Оторва. Книга 6

Глава 11

Костюм-тройка, явно пошитый по заказу не в учебном корпусе, облегал раму незнакомца изящно. Туфельки тоже не на фабрике «Скороход» приобретались. Рубашечка белоснежная, вероятно, в багажнике, как у Джейсона в фильме перевозчик, чемоданчик с запасными имелся. Галстук в тон костюму. Жених.

С одной стороны, относить не к КГБ было бы неправильно: всё-таки 14-й корпус Кремля был под юрисдикцией комитета, а с другой — имел свою собственную штаб-квартиру. Да и называли эти парни себя по-другому.

Я даже знала, как его зовут, и мне бы в голову никогда не пришло выступить против такой легендарной личности.

Ровно через двадцать лет он умрёт, и врач, делавший вскрытие, скажет: «Ничего от сердца у него не осталось. Видимо, он отдал его другим».

Сегодня ему было пятьдесят, хотя я бы не дала больше сорока пяти. Крепкий, поджарый. Живая легенда.

В руках только букета для невесты не хватало. Под левой мышкой слегка выпирало, и это был не просто инородный предмет. Кольт М1911, подаренный ему лично Хрущёвым, с дарственной пластиной на рукоятке.

Подумала: сказать ему об этом на ушко и привести в полнейшее замешательство. Хотя Михаила очень сложно было чем-нибудь удивить.

Вот такая легендарная личность приближалась ко мне, совершенно не обращая внимания на тела, разбросанные на дороге. И у меня было твёрдое убеждение, что он точно знал, кто я такая.

Из бусика выскочили на дорогу ещё двое, его личные волкодавы. В камуфляже, с закрытыми лицами, как ниндзя. Не балаклава, а нечто похожее на бандану, тоже защитного цвета. В армейских ботинках и с дипломатами «Модерн-М» в руках. То, что этот девайс существовал с 1979 года, я знала, а вот то, что он имелся у отдельных спецов уже в 77-м, догадалась, увидев собственными глазами, и едва не ляпнула что-то вроде: «Вау!»

Но первая мысль, которая закралась в голову, была: «Что они тут делают? Не за мной ведь явились. Для этого я слишком маленькая сошка».

Он остановился в полушаге от меня и, протянув руку, сказал:

— Хорошо хоть не додумалась никого пристрелить.

Левую руку до сих пор чувствовала онемевшей, поэтому не стала мудрить и перехватывать пистолет за ствол, а просто положила ему на раскрытую ладонь.

В его глазах проскользнуло лёгкое непонимание, и он, перевернув Макаров рукояткой вверх, оттянул затвор и спросил:

— Не понял. А где обойма?

— Под колесом, — я кивнула на УАЗик Каренина.

Он стоял аккурат в полуметре от рыжего лейтенанта, и я, едва выдернув ствол из кобуры, сразу извлекла патроны. Стрелять по воякам мне бы и в голову не пришло. Этим я бы закопала Женю по самые гланды.

Михаил оглянулся. Из бусика к тому времени выбрались ещё двое — близнецы первых двух — и быстренько разоружили офицеров, которые уже начали приходить в себя. Один из них, услышав наш разговор, заглянул под автомобиль и вытащил оттуда обойму.

Женя уже успел подняться на ноги и теперь с удивлением рассматривал неожиданных гостей.

Михаил, а это точно был он, перевёл взгляд на генерала с заплывшим лицом — хорошо его Каренин приложил, от всей партийной сознательности — и посмотрел мне в глаза.

— Ты что, собиралась махать пустым пистолетом перед носом у генерала?

Я кивнула и уставилась на его туфли.

— Артём, — крикнул он кому-то из своих ниндзя, — посмотри, что у неё с рукой, — глянул на мои ноги, — и коленями, — кхекнул и добавил, — и передай, что объект, слава Богу, жив.

И ведь он точно упомянул Бога, а я до сих пор была уверена, что это слово в СССР было табу. А ещё зацепило: «объект». И почему-то сразу подумалось, что разговор обо мне. И опять как о неодушевлённом предмете. Словно я кукла резиновая. Хотя нет. Резиновые, если и имелись, то исключительно за границей, а в СССР ещё не додумались магазины с секс-шопом открывать. Это идеологически неправильно для советского человека. А вот в 90-х это да, завезут немеряное количество, и по статистике, только за первый год их продадут более 200 000 штук. Это ж сколько неудовлетворённых личностей проживало в СССР. Извращенцы.

