Охота на Волколака

Глава 7, Где трое – уже банкет

Затылок овевало терпкое дыхание надвигающегося несчастья. Сначала полицейский экипаж, пересекая труднопроходимый участок – мост над Люблей – едва не слетел вниз. Лошади ехать отказывались, тащились как черепахи. Затем мы плутали вдоль Брюховской, в поисках доходного дома, где проживала госпожа Олейникова. А когда нашли это ничем не примечательное здание, с отсутствующим номером, потратили еще некоторое время на то, чтобы добудиться спящего мертвецким сном сторожа.

По лестнице, за приставом, я поднималась порядком уставшая и донельзя напряженная. Назойливые призраки преследовали, не отрываясь. Мерцали перед глазами, выли, привлекали к себе мое внимание, чем действовали на нервы. Хотелось отмахнуться, зашипеть, чтобы проваливали. Нигде от них не скрыться. Надоели хуже горькой редьки.

Останавливало лишь наличие свидетелей – пристава и сморщенного старика с выдающимися бакенбардами. Он служил управляющим. Встретил нас ворчанием. Но узнав кто перед ним и по какому делу, сделался вдруг милым. Видимо, с полицией ссориться не хотел. Провожать тоже не вызвался, но тут причина ясна. Идти на третий этаж, ступени крутые, а от него валил неслабый перегар.

Встав напротив двери с номером тридцать четыре, мы постучали. Я как-то даже не удивилась, когда никто не открыл.

– Думаете, ее нет дома? – с сомнением в голосе уточнила у Ермакова.

Он пожал плечами.

– Даже ежели так, проверить, все одно, обязан.

И заново канитель. Спуск, требование выдать ключи, нытье старика, мол не положено. К тому моменту, как мы с Гордеем вернулись обратно, оба были выжаты как лимоны. Одно радовало, оба призрачных мужчины предпочли рассеяться, оставив нас наедине.

– Наталья Васильевна? – громко позвал молодую барышню пристав, первым заходя в небольшой коридорчик. Тяжелый шаг юфтевых сапог заставляли половицы скрипеть. – Госпожа Олейникова?

Несмотря на размеры, комната выглядела уютной. Кругом чистота. Обставлена со вкусом. Сразу видно, хорошая хозяйка живет.

Вернее, жила. Судя по безжизненно-бледному лицу молодой женщины, что, подложив под голову ладонь, полулежала на узкой зеленой кушетке.

Гордей тяжело вздохнул, крепко выругался про себя.

– Как чуял недоброе. Так убивалась по жениху. Видать, руки на себя наложила.

– Думаете? – прошептала я, внимательно изучая тело.

У женщины в ярко-красном шелковом халате не имелось ни единого пореза или синяка. Шея в полном порядке. Лицо умиротворенное. То ли спит, то ли задумалась. Только губы слегка посиневшие. Сердце или яд?

Я огляделась. В комнате полный порядок. Призрака не видно. Все улики указывают на то, что обошлось без вмешательства третьих лиц.

– Сами судите, Софья Алексеевна. Следов на теле никаких. Наш душегуб руками разбираться привык, а тут… Несчастная любовь. Сердце не выдержало, али сама себе помогла, нам лишь гадать остается. Но ничего, Поль Маратович быстро прояснит картину.

Холодный ветер бил в окно, закрытое с внутренней стороны. Пока пристав, отправивший полицейский экипаж в Мещанский участок за подмогой, осматривал комнату, я специально открыла щеколду и выглянула наружу, чтобы убедиться, никто с улицы залезть сюда не мог. Слишком высоко. Не имелось ни тебе балкона, ни выступов, ни лестниц. Если Наталью и убили, то входили через дверь.

Если убили…

А если нет, никто никуда не входил и ее смерть не связанна с нашей цепочкой, а просто… случайное совпадение?

Чтобы точно определиться с ответом, мне требовалось услышать показания жильцов дома, до кого мы смогли достучаться, и управляющего со сторожем. Благо все они послушно дожидались нас с Ермаковым в холле.

