Отродье

Глава 16

К лазу над обрывом шли в темноте кружным путем, через затон плыть большим числом было опасно. Пробирались по пояс в стылой воде, хоронясь в прибрежных зарослях, поглядывая на небо — не светлеет ли небосвод, не румянятся ли зарницы. Оказавшись под стеной, Горазд указал дружинникам на лесенку и взялся было лезть первым. Но Баян отстранил его и взобрался сперва сам. Протиснувшись в дыру, огляделся опасливо, прислушался. Спало Белоречье, залитое тишиной, и звезды, еще недавно ясные и яркие, скрыла облачная пелена, сгустивмглу, укрывая в ней воинов. Баян подергал лесенку в знак того, что можно и остальным подниматься. ПоднявшемусяГоразду Баян шепнул: «Со мной пойдешь. На шаг в сторону сдвинешься — получишь стрелу в тулово».

Один за другим взбирались наверх ратники, проныривали сквозь прореху в ограде. Надевали тетивы на луки и, повинуясь тихим приказам и жесту руки Баяновой, бесшумно рассыпались по городищу, растворялись в темноте улиц, уж подернутым предутренним туманом, устремляясь к сторожевым постам.

Последним у лаза остались Баян и воевода.

— Веди меня к потайной дверце, через кою гавранов завёл, — сказал гридь. — Ежели вороний князь бежать вздумает, так непременно к ней явится.

— Погодь, лаз заделать надобно, — ответил Горазд, и, нагнувшись, вытянул и спрятал лесенку, установил на прежнее место горбыль, присыпал его землей и утоптал.

Баян ждал, отступив на несколько шагов и скрывшись в тени настила. Закончив, воевода кивнул Баяну и они побежали прочь, прячась в тени навесов, зданий и заборов.

Тем же поздним вечером в княжеской гриднице, тешась вином и родными песнями, гулял Марга со своими товарищами. Но давно уж и гульба не веселила, и вино не хмелило, и девицы белореченские не прельщали отчаянных воинов. Полны были мешкии котомки золота, серебра и дорогих каменьев, но не торопился Марга, по гавранову обычаю обобрав городище, вернуться домой. Прервав песню, взглянул на вождя Гутир, один из его воинов.

— Марга! Сколь еще тут «княжить» собираешься? Сидишь в городище, ровно кур у двора. Крылья свои широкие вольные к бабьей юбке привязал? Корабли скоро в тине канут, водорослями обрастут — не сдвинешь. Кой срок еще тут сидеть будем? Или зимовать здесь собрался? Добра довольно взяли, не пора ли в родные края?

Грохнул Марга кружкой о стол так, что раскололся дубовый сосуд.

— Я князь тутошний! Иль забыл, как Варуна меня поименовал?

— Вождь в насмешку над княгиней оное сказал, а ты взаправду шутку его принял. Бери с собой свою бабу, коль так люба тебе, да выводи в чистую воду корабли, поплывем до дому.

Схватил Марга обломок кружки да и швырнул в воина.

— Какая она тебе баба? Светлая княгиня Олеля! А я — князь! Вон пошел!

Уклонился от обломка гавран, вспыхнули глаза обидой. Вскочил и вышел из гридницы, грохнув дверью. Покинув терем, долго сидел Гутир на крыльце, негодуя на Маргу. А потом побрел на другой край Белоречья, туда, где с настила у ограды виден был затон и недвижные корабли, словно тоскующие по вольному небу птицы, привязанные за лапы к насестам.

И случилось Гутиру, миновав амбар, выйти к ограде с лазом, как раз в тот миг, когда заделывал его Горазд по возвращении. Хотел сперва Гутир окликнуть воеводу, но передумал, и, притаившись за углом, смотрел, как копается тот торопливо, что-то делает у самого основания частокола.

«Уж не злато ли прячет?» — подумал Гутир, отпрянув в тень.

Когда гавран снова выглянул из-за амбара, воеводы уж не было. Воровато оглядевшись, Гутир прянул к ограде и принялся разгребать землю. Но вместо схороненного клада предсталвзору Гутира лаз, а в внутри него — мокрая веревочная лестница. Не понадобилось гаврану много времени, чтобы понять, что в Белоречье стараниями воеводы проникли лазутчики. Сперва хотел Гутир страже сигнал подать, но передумал. Кто знает, какой силы войско к городу подошло? Кроме того, за время, что стояли гавраны в Белоречье, запасы изрядно подъели. Ни в осаде, ни в открытом бою им не выстоять. Да и повод появился Маргу в родные края сманить.

