Охота на Волколака

Глава 3, Где не пойман – не вор

Тишину гостиной изредка прерывали выразительные тетушкины вздохи. Горестные, полные печали. У кого угодно испортился бы аппетит.

Я не исключение. Даже подумывала сказаться больной и запереться в комнате. Но вернувшаяся от родственников Глаша к ужину приготовила запеченную утку. Такую восхитительную, что от одного лишь запаха во рту непроизвольно скапливалась слюна.

Полагала, закончу со своей порцией и откланяюсь, надеясь избежать тяжелого разговора. Он назревал с того самого момента, как я вернулась из участка домой. Но мои планы перевернулись с ног на голову, когда на столе появился сочный и румяный расстегай.

– Сонечка, девочка моя, умница-разумница, да разве ж это дело, по заботам полицейским, в ночь, бог весть куда идти? – все же не выдержала, оторвалась от еды и взмолилась Инесса Ивановна. – Одумайся, миленькая. Неужто Гордей Назарович сам не сдюжит? Не женское это занятие, покойников разглядывать, да преступления раскрывать. Тебе бы вышивать, с подружками на санях по паркам кататься.

Все же зря я ей поведала о нашей с Ермаковым ночной вылазке. Сбежала бы тихонечко. Глядишь, никто бы не хватился до самого утра. А теперь…

Благо не уточнила – куда мы собрались. Узнай тетушка о Балагунихском рынке, чую, меня ждали бы не уговоры, а самый настоящий скандал.

– Инесса Ивановна, дорогая, молю, поймите, криминалистика – это мое призвание. Моя страсть, моя жизнь. Я не мыслю себя без нее. Вышивание, праздность – не дают мне удовлетворения. Другое дело – торжество справедливости. Я свято верю – только оно спасет наш мир. Что касается Гордея Назаровича, тут не поспорить, он настоящий профессионал. Но, как и любой мужчина, смотрит на некоторые вещи однобоко. Ему порой тоже требуется женский взгляд. Никакой опасности в этом нет. Я, как консультант полицейского сыска, всего лишь предоставляю посильную помощь.

– Но что скажут люди? Девица незамужняя цельными днями подле неженатого мужчины кружит… – не сильно проникшись моей пламенной речью, покачала головой тетушка.

От неожиданности, я застыла с открытым ртом.

– Это совсем не то…

– Да разве ж я спорю? Боюсь, только другим свои знания в голову не втемяшить. А ваше новое дело? По слухам, с тем убиенным расправился сам волколак.

Вошедшая в гостиную Глаша громко охнула и едва не выронила из рук поднос с чаем. Пришлось сорваться с места. Помочь избавиться от ноши. Усадить резко побледневшую девушку на диван.

Затем достать из кармана платок и, не придумав ничего лучше, помахать им перед ее лицом.

– Глаша, что с вами?

– Софья Алексевна, барышня, выходит – жизнь тихая кончилася? Волколаки в город вошли?

– Будет вам в небылицы верить, – проворчала я. – Сказки это. Не существует их.

– Да какие ж энто сказки, ежели взаправду все? Маменька еще сказывала про люд лесной, что в волков оборачиваются. Она своими глазами видала. Зверюшек, коренья не трогают. Но стоит молодцу заплутать в лесу – учуют, да живо съедят.

– А если заплутает не молодец, а, допустим… старик со старухой? Съедят? – немного подумав, Глаша кивнула. – А если девица?

– Девиц в жинки берут.

– Вот так и берут, всех без разбору? – усмехнулась я. – А что на это говорят волколаки женского полу? Я бы на их месте крепко возмутилась, оставшись не у дел.

– Да разве ж женщинам в таких вопросах слово дают? – захлопала глазами горничная. – Не много ли чести мужчине испрашивать позволения?

– Простите, Глаша, но ваши слова не выдерживают никакой критики. Кто в здравом уме, непонятно кого, из лесу, в жены брать будет, когда есть свои – родные, только руку протяни?

