Орда

Глава 13

Киев, «мать городов русских», раскинувшийся на высоких холмах над Днепром был укреплен мощные валами Ярославова города высотой двенадцать, шириной двадцать метров. Они прикрывали Киев с востока, юга и запада, общая протяженность валов Ярославова города превышала по периметру 3,5 км. По валу тянулись деревянные стены, усиленные каменными надвратными башнями. Валы Ярославова города по своей мощи не имели себе равных в истории древнерусской фортификации. Вторым укрепленным рубежом были валы и стены древнего «города Владимира». И, наконец, внутри «города Владимира» имелись укрепления вокруг так называемого «Ярославова двора».

К городу ежечасно прибывали всё новые пехотные соединения, окапываясь вокруг древнерусской столицы. А в это время было проведено заседание военного совета, подводящего итоги битвы с южно — русским войском. Но не успело совещание начаться, как было прервано появлением из осаждённого Киева бояр — парламентёров.

Вошедшие вельможи несмело поклонились, кося взглядом на присутствующий в штабной палатке народ. Гости представились по очереди, назвав свои имена и занимаемые должности. Здесь был личный представитель — доверенное лицо князя Михаила, другой, седой пожилой мужчина представлял киевское боярство, а третьего, по его словам, выбрали от вече Киева. Первым слово взял я.

— Значит так, господа бояре, прошу вас довести до сведения князя Михаила и городской общественности (вече) следующие сведения. Первое, Киев взят в жёсткую блокаду, — заметив непонимание на лицах пришлых бояр, мысленно сплюнул и выразил свою мысль иначе. — Киев надёжно обложен со всех сторон и взят в осаду. Никто из него живым не вырвется и на помощь вам тоже никто не придёт. Новгород — Северский, Чернигов, Галич и ряд других городов этих княжеств находятся под полной моей властью. Кроме того, вы и сами знаете, что Михаил свёл в Киев все доступные и самые боеспособные земские войска из других княжеств, оставив их на попечение городских ополчений. Да и часть городовых полков тоже под стены Киева увёл. Поэтому, повторяю, помощи вам ждать неоткуда.

Бояре молчали, внимательно вслушивались в мою речь.

— Второе. Относительно судьбы пленных, она же вас интересует?

— Да князь! — оживился один из гостей — избранный вечем.

— Обращаться ко мне следует государь. Князей на Руси много, а государь, что над всеми ими только один. Так вот, пленные в количестве примерно тридцати тысяч ополченцев в ближайшее время будут разделены на три равные группы и направлены для постоянного проживания в Булгарию, на Северные земли — в Карелию и Финляндию, а также в Прибалтику. Все эти полоняники будут людьми вольными, но ограниченными в передвижении только местом своего постоянного проживания — назначенными им мной областями. К этим полоняникам при желании могут присоединиться их семьи или иные родичи, чтобы отправиться вместе с ними в предназначенные им места для проживания.

— Государь, а с полонёнными боярами и гриднями что будет? — не выдержал седоусый боярин.

— Из десяти тысяч конной дружины две тысячи вместе с Михаилом удалось прорваться в Киев. Но сейчас стало известно, что не все из прорвавшегося отряда направились в столицу. Почти полторы тысячи бояр с их дружинами отказались следовать за Михаилом, многие из них мне уже успели присягнуть. С Михаилом в Киеве сейчас находится около полутысячи конных — в основном личная дружина князя и наёмники. Остальные восемь тысяч убиты, ранены и взяты в плен. В живых пока остаётся около 4,5 тысяч. Всех выживших и присягнувших мне, я отправлю нести ратную службу в строящиеся Приволжские городки, на новую восточную границу Руси. Все они получат в новых местах службы земельные наделы и к ним также могут присоединиться их родичи.

— Государь, а с тутошней или скажем с Черниговской или Галицкой землёй, домами и хозяйством что будет?

— Всё оно будет конфисковано!

— Ась?

— Заберу себе и частично раздам как награды своим командирам. Так понятней?

— Всё ясно, государь, — с грустью вздохнул боярин.

— Запёршихся в Киеве дружинников, если город будет добровольно сдан, ждёт аналогичная судьба.

— А что ты предлагаешь великому князю Михаилу Всеволодичу? — подал голос, доселе молчавший личный порученец князя.

— То же самое, что я предложил суздальским князьям. Слышали не бойсь? — Боярин согласно кивнул головой. — Городок малый в наследственный удел, при желании на то — ратная или государственная служба мне и Руси — матушки. Но сначала, в обязательном порядке, присяга на верность своему государю.