Ну а я пока, если кукла, то, вероятно, тряпичная, как те, что видела в отделе игрушек. Нечто бесформенное. И ведь покупали, и девочкам нравилось. Видела у Люси одну такую и, как выяснилось, до сих пор с ней спала. Промолчала, чтобы не обидеть. Ей за две недели моего пребывания здесь и так уже прилетело не один раз.

Артём рукой позвал меня в микроавтобус и, усадив на сидушку, стал разглядывать руку. Костяшки разбила напрочь, и вся тыльная сторона ладони была залита кровью. Возможно, не только моей, но мне легче от этого не стало. Удар был рассчитан на Синицыну, хотя просто чудесно, что била Бурундуковая. Таким кулачком точно не убила.

Артём полил перекисью, смыл тампоном кровь и выдавил из тюбика мазь. Потом забинтовал. И всё это проделал молча, словно боясь, что я его по голосу когда-нибудь потом смогу опознать, а он всё-таки инкогнито. Глупости, я его и по глазам, и по рукам, и даже по походке со спины узнала бы.

Правое колено оказалось тоже разбитым и в крови. Даже не заметила, где его так разодрала или обо что.

Артём пару раз покосился на мою грудь, в смысле на награду и комсомольский значок, но опять-таки не проронил ни слова. Сделал в конце укол в руку: оказались у него в коробочке одноразовые шприцы и вполне приемлемых размеров.

Убедилась, что такие уже существовали, вот только в медицинские учреждения по непонятным причинам не поступали.

К тому времени генерал пришёл в себя и попытался построить всех вместе и каждого в отдельности, но, глянув в корочку, которую ему продемонстрировал Михаил, моментально сдулся и лишь с удивлением хлопал глазами. Что было написано в удостоверении в 77 году, я не знала, но в моём времени там было чёрным по белому сказано: «При президенте», и одно это могло ввести в шок кого угодно. На лице генерала, которое слегка перекосилось после встречи с кулаками Каренина, это хлопанье глазами выглядело зрелищно, но совершенно неэстетично. Словно и не лицо вовсе, а маска на Хэллоуин.

Пока все приходили в себя, примчались ещё три УАЗика-буханки: две ВАИ, одна скорая, и полностью перегородили дорогу, создав затор как на Тверской в час пик. Вот кто бы мог предположить, что этот участок дороги когда-либо будет таким оживлённым? Озаботились бы второй полосой.

В том, что вояки заявятся, нисколько не сомневалась. На скале небольшая вышка имелась, и кто-то в бинокль, пуская блики, разглядывал нас, едва потасовка началась, так что должны были стукануть кому следует. На это и рассчитывала, вовсе не ожидая, что приедет кто-то ещё, кроме них.

А скорую, как выяснилось, вызвали парни Михаила, чтобы осмотреть рыжего лейтенанта, которому досталось больше всех. И нос был поломан, свернувшись на одну сторону, и сотрясение нехилое получил.

В общей сложности не меньше часа проторчали на этом участке дороги, пока нас стали распихивать по разным автомобилям.

Сообразив, что команда таки да прибыла за мной и не для задержания, а вовсе даже наоборот, я попыталась качать права, когда Каренина хотели посадить вместе с офицерами генерала.

Михаил, выслушав меня, дал команду, и Женю пересадили в свой бусик, генерала отдельно — в один из автомобилей ВАИ, а остальные сели во вторую машину. Удачнее всего поехал рыжий лейтенант: лёжа и на скорой.

В принципе, мне тоже досталось коронное место: на заднем сиденье «Волги» рядом с Михаилом. И что самое приятное — без наручников. И рюкзак никто не отбирал и не пытался в него заглянуть. Только комсомольский билет отдала, чтобы подтвердить свою личность, и наградной лист, чтобы не пришло в голову, будто медаль стащила у кого-нибудь.

Привезли на окраину Черноморского. Места были незнакомые, но перед первыми домами на обочине стояла табличка с названием вышеупомянутого городка.

Свернули на когда-то асфальтированную дорогу с массой колдобин и выбоин и остановились перед неказистым одноэтажным зданием, у которого вместо второго этажа имелась непонятная будка вроде флигеля. А сбоку от крыши находился флюгер в виде цветастого петуха. Но, несмотря на ветер, он не шевелился: то ли основание заржавело, то ли вообще просто для красоты воткнули нечто похожее.

