Орда

Глава 11

Дождавшись очистки русла Волги от плавучих льдин, оставив в Булгарии изготавливающуюся для дальнейшего похода «Восточную группу войск», я вместе со своими телохранителями отправился на запад, сплавляясь по рекам на галере.

Поднимались вначале вверх по разлившейся Волге, а миновав Нижний Новгород, вскоре перешли в русло Оки. Хотелось побывать в Муроме и собственными глазами посмотреть на то, что осталось от Рязани. Войска 3–го корпуса Аржанина, которые в конце зимы подводили под мою руку эти княжества, уже в массе своей успели перебазироваться в Ельню, что стоит у истоков Десны, вместо себя они оставили гарнизоны «посохи» частью выведенные из относительно спокойной Залесской области.

Гребцы в полноводных Волге и Оке сменяя друг друга, работали веслами круглосуточно. А от парусов было мало толку — ветра с северо — запада, обдувая наши лица, совсем не прибавляли нам скорости хода.

И вот, наконец, закатные лучи солнца осветили выросший словно из ниоткуда город. Это был Муром, вольготно раскинувшейся на левом берегу реки. Бежавшие из Владимиро — Суздальской Руси остатки разгромленных монгольских орд прошли город стороной. Мои войска при взятии под свой контроль этого града обошлись без ожесточённого штурма — поэтому не наблюдалось никаких следов разрушений, всё было в целости и сохранности.

Муромский посад, укрытый крепким тыном, был многолюден. По его концам и улицам мирно сновал по своим делам народ, состоящий, наверное, из всех национальностей, что встречаются в Поволжье, бежавших сюда от войны. А вот в рубленном из дуба кремле, едва завидев нашу галеру, стражи резко активизировались — забегали, замелькали своими доспехами в красноватых лучах садящегося за горизонт солнца. Над проезжей башней кремля развивалось большое красное полотнище с чёрным крестом. Точно такое же знамя, только меньшего размера, по моему распоряжению было поднято на мачте нашего судна.

На причале, в сопровождении роты бойцов, нас встречал раскрасневшийся от скачки Глуздов Петрило Шлыкович — в недавнем прошлом обычный комбат, а ещё раньше, года три назад, ничем не примечательный вольный землепашец из — под Копыса. А ныне его не узнать, по моему указу он стал целым губернатором Муромской области.

Глуздов подошёл ко мне чеканя шаг, вытянувшись в струнку доложился.

— Государь во вверенной мне Муромской области всё спокойно!

— Вольно, губернатор!

Он слегка расслабил мышцы, приняв менее напряжённую позу.

— Мы у тебя только переночуем, отплываем на рассвете! Пойдём в детинец, там поговорим.

Губернатор до полуночи, пока я не завалился спать, жаловался мне на отсутствие поставок из столицы оружия и обмундирования, на нехватку в денежном обороте смоленских бумажных банкнот, на острый кадровый дефицит и ещё на целую кучу проблем, свалившихся на его несчастную голову. В общем, ничто не ново под Луной.

Рязань была разрушена и частью сожжена. Трупы с улиц были убраны. Сейчас в городе размещался батальон смоленской «посохи» и всего несколько сотен горожан — как вернувшихся рязанцев, так и пришлых. Вот это крайне малочисленная горстка людей и начала потихоньку восстанавливать внутригородские постройки и разрушенные крепостные стены.

Ингварь Игоревич, его сын Игорь, племянник Ярополк, и совсем малые дети — всё, кто остался от целого соцветия рязанских князей были вынуждены мне присягнуть, стоило только им увидеть многочисленные полки и рати 3–го корпуса Аржанина, спустившихся с Оки. Чуть позже я собирался их переселить в Крым.

Аналогичная картина разрушений и полного опустошения наблюдалась и в других приокских городках и сёлах, вплоть до Коломны. Шанс спастись был только у смердов, укрывшихся в лесах, те же, кто пережидал нашествие монголов в городах — сгинули безвозвратно.