— Обычным киевлянам, мизинному народу, что от тебя ждать государь? Отдашь ли ты столицу на поток (разграбление)? — спросил выборный от городского веча.

— При добровольной сдаче города киевлянам я гарантирую закон и порядок! Никаких грабежей и насилия в своём городе я не допущу! — патетически, с не малой дозой артистизма воскликнул и грозно свёл вместе брови. — Но никаких и ни в чём гарантий (обещаний) я дать не смогу, если город будет браться на копьё! — вмиг упавшим голосом подвёл я итог.

— Во всех этих произнесённых тобою словесах, что их сдержишь, ты можешь поклясться на святом писании в присутствии священнослужителя, а также на своём мече? — нахально поинтересовался доверенный Михаила.

— И слова моего довольно будет! — жёстко сказал, как отрезал. — От своих слов я никогда не отказывался и никогда их не нарушал. На обдумывание моих требований вам даются ровно одни сутки. Если через сутки Софийские ворота не откроются, и я не увижу выходящих оттуда безоружных дружинников во главе с князем Михаилом — Киев будет «взят на копьё»! На этом всё, приём окончен!

Бояре шумно выдохнули, торопливо поклонившись, они поспешно удалились в сопровождении приставленной к ним стражи.

А мы, переведя дух, через несколько минут продолжили прерванное заседание ГВС.

— Государь! — жарко принялся убеждать меня воевода 6–го корпуса Олекс. — Незачем на штурм стен тратить порох, он нам ещё в Крыму, в полевых сражениях пригодится. Предлагаю заранее выбрать участок крепостной стены и ударить по нему из нескольких шимозамётных пороков. Жалко шимозы — можно применить «напалм» — от него горят не то, что дубовые, даже каменные стены! Деревянную крепость напалмовый огонь уничтожит также легко, как Малк тарелку с кашей.

Присутствующие добродушно рассмеялись.

— Ты прав Олекс, так и поступим!

Тут же начался гомон, многие из присутствующих вдруг и одновременно захотели высказаться по данному вопросу.

— Значит так! — галдёж сразу смолк. — Если завтра киевляне не сдадутся, то военную операцию по захвату города мы начнём через трое суток. А пока можете разведывательными силами проводить рекогносцировку местности. Шимозамётами по заранее выбранному участку городской стены ударим на рассвете. Сами метательные машины нужно будет, по возможности, скрытно установить ночью. Во всём этом мероприятии учитывайте тот момент, что вы будете находиться в зоне досягаемости стрел противника. Это как минимум. В городе, возможно, ещё имеются пушки или метательные машины.

— Их пушками только вороньё пугать! — со знанием дела заявил глава СВР.

— Задача ГВС на ближайшие дни, — я проигнорировал смешки некоторых членов совещания. — Составление штурмовых колонн, их распорядка следования к месту прорыва, распределение зон ответственности внутри города, скрытая подготовка позиций для шимозамётов и т. д. Все подготовительные мероприятия вы знаете не хуже меня — не один десяток городов уже взяли. Поэтому начинаем детальную проработку прямо сейчас. Не думаю, что Михаил примет моё предложение, упрямства ему не занимать…

— Государь, — вмешался Никон, — ты не сказал, что с полонёнными клобуками делать будем?

На реке Рось в сотне километров к югу от Киева, по решению киевских князей, издревле селились «чёрные клобуки». Это собирательное название, состоящее из целого конгломерата «замиренных» степных народов, таких как берендеи, торки, печенеги, коуи, турпеи, половцы и др. Город Торческ, например, был основан торками и являлся одним из опорных центров обороны южного порубежья Киевского княжества от «диких» степняков. Сейчас надобности в этих поселениях я не видел. Кипчакские степи были всерьёз обескровлены монголами, половецкие кочевья, в массе своей, обращены в пепел. Поэтому все эти земледельческо — скотоводческие посёлки клобуков и отчасти уцелевшие степные зимовища половцев, вольготно раскинувшихся на богатейших, плодороднейших чернозёмах, я планировал начать заселять русскими и прибалтийскими колонистами, вводя эти пастбища «Дикого поля» в пашенный севооборот. Излишне беспокойным нашим степным соседям, как «окультуренным», вроде клобуков, так и не очень, вроде половцев, вполне себе подойдут неспокойные Приволжские степи восточного пограничья и Придунайсие земли на западной границе — там им будет самое место!

— Переселим клобуков вместе с семьями в военные поселения в Приволжские степи, там они будут использоваться в качестве лёгкой конницы. Нечего им и далее под Киевом сидеть!

