Орда

Глава 3

По пути на Москву метелями то и дело заносило дороги, облепляя возы белым, морозным покрывалом, а порывы ветра швыряли в лица людей охапки колючего снега. Дыхание тысяч пехотинцев и лошадей создавали вокруг марширующих колонн мглу, состоящую из тёплого пара, отчего движущиеся в центре колонн едва различали деревья обступавшие дорогу.

Еженощно разбивался лагерь, освещаемый установленными на повозках прожекторами. Свистящий ветер задувал сыпавшийся с чёрного ночного неба снег под пологи армейских войлочных палаток.

Несмотря на усталость, закутавшись в шубы, я подолгу не мог заснуть, всматриваясь во тьму. Что ждёт меня впереди? Победа или разгром? Жизнь или смерть? Хоть я и осознавал, что основная масса монгольской конницы — это всего лишь плохо доспешные степняки, но их было очень много, и заслужили они уж слишком грозную славу. Вот эти моменты и смущали меня, хотя разумом я понимал, что у нас имеются весьма неплохие шансы одолеть ордынцев. Потом вспоминал, что половина войска не имеет боевого опыта, а полки Новгородской области так и вообще слишком скороспелые, да вдобавок и сильно разбавленные балтийскими народностями. Противостоящий же нам враг закалён во многих боях, яростен, вероломен и коварен, недаром их именем пугали целые народы не одно столетие. Но в чём я был уверен, так это в том, что назад, в Смоленск, нам дороги нет! Незаметно сам для себя от этих тревожных дум я всё же как — то засыпал, сказывалось, наверное, хроническое моральное и физическое переутомление, что мне на собственной шкуре регулярно доводилось испытывать последние недели или даже месяцы.

А каждое утро, ещё в непроглядную темень, полог шатра откидывался, входили телохранители с подносами заставленными едой, зажигались свечи, а над всем лагерем раздавались громкие звуки утренней побудки.

Разорённая Москва представляла из себя сплошное пепелище, с вкраплениями частично уцелевших крепостных стен и земляных валов. Среди развалин и остов домов в беспорядке валялись застывшие на морозе полуголые, с жестокостью колотые и рубленые тела сотен и сотен московлян.

Монгольская армия целую неделю запасалась фуражом и провиантом в районе Москвы и Коломны, об этом со всей наглядностью свидетельствовали разграбленные и пожжённые окрестные монастыри и сёла.

— Монголы грабили убитых, большинство в одном исподнем валяется! — сделал вполне обоснованное предположение командир 4–го корпуса Мечеслав.

— Выдели часть войск, не занятых сооружением лагеря, пускай покойников соберут и похоронят. — Произнёс я продрогшим то ли от мороза, то ли от увиденного, голосом.

— Слушаюсь! — и тут же поскакал отдавать распоряжения.

— Невзор! Когда, наконец, вы найдёте и допросите очевидцев? Нам ныне полезна любая, даже самая ничтожная информация.

— Разъезды ратьеров уже ищут местных выживших, как в Москве, так и в округе, государь.

Поспешно введённые в разрушенный город рати повсюду собирали тела, разбирали завалы, извлекая останки погибших, отвозили на санях и закапывали их за городскими стенами. Погребение происходило в отрытых на скорую руку «братских могилах» под унывное, заупокойное пение полковых капелланов. Я, в это время, находясь в штабной палатке, со всей внимательностью выслушал доклад, составленный со слов очевидцев, повествующий о произошедших здесь недавних трагических событиях.

Выяснилось, что молодой московский князь Владимир Юрьевич попал в плен к ордынцам. Воевода Филипп Нянька, командующий обороной города, полёг вместе со всей своей дружиной. Также, со слов десятка найденных свидетелей, стало известно, что при штурме города монголы активно использовали метательные машины, которые швыряли в город камни и горшки с зажигательной смесью.

С датами произошедших событий, тоже удалось определиться. 16 января 1238 г. монголы по льду Москва — реки подошли к стенам Москвы, а уже 20 января 1238 г. войско Бату — хана захватило город. Я тут же сопоставил эти новые и ранее полученные сведения, прикидывая действия монголов на перспективу. От Москвы до Владимира по руслу Клязьмы примерно 200 км, которые монгольская армия не могла преодолеть менее чем за 14–15 дней. Как уже удалось достоверно установить, по отрезкам пути преодолённых ордынцами от Рязани до Коломны и от Коломны до Москвы, монголы двигались со скоростью в среднем по 10–15 км в сутки. Поэтому, появление вражеского авангарда под стенами Владимира следует ожидать уже в первых числах февраля, основные же монгольские части подойдут ещё позже. Отсюда, со всей очевидностью следовало, что нам надо поспешать…

Из Смоленска пришло давно ожидаемое радостное событие. Государыня Параскева Брячиславна родила сына, названного, по заранее достигнутой между нами договорённости, Всеславом. В этот день растянутые на марше на 60–70 км. войска 3–го и 4–го корпусов потчивались особенно вкусно и обильно. Но никаких незапланированных остановок с пьянками и гулянками не было и в помине, все, всё понимали.

На следующий день, не прошло и часа с момента побудки, как войска позавтракали, свернули походный лагерь и по хорошо утоптанной дороги устремились на север, к реке Клязьма. В каждом покинутом лагере я оставлял роту временно мобилизованных из числа посошно — городовых полков. Они должны были с помощью оставленных на месте разбивки лагеря кольев, связанных в «ежи» и установленных на опасных, открытых участках, создать долговременную базу, прикрывающую линию коммуникаций между продовольственными складами Можайского уезда и удаляющейся на северо — восток армией.