– Чего не ведаю, того не ведаю, барышня. Однако, кажный в энтой жизни свой интерес блюдет…

Какой такой интерес у волколаков к заплутавшим в лесу девицам, я так и не узнала. Наш разговор прервал совсем не деликатный стук.

Почему-то я даже не подумала о том, что для встречи с криминальными элементами Китежа, Гордею придется переодеться. Сменить сидевший на нем как влитой форменный мундир на повседневное. Заправленные в сапоги соломенного цвета штаны, пиджак, картуз и теплое пальто.

Впрочем, даже в простой одежде, он умудрялся выглядеть полицейским. Ведь она не скрывала ни военную выправку, ни внимательный, отмечающий каждую деталь прищуренный взгляд.

– Прошу простить, за столь поздний визит, – обратился Ермаков к Инессе Ивановне.

Тетушка расплылась в вежливой улыбке.

– Наши двери завсегда открыты для вас, господин пристав. Рады видеть в любое время.

И настроение, судя по хмурым бровям, довольно скверное. Не сулящее мне ничего хорошего. То ли до сих пор не простил наглого шантажа, которым мне пришлось воспользоваться, дабы настоять на своей точке зрения. То ли запах запеченной утки напомнил о скудном обеде?

Голод – не тетка, ужином не угостит. Зато я могу задобрить приглашением.

– Гордей Назарович, дело подождет. Не стойте вы на пороге, присаживайтесь за стол. Глаша, подай гостю тарелку, приборы. И чаю с малиной намешай.

Ломаться пристав не стал. Как и набивать себе цену. Устроился напротив. Наложил себе с горкой ароматного мяса. Пожелал нам с тетушкой приятного аппетита и принялся его уничтожать. С шумом, обычно сопровождающим прием пищи стаей голодных псов.

Не могу сказать, что в моей жизни было много поводов чувствовать умиление. Но вид идущего на поправку мужчины, который, не стесняясь, демонстрировал завидный аппетит, шевельнул женские струны в душе.

Опасаясь этой странной реакции, я поспешила не дать ей развиться.

– Что там Яшка, добросил жильцов?

– Точно так.

Потребовалось несколько минут, прежде чем я поняла – это весь ответ, не стоит ждать продолжения.

– Вы нонче в цивильном? – прервала затянувшуюся паузу Инесса Ивановна. В ее голосе слышалось ничем не прикрытое волнение. – Я полагала, вас с Сонечкой ожидают служебные дела.

– Точно так.

Прикрыв ладонью рот, я едва сдержала рвущийся наружу неуместный смешок.

– Тетушка, Гордей Назарович хочет сказать, что вы все верно полагали. Простите, не могу вдаваться в подробности – тайна следствия. Но там, куда мы направляемся, полицейская форма… ни к чему.

– К слову о форме, – обрел голос, утоливший первый голод Ермаков. – Я там в прихожей мешок с вещами для вас оставил, Софья Алексеевна. Будьте любезны примерить.

А вот это уже неожиданно. И дело не в одежде. Я и сама планировала одолжить у Тишки мальчишеский наряд. Но раз об этом позаботился сам пристав…

– Мешок с вещами? Но зачем? – захлопала глазами тетушка. – У Сонечки полный гардероб с новенькими платьями. Третьего дня с Глашей от модистки возвернулись.

– В полночь, в Борсуковском театре костюмированный прием дают, – бросил мне руку помощи Гордей. – Мне билеты удалось достать. Софья Алексеевна обещалась составить компанию.

– Эка новость! – внезапно воодушевилась тетушка, притворно пригрозив мне пальцем. – И молчит, негодница. Служба у нее. Дела. Неужто я бы запретила, милая? Такой-то повод. Маскарады – моя девичья страсть.

Пока она продолжала вспоминать свою бурную молодость, а Гордей вгрызался зубами в утиную шейку, Глаша успела принести из прихожей заплечный мешок. Взяв его, я, откланявшись, вышла из-за стола и направилась в свою комнату.

