Оторва. Книга 6

Глава 9

Я шагнула вперёд, так как старлей заговорил ещё тише, и замерла, когда под ногой что-то хрустнуло. Разговор мгновенно прекратился, а я тут же попятилась назад и, выбравшись из палатки на полусогнутых, побежала в сторону зелёной будки, надеясь спрятаться в ней до того, как офицеры выскочат наружу.

Вышел только Каренин, глянул по сторонам и нырнул обратно. Разглядела его через щель в досках.

И что мы имеем? Тупик. Говоря по-научному — полная жопа. Вот только совершенно непонятно, из-за чего. Родственники сгорели, самое время потихоньку всё прикрыть. А генералу я мешаю каким боком? Из-за того, что на сыночку пошло представление, а тут Бурундуковая внезапно воскресла? Да бред полный! Ну не отморозки же конченные? А тогда что?

«Думай, голова, думай».

Разглядела, как старлей вышел на улицу и пошёл в сторону кухни. Тогда и сама выбралась из своего убежища, но ужинать не пошла, а сразу нырнула в нашу палатку и улеглась на койку в ожидании, когда капитан меня вызовет для серьёзного разговора.

Услышала призыв к вечернему построению, но с места не сдвинулась, каждую секунду ожидая Каренина. Достала пачку печенья и, разорвав упаковку, стала впихивать в рот сразу по две штуки.

Информации явно не хватало, а Женя, бурундук, не торопился поставить меня в известность и передать весь разговор.

К тому времени, когда в палатку стали набиваться девчонки, у меня голова от разных предположений была уже трапециевидной. А потом они ещё, как сороки, стали галдеть.

Подумалось, что ночка мне выдастся тяжкой, как перед казнью. Взяла коробку с молотым кофе, пару пачек печенья и отправилась искать Митрофанова.

Солдатика в темноте найти — что пресловутую иголку, но из одной палатки через окошко пробивался свет, и я заглянула на огонёк.

Повариху узнала, женщина лет пятидесяти. Сидела за столом и при свете настольной лампы читала книгу. Мне, привыкшей к разного рода абажурам, назвать эту конструкцию настольной лампой — в голову бы не пришло, но Софья Александровна, так звали повариху, любезно сообщила об этом.

В толстый железный каркас синего цвета была вмонтирована лампочка Ильича, на которую с помощью огромных пружин было насажено нечто, напомнившее немецкую солдатскую каску времён Второй мировой войны, только зелёного цвета. Эта конструкция весила минимум три килограмма.

Заметив мой странный взгляд, Софья Александровна просветила, заявив, что притаранила настольную лампу из дома. Я ведь изначально подумала, что солдатики собрали её из того, что было, а оказалось — заводская поделка.

Выяснив, что Митрофанов где-то спит, я могла и сама догадаться, поинтересовалась насчёт горелки.

Софья Александровна, разглядев в моих руках гаджеты, нахмурилась:

— А что это ты задумала кофею по ночам пить? Не уснёшь ведь.

— И так не усну, — кивнула я, — Думу думаю.

— Думу думаешь? — она рассмеялась. — Ну ладно, сейчас принесу.

От любезного приглашения присоединиться к кофепитию повариха отказалась, и я, выбравшись на улицу, уселась на скамейке, разглядывая звёзды. Лагерь утонул в ночи, и лишь три небольших фонаря освещали его периметр.

Я уже сбилась, которую кружку кофе поглощала, когда увидела Женю. Он быстро двигался к своему УАЗику, не оглядываясь, и потому меня не заметил, вероятно, будучи в твёрдой уверенности, что я спокойно сплю в своей палатке. Вид у него был растрёпанный: китель на распашку, фуражка в руке.

Рассвет только-только забрезжил, и я видела Каренина отчётливо и его, как мне казалось, хаотичные движения руками.

Он кинул фуражку на заднее сиденье, уселся за руль, и едва двигатель взревел, автомобиль рванул с места, выкатываясь на грунтовку и поднимая вокруг себя облако пыли.

Я остановилась на углу палатки и продолжила смотреть ему вслед. Я продолжала смотреть и тогда, когда автомобиль исчез за холмом. Уже и рёв мотора затих, и пыль полностью осела на землю, а я не могла оторвать свой взгляд от дороги. Мне всё ещё верилось, что он отъехал ненадолго и вот сейчас я услышу далёкий гул. Но минуты проходили одна за другой, уже и солнце показало первый луч, а он так и не вернулся.

Кофе остыл, и я его выплеснула, впервые заговорив сама с собой вслух.

«А что ты хотела, Оля? Он без армии дышать не может, а ты встала на его пути. Мало самой влюбиться, нужно, чтобы и в тебя влюбились без памяти, а иначе дело всей своей жизни никто не бросит ради капризов малолетки. И каков выход? Исчезнуть, но к ментам живой попадать нельзя. И для Каренина это будет лучший вариант. Его оставят в покое. А ты, если вдруг снова возродишься, прежде чем занять новое тело, вырвешь из его груди сердце, чтобы никогда, ты поняла, никогда!»

