама должна выбрать, с кем старость встречать, свою семью иметь. В смысле… мужика своего. Это же нормально как бы!

«Должна сама выбрать», «лишишь жизни», «испортишь». Сердцебиение продолжало ускоряться, дыхание сбивалось. Неужели он… такой плохой? Неужели ребенок-тиран, который своим существованием обрекает Кристу на ад? И она будет с ним несчастна?

Все еще раздавался тихий смех. В какой-то момент нервы треснули, и пасынок, не помня себя, ринулся в темный коридор. О чем можно так долго смеяться? Что они делают, вместо того, чтобы заваривать чай? Дверь на кухню была слегка приоткрыта, и на пол падала узкая полоска белого света. Нил схватился за ручку, и дернул её на себя.

В тот же момент перед глазами предстала странная картина. Девушка стояла в обнимку с этим незнакомцем, почти что у окна, неловко улыбалась, смеялась себе под нос, и тот улыбался тоже. Как только к ним залетел свидетель, улыбки медленно слезли с лиц, они тут же стали обескураженными и напряженными.

Сердце гулко билось. Крошечными зрачками парень смотрел, как мужчина держал его Кристу за талию. Как близко к ней стоял, едва касаясь торсом её небольшой груди. Перед глазами темнело от гнева, руки сами сжимались в кулаки. Дышать становилось тяжело, словно вокруг был вовсе не воздух, а раскаленная магма, или же пар катастрофических температур. Этот мудак её трогает. Трогает её талию. Касается её груди. А ему нельзя, всегда было нельзя.

— Убирайся отсюда. — Едва держа себя в руках прорычал подросток. — Убирайся, или я проломлю тебе череп.

— Нил. — Прошептала Криста, проглотив ком.

— Эй, парень, ты чего? — Крис неловко заухмылялся, словно хотел казаться уверенным, но получалось не слишком хорошо. — Ревнуешь, что ли?

— Я сказал — пошел вон. — Продолжал рычать он, затем медленно стал подступать. — Я проломлю тебе череп, оторву твои крошечные яйца, и буду носить с собой, как сувенир.

— Нил!! — Закричала девушка, затем резко встала перед гостем, заслонив того спиной. Сжав зубы, уставилась своими синими глазами в глаза пасынка и развела руки в стороны. — Только попробуй. Только попробуй, я не знаю, что я с тобой сделаю.

— Ты его защищаешь? — Не веря своим ушам, скрипел подросток. — Ты — его защищаешь?! Ты его впервые видишь!!

— Да, я защищаю. — С дрожью в голосе продолжала она. — Меня достала твоя ревность, я уже не могу больше. Достали вечные подозрения на пустом месте, все это достало. Я не твоя вещь, которой ты считаешь, что можешь распоряжаться. Ты можешь меня подкалывать. Можешь надо мной шутить, можешь смеяться. Я знаю, я не идеальная. Может… может даже не хорошая. Но ты не посмеешь обижать дорогих мне людей. Нил, ты не посмеешь. Я тебе этого никогда не прощу.

Он отшатнулся. Руки опустились сами собой. Гнев перемешивался с горем, и, вдруг, стали мокнуть ресницы.

— Вот и оставайся с «дорогими тебе людьми», Криста. А я пошел.

Парень резко развернулся, и пошел прочь из кухни. Через пару секунд послышался хлопок входной двери.