Талые снега на берегах верховий Днепра уже под Киевом сменились весело зазеленевшими плодородными жирными чернозёмами, а хмурая туманная взвесь, безраздельно царившая в лесах Центральной России, была разогнана степными ветрами и высушена слепящим глаза солнцем.

Миновав устье речки Ирпень, повинуясь моему приказу, грузовые дощаники вместе с галерами стали причаливать и высаживать основную массу войск на правом берегу Днепра — до Вышгорода оставался дневной пеший переход.

Вышгород планировалось взять быстрым налётом при помощи специально подготовленных штурмовых подразделений 1–го Смоленского полка. Остальные многочисленные судовые рати «Центральной группы войск» вместе с припасами сходили на берег севернее Вышгорода. Выгрузка этих частей продолжалась почти двое суток.

Утром следующего дня, в кровавых лучах рассветного солнца, я, прямо с борта галеры, воочию рассматривал Вышгород. Этот город был расположен на высоком холме, хорошо укреплён. Вышгород, находящейся на расстоянии 16 вёрст от Киева служил северным форпостом древнерусской столицы. Около города имелась прекрасная переправа на правый берег Днепра. Здесь издревле переправлялись, если шли на Киев со стороны Чернигова или из Киева в Чернигов, чтобы не переходить Днепр. Белые городские стены Вышгорода были окружены пригородными слободами и редкой россыпью отдельно стоящих изб.

Но десантно — штурмовым подразделениям некогда было любоваться здешними природными и архитектурными красотами. Скрытно высадиться на берег не получилось, нас уже поджидали. На батальон, первым вступившим на берег, из засады, как снег на голову, обрушилось две сотни дружинников вышгородских бояр при поддержке местного ополчения. Так уж исторически сложилось, что в Вышгороде всегда проживало много богатых бояр, у которых на службе состояли дружинные отряды. Вот с ними 3–му батальону и пришлось схлестнуться. Сеча выдалась кровавая. Вышгородцы атаковали высадившейся батальон сходу, не дожидаясь высадки подкреплений с всё подходящих к берегу галер.

С борта одной из таких галер стоя на палубе, приятно обдуваемый свежим ветерком, я был вынужден бездеятельно наблюдать за внезапно разгоревшимся боем. Оказать более действенную помощь передовому отряду мы просто не успевали, даже не могли поддержать десант «огнём» с галер без риска задеть своих же. Отступить назад на галеру десантировавшиеся пехотинцы тоже не успевали, вражеская конница всяко быстрее их доскачет до берега. Единственное, что им оставалось сделать — это принять не равный бой, иного выхода просто не было.

Батальон сжался в плотную коробку построения. Я внимательно следил за визуально и акустически подаваемыми сигналами команд. Батальоном руководил лично командир 1–го Смоленского полка Возгривец — опытный, закалённый в боях, прошедший, как и весь его полк, через десяток сражений.

Стрелки начали обстрел накатывающей на них конной лавы противника. Лучники методично оттягивали тетивы до правого уха и со звоном их отпускали. Пока первые выпущенные стрелы находились ещё в полёте, им вслед летели вторые и третьи, а когда первые достигали конечной цели, на тетиве уже лежали пятые, шестые или седьмые стрелы. По вышегородцам громко застучал металлический оперённый град, выбивая из потока движения многих плоходоспешных всадников и коней. Дружинники стали поднимать щиты, прикрываясь ими, но закрыть свой четвероногий транспорт были не в силах. Арбалетчики стреляли значительно реже, но их бронебойные болты с металлическим лязгом пробивали любые доспехи, без разбора обрушивая наземь и всадников и коней. То тут, то там стали образовываться завалы из тел, но они были вполне себе проходимыми и не шли ни в какое сравнение с завалами, что образовывались при применении артиллерии. Близкого контактного боя было не избежать.

Бегущая вслед за конницей многотысячная толпа ополченцев серьёзно от обстрела пока не пострадала и если эти ремесленники и крестьяне, взявшие оружие не растратят свой запал и боевой дух, то создадут для батальона серьёзные проблемы. К тому же ещё не факт, что батальон выдержит удар полутора сотен конников.

