Оторва. Книга третья

Глава 2

Прождала Люсю целый час на стадионе, через который, срезая путь мы притопали утром. Разумно рассудила, что и домой моя подружка пойдёт этой дорогой.

Устроилась на двух жёрдочках, вероятно, когда-то служившими полноценной скамейкой и смотрела как детвора, пацаны лет 12–13 гоняют мяч, из которого вышел воздух почти наполовину.

Мяч никуда не катился, взлетал от удара вверх и падал с громким чваканьем, напомнившим детство и соседскую корову, когда та, натужившись, выдала свои лепёшки. С тем же звуком.

Поэтому выбраться с центра поля не удавалось ни одной команде, но это совершенно не расстраивало игроков. Они громко и весело орали, смеялись и продолжали пинать свой мяч, больше похожий на лицо алкоголика, лежащего в сквере, на какой-нибудь лужайке, с которой он так и не смог подняться.

Задумалась и едва не пропустила Люсю, которая чтобы не мешать игрокам уныло брела вдоль края футбольного поля, рассматривая на земле то ли одуванчики, то ли любуясь зелёной травкой.

На мой зов отреагировала мгновенно и радостно побежала навстречу, чуть не получив по голове резиновой полусферой.

— Ева, — она начала разговор, когда между нами было по крайнеё мере шагов десять, — почему ты ушла? В школе такое творится!

Что может твориться в школе, меня Тория предупредила, когда я решила не дожидаться, чем закончиться монолог мымры.

В конце концов, у меня законный больничный и нечего мне делать в этом убогом месте до его окончания. Приду на экзамен и пусть выпендриваются сколь угодно, а экзамен не школа принимает, а комиссия.

Схватив подругу за руку, я потащила её в небольшой, полуразвалившийся павильон, который примыкал к одноэтажному сараю.

— Люся, блин. Как можно было забыть, что я изучала французский, — сделав страшные глаза, я зарычала на девчонку. Рык конечно полноценно не получился, но вкупе с взглядом произвёл впечатление, — хорошо хоть вовремя придумала, что твоя мама меня обучает. Кстати кем работает твоя мама?

Люся, сжавшись до размеров кролика, всхлипнула и едва слышно сказала:

— Она преподаёт английский в университете.

О как! То-то Пал Палыч возбудился, а англичанка вся скукожилась. Мама Люси лет на десять, если не больше, младше очкастой, но раз в универе, то вполне заслуженный работник. А с ней мне проще договориться, а иначе нижнее бельё от бренда «Бурундуковая и К» ей не видать как собственных ушей, без зеркала.

Это хорошие новости.

— А почему ты сказала два года? Ты ведь всего месяца три ходишь к ней на занятия, — выдала Люся.

Вот же! А я на ум девчонки грешить начала. Подумала, она сама такое объяснение придумала, а оказывается Еве плюсик нужно поставить. И хорошо вмешалась в разговор, а то эта дура так и ляпнула бы: три месяца, Тамара Афанасьевна.

— А как ты так хорошо переводишь? Ты так быстро выучила английский?

— Люся, — ты забыла? Я не помню ничего. Может, больше трёх месяцев прошло? Может быть, год?

— Нет, я точно знаю. Ты в конце февраля обратилась к моей маме.

Сама обратилась. Ещё одна загадка от Евы. Очень странная девочка.

— Ладно, — я махнула рукой, — это сейчас не важно. Ты мне скажи другое, а то вылетело из головы. Что ты мне плела по поводу Арбениной? Какой бал, какое мороженное?

— Какой бал?

— Люся! — я почувствовала себя чайником, который вот-вот закипит, — Нина Арбенина. Ты сказала, что её муж мороженным отравил.

— Да, так и есть, — Люся интенсивно закивала.

— Что так и есть? — не поняла я.

— Муж Арбениной на балу в мороженное ей яд подсыпал.

Я нахмурила брови. Серьёзно? В Кишинёве проходят балы? И придвинулась к самому лицу Люси.

От этого взгляда у допрашиваемых, обычно сознание терялось. Сработало только наполовину, но это и понятно. Глаза у Евы слишком добрые, но Люся заверещала:

— Это «Маскарад», ты забыла?

— Какой нахрень маскарад? — я уже кипела.

— Лермонтова! Мы вместе читали.

Создалось впечатление, что меня сдули, как тот мячик, который пацаны продолжали гонять по полю. Ну да. Что-то далёкое доскакало до памяти. Я потому и запомнила Нину, только почему, дошло только сейчас? И это открытие никуда меня не придвинуло и жизнь Марии — Антуанетты оставалась всё также в опасности.