Не хотела заставлять себя ждать. Приставу для негодования только дай повод. Но стоило выйти в коридор, как до меня долетел полный заботы тетушкин голос.

– …не все же трудиться, Гордей Назарович. Мужчина вы видный, благородный. А все бобылем. Жениться вам надобно. Хорошая хозяйка и обогреет, и оденет, и накормит…

На весь дом раздался сиплый мужской кашель. То ли пристав еще не выздоровел, то ли переволновался, то ли костью подавился. Кто его знает?

– Дык на жизнь не жалуюсь, Инесса Ивановна. Служба не в тягость. Обедаю в трактире. Прачка за бельем ходит. Иных забот нет.

Услышав его оправдания, я не стала сдерживать улыбку. Не ведает бедный, что сопротивлением только подзадоривает старушку. Теперь костьми ляжет, но постарается его женить. Найдет молодую барышню на выданье, среди знакомых девиц. Устроит смотрины…

Внезапно перед глазами предстала странная картина. Ермаков в жюри конкурса красоты, выставляет оценки вышагивающим по подиуму полуголым красавицам. Сердце стянула неясная тревога. Настроение резко испортилось. Чего я вообще тут подслушиваю стою?

Ускорила шаг. Закрылась в спальне. Бросила мешок на кровать. Встала перед зеркалом. Потянулась к пуговицам на домашнем платье и… Едва не закричала, увидев в отражении материализовавшегося за спиной призрака.

– Вот черт, нашел же время!

Грозный свист пристава разбудил извозчика, мирно дремавшего на козлах пролетки. Заняв место рядом со мной, Гордей накрыл нас накидкой из медвежьей шкуры, насквозь пропахшей терпким потом. Холеная лошадка потащилась по мерзлому январскому снегу. Колеса, жалобно скрипя осями, заскакали по ледяным ухабам. И сколько «лихач» [1] не орудовал кнутом, скорости это не прибавляло.

Гордей заметно нервничал. То шапку на мне поправит, то верхнюю пуговицу старенького тулупа застегнет. Видимо, переживал, как бы маскарад наш раньше времени не раскрылся. Хотя, непонятно с чего?

Да, мужские штаны в бедрах оказались тесноваты. Обрисовывали изгибы. Но их отлично скрывали длинная шерстяная рубаха и серый тулуп до колен. Сапоги сели, как влитые. Подумаешь, на два размера больше. Зато не тесно и довольно тепло. Под шапкой ни волосинки не видать. А тетушкин пуховый платок надежно укутывал шею и верхнюю часть лица.

Призрак убитого парня, которого я с трудом прогнала из спальни, увидев меня, так высоко приподнял брови, что они затерялись в его призрачных волосах. Об Инессе Ивановне и говорить нечего. Судорожно сглотнув, тетушка схватилась за сердце. Глаша побежала за пустырниковым настоем. Дабы не усугублять и без того безнадежную ситуацию, я вытащила Гордея из-за стола и бросилась бежать.

Предвкушение во мне боролось с нетерпением, заставляя крутиться на месте, разглядывая незнакомые темные улицы. А моего недовольного соседа, шумно вздыхать.

– Господин пристав, – громким шепотом, чтобы быть услышанной, но не извозчиком, обратилась я. – Позвольте полюбопытствовать, где вы взяли эту одежду? Вам она, определенно мала.

– Яшка подсобил. Да вы не переживайте, Софья Алексеевна, чистое все. Прачка постаралась.

– Я и не переживаю, – заверила его. – Все в целости верну обратно.

Ветер, подхватив моей звонкий голос, донес его до извозчика. Мужчина, обернулся. Нахмурился. Завертел головой. Но быстро успокоился, решив, что показалось.

– Как прибудем, извольте придерживаться правил, – сквозь зубы процедил Гордей. – От меня ни на шаг. И не подавать голос. Он у вас уж больно… женский. Мигом вскроют.

Повернувшись ко мне всем корпусом, он взял меня за подбородок, приподнял его вверх и повертел в стороны. Затем достал из внутреннего кармана пальто жестяную коробочку с ваксой. Открыл, зачерпнул немного мизинцем. И поставил пару отметин мне на щеку и под нос.