Молодой мужчина с модной волнистой шевелюрой, живущий напротив госпожи Олейников, сидел на диване и нервно тряс ногой. Рядом с ним расположилась супружеская чета среднего возраста, тоже соседи. Женщину в простом, сером платье крепко держал за руку ее муж, лысый, пузатый господин. Уже знакомый старик управляющий, изредка хватаясь за голову, ходил из угла в угол. Сторож, или как он сам нам представился – швейцар, тоже мужчина в летах, лохматый, с седыми усами, в помятой одежде, не отставал от него ни на шаг.

Стоило нам с Гордеем закончить дела и спуститься, как пять пар глаз уставились в упор, затаив дыхание. Первым отмер молодой господин.

– Ума не приложу, что за причина требует моего присутствия? Я знать не знал эту барышню. Ежели с ней что приключилось, я решительно не при чем.

– С кем имею честь? – зыркнул на него своим недобрым прищуром Гордей.

– Конников моя фамилия, – раздраженно буркнул парень. – Илья Еремеевич.

– Господин Конников, – вмешалась я, становясь между мужчинами. – Нас с приставом интересует, отлучались ли вы со вчерашнего дня и до текущего времени? Может, пересекались вчера или сегодня утром с госпожой Олейниковой в коридоре? Или видели кто к ней заходил?

– А вы кто такая будете, барышня, чтобы я вам отвечал?

– Извольте вежливо обращаться к моей помощнице, – прорычал Ермаков и, решительным движением руки, задвинул меня за свою широкую спину. – Или же разговор продолжится в участке.

Угроза возымела действие. Парень заметно присмирел. Дама охнула и прижалась в выпучившему глаза мужу. Управляющий со швейцаром дружно перекрестились.

– У себя я был. Никуда не отлучался, никого не видел. Хвораю третий день как. Доктор постельный режим прописал.

– А вы, господа? – повернулась я к супругам. – Прошу простить, не знаю вашего имени.

Дама поспешно облизала пересохшие губы.

– Аглая Александровна Милова я. А это супруг мой – Силантий Львович. Вчерась допоздна у сестрицы моей засиделись. В полночь возвернулись и легли спать. Наташеньку жалко до слез, – она тяжело вздохнула и промокнула платочком уголки глаз. – Ежели видели бы, неужто б умолчали?

– Господин пристав, к чему этот допрос? – не выдержал управляющий. – Здесь вам не трактир убогий, а приличный дом. Все жильцы наши – люди благородные, требующие должного обхождения.

– Должного, значится, – задумчиво протянул Гордей. – Ну дык, раз нечего сказать – могут идти.

И парень, и супружеская чета, поклонившись, попятились к лестнице. Только их и видали.

– Аким Лукич, – повернулся к управляющему пристав. – Теперича уж вы сказывайте, были ли у Натальи Васильевны гости?

– Так ведь не было никого. Возверталась к вчерашнему утру вся в слезах. Рукой махнула, к лестнице устремилась. Более из квартиры не выходила. Да и к ней не захаживали, я б знал.

– А может, квасили на двоих, с приятелем? – кивнул Гордей на покачивающегося швейцара. – Вот и пропустили?

– Да я? – ахнул старик. – Да ни в жизнь.

– Сказки рассказываете? – сверкнул на него глазами Ермаков. – Будто не чую. Разит от вас за версту.

Опешив, оба мужчины опустили глаза в пол.

– Виноваты, ваше благородие, бес попутал, – вздохнул управляющий. – Токмо вы уж пожалейте грешных. Погонят ведь в шею, и спасибо за службу не скажут.

– Вы меня жалобить не пробуйте, Аким Лукич. Я слезами не трогаюсь. Привыкши, знаете ли. У меня такие лбы перед каторгой плачут. Давайте честь по чести, все что знаете о Наталье Васильевне Олейниковой, сказывайте.