Как и планировалось на третьи сутки, ещё в предутренних потёмках оглушающе громко «заговорили», правда, пока в «щадящем режиме», шимозамёты…

Вместе с обстрелом в стане киевлян вспыхнули не только пожары, но и началось повальное дезертирство. Мобилизованные для обороны столицы горожане с городских стен не первые сутки наблюдавшие за осаждаемым столицу войском «северян» уже в полной мере успели осознать всю бесполезность и даже вредность какого — либо сопротивления. Враг им казался абсолютно неодолимым, слишком многочисленным, прекрасно вооружённым и организованным. Эти многочисленные рати, так и излучающие блеск и силу, только одним своим грозным видом поражали киевлян на повал. Ну и вполне сложившееся у этого войска репутация брала своё. Скрываясь в дыму вспыхнувших пожаров и начавшейся неразберихи ополченцы, с оружием в руках, без спросу и в массовом порядке оставляли свои посты на крепостных стенах. Где тайно, где шествуя в открытую по улицам города, они стекались отдельными группами и целыми подразделениями к главной вечевой площади на Подоле.

К этим плохо вооружённым людям присоединялись прочие киевляне, всерьёз напуганные начавшимся обстрелом и вспыхнувшими негасимыми водой пожарами.

То и дело из волнующейся, словно штормовое море, гневной толпы, раздавались то ли крики, то ли призывы к действию.

— Владимира — великим князем! — взревел во всю глотку какой — то голосистый киевлянин. Тут же «взрывалась» вся площадь, следовало куда более мощное и громогласное: — Любо!!!

Не проходило и пары секунд, как вновь слышались одиночные выкрики.

— Владимира Смоленского на киевский престол! — а в ответ согласно и дружно грохотало: — Владимира!!!

— Долой Михаила!

— Долой!!!

Вечевая площадь, где разворачивались эти эпохальные события, меньше чем за пару часов впитала в себя чуть ли не всё взрослое население Киева. И вся эта заведённая речёвками, разгорячённая толпа, под непрестанный, громогласный рёв, подзуживаемая эхом раскатистых громовых залпов пушек и разгорающимися пожарами, особенно сильными у городских стен, спешно двинулась к Золотым воротам. Киевляне спешили их отворить приступившим к столице войскам, благо эти ворота не обстреливались. Смоленский государь, как известно, слыл ценителем прекрасного, а потому не захотел понапрасну разрушать главные парадные ворота окольного города.

Из отварившихся Золотых ворот показалось столичное духовенство с образами, хоругвями и святыми мощами, возглавлял их сам митрополит. За ними тянулись встревоженные толпы испуганных людей, народ крестился, посматривая то на приближающееся к ним войско, то на купола церквей. К воротам подошли первые пехотные коробки, в чёрных блестящих панцирях и шлемах, вооружённые длинными копьями, бердышами и луками. Горожане сразу расступились, колоннам войск входящим в город казалось, не будет конца. В отличие от пехоты смоленская кавалерия не спешила входить в город, свободно и легко гарцуя в полях вокруг Киева.

Как только мне доложили, что Подол занят и полностью взят под контроль, я вместе со своей сотней поскакал к Золотым воротам. Меня там по — прежнему стоически дожидались горожане с духовенством. Завидев несущуюся к ним крылатую латную конницу, киевляне буквально остолбенели от страха. Тут митрополит что — то прокричал, духовенство принялось осенять себя крестами, а весь народ попадал на колени.

Я вплотную подъехал к коленопреклонённой толпе, от неё отделился тысяцкий Дмитр Ейкович.

— Государь Владимир Изяславич! Милости твоей просим! Не губи нас и наш град! Бери Киев и княж городом и нами! — из толпы раздались одобрительные восклики.

— Хорошо! К вам у меня претензий, обид нет! Воевали вы против меня не по своей воле! — толпа мигом ожила и радостно загудела. — Но отныне вы будете жить в моём государстве и по моей правде, а потому приказываю всем расходиться по домам и разоружаться, оружными могут быть только мои вои!

Услышав мою волю, толпа без каких — либо возражений стала таять прямо на глазах.

— А с тобой митрополит, мы позже поговорим, как только возьмём Гору с Михаилом. Сейчас идите и успокаивайте народ!

— Слушаюсь, государь! — грек Иосиф, до назначения на русскую митрополию бывший епископом в Никее, смиренно склонил голову и степенно, вместе с белым и чёрным духовенством, вернулся в окольный город.

