Охота на Волколака

Глава 4, Где призраки верят в тебя

Погода с утра разошлась. Ветер бил в окно, как тяжелый молот. Вьюжило так, что не разглядеть ничего. Лишь плотная, белая пелена. При виде которой, несмотря на тепло в доме, мурашки по коже.

Инесса Ивановна, раз выглянув, отменила поездку к приятельнице. Глашу на рынок, спозаранку, тоже не пустила. Только Тишка на угол, за свежим номером «Сплетника» сбегал. И потом еще час горячим чаем отогревался.

Единственная, кого не смутила метель – заявившаяся к нам ни свет ни заря Градислава Богдановна Соловицкая. Крестная моей почившей предшественницы. Женщина волевая, во всех смыслах – эффектная.

Она была ровесницей тетушки, но выглядела несколько моложе. Крупная. Фигура, как сдобный пряник. Седина не так выбивалась из уложенных на макушке темных прядей. Лишенное морщин румяное, широкое лицо.

Ни улыбки, ни теплого взгляда. Лишь сведенная в одну линию широкая бровь и серьезность в задумчивых глазах.

Мы виделись не в первый раз. Она присутствовала на помолвке Сонечки и графа Бабишева. Приезжала, чтобы поздравить нас с тетушкой на Новый год. Была еще попытка затащить меня на их посиделки в ее дом на Гороховской, где Инесса Ивановна с подругами устроили книжный салон. Но получив категорический отказ, подкрепленный заверением в моей жуткой занятости, смертельно обиделась. С тех пор наше общение с госпожой Соловицкой из восторженно-непринужденного, сделалось официально-сухим.

План на сегодня у меня был четким. Отправиться в Мещанский участок, взять Гордея Назаровича под локоток. Проехаться с ним до Пряникова, поспрашивать народец, не видел ли кто на днях усача в твидовом костюме. Авось найдется свидетель и к убийце приведет.

Под составленный мной и Полем Маратовичем портрет, описанный Иглой мужчина подходил идеально. Дело оставалась за малым – найти и наказать.

Все что угодно, лишь бы парящий сейчас над Градиславой Богдановной надоедливый призрак Мишки Осипова, обрел покой.

Но, к сожалению, из дома пока было не сбежать.

– …бедная Наташенька, – покачала головой тетушка. – Лишиться супруга во цвете лет.

– Все к тому шло, – поджала и без того тонкие губы крестная. – Подумать только, при больном сердце злоупотреблять горячительным!

– Избави бог! – ахнула Инесса Ивановна.

– Наслышана я, водился за Федором Ивановичем такой грешок. Ну ничего, распродаст наследство – там картин одних на миллион – оплатит мужнины долги и заживет. Девица она видная, охочие на такой товар живо найдутся. Как и до Сонечки нашей…

Выразительный взгляд прошелся по мне, оставляя на коже липкую дорожку. Стало не по себе.

– Замужество – дело не хитрое, – согласилась с крестной Инесса Ивановна. – Был бы жених достойный.

Градислава Богдановна покачала головой.

– Эх, и чем же граф Бабишев не угодил? Подумаешь, долги? У кого нынче их нет? У Сонечки приданное – дай бог каждому. А что отец приемный душегубом оказался, так не родная кровь. Зато при титуле была бы. Подле первого в Китеже красавца…

Ну началось… Крестная села на любимого конька. Пора срочно менять тему.

– Градислава Богдановна, вы женщина в городе не последняя. Со многими знакомства ведете. Скажите, была ли вам известна столичная медиум, госпожа Амадея?

– Амадея? – выдавила, закашлявшись она. – С чего вдруг такой странный вопрос?

– Не знаю слышали ли вы. О ее кончине писали в газетах…

– Что-то такое припоминаю, – она нахмурилась, перевела на Инессу Ивановну полный удивления взгляд. – Лично представлены мы не были. Однако, виделись на приемах. Взяли в моду, гадалками, гипнотизерами гостей развлекать.

Что-то утаивала Градислава Богдановна. Что-то важное. Я читала это в ее бегающих по гостиной глазах.

– И как мы сами не додумались, на прием в честь помолвки гадалку позвать? – закинула еще одну неловкую удочку, расплывшись в неестественной улыбке. – Авось не разбежались бы. Вы, Градислава Богдановна, кстати, помните тот обед?

– Разумеется! Так ты нас всех напугала, душечка. Мы с ее сиятельством Акулиной Никитишной, как раз свадьбу обсуждали, а тут крик… Прошла-то эта твоя, амнезия?

Тетушка тихонько вздохнула и ответила за меня.

– К несчастью, нет.

Всякий слуга закона знает, что порой, с помощью одной лишь только логики, можно разгадать криминальный умысел и, в конечном итоге, поймать преступника.

Смерть Сонечки, в теле которой я прочно обосновалась, была редким и досадным исключением.

Как я не пыталась угадать мотив, по всему выходило, что у Градиславы Богдановны его попросту не было. Добавить сюда алиби, которое еще требовалось проверить – в момент Сониного убийства она, по ее словам, находилась в обществе вдовой графини – то дело получалось запутаннее, чем мне казалось изначально.