Я плюхнулась на скамейку рядом подругой, которая продолжала пялиться на меня испуганными оленьими глазами.

— Прости, Люся, — я убрала её нелепую чёлку за ухо и притянула за шею к себе, — я не хотела, просто всё вокруг словно не моё, чужое. Я постараюсь держать себя в руках, но не сомневайся, я всё вспомню, и моя нервозность пройдёт. Прощаешь меня?

Люся снова интенсивно закивала.

Нет, ну надо же такому случиться. Чтобы я, профессиональный телохранитель с рефлексами кобры, очнулась в теле… ботанички Евы Бурундуковой в 1977 году. Вместо беретты — школьный учебник, вместо бронежилета — прозрачная блузка. Каждую минуту нужно импровизировать. Вечерами, вместо отработки приемов самообороны, читать «Капитал» Маркса и потягивать дешевый портвейн. Не хамить, не материться и не интересоваться точками общепита, чтобы ближайшее окружение не стало на меня подозрительно коситься. Вместо кортежа — очередь в булочную. Вместо заказных убийств — учёба в школе. Я, видевшая больше взрывов, чем таблица Менделеева буду чувствовать себя на уроках полным дебилом. Разглядывать унылые обои, плакаты с Лениным, Брежневым и идиотскими лозунгами. Девочек в коричневых платьях с комсомольскими значками на груди, которые в итоге будут смотреть на меня как на прокажённую. Я, телохранитель с уровнем владения Калашниковым, от которого плачут джихадисты, попала в шестнадцатилетнюю девочку. Мне здесь что, освоить стрельбу из рогатки? Жизнь отличницы в СССР оказывается опаснее работы с бандитами.

Обрадовалась, грудь шикарная, ножки длинные, личико кукольное. И как буду выглядеть, когда начну отбиваться от назойливых ухажеров с помощью комбинации подсечка-апперкот?

Нет, в этой заднице мира я не могу жить. Нужно что-то придумать, понять, как вернуться в 2022 год и не умереть от тоски по хорошему кофе.

Но это в будущем, а пока нужно глянуть с другой стороны: этот мир — чистый холст. Никаких дедлайнов, ипотеки, изнуряющих диет. Лишь запах свежего хлеба из булочной, песни «Арлекино» из радиоприемника и непонимание в глазах окружающих. Ещё бы не завести разговор о биткоинах и прекратить истерить, как это могла бы делать Ева. Или состояние нервозности — это всё что мне досталось от Бурундуковой?

Новое тело, старый мир. И я, запертая в нем, могу начать игру, правила которой еще предстоит выяснить.

— Ева, с тобой всё будет в порядке, — негромко сказала Люся и сжала крепко мою ладонь, — я ведь понимаю. Это всё из-за потери памяти, но она вернётся, ведь кое-что ты уже начала вспоминать.

— Спасибо Люся, что ты со мной, — я тоже в ответ пожала её руку, клятвенно пообещав себе больше ни под каким предлогом, никогда не кричать на подругу. Тем более в этом мире она у меня была единственной.

— Может быть, пойдём домой? — спросила Люся, увидев, что я опять ушла в себя.

— А что там в школе? Что ты мне хотела рассказать?

— А, Ольга Павловна, когда пришла, она сразу в класс не вошла, а вызвала в вестибюль Гольдман и они там очень долго о чём-то беседовали.

— Гольдман, это кто? В лицо я её помню, но ты ей должность какую-то обозначила.

— Председатель комсомольского совета отряда.

— А, ну да и входит в состав комсомольской дружины.

Люся закивала.

— И что? Ну поговорили и ладно. Ты ведь не знаешь, о чём они шушукались за дверью?

— Нет, не знаю, — подтвердила Люся, — но потом Ольга Павловна вошла, взяла свой портфель и ушла. Даже не попрощалась, а Гольдман Марина потребовала от нас не расходиться и хотела провести экстренное комсомольское собрание. На повестке дня — твоё безобразное поведение и отношение к преподавателям. Дождались, когда соберётся весь класс, но многие были против такой постановки вопроса и провели голосование. В итоге Гольдман осталась с двумя своими подружками в меньшинстве и все разошлись. Гольдман убежала в учительскую и вернулась с Ольгой Павловной. Но, мы уже были в вестибюле, и половина класса вообще успели уйти. Поэтому назначили комсомольское собрание назавтра. Сразу после консультации. И Ольга Павловна сказала мне, чтобы я тебя обязательно предупредила и передала, что если ты не явишься на собрание, об этом сообщат в райком комсомола. Представляешь?