После мирного занятия нашими войсками Подола, расположенного у подножия Горы, им теперь предстояло штурмовать непосредственно сам детинец — или, как его здесь называли киевляне — Гору. На Горе располагались княжьи терема, дворы бояр, церкви и монастыри. Город, или Гору, окружали каменные стены, построенные Ярославом (отсюда второе название — Город Ярослава), который соединял их мостом, переброшенным через овраг близ церкви Святой Софии.

Гора величаво возвышалась над Подолом, и с её стен Михаил, а вместе с ним и все его запершиеся в Городе бояре и простые воины, имели прекрасную возможность наблюдать за происходящим внизу, у подножия детинца. Они видели, как киевляне впустили в город смоленские войска, тут же «затопившие» собой все улицы и переулки. Удивительно, но пришельцы вели себя мирно, не чиня над горожанами никакого насилия. А теперь запёршиеся на Горе воины, во все свои глаза смотрели на устанавливаемые смолянами у оврага баллистические установки, метающие негасимый «греческий огонь». Вкупе, все эти факторы, всерьёз подтачивали решимость запёршихся на Горе людей сопротивляться захватчикам.

Как я подспудно и надеялся, штурм Горы (города Ярослава) не потребовался. После того, как ушли наёмники, поверив моим обещаниям их не трогать, Михаил был тут же схвачен собственными боярами. А через настежь раскрытые Софийские, Михайловские и Подольские ворота стали робко выходить сдающиеся на милость победителю жалкие остатки южно — русских войск.

Всеми преданный, схваченный и посаженный на цепь собственными боярами Михаил Черниговский предстал передо мной в самом жалком виде. Его поместили в темницу, находящуюся в нежилой подклети хором киевского боярина Ивана Славнича. Боярин собственноручно отпер засовы, первым же и вошёл в мрачное, затхлое помещение. Малое зарешетчетое окошечко у самого потолка давало совсем немного света, потребовалось время, чтобы мои глаза привыкли к царящему в камере полумраку.

Бывший Киевский, Галицкий и Черниговский князь, весь закованный в железо, сидел на лавке, приставленной к стене. Первым делом он поздоровался с киевским боярином.

— О! Иуда Славнич пожаловал! Что тебе надобно, переметчик окаянный!?

И тут за спиной киевлянина узник разглядел главного обидчика, своим ледяным от ненависти взглядом он буквально ожёг меня. Загремев цепями князь, было, дёрнулся в мою сторону, но длины цепи не хватило, Михаил замер в нелепой позе.

— Охолонись княже, — проворковал боярин со злой ухмылкой, — государь наш всея Руси, Владимир Изяславич, пожелал тебя лицезреть.

Михаил с сарказмом хмыкнул, расслабив мышцы и разжав кулаки, затем, звеня цепями, молча уселся на лавку.

— Кого мог привести Иуда? — князь задал вопрос и тут же сам ответил на него. — Токмо вора!

Боярин кинул на меня вопрошающий взгляд, дескать, не заткнуть ли носком сапога Михаилу рот, я отрицательно качнул головой. Абсолютное спокойствие сохраняли только телохранители, стоя неподвижно за моей спиной. Они к подобным экстравагантным беседам своего шефа с другими князьями уже давно привыкли, удивить их хоть чем — то было крайне сложно.

— Здравствуй, Михаил Всеволодич.

— Пришёл поизгаляться!? — зло выплюнул слова узник. — Клятвопреступник!

До крика или злословия я не опускался, продолжая вести разговор показательно спокойно, без лишних эмоций.

— Двум медведям в одной берлоги не ужиться, — я равнодушно пожал плечами.

— Верно, особенно если второй медведь — вовсе и не медведь, а змеюка подколодная!

— Не надо, княже, из себя делать самого святого из всех святых! От некогда твоих людей мне стало доподлинно известно, что в отношении меня ты тоже строил и вынашивал совсем недружественные планы. И слово своё о дружбе меж нами первым нарушил именно ты, начав интриговать в Изяславльском полку.

— Теперь эти иуды тебе могут всё, что угодно напеть, только уши подставляй!

— Вообще — то, то обстоятельство, что ты, через своих шпионов, подбивал Изяславльский полк к мятежу, мне стало ещё в прошлом году известно и твоё окружение здесь совершенно точно ни при чём! Но дело даже не в этом. Просто признай, я успел своим ударом сокрушить тебя первым. Через несколько лет проделать это было бы намного сложнее. Ведь ты стал формировать, обучать и вооружать своё войско по моему образцу и примеру. Ты пытался через своих шпионов сманивать моих командиров. Устанавливал отношения с европейскими правителями с далеко идущими планами. По — сути начал прощупывать почву и сколачивать антисмоленскую коалицию.