Знали и сторож, и управляющий о девице не много. Живет без году неделя. Платит исправно и в срок. Из всех гостей, лишь господин Хвалёнов, наш покойный, к ней хаживал. Других мужчин не привечала. Подруг, по всей видимости, не имела. О родне никто ничего не знал.

Закончив допрос и записав показания, мы дождались приезда Стрыкина с Лавуазье. Оставили тело на их попечении. Вышли на улицу. Вдохнули свежий, морозный воздух.

После тошнотворного, перегарного духа, я немного успокоилась. Тот факт, что управляющий видел покойную в слезах, а также смерть единственного, как представляется, близкого ей человека – и вправду могли повлиять на несчастную. Вполне возможно, что убийца вора и репортера здесь не при чем.

– Гордей Назарович, куда вы теперь, в участок?

– Да ежели бы. При вас обещался вдове Задушевской визитец нанести. Время позднее, пара бы уж, – понизив голос, он неловко повел плечами. – Не желаете присоединиться?

Мнется, будто на свидание зовет. Пришлось прикусить губу, лишь бы не расплыться в кривой улыбке. Еще воспримет на свой счет, обидится. Портить отношения с приставом мне, хоть и по отличным от других причинам, совершенно не хотелось.

– Почту за честь…

Не успела я закончить, как в воздухе, прямо над нашими с Гордеем головами, материализовались оба знакомых мне призрака. Мазнув по ним взглядом, я собралась отвернуться, но тут, от стены дома отделился сгусток дыма. Приблизился к невидимым мужчинам и замерцал, принимая очертания… Натальи Васильевны Олейниковой.

– Вот черт, – вырвалось из меня прежде, чем успела закрыть рот.

Ермаков встрепенулся.

– Увидали кого, Софья Алексеевна? – рявкнул он, оглядываясь по сторонам.

– Никак нет, – поспешила успокоить я мужчину. – Мысль в голову внезапно пришла. Вы как с Полем Маратовичем в участке встретитесь, попросите, пожалуйста, провести экспертизу тела госпожи Олейниковой на предмет наличия ядов.

Один неупокоенный дух – еще куда ни шло. Два – ну, более-менее. Но три? Так, глядишь, к концу недели за мной целая футбольная команда таскаться начнет. Ей-богу, не солить же мне их?

Что интересно, мои предположения о том, что призраки один другого игнорируют – не оправдались. Они попросту друг друга не видят. Единственный объект в их поле зрения – это я. Вот и воют, кружат над головой, да так гармонично, что никто никого не задевает. Жалуются мне на свою несчастную судьбу. Словно я психолог на общественных началах. С огромной ответственностью и без каких-либо привилегий.

Пока пристав высматривал экипаж, я мысленно подбирала слова, как бы намекнуть ему на то, что пропущенный обед и все дальше ускользавший ужин, не способствует мозговой активности. Зря переживала. Стоило устроиться в подъехавших санях, как за меня все сделал внезапно взбунтовавшийся желудок.

Надеясь, что Ермаков воспримет мое горящее от смущения лицо, происками холодного ветра, я усиленно делала вид, что рокочущий звук исходит не от меня. Благо попутчик мне попался понимающий.

– Любезный, у «Катюши» останови! – крикнул извозчику Ермаков. – Дальше не поедем.

В трактире «Катюша» я еще не бывала. Во-первых, далековато от дома, на самой окраине, куда забредать мне еще не приходилось. А, во-вторых, ввиду широкого ассортимента горячительных и вполне себе демократических цен, контингент собирался соответствующий, пропитавший небольшое помещение запахом пота и табака. Но, из-за голода, их для меня затмевал аромат жареной пищи.

Уверенна, будь поблизости что-то поприличнее, Гордей не стал бы тащить меня в сюда. Но, как известно, на безрыбье и рак – щука.

Подскочивший половой – молодой, безусый парень с ярко-розовыми щеками – отвесив галантный поклон, проводил нас за свободный столик.