Да, у меня имеются еще две подозреваемые, приятельницы Инессы Ивановны, присутствующие на злосчастном обеде. Но, может, зря я мудрю и все намного проще?

В дом забрался грабитель. Соня стала невольной свидетельницей, за что и поплатилась.

Логично? Логично. Легко и просто.

Но каким боком тут смерть госпожи Амадеи, убитой – по предварительному анализу – из того же орудия?

Не будь они знакомы, я бы списала случившееся на происки той же банды. Но нет… Слишком много совпадений. А они в нашей работе – зверь редкий.

Пока я молча уничтожала горячие пирожки с зимней вишней, крестная продолжала плакаться над моей незавидной холостяцкой долей. Тетушка, за неимением возможности вклиниться в ее пламенный монолог, подперла щеку ладошкой и изредка косилась на первую полосу лежащей рядышком газеты. Маятник на стене метался как мышь в норке, чувствующая на себе жадный кошачий взгляд.

– Батюшки святые! Что же это делается? – воскликнула вдруг Инесса Ивановна, резко отпрянув от стола. – О волколаке проклятом пишут…

– О ком? – вытаращив глаза, воскликнула госпожа Соловицкая, и потянулась за газетой. Быстро пробежавшись глазами по машинописным строчкам, она остановилась на нужной заметке и сглотнула. – «В утренний час, двадцать пятого января, в подвале дома нумер три, на улице Адмирала Пряникова, было найдено неопознанное тело молодого мужчины, с переломанной шеей. Свидетелей происшествия не нашлось. Однако, среди местных жителей ходят слухи, что причиной смерти стало нападение волколака. Мифического существа, способного обращаться из человека в волка. Так ли это на самом деле, уже завтра расскажет городской репортер Д.С. Колпакова. Не пропустите!»

Из моего рта непроизвольно вырвался неуместный смешок.

Дарья времени зря не теряла.

Нет точных данных – не беда. Навела тайны. Приковала внимание читателей. Даже интересно, что она такого сенсационного завтра выдаст?

– Это неслыханно! – четко озвучила свой вердикт Градислава Богдановна и свернула газету. – Не тревожься Инессушка. Сплошные сплетни и пустые домыслы.

А вдруг действительно, при опросе местных, Колпакова раскопала то, чего Якову не удалось? Гордею это вмешательство в дела полиции точно не понравится.

Я уже видела, как он рвет и мечет. Грозит «Сплетнику» всеми карами небесными…

По дороге в участок, придется сделать крюк и посетить редакцию. Что бы не думал Ермаков, журналисты, порой, люди полезные.

Кумскую улицу, где располагалась редакция «Сплетника», в котором трудилась акула пера – Дарья Спиридоновна Колпакова, накрыло вьюгой так, что ни зги не видать.

Даже призрак преследующего парня решил «а ну его» и растворился в воздухе. Благо возничий попался толковый. Быстро нашел нужный двухэтажный дом из жженого кирпича. Помог мне, не утонув в сугробе, сойти с пролетки. И, получив за свои старания выше причитающегося, отвесил низкий поклон.

С моего прошлого визита, случившегося месяц назад, в просторном, светлом помещении, насквозь пропахшем типографской краской и табаком, мало что изменилось.

Все те же очереди в кассу, из желающих подать объявление. Толпы репортеров, до яростных криков спорящих друг с другом. Будничная суета.

Игнорируя разноголосый шум, я направилась к самому дальнему столу, который, насколько мне было известно, занимала моя хорошая знакомая. И не прогадала.

Сидевшая вполоборота знакомая блондинка, прикусив кончик языка, аккуратно выводила буквы на бумаге. Пряди выбились из прически. На плече лежала длинная, растрепанная коса.

– Здравствуйте, Дарья Спиридоновна. Как ваше здоровье?

– Софья Алексеевна, радость-то какая! – оторвавшись от работы, воскликнула она. – Присаживайтесь, рассказывайте. Какими судьбами к нам?

Колпакова придвинула мне стульчик, дождалась, когда займу его и мазнула демонстративно невозмутимым взглядом по свежему номеру газеты, зажатой у меня в руках.

– Отчего-то думаю, что вы уже знаете, – иронично выгнула бровь. – Ваша сегодняшняя статья…

Улыбка девушка померкла. Взгляд сделался хмурым и настороженным. Как у птицы, готовой до последнего защищать свое гнездо.

– Ах, вы об этом. Дык обмана не совершила. Всю правду до жителей Китежа донесла. Разве это дело – скрывать опасного душегуба? Неровен час, сызнова на охоту пойдет.

– Полиция расследует это дело…

– Чему я безмерно рада. Но и вы, Софья Алексеевна, меня поймите. Как люди, не знавши, поберегутся?

– То есть, эта статья – а особенно последние слова, где вы обещаете предоставить еще больше информации – не способ поднять тиражи?

Дарья возмущенно засопела. В глазах полыхнули совсем не притворные искры.

– Напраслину возводите.