С ночи мороз усилился, от лошадей валил пар. Чёрные шлемы пехотинцев заиндевели на морозе, приобретя белёсый оттенок. Первые лучи восходящего бледно — розового солнца, пробиваясь сквозь мрачные верхушки елового леса, стали робко поигрывать, озаряя своим светом длинные ряды колышущихся, поднятых к верху копий.

Дорога, соединяющая Москва — реку и Клязьму проходила по большей части через густые леса, стискивающие по бокам наши рати, растягивая их в длинную, многокилометровую змею.

Пешие колонны двигались со скоростью 3 км. в час, проходя в среднем 20 км. в день. При форсированном марше, который в особых случаях у нас тоже практиковался, можно было проходить за сутки и в два раза большие расстояния, но такой темп при частом его применении сильно изматывал войска. Через каждые полчаса движения колонны останавливались на 5–ти минутный перерыв. Преодолев половину суточной нормы дистанции, устраивался полутора часовой обеденный привал. Благодаря обеспеченности войск полевыми передвижными ротными кухнями и даже хлебопекарнями, войска обходились без разведения костров для готовки пищи.

Всего в походе, с учётом отдельного корпуса, действующего на востоке, участвовало 63 полка. Ещё два полка по — батальонно были расквартированы в Балтийской области и в Финляндии, случись что, им на помощь должны были выступить городские полки незадействованные в этой операции. На каждый полк приходилось около 100 обозных саней, в общей сложности это 6,5 тыс. саней и 13 тыс. обозных лошадей. Но в пути мы ежедневно подновляли и добавляли перевозимое обозом продовольствие. На местные ресурсы, которые можно было бы попытаться добыть в дороге, я совсем не рассчитывал. Поэтому весь 1237 год на восточной границе княжества оборудовались и наполнялись военные магазины. С продовольственных складов Можайска и близлежащих городков — Берестов, Искона, Загорье, Числов, Добрятино, расположенных в долине Москва — реки, а также Волоколамска, ежедневно курсировали между этими базами снабжения и вышедшей в поход армией многочисленные санные подводы с припасами. К войску ежедневно спешили гружённые под завязку сани и возки на полозьях, а перегрузив в лагере или на армейский обоз свою поклажу, они не задерживаясь ни на минуту, отправлялись в обратный путь, чтобы вскоре вновь явиться к войску со своим грузом. В свою очередь эти склады в Подмосковных, если можно так назвать, городках, пополнялись смоленскими купцами, заключившими выгодные договора с ГВУ на поставку продовольствия (мука, крупа, горох, сало, мясо, соль, масло и др.), конского корма и обмундирования.

А вечером, уже впотьмах, авангардные рати разбивали на берегу Клязьмы полевой лагерь. Им в этом активную, даже можно сказать определяющую и направляющую помощь, оказывал «стройбат». Подразделения строительных войск на марше всегда шествовали во главе войск, сразу за конным дозором, они, при необходимости прокладывая дорогу, и наводили переправы. Затем все ужинали сытным варевом из полевых кухонь. На всё про всё уходило времени около 3–х часов. В это время арьергард — 1–й и 2–й корпуса, выдвинувшиеся с Волоколамска, придерживаясь берегов рек Маглуша и Истра, сильно отставал, находясь на расстоянии многодневного перехода от головных частей. Между двумя группами войск двигались рати обслуживающие передвижной, хорошо укреплённый «гуляй — город». Рядом с обозами шли непрофессиональные городские полки и мобилизованные крестьяне, ранее проходившие службу по призыву, но отчисленные в запас. Эти посошно — городовые полки планировалось использовать в статичной обороне и в качестве гарнизонных войск. К ним же присоединили 4 тыс. ратьеров и часть конной артиллерии с 12–ти фунтовыми бронзовыми единорогами.

Кавалерия должна будет совершить обходной манёвр и выйти в тылы ордынским войскам, находящимся под Владимиром. С собой мы забирали всего полторы тысячи ратьеров, включая и мою сотню телохранителей.

— Местные проводники помогут избегать встреч с монголами и покажут дорогу, — наставлял я Злыдаря и командиров эскадронов. — Вы должны выйти к Клязьме, много восточнее города. Затем решительно атаковать монголов и отступить на Суздаль! Кстати, имейте в виду, в Суздале может быть отряд ордынцев, поэтому действовать осторожно и в нужный момент, повторюсь, решительно! — с немым вопросом во взгляде посмотрел на командующего сводными отрядами ратьеров Злыдаря, — всё ли понятно, воевода?

— Если нас обнаружат раньше времени, как действовать? — чуть подумав, спросил он.

— Всё равно по плану. Само собой разумеется, попытаться поймать вражеских доглядчиков. И главное старайтесь регулярно поддерживать связь со мной через вестовых.

Мы ещё где — то около часа обсуждали тактику дальнейших действий ратьеров, пока я, наконец, не услышал:

— Всё ясно, государь! Вопросов больше не имею!

Впереди пехоты, на много километров опережая авангард и по возможности рыся по флангам, барражировали сильно поредевшие конные разъезды ратьеров, нёсших дозорную службу. Также отдельные конные десятки боярской конницы действовали, на всякий пожарный, в нашем глубоком тылу, в том числе охраняя линию продовольственных поставок, ведущую от Можайских складов. Вот от этих тыловых конных отрядов вечером ко мне на Клязьму прибыли вестовые со срочными новостями.

Оказалось, что сегодня в полдень к югу от Москвы объявился крупный полуторатысячный отряд во главе с Евпатием, по прозвищу Коловрат. О таком деятеле кое — что я знал! Помнится, он развернул против монголов самую настоящую партизанскую войну, совершая неожиданные, дерзкие наскоки и устраивая засады. Некоторое время отсиживался в глухих лесных чащобах и снова принимался за дело — истребляя монголов и нанося им ощутимые потери. Евпатий Коловрат прекрасно наладил разведку, всегда знал о местоположении ордынских отрядов, с маниакальным упорством продолжая наносить удар за ударом по захватчикам. В конце концов монголы окружили Коловрата, загнав того с жалкими остатками рязанцев на болото. Там и окончательно уничтожили славный партизанский отряд, применив при этом камнеметные машины!