Меня высадили первой и через двери в торце здания провели по длинному коридору, который чем-то сразу напомнил опорный пункт на Роз-13, только после ремонта. В этом здании его явно делали недавно. Ещё пахло краской, лаком и древесными стружками.

Кабинет, куда мы вошли, тоже выглядел прилично. Светлые обои на стенах, большие окна и рамы, кстати, выкрашенные не в привычный синий цвет, а в белый. Единственное, что портило их, — массивные чёрные решётки. Но это, скорее, не для того, чтобы узник сбежал из здания, а наоборот: чтобы злоумышленники не проникли внутрь и не унесли что-нить важное.

Из мебели — два стола, стоящие буквой «Т», и вокруг них стулья, явно для совещания, когда начальник сидит во главе. Но, кроме этого, два кресла, хоть и были изготовлены ещё при царе Горохе, выглядели вполне прилично. И мягкий диванчик, на котором я вполне могла уместиться вместе с обувью и вытянувшись в полный рост. Огромных размеров шкаф у противоположной стены, доверху набитый папками, а у окна — небольшой сейф с ручкой на полдверцы.

Учитывая, что мне никто не предложил сесть и оставили одну, плюхнулась в кресло, бросив рюкзак на диванчик. В принципе, в одиночестве надолго не оставили. Уже через две минуты в двери протиснулся Артём, только без кепки и без банданы. Как я и предположила сразу: лет двадцать шесть — двадцать восемь. Круглое и вполне симпатичное личико без квадратной челюсти, какими их стали показывать по телевизору в XXI веке. В руках у него был ящик приличных размеров. Показалось так, но когда он установил свою ношу на столе, слегка хихикнула. Эта бандура была ни что иное, как диктофон 77 года, в смысле — магнитофон с двумя здоровыми бабинами. Имела представление. Вояка воткнул шнур в розетку и поставил на главный стол микрофон, размерами раза в два превосходящий того, что был у Градского, после чего кивнул мне на стул.

И без слов было понятно, что не арию ждут в моём исполнении, а изложение в произвольном виде, типа: «Жизнь и необычайные приключения Евы Бурундуковой в 1977 году». Или как там у Дефо было про Робинзона?

— И что рассказывать? — поинтересовалась я, усаживаясь перед микрофоном, сразу оценив, что в кресле сидеть было гораздо удобнее, чем на стуле, который больше напоминал табуретку со спинкой. Жёсткую и неприятную.

— 19 июня, воскресенье. С того момента, как проснулась, и до того, как легла спать.

— Ого, — только и выдохнула я, — это был длинный день. Очень длинный.

— А мы никуда не торопимся, — сказал Артём и тут же бросил взгляд на левое запястье, где у него находились наручные часы.

Я тоже скосила глаза, рассматривая цифры на его электронике. 12:25.

Есть ещё не хотелось, но чашечку кофе с удовольствием бы накатила. Но так как вслух свою хотелку не озвучила, он нажал на красную клавишу, показал на микрофон и уселся в кресло. Вот нормально, ему значит будет мягко, а я себе в задницу буду занозы загонять.

Приподнявшись со стула, я отыскала кнопку «Стоп» и нажала на неё.

Брови Артёма поползли вверх. «Ну а что? Всё равно следовало узнать: я пленница или ко мне самое лояльное расположение?»

— Не понял, — проговорил он, — ты что сейчас сделала?

— Выключила, — пояснила я.

— Зачем? Я же сказал, расскажи в микрофон…

— Поняла, — перебила я его, — я утром завтрак пропустила, не обедала, а теперь ещё на сухую два часа болтать без умолку.

— В смысле, на сухую? Что ты имеешь в виду?

— Когда долго разговариваешь, рот сохнет, как с будуна. Что непонятно?

— С будуна? — его брови приподнялись ещё выше.

— Ну да, — подтвердила я.

Он прищурил левый глаз и разглядывал меня не меньше минуты. Я даже подумала, что сейчас спросит: «Не охренела ли я?» Но потом поднялся с кресла и вышел, закрыв за собой дверь.

Не теряя ни секунды, я подскочила, отставила стул в сторону и, так как кресло было тяжёлым, поволокла его за спинку. Колёсиков у кресла не было, поэтому противный визг разнёсся не только по помещению, но, вероятно, выбрался в коридор через замочную скважину. Во всяком случае, едва я дотащила его до стола, дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Артём, а за ним проскользнул и Михаил. Они застыли на пороге, глядя, как я перекантовываю кресло с ножки на ножку. Вот именно застыли, и никому в голову не пришло помочь хрупкой барышне, как будто не видели, что я надрываюсь.