– Я лишь надеюсь, что ваша новая информация, не помешает нам с Гордеем Назаровичем в поисках убийцы. Он тоже, знаете ли, может читать газеты. И чем больше посвящен в тайны следствия, тем осторожнее и опаснее станет.

– Нет и не было никакой «новой информации», – подскочив со стула, девушка сжала ладони в кулаки и начала ходить из стороны в сторону. – Это всего-то попытка привлечь всеобщее внимание. Писательский прием. Я лишь хотела сообщить, что никакой наш душегуб не волколак. Покуда ходят эти слухи, кто-то ведь и рукой махнет. Мол, сказки. Мое назначение, как городского репортера, подобное пресечь.

Признаться, та горячность, с которой она говорила, заставила меня опустить в пол пристыженный взгляд.

Сосредоточившись на поимке убийцы, я даже не задумалась о подобном исходе. Заразившись от Ермакова нелюбовью к прессе, обидела хорошего человека беспочвенными домыслами. Тогда как намерения у нее были самые что ни на есть благородные.

– От всего сердца прошу у вас прощения, Дарья Спиридоновна. Мои слова… это и вправду было лишнее.

– Будет вам, Софья Алексеевна, – заметно расслабилась Колпакова и вернулась на место. – Кто старое помянет, тому глаз вон. Не изволите по чашечке чаю? За негаданную встречу. Я ведь и вправду, дюже рада вас видеть.

Отказываться было, во-первых, не вежливо. А во-вторых, нерационально, тем более что у меня оставалось еще несколько вопросов. Правда, ответить согласием не успела. К нам подошел холеный, с внушительным брюшком, но гордой осанкой, остроносый господин.

– Прошу прощения за вмешательство, – поклонился он мне и тут же повернулся к Колпаковой. – Дарья, ты случаем Бореньку нынче не видала?

– Не приходилось, – задумчиво протянула она. – И вчерась, вроде, редакцию не посещал.

– Вот же охальник окаянный, – выругался мужчина. – Занял пятого дня сорок пять рубликов. Клятвенно обещался нынче же вернуть.

Боренька… Боренька…

Помниться, в прошлый мой визит, встречал меня похожий на циркового штангиста наглый усатый парень в твидовом костюме. Погодите. Это, конечно, может быть чистым совпадением. Но мускулы, твид, усы…

Я привыкла доверять своей интуиции, и обычно, когда у меня в голове щелкает переключатель, это что-то значит. Но в данном конкретном случае, уверенности не было никакой.

Описание Игла дал поверхностное. Ну сколько в Китеже может жить мускулистых усачей, имеющих в гардеробе твидовый костюм? Десятки? Сотни? Тысячи? И какое мне дело до одного из них? Подумаешь, не вышел на работу. Вдруг заболел? А я тут уже планы в голове строю, как вламываюсь в квартиру или дом и, под гром оваций, арестовываю опасного преступника.

Пока я размышляла, холеный господин с прямой спиной успел скрыться в толпе. Колпакова, приняв мое молчание за положительный ответ, занялась приготовлением чая.

– Дарья Спиридоновна, а что за «Бореньку» вы сейчас обсуждали? – как бы невзначай поинтересовалась я. – Уж не того ли усатого молодого человека, что проводил меня к вам в прошлую нашу встречу?

– Он самый, – закивала девушка. – Борис Аркадьевич Хвалёнов. В «Сплетнике» он третий месяц, хоть мы полагали, что и двух дней не продержится. Больно ленив и рассеян показался. Однако успел зарекомендовать себя, как основательный и прогрессивный репортер. Внешность, порой, обманчива.

– А вот такие пропуски в его характере? Часто случаются?

Дарья задумалась, оторвалась от заварника, приложила палец к губам.

– Знаете… На моей памяти – впервые. Дюже странным это нахожу. Задержки, разумеется, случались. Но Боренька всегда наперед об них предупреждал. Разбередили вы мне сердечко своими вопросами, Софья Алексеевна. Записку с мальчишкой-газетчиком что ли послать?

– Вы знаете, где он проживает?

Она кивнула.

– Мы соседствуем. На Корнеплодной, дом под нумером… то ли сорок, то ли сорок один.

Судорожно сглотнув, я поднялась с места. Чувства переполняли меня, как чашу, выплескиваясь через край.

– Дарья Спиридоновна, а может ну его, эту записку? Съездим вместе. Самолично проведаете коллегу?

Колпакова насторожилась, прищурилась, внимательно вглядываясь в мое лицо.

– Чует мое сердце, темните вы что-то, Софья Алексеевна. Недоговариваете. Однако расспрашивать я погожу. Отправляемся немедля!

Сборы были скорыми.

Дарья не стала отвлекаться на других репортеров или незаконченные дела. Схватила верхнюю одежду, небольшой ридикюль и заспешила к выходу. Выбежала на улицу первой, подняла руку, пытаясь привлечь внимание редких, проезжавших мимо пролеток. Но несмотря на то, что метель немного улеглась, проясняя видимость, останавливаться никто не спешил.

