Охотники за магией

Глава седьмая ВТОРОЙ КОРАБЛЬ

Второй корабль пришёл как раз перед Днем Весеннего Равноденствия. Он привёз письма из дома, товар для лавочки Профессора и прочее — а ушел, загруженный по фальшборт (фигурально выражаясь) солью.

Убедившись, что груз соли покинул пределы досягаемости служб Отстойника, Град начал приводить в действие придуманную им схему обезвреживания начальника Службы Надзора за Порядком.

И вскоре во всех лавочках обсуждали неслыханную новость.

Из Отстойника в первый и единственный раз за всё время его существования попытались незаконно вывести партию вёсел. Вёсла же входили в священный список товаров, запрещённых к вывозу.

На хвост контрабандистам села доблестная Служба Надзора за Порядком, героически выследившая злодеев.

Начальник Службы Надзора лично сам возглавил людей, перехвативших судно с контрабандой.

В жестокой схватке на борту контрабандиста он получил сырым, корявым веслом по голове и упал за борт. Пока его спасали, начальник успел наглотаться воды, поэтому в городок был доставлен практически в бессознательном состоянии и надолго вышел из строя.

Успех Службы Надзора был замечен и отмечен, захваченные вёсла торжественно сожгли. Горели они плохо: свежесрубленное, непросушенное дерево не самое лучшее топливо.

Начальник получил медаль и длительный отпуск для лечения, а дела в Службе принял его заместитель, исконный житель Огрызка, правильно разбирающийся в жизни.

И снова на галитовых скважинах часть получаемой из выкачиваемого рассола соли тщательно упаковывали для долгого путешествия в Ракушку, и это несмотря на строжайшую монополию.

А пока начальник Службы Надзора воевал на корабельной палубе, всё наше представительство с Профессором во главе трудолюбиво мыло окна Огрызка.

Рассвет, сходивший в казарму гарнизона и отчитавший найденную тетрадь с интересными историями, значительно обогатил свой внутренний мир и теперь, возя тряпкой по стеклу, тихо пересказывал прочитанные образцы солдатского юмора Граду и Льду. Периодически они взрывались диким хохотом, невольно интригуя прохожих, случайно оказавшихся у представительства.

А вот пересказывать эти истории при мне Рассвет отказался наотрез, видно, слишком были солёные. Поэтому, чтобы окна всё-таки стали чистыми, мне пришлось мыть стекла внутри представительства, в то время как вся остальная братия приводила их в порядок снаружи.

Постарались мы на славу, и Огрызок с блестящими чистыми глазками даже похорошел.

Можно было встречать День Весеннего Равноденствия с чистой душой.

И все было бы хорошо, но у Ряхи враги похитили его замечательных Молний.

Он их откормил уже до такого состояния, что они только копытом еще не били, и не ржали, — а так были вылитые застоявшиеся жеребцы.

И накануне забега, на который Ряха возлагал столько надежд (и который я тоже рассчитывала посмотреть), тараканы исчезли.

Я узнала это одной из первых, потому что среди прочих писем со вторым кораблем в моей почте пришло и письмо от сестры для него.

Когда мы расправились с уборкой, я понесла письмо адресату, и застала Ряху, ломающего кулаком перегородки тараканьего сарая.

— Я эту сволочь, — хрипел он, круша хрупкие доски, — из-под земли выкопаю. И снова закопаю. Вот так. Догадываюсь я, чьих вонючих рук это дело…

Но странным образом письмо оказало на багрового от ярости Ряху такое же действие, как оказывает масло на бушующие волны. Ряха взял письмо и утих на время.

А я в полном недоумении пошла в представительство.

Кому понадобилось связываться с Ряхой? Ведь точно закопает, он же просто не умеет говорить пустых слов…

В представительстве меня встретил сияющий Профессор.

— Душа моя, — объявил он радостно. — Ты идешь сегодня на бал.

— Чего?

— В честь праздника власти устраивают светский прием и представители Ракушки должны быть там. Общим собранием представительства решено отправить меня, тебя и Града.

— Не пойду!

— Тогда поставлю тебе за практику четыре, — перешел к угрозам Профессор.

— Это нечестно! — возмутилась я. — У меня даже надеть нечего.

— Как это нечего? — воздел руки к потолку Профессор. — Я рассказал о бале госпоже прокурорше, когда она покупала ваниль, и она любезно одолжила тебе свое платье, в котором тридцать лет назад очаровала господина прокурора.

