От топота копыт

Глава 2

Ворота затряслись от ударов. Когда я выскочила на крыльцо, тетка уже величественно вплывала во двор. Дородная, громогласная Фотя, обучительница деревенская и гроза всей местной молодежи.

-Охти, Линушка! – зашлась она при виде матери, – это что делается-то!

-Итка, хватит двор хвостом мести! Воды принеси. – Мама кивнула на ведра у двери.– А ты, Фотя, не голоси с порога, в доме поговорим.

Желание подслушать под дверью было велико, но не ровен час выдам себя, а рука у родительницы тяжелая. По загривку получать, ой как не охота! Да и за водой сходить надобно.

Жарко-дремотный полдень. Кажется, деревня вот-вот расплавится в летнем дрожащем воздухе и стечет под откос в речку – Рыбку. Даже собаки попрятались в будки и лишь лениво взбрехивают на прохожих. По улице тянет блинным духом, кто-то с утра не успел напечь. Кружатся в прозрачном воздухе пылинки. Я шла, позвякивая пустыми ведрами, стараясь держаться в тени от заборов, где сохранилось хоть немного прохлады.

-Апчхи!– в носу нестерпимо засвербело. – А-а-а-апчхи!

На забор над моей головой плюхнулся лежак, и раздались глухие удары.

Веся!– я в возмущении стукнула кулаком по воротам, – чуть не пришибла, коза такая!

-А нечего шастать, где не попадя! Ой, Итка ты что-ли?!

-Я! Хватит из-за забора кричать. За водой пойдешь?

-Сейчас, только ведра прихвачу!

Ворота заскрипели и растрепанная, довольная подруга выскочила на улицу.

-Как же ты вовремя! С самого утра убираюсь. Хоть пройтись чуть-чуть.

Меня так и подмывало спросить про утро. Сама видела, как Олиф к ней заворачивал, но до вечернего оглашения свадебных пар, на такие темы разговаривать было не принято.

-И охота тебе, Веська, каждый раз так маяться: трясти, набивать, зашивать. Я, вон, охапку соломы в угол, сверху покрывало и сплю себе спокойно.

-Ну тебя, – поморщилась подруга, – и соломины потом по всему дому собирать?

-А метелку в угол поставить и сметать в кучку, как растреплется.

-Лишняя работа. Я лучше лежак по новой прошью. И вообще…

Мы как раз вышли к центральной площадке. Я обернулась на замолчавшую на полуслове Весёну.

-Ты чего?

Мужчины сбивали помост для старост. Кто-то таскал недостающие доски. Площадка покрылась мелкой золотистой стружкой. Под навесом уже стоял возок с цветами. Женская работа начнется после: вымести мусор, украсить площадку к вечернему оглашению.

-Весь,– не выдержала я, – а тебя Олиф звал?

-Звал. – Вздохнула подруга

-А что невеселая такая? Твои не согласны?

-Да согласны. Ой, Итка, я тебе лучше после оглашения расскажу, сглазить боюсь.

-Да чего тут глазить! – Я аж притоптывала от любопытства, – твои согласны, ты согласна. Что еще надо! Ну что было-то? Ну, расскажи?!

-Боязно, – Веська на мое нетерпение не поддалась, – по свиткам проверять до четвертого колена будут. Вдруг, родня мы с ним?

-А! Плюнь! У него ж отец пришлый, из Вирийской общины!

-Да ладно? – подруга жадно подалась ко мне – Точно? А ты откуда знаешь?

-Фотя рассказывала, а она врать не будет, обучительница ведь!