Мы уже было отчаялись. Пока внезапно из-за угла не вывернул знакомый лихой кучер, погонявший великолепную четверку, запряженную в легкую, четырехколесную коляску. Та остановилась у крыльца, ведущего в редакцию. Отворилась дверца, являя того, кого я меньше всего ожидала здесь увидеть.

– Софья Алексеевна, какая неожиданная встреча, – слегка опешил, но быстро взял себя в руки граф Бабишев. В зимнем пальто, с пышным куньим воротом, да при новой трости, с блестящим серебристым набалдашником, высокий блондин выглядел франтовато. И только глубокие тени под глазами, на фоне общей бледности, выдавали его усталость и напряжение. – Сердечно рад!

– Сергей Данилович, – не менее озадачено пробормотала я. – А вы здесь какими судьбами?

Мужчина замялся.

– Так… – Он покосился на дверь, ведущую в редакцию. Затем медленно отвел взгляд, будто что-то для себя решил. – Катался по городу. Гляжу, две прекрасные барышни кличут извозчиков. В такую-то метель – дело это гиблое. Дай, думаю, подвезу.

Я ему не поверила. Почему-то казалось, что врать Сергей не умел. А когда пытался, выходило неловко и глупо. Но и уличать его во лжи тоже не собиралась. Я же не у входа в бордель его застукала? И не в темной подворотне, над бездыханным телом…

Пауза затянулась.

– Простите мне мое невежество, – я перевела внимание на свою попутчицу. – Позвольте представить вам Дарью Спиридоновну Колпакову. Мою хорошую знакомую и городского репортера газеты «Сплетник». А это мой добрый сосед – его сиятельство граф Бабишев.

– Сергей Данилович, – склонил он голову перед внимательно разглядывающей его румяной блондинкой. – Ежели скажете, куда держите путь, с превеликой радостью довезу.

– На Корнеплодную.

– На Мещанскую.

Воскликнули мы с Дарьей в унисон. Сергей удивленно приподнял брови. Колпакова недоумевающе моргнула.

– На Корнеплодную, через Мещанскую, – поправилась я и повернулась к девушке. – Надеюсь вы не против, Дарья Спиридоновна? Поймите, дело деликатное. Будет лучше, если Гордей Назарович составит нам компанию.

Уточнять, в чем именно заключается деликатность, требующая присутствие пристава – ведь мы всего лишь планируем навестить ее коллегу – Дарья благоразумно, не стала. Лишь тревожно свела брови и подняла на Сергея вопросительный взгляд.

Бабишев кивнул.

– Как будет на то ваша воля.

Переговорив с кучером, он помог нам с Колпаковой забраться в коляску. Сам устроился напротив. Вытянул ноги. Уставился вдаль.

Мысли заработали с утроенной скоростью, в попытке выбрать наиболее нейтральную тему, что заинтересовала бы всех. Но, так как светская беседа – не мой конек, выходило с трудом.

Разговор о погоде закончился так же быстро, как и начался, дружным согласием с утверждением, что январь в этом году на редкость суров. Обсуждение здоровья маменьки, Сергей резко завернул, сообщив, что Акулина Никитишна в прекрасном самочувствии. На помощь пришла Дарья и попробовала забросить удочку с наживкой из беспечной жизни в столице, куда все китежцы так стремятся. На что Бабишев даже слов тратить не стал, лишь задумчиво кивнул.

Я было совсем отчаялась – устроившегося меж нами слона не замечать стало практически невозможно – но вдруг припомнилась вчерашняя встреча.

– Как вам понравилась выставка пейзажистов? Надо признать, мы с Инессой Ивановной вышли оттуда в полном восторге, – за неимением сочных эпитетов, пришлось позаимствовать тетушкины. – Какая богатая цветовая гамма, невероятные приемы…

Сергей заметно оживился. Окрестности его более не привлекали. Даже взгляд сделался веселее.

– Бог с вами, Софья Алексеева, – усмехнулся он. – Я бы назвал все представленное в музее живописи одним кратким, но дюже емким словом – мазня.

Колпакова закашлялась. Ее и без того румяные щеки, стали в разы краснее. Глаза прищурились. Устремленный на Сергея взгляд наполнился странным чувством. Сильно смахивающим на… злость?

Граф Бабищев, ничего не замечая, продолжал:

– Я ни в коем разе не стал бы посещать это место, не пообещай они выставить у себя доселе неизвестное полотно руки Тропинина. Однако ж и тут обманули…

– Но как же? – возмущенно прервала его Дарья. – Разве могли они знать, что владелец картины внезапно скончается? А безутешная вдова не найдет в себе сил заниматься сторонними делами?

– Вполне возможно, вы правы, – беспечно пожал плечами Сергей. – Однако слухи разные ходят. Шепчутся, будто нет у вдовы никакой картины. А афиши врали, дабы заманить как можно больше гостей. Музей на грани разорения. Что немудрено. С таким никчемным владельцем, как господин Кокошников, ни одно дело на плаву не продержится…

Я знала о господине Кокошникове ровным счетом ничего. А потому и ответить мне было нечего. В отличие от Дарьи. Которая, судя по вырывавшемуся из ноздрей белому пару, была готова грудью на защиту музея и его владельца встать.