– Тпру, залетные! – гаркнул «лихач» и остановился посреди пустой улицы. Повернулся к нам, схватился за шапку, потупил взгляд. – Не серчай, барин, но дальше я ни ногой. Балагунихский рынок дело такое – свистнуть не успеешь, как без коней оставят.

– Ладно уж, тут не далече, дойдем, – не стал с ним спорить Гордей и кинул двугривенный.

Действительно, стоило нам свернуть за первый же угол, как жизнь забила ключом. Темнота ночи, окутывающая прилегающую к рынку мрачную улицу, сменилась ярким светом газовых фонарей и масляных ламп. Народу на Балагунихе – не протолкнуться. Приходилось бороться за каждый шаг. А шум стоял такой, что и себя не расслышать.

Со всех сторон – пьяный мужской рык, звонкий женский смех, кричалки торгашей. Рот не разинуть. Опасно. Того и гляди – снесут с ног и не заметят.

– Подходите, подходите, на товары поглядите!

– Яблочки моченые, сочные, золоченые!

– Ложки, колокольчики, вилки, молоточки!

– Не товары, сущий клад, разбирайте нарасхват!

Жуткое место. Чарующее. Заставляющее позабыть кто ты и для чего сюда явился. Ноги сами несут к прилавкам с яркими побрякушками, которые хочется трогать и разглядывать часами. И если бы не крепко придерживающий меня за ворот тулупа Ермаков, растворилась бы в толпе и, как пить дать, пропала.

От городской, предновогодней ярмарки, на которой мне довелось побывать, этот рынок отличался атмосферой тревожности и специфическим контингентом.

И торговали, и покупали в основном мужчины, отталкивающей наружности. Заросшие, бородатые, в грязных одеждах. Окружавшие их женщины вели себя развязно. Явно не обременены моралью. В приличном – как мы с Гордеем – тоже попадались, но были окружены кем-то вроде телохранителей. И интересовали их лавки с товаром побогаче.

Чем глубже мы заходили в толпу, тем громче становились вопли, крики и споры. Драки тоже случались. Пока в отдалении. Будь я чуть менее любопытна и настойчива – качества, которые мой покойный дед Прохор Васильевич именовал не иначе как «вожжа под хвост попала» – давно бы бросилась обратно.

Где-то под ногами раздался писклявый детский голос:

– Спешите видеть! В Китеж с представлением прибыл цирк уродцев. Бородатая женщина, человек-лобстер, силачи, сиамские близнецы, человек-слон, гадалка, трехгрудая девица! Всего за четвертак…

Перед нами выпрыгнул мальчишка лет шести, держащий в руках стопку напечатанных листовок. Всучил парочку стоящим рядом мужикам и поспешил исчезнуть. Но пристав оказался проворнее. Схватил его за ворот худенького пальтеца. Шикнул, да поволок искать более-менее свободное от людей местечко.

Такое нашлось на удивление быстро. Позади хилого сарая. Всю дорогу до которого мальчишка пытался вырваться, звал на помощь, кричал…

И хоть бы кто-нибудь голову повернул, поинтересовался чем дело. Прав был Поль Маратович описывая этот вертеп. Ой, прав.

– Пусти, дяденька, – скривил чумазую мордашку пацаненок. – Деньжат у меня нет.

– Не надобны мне твои деньжата, – отрезав все пути к отступлению, отпустил его Гордей. – Ответишь на вопрос и ступай.

– Какой такой вопрос, дяденька? Не знаю я ничего.

– Где Игла?

В отличие от меня, мальцу странное имя было знакомым. Ныть перестал. Глаза хитро сузил. Листовки за пояс заткнул.

– А тебе он по какой надобности?

– Не твое то дело, – без всякой злости, ответил ему пристав. – Говори, давай.

– А коли ты из фараонова племени? Скажу, опосля Игла мне шилом в бок? Один риск, без интересу. Какая мне с того корысть?