И что прикажите делать с этим товарищем? Не понятно! Если он человек управляемый, способный соблюдать субординацию и подчиняться — отлично, тогда его можно использовать по назначению! А если у него сорвало крышу, и он превратился в безбашенного отморозка, берсеркера, то, что тогда?

— Пригласите ко мне этого боярина — воеводу. Мы с ним должны переговорить, — после некоторых раздумий сообщил вестовому воеводы 1–го корпуса Клоча, двигающегося в арьергарде замыкающим.

— Слушаюсь! Если он откажется, как с ним и его отрядом поступить?

— Да никак! Они в любом случае сюда заявились не по нашу душу, целенаправленно вредить нам рязанцы, думаю, не будут.

На следующее утро состоялся весьма тяжёлый разговор с предводителем отряда. В лагерь он прибыл с пятью сотнями конных дружинников, хорошо вооружённых и облачённых в кованые доспехи. В лагерь их не пустили, но всех покормили. Сытно позавтракав с дороги из полевой кухни, одного Евпатия сопроводили до нашей штабной палатки, где кроме меня присутствовали два корпусных воеводы и отделение телохранителей.

— Будь здрав, княже, — слегка склонил буйну-голову Евпатий. Молодой ещё мужчина, в расцвете сил.

— И тебе здравствовать, воевода, присаживайся к нам за стол. Мои рати уже начали сниматься с лагеря, поэтому и нам надо поспешить, перейдём сразу к делу!

Дождавшись одобрительного кивка рязанского боярина, я продолжил.

— Больше тысячи пешцев в твоём отряде, я так понимаю рязанцы, а три сотни конных черниговцы? Ещё две сотни конных рязанцы?

— Тебе князь верно донесли.

Разговаривал Евпатий со мной, что называется через губу, даже не скрывая своего презрительного отношения.

— Ты как с государём говоришь, червь? — не выдержав, взвился командир 3–го корпуса Аржанин, остальные присутствующие за столом тоже испепеляли рязанца до невозможности злыми взглядами. Телохранители с давно оголённым орудием искоса поглядывали на меня, готовые в сей миг выполнить любой приказ.

— А как мне разговаривать с мунгальскими союзниками? — в ответ окрысился Евпатий, вставая со стула. — Вы мне говорите, что ваша ратная сила идёт против мунгалов, а я вам не особо верю! Откуда мне знать, что вы задумали? Может, идёте мунгалам подсоблять брать на копьё Залесские города?

— Успокойтесь оба! — я пристукнул ладонью по столу. — Сядьте за стол!

Аржанин уселся сразу, Евпатий ещё постоял несколько секунд, но переборов себя всё — таки «приземлился».

— У нас, Евпатий, общий враг и не дело меж собою свары учинять! — заговорил я примиряющим тоном.

— А если мунгалы вам враги, то почему токмо сейчас исполчились? Почему на помощь Рязани не пришли? — зло прищурил глаза Коловрат.

— Тебе, боярин правду сказать или соврать? — с ироничной улыбкой спросил я.

— Хм…, — хмыкнул боярин, но не слова не говоря вновь уставился мне в глаза.

— Тогда слушай! Осенью, у рязанского пограничья, на реке Воронеж были собраны все ордынские силы, пришедшие в половецкие степи — около 120 тысяч всадников, — ради благого дела — поиска взаимопонимания и установления доверия, пришлось немного Евпатию привирать.

Евпатий недоверчиво сморщил лицо.

— Сейчас эти силы раздёрганы. Один или два тумена идут на Русь по руслу Волги из Булгарии, три — четыре тумена остались вблизи той же реки Воронеж. Хоть эти тумены и слабые, по сравнению с ударными частями, с обозом и множеством женщин, детей, ушедших в поход вместе с мужьями. Но и этих сил вполне хватит, чтобы стеречь недобитых в степи половцев и контролировать южно — русские княжества от агрессивных действий в свой адрес. Я ясно выражаюсь?

— Мудрёно, но понятно. Агрессивные действия переводятся на русский язык как «враждебные» так ведь?

— Да. Ударная группа, главные монгольские силы в составе семи туменов, это, напомню, семьдесят тысяч всадников, вторглись в Рязань, а сейчас и в Залесье. А теперь, Евпатий, подумай, что было бы, если бы смоленские рати со всеми своими силами пришли бы на помощь Рязани?

— Если твои сведения верны, то вам пришлось бы драться не с семью десятками тысяч, а с сотней тысяч и ещё двумя десятками тысяч степняков.

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос, почему мы не пришли на помощь к рязанцам.

Евпатий хотел было что — то сказать, но жестом руки я его остановил.

— К тому же есть ещё обстоятельства. Если бы только суздальские и рязанские князья согласились бы отдать мне верховодство над своими пешими ратями и дружинами, и к нам бы ещё присоединился Михаил Всеволодич, то, видит Бог, — при этих словах я перекрестился, — я рискнул бы выступить против монголов, встретив их ещё под Рязанью. При разрозненном, несогласованном командовании случилась бы вторая Калка. Но моих тайных послов никто и слушать не стал, ведь я для суздальских и рязанских князей был Антихристом, в лучшем случае новым Святополком Окаянным. А вот Михаил Всеволодович…

— Да какой там Михаил Всеволодович! — махнул рукой Евпатий. — Он такой же странный монгольский союзник, как и ты. Я так понял, что вы оба союзники с монголами только на словах, а не на деле? — спросил Евпатий, я молча кивнул.