Благо до спора не дошло.

Коляска, преодолев заснеженную мостовую, остановилась напротив знакомого крыльца. Дарья, насупившись, осталась сидеть на месте. Бабишев, спустившись первым, помог мне сойти, проводил до крыльца и вернулся обратно.

Стоило дернуть за ручку входной двери и войти в приемное отделение, как наряду с жаром от разогретой печи, меня захлестнул многоголосый крик.

– Держи скотину!

– Руки… руки сволоте вяжи!

Прямо посреди помещения, на полу лежал мужик. Огромный, как огр. Воет не по-человечески. Одежда грязная. Волосы сальные. Борода до пояса. Да такой невиданной силищи, что потребовалось трое служивых и устроившийся на широкой спине пристав, чтобы его усмирить.

– Гордей Назарович? – опешив, прохрипела я.

– Софья Алексеевна? – откликнулся не менее удивленный Ермаков, под чьим глазом наливался здоровенный лиловый синяк.

– Вот, значит, как вы службу несете, господин пристав? – строго выговаривала я, прикладывая к подбитому глазу Гордея ком свежего, январского снега.

В окно бил студеный ветер. Царь на висевшем портрете молча смотрел вдаль. Ермаков покорно сидел на краешке столешницы. Я – напротив. В кабинете, куда мы переместились после того, как полицейские, скрутив неопрятного мужика, увели его в арестантскую, больше не было ни души.

– Несу, как должно, – с обидой в голосе ответил он. – Вора, что у бабки на рынке кошель срезал – изловил. Деньги пострадавшей вернул. Отпустить собирался, за неимением ущербу. Кто ж знал, что этот черт леший умом скуден и с кулаками кинется? Шиш ему теперь, а не свобода.

– Вы собирались отпустить преступника? – удивленно захлопала я глазами.

– Закрытие дела по обоюдному примирению сторон, не противоречит уголовному наложению, – по памяти процитировал он. – В том кошеле грош на дне лежал. Ежели я каждого, кого за руку по чепухе поймал, сажать буду – полгорода на каторге сгинет.

– А если не будете, то потонете в беззаконии. С вот такой чепухи зачастую вырастает крупная рыба. Вы уж найдите золотую середину. К примеру, заведите картотеку. Попался кто-то по мелочи разок, внесите его в список. Возложите штраф. Не может выплатить – назначьте общественные работы. Не выучит урок и попадется во второй, даже по той же мелочевке – тут уж никакой пощады. Как говорится – не ваша то вина.

– Во всем-то вы сведущи, Софья Алексеевна. – усмехнулся Гордей и тут же скривился от боли. – Восхищен широтой ваших взглядов. Разумное предложение. Всенепременно учту.

– Ну все, я закончила, – убрала я руки за спину. – Холодный компресс требуется держать не более пяти минут. Синева немного спала. Я бы посоветовала приложить на ночь лист алоэ. Три дня, и будете как новенький.

– Сердечно благодарю, – кивнул он, поднимаясь с места. – Однако вы так и не сообщили, каким обстоятельствам я обязан удовольствием видеть вас?

А и верно. Совсем в этой суматохе из головы вылетело.

– У меня к вам срочное дело, Гордей Назарович, – и кратко поведала о своей поездке в издательство – о разговоре с Дарьей, о странном парне Борисе, чье описание один в один соответствует устному портрету, данному нам Иглой. Пристав слушал, хмурился, но кивал. А когда завершила словами, что снаружи нас ждет коляска графа Бабишева, любезно согласившегося подвезти до меблированых комнат на Корнеплодной, где квартирует подозреваемый – подавился воздухом и закашлялся. – Как видите, одним нам никак нельзя. Вдруг преступник поймет в чем дело? Решит оказать сопротивление?

– И как я прежде обходился без вас, – без должного энтузиазма посетовал себе под нос Ермаков, натягивая пальто.

Дальнейшая дорога, после неловкого обмена любезностями, прошла в гробовой тишине. Сидящая рядом Дарья, что-то демонстративно строчила в своем блокноте. Устроившийся напротив граф, любовался проплывающими мимо видами. И только занявший место по правую руку от него Гордей, бросал на меня красноречивые взгляды. Как бы говорящие: «что я, черт возьми, здесь забыл?».

Если бы не свист ветра в ушах, а также резкие подвывания плывущего за нами призрака, мне бы было не по себе. Взбаламутила воду. Собрала людей. А вдруг этот Боренька вообще ни при чем?

С одной стороны, всякое бывает, лучше перестраховаться. С другой – вряд ли пристав после этого еще раз мне поверит.

Судя по внешнему виду здания – темно-красный кирпич, мраморные колонны, в виде поддерживающих небосвод атлантов, припорошенная снегом ярко-оранжевая черепичная крыша, – а также дежурившего у входа швейцара в парадной белоснежной ливрее, в меблированных комнатах «Зимняя сказка» квартировала публика с увесистым кошельком. Чаще это были одинокие барышни или холостые мужчины. Они пока не обзавелись собственным домом, но на то были свои уважительные причины, заключавшиеся отнюдь не в деньгах.