Бросился Гутир со всех ног к терему, вбежал в гридницу. Спали гавраны вповалку на лавках, на полу. Спал вместе со всеми и Марга, впротиву слов сказанных к Олеле не отправившийся. Растолкал его Гутир, зашептал на ухо. Вздрогнул Марга, стряхнул с себя хмельную дрему. Разбудили остальных в гриднице.

— Веди, показывай! — велел Марга.

Бежали гавраны по городу, опасаясь стрел или засад из-за угла, таясь у стен. Добравшись до ограды, пал Марга на землю, сунулся в лаз, узрев спуск к самой воде. Розовел над тихой водой затона зыбкий туман, рассветными зарницами подкрашенный.

— Ах, Горазд, боровое отродье, — прошипел Марга. — Зря я его пощадил. Уж поквитаюсь.

Схватился, было, Марга за меч, но до слуха донеслись вдруг отдаленные крики, заметались вдалеке по улицам факелы, зазвенело железо.

— Поздно квитаться, Марга, — преградил ему путь Гутир. — В сей час не уйдем — никогда не уйдем.

Бросил Марга последний взгляд в сторону терема, сплюнул с досадою и первым в ход полез. Спустившись вниз, кинулись гавраны вплавь к своим кораблям.

К тому времени дружинники, Гораздом приведенные, со всеми дозорами гаврановыми уж расправились и Горазд распахнул ворота Белоречья дружине Малко. Глядя на полсотни всего гридей, оторопел воевода, глянул на княжича, поигрывающего с задорной горячностью мечом своим.

— А мне мнилось, что поболее войска у тебя, князь.

— Обсчитался ты, Горазд, — усмехнулся Малко. — На воронью стаю и пяти дюжин молодцов довольно. В бой, ребятушки!

Заревел боевой рог, бросилась зареборская дружина по домам, распахивая двери, вытаскивая наружу сонных, разомлевших от долгого безделья гавранов и рубя их тут же, у крылец, как он рубили хозяев тех домов. Иные, разбуженные грозным ревом рога, выскакивали вооруженными, вступали в схватки. Из домов выбегали всполошенные бабы, но, увидев, что с их обидчиками рубятся ратники, на щитах которых взметывает крылья алый петух, хватались за вилы и рогатины, и вонзали их в чужеземных захватчиков. ВскипелоБелоречье криками и лязгом железа, окрасились крыши рассветным заревом, а земля — кровью.

Горазд же, как битва началась, бросился к княжьему терему вместе с Малко и Избором. Не всех увел с собой Марга, лишь самых близких своих товарищей. Досталось иМалко с Избором врагов довольно.

Горазд же вбежал в терем и кинулся в светелку, где жила Олеля. Попадающихся навстречу гавранов, признающих его за своего, и потому не ждущих каверзы, подпускал близко и рубил наотмашь.

Олеля, проснувшись от шума и выглянув в оконце, обомлела, узрев в свете разгорающегося утра побоище на теремном дворе. Но более всего повергли её в дрожь не посеченные тела и не залитое алымподворье, а огненный кочет на щитах пришлых воинов.

Дверь в светелку распахнулась, Олеля отпрянула в ужасе от окна. На пороге стоял Горазд.

— Донюшка!

— Батюшка! Не снится ли мне? Неужто зареборская дружина в терему гавранов крошит?

— Она самая.

Опустилась княгиня на ложе, побелев и разом сил лишившись.

— Погибель моя…

— Нет, доня, нет, — обнял её Горазд. — Сговорено всё, не тронут нас. Запрись тут накрепко, не открывай, покуда сам я за тобой не приду.

— Марга где? — бесцветным голосом спросила Олеля.

— Не ведаю. Не поминай его более.

Выскочил воевода из светлицы, встал в коридоре с обнаженным мечом — защищать свою доню. Олеля же, найдя в себе силы, поднялась и задвинула засов. После, взяв в руки ножичек с резной рукоятью, стала ждать.