Сзади громко запели горны, объявляя подъём в лагере, и из палаток потянулись парни и девушки. Кто-то в сторону зелёных домиков, кто-то к умывальникам.

Я оглянулась на поднимающееся светило и горько усмехнулась, прекрасно понимая, что завтра утром я его уже не увижу.

Подъём в этот знаменательный день устроили на час раньше. После завтрака построились на линейку, и директор, да ещё пара человек, выступили с трибуны, объясняя распорядок дня и толкая патриотические речи. Валера нарисовался, тоже внёс свою лепту в регламент, но в сторону нашего отряда ни разу не глянул.

Всё-таки странные у них с Евой были отношения. Он словно боялся прилюдно ко мне подойти. Спросить элементарно: «Как дела?» Неважно, что мне это было по барабану, но какие-то правила вежливости должны были существовать.

Прямо с линейки отряды один за другим выдвинулись к дороге вслед за знаменосцем и громко запели:

"Комсомольцы-добровольцы,

Мы сильны нашей верною дружбой.

Сквозь огонь мы пойдём, если нужно".

Пришло в голову, что я уже прошла через огонь и воду. Осталось медные трубы найти.

Те, кто не отправились на могилу Неизвестного Солдата, собрались под знамёнами республик. Десяток комсомольцев и два десятка пожилых педагогов, которые в силу своего возраста могли не отшагать такой километраж. В том числе наш НВПэшник и бабулька, которую пыталась привлечь на свою сторону мымра, возмущаясь моими трусиками. Остальных я не знала, и выяснять, о чём они дружно болтают, порыва не было. К тому же я была как на иголках.

Если у ментов действительно осталось желание меня захомутать, то лучшего времени и придумать нельзя было. Военных угнали искать любвеобильного молдована-авантюриста, который по совершенно необъяснимым причинам сорвался вместо дембеля в самоволку, а основную массу идейных комсомольцев отправили распевать речёвки.

Те, кто остался в лагере, никак бы не смогли воспрепятствовать.

Как в воду глядела. Хотя, с тех пор как хвост колонны с комсомольцами исчез, прошёл добрый час, и у меня мелькнула мысль, что становлюсь мнительной.

Присмотрелась внимательно к дороге, оглядела все подступы и уже было успокоилась, когда вдалеке раздался звук моторов.

Оглянулась и сразу увидела три открытых УАЗика. Два принадлежали воякам, а вот на третьем большими буквами, красным цветом, было написано: «Милиция».

Настал час Х.

Они остановились на площадке за палатками, в пятидесяти метрах, и тут же полезли наружу. Два лейтенанта, два старших лейтенанта и капитан. Последним из военных автомобилей выбрался чувак в лампасах. Седой, с короткой стрижкой и вполне упитанным брюхом, как и положено генералу.

Но это значит, что никаких бумаг для проезда через КП у них не было, и дежурные незнакомых офицеров могли не пропустить, тем более с ментами без особого распоряжения. А вот генерала попробуй останови. Дураков нет.

Автоматов у них в этот раз не было, только кобура на ремне, и то у вояк, а вот менты приехали порожняком. Причём два сержанта, один из которых был младшим, и двинулись в мою сторону, словно уверенные, что я и есть нужный объект. Или кто из вояк меня знал в лицо и незаметно подсказал.

Шли едва не подпрыгивая и напевая нечто весёлое, вероятно, уверенные в том, что генерал и его подручные придут им на помощь, если заартачусь, или вообще не знали обо мне ничего, что, в принципе, было возможно.

Остановились в метре и приняли воинственные позы, после чего младший сержант поинтересовался:

— Бурундуковая Ева Илларионовна?

Я кивнула.

— Вам придётся проехать с нами в Черноморское для уточнения кое-каких подробностей недавнего инцидента.

Ко мне даже на «вы» обратились и полезли в карманы за корочками.

Я пожала плечами.

— Раз надо, значит надо. У меня всё равно выходной.

Они переглянулись между собой. Сопротивления ожидали? Ну не здесь же. Тут детский лагерь.

— Ваши вещи? — спросил младший сержант.

Тугодумы. Зачем вещи нужны, если едем что-то уточнять?

— В палатке, — я указала рукой, — вход для девочек сзади.

И шагнула вперёд.

Оба сержанта проследовали за мной, и когда я достала рюкзак из-под койки, младший протянул руку.

Вспомнила, что в кармашке лежит паспорт маньяка, хотя это было уже неважно. Как говорится: семь бед — один ответ. И протянула рюкзак.

Сержант достал наручники и лязгнул ими у себя на правой руке, после чего хищно улыбнулся и шагнул ко мне. Я тоже улыбнулась и протянула правую руку. Наручники захлопнулись, и мент замер, разглядывая, что получилось.

— И кто будет идти задом вперёд? — поинтересовалась, разглядывая такой натюрморт.

Сержант смотрел не меньше минуты, соображая, что делать. Потом всё же дошло, и он полез в карман за ключом.

Прикрыла глаза, чтобы сдержать свои эмоции. Он крепит меня к себе, а в кармане ключи. Оставалось только захлопать в ладоши, чего я, конечно, делать не стала.