Только перед самым строем, с удивлением для себя осознав, что направленный в их сторону плотный лес копий и не думает распадаться, дружинники, притормаживая коней, вынужденно сбавили свой напор. Часть конников принялась стрелять из луков, другие стали медленно прорубаться вперёд, пытаясь перерубить или отклонить древки копий. Обтекая с флангов застопорившуюся конницу, ей спешила прийти на помощь вышегородская пехота. Я и все окружающие меня понимали, что батальон под таким напором долго не выстоит, без поддержки рано или поздно его просто размочалят. Но помощь им вскоре обещалась прийти. Не дожидаясь когда освободиться забитый лодьями причал, ротные галеры 2–го батальона стали высаживать десант прямо на необорудованный берег.

Я снова перевёл взгляд на поле боя. Оттуда стали доноситься крики тысяч глоток. Оказалось, что это ополченцы, безумно вопя, бросились на пики. К пешим и конным дружинникам ведших рукопашный бой, присоединились ополченцы, которые принялись активно вгрызаться и подтачивать обороняющиеся ряды батальона, теперь уже заблокированного со всех четырёх сторон. Дерущиеся схватились насмерть. На пехотинцев, в тех местах построения, где нападавшие сумели продраться сквозь частокол пик, обрушивались мечи, топоры и булавы. Оттуда исходил просто чудовищный лязг, нечто подобное я слышал только в кузнечных и штамповочных цехах.

В нескольких местах, смяв пикинеров, враги вклинились вглубь построения, но были встречены бердышами стрелков, удары которых прорубали шлемы и мяли любую броню вместе с костями. В тесной, кровавой схватке образовалась мешанина из борющихся тел.

Но тут, в самый критичный момент, натиск на избиваемый батальон стал ослабевать, больше половины ополченцев под чьи — то громкие команды были перенаправлены на десантирующиеся на берег роты 2–го батальона. Я облегчённо выдохнул, ведь ещё несколько минут и 3–й батальон просто задавили бы массой. Ситуация для обложенной со всех сторон части по — прежнему оставалась критической, но шансы выстоять у окруженцев многократно возросли.

Ободряя себя криками ополченцы бросились на сходящие на берег рати. Второй батальон, элита моей нации, не рвался вперёд, а построился у самой кромки воды, а потому накатывающие на них ополченцы неожиданно для себя оказались под скрещивающимися прицелами пушек сразу с нескольких галер, ведь собственные пехотинцы теперь не перекрывали жерла орудий. Заполошная пальба из пушек и тысячи поднятых в воздух стрел буквально разорвали и пригвоздили вышегородцев к земле. Их кожаные панцири и стёганки были плохой защитой от стрел, не говоря уж о пушечных снарядах. Поднялся дикий вой, и окровавленная толпа отхлынула от берега, оставляя за собой обломки из корчившихся тел.

Выстроившейся в коробку батальон сходу, перейдя на бег, рванул на помощь избиваемым в поле братьям по оружию. А на освободившемся от 2–го батальона клочке берега послышались звуки труб, крики и плеск воды, возвещавших о прибытии свежего подкрепления. И в это же время выше по течению прямо на причальные ладьи галеры разродились новыми десантными отрядами, устремившимися напрямую к городским воротам.

А в это время истекающий кровью в кольце окружения врагов батальон дождался — таки помощи. Когда к месту боя стали выскакивать израненные ополченцы, сбежавшие из кровавой бани устроенной им на берегу, блокирующие батальон вышегородцы дрогнули, и мигом заразившись паникой, понеслись вслед за своими улепётывающими земляками. Вышегородские дружинники так и не сумели сломить сопротивление обложенного со всех сторон батальона, отчего, в значительной мере, разуверились в собственных силах. А потому, едва рассмотрев преследователей разбегающихся, явившихся в образе свежей железной колонны смоленских войск, дружинники без долгих раздумий, побросав наземь щиты и весь лишний груз, побежали вслед за своими ополченцами.