При пришлых родителях почти наверняка в ближнем родстве не окажешься. Общины кентавров разбросаны на большом отдалении друг от друга. Кроме нашей топотской, еще две рядом: Круж, на самой границе с людскими поселениями, и Белое, откуда муку в столицу везут, ну и еще хутора в лесу. Голов под тысячу наберется. Многие друг другу родственниками приходятся, а родню в пару не ставят. Дети болеть будут, да и обидится Ветробог, что наказы его не выполняют. Беды, посланные, тогда всем аукнутся. И так только один день в году под свадьбы отдан. Светлый день, радостный. По преданиям, в этот день обманул Ветробога брат младший – Свий. Завидно ему стало, что брату одному поклоняются. Сонного зелья подсыпал, договорился с ледяными великанами, нагнал с гор холодных ветров и решил назло брату весь мир в холод заковать. Только ни один ветер морозный с летним солнышком тягаться не сможет. Быстро оттаяла земля, проснулся Ветробог и выгнал предателя-брата в ледяные горы насовсем. И велел всему миру помнить этот день, и в честь его победы свадьбы играть да радоваться. Теперь, когда бодрствует Ветробог – лето, тепло, светло на земле, а как засыпает, спускает Свий с гор цепные ветра и снежные тучи – зима приходит.

-Итка! – подруга хлопнула меня по крупу, пытаясь обратить на себя внимание.– А у вас-то как?

-Ритий завернул, – помрачнела я.

-Да ладно?! А ты?! А мать?!

-Что я. Он к Мийке посватался!

-Как к Мийке? Ты же старшая!

-Вот у него и спроси, как? – я насупилась. – Не хочу об этом. Вечером все ясно будет.

Подруга замолчала, не желая расстраивать.

И без того безрадостное мое настроение скатилось к совсем мрачному. Мы набрали воды. Скомкано попрощались у Весёниных ворот.

Счастливая Веська. Сейчас, небось, рубаху праздничную примерять поскачет и ленты в хвост плести. А у меня все по-свиевски: все не так!

Притормозила у обучального дома, потерла намятые от ведерных ручек ладони. Через забор яблоня ветки тянет. Я дурашливо скакнула, сбивая в ладонь зеленое еще яблочко.

-Ух! Кислятина!

К осени нальются соком, покраснеют. Самые вкусные у Фоти яблоки. Сколько мы их ободрали, в свое время…

С пятой по пятнадцатую зиму, по возрасту, у молодежи один день на неделе отдан под обучение. Писать, читать и вообще, в мире жить учат. Это только кажется, что так просто. Живи себе и радуйся, а каково кентавру в городе? Улочки узкие, лестницы везде, не пройдешь. В домах, корчмах, лавках потолки низкие. Даже спать нормально не уляжешься, кровати же везде! Трудно кентаврам. Все, как специально, для людей в жизни придумано.

А еще про мир учат: какие государства рядом есть, с кем воевали, с кем торгуем. Интересно все! Мне даже карта Каврии нашей досталась. Тетка за усердие подарила!

Фотя еще не ушла. Из материной комнаты доносился глухой говор. Пристроив ведра на лавку, я не выдержала. Осторожно ступая, подкралась к двери и прижалась ухом.

-И ведь и против не пойду! Не смогу! Счастья-то, для дочки тоже хочется!

Кажется, мама всхлипнула.

-Да не трясись ты так! Сама подумай, а второй девке-то каково? Все подруги уже давно в паре. Младшую сейчас отдавать? Может, запретишь? Старейшины поддержат. Скажешь, что не раньше старшей, авось на следующий год и выберет кто Итку? – успокаивающе басила тетушка.

-Как она ребенка-то носить будет, хромая? А работать? День поскачет, и уже ноги не держат. Ой, не возьмут ее, Фотька! Сердцем чую, что не возьмут! А так хоть Мийка при муже будет. Даже если старосты против пойдут – разрешу свадьбу. Я мать, мое слово главное.

Я отступила от двери. Так вот оно что! «Хромая»! Глаза защипало. В деревне я никогда не чувствовала себя ущербной. Да, на работах меня жалели, с прополки общинного поля отпускали раньше, не заставляли тяжелое таскать. В остальном же я от молодежи не отставала. Но что бы так! Значит, из-за меня Мийка засиделась без пары? Я во всем виновата?