Мальчишка, без сомнений, смышленый. Понял, что бить не будут. А значит можно и права покачать. Но с приставом не забалуешь.

– Интересом, – начал медленно закипать Гордей и схватил мелкого за ухо. – Считай то, что непоротым уйдешь.

– Ай, дяденька, все скажу! Токмо пусти!

– Веди к Игле.

– Да куды ж вести? Нет его туточки, – снова заныл паренек. – Сын у него народился. Почитай неделю уж в «Малиновке» гуляет.

– Эт в кабаке на Стольской? – паренек кивнул. Гордей повернулся ко мне. – Отсель недалече.

– Дяденька, пусти. Я же все сказал…

Вытащив припрятанный «на всякий» целковый, я сунула его в маленькую ладошку. Резко сомкнувшись, она исчезла в кармане пальто. Малец, не став испытывать судьбу, юркнул приставу под руку и дал стрекача. Только снег из-под ног разлетался.

На промерзлой земле осталась лежать одинокая листовка. Подняв ее, я вчиталась в текст, прошлась взглядом по нарисованному шатру. Затем сложила лист и засунула за пазуху.

– Что это за кабак такой, Гордей Назарович? – шепотом поинтересовалась я, когда Ермаков протиснувшись сквозь толпу, вывел нас к дороге.

– Выгребная яма, – поморщившись, выплюнул он. – Обиталище воров, где спускают награбленное. Запомните главное, Софья Алексеевна, в «Малиновке» не принято глазеть по сторонам. Так что иль в пол, иль на меня.

Я кивнула.

– А кто такой этот Игла?

– Старшина Китежских воров. Ежели кто и знает, что за труп на Пряникова нашли – это он.

– Но мальчишка сказал, что он уже неделю в кабаке сидит. Пьян поди. Как с ним разговор вести?

Гордей расплылся в лукавой улыбке.

– Имеется у Иглы особенность… Шибко уникальная, дабы о ней не стало известно в полиции. Хоть ведро водки в пасть ему влей – не пьянеет он.

За нами следили.

Я чуяла это отчетливо, каждой клеточкой своего тела. Затылок странно покалывало. Под кожу словно забрался рой муравьев. Оглядывалась. Прислушивалась к посторонним шагам. Никого. Продуваемая всеми ветрами узкая улочка была пустынна. Лишь над головой пронзительно каркало вороньё.

Ермаков, ни о чем не спрашивал. Шел рядом, продолжая удерживать мое предплечье. Наконец послышались звуки скрипки и гитар. Цыганские напевы. Впереди показалось двухэтажное деревянное строение, с висевшей на двери табличкой, с надписью «Малиновка». Покатая крыша занесена снегом. Из окон лил слепящий свет.

Не дойдя до крыльца, я остановилась.

– Случилось чего, Софья Алексеевна? – приподняв правую бровь, поинтересовался пристав. – Иль испужалися?

– Гордей Назарович, – понизила я голос до едва слышного шепота. – Я точно знаю, за нами следят. От самого рынка. А может и раньше.

Думала он удивится. В крайнем случае, недоверчиво покачает головой. И он покачал. Только с ехидной усмешкой.

– Экая вы бдительная. И ничего ж от вас не скроешь. Вмиг обличите.

– Значит, я права?

Кивнул.

– Да вы не тревожьтесь. Стрыков это, с городовыми. Шпионы из них, как из говна пуля. Скрытничать не обучены. Топают, будто не вяжущий лыка тать. Но ежели нужда в них будет, подсобят. Филеров надобно было звать. Да все, зараза такая, при деле.

– Все же послушались Поля Маратовича…

– Полагаете, я осмелился бы рискнуть вашей жизнью за-ради ваших пустых угроз? Ха! Не найди провожатых, запер бы в арестантской, а утром свез бы к вашей любезнейшей тетушке.

И ведь не шутит. Вон как желваки на лице заиграли. Быстро поднялся по ступеням, схватился за ручку двери. Обернулся, ожидая меня.