Ворота детинца, по хорошо отработанной технологии, были взорваны. Гарнизон города по большей части остался в поле или разбежался по окрестностям. Оказывать ворвавшимся в город войскам серьёзное сопротивление было просто некому.

Регулярно пребывающие с места высадки войска сплошным потоком проходя через неукреплённые посады Вышгорода, вливались в окольный город. С подошедших к городским пристаням транспортных судов (дощаников) споро выгружались припасы.

Ближе к полудню я с комфортом расположился в великокняжеской резиденции на территории детинца. Сейчас активно ремонтировались его взорванные шимозой башенные ворота. Кроме того, детинец, окольный город и пригороды при помощи зашедших в город войск в данный момент активно «зачищались» — местное население изгонялось со своего ПМЖ. Не пожалел я даже церковнослужителей с монахами (церковь св. Василия и два монастыря — мужской Спасский и женский) — их тоже препроводили из города. Спрашивается, зачем мне на территории долговременной военной базы, которой, вдобавок, угрожает осада, мирное гражданское население? Они создадут своим, зачастую, иррациональным поведением, только дополнительные риски, как для себя, так и для моих войск.

По свежим разведданным, Михаил Всеволодович Черниговский собрал в Киеве все свои земские дружины из ныне подвластных ему княжеств. Этим самым он серьёзно упростил задачи 7–го корпуса Меча, направленного на Галич и «Деснинской группы войск» Аржанина занимающей Чернигов. Но мало того, по степи к Киеву со своими туменами подходил главный половецкий хан Котян Сутосевич — мой, кстати говоря, двоюродный дядя по материнской линии. В таких условиях атаковать Михаила было сильно рискованно.

Такое выжидательное решение было принято, так как на стороне противника наблюдался явный численный перевес. Михаил собрал в Киеве 10 тыс. конных дружинников (включая европейских наёмников — около 2 тыс.) и 40 тыс. пешего ополчения. «ЦГВ» в составе двух корпусов могла противопоставить южно — русским войскам 6 ратей или 18 полков. Причём стоит заметить, полки были не полной численности, так как все эти войска были потрепаны в боях с монголами минувшей зимой. В итоге, как говорится, «в сухом остатке», я располагал 16 тыс. пехотинцев и 1 тыс. ратьеров. То есть преимущество в коннице у Михаила было в 10 раз (и это без учёта Котяна), а в пехоте — более чем в 2,5 раза! Поэтому, чтобы хоть малость уровнять численность войск, и было принято решение дожидаться Аржанина. Эта группировка состоящая из одного корпуса даст дополнительно в «копилку» 6 тыс. пехотинцев и 500 ратьеров.

Я рассчитывал на удар «ДГВ» с тыла. Для этого, они должны были, оставив свою флотилию на Десне, пешем порядком выйти в район Вышгорода. После чего, уже при помощи Днепровской флотилии, по возможности скрыто, переправиться через Днепр. А затем раствориться в окрестных лесах и ждать случая и обходным маневром выйти в тыл киевским войскам, по плану уже связанных к этому моменту боем с «ЦГВ». А далее — просто нанести по противнику неожиданный разящий удар со спины. Таков вкратце был план, активно прорабатываемый военным советом.

И теперь нам оставалась только укрепляться в Вышгороде, копая в полях редуты, и ждать дальнейших вестей от «ДГВ». Те новости, что уже поступили — были весьма обнадёживающими. Обескровленный Михаилом из — за поголовной мобилизации Новгород — Северский был взят практически бескровно, следующим на очереди шёл Чернигов. При штурме городов я распорядился применять шимозамёты и «напалм» — в целях экономии дефицитного пороха. За зиму в Смоленске шимозы выделали более чем достаточно.