— Тогда почему ты, княже, снялся со всеми своими силами супротив мунгалов, а Михаил Всеволодич продолжает сидеть в Киеве? Он отдал мне, с большой неохотой, только три сотни конных дружинников, а ведь у него есть многотысячная опытная боевая дружина!?

— Я уже отписал Михаилу Всеволодовичу с тем, чтобы он ударил по ордынским становищам расположившимся у его восточной границы. В тех трёх — четырёх степных туменах, по нашим сведениям, вообще нет тяжёлой конницы, только лёгкая. Поэтому, для южно — русской дружины, как враг и противник, эти монголы придутся вполне себе по зубам. Послушает ли меня Михаил или проигнорирует — вот в чём вопрос!

— Понял тебя князь, — тяжело вздохнул Евпатий, — наверное, я тебе поверил, да и какой смысл тебе мне врать? Перебить весь мой отряд при желании вы уже давно могли бы. Но если ты не убоялся семи десятков тысяч, неужели ещё добавки в виде четырёх — пяти, как ты говоришь слабых, легкоконных туменов, ты испужался?

Я хмыкнул. Но не рассказывать же Евпатию о втором дне, наличествующем в моих планах! А они, эти тайные планы, для всякого искушённого человека уже сейчас становятся, вполне очевидны — при помощи монголов разбить рязанские и суздальские военные силы, с тем, чтобы, малой кровью, присоединить к Смоленску обезоруженные княжества, а потом уже, один на один, разобраться с потрёпанными в боях монголами.

— Ну, во — первых, количество воинов в этих ударных туменах, после Рязани и Коломны, поуменьшилось. Думаю, численность ударной монгольской группировки сократилась как минимум тысяч на десять. Во — вторых, мои войска совершенно не обучены воевать против опытной и сильной конницы на огромных, открытых пространствах лесостепи. Это целая отдельная ратная наука!

Как ни странно, но и в этих своих словах я не шёл против истины. Находись Рязань в лесных краях, а не в открытой со всех сторон для конницы противника лесостепи, то я, скорее всего, попытался бы перехватить монголов во время осады Рязани. Впоследствии присоединить к себе ослабленное княжество будет лишь вопросом техники. Со суздальцами можно потом «по — свойски» разобраться, тоже, особого труда не составит. Да, при таком варианте смоленские ратники прольют куда как больше своей крови, но зато не будут полностью сожжены и вырезаны целые русские города.

Задумавшись на мгновенье, Евпатий был вынужден со мной согласиться. Кому как не ему, настоящему русскому витязю, всю жизнь прожившему и провоевавшему на южном порубежье было не знать о имеющейся разнице между лесом и степью в особенностях ведения боя, построения ратей, своей специфике передвижения войск, особенностями снабжения продовольствием и многим другим мелочами. Также Евпатий знал, что мелочей в военном деле не бывает, тот «слепец» или «дурак» кто не замечает эти мелочи, потом расплачивается проигранными битвы и войнами. А затем, поразмыслив, он неожиданно даже, наверное, для самого себя заявил:

— Выходит, что кругом ты прав, княже, но мне оттого не легче! Ты просто не видел, что мунгалы сотворили с моей Рязанью! Дай моей конной полутысячи пройти вперёд, мы двигаемся быстрее твоей пехоты, а рязанских охочих людей можешь забрать себе. Мы же, с черниговскими и рязанскими конниками уйдём в отрыв, и будем кусать монголов в спину. Опять же, ныне осаждённым Залесским градам окажем хоть какую помощь.

Я отрицательно покачал головой.

— У меня есть планы, как полностью уничтожить вторгнувшихся в русские пределы монголов и ты, своими действиями, можешь мне невольно создать помехи.

— Чем же я тебе, княже, могу помешать? Тем, что число монголов поубавлю? — искренне удивился Евпатий.

— Неожиданное нападение, знаешь, что это такое?

— Да, конечно.

— Вот и я хочу монголов застать врасплох, тем самым нанеся им максимальный урон. Они пока обо мне скорее всего ничего не знают, хотя может и знают, но до поры до времени не обращают внимания, поставив перед собой пока другие цели, а может считают, что я решил прибрать к своим рукам захваченные ими города, кто знает наверняка? Но вот если ты начнёшь тревожить их тылы — то тогда, гоняясь за тобой, монголы совершенно точно обнаружат моё войско, что позволит им лучше изготовиться к битве. Это для меня будет не смертельно, но весьма неприятно. Мои потери возрастут, монгольские уменьшатся. А я своих людей ценю дороже золота. Поэтому, будешь со своим отрядом воевать или под моим началом или возвращайся назад, третьего тебе не дано!

Коловрат замолчал, обдумывая услышанное.

— Слёгший от недуга князь Ингварь Игоревич поручил мне настичь Батыгову Орду, соединиться с суздальскими полками и отомстить мунгалам за все их богомерзкие дела на Рязанщине, освободить взятый ими полон. Поэтому, если ты, княже, идёшь смертным боем бить мунгал, то и меня бери под свою руку! — с последними словами Коловрат вскочил на ноги, устремив на меня свой пламенеющий взгляд.

— И возьму! — я пристукнул пальцами по столу. — Но при одном условии! А именно, ты и твои люди на время похода и войны с монголами должны будут быть во всём мне послушны и покорны моей воле и воле моих воевод.

— На том крест готов целовать, княже, не сумлевайся!

— Ловлю тебя на слове, Евпатий. Ты со своими людьми в присутствии моих порученцев и полковых священников принесёшь соответствующую нашему случаю крестоцеловальную клятву.

— Согласен на всё! Что ещё от меня треба? — казалось, Евпатий был готов сорваться с места и скакать к своему лагерю прямо сейчас.