— А вот тут ты прав! — не стал спорить Михаил. — Но нападать на тебя я всё равно не собирался. Сугубо обороны ради я это проделывал!

— Куда бы ты делся с подводной лодки, — сказал я совсем не понятно для присутствующих, а потом переиначил свои слова. — Будучи волком, из волчьей стаи не так — то просто вырваться, вздумай они собраться на большую охоту! Отступников везде — или убивают или делают изгоями. Если европейцы тебя запрягут, то поедешь как миленький, туда, куда они поводьями дёрнут! Так, что не соскочил бы ты княже из этой дружной шайки, вздумай они тебя припречь на войну со Смоленском.

Михаил промолчал, задумавшись над моими словами.

— Боялся он тебя государь! — не выдержал киевский боярин, исполняющий функции тюремщика — надзирателя. — Особливо когда ты захватил Новгород с рыцарскими землями в Чухонских краях. Ещё больше — после того, как ты унистожил десятки тысяч степняков во Владимиро — Суздальской земле!

— Замолкни, выродок! Это ты всего боишься, а я просто имел опаску! — не на шутку взъярился опальный князь на своего бывшего подчинённого.

— Ладно! — я вскинул руку, переключая на себя внимание спорщиков. — Не за тем, чтобы разводить дискуссии я сюда пришёл! Ты слишком одиозная, очень влиятельная личность Михаил Всеволодич! В родственниках у тебя польские короли (Конрад — дядя по матери), обширные связи с Белой — королём венгерским, живой ты можешь быть для меня и Руси слишком опасным. Но у тебя всё — таки был шанс сохранить голову. Я готов был рискнуть, положившись на твою присягу, но ты его упустил, не вняв моим требованиям и здравому смыслу. Теперь уже я, при всём желании, которое на самом деле вовсе не испытываю, не могу пойти на попятную и оставить тебе жизнь. Слово государя было в отношении тебя сказано и нарушать его я не стану. Ты будешь прилюдно казнён — чтобы другим неповадно было!

— Я и не сомневался в тебе, не один десяток Рюриковичей ты уже живота лишил, Владимир — Окаянный! — Михаил оскалился улыбкой полной сарказма, а я продолжил свою речь — по сути, смертный приговор.

— И это, я считаю, будет правильно! Ты мечтал по примеру византийцев венчаться на царство, а значит должен понимать и знать византийские традиции. У них, как известно, «корона самодержца, в отличие от шляпы, снимается только вместе с головой». Казнят тебя завтра на Торгу, сегодня сможешь исповедаться. На этом всё, прощай князь!

— Обожди… государь! — Михаил будто только что очнулся, он внезапно дёрнулся, лицо побледнело, а глаза просветлели — с них словно спала застилавшая их пелена. — Что будет с моими детьми? Прости их ради Христа, они действовали только под моим научением и указкой, не могли они ослушаться своего отца…

— С ними я разберусь после твоей казни. Я придерживаюсь принципа — «сын за отца не отвечает», поэтому, если они присягнут мне — останутся в живых и получат кое — какие волости на новых окраинах государства Российского, откажутся — последуют вслед за тобой.

— Спасибо хоть за это. Разреши с ними переговорить?

Я задумался, мало ли чего он им там нашептать может, лучше не рисковать.

— У тебя целых пять сынов — Ростислав, Роман, Семен, Мстислав, Юрий, ещё и дочери с женой. Пока не знаю, что стряслось с Ростиславом — ныне князем Галичским. Но с остальными, совершенно точно, увидеться на этом свете у тебя не получиться! Но я разрешаю тебе написать послание, им его передадут, если там ничего крамольного не обнаружится.

— Хорошо, тогда я с твоего позволения напишу…

— Письменные принадлежности тебе принесут, — при этом я глянул на боярина — надзирателя, тот понятливо закивал головой. — Большего я для тебя ничего сделать не могу.

— Прощай, государь… Для Руси так, наверное, будет лучше!

Крупнейший город Руси, 50–ти тысячный Киев полноценно вошёл в орбиту нового рождающегося государства — Смоленской Руси.

В Киевский княжий терем, буквально на следующий день после взятия города, стали съезжаться южно — русские бояре, в том числе и из Галицкого княжества. Сам Галич, по поступившим к этому моменту достоверным сведениям, был взят 7–м отдельным корпусом Мечеслава, практически без боя, в результате удачно проведённой спецоперации. Сотрудничающие с ГРУ галичане ночью открыли ворота перед подошедшим к городским стенам передовыми смоленскими подразделениями.