Пытаясь не разреветься в голос, бросилась в свою комнату. Свалилась на лежанку и, уткнув голову в покрывало зашлась в беззвучном плаче. Жалость к себе накатывала тяжелой волной, заставляла реветь все пуще, отбирая последние силы. Вдоволь наплакавшись, сама не заметила, как задремала.

Когда я открыла глаза, за окном уже сгущались летние сумерки. В доме царила гулкая тишина. Видимо, мама и сестра, жалея, не решились меня будить к вечернему оглашению пар.

Опоздала! Видят ветра, опоздала! Заполошно, заметалась по комнате. Так, рубаху новую одеть, белобрысую косицу лентой перевязать, насадки с пояса отцепить. Не понадобятся. Все вроде!

До площадки я неслась впотьмах не глядя под ноги. В конце темной улицы светилась огнями общиная плошадь и слышался гул толпы. Стараясь не попасться на глаза соплеменникам, я пробралась кустами и встала с краю в тени деревьев. Факелы высвечивали собравшихся на помосте старост. В центре площади сгрудились молодые кентавры, предназначенные в пары. Остальные, выстроились широким полукругом, приготовившись к оглашению новых семей.

К самому началу успела! Отдышалась, выхватила взглядом жмущуюся к Олифу Весёну. Красивая какая! Ленты в хвост вплетены яркие. На голове венок цветочный, рубаха с шитьем серебряным. Аж светится вся от радости. Видно и впрямь кузнецова сына любит. О! Мийка с Ритием. Держатся настороженно, вон как на старост зыркают. И не зря видно!

Где-то в глубине души шевельнулась надежда, что не разрешат им семью создать. Младшая она! Не положено так! Испокон веков не положено!

От группы старост отделился седой Трий. Шагнул к краю помоста, поднял руку, призывая собравшихся к тишине. Я затаила дыхание, вслушиваясь.

– Топотчане! – голос старшего кентавра гулко разносился над притихшей площадью – В это светлый день, Ветробожий, мы собрались здесь, для оглашения новых пар! Тяжелым был для нас год. Но, неурожай с засухой и работа тяжелая не смогли подкосить нас. В лучшем свете себя молодежь показала. Вернулись из найма мужчины. Слава ветрам, все живыми и здоровыми вернулись. Налог осенний община теперь сможет выплатить. Да и ко дню свадебному наемники успели. Семь пар у нас в Топотье сладилось, и нет среди них родни по крови!

Я заметила, как подруга выдохнула и расплылась в счастливой улыбке. Олиф придвинулся поближе и накрыл Весёнину ладошку своей рукой.

– Шесть мест в общинном доме выделено. И с завтрашнего дня, могут семьи молодые вместе быть!

Лишь одна пара у нас сомнения вызвала…

Сестра побелела и нервно взмахнула хвостом. Ритий упрямо сжал кулаки и сделал шаг вперед.

– Мия, дочь в семье младшая. И не может она вперед старшей пару создать, даже не смотря на согласие матери. Ветробожьи заветы чтит община и нарушать их никому не дозволено. Какие бы заслуги за молодыми не числились, не бывать той паре!

Я вслушиваясь, качнулась вперед. По шкуре прошелся легкий прохладный ветерок, на глаза навернулись слезы. Только сейчас заметила, как же вкусно пахнет ночной воздух. Услышала, как стрекочут кузнечики в придорожной траве и поют на далекой речке лягушки.

Не разрешили! Я так и знала! Не пошли старосты против правил! Пусть не мой Ритий, но и не ее теперь! Ветробог все видит, всем по заслугам достается!

И тут Ритий скакнул вперед:

– Говорить дозвольте, старосты!

Трий кивнул, разрешая. Парень вскинул голову и решительно махнул рукой.

– Я знаю, что Мийка младшая и вперед сестры ей в пару не положено становиться. – голос Рития зазвенел от волнения – Но прежде чем запретить нам создать семью, прошу, выслушайте!