Царящая внутри атмосфера заставила бы вздрогнуть даже работников сумасшедшего дома. И дело не только в пестрой, шумной толпе и спящем в углу на цепи медведе. Сбивающий с ног стойкий запах кислятины и перегара. Стон вынимающей душу скрипки. Смех и крики. Цветастые юбки пляшущих черноволосых, обвешенных бижутерией девиц. Все это кружило голову, заставляя позабыть зачем мы здесь.

Что там говорил Гордей – «не принято глазеть по сторонам»? Господи помилуй, но как тут не глазеть? Легче приказать себе не дышать.

Благо никому до нас не было никакого дела. Кроме местного персонала.

– Милости просим, господа хорошие, – раскланялся, подскочивший к нам половой [2], – Ожидает вас кто? Али отужинать желаете?

– К столу веди, – кивнул ему Ермаков и потянул меня за руку. Небольшой стол, в самом углу, отыскался враз.

– Чего изволите, ваше благородие?

Глядите-ка, а пристава-то узнали. Он, конечно, не распространялся. Но, видимо, не редкий гость.

– Выпить, да закусить. И поскорее.

– Наливка из морошки у нас высшего качества, – не переставал заискивающе улыбаться молодой, кучерявый паренек, с едва пробивающимися усиками. – Капустка квашенная. Пирог с перепелами, с пылу с жару.

– Неси, все неси, – кивнул Гордей. Но прежде, чем половой успел скрыться, схватил его за белую рубаху и притянул к себе. – Игле шепни, что разговор имеется.

Глазки маленькие испуганно забегали. Нижняя губа задрожала. Парнишка судорожно сглотнул и резко побледнел.

– Оне… с барышней в верхних нумерах. Шибко серчать будут, коли побеспокоить…

Пристав сурово нахмурился.

– Передай, дело есть к нему, срочной важности, – голос стал тверже, со стальными нотками. – Ежели не спустится, пущай пеняет на себя.

Шумно выдохнув, парень закивал. Дождался, когда выпустят из хватки и исчез. Не прошло и нескольких минут, как к нашему столу подскочил еще один. Положил в центре поднос с графином. Закуску и пирог, чей дразнящий аромат перебил витающую в воздухе удушающую вонь.

Гордей развалился на стуле, закинув ногу в сапоге на колено второй. Отломил себе приличный кусок. Положил его в рот.

Даже завидно.

Мне бы тоже расслабиться. Послушать песни. Капуста, опять же, на вид, вроде ничего. Но от волнения все внутренности сжимались так, что и маленький кусочек в горло не пролезет.

Скорая встреча со старшиной городских воров одновременно нервировала и вызывала нетерпеливое предвкушение. Я даже мысленно не могла представить человека, управляющего такой разношерстной толпой. Заставляющего себя бояться. Возможно, уважать… Что за зверь этот Игла?

– Какие люди в нашем убогом месте, – вдруг раздался за спиной вкрадчивый мужской голос. – Господин Ермаков. Чему обязан столь приятным визитом?

Резко обернувшись, я едва удержалась, чтобы не раззявить рот. До того увиденное меня поразило.

Своим внешним видом старшина воров отличался от кабацкого контингента, как день от ночи.

Никаких тебе брылей, как у старого бульдога, которыми могли похвастаться половина из присутствующих в «Малиновке» пропоиц. Вонючих рубах с дырявыми штанами. Просящих есть сапог.

Мужчина лет тридцати оказался так сладостно красив, что у меня непроизвольно свело зубы.

Аккуратная прическа, волосок к волоску. На гладкий лоб спадал светлый, романтический локон. Глаза серые, с поволокой. Ровный римский нос. Губы пухлые. Щеки розовые, будто не обошлось без румян.

Темный костюм без единой пылинки. Из модной жилетки выглядывали золотые часы на цепочке. На указательном пальце огромный перстень. И вообще, весь он, начиная от лаковых ботиночек, словно только что сошел с обложки журнала высокой мужской моды.