— Какие у тебя силы? — я немного остудил его порыв.

— Как ты и говорил ранее. В моём отряде, грубо говоря, 500 конных и 1000 пешцев

— Пешцев отдашь одному из моих воевод, присовокупим их к нашим городским и посошным полкам. Конный отряд во главе с тобой воевода, тоже, до поры, до времени, будет находиться при обозе.

— За что, князь!? Мы пришли убивать проклятущих мунгалов, а не за вашими спинами отсиживаться!

— Я тебе обещаю, вам ещё успеет надоесть монголов рубить. Но всему своё время! Ратьеры у меня несут дозор и разведку, они в этих делах уже хорошо настропалились. И сейчас, когда мы вышли на Клязьму не время рисковать, внося разброд и шатания в уже хорошо налаженную службу.

— Но…, — попытался протестовать Коловрат.

— Ты, если мне не изменяет память, только что обещал беспрекословно подчиняться моей воле и приказам. Или я ослышался?

— Да, князь, обещал, — с неохотой согласился рязанец.

— Тогда будь добр отвечать за свои слова. Надеюсь, что я с тобой пререкаюсь в первый и последний раз! Тебе в помощники я назначу уже ставшего знакомым тебе десятника, который вас обнаружил, вместе со всем его десятком в качестве вестовых для связи. Непосредственно подчиняться отныне будешь — Злыдарю, главнокомандующему над всеми моими ратьерами. Выполнять его приказы — как мои собственные! Всё ли тебе ясно, воевода?

— Всё понял княже.

— Тогда сейчас получишь дополнительные указания у своего командира и вместе с десятком ратьеров и полковым священником отправляйся к своим людям.

— Злыдарь, — обратился сразу к главе нашей кавалерии. — Переговори с боярином наедине в своей палатке, а мы с корпусными воеводами ещё ненамного задержимся здесь.

Арьергардный тумен хана Шейбани, родного брата Батыя, первым принял на себя удар смоленских ратей. Во время обедней трапезы Шейбани — хана встревожили шум и быстро приближающейся топот копыт. В юрту, упав на колени, заполз сотник одного из сторожевого джагуна.

— Мой хан, — возбуждённо заговорил сотник, — артаул обнаружил много войск урусов! Они идут к нам!

Хан вскочил, опрокидывая чашу с похлёбкой, направившись к сотнику.

— Что ты сказал? Какие урусы?

— На них жёлтые хламиды с чёрными крестами. Конники вооружены пороховыми трубками, вроде китайских, а пехота панцирная!

— Измилинский каган Улайтимур! — хан сразу признал смоленских урусов. — Что он тут делает? Мы ведь союзники? — недоумённо спросил хан в пустоту, затем перевёл взгляд на сотника. — Говори!

— Повелитель! — подобострастно кивнул головой сотник. — Между нашими конными дозорами завязался бой. Пролилась кровь, есть погибшие среди моих воинов.

— Смоленские урусы хотят ударить нам в спину! — зарычал Шейбани, все его сомнения были развеяны. — Мы должны атаковать этих шакалов! Урусов надо задержать, иначе мы потеряем большой обоз! Всем седлать коней! Тысяцких ко мне немедля на совет!

Первое наше боестолкновение с монголами произошло в устье реки Колокша, в тридцати километрах от Владимира. В бой вступила шедшая в авангарде 15–ая рать 3–го корпуса Аржанина, сплошь состоящая из «необстрелянных» полков — 60–го Псковского, 44–го Дорогобуж — Волынского и 59–го Торжского.

— Государь! Монголы прут! Нехристи прискакали! — привлекли моё внимание душераздирающие крики, барабанный бой и лихорадочный звон полковых труб. Накинув на плечи шубу, я быстро выпрыгнул из крытого возка.

На монголов наткнулись наши передовые разъезды, притащив на своей спине пару тысяч всадников. Но не прошло и часа, как уже, пожалуй, что целый тумен, принялся барражировать вдали, медленно растекаясь по полю.

Сразу, бросилось в глаза, что для согрева, поверх доспехов, монголы натянули на себя различное тряпьё, кто во что горазд — меха, шерстяные тулупы, или просто задубевшие на морозе шкуры животных. Это бесцветная серая масса, состоящая из тысяч всадников, планомерно и неудержимо заполняла собой всё свободное пространство. Индивидуально войны смотрелись не ахти как, но все вместе они производили на новобранцев начавших разворачиваться из походных колонн в полки крайне угнетающее впечатление.

Основная масса всадников остановилась за полкилометра от выстроившихся квадратов, благоразумно опасаясь приближаться ближе, чтобы не словить стрелу. Но некоторые «отморозки» не останавливаясь, сходу попёрли к нашему строю, что — то при этом громко крича и всячески дразня пехотинцев. Их быстро упокоили, не поддавшись на провокацию.

Ордынская конная лава вся разом сдвинулась с места. Из 10–ти тысячного тумена откололся двухтысячный отряд. Передовой отряд безбашенно попёр в лобовую атаку, а остальные восемь тысяч немного подотстали и принялись, как из пулемёта засыпать все три полка стрелами. Покрытая льдом река Клязьма и её низкие, пологие берега словно ожили, всё открытое пространство заполнилось бурным живым потоком. На белоснежное покрывало снега и льда наплывал чёрный поток монгольских полчищ.

Размазано слышался боевой клич степняков, тысячи глоток сначала выводили нечто вроде:

— Кху, кху, кху!

А потом и вовсе дико завизжали:

— Уррагх!!! — и войска почувствовали явственное дрожание земли под ногами.

Комья снега, разлетаясь из — под копыт монгольской конницы, создавали из снежной пыли и пара непроглядную пелену завесы.