Коляска, с запряженной в нее резвой четверкой, остановилась напротив вычищенного до блеска невысокого крыльца. Оставаться ни Колпакова, ни Бабишев – провожаемый молчаливым, но хмурым взглядом Ермакова – не захотели. Увязались следом.

В просторном холле нас встретил улыбчивый управляющий.

Насколько позволяло внушительное пузо, низко поклонился. Внимательно ознакомился с полицейской книжицей. Без лишних вопросов вызвал коридорного, щуплого юношу с заискивающим взглядом. Он-то и проводил всю нашу честную компанию на второй этаж.

– Не открывают, господин пристав, – после пары стуков пожал плечами малец. – Поди нет там никого.

Дарья нахмурилась. Нервно вцепилась пальцами в ридикюль. Заметивший это Сергей, потряс выуженным из кармана целковым.

– Любезный, а не завалялся у вас, случаем, ключ?

Парень, будто зачарованный, уставился на монетку. Тяжело сглотнул. Расстроенно выдохнул.

– Откуда, господин хороший? Акакий Мироныч запасные токмо у себя держит.

– Велите управляющему подняться, – сверкнул грозным взглядом Гордей. – Мы покуда подождем.

Полицию здесь, по всей видимости, боялись и уважали. Спорить коридорный не стал и рванул исполнять приказание.

Преследующий нас призрак Мишки Осипова, что летал над головами, растворился во входной двери. Затем резко вынырнул. Внешне не изменился, но лицо прозрачное будто пасмурнело. Жаль, не спросишь ничего. И дело не в свидетелях. Выть начнет, я все равно ничего не пойму.

– Господа хорошие, да что же это делается? – показался на лестнице запыхавшийся Акакий Миронович. – Побойтесь бога! Такое беспокойство! Вы попираете права наших арендаторов!

Гордей пронзил его острым как лазер прищуренным взглядом.

– Извольте подчиняться. У нас имеются все основания подозревать, что в нумере проживает преступник.

Зря он так. Управляющий мужчина не молодой. Покачнулся, за сердце схватился. Благо быстро взял себя в руки. Вытащил связку ключей, выбрал один и вставил в замок.

Никого из нас он вперед не пропустил. Первым шагнул в коридор, скрылся в гостиной. И тихим, как у мышки, голосочком позвал постояльца по фамилии:

– Господин Хвалёнов. Покорнейше прошу простить…

Последующий за короткой паузой поросячий визг не вызвал у меня удивления. Скорее стоическое смирение. И легкое недоумение, когда рядом со знакомым мне призраком, материализовался еще один. Мало изменившийся с нашей первой и единственной встречи… призрак Бореньки.

Сергей заметно побледнел. Колпакова, прижав ладонь ко лбу, свалилась на него в глубоком обмороке. Я, стоя позади всех, могла только догадываться об увиденном.

Впрочем…

– Вот… холера! – хриплый голос Гордея, быстро все прояснил.

Одетый в шелковый халат и штаны, Боренька, раскинув руки, возлежал на одноместном диванчике и выглядел мертвее мертвого. Чего не скажешь о неугомонном призраке, который, не в силах поверить в случившееся, летал над своим остывшим трупом, завывая покруче ветра за открытым нараспашку окном.

Дарья тихонько плакала, уткнувшись носом в грудь Бабишева. Сергей успокаивал ее, стараясь лишний раз не глазеть на убитого. Их незадавшееся знакомство, в нынешних обстоятельствах, отошло на задний план. Акакий Миронович, оправившись от потрясения, воспользовался моментом и убежал за городовым. А мы с приставом внимательно изучали безжизненное тело.

Выводов вслух пока не делали. Вокруг находились посторонние, которым не обязательно вникать в кровавые – не без этого – подробности. Но даже беглого визуально осмотра было достаточно, чтобы понять – почерк убийства Осипова и Хвалёнова невероятно схож. Порванная одежда, синяки на руках и лице, сломанная шея. А значит, велики шансы, что замешено одно и то же лицо.

И если с первой жертвой все более-менее ясно. Щуплый вор, который и сопротивляться долго не станет. То со второй возникали вопросики…

Накачанный, коренастый. Посреди комнаты, явно не для красоты, висел боксерский мешок. Это какой же надо обладать непомерной силищей, чтобы такого заломать? А ведь я полагала, что он и есть убийца…

На спинке стула трепыхалось что-то желтое, воздушное, напоминавшее женский шарфик.

– Дарья Спиридоновна, – обратилась я к девушке, чьи плечи все еще подрагивали, ноги не гнулись, с губ срывались судорожные всхлипы. – Извольте припомнить, был ли Борис Аркадьевич женат?

– Есть супружница, – обернувшись и вскинув на меня красные, заплаканные глаза, кивнула Колпакова. – Да разъехались они давненько. Проживает, насколько мне известно, в деревне.

– А других барышень в жизни господина Хвалёнова не имелось?

– Да уж, наверное, крутил лямуры, – печально вздохнула она. – Кто нынче не без греха? Мужчина молодой, видный. Два года, почитай, в одиночестве. Не шутка. Но то лишь разговоры. С его любовницами я, простите, не знаюсь.