– Чем желаете отужинать, господа? – поинтересовался услужливо, пока мелкие глазки изучали моего чересчур серьезного спутника. – Ушицей из стерляди? Борщом с сальцем? Кулебякой капустной? Готов клятвенно заверить, все свежее и до неприличия вкусное!

Парень перевел на меня вопросительный взгляд, но я так и не решилась открыть рот, боясь, что вместо слов из него потекут слюни.

– Все неси, любезнейший. И ушицу, и борщ, и кулебяку, – быстро ответил за меня пристав. – А еще чаю горячего стакан и рюмку наливки ягодной.

Получив заказ, половой снова отвесил поклон до земли и исчез, оставив нас с Гордеем наедине.

– Многовато взяли, тоже проголодались? – прерывала я томительную тишину.

– Не без этого, – усмехнувшись, кивнул мужчина. – Да вы не переживайте, Софья Алексеевна. Что не съедим, то понадкусаем. Торопиться нужды не имеется. До дома вдовы отсель рукой подать. Все одно, не опоздаем.

И снова повисла неловкая пауза. Заказ все не несли. Муссировать смерть госпожи Олейников за обедом – или ужином? – не очень-то и хотелось. Ну серьезно, не погоду же обсуждать?

Впрочем, было кое-что, о чем я давно намеревалась спросить…

За всей кутерьмой последних дней я напрочь забыла о деле, что сама на себя взвалила, а именно – найти убийцу несчастной Сони и госпожи Амадеи.

– Гордей Назарович, я все никак не могу выбросить из головы смерть медиума, что случилась месяц назад. Если не ошибаюсь, дело ведет господин Овсянников?

– Петр Семенович, так точно, – кивнул Гордей.

– Доводилось пересекаться, – тяжело вздохнула я. – Человек не из легких. Может вы со мной поделитесь, что за орудие такое странное использовал убийца? Совсем не похоже на обычный пистолет…

– Правда ваша, Софья Алексеевна. Городок у нас небольшой, участков всего три. Любое убийство наделает шума. А тут сама столичный медиум. Полковник Сусенский в Китеж наведывался давеча. Все из-за нее. Дело не движется, а ему результаты подавай. Вот и приходил ко мне Петр Семенович, совета просил. Уж больно игрушку душегуб применил необычную. Никто такую прежде не видал.

– А вы? – подалась я вперед и впилась в Гордея немигающим взглядом. – Тоже не видали?

– Я-то? – усмехнулся он, не сводя с меня насмешливых глаз. – Чего я только не видал.

– Гордей Назарович, довольно шуток, – махнула я на него рукой. – Лучше поделитесь, что за невидаль такая?

– Именно что невидаль. Редкий дамский пистоль. На один выстрел, не более. Пули, похожи на небольшой шарик, забиваются в ствол. Убить такой не убьешь, но бьет весьма болезненно. Однако, ежели упрешься дулом прямехонько в область сердца… тут уж выжить никак.

– Выходит, убийца госпожи Амадеи – женщина, – задумчиво протянула. – Гордей… кхм… Назарович, а где в Китеже этот пистоль можно приобрести?

– В том-то и дело, Софья Алексеевна, что нигде. Одна на весь город оружейная лавка, и та лишь револьверами, да ружьями для охоты торгует. Петр Семенович перевернул там все вверх дном. А не найдя, запрос в столичные лавки отправил. Пистоль с такими пулями уж полвека как не производят. То, что осталось распродают.

– То есть найти покупателя невозможно, – констатировала я печальный факт.

– Увы, это так.