Я всегда подозревала, что у прокурора Отстойника не все дома, а когда увидела платье, которым его очаровали, окончательно в этом убедилась.

— В этом?! Не пойду!!! — завопила я. — Можете неуд ставить! Лучше утопиться сразу, чем ходить в таких оборках.

— Что ты волнуешься? — искренне удивился Профессор. — Такое красивое платье… Я сам выбрал. Госпожа прокурорша принесла несколько нарядов, она была девушка модная.

На это и возразить было нечего. Только что и вправду утопиться, всё одно жизнь чернее некуда: не мытьё посуды, так уборка, не уборка, так мытьё посуды, тараканов у Ряхи спёрли, дракон молчит непробиваемо, платье в оборках и ужасных матерчатых розочках навязывают. Сильные убить хотят, Умные на скучный бал выпихивают.

— А мне нельзя! — радостно сказала я, вспомнив про охоту. — А вдруг там кто-то чужой? А может этот чужой там специально по мою душу…

— Там все свои! — твердо сказал Профессор. — Чужих там нет. Там танцевать вечно некому. Так что не спорь. Надо туда сходить, душенька, надо. Не упирайся, это такая же работа, как отправка соли.

Ну надо, так надо… Пришлось прибегнуть к древнейшему способу раздетых девушек и пустить на бальное платье алую, затканную золотом шелковую штору с одного из фасадных окон Огрызка. Шторы были тем немногим, на чём представительство не экономило, пуская пыль в глаза.

Профессор повздыхал, но промолчал, когда я сдернула штору с карниза. Оказалось, если надеть нижние юбки и корсаж от платья госпожи прокурорши, а сверху всего этого обернуться шторой и заколоть её кое-где булавками, то получится нечто, в чём нельзя признать ни штору, ни платье госпожи прокурорши и это уже хорошо.

А если будут ненужные вопросы, то всегда можно сказать, что у нас, в Ракушке, только такое и носят в последнее время, а вы тут, на краю света, бедненькие, живёте и знать ничего не знаете…

Сомнения у Профессора насчет моего участия в мероприятии были, видно, нехилые.

Потому что он крепко держал меня за локоть с одной стороны, Град с другой, наверное, чтобы не сбежала — и в таком виде мы появились в замке на Горе.

— Не наступайте мне на платье, — шипела я на ходу. — У меня булавки отколются.

Юбка госпожи прокурорши оказалась мне длинной, и я на неё постоянно наступала, хоть под шторой этого и не было особенно заметно.

Профессор, облаченный в парадное одеяние главы представительства, раскланивался направо и налево. Град приветливо скалился окружающим. Выглядела наша троица впечатляюще, это надо было признать. Одна алая штора вокруг меня чего стоила.

— Сколько денег вы дадите мне на разврат? — уточнила я у Профессора, когда мы наконец-то миновали длинный вестибюль.

— Здесь, слава богам, все бесплатно, — раскланялся с каким-то хлыщом Профессор. — Иначе ноги бы моей тут не было! Такие деньги на ветер пускать мы просто не можем себе позволить. Наши доходы не предполагают подобных расходов.

Вчера ночью, после того, как дракон в миллионный раз не отозвался, я сидела и от нечего делать прикидывала на листочке доходы нашего представительства и бюджет Отстойника. По любому получалось, что Огрызок мог бы два Отстойника содержать, и ещё бы мне на новое бальное платье осталось, если так необходимо выпихнуть меня на бал.

— Разврат не получится… — невинно заметил Град, глядя в сторону.

— Почему это? — обиделась я.

— Слишком унылое мероприятие, чтобы тут можно было повеселиться…

— Это мы ещё посмотрим! — угрожающе пообещала я, в надежде, что испорчу им вечер раздумьями на предмет того, что я могу выкинуть.

Наконец они меня отпустили на волю. Можно было оглядеться и прикинуть, что к чему.

Девушке, первый раз попавшей на бал, крайне необходимо произвести разведку местности и узнать, где находятся выход и туалет. Во вторую очередь необходимо выяснить, где кормят. А уже потом, где танцуют и слушают сплетни.

Когда я обнаружила выход, пришлось преодолевать сильнейшее искушение тут же им воспользоваться.

Не знаю, удалось бы мне его побороть, но у выхода появился, как в воду глядел, Град, снова подхватил меня под локоть и решительно повёл танцевать.

По пути мы торговались шёпотом, сколько танцев я обязана быть в строю ради престижа Ракушки. Сошлись на семи.