Это что же за воры нынче пошли? Разговаривает правильным, чистым языком. Представить его на Балагунихском рынке так же невозможно, как корову в пачке. Выглядит, что начищенный пятак. Ни синячка, ни царапинки. И как только шушера поменьше не брезгует с ним ручкаться?

– Евсей Борисович, дорогой. Да вы присаживайтесь, – кивнул ему Ермаков и выдвинул стул справа от себя. – Я к вам по частному вопросу.

– Вы нынче в любопытной компании? – ленивый взгляд скользнул по моим рукам, которые я поспешила спрятать под стол. Для верности, еще и платок шерстяной до самого носа натянула.

– Не обращайте внимания, помощник это мой… Доверенный, – не бросив на меня ни единого взгляда, ответил ему Гордей. И тут же поспешил сменить тему. – Слыхал, сын у вас родился. Извольте принять глубочайшие поздравления.

– От вас, Гордей Назарович вдвойне приятно. Благодарю, – устроившись на стуле, он кивнул застывшему за его плечом юнцу.

Тот, будто выдрессированный пес, исчез и тотчас вернулся с подносом, на котором лежала тарелка с нарезкой свежих фруктов.

И откуда такое чудо посреди зимы? Видимо, комплимент от заведения для почетных гостей.

– Что же за вопрос у вас ко мне, Гордей Назарович? – Игла выглядел максимально расслабленным, даже ленивым. Но цепкий взгляд от ищущего глаза не скрыть. – Помощь полиции – богоугодное дело. Тем паче, что делить-то нам с вами нечего. Завсегда договоримся.

И так по-хитрому глазами сверкнул. Будто на что намекал.

– Отрадно иметь дело с умным человеком, – поддержал его словесную игру Ермаков. – Не давеча, как нынче утром на Пряникова был найден труп.

Я не отрывала глаз от лица вора, боясь упустить его реакцию. Удивления не последовало. Игла едва не зевнул, до того сонный у него был вид.

– Вы же знаете, господин пристав, мои люди рук в крови не марают…

– Да разве ж речь об этом? – не стал, однако, комментировать его заявление Гордей. – Меня более заботит кто таков? С кем вел дела? Мальчишка, имею полагать из ваших.

Игла усмехнулся. Поднял ручку, обвел оживленный зал.

– Все наши нынче туточки, Гордей Назарович. А ежели кто нет, тот не из наших.

– Эка ж напасть, – с притворным сожалением покачал головой пристав и стал подниматься. – Думал, полюбовно все решить. Но на нет и суда нет. Наслышан, Балагуниху давненько с инспекцией не посещали. Да и кабачок этот, с чегой-то бывший пристав стороной обходил. Знаю, вы с ним условились. Да только времена нынче другие. Власть, опять же, сменилась. Непорядок…

Скрипка выводила веселую мелодию. Цыганки продолжали петь и плясать. Лишь за нашим столом возникла напряженная тишина. Одно радовало, никто из присутствующих этого пока не заметил.

Игла, сжав губы в тонкую линию, сцепился с Ермаковым в дуэли взглядами. Бессмысленная, надо заметить, затея. И так ясно, кто победит.

Угрозы пристава не пустой звук. И пусть численное преимущество, в данный момент, на стороне старшины воров, если полиция серьезно возьмется за дело, ему первому влетит.

Благо, противник нам попался не глупый. Сам до всего дошел. Расслабился. Резко откинулся на спинку стула. Снова расплылся в обворожительной улыбке.

– Ну что вы, Гордей Назарович. Куда же так раненько засобирались? Где, говорите, тело нашли, на Пряникова? Люди у меня глазастые. Да и слушать умеют. Вы погодите, наливочки пока выпейте. Холодненькая, да под закусочку… Я вскорости к вам возвернусь.

Дождавшись, когда пристав займет свое место, мужчина поднялся, отвесил нам краткий поклон и исчез в толпе. Прислуживающий ему парнишка поставил на стол блюдо с душистыми соленьями.

– Борщец!