Что же получается, Соню тоже пыталась убить женщина? Если брать во внимание всех, кто находился на праздничном обеде, список не такой чтобы большой. Глаша с тетушкой, Акулина Никитишна Бабишева, крестная – Градислава Богдановна Соловицкая и тетушкины приятельницы – Амалия Генриховна Режицкая и Наталья Андреевна Задашная. Кому из них могли так сильно насолить мой двойник и столичный медиум, чтобы решиться на убийство? Ясно одно – дело в Сонечкином покойном отце. Амадея что-то узнала, и спустя пять лет после смерти любовника, решила рассказать это «что-то» его дочери. Убийца как-то об этом проведал. Меня спасла амнезия. Пока я ничего не помню, я ему не страшна. А вот от Амадеи он спешно избавился.

Чтобы вычислить виновного, необходимо выяснить, кто владелец дамского пистоля. Но прямо об этом тоже не спросить… Еще одна головоломка.

– Господин пристав, я не сильна в законах, регулирующих продажу оружия. Не могли бы вы меня немного просветить?

Половой успел накрыть на стол. Я со зверским аппетитом приступила к еде, а Гордей все продолжал рассказ.

Как выяснилось, продажа оружия в стране была ничем не ограничена. Хочется тебе, к примеру, пострелять в тире или кабанов в лесу, иди в ближайшую оружейную лавку. Никакого разрешения, никаких справок приказчик у тебя не потребует. Всего-то покажи паспорт, или какой иной удостоверяющий твою личность документ. Барышням и того легче, так как паспорта у них нет – по здешним законам, любая особа женского пола должна быть вписана в документ отца, брата, мужа или какого иного опекуна – им верили на слово. Делать нечего, ради обычной покупки мужчину с собой в лавку тащить. А если он занят? То-то и оно.

К концу рассказа я молча хлопала глазами, удивляясь подобной беспечности. Еще страннее, что в таких условиях, разбойные нападения в Китеже – большая редкость.

Внезапно в голову пришла идея.

– Гордей Назарович, вы как-то обмолвились, что все старые газеты хранятся в вашем архиве. Не могли бы вы мне туда пропуск организовать?

– С какой такой целью, позвольте поинтересоваться? – с подозрением в голосе уточнил он.

– Как вам известно, господин пристав, не так давно я полностью потеряла память, – он медленно кивнул, во взгляде читалось спокойное сочувствие, ощущая которое, я чувствовала себя неудобно. – Предобрейший Модест Давидович, мой доктор, к сожалению, не дает радужных прогнозов. Я до сих пор не помню не только себя, но и покойных родителей. В вашем архиве мне интересны все новости и сплетни, касающиеся моей семьи.

– Устрою все в скорейшие сроки, Софья Алексеевна, – кивнул Гордей и закусил настойку куском ржаного хлеба со свежим салом. – Да Яшку, сорванца, отправлю помогать.

Сытный ужин благотворно повлиял не только на мозговую активность, но и на настроение. До дома вдовы Задушевской идти всего ничего, да погода к вечеру разгулялась. Весна не за горами, но зима не собиралась сдавать свои позиции. Из-за свиста холодно ветра, плотной пеленой застилающего глаза, не то, что рядом идущего, самой себя не слыхать. А я вцепилась в предплечье Гордея, ступаю за ним шаг в шаг, и чувствую не раздражение, вкупе с усталостью, а спокойствие, с капелькой непонятного волнения.

Вскоре сопровождавшее нас дружное молчание прервал собачий лай. Впереди показалось нужное двухэтажное строение их грязно-серого кирпича, чей фундамент утопал в снегу. От окружающих его зданий, это отличалось не только своим внешним видом – оно словно перепрыгнуло в девятнадцатый век из раннего средневековья, с его разноцветными черепицами на крыше, выдающимся вперед верхним этажом – но и загадочной аурой, намекающей, что хозяин дома совсем не прост.

Все же неплохо живется нынче коллекционерам.

На стук открыла молодая горничная в чепчике и сверкающем белизной платье. Видимо ее предупредили о нашем визите, так как вопросов о том, кто мы и к кому пожаловали не последовало. Мило улыбнувшись, она позволила пройти в прихожую и махнула рукой.

– Милости просим, господа. Наталья Васильевна вот-вот спустится. Велела чаем дорогих гостей потчевать. Не стойте, проходите за мной.