Более мелкие удельные городки, расположенные на берегах Десны вроде Брянска, Трубецка и т. п. — просто игнорировались, оставались «на десерт». Также как и другие Черниговские удельные княжества, расположенные на берегах других рек — как например Путивль, Рыльск, Курск — стоящих на берегах Сейма — притока Десны. Их очередь настанет тогда, когда будут разгромлены основные силы Михаила. Подобные действия «ДГВ» были согласованы ещё зимой на совете. Единственный просчёт нашего Главного военного совета (ГВС) — мы не ожидали такой высокой численности и концентрации всех войск в Киеве, в ущерб другим городам Южной Руси. Здесь Михаил всех нас провёл, впрочем, возможно, что и себя обмишулил, время покажет!

Но мы предполагаем, а Бог располагает. Мои дальнейшие планы были изменены, да что там, перевёрнуты с ног на голову, прибывшими тайными послами от хана Котяна Сутосевича. Дело в том, что они «на голубом глазу» принялись уверять меня в любви хана, воспылавшего к моей особе, великой родственной любовью. Если серьёзно, то из слов послов выходило, что Котян захотел перейти под мою руку. В этой связи меня начала терзать неопределённость — как себя повести с войском Михаила, в свете открывшихся фактов. Если Котян со своей 40 тысячной кочевой Ордой на моей стороне — то это одна история, а если на стороне Михаила — то совсем другой расклад выходит. Впрочем, настоящих воинов среди подвластных Котяну родов наберётся не больше 5–7 тысяч, но, что тоже не мало!

Вообще монголы, прошедшим летом, здорово проредили половцев. Они разбили орды целого ряда степных ханов, уменьшив численность половецких воинов минимум на полсотни тысяч человек, в том числе путём абсорбцией в свои собственные ряды. Хан Котян остался самым большим из ныне здравствующих ханов, не испытав ещё на собственной шкуре ярости монголов.

Хотя вру, он в этом деле печальный опыт уже имел — бился вместе с русскими князьями на Калке, точнее правильней будет использовать слово не «бился», а был бит. Во всей этой связи меня, как говорится, терзали смутные сомнения. Поэтому отбоярился от ханских послов напоследок брошенными словами о том, чтобы ко мне прибыл лично сам хан Котян Сутосевич вместе со своими старшими сыновьями — только тогда я был согласен продолжить разговор. То, что это моё повеление будет исполнено — не верил ни на секунду, а оказалось — зря! Чудо свершилось, через седмицу тайно прибыл сам хан Котян вместе со своими сыновьями — аманатами, прихватив с собой две сотни личных гвардейцев.

Половецкий хан не один десяток лет ходил в союзниках русских князей, участвуя в их многочисленных смутах. Последние годы он, будучи тестем Даниила Романовича Галицкого, оказался на проигравшей стороне. И был вынужден перейти на сторону победителя — Михаила Черниговского, объединившего под собой все южно — русские княжества. Когда к Руси приблизились монголы хан уже собирался откочёвывать за Дунай, потому как знал, что с этими вурдалаками воевать бесполезно, никто не в силах устоять против их туменов. Но этой зимой мир перевернулся с ног на голову — смоленский князь разбил до сели непобедимую монгольскую Орду. Это просто не укладывалось в голове хана. Он проверял — и действительно, остатки монголов бежали назад, за Волгу! Причём бежали в основном те, кто оставался зимовать в волжско — донских степях. А все те тумены, что вторглись во Владимиро — Суздальское княжество — там навечно и остались! Это был полный разгром! Вдобавок Владимир Изяславич Смоленский, родич хана по его родной племяннице, присоединил к своему и так огромному государству Владимиро — Суздальское, Рязанское, Муромское княжества, а также Булгарию, ранее разбитую монголами.

И вот теперь, с подвластными ему коленами — родами хан окончательно и бесповоротно решил во чтобы то ни стало перейти под руку столь молодого, но поистине Великого князя, сравнимого лишь с Искандером Двурогим. И хана искренне забавлял Михаил Черниговский — драный пёс, который надеется одолеть молодого льва! Глупец! Ему надо не войско собирать против его Великого внука, а впасть ему в ноги и просить его милости! Именно это сам хан и намеривался сделать! Повторять судьбу монголов, преисполненных гордыней, или следовать за слепцом и к тому же глупцом князем Михаилом хан Котян Сутосевич вовсе не собирался! С собой он вёз не только своих сыновей, но и самую красивую из дочерей, чтобы отдать её в наложницы и ещё более породниться со своим будущем кааном!