Ее сестра больна. Пусть не тяжело, не опасно, но больна. Со своей хромотой она не сможет полноценно работать и приносить пользу общине. Она устает даже на простых работах и о слабости ее знают все! Неизвестно, сможет ли она в будущем стать полноценной матерью, или родит такого же слабого ребенка! Иту не выбрали в этот год и, скорее всего не выберут и дальше. Мийка же, одна из самых красивых и здоровых Топотских девушек. Она нужна мне. Я выбрал ее в пару, и от слова своего не отступлюсь! Если не разрешите сейчас, я заверну к ней во двор и на следующий год, и на позаследующий. Слышат ветра, чтобы не случилось, Мийка будет моей женой! Вы знаете, что…

Дальше я слушать не стала. Ноги уже сами несли прочь от общинной площади. Все что мог, он уже сказал! Значит я хромая, лишняя? Ни пахать, ни сеять? И ребенка родить не смогу? А ну его всё к Свию! Все, все они… И мама, и Ритий, и Мийка предательница! Все предатели!

Уйду, и пускай тут, как хотят женятся! В лес уйду! Буду сама жить! Или в город!

Слезы наворачивались на глаза, ворочалась в груди колючая злая досада. До дома я добежала за минуту. Распахнув дверь, остановилась, соображая, что может понадобиться в дороге.

В заплечную сумку полетела карта Каврии, теплая рубашка, покрывало с кровати. Из шкатулки с украшениями вытрясла пяток медяшек и одну серебрянную монету (тетка на двадцатую зиму дарила). Закинула за спину «лапу». Застегнула широкий тельный ремень, прицепила к нему расческу, короткий нож в чехле, загнутый широкий коготь – цеплялку, вещи с земли поднимать. Вроде все. Прихватила на кухне, стопку блинов с праздничного блюда. Завернуть их было не во что, и в дело пошло расшитое полотенце. С ним жениха встречать положено, если разрешат свадьбу. Ну, ничего, Мийке и так все достается, не убудет с нее! Сумка раздулась и тяжело стучала по боку при ходьбе.

Захлопнула скрипучую дверь, окинула прощальным взглядом двор… Все! Прощайте!

За деревенский частокол я еле выбралась. Карауливший ворота парнишка уперся как упрямый баран, отказываясь выпускать в ночь за пределы общины. Пришлось призвать на помощь все свое красноречие. На ходу сочинила достоверную историю, про забытую на подходе к деревне корзину с лентами свадебными. Неустанно приговаривая: «На минутку всего, заберу и тот час же вернусь», я оттеснила-таки караульного и вырвалась за ворота.

До поворота на столичный тракт шла спокойно, чтобы привратник не обратил лишнего внимания, и как только деревня скрылась за деревьями, перешла в галоп.

Еще-еще-еще! Быстрее! Насколько хватит сил! Пока ветер не сдует злые слезы, а ломота в больной ноге не станет совсем нестерпимой. От бега перехватывает дыхание, дрожит за тучами луна, подмигивают холодные звезды. Я одна теперь во всем мире! Быстрее! Бегом!

К моменту, когда закончились силы, я почти успокоилась. Нога ныла все сильнее, подворачивалась, заставляя спотыкаться. Кое-как проковыляв еще с версту, сошла с дороги на меленькую полянку. Луна окончательно спряталась в облаках. В лесу становилось все темнее и страшнее. Я нервно дергалась от любого шороха, ожидая стаи волков или еще кого похуже. Идея уйти из дома уже казалась совершенно дурацкой. Кому легче-то будет, если меня волки съедят? Мне? Маме? И ведь искать даже сразу не будут. Караульный того гляди смениться, а со свадебными гуляниями, если только к утру вспомнит, что кто-то за ворота уходил. Если вспомнит! Я уже тряслась от накатывающей паники. В лесу. Одна. Ночью. Где-то вдалеке заухал филин. В кустах ярко отблескивало. Глаза чьи-то?