У некоторых наших ратников нервы сдали, и они без приказа стали пускать в монголов стрелы и болты. Артиллерийские расчёты принялись наводить на улюлюкающих и скачущих галопом монголов пушки, чтобы угостить супостата зарядом картечи.

Полки моментально разукрасились множеством сгустков плотных белых дымов. Ордынцы из передних рядов в испуге завертели головами, вокруг них неслись визжащие, походя рассекающие плоть, чугунные шарики. 12–фунтовая артиллерия успевшая развернуться за спинами атакуемых полков начала вести навесной огонь, нагружая монгольское войско «шрапнельными» гранатами. Эти гранаты с чудовищной силой взрывались в глубоком тылу монгольских построений, прокладывая обширные кровавые просеки. До войск вместе с грохотом пушечных залпов с небольшой задержкой донеслись «терзающие душу и слух» вопли боли, страха и дикого ржания. Но когда эти звуки исходят от неприятеля, то это в некоторой степени даже ласкает слух, заставляет приободриться. При выстрелах из пушек пороховые выхлопы смешивались с тепловой волной разогретого воздуха, мигом превращающегося на морозе в пар. Пушкарей и часть войск полностью и очень быстро закрыла непроглядная завеса густого тумана.

Но и продолжающейся вестись, ни на минуту несмолкаемый огонь «вслепую» позволил нам быстро расправиться с главным передовыми подвижными силами противника. Стоящий крайним слева Торжский полк, атакуемый чуть ли не с трёх сторон находящийся в завесе дыма и в окружении крутящейся монгольской конницы, совершенно не видя, что творится вокруг, дрогнул, начал пятиться, а под напором мигом усилившейся монгольской атаки и вовсе обратился в повальное бегство.

— Государь, глянь, новоторжцы бегут! — сквозь разрывы в дыму я наконец — таки разглядел потоки бегущих.

— Внимание! — заворачивая коня налево, проорал что есть силы, — Всем ратьерам за мной, в атаку!

И все четыре сотни наличной на данный момент кавалерии, не успевая толком даже построиться, понеслись на прорвавшегося врага.

Сначала передо мной мелькали спины ратьеров, а спереди и по края врубившейся в монголов конной колонны были слышны только частые выстрелы, да фонтаны грязного снега и копоти застлали глаза. Ратьеры врезались в монгольскую кавалерию, как разгорячённый нож в масло, тяжёлыми пулями разбрасывая ордынцев по сторонам. Но словно по эстафете звуки выстрелов стали продвигаться всё ближе и ближе, а впереди уже слышались крики и лязг железа. Видать, скачущие по внешнему радиусу ратьеры успели разрядили в монголов все четыре своих пистолета.

Появилась немытая рожа в лисьем малахае и уже взведённый колесцовый пистолет был моментально разряжен выстрелом практически в упор. Монгол повалился в красный от крови и жирный от требухи снег. Там же, под копытами коней с хрипящими стонами катались быстро затихающие степняки. Скачущие рядом со мной телохранители ещё раньше отстрелялись и теперь выхватив мечи, сабли и булавы стали рубиться врукопашную. Выстрелы окончательно смолкли, лязг металла усилился, а атака нашей конницы окончательно остановилась. Продолжающие напирать монголы разрубленными куклами падали вниз. Не преуспевшие в рубке степняки стали пытаться разрывать расстояния и опять взялись за луки, стреляя из них в упор. Стрелы стали барабанить по доспехам и щитам, но при этом монгольские лучники стреляли не абы куда, а старались выискивать прорези в шлемах

А впереди вдруг появились самые настоящие азиатские рыцари — «тургауды» — из тумена кешиктэнов, личной стражи чингизидов. Прочие степняки отступали, но при этом, развернувшись в седлах, продолжали засыпать нашу кавалерию стрелами. Тургаудам в пластинчатых латах было вполне по силам смять и разметать всю нашу кавалерию. Именно для таких целей они и использовались — бросались в бой лишь в самых отчаянных и переломных ситуациях.

— Сигнальщик! Приказ всем ратьерам перезарядить пистоли!

Горн тяжело загудел.

— Государь, глянь назад, — одёрнул меня начохр Сбыслав.

22–й Усвятский полк с конной 12–ти фунтовой батареей прямо на ходу за нашими растёкшимися по полю эскадронами разворачивал заряженные картечью орудия.

— Сигнальщик! Новый приказ! Всем назад! Встанем за батареей, — последние мои слова уже адресовались Сбыславу.

Забрызганные грязью и кровью ратьеры послушно стали выходить из боя и дружно поскакали к вестовому, размахивающему моим стягом. Казалось, что прошло полдня, но битва продолжалась не более часа.

В то время как визжащая картечь устремилась навстречу тяжёлой монгольской конницы уже набравшей разгон, сотники эскадронов спешно выстраивали своих бойцов в правильные ряды и шеренги.

После первого же залпа строй монгольской гвардии ощутимо прогнулся, и значительно упала их скорость, что дало возможность пушкарям произвести ещё один залп — и тут строй тяжёлой конницы окончательно лопнул. Рухнули с разбега в снег монгольские батыры, а некогда монолитная железная лава сейчас зияла огромными прорехами.

И тут все услышали, как со стороны монгольской ставки раздался сигнал об отходе! И монголы поскакали назад галопом, со стороны казалось, что они с огромным облегчением и радостью выполняют это распоряжение своего начальства. Спокойствие ордынцы обрели, лишь отскочив на километр и укрывшись за поросшими редкой растительностью холмами.

Ядра, гранаты и картечь конной артиллерии ещё некоторое время продолжали накрывать удирающую конницу.

