Огненная принцесса

^{The Locked World,}

^{журнал «Amazing Stories Quarterly», 1929, Весна}

Глава 1

Представляя миру свой отчет, я не ставлю целью затевать дискуссию относительно подробностей произошедшего. Скорее, я просто хочу изложить все по порядку, начиная с сенсационной теории доктора Адамса, до драматической развязки, потрясшей мир. Поэтому я стремился избегать спорных вопросов и суждений, за исключением некоторых фактов, которые были общеизвестными в то время, ограничив мой отчет только тем, что я или видел, или сделал.

Но начать придется с доктора Адамса. Больше дюжины лет он был деканом Физического факультета в Северо-Восточном университете, где я скромно преподавал английский, и где его работа вознесла его на Олимп научной славы в избранной им отрасли знания. Хотя ему еще не было сорока, его открытия в атомной физике сделали ему имя, известное физикам в лабораториях и университетах всего мира. В Северо-Восточном университете он был, без сомнения, самым известным ученым, и в то же самое время, наименее любимым.

Высокий, мрачный, ироничный, с пронизывающим взглядом черных глаз, он вызывал подсознательный страх и отторжение у многих. Друзей, не считая Роулинза, его ассистента, у Адамса не было. Роулинз же был предан своему руководителю фанатично, пламенно и беззаветно. Думаю, впрочем, Роулинз его не столько любил, сколько благоговел перед его гением, сделав для себя из Адамса объект поклонения.

Адамс был дьявольски высокомерен, а его привычка смотреть на коллег как на пустое место, вызывала оторопь. Нам он откровенно не нравился, но в то же самое время, мы уважали его. Чрезвычайная, жестокая преданность науке заслуживала того уважения, а он был фанатиком. Большая часть его работы была непостижима для нас даже после восторженных объяснений Роулинза, но было понятно, что Адамс в очередной раз перевернет физику вверх тормашками.

Он продолжал линию Томсона и Резерфорда, исследуя атом, эту немыслимо мелкую частицу, которая когда-то