На счастье я уперлась в здоровенный выворотень. Старая сосна завалилась на поляну, обнажив узловатые корни. Я забилась в яму под этими корнями, укрылась одеялом с головой, и поминутно вздрагивая от ночных звуков, сама не заметила, как задремала.

Разбудили меня тяжелые шаги и треск ломающихся кустов. Спросонок не сразу вспомнила, где уснула. Покрывало запуталось о корень и мешало рассмотреть, кто там ломится. Свий! Медведь?!! От ужаса сердце заколотилось, как птичка в силке. Я сжалась под покрывалом, стараясь казаться как можно меньше. Шаги все ближе и ближе. Вот сейчас вцепится в бок клыкастая пасть. Сейчас..

– О! Липень, гля! Кобыла чья-то дохлая!

Еще никогда я не чувствовала такого облегчения, как при этих звуках этого грубого мужицкого голоса. И тут же другой:

– Угу. Волкам, что ли попалась вместе с хозяином. Его задрали, а коняку на запас сволокли?

– Вроде не грызенная, – усомнился второй – Ты там эта, осторожней что ли. Может больная пала? Подхватишь еще чего!

– Да ну тебя! – отмахнулся тот, которого назвали Липнем. – Не воняет даже, видать, недавно сдохла. Мяса-та сколько пропадает!

– И почто тебе то мясо?

– Дыть, деньги же! Можт на ярмарку в Круж стащить?

– Эдак, пока ты его полдня по жаре тащить будешь, точно завоняет!

– Эх. Ну, дай хоть ногу на пожарить отрежу, – расстроился Липень – Жалко. Мясо же.

Ждать, пока эти двое, от меня что-нибудь и вправду отрежут, я не стала, и с воплем вскинулась. В ноге стрельнула боль.

Я ошиблась, мужиков было не двое, а трое. Липень, его собеседник с лохматыми черными волосами и мрачный громила с совершенно пустым выражением лица. Этот стоял в сторонке, придерживая на плече внушительного размера мешок. Хотя и у Липня с сотоварищем особого ума на лицах не отражалось, да и назвать это лицами язык не поворачивался. Помятые и заросшие щетиной хари. А уж вони-то! Стойкий запах перегара сбивал на подлете даже злобных лесных комаров.

Отпрянувшие было от неожиданности, мужики качнулись обратно, обступив меня. В двух локтях сзади дорогу перегораживал выворотень.

– Во! И не кобыла вовсе, а девка лошадячья!

Кажется, лохматый даже обрадовался.

– Сам ты мерин! – огрызнулась я, скорее с испуга, чем от излишней смелости.

– Языкатая какая. – Отозвался громила – может ее того, к Гридню сволочь?

Я на всякий случай попятилась. На мое счастье, сумка во сне не свалилась и теперь болталась загораживая пояс. Я постаралась незаметно завести руку и зацепить в ладонь нож..

– А если она не одна? – заосторожничал лохматый – Да и на свия она Гридню? Ни кобыла в телегу, ни баба в постель!

– Одна, одна, Точно тебе говорю.– Успокоил Липень – они обычно с братьями и дядьями ходят, девки то ихние. А эта, вишь, в лесу сама ночевала.

– Ты коб…, девка, чьих будешь? – осведомился лохматый.

– Ваше, какое дело?

Я попыталась отодвинуться, но угрюмый громила преградил дорогу. Мешок на его плече дернулся, и мужик вдарил по нему кулаком – Молчи ужо!

Ого, а в мешочке-то кто-то есть!

– Ты кобыла лучше отвечай по-хорошему, а то мы и разозлиться можем. – Нахмурился Липень.

– Не подходи, – завизжала я, – срывая с пояса нож.

От неожиданности мужик шарахнулся назад, споткнувшись, приложился затылком о дерево и затих.