– Софья Алексеевна, во мне имеется еще какая нужна? – уточнил граф, подводя Дарью к выходу.

Я уже было открыла рот, чтобы ответить отказом, но меня опередили.

– Ежели вас не затруднит, Сергей Данилович, будьте любезны сопроводить госпожу Колпакову домой…

– Молю, не домой, – смахнула слезы Дарья. – После случившегося, я не смогу одна… Мне бы обратно в редакцию.

– Всенепременно, – поспешил заверить ее Сергей.

Пристав нахмурился.

– Дарья Спиридоновна, покорнейше прошу, покуда не освещать случившееся в газете, – и добавил, уже суровее. – В противном случае, наша последующая встреча пройдет в Мещанском участке.

Колпакова поджала губы, но спорить не решилась. Видимо быстро осознала, не то для этого место и время.

Стоило им с Бабишевым откланяться, как в дверях появился широкоплечий и бородатый городовой, назвавшийся Василием Кирилловичем Снегиревым.

К телу его не подпустили. Развернули на входе, отправив в участок за Полем Маратовичем и Яшкой. А перед лицом хлопающего глазами управляющего вообще закрыли дверь.

В комнате мы остались вдвоем. Появилась возможность наконец-то оглядеться.

– Ну что ж, Софья Алексеевна, в одном вы оказались правы, – произнес Ермаков, открывая шкаф, пестрящий одинаковыми брюками и пиджаками. – Перед нами господин «Твидовый костюм».

– Странно как-то все, – протянула я, разглядывая голые, серые стены. – Фантик, вроде, блестящий. Хотя внутри должно быть пусто.

Гордей прищурился.

– Как это понимать?

– Сами взгляните. Комнату снимает не из дешевых. Одежды добротной полный шкаф. Себя в чистоте, да порядке блюдет. На такую жизнь, жалованья городского репортера явно недостаточно.

Ермаков окинул долгим взглядом обстановку и махнул рукой.

– Дело не хитрое. Состояние жены промотал, сослал куда подальше, – он подошел к столу, выдвинул ящичек и достал лежавший на самом верху паспорт. – Хвалёнов Борис Аркадьевич, двадцати пяти лет отроду, из мещанского сословия… Не зря его с Лаптем видали. Явно ж краденое перепродавал.

Возразить мне приставу было нечего, тем более что я и сама пришла к тем же выводам. Отличная ширма для незаконных делишек – вхожий во все дома и кабинеты юный, талантливый городской репортер. Такой и наводку дать может и покупателя при деньгах найти. Для вора, вроде Осипова, настоящая золотая жила.

Я подняла взгляд на переставшего голосить призрака усача. Он, вместе со вторым моим преследователем, висел над потолком. Взгляды у обоих устремлены вдаль. Отстраненные, словно не замечали друг друга.

Кто же их убил? Вернее, за что? Дорогу кому перешли или не ту вещь взяли? Судя по пристальному взгляду Гордея, внимательно изучавшего успевший остыть труп, его терзали те же вопросы.

– Похоже, смерть наступила еще вчера, – задумчиво протянула я. – Поль Маратович скажет точнее, как и о содержании желудка и наличии ядов в крови. Но уже сейчас можно предположить, мы имеем дело с серией одинаковых смертей. И если убийца не нашел то, что ищет – преступления не прекратятся.

– Ищет? – удивленно вскинул правую бровь Ермаков.

– Ну да, – кивнула я. – Во-первых, пресловутые сорок пять рублей, найденные в руке первой жертвы. Именно такую сумму Борис Аркадьевич занял накануне у своего коллеги и клятвенно обещался отдать. А во-вторых, хотели бы просто убить, стукнули бы кулаком по голове, застрелили или ударили бы ножом и оставили умирать. А тут удушение. Долгая и требующая больших затрат сил процедура. Сначала добрались до Осипова, так как убийство произошло раньше. Денег не взяли, значит вещь больно ценная, не до мелочей. Осипов сдал сообщника. Пришли к Хвалёнову…

– Ежели искали тут, чего ж в комнате так прибрано?

Я пожала плечами.

– Возможно, вещь размерами велика, сразу в глаза бросается? Ну или Хвалёнов не стал ничего утаивать и либо отправил убийцу по третьему адресу, либо сразу все отдал. Впрочем, ему это, в любом случае, не помогло.

Пристав невесело хмыкнул.

– Иголку в стоге сена искать прикажите, Софья Алексеевна?

– Ну почему же иголку? Булавку с бусинкой. Нам известно, что человек, совершивший оба убийства, обладает недюжинной силой, раз с таким боровом справился, – кивнула я на покойного. – И ростом высоким, чуть выше Осипова. В первую очередь, необходимо обратить внимание на окружение Иглы. Хотя, я сомневаюсь. Не стал бы он о мужчине в твидовом костюме трепаться, если бы был замешан. Зону поиска придется расширить…

Договорить я не успела. Хлопнула входная дверь и в комнату ворвалась рыдающая навзрыд девица.