Несмотря на полные желудки, отказываться от чая мы не стали, ведь напиток сей не только утолял жажду, но и был важным атрибутом уютной обстановки, располагал к доверительным беседам, помогал лучше понимать друг друга.

Последовав за горничной, мы вскоре оказались в помещении, где уже был накрыт стол. Заняли места рядом друг с другом. Девица разлила жидкость по чашкам и удалилась, оставив нас дожидаться появления хозяйки.

В ее отсутствие я огляделась. Интерьер всего дома в целом, и гостиной в частности, был прекрасным примером стиля и изысканности. В первую очередь, такое ощущение создавалось благодаря висящим на стенах картинам. Казалось, что попал в галерею или на выставку живописи. Несмотря на разные стили и размеры, они так удачно гармонировали друг с другом, что невольно позавидуешь вкусу дизайнера.

В углу стоял полностью забитый книжный шкаф. В центре – массивный камин – не декоративный, украшенный резными узорами – дорогое украшение. А перед ним, на полу, лежал густой белый ковер.

– Покорнейше прошу простить, что заставила ждать, – воскликнула влетевшая в комнату хозяйка. Вместо черного вдовьего платья с вуалью, на ней красовался цветастый домашний халат. Лицо не накрашено, красноватое после умывания. Волосы распущены. Будто женщина готовилась ко сну, а тут с бухты-барахты гости названные. Тогда как это совершенно не так. – Премного благодарна, что откликнулись на мою просьбу.

– Прошу простить нас за столь поздний визит, госпожа Задушевская. Дела задержали.

– Что вы, что вы, господин пристав! Мне прекрасно известно, вы человек до крайности занятой. Присаживайтесь. И вы, госпожа Леденцова. Чувствуйте себя как дома.

Но не забывайте, что вы в гостях…

Едва удержалась, чтобы не добавить, наблюдая, как Наталья заняла место во главе стола, и повелительным жестом приказала прислуге наполнить ее чашку. На годами угнетаемую пьяницей мужем и всеми покинутую сироту, вдова сейчас мало походила.

– С чего прикажете начать? – поинтересовалась она, всецело сосредоточившись на моем спутнике.

Гордей задумался, пожал плечами.

– Да хотя бы… с картины. Что, кстати, на ней изображено? Как попала к вашему супругу? Интересовались ли ею раннее? Какова ее стоимость? Может, дюже в сердце кому запала? Не желали ли приобрести?

– Полотно сие досталось Феденьке от покойного батюшки. Тот был промышленником, управлял канительной фабрикой. Денег имел вдоволь. С юности увлекался искусством. Семейная черта. Нередко участвовал в закрытых аукционах, на одном из них полотно и приобрел. На нем изображена романтическая барышня в пруду. Феденька рассказывал, то была любовь с первого взгляда. Прекрасная цветовая гамма, каждый мазок пропитан тонким чувством, истинный шедевр художественного мастерства.

Наталья еще долго восхваляла полотно, расписывая нюансы и боготворя талант Тропинина. Гордей с трудом давил зевок. Видимо, он был не большой поклонник живописи. Оно и понятно, тут либо преступников ловить, либо бабочек на холсте рисовать.

Я же, положив локоть на стол, уперлась подбородком в ладонь и кивала в нужных моментах, мысленно составляя портрет сидящей напротив дамы. В первую нашу встречу, в участке, она казалась мне другой. Менее разделяющей увлечение коллекционированием, и более радеющей за обеление имени мужа, пообещавшего явить нашумевшую картину людям.

Думалось, что пропажа полотна вскрылась бы не скоро, не обратись к госпоже Задушевской хозяин выставки. Но то, с какой любовью она описывала каждую деталь, и как много знала о жизни художника, выдавало в ней женщину, обожавшую искусство.