Вот же очкастая мымра. Никак ей неймётся. Значит уже начала своё выступление. Как же ей хочется попасть в…

— Люся, а что такое: Сергеевка?

— Курорт на Чёрном море, — в голосе подружки прорезались удивлённые нотки, — ты, что-то вспомнила?

А я ещё подумала, что-то знакомое в этом названии есть. Ну раз курорт, то о нём где-то да говорили. Захотелось косточки на морском песочке погреть, значит. Ну и как здесь успокоишься? Если руки чешутся сделать мымре, несмотря на возраст, хорошо поставленный хуг слева. Чтобы стерва недобитая, распласталась на стуле, ухватившись за челюсть.

— Нет пока, — ответила и задала ещё один вопрос, — а райком, что он из себя представляет? Пожалуется она туда и что?

В принципе, Тория сказала, чтобы я поостереглась её. Мол, в райкоме у этой козы кто-то знакомый работает инструктором в идеологическом отделе. Ну и что мне может сделать система формальных определённых идей? С колокольни 21 века — абсолютно ничего, хрень собачья. А вот вкупе с комсомолом чёрт его знает.

— Да ты что, — подскочила Люся, — лучше приходи на собрание. Напишут на тебя в райком — могут из комсомола исключить.

Ага. Исключить — не исключат, а вот перед фактом поставить — езжай на олимпиаду и привези медали — это точно могут. Вот что решила сделать карга старая. 1977 год, говорите? Сейчас я вам тут покажу комсомольскую жизнь!

Во мне снова начинал закипать чайник. Крышку не сорвало, но совсем близко к этому было, когда нашу идиллию прервал гул голосов и у входа в павильон появились три тинейджера.

Один худой и долговязый, с рыжей копной волос, который появился первым, как раз развернул газету, показав бутылку из-под шампанского, запечатанную пластмассовой пробкой, когда его взгляд упал на нас.

— Пойдём отсюда, — зашептала подруга мне в ухо, но я лишь сжала ей колено, ничего не ответив.

— Ух-ты, — проговорил рыжий, — входя на веранду, — какой приятный сюрприз.

— Вот чтобы он не перерос в неприятный, — сказала я хмуро, — валите отсюда. Или слепые и не видите что место занято?

— Да ты что, шмара, берега попутала?

Я только этого и ждала. Пока чайник не разорвало, требовалось срочно выпустить пар. Чтобы разобраться, у кого здесь характер наждачной бумаги. У меня или у этих ходячих катастроф пубертатного периода.

— Не спеши! — проблеял рыжий, усмехаясь на моё движение и пытаясь выдать свой хрип за бархат. Второй подхихикнул, демонстрируя зачатки усов, больше похожие на плесень.

Я вздохнула.

— Ребята, серьезно? У меня гамма До-мажор в голове застряла. Наслаждайтесь моментом, потому что это ваш пик славы.

Рыжий, протянул ко мне свою вонючую руку. Действительно, резкий неприятный запах ударил в нос, окончательно выводя меня из себя. Я перехватила его за пальцы и вывернула ладонь так, что рыжий взвыл, как сирена скорой помощи. Второй идиот попытался изобразить героя, но я, не отпуская первого, приземлила свой локоть, точно в солнечное сплетение и пацан сложился пополам, словно стул из ИКЕИ. А потом, совершенно машинально взмахнула ногой, приземляя ту часть на спину долговязого, за которую когда-то Фемида держала своего сына, купая в священной реке.

Третий в переговоры вступать не стал, а довольно резво ретировался. Или он мне вообще привиделся?

— Ну что, джентльмены, размялись? Или желаете продолжения? — я злобно прищурилась, — в следующий раз, прежде чем приставать к девочке с музыкальным образованием, подумайте, знаете ли вы, что такое контрапункт. Адьос!

Я развернулась к замершей подруге.

— Пойдём, Люся. Оставим эти две помятые эмблемы подростковой глупости. Им даже повезло. Бутылка упала и не разбилась

И выдохнула. Гамма До-мажор внезапно зазвучала в голове намного приятнее.

Но, видимо на этом удача покинула меня. Не успели мы отдалиться на двадцать шагов от павильона, как резкая боль внизу живота заставила меня согнуться.

— Вот же твою мать, — не поверила я в первую минуту. У Евы что, точно также начинались критические дни? Мгновенно резь в спине, животе и приехали.