Сделав один танец, Град счел свой дипломатический долг полностью выполненным, и пошел резаться в карты. Пришлось танцевать с туземцами, причем не первой молодости.

Оно бы всё ничего, но представители всех ветвей власти, что местной, что имперской, были людьми глубоко серьёзными и, прямо скажем, какими-то деревянными в неслужебной обстановке.

Их, по всему было видно, тоже обязали отработать необходимое количество танцев, чтобы даже в Отстойнике бал проходил «как положено», не хуже, чем в столице. И где в оригинале просто бы веселились и радовались, здесь натужно пытались «соответствовать», больше кося глазом в сторону двери, за которой скрывались столы с напитками и закусками. Эх, тётю бы мою столичную сюда, она бы поставила на уши местное общество…

Меня же кололи булавки, поэтому я с трудом дождалась седьмого танца и сбежала из танцевального зала, отправившись побродить по замку.

Смотреть было нечего. И залы были скучными, и панно на стенах невыразительными, и портреты изображали каких-то осоловелых кавалеров и с трудом помещающихся в узких рамках дам. Стены и то, что было на них навешано, друг другу не подходили. Стены были местными, а панно и портреты прислали из Хвоста Коровы. А может быть, всё было не так печально, просто из-за булавок мир виделся не в самом выгодном свете.

Я побродила, побродила, стащила со стола с закусками блюдо с орехами и решила слинять домой в Огрызок через разведанный выход, оставив Града с Профессором вести свою дипломатию в одиночестве.

Прикинула примерное нахождение выхода и пошла, грызя орешки, первым попавшимся коридором, ведущем в нужном направлении. Шла и удивлялась, чего это он почти не освещён.

Коридор, как оказалось, был плохо освещён по одной простой причине: он вёл совсем не к выходу. А куда-то, куда ходить без нужды, видно, не рекомендовалось.

Потому что когда я наступила на одну из плит пола, по виду совершенно не отличающуюся от остальных, с потолка упала кованая решетка, чуть не снеся мне ползатылка и хвост. Блюдо с орехами у меня выпало, орехи раскатились по полу. Решетка отрезала мне путь назад, перегородив коридор на две части. Но самое печальное было то, что она намертво пришпилила мое платье, да так неудачно, что выбраться из него не представлялось возможным.

Я сидела на полу, прибитая к нему прутьями, словно гигантскими гвоздями, и думала.

Можно, конечно, подёргаться. Но тогда придётся оторвать порядочный кусок нашей парадной шторы, представляю лицо Профессора, и кусок нижней юбки, представляю лицо прокурорши…

Надёжнее всего было бы каким-то образом выползти из платья, словно змейке из старой шкурки, и попытаться поднять решётку, чтобы спасти бальный наряд, который наутро снова должен стать шторой и нижней юбкой чужого платья. Но я перестаралась, драпируя штору вокруг себя, а Лёд, помогавший втыкать булавки, делал это не совсем правильно и теперь, когда решетка натянула ткань, при малейшем движении они вонзались в меня, словно пыточные иглы.

Да уж, попалась крепко…

Посидев с полчаса в грустных раздумьях, меланхолично поедая орехи, до которых можно было дотянуться, я вспомнила, что если двигаться теперь я не могу, то издавать звуки пока ещё вполне.

Будет ли это дипломатическим скандалом или нет, не знаю, но позвать на помощь мне никто не мешает.

И заголосила:

— Спасите!!! Помогите!!!

Спасать девушку никто не спешил, и я уже начала собираться с духом, пытаясь уговорить себя перетерпеть боль и всё-таки выбраться из платья, пусть и ценой кровавых царапин.

Но тут в коридоре кто-то показался.

Когда я увидела, кто это идет, то изумилась до предела: ко мне приближался Янтарный.

— Ты чего здесь? — спросил он вместо приветствия.

— Сижу, — буркнула я. — А ты чего здесь?

— Живу.

Янтарный привёл в действие какой-то хитрый механизм, поднимающий решетку, и освободил мое платье.

Изменился за четыре года он мало, но всё-таки стал какой-то другой.

— Где живешь? — спросила я, с облегчением вставая.

— Здесь, — коротко ответил Янтарный, поднимая с пола блюдо.

— А чего тебя в эту дыру занесло? — полюбопытствовала я, пытаясь определить размер нанесенного мне ущерба. Хорошо еще, что прутья решетки были тупыми и просто придавили ткань, не прорвав ее.