— Нет, ну вы видите, товарищ полковник, что она делает! Магнитофон выключила, требует еду, так ещё и кресло себе потащила, — пожаловался Артём, кивая на меня.

Я уселась, откинулась на спинку и, решив, что так вполне удобно, ответила (и неважно, что вопрос был не мне задан):

— А как вы хотели? Целый день пересказать по минутам. На таком жёстком стуле я долго не просижу, и вместо того, чтобы вспоминать подробности, буду думать, как мне не повредить свою очаровательную попку.

Пошла, что называется, ва-банк, чтобы сразу расставить все точки над «i». Если наорут, значит, неприятности не закончились.

Они переглянулись. Наверное, про очаровательную попку зря сказала. У Артёма даже уши приняли бордовый оттенок, как у красной девицы. А вот товарищ полковник и глазом не моргнул. Глянул на своего подчинённого и сказал:

— Принеси чайник и сбегай в магазин. Возьми хлеба и колбасы.

— И сливочное масло, — подсказала я.

Ну а чего мелочиться, раз пошла такая пьянка. Едва не ляпнула, чтобы и пару бутылок пива прихватил, но вовремя спохватилась и промолчала. Пиво они наверняка бы мне всё равно не взяли.

— И сливочное масло, — согласился Михаил глядя на ошарашенного от моего желания Артёма.

— А чайник не нужен, лучше плитку электрическую, если у вас здесь газовой плиты нет. Я кофе пью, — и, глядя на совсем растерявшегося парня, добавила: — Могу угостить.

— А какая разница? — спросил Артём. — Зальёшь кипятком.

— Не-не-не, — я отрицательно помотала головой, — у меня в зёрнах. И есть уже молотый. Его сварить нужно.

Они снова переглянулись, и Михаил кивнул:

— Отставить чайник, неси плитку.

— А в магазине ещё пару бутылок минералки взять. Когда много говоришь — рот сохнет, — вспомнила я, ожидая, когда им мои хотелки поперёк горла встанут.

Артём глянул на полковника, получил утвердительный кивок и вышел.

Пока он ходил в магазин, мы успели выпить с полковником по чашечке кофе (нашлись вполне приемлемые в кабинете), и я даже успела надиктовать аж до того момента, где рассталась с Нигматуллиным и Еременко и отправилась на пляж. Разумеется, без всяких боевых подробностей, чисто сухой текст.

Артём вывалил из авоськи продукты прямо на стол и остался наблюдать, как я уплетаю бутерброды, а вот Михаил куда-то ушёл, бросив на меня странный взгляд.

Но я уже расслабилась, хоть и не до конца понимала такое внимание к своей персоне. Во всяком случае, фортуна снова повернулась ко мне передом, что вполне радовало.

Я успела выпить полбутылки боржоми, сварила себе ещё одну чашечку кофе и, схомячив ещё один бутерброд, отдыхала, облокотившись на спинку, когда вернулся Михаил.

Он кивнул Артёму, подождал, пока тот выйдет, и, усевшись на стул в метре от меня, пронзил меня своим цепким взглядом.

— То, что ты успела рассказать, всё так и было? А то ты пропустила разговор с актёрами. Но ведь вы о чём-то беседовали. На пляже, когда ехали в город, когда сидели в кафе.

— Говорили, — согласилась я, прикидывая, что можно ещё добавить к сказанному.

Вроде ничего особенного не утаила, разве что поменяла пиво на мороженое, чтобы никого не ввергать в шок. Комсомольский билет Михаил видел и количество лет высчитал, а значит, по всем канонам, спиртное мне употреблять запрещено.

— Да вроде всё. Болтали ни о чём, чисто для поддержки разговора.

— Ни о чём, — проговорил он задумчиво, — и после того как расстались, больше ты их не видела?

— Нет, — я отрицательно качнула головой, внезапно подумав, что если это не совсем тот СССР, а всего лишь альтернативный, не случилось ли чего с ребятами? Или из-за чего ко мне такое активное внимание, в самом деле?

— А расскажи мне тогда, Бурундуковая Ева, — проговорил внезапно Михаил, — о Синицыной Ольге.