Пришли известия о взятии хорошо укрепленного Чернигова. Три оборонительные линии защищали город от врагов. На высоком берегу Десны расположился детинец, прикрытый с востока рекой Стрижень. Вокруг детинца шел «окольный град», окруженный «малым валом». И, наконец, третья линия укреплений защищала обширное предгорье.

Попытка князя Новгород — Северского Станислава Глебовича прийти на помощь осажденному городу не удалась. Начался ожесточенный бой на стенах города. Защитники Чернигова с града метали на смолян каменья со стен за полтора перестрела. После яростного боя в городе, во время которого победа была долго сомнительна, смоляне одержали верх.

С третьего этажа детинца я наблюдал как в гостеприимно распахнутые ворота Вышгорода «торжественно» въезжает малая группа степняков. Большую часть сопровождающих, хан Котян вынужденно оставил перед линией редутов. Над половецким ханом развевался высокий шест с хвостами — так называемый «бунчук»

Очень скоро я мог лично лицезреть своего двоюродного деда по материнской линии. Он имел правильные черты лица, схожие с северо — кавказскими народами. Хоть хану и было больше пятидесяти лет, но выглядел он моложаво. Смешно, на мой взгляд, смотрелись его длинные казацкие усы и свисающий длинный чуб, заплетённый в косу.

Вооружён он был саблей из дамасской стали, украшенной драгоценными камнями. Одет Котян был в типичный степной халат, правда, излишне нарядный, весь расшитый золотыми нитками. А его породистый, статный аргамак являл собой весьма живописное зрелище — его попона была унизана россыпью свисающих пушистых лисьих хвостов.

При подъезде к моей выстроенной по обе стороны дороги экстравагантной сотне чёрных телохранителей, закованных в матово — чёрные доспехи, за спиной которых виднелись разлапистые чёрные крылья, все как один вальяжно восседающих на чёрных жеребцах, хан слегка сбледнул с лица. А его конь начал, беспокоясь, грызть удила, да и сам хан, кося глазами по сторонам стал нервно прикусывать свой вислый чёрный ус. Ехавшие за спиной хана двое его сыновей сохраняли хладнокровия ещё меньше — разинув рты рассматривали мой почётный эскорт.

Завидев смоленского каана, восседающего на резном деревянном стольце у теремного парадного крыльца, хан Котян, как куль с мешком, театрально свалился с коня. По восточному обычаю рухнул на четыре кости, уперев лоб в красную ковровую дорожку и пополз, как змея, к моим ногам. Примеру отца последовали привезённые им сыновья. Этим самым Котян признавал моё старшинство над собой.

Облобызав мои ноги, хан поднялся на колени и вручил свой символ власти — серебряный жезл, весьма похожий на гетманскую казачью булаву.

— Клянёшься ли ты служить мне и Руси верой и правдой, хан Котян Сутосевич? — спросил я, придав своему лицу максимально серьёзный вид.

Хан громко прокричал по половецки что — то похожее на слова присяги, тут же переведя незамысловатую клятву на русский, после чего я вернул Котяну его декоративную булаву. Подобное представление повторилось с сыновьями хана, правда, без раздачи жезлов.

Когда этот спектакль закончился, я пригласил Котяна для разговора тет — а — тет в хоромы заставленные, по такому случаю, винами и яствами. Подкрепившись, мы расположились на степной манер — зарывшись в подушках, и перевели общение исключительно в деловое русло. При всём при этом, я старался не обращать внимание на терпкий запах конского пота, которым хан, казалось, был пропитан поболее своего коня.

— Хан, не будем как шакалы, ходить вокруг да около, время не ждёт!

— Согласен с тобой, государь!

— Ты уже стал моим подручным князем или подханком, отдав свою орду в полное моё распоряжение, так ли это?