— Меня не занесло. Я здесь родился, — по-прежнему коротко, и словно нехотя, отвечал Янтарный.

— Так ты же Сильный? — удивилась я.

— У меня бабушка из Смелых, — признался сквозь зубы Янтарный. — Их не всех уничтожили.

— Ага, — мрачно констатировала я. — Мало того, что Сильный, так ты еще и Наглый…

— Получается, что так, — пожал плечами Янтарный. — Пошли, я тебя выведу.

Когда Янтарный меня вывел из замка, я нашла наш экипаж, и сказала кучеру, что Профессор велел отвести меня домой, а потом вернуться.

«Ну вот, наши собираются…» — примерно такие мысли посещали меня на обратном пути в представительство.

Я в Отстойнике, Ряха в Отстойнике, теперь вот, оказывается, и Янтарный здесь ошивается. Там, глядишь, Серый Ректор подтянется, Шестая, остальные девчонки из пансионата, охранники тоже, ну и тётя из Хвоста Коровы. Тогда Отстойник точно переполнится и лопнет. Красота!

Только Янтарный вёл себя как-то странно. В Пряжке прохода не давал, а здесь даже не улыбнулся. Неужели такая толстая?

Беда заключалась в том, что, опять же в рамках строжайшей экономии, в Огрызке не было нормального зеркала. Старое, в резной раме, от потолка до пола, разбили, когда активные граждане штурмовали прежнее представительство, а новым большим зеркалом Профессор не обзавёлся, денег ему жалко было «на такую ерунду».

А я из дома только ручное взяла, кто ж знал, что тут такое беззеркалье. Поэтому осматривать себя можно было только по частям, а по частям всё смотрелось не очень плохо. В письме я попросила своих прислать мне из дома большое зеркало, в результате чего получила краткое наставление не дурить, потому что капитану «Золотого пса» больше делать нечего, как возить на край земли подобные глупости.

Поэтому приходилось жить с мыслью, что меня слишком много и надо бы худеть.

Единственное, что удалось вытянуть из Янтарного, пока он вёл меня к выходу: после уничтожения Пряжки он не стал перебираться вместе с пансионатом в другое место, покрутился некоторое время в столице и вернулся домой. Не женился. Занятно.

С горы, где стоял замок, было видно, что в городке пожар.

Горело что-то в районе рынка.

Я попросила кучера подвести меня туда.

Полыхало славно, искры так и летели в тёмное небо. Горел сарай с Ряхиными тараканьими конюшнями.

Светлая Сестра-Хозяйка, да что там творится?!

Я выбралась из экипажа и присоединилась к толпе зевак, радостно наблюдающих за пожаром. Моё бальное платье так потрясло народ, что около трети наблюдавших отвернулись от пожара и уставились на него.

— Само загорелось или подожгли? — спросила я у ветхой бабушки, так одобрительно взиравшей на пламя, словно это она его пустила.

— Само загорелось, скажешь, милая тоже! — с удовольствием откликнулась старушка. — Подожгли, конечно, да изнутри ещё — оно там, значит, разгорелось, а теперь, когда наружу вышло, туши не туши, всё одно дотла выгорит.

Бабуля дернула меня за руку:

— Пойдем, с той стороны глянем, — там ещё лучше видно, как горит!

Ну, лучше, так лучше. Я подобрала пышные юбки повыше, и мы зашли с другого бока.

Там, в числе тушащих, метался Ряха, весь испачканный сажей и пеплом.

Я метнулась к нему.

— Хреново дело, хреново! — отмахнулся Ряха, правый кулак у него странно распух и костяшки пальцев были ободраны.

— Помочь чем? — спросила я.

Лицо Ряхи исказилось.

— А-а, чем тут уже поможешь! — рыкнул он. — Нашёл я ту скотину, что приказала Молний спереть, поучил маленько уму-разуму, так кто-то поджог сделал. Все тараканы сгорели, теперь ими только Медбрат забег устраивать будет. Ты домой иди, нечего тебе тут по ночам шататься, да ещё в таком виде. У-у, праздничек!!!

Вложив в последнее слово всю накопившуюся горечь, Ряха снова пошёл к сараю.

С этой стороны было видно, что ловить в сарае, действительно, нечего: строение выгорело изнутри, стены вот-вот должны были начать рушиться.

За моей спиной кто-то сказал кому-то:

— Заклинанием подожгли.

У меня заболели ладони, вспомнившие ожог.