Обступившие телохранители, под отборный мат Сбыслава чуть не насильно выталкивают меня с конём за линию полков. И самое удивительное, что все бегуны из Торжского полка опять стоят на месте, как будто бы ничего и не случилось. Ну ладно, ещё не вечер, децимацию у нас пока не отменяли …

— Пушкарям отбой! — что есть силы закричал я, — если какой дурень выстрелит без приказа лично повешу! — окружавшие меня полковые вестовые, до того внимательно, как заворожённые, созерцающие монголов, наконец вышли из ступора и принялись дублировать мои приказы.

— Стрелы и болты тоже беречь! — добавил я, когда понял, что пушкари успокоились и без команды не пальнут. — Война ещё толком не началась, а вы, остолопы, бесполезно расстреляли десятки тысяч наконечников. Пускай эти вонючие уроды хоть скачут, хоть гугукают, вам до этого никакого дела быть не должно. Трусов, кто без приказа вздумает по монголам стрелять, я командирам разрешаю лично ссекать головы! Все слышали? А то все глухие ослушники могут прямо сейчас головы под меч подставлять!

— Так точно! — со всех сторон гаркнуло множество приободрившихся от разноса голосов.

Вот так всегда, первый блин… то есть бой комом! Слишком много в войсках необстрелянных новичков! Но, главное, монголов мы отбросили.

Отхлынувшие монголы быстро перегруппировались. Не прошло и пары часов, как на передовые полки, несмотря на огромные потери, буквально выбросилась вторая волна монголов. Упряжки конной артиллерии пришлось срочно отводить за спины пехотных подразделений. Но теперь к трём полкам принявшим бой присоединился 22–й Усвятский, а на подходе уже были перешедшие на форсированный марш 36–й Слуцкий и 52–й Холмский. Вообще 3–й корпус был одним из самых «зелёных». Из двенадцати полков его составляющих только 22–й Усвятский и 23–й Друцкий можно было с натяжкой назвать ветеранами. Вот потому — то 3–й корпус Аржанина и шёл в авангарде, так как салаг требовалось обкатать в настоящем бою.

На сей раз, ордынцы были настроены решительно, пёрли вперед, несмотря на потери. Вылетая из клубов белого дыма копья и кривые мечи татар во многих местах линии соприкосновения врубились в наши построения. Дойдя до непроходимого, на первый взгляд, стального ёжика копий выставленного пикинерами, монголы своими мощными составными луками, как из автоматов буквально изрешетили первые шеренги. Закалённые стальные наконечники их стрел сбивали с ног пикинеров, застревали в щитах и доспехах или же вовсе, прошивали на вылет не защищённые участки тела. Простым стрелкам, облачённых, в массе своей, в тегиляи с нашитыми на них железными пластинами, доставалось ещё больше! Их доспехи дырявились бронебойными стрелами, но от смертельных ранений стрелков часто уберегали поддоспешники, особенно эффективны были тегиляи стёганные жёстким конским волосом.

При этом монголы сами ежесекундно несли чудовищные потери. Залпы арбалетов сносили с коней сотни дикарей. Перед полками за доли минуты образовались непроходимые для конницы завалы из тел животных и людей. Ордынцы, понукаемые своими сотниками, стали спрыгивать с коней, сближаясь и вступая в рукопашные схватки, при этом всё также ежесекундно неся тяжелейшие потери от действий наших стрелков. И только, на отдельных участках дорвавшись до ближнего боя с пикинерами, тем самым вынудивших последних встать на ноги, монголы, таким образом, заставили «замолчать» наших стрелков, мигом лишившихся возможности ведения стрельбы по настильным траекториям.

И тут началась самая настоящая лютая сеча. Особенно досталось Торжскому полку — его выставили в центре, а три других полка зажали новоторжцев в коробочку с трёх сторон. При этом все войска были предупреждены, но если этот полк опять побежит, то стоящий с тыла резервный Усвятский полк должен будет перебить всех бегунов как бешеных собак!

Кривые мечи степных «фанатиков» мелькали в воздухе, рубя направо и налево, их перебравшиеся через завалы трупов кони вставали на дыбы, колотя передними копытами. В ответ они получали не только удары щитов по своим мордам, но и принимали на себя сокрушительные удары бердышей перевооружившихся стрелков, орудовавших из третьих и четвёртых шеренг. В пелене дыма и хаоса ничего не было видно, но с тыла звучали полковые трубы и всё новые и новые подкрепления выходили из леса и именно они наконец — то вынудили степняков начать отступать.

Понеся просто колоссальные потери, монголы не рискнули далее проверять на прочность наши только что подступившие свежие силы, предпочтя подать сигнал к общему отступлению. До моих ушей донёсся громкий звон, а затем и резкие, горловые выкрики монгольских сотников. Степная конница, словно единый живой организм, отхлынув, словно морская волна, круто повернулась и понеслась обратно, оставляя за собою устланное трупами и ещё шевелящимися раненными кроваво — белое поле.

Сразу же заработали наши лучники, посылая в спины удаляющихся монголов тысячи стрел. От этого прощального привета степняки начали выпадать с сёдел, их кони спотыкаться и биться в судорогах на снегу. Затем, когда стрельба потеряла свою эффективность, предварительно отправив раненных в обоз, я отдал приказ начать немедленно наступать по следам степняков.

Прозвучала команда «Вперёд!» и застывшие колонны пришли в движение. Пехотинцы неуклюже перелезали через поверженные конские туши, добивая сучащих копытами животных, а самые меткие стрелки выцеливали скачущих вдали всадников, продолжая сваливать своими выстрелами их наземь, чтобы уже чуть позже изрубить вражин.

Удар монголов ни на одном участке фронта не смог опрокинуть ряды пехоты. Ну что же, без малого треть полков 3–го корпуса успевших поучаствовать в бое, с достоинством выдержала первый серьёзный экзамен!