— Что? — перепугано защебетала Люся, — тебе плохо?

— Ну скажем так, не совсем хорошо, — я доковыляла до поломанной скамейки, на которой дожидалась подругу и поковырявшись в кармане юбки — протянула Люсе пять рублей.

— Давай, сбегай, купи тампоны и прокладки с крылышками. Или хоть что-нибудь. Даже без крылышек. Что угодно.

Люся бездумно уставилась на купюру, а потом переспросила:

— Что купить?

— Прокладки, с крылышками, что непонятно? Тампакс, да что угодно.

— Прокладки с крылышками? — снова спросила, но с места не тронулась.

— Люся, не тупи, у меня критические дни начались. У меня всегда они так. Резко и мгновенно. До дому не дойти. Не успею. Сбегай быстро.

Ноги подруги потоптались на месте.

— Какие дни?

— Я тебя сейчас стукну, Люся. Ты что издеваешься?

У девчонки в глазах набухли слёзы.

— Люся, в чём дело? У тебя что, критических дней не бывает?

Она задумалась, потом кивнула.

— Бывают. Иногда.

— В смысле иногда. Они раз в месяц вообще-то должны быть.

— Раз в месяц? Нет, у меня так часто критические дни не выпадают. Бывает несколько месяцев ничего, а потом сразу два дня подряд.

Я зависла. Это как вообще возможно? Попыталась включить мозговой штурм. Вообще ничего.

— Люся, ты о чём сейчас?

— Ну, у меня в марте последний раз были критические дни. Сразу после каникул. Сначала по литературе тройку получила, а на следующий день по физике, — она замолчала, вероятно, увидев мои расширяющиеся глаза.

— Люся блин, какая литература, какая физика? Ты что дура, что ли? У женщин критические дни бывают раз в месяц. Обмен крови. Ты меня понимаешь?

Девчонка мгновенно покрылась красными пятнами и интенсивно закивала.

— Ну так лети пулей в аптеку и но-шпу купи.

— А, может быть, в школу вернёмся? Аптека далеко, а медсестра в школе. У неё всё есть. Я однажды ничего не взяла с собой и ходила в медпункт.

Медпункт. Конечно. Но надо же, какое совпадение с организмом Евы. Хотя у меня было дней десять назад, а Ева календарь вела или такая же овца как Люся? Ребята на базе всегда подменяли меня в первые два дня, потому что я, кроме как пластом лежать, ничего не могла делать. Но всегда заранее предупреждала.

Вероятно, нервное состояние, плюс сейчас помахала ногой, напряглась, вот и спровоцировало. Я грубо выругалась, бедная Люся даже шарахнулась в сторону, как испуганная лошадь. Мы едва дотопали до дверей школы, как меня скрутило новым приступом и я, опустившись на ступеньки, скрючилась. Мир стал расплываться, а голова раскалываться.

— Синицына, — отчётливо прозвучал в голове голос Пантелеймоновича, — ты что расселась, ну-ка марш на брусья.

В глазах сверкнула яркая вспышка и вместо пропахшего порохом спортзала, в нос ударила удушливая сладость лака для волос.

— Ева, — голос Люси вернул меня в действительность. Рядом разглядела ещё одну дамочку, лет двадцати, в белом халате.

Они вдвоём помогли мне подняться, но я уже пришла в себя и боль временно затихарилась. Даже удалось навести резкость.

Девушка в халате что-то спросила.

— Нормально, у меня всегда так в первый момент.

— Сама до медпункта дойдёшь?

Я кивнула. А куда денусь с подводной лодки? Поковыляла. Пока дошла до медпункта, боль совсем отпустила. А если организм Евы похож на мой, то таких резких и сильных спазмов уже не будет. Медсестра протянула мне две таблетки но-шпы и стакан с водой, который я выпила почти залпом.

— Посиди, я сейчас приготовлю.

Что девчонка в белом халате собиралась приготовить, я не поняла. Казалось бы, чего проще: дай тампон, и я уйду, но нет, что-то приготовит.

Прошло наверное минут пять, пока она вернулась из соседней комнаты и протянула мне…нечто. Даже подумала, что у меня с глазами что-то произошло. Прямоугольный пакет размером с хорошую ладонь.

Я, наклонившись вперёд, тихо спросила:

— Что это?

— Вата, — с каким-то удивлением сказала медсестра, — вата, завёрнутая в марлю.

— Что? — я посмотрела ей в глаза, — какая вата? Какая вата⁈ Может, вы мне ещё зелёнкой помажете⁈