– Покорнейше благодарю, – отрицательно качнул головой Ермаков. – Мы уже сыты.

– А вы рисковый человек, Гордей Назарович, – не сдержав нервного смешка, шепнула я, стоило половому оставить нас наедине.

– Было б чем рисковать, – так же тихо фыркнул он и нахмурился. – Порядком уже знакомство имеем, а все не бросит меня на крепкость проверять. Вы не глядите на его франтоватый вид и пригожую внешность. Игла себе на уме. Почетное место у воровской кормушки не реверансами заслужил…

Приставу удалось разбудить мое любопытство. А вот утолить его – нет. У нашего столика материализовалась веселая девица, с черной, кудрявой гривой. Пристава взглядом обласкала. Мне внимание уделила, как какому-нибудь стулу. Повела подолом едва державшегося на плечиках платья и принялась танцевать.

Да так лихо, что все находящиеся рядом мужчины загляделись.

– Шею не выверните, – потянувшись вперед, нежно шепнула я Гордею.

Он дернул головой, закашлялся, хлебнул наливки и закусил соленым огурцом. Взгляд, чтобы более не блуждал, устремил в тарелку.

Заметив это, девица, подошла еще ближе. Взметнула пестрыми юбками… Задела мою шапку. Слетев с головы, та покатилась под стол.

Собранные в жгут волосы, рассыпались по плечам, привлекая к нам всеобщее внимание. На секунду в кабаке замолчали все, даже музыканты.

Дыхание застряло в горле. Сердце сделало кульбит.

– Гляди ж ты, Яшка, никак барышня?

– Взаправду, Федор. Ишь кака, красавишна.

Идущие по залу шепотки, сменялись лающим смехом.

Я поняла, что задержала дыхание, когда Гордей поднял с пола шапку, отряхнул и натянул мне на голову. Затем схватил за талию, подтянул к себе.

– Чего рты раззявили? – гаркнул так, что в ушах зазвенело. – Зенки лишние? Маруха это моя.

И головой повел, вдруг кто возразит?

Никто не возразил. Лишь материализовавшийся над нами призрак, взглянув на накрытый стол, судорожно сглотнул.

– Помощник, значится… доверенный, – раздался рядом насмешливый голос Иглы.

Заняв свой стул, он поднял руку и представление резко завершилось. Веселая девица исчезла. Музыка заиграла. Даже призрак снова растворился. Гости вернулись к своим делам.

– Надежда и опора, – не растерялся Ермаков, ссаживая меня обратно на мое место. – Узнали чего, Евсей Борисович?

– Кое-что узнал, – будто случайно задел он меня томным взглядом и отвернулся. – Человек мой нонче утром на Пряникова крутился, когда полиция прибыла. Фраера признал. Мишка это, Осипов. Лаптем средь нас кличут. Так, мелкая шелуха. Что за гайменник [3] его порешал не знаю. Не наши то дела. Вчерась еще в приюте на Балагунихе с дружками трепался. Опосля видали его с неким господином у Корьевского ломбарда.

– Что за господин?

– А это вы, Гордей Назарович, у нас полиция, – лениво усмехнулся, отправляя в рот щепоть квашеной капусты. – Кто он таков и по какой нужде, выясняйте сами. Болтают, на силача циркового похож. Ходит в твидовом костюме. При пышных усах.

Игла может и знал, кто это был, но решил умолчать. Гордей не стал давить. Похоже, ему пока хватило полученной информации.

– Благодарю, Евсей Борисович, вы очень помогли. Приятно было свидеться. За сим откланиваемся.

К выходу мы шли под всеобщими взглядами. Мои ноги не гнулись. Руки дрожали. Из всех пор хлестал восторг.

Не каждый день выпадает удача, испытать опасное приключение. Кажется, я впервые жалела, что не веду личный дневник.

***

[1] Извозчик, наемный, с хорошей упряжью. Отличался быстрой, порой неосторожной ездой.

[2] Трактирный слуга

[3] Убийца (вор. жаргон)