— Не совсем так, государь. Я отдал себя и своих старших сыновей в твоё полное распоряжение. Через меня ты можешь распоряжаться принадлежащей мне по праву ордой. Я нахожусь в твоей воли, а орда находится полностью в моей воле, но, повторю, через меня ты можешь распоряжаться ей как своей.

Понятно, принцип «вассал моего вассала не мой вассал» половцам хорошо известен и даже применяется ими на практике.

— Хорошо, князь Котян Сутосевич! Я тебе отдам приднестровские степи для выпаса скота. Ты станешь губернатором этой Днестровской области. Кроме того, ты назначаешься воеводой всей лёгкой половецкой конницы, что будет поставлена на службу Руси. В мирные годы, в Днестровской области ты со своей ордой будешь жить по своим обычаям, если тебе не по нраву русские, тут я неволить тебя не буду. Заодно вы будете нести сторожевую службу на степной границе с Венгрией. Но в годы военного лихолетья ты должен будешь, как губернатор и воевода лёгкой конницы, безропотно отдавать мне и моим воеводам своих половцев. Воеводами, что будут командовать лёгкой конницей, могут стать и твои сородичи, при условии, что они перейдут ко мне на постоянную службу.

— Это мудрое решение государь! Половецкие воеводы будут лучше знать, как управлять и воевать половецкими воинами. Сам, получается, своей ордой я командовать не смогу?

— Ты будешь губернатором Днестровской области. А лёгкая конница станет применяться не единым отрядом, а будет приписана к полкам, ратям и корпусам. Если надо, то твои половцы, как пальцы в кулаке будут сводиться вместе. Они будут служить в качестве разведки, по приказу нападать на противников во время переходов или преследовать их во время бегства. Для нанесения зубодробительных ударов по врагу у меня есть другие рода войск, специально для этого предназначенные. И, сам понимаешь, если половцы будут раздёрганы по разным ратям, то и управляться они должны будут по месту их нахождения.

— Я понял тебя государь. Ты хочешь уже сейчас распределить мои тысячи по своим ратям?

— Нет. В этом году не до реформ, оставим всё как есть, а на будущий год присылай ко мне своих командиров, что станут на моей службе тысяцкими. В этот раз, на этой войне что — то менять в твоих войсках — только портить! Ты по сигналу ракеты должен будешь ударить в спину князю Михаилу. Этот вопрос мы позже согласуем при участии моих воевод, коим, ещё раз напомню, и ты теперь становишься.

— Как прикажешь, государь, — улыбнулся Котян, узнав о предстоящем привычном для половцев деле. — Позволь спросить?

— Что такое?

— Почему ты отдаёшь мне именно Буджак и Едисан — так мы называем степи к востоку от Днестра? Ведь Приволжские степи сейчас опустели?

— За Волгой по — прежнему монголы, а вы с ними не очень удачно воюете! Зачем гневить судьбу, делая вас соседями?

— Тоже верно! — весело заметил Котян. Похоже, соседство с монголами его не очень прельщало.

— А теперь ответь честно князь Котян Сутосевич, как на духу, как тебе моё предложение?

— Владимир Изяславич могу ли я просить у тебя, как у своего родича и внука лучшие условия с большей свободой? Ведь мы степняки — свободный народ…

Я резко оборвал, разгорячившегося было хана.

— Ясно всё! Все и всегда хотят нечто большего и лучшего, такова человеческая природа. Но запомни, мой дорогой двуродный дед Котян, предложенные мной тебе условия — и так намного лучшие, чем то, что имеют русские князья! Суздальские князья, например, из городов переехали править чухонскими деревнями и ничего, помалкивают! А тебе, как своему родичу, я и так даю много больше, чем следовало бы! Особенно учитывая вашу ненадёжность.

— Как так!? — искренне возмутился Котян.