Мы, никем незамеченные со стороны лагеря, проследовали до автомобиля ментов и на пару с сержантом устроились на заднем сиденье. Вояки забрались в свои джипы, развернулись и поехали по дороге, а младший сержант пристроился им в кильватер.

Автомобили двигались не спеша, чтобы не поднимать пыль, хотя это и не особо влияло, и выдерживали между друг другом расстояние метров сто. Объехали овраг и покатили вдоль моря. Справа — обрыв, слева — скала, поэтому я принялась подыскивать место для активных действий.

Не успела. Навстречу головной машине выскочил ещё один УАЗик и перекрыл дорогу. Когда мы подъехали ближе, генерал сидел на земле, около него суетился капитан, а чуть поодаль Каренин, словно Балу, расшвыривал офицеров, как мартышек в мультике.

Едва сдержалась, чтобы не выматериться. Ну так всё прекрасно шло.

Младший сержант высунулся, чтобы лучше разглядеть, что происходит, а я, резко развернувшись, угодила пальцами левой руки сержанту в горло. Упёрла правую ногу в пассажирское сиденье и коленом добавила в лицо.

Подняла левую ногу, прикидывая, куда лучше заехать водителю, но в этот момент он оглянулся, и его взгляд застыл у меня между коленками.

Вот пишут же на пачках сигарет: «Курение вредит вашему здоровью».

Могли бы и для ментов какую доктрину придумать и повесить на входе в РОВД:

«Если вас бьёт женщина, не нужно отвлекаться на её симпатичные кружевные трусики — очень плохо могут закончиться такие смотрины».

Для него плохо и закончились. Я выпрямила ногу, впечатывая каблук под нос, чтобы если и повредить ему шнобель, то живым оставить. Поохает несколько минут, размазывая кровь по лицу, как сопли, и очухается.

Трупы Каренину только во вред могли пойти, достаточно, что он генералу по морде зарядил.

Развернулась, засунув левую руку в карман сержанту, вылавливая ключик, и, освободившись от наручников, обернулась.

Каренина в это время двое поднимали на ноги, а остальные трое веером стояли перед ним. Так увлеклись, что даже не расслышали посторонних звуков за спиной.

Генерал в одиночестве продолжал сидеть на земле, потирая ушибленную челюсть. Опасности в данный момент не представлял, и я сразу сосредоточила своё внимание на пятёрке, пока ни один из них не успел оглянуться.

Первым, кто увидел меня, был рыжий лейтенант, как раз поднимая Каренина, стал разворачиваться. Успела заметить его расширяющиеся глаза и ушла в прыжок.

Старлей, находящийся в центре троицы, получив удар по шее, приложился головой о лицо лейтенанта, и они оба мгновенно потеряли интерес к происходящему, заваливаясь на землю. Хорошо столкнулись. Звук получился как дубиной по дереву. Перекатилась вправо, подбивая под колени крайнего, и когда его голова оказалась передо мной, въехала кулаком в челюсть, едва сама не взвыв от боли. Выпрямилась, оценивая оставшихся двух противников. Один продолжал поддерживать Каренина, который едва стоял на ногах, а вот самый старший из них, капитан, начал разворачиваться ко мне. Очень вовремя.

Переложила вес на правую ногу и выдала апперкот левой. Не дожидаясь, пока он упадёт, сложилась и, практически не глядя, выбросила ногу в последнего оставшегося на ногах. Почти идеально вышло, именно туда, куда целила — снизу в челюсть.

Он не только сам упал, но и повалил за собой Каренина. Я же кинула взгляд по сторонам и, убедившись, что никто пока не собирался подниматься, а некоторые вообще лежали без движения, подошла к рыжему лейтенанту, всё лицо которого было залито кровью. Присев на корточки, приложила ладонь к его шее и облегчённо выдохнула: пульс есть, жить будет.

Расстегнула кобуру и выудила Макаров.

— Ева, — донёсся до меня голос Каренина, — что ты делаешь?

Я оглянулась, встретившись с его глазами. Родными, любимыми.

— Не знаю. Но я не могла им позволить тебя арестовать из-за меня. Я люблю тебя. Когда меня не станет, тебя оставят в покое. А ты всё вали на меня. С мёртвых выдачи нет.

Хотелось попрощаться, кинуться на шею, поцеловать, ощутить его губы ещё раз, последний.

Но я, поднявшись, отвернулась и, сделав несколько шагов, остановилась около генерала, лицо которого уже начало заплывать.

Сказать ничего не успела. Услышала шум мотора и оглянулась.

Около Жениного автомобиля остановился микроавтобус, а за ним «Волга», из которой выбрался на дорогу новый персонаж.

И кто это, я мгновенно поняла. Зверь, самый опасный из всех, кого я встречала в прошлой жизни. Догадалась по лицу, по движению глаз, по походке. Это не мент, не КГБэшник и не спецура. Так двигаться может только он…

Тот, в которого я с двух метров не смогу попасть, даже выстрелив в упор. Он всегда успеет уйти с линии огня.