– Ах ты, скотина такая!!!– Лохматый подскочил ко мне и вцепился в руку так, что от боли разжались пальцы. Ножик выпал.

В панике я встала на дыбы. Мужик выпустил мою руку и отшатнулся, пытаясь увернуться от тяжелых копыт.

– Пошка! Да не стой столбом! Держи ее!

Я тяжело грохнула копытами о землю, опускаясь. Лохматый сунулся ко мне чуть раньше, чем следовало и не удачно подставил ногу. А вес у меня не маленький. Кажется, пальцы на правой я ему-таки переломала. С потоком ругательств, зажав ногу, мужик покатился по траве.

Громила сбросил извивающийся мешок и решил, наконец-то, вмешаться. Может, ему никогда не говорили или просто ума недостало, но сделал он самую глупую вещь в своей жизни – он вцепился мне в хвост! В хвост! И, конечно же, я брыкнула! Ощущение было, словно ударила в деревянный сруб. Ноги сразу заныли, но и громиле досталось. От удара он отлетел назад, а судя по звуку ломающихся ребер, обидеть теперь долго никого не сможет!

Я скакнула в сторону, споткнулась о затихший мешок. Подхватив, закинула на спину, оказавшуюся неожиданно легкой поклажу и рванулась в чащу.

Ветки больно хлестали по крупу, норовили впиться в глаза колючими сучками. Под ноги то и дело попадались узловатые корни, заставляя спотыкаться. Но страх подгонял не хуже шмеля под хвост, заставляя рваться все дальше в лес.

Мои беспорядочные метания остановил ручей. Самое плохое, что после панического заячьего петляния, я даже приблизительно не представляла в какой стороне дорога. Больше всего боялась сделать круг и вернуться на полянку в распростертые объятия мужиков. Мешок брыкался очень замедлял бег. Приходилось постоянно придерживать руками сползающую поклажу, а это скорости не добавляло. Да еще сумка по пути потерялась, зацепилась за ветку накрепко, там и осталась. Хорошо хоть карта и монеты в рубахе по карманам лежат!

Нет, ну это ж надо! Я их побила! Я! Всех троих! И не важно, что повезло! Все равно чувство гордости било через край. В своей силе я не сомневалась, хотя, как и в том, что второй раз справиться с разбойниками мне не удастся. Рисковать и проверять не хотелось. Нет! Ну какая же я! Как я их! Да еще и пленницу спасла! По опыту, из папочкиных книг, я знала, что в плену у разбойников обычно томятся или принцессы, или просто прекрасные девы. Правда и спасать их должны рыцари, принцы и прочие храбрецы, но не оставлять же было несчастную этого принца дожидаться? Мало ли, что с ней сделать могли?

Сгрузив мешок, я нагнулась над ручьем и черпала ладонями ледяную воду, пока от холода не заныли зубы и руки. Потом пришел черед спасенной. Я поудобнее пристроила мешок. Откуда-то снизу раздалось недовольное мычание. Спохватившись перевернула и, ломая ногти, распутала стягивающую горловину веревку.

Мда… Хорошо, что выручила ее именно я. Любого нормального принца, при виде девицы, незамедлительно схватил бы карачун. Потому, как даже у меня возникло желание запихнуть ее обратно в мешок и забыть, как страшный сон!

«Прекрасная дева» оказалась тоща до безобразия. На прыщавом личике резко выделялся огромный нос, выдавая ближайшее родство с карлами. Жидкие волосенки перехвачены в сальный «мышиный хвостик», а слезящиеся маленькие глазки, источали крайнее недружелюбие. Хотя, рубаха на ней новая и даже расшитая, видно, что сама не из бедного рода.

– Эээээ, ты как? В порядке? – поинтересовалась я, ощущая себя крайне глупо. Ну, как, может себя чувствовать благородная девушка, которую сначала украли разбойники, а потом порядком потаскала на себе кентавра? Девица невнятно замычала и я, наконец, догадалась выдернуть у несчастной кляп изо рта.