Вместе с дружиной вошла в Белоречье и Стояна. Бежала по улицам к княжьему терему, сторонясь сражающихся воев, хоронясь от гавранов. Пригодился не единожды и подаренный Малко лук — метко летели стрелы во врагов, не одного воя зареборского спасла Стояна от гибели. Когда добралась она до терема, с чужаками было покончено. Кого не насмерть уложили мечи дружинников, тех добивали жители белоречья кольями да рогатинами.

Обошел Малко с дружинниками терем, ища Маргу — живого ли, мертвого ли — да напрасно. Дошел и до светелки, где пряталась княгиня белореченская. Встретил его у дверей Горазд с окровавленным мечом, а вокруг — гавраны посеченные. Бросил воевода меч, склонился перед Малко.

— Светлый князь! Искупил я вину свою. Сдержи же слово своё.

— Моё слово крепко, — процедил сквозь зубы Малко. — Правду молвить — гадок ты мне, но марать меч свой о тебя, предателя окаянного, не стану ни я, ни дружина моя. Будя тут отец мой — псам свирепым бы тебя отдал. Будя тут Драгомил — лошадьми б разорвал.

— Свезло мне, что милостивый князь Малко пришел к Белоречью, — с явным облегчением вымолвил Горазд.

Малко усмехнулся той ухмылкою, коей усмехался в тереме своем Велеба, говоря о судьбе Горазда.

— Отдам тебя людям на суд.

Горазд вскинулся, затрясся, устремил вспыхнувшие страхом глаза на Малко.

— Помилуй, княже! Пощади!

— Не у меня пощады испрашивай, а у тех, пред кем повинен. Примут ли они искупление твоё? Берите его.

Схватили дружинники Горазда под руки, проволокли по терему, вытащили на крыльцо и скинули на землю. Следом вышел Малко, указал мечом на воеводу.

— Люд белореченский! На ваш суд предателя Горазда отдаю!

Взвыли рассерженные бабы, бросились к распластавшемуся воеводе, потрясая дрекольем да рогатинами.

Сурово сдвинув брови, смотрел Малко на людской суд. По ступеням поднялась Стояна, прошла в терем мимо него.

— Избор, — позвал княжич дружинника и указал взглядом вослед девушке. — Иди с ней, сделай, что скажет.

Притаившись у оконца и выглядывая в него краем глаза, охваченная ужасом, дрожала Олеля при виде расправы людской над воеводой. Вздрогнула, услышав тяжелые шаги в коридоре, стиснула непослушными руками нож, вжалась в стену. Толкнул кто-то дверь, ударил в неё. Чуть погодя загромыхали удары топоров по дубовым доскам, и подалась дверь, упала. Обмерев, ожидала Олеля свирепых воев с мечами. Но в покой вместо них вошла Стояна. Оглядела светлицу, остановила взгляд на Олеле.

— Стояна… — прислонилась Олеля к стене, вытянув вперед зажатый в обеих ладонях нож и приготовившись защищаться.

— Не чаяла свидеться, княгиня? Вижу, безмятежно и нарядно было житьё твоё при супостатах. Чем же Велизар тебе не угодил, что ты его под гавранов меч подвела?

— Смерть Велизара — твоя вина! — сделав шаг к Стояне, воскликнула княгиня.

— В твоей злобе моей вины нет, — покачала головой Стояна. — На твоих руках княжья кровь. И батюшки моего. И Ерша.

— Коли б не я — больше народу погибло бы! — крикнула Олеля. — Моей милостью, моей жертвой Белоречье в огне не сгинуло, люд его под мечами до последнего младенца не полег!

— Зло добра не родит. Лучше смерть принять, чем так… как ты… чужаков привечать, на родовых могилах с врагами здравицу пить.

Откинув епанчу, Стояна выхватила нож, прянула к Олеле. Вид её был столь грозен, что выпал нож из ослабевших рук княгини.

— Не убивай! — сжавшись и закрывшись руками, крикнула Олеля. — Дитя! Дитя у меня под сердцем!

Стояна отшатнулась от княгини, отступила на шаг. Перевела взгляд на нож в своей руке, отшвырнула его с омерзением. Вымолвила тихо, но твердо:

— Уходи. Иди… к своим.