Небесное создание, на вид было воздушнее облака. Румяное личико. Небрежно собранные светлые волосы. Белый полушубок из песца. Красивое платье из замши. Ботиночки на каблуках, насколько мне известно с недавнего посещения обувного бутика, последний писк парижской моды.

Упав, во всем этом великолепии, на колени перед покойным, она спрятала лицо у него в ногах и запричитала:

– Боренька, свет мой! Ненаглядный! Горе ж то какое! На кого же ты меня оставил? Одну-одинешеньку!

Пристав, первым придя в себя, такого безобразия терпеть не стал. Взял несчастную за плечи. Грубо поднял.

– Потрудитесь объясниться, барышня, вы кто такая будете и как здесь оказались?

– Я… я… – всхлипывала она, все никак не в силах успокоиться. – Я Боренькина невеста.

– Невеста Бориса Аркадьевича Хвалёнова? – на всякий случай уточнила я. Девица, переводя испуганный взгляд с Ермакова на меня, кивнула. – Но насколько нам известно, он был женат…

– Ах, это… Супружница Бореньки совсем плоха, – утирая слезы беленьким платочком, сообщила «невеста». – Со дня на день отойдет в мир иной. Горе такое. Боренька просил потерпеть, переждать. Бог им не дал детишек. А мы так любим… любили друг друга. Это трепетное чувство, оно сильнее нас. Он не мог… понимаете? Не мог развестись, рассказать. Человек… умирает.

Ну, тут все ясно. Мало того, что репортер с ворами делишки имел, он, к тому же, оказался тот еще сказочник.

Мы с Гордеем понимающе переглянулись.

– Извольте представиться.

По всей видимости, пристава мало впечатлили горькие слезы красавицы. Губы, по обыкновению, строго поджал, брови нахмурил.

– Настасья Филипповна Олейникова я.

– Проживали вместе?

Она отрицательно качнула головой.

– Понимаете… Такие обстоятельства… Родня супружницы Бореньки без спросу наезжала в гости. Он оплачивал мне квартиру в доходном доме на Брюховской. Навещал часто.

– Виделись когда в последний раз? – уточнила я.

– Так вчерашним утром. Обещался к ночи быть. Я как чувствовала, что-то произошло. Не спала, сердце не на месте. С утреца сюда кинулась. Управляющего у входа встретила. Акакий Миронович и говорит… – она снова всхлипнула. – Говорит – нет его больше.

Слезы вернулись, а с ними безутешный плач.

– Как же я без него? Я не могу. Мне нельзя…

Понимая, в таком состоянии ее не допросить, я подошла к жалобно завывающей девице и приобняла за плечи.

– Настасья Филипповна, это сложно, но вам сейчас надо проявить душевную стойкость. Слезами горю не помочь. Я уверена, Борис Аркадьевич желал вам только хорошего…

Она уткнулась лицом мне в плечо.

– Вы не представляете каким он был. Мой Боренька… он как солнышко, освещал всю мою жизнь. А нынче… Кому я надобна?

– Мы с Гордеем Назаровичем обязательно отыщем его убийцу. И накажем по всей строгости, – погладила я ее по спине. – Если вы нам поможете.

– Убийцу? – тело под моей ладонью словно одеревенело. Девица медленно разогнулась, шумно выдохнула, приложила ладони к сердцу, отошла. – Бо-бо-бореньку убили? Боже святый, что же делается? Я-то, грешным делом, полагала сердце у него не выдержало. Встало. Да у кого только рука поднялась? Что за ирод проклятый? Что за нелюдь?

– Вот это нам и предстоит выяснить. Но, без вашей помощи, Настасья Филипповна, никак. Скажите, вы не знаете молодого господина, по имени Михаил Осипов? Поговаривают, он один из знакомцев вашего жениха.

Она, не раздумывая ни секунды, яростно замотала головой.

– Ах, пустое это все. Не знаю… Я никого не знаю.

И так страстно все это было сказано, что сразу закрались сомнения – а ну как врет? Но в лицо-то не предъявишь?

– Вы уверены? Возможно, Борис Аркадьевич что-то покупал давеча? Дорогую вещицу домой не приносил? Вам не показывал?

Заплаканные глазки забегали. На лице еще сильнее заалел румянец.

– Ничего не знаю. Не видела, господа хорошие. Идти мне надобно. Мочи тут быть нет. Боренька мой… как же это все?

Сорвавшись с места, она бросилась к выходу, но была остановлена зычным окриком пристава:

– Наш разговор не закончен, госпожа Олейникова. К завтрему утру в Мещанский участок всенепременно пожалуйте. Дело особливой важности к вам имеется.

Кивнув, барышня скрылась за дверью. Мы с Гордеем снова остались вдвоем.

– Допрос учините? – поинтересовалась я.

– Сами ж видите, Софья Алексеевна, знает она что-то. Знает и молчит.

Я вздохнула.

– Тут одно, либо боится, либо дело в деньгах. Надеюсь, вы не будете против, если я тоже поприсутствую?

Не последовало ни споров, ни шантажа, ни возражений. Лишь легкая усмешка, при виде которой мое сердце пропустило удар.