Полки, поначалу не очень уверенно, но дисциплинированно зашагали по полю боя, подёрнутому дымкой пара источавшегося из разорванных, лежащих вповалку, человеческих и конских останков. В пути то и дело попадались шугающиеся монгольские лошадки без наездников, но некоторые были с довеском в виде зацепившихся ногой за стремя всадников, медленно волочившихся по снегу.

Новобранцы, в отличие от ветеранов, то и дело хмурили носы от острого, тошнотворного запаха крови, кишок, конского пота и сгоревшего пороха. Раненных животных и монголов добивали на месте. Несмотря на имевшиеся заметные потери, я считал, что в этом первом бое достиг главного результата — полки из новобранцев, да и войско в целом наглядно убедилось, что монголы вовсе не бессмертные, а обычные двуногие твари, с которыми можно воевать, их можно убивать и самое главное — побеждать! Самооценка у всего личного состава прошедшего по этому кровавому снегу резко возросла. Все те, кто прошагал по этому «Марсову полю» с куда большей уверенностью в собственных силах, начали втягиваться в эту поистине Священную войну.

И отбросили мы степняков, надо сказать, хорошо, с большой для себя прибылью. Был захвачен большой обоз с припасами и награбленным добром. Огромные повозки, что тащили медлительные волы и верблюды, просто не поспевали за туменами и постоянно плелись в хвосте, мы на этом их и подловили!

Приблизившись к лесной опушке, что занимала вершину невысокого, обширного и достаточно пологого холма, перед нашими глазами предстала картина спешно сворачиваемого монгольского становища, более всего напоминающего разворошённый улей. Сквозь лагерь, как очумелые, проносившись с дикими криками, улепётывали всадники. В лагере царил всеобщий переполох и невероятное столпотворение.

По моему приказу выстроенные в несколько колонн рати бодро устремились к прекрасно видимой, беззащитной и такой заманчивой цели. Медлить тут было нельзя, ведь нам предоставилась возможность лишить монголов огромного числа обозов, не воспользоваться этим случаем было бы просто преступно!

Даже когда, после артиллерийского обстрела, первые колонны начали втягиваться в монгольское становище, минуя первые в беспорядке разбросанные шатры и юрты, огромное число ордынцев всё ещё не могло покинуть собственный лагерь, превратившейся для них в ловушку. Паникующие ордынцы бросались под копыта своих более удачливых сородичей, пытаясь силой завладеть четвероногим транспортом. Вокруг неосёдланных свободных лошадей среди монголов разгорались целые побоища, каждый хотел как можно быстрей вырваться отсюда.

А тем временем полковые колонны распадались на батальонные и ротные, при этом, не снижая скорости, они стремительно продвигаясь во всех направлениях, как щупальцами охватывая с каждой минутой всё большую и большую часть лагеря. Попадавшимся им на пути мечущихся в страхе степняков быстро упокоевали ударами копий и бердышей, раскраивая черепа и заливая снег алой пенящейся кровью.

В этом бурлящем лагере была собрана, казалось, вся Азия — разномастные воины, слуги, женщины, китайцы в своей специфической одежде, море юрт, степных кибиток, повозок с волами и верблюдами. Кто — то из ордынцев бежал в лес, кто — то впадал в ступор, кто — то огрызался с оружием в руках, кто — то рыдал, кто — то сдавался распластавшись на земле или приняв положение сидя и сложив руки на голову.

— Да здесь настоящий бедлам! — улыбка невольно распирала моё лицо.

— Не понял государь? — приблизился ко мне вестовой.

— Вызови сюда воеводу Аржанина! Пока путь расчищен, нужно выйти к реке Судогда и преградить монголам прямой путь на юг.

— Слушаюсь, государь!

Забегая вперёд скажу, что и этот манёвр мне тоже удался. Посланные к югу — западу части сумели оседлать стратегически важный приток Оки Поль, а затем, двигаясь по реке Сойме, они вышли к реке Судогда, также перегородив её засеками. Туда были направлены все наличные «посошные» и «городовые» рати, набранные частично из демобилизованных военнослужащих, частично из городских полков. Управляемостью на поле боя они никакой не обладали, воевать толком не умели, а потому именно их я определил на самый статичный участок нашей обороны — реки Поль и Судогда. Некоторую часть «посохи» планировал и дальше оставить в этом лагере, разбитом на расстоянии дневного перехода от Владимира. Здесь также будет частично разгружен обоз, останется и прочее не столь нужное в боях хозяйство. С собой же были взяты только оружие, боеприпасы и запас продовольствия (сухпая) на несколько суток. Все эти посошно — городовые полки от меня получили один лишь приказ — стоять насмерть и монголов ни в коем случае не пропускать. Далее, если мне будет сопутствовать удача, эти посошно — городовые рати я планировал использовать в качестве гарнизонных войск в городах Владимиро — Суздальского княжества.

Не успел я переговорить с воеводой, командующим «посошно — городовыми» ратями, спровадив часть этих войск в путь — дорожку, как к нам стали массово прибывать русские полоняники. Освободившись от верёвок рязанские, коломенские и московские полоняники радостно кричали и истово молились, обретя нежданную свободу. Зачистка шатров, юрт шла полным ходом, пленных мы не брали, уничтожая на месте всех лиц азиатской наружности. Полуголые невольники поодиночке или группами бежали, размахивая руками и при этом что — то истошно крича, прямо на надвигающиеся на них колонны русских войск. Их пропускали и не трогали, а они, словно ополоумевшие от нежданно нагрянувшей свободы не снижая скорость забега, устремлялись прямо к нашему громадному обозному хозяйству. Только там их удавалось привести малость в чувства, накормить, приодеть и отправить назад в монгольские шатры для ночёвки. Собственные армейские войлочные палатки все были наперечёт, а лишнего барахла мы с собой не возили.