Богема, творческая интеллигенция, артистическая среда – эти слова для нее не пустой звук. Странно, что два таких увлеченных человека не смогли, в конечном итоге, ужиться. Один нашел конец на дне стакана. Вторая предпочла уйти в себя…

– …когда Феденька приехал в Китеж, все что у него осталось от наследства – это единственное полотно. Остальные ему пришлось продать, дабы выплатить долги покойного батюшки.

– Вы, вроде, говорили, что денег у его родителя было вдоволь? – уточнила я.

– Неудачные инвестиции, – тяжело вздохнула вдова. – Полное разорение привело к сердечной болезни. У них это семейное. Дедушка Феденьки тоже от приступа скончался. Будто злой рок…

– Выходит, все эти картины, приобретались лично вашим супругом? – дождавшись, когда тема разговора перейдет непосредственно к краже, Гордей заметно воспарял духом. Расправил плечи. Куда-то исчез сонный вид.

– Именно так, господин пристав. И основная часть – уже при мне. Их у Феденьки больше тридцати штук. Однако наиболее ценная та, первая. Я полагаю, он предчувствовал свою скорую кончину, потому и придумал ее миру показать. Жаль не успел… Господин Ермаков, молю, не дайте сгинуть мечте моего супруга. Где бы картина нынче не была, найдите. Буду вам премного благодарна.

Я поддалась вперед.

– Простите, госпожа Задушевская, а где именно висело полотно?

– Тут, в гостиной, – она обернулась и ткнула пальцем в пустующую нишу в стене. – На самом видном месте. Федечка любил хвастаться гостям. Все были в восторге.

– Но как так вышло, что вы заметили пропажу лишь вчера? Место у всех на виду, бросается в глаза…

Вдова отмахнулась.

– Госпожа Леденцова, вы меня не так поняли. Пропажу я заметила сразу. В тот же день, как нашла Феденьку в постели. Однако, до визита господина Кокошникова не придавала значения, полагая, что картина у него. Затем пришло в голову, что Феденька ее спрятал. Мы с горничной Танюшей, перерыли весь дом. Напрасно, ничего не нашли. Обидно и горько. Новость о неизвестной работе Тропинина гремела в газетах. Платон Андреевич сказывал, что людей на выставке собралось, как на ярмарке в лучший день. А у нас такое…

– Так значит, картина исчезла вровень со смертью вашего супруга… – озвучил Гордей мои собственные мысли. – А подскажите, Наталья Васильевна, до того дня, ничего странного в доме не происходило? Половицы по ночам не скрипели? Стук в окно в безветренную погоду? Любая случайность…

– Случайность? – задумалась она. – Не припоминаю. Хотя… постойте, было кое-что. За день до моего отъезда мы с Феденькой проснулись посередь ночи. Показалось, услышали хлопок. Слуги весь дом оббежали, ничего не нашли.

– Совсем-совсем ничего? – прищурившись, переспросила я.

Хозяйка пожала плечами.

– Лишь у камина следы сажи. Может белка с крыши забралась, или кот. Их в округе прикармливают, негодяи. Расплодилось видимо-невидимо.

А вот это уже интересно. В голове тысячи мыслей, которые лучше бы расфасовать по каталогам, расставить по полочкам и уже потом анализировать.

– Наталья Васильевна, – замялась я, кусая губы. – Заранее прошу прощения за вопрос, но вынуждена его задать. Проводил ли доктор вскрытие вашего супруга?

– Вскрытие? – испуганно охнула она, и прижала ко рту ладонь. – Извольте, но к зачем?

– Для обнаружения яда или чего-то в этом роде?

– Скажете тоже, госпожа Леденцова. Зачем обнаруживать яд, когда и без того понятно, что мой супруг был полон им под завязку. От него за версту запашек тот еще шел. А что есть горячительное, ежели не яд? Пустое это. Мы все же не в книжном романе живем, ядами травиться. Доктор твердо сказал – умер от сердечного приступа. Я же говорила, у Феденьки было дюже слабое сердце. Сдавил спазм – и нет его.