Для достижения такого результата с нашей стороны пришлось приложить некоторое усилие. С отдельными влиятельными галичанами загодя была проведена подготовительная работа определённого характера. В Галиче всегда были, есть и, наверное, будут оппозиционно настроенные к действующей власти боярские группировки. Именно с такими оппозиционерами сотрудниками ГРУ и был установлен контакт. Заговорщики при подходе смоленских войск не только открыли ворота, но и устроили в городе восстание, дезорганизовав действия обороняющихся. К тому же, силы защитников города, распоряжениями самого Михаила, были и так порядком обескровлены. Галичские боярские дружины, в массе своей, были отозваны великим князем в Киев. Посаженный княжить в Галиче сын Михаила Черниговского Ростислав Михайлович с остатками казны и дружины предпринял неудачную попытку сбежать в Венгрию, но был схвачен.

Через день после известия о взятии Галича прискакала группа всадников, состоящая из ратьеров и конных галичан. Они в целости и сохранности доставили мне несколько тысяч гривен Галицкой казны, а в качестве довеска — последнего галицкого князя — пленённого Ростислава. Вместе с братьями в тот же день он как раз успел поприсутствовать на казне своего отца. А на следующий день принёсшие мне присягу братья Михайловичи, вместе со своими челядинниками, отбыли в свои новые вотчины, расположенные в глухих новгородских лесах.

Сразу после публичной казни Михаила Всеволодича в Киев приплыли Переяславль — южные бояре. До всем известных событий минувшей зимы, Переяславль — Южный контролировался владимиро — суздальскими Всеволодовичами, но самих князей в городе не было. Местные бояре с другими порубежниками неплохо справлялись с управлением города и княжества в целом, действуя самостоятельно, обходясь без собственного князя. После падения Северо — Восточной Руси Михаил, было дело, подмял под себя это княжество, но, как оказалось, совсем ненадолго.

Ежедневно, иногда даже по нескольку раз на дню стали приходить известия о мирной сдаче галицких городов подступающим к ним смоленским войсковым подразделениям 7–го корпуса. Города и городки сыпались целыми гроздями в мои руки, словно перезрелые плоды. Ослабленные после ухода в Киев местных дружин, оставшиеся гарнизоны и городские жители не выказывали особого энтузиазма в деле сопротивления вторгшимся в их пределы интервентам. По мере подхода к галицким городам смоленских войск, местные власти при полной поддержке горожан, добровольно отворяли крепостные ворота. А, что им, спрашивается, оставалось делать, в условиях, когда Михаил разбит, а их земская столица — Галич, перешла под руку смоленского государя? Альтернативой Смоленску было, разве, что отдаться во власть католикам — венграм или полякам. Но местные жители ещё помнили, как совсем недавно, при правлении в Галиче королевича Андрея, венгры ставили на постой в православных церквях своих коней, а столичных жителей грабили и насиловали.

Параллельно взятию городов часть войск 7–го корпуса усиленных местными, перешедшими на сторону Смоленска отрядами, была направлена к западной границе княжества с целью перекрытия горных перевалов в Карпатах. Теоретически существовала опасность прорыва венгров из Паннонской долины в Галицию, но никаких практических шагов к этому Бела пока не предпринимал. Скорее наоборот, венгерский король концентрировал своё внимание на западе, противостоя Вене и враждуя с Фридрихом II. Сейчас Беле было бы глупо, крайне неосмотрительно и недальновидно начать обострять свои отношения со мной, предварительно не урегулировав все свои тёрки с Веной. В этом случае, для Венгрии существовал вполне реальный шанс получить войну на два фронта. Поэтому наши ближайшие западные соседи вели себя тихо — венгры, сунувшись в Галицию, рисковали получить удар в спину из имперских земель, а поляки хорошо отгребли ещё пару лет назад, хорошо усвоив преподанный им урок. Ну, и, само собой разумеющееся — авторитет смоленского, теперь уже русского войска, за последние годы взлетел на небывалые прежде высоты, заставив даже померкнуть военный гений Святослава. Оттого — то сейчас никто из европейских монархов не пылал желанием связываться самостоятельно, в одиночку, без серьёзной европейской коалиции, с возродившемся из небытия на востоке военном монстром.

В Черниговских и Северских землях, после захвата их земских столиц и недавнего разгрома Михаила сложилась ситуация аналогичная вышеописанной в Галицкой земле. Даже не дожидаясь подхода отдельных воинских контингентов «Деснинской группы войск» — 3–го корпуса Аржанина, чернигово — северские жители спешили выказать верноподданнические чувства, засылая своих делегатов в уже занятые нами Чернигов, Новгород — Северский, а с недавних пор и в сам Киев. В такие делегации входили как городской нобилитет, так и, в отдельных случаях, даже удельные князьки — Сновские, Козельские, Трубчевские, Рыльские, Путивльские, Курские, Стародубские, Елецкие, Вщижские и прочие. Удельные князья надеялись, что явка с повинной головой поможет им сохранить свои нынешние уделы. Но не на того нарвались! Старшие представители этой династии Ольговичей — Черниговский и Новгород — Северский князья уже покинули этот грешный мир, а оставшиеся в живых Ольговичи, лишённые лидера и боеспособных частей были вынуждены не только склонить передо мной свои выи (шеи), но и подчиняться любым моим решениям.

Все выжившие Ольговичи были высланы из своих родовых вотчин, получив в замен волости в Булгарской и в новых чухонско — литовских северо — западных областях. Если они обживутся и укрепятся там, то это будет на пользу не только им самим, но и Русскому государству в целом. Из Рюриковичей, единственных, кого я не стал трогать, срывая с насиженных мест, были лишь окончательно обоярившиеся князьки, что наличествовали в Киевской и Галицкой земле. Они давно ни на что не претендовали, уже не в первом поколении тихо сидя в своих вотчинах, смирясь со своей судьбой.

На самой же Руси владетельных князей ныне не осталось ни одного! Вся Русь, как в стародавние времена первых Рюриковичей, перешла под власть одного правителя — Владимира Изяславича Смоленского.

С остальными делегатами я вёл себя куда как более миролюбиво. Все съезжавшиеся в бывшую столицу Руси бояре, купцы, выборные от городской «черни», спешили поклониться новому владыке всея Руси. Своих новых подданных я принимал в бывшей гриднецкой ежедневно, работая в режиме конвейера — до того много съехалось народа из южных княжеств. Сначала, по приезду, все эти высокородные и не очень гости проходили, ставшую стандартной, процедуру присяги в Софийском соборе в присутствии митрополита, в первый же день снявшего с меня свой интердикт, отлучающий от церкви. Большинству приходилось присягать новому государю всея Руси по второму разу, так как это уже ими было проделано в родных городах. Ну, да, кашу маслом не испортишь! Затем принёсшие присягу являлись в терем для личной, так сказать, аудиенции. В таких случаях деваться было некуда, приходилось соответствовать, соблюдая весьма обременительные для здоровья и кошелька правила здешнего этикета. Поэтому, дабы не обидеть гостей, в обширной приёмной палате были поставлены длинные столы, которые всегда ломились от яств и питья.

Я восседал на красивом резном стольце, установленным на возвышении, обложившись подушками — о существовании мягких кресел в Киеве ещё не подозревали. Сразу после полудня я принимал посетителей попроще — выборных от народа — многочисленных старост и сотских, мелких купцов и своеземцев, дружинных десятников и чиновничью братию, оставшуюся от Михаила и других князей. Вечером же, устраивались пиры, с участием прибывающих в Киев князей, бояр, торговых гостей и купцов. Эти персонажи зачастую заявлялись на приём в меховых шубах с шёлковой оторочкой, тряся длинной бородой, кланялись в ноги, чуть ли не касаясь пола своими горлатыми шапками. При всём при этом взирали на меня с удивлением. Я был одет, по их своеобразным понятиям, чуть ли не в нижнее бельё, пребывая в душном тереме в чёрных штанах и цветных шёлковых рубахах. Ну да с меня взятки — гладки, париться в жару, будучи одетым не по сезону, я не собирался. Прошли те времена, когда я ещё старался подстраиваться под местную моду, строго следуя заведённым здесь привычкам и этикету. Сейчас ситуация менялась на прямо противоположенную — уже я во многом задавал тренды.

— Государь, всё готово! Народ в сборе! — произнёс тихим голосом, боясь потревожить мои думы, аккуратно вошедший в горницу бывший киевский тысяцкий Дмитрий. Назначен он мною был на новую должность — помощника губернатора Киевской области.

Сегодня я намеревался выступить перед киевлянами на Софийской площади, рассказать о предстоящих изменениях в их жизни, заодно представить им нового губернатора.

Выйдя на улицу, я услышал, как в последний раз звенит над Киевом его знаменитый вечевой колокол. Уже сегодня его прилюдно срубят. Теперь он станет не нужным и даже вредным атрибутом, провокационным символом, диссонирующим и совсем не соответствующим наступающим на Руси временам абсолютистской монархии.

Над вечевой площадью, просто кишащей народом со своей невозмутимой монументальной величавостью возвышался храм св. Софии, премудрости Божией, построенный князем Ярославом Мудрым два века назад. Кроме вечевых собраний, в остальные дни на вечевой площади происходил торг, сегодня, по понятным причинам, никакой коммерции здесь и близко не было.

Через потайной ход я попал в Софийский собор, где шёл молебен, на котором присутствовали кроме смоленских воевод ещё и именитые киевские бояре. С моим появлением литургия быстро закончилась.

Высокие двери собора распахнулись и на каменную паперть, обращённую к вечевой площади, первыми, под громкое пение собственного исполнения, вышли певчие, облачённые в длинные стихарии, обшитые в золотые позументы. Затем паперть задымили дьяконы с серебряными кадилами, за ними шли иереи в парчовых ризах. Замыкал шествие опиравшийся на высокий посох киевский митрополит в золотой митре. Вслед за церковным клиром наружу вышли смоленские воеводы и знатнейшие горожане. Духовенство расположилось по правую сторону от соборных дверей, а по левую встали именитые бояре с воеводами, освобождая, таким образом, самый центр для меня и десятка моей охраны.

Собор я покидал последним. Людское море на площади колыхалось. Прямо под парапетом в несколько рядов, отделяя его от толпы, стоял батальон пехотинцев. С моим появлением бирючи громко проревели в трубы, площадь стала стремительно затихать. Все взгляды устремились на меня и мои праздничные позолоченные доспехи ярко переливающиеся на солнце.

Один из политруков передал мне в руки рупор. Набрав в лёгкие побольше воздуха я начал свою речь.

— Внимание! Слушайте и внимайте люди киевские! Я Владимир Изяславич не только киевский князь, но и государь всея Руси, объединённой Руси! Теперь у нас одна единая и не делимая Русь, одна вера, один народ и я единственный надо всей русской землёй государь! У нас не будет больше княжеств и удельных князей!

Я замолчал. Вся площадь погрузилась в раздумья, переваривая мою эмоциональную речь и услышанную информацию, а потом она «взорвалась» взрывом одобрительных голосов.

— На Руси не будет больше православных холопов и рабов. Во всей Руси будут действовать законы «Новой Русской Правды», перед которыми будут все равны — от землепашцев до бояр. Весь русский народ будет жить по единообразным для всех законам и правилам. А по этим законам запрещено созывать и проводить городские веча! А потому …, — я махнул рукой.

Вслед за моей отмашкой с вечевой колокольни раздался перестук топоров и с громким звоном вечевой колокол рухнул на заранее освобождённую от людей площадку.

— Вечевой колокол вам больше не понадобится! Вам не придётся больше сажать на великокняжеский стол или снимать с него великих князей! Потому как не будет у нас больше княжеств и удельных князей! Киевское княжество, подобно другим, с сего дня преобразуется в Киевскую область, под началом поставленного мною над всеми вами губернатора, — я подозвал к себе молодого полоцкого боярина, успевшего не только получить образование, но и отличиться на госслужбе, и показал его киевлянам. — Первым помощником губернатора и правой его рукой будет всем здесь присутствующим известный бывший киевский тысяцкий Дмитр Ейкович. Законы НРП, по которым живёт всё наше Русское государство, на площадях города вам будут ежедневно зачитывать глашатаи. Грамотные могут купить письменный полный свод законов НРП в Областном управлении, что будет располагаться на Горе, на месте бывшего дворца князя Владимира. Сейчас выйдет сюда глашатай и будет вам читать тексты законов НРП. А у меня на этом всё! Спасибо вам киевляне и да хранит вас Господь Бог!

Затем горожане несколько часов внимательно слушали зачитываемые им с парапета свод законов НРП. И потом ещё долго не расходились, люди до самого вечера делились друг с другом своими впечатлениями, обсуждая услышанные новости. Было, конечно, много не довольных, но всё же, с солидным отрывом, превалировали положительные мнения относительно всего происходящего и всех этих нововведений. Спецслужбы в нужном мне ключе, посредством завербованных агентов, начали работать над общественным мнением, пытаясь его формировать и корректировать, да и в целом они старались везде и всегда «держать руку на пульсе», отслеживая настроения, царящие в среде «нобилей» и «плебса» не только в Киеве, но и в других городах.

Всех этих бурных обсуждений на Софийской площади мне уже не довелось ни слышать, ни видеть. В тесной компании охраны и ближников я покинул Софийскую площадь тем же тайным путём, что и попал сюда — через Софийский собор и его тайную систему сообщений.