— Твои единокровцы, половцы Средней Азии или как их там называют — кипчаки, уже сослужили плохую службу государству Хорезм — шахов. Находясь на службе шаха Мухаммеда, они своими беспрестанными набегами опустошали земли и города, тем самым подставляя шаха, делая его ненавистным для собственного населения. Но был бы толк, а его нет, от монголов кипчаки Хорезм не спасли! В Грузии, когда вы, говоря «вы» я имею в виду не тебя конкретно, а ваш народ в целом…

— Позволь напомнить государь, кипчаки — половцы отчасти и твой народ тоже!

— Пусть так, спорить не буду. Так вот, будучи на службе в Грузии кипчаки умудрились передраться с грузинами на виду у врага — это уже, ни в какие ворота не лезет! Да и на Калке, а до этого с аланами — касогами тоже были схожие ситуации с вашим участием. Поэтому, сразу предупреждаю, никакой вольницы на моей службе у вас нет, и не будет! Не дай Бог попробуете хоть раз учинить набег на русские земли — монголы вам ангелами по сравнению со мной покажутся. Предательства и ослушания приказов я никому не прощаю и не спускаю с рук.

— Я об этом знаю государь! Ты три года назад не пощадил даже своих близких родичей.

— Вы постоянно будете привлекаться в походы, и использоваться мной как лёгкая, манёвренная конница — для разведки, преследования врага и ослабления его сил во время переходов.

— Служить под рукой величайшего государя, равного Искандеру Двурогому — величайшая честь для всего нашего народа!

— Оставь своё славословие, КНЯЗЬ, теперь я тебя именно так буду титуловать. Времена вольных ханов сгинули безвозвратно. Теперь все половцы будут не только служить на благо Руси, но и беспрестанно находиться под её защитой!

— Мы будем служить тебе верой и правдой, государь!

— На счёт веры — православие вы будете обязаны принять!

— Примем! У нас и так много крещённых.

На пиру, впрочем, довольно скромном, по части спиртного, Котян преподнёс мне в дар одну из своих дочерей — четырнадцатилетнюю красавицу — смуглянку. Отказываться от живого презента я не стал, иначе была бы обида. А потом подумал — если во время ВОВ у краскомов были ППЖ (походно — полевые жёны) — то я чем хуже? Тем более, тут же окрещённая местным «капелланом» и принявшая в крещении имя Ксения, дочка хана Котяна была не понаслышке знакома с походной жизнью. Это было ей в плюс в такой ситуации. Данное обстоятельство вообще отличало всех половчанок в лучшую сторону, по сравнению с привередливыми русскими княжнами, проводящих всю свою жизнь в теремах.

Сыновей хана в заложниках у себя я тоже оставлять не стал. Возиться с ними выходило слишком накладно, видеть их в своей свите я категорически не желал. Поэтому я заверил хана Котяна, что всецело ему доверяю, и никаких аманатов мне от него не требуется. И если пожелает князь видеть своих сыновей тысяцкими лёгкой конницы, то пускай присылает их в Смоленск на будущий год. На том мы и расстались, довольные друг другом.

На расстоянии дневного перехода до Киева, у погоста Булично, Михаил Всеволодич разбил огромный военный лагерь. Селение Булично было одинаково удалено, что от Вышгорода, что от Киева, уклоняясь при этом на запад, удаляясь, таким образом, от русла Днепра на многие километры.

— Незаметно выйти в тыл черниговцам не получится. Вся местность от Булично до Киева заполнена союзными Киеву конными дозорами клобуков. — На срочно созванном военном совете докладывал Душило. Галера Анфима только что вернулась в Вышгород, ранее успев сплавиться вниз до самого Киева.

— Какими силами располагает князь, узнавали у пленных?

— Так точно, государь! Князь Михалко собрал десять тысяч конных дружинников, ляхов и венгров около двух тысяч, а также копченых берендеев, торков, клобуков, всю ту падаль степную, что убила твоего отца, Изяслава Мстиславича, государь! И сорок тысяч пеших воев. И это не только кияне, но и собранные Михалкой ополчения из Галиции и Черниговщины.

Встал, пожал руку Душиле:

— Будем их воевать, брат!