Скользя спиной по стене и опираясь руками на бревна, Олеля нерешительно поднялась.

— Иди! — мотнула Стояна головой в сторону двери. — Да людям на глаза не попадись, в них к тебе жалости нет.

Стояна сорвала с плеч епанчу, бросила Олеле. Та быстро накинула её, укрывшись с головой, и вышмыгнула за дверь.

Осталась Стояна одна, прислонилась устало к бревенчатой стене. Покой и тихая печаль овладели ею. Звякнуло железо, в светлицу вошел Малко, держа наготове меч.

— Отпустила? — скользнул взглядом по светлице, задержав его на брошенном ноже, и уперся взглядом ей в лицо.

— Отпустила, — вздернула голову Стояна, впрямую глядя на княжича.

Малко усмехнулся, вкидывая меч в ножны.

— Почто?

Стояна потупилась, упрямство на лице сменилось смущением.

— Слаба я оказалась. Да и непраздна Олеля. А на дите вины нет.

Малко пытливо смотрел на бортникову дочь. Постояв немного, она повернулась направилась к выходу.

— Стояна! — остановил её голос князя.

Она обернулась. Малко глядел без насмешки, серьезно и ласково.

— Замуж за меня пойдешь?

Растерялась Стояна. Помолчав, опустила глаза долу.

— Не обессудь, княже, негоже над простой девицей так забавиться. Не боярского я роду, не белой кости. Без отца-матери, без приданого. Тебе не ровня.

— Сердце и душа у тебя княжеские. А более мне ничего не надобно.

Стояна мочала, и Малко, решив что она боится впрямую ему отказать, вымолвил тихо:

— Коли не лежит ко мне душа, понуждать не стану. Воля твоя. А я зарок даю — вовек тебя не обижу и никому другому в обиду не дам. Станешь ли мне женой любимой, а Белоречью — княгиней доброю?

Подняла Стояна глаза на Малко. Стоял пред ней смирно пригожий молодец, храбрый воин, справедливый князь.

— Стану.

В светелку просунулась голова Избора.

— Маргу видали! Уцелевшие гавраны лодию спустили, уплыть собираются! Баян остатние поджёг!

Малко улыбнулся Стояне и поспешил вслед за дружинником.

На берегу запылали чужеземные ладьи. Одна уцелевшая ладья, кою Марга с товарищами успели спустить на воду, уже отчалила от берега. Меж дымящихся, обдающих жаром горящих кораблей появилась женская фигура, забежала в реку, размахивая руками.

— Забери меня! Марга! — кричала Олеля, по самую грудь погрузившись в воду. — Не бросай! Тяжёлая я! Твоё дитя под сердцем ношу!

Олеля, оттолкнувшись от дна, поплыла к ладье, котораябыла уже у середины реки. Услышав слова Олели, Марга крикнул гребцам, и они опустили весла в воду, замедляя ход судна. Сам взбежал на корму, подавшись в сторону княгини. Гавран глядел на плывущую в волнах женщину, и воинам показалось, что вот-вот он бросится в реку. Из ворот Белоречья на берег выбежали ратники, выстроились по кромке воды и вскинули луки с наложенными на тетивы горящими стрелами.

Марга окинул взглядом берег, отступил на шаг, повернулся к товарищам и дал знак.

— Вперед!

Весла шумно взмыли вверх и с плеском опустились в воду, всё быстрее унося ладью вниз по течению. Горящие стрелы с шипением прошивали волны Бела-реки. На середине реки отчаянно кричала женщина. Её крик прерывался все чаще, и, наконец, стих. Ладья, набирая ход, удалялась от Белоречья.

К Марге вразвалку подошел Гутир, кивнул в сторону оставшейся далеко за кормой крепости.

— Чего не взял? Сыном бы тебя одарила.

Марга не оглянувшись, прищурился.

— Кого может родить женщина, предавшая мужа и свой род? Только такое же отродье, как она сама.

Отгорели погребальные костры, отзвучали прощальные тризны, умолкли плакальщицы. Гуляет ныне Белоречье на щедром, богатом пиру. Громко славят белореченцы князя Малко и княгиню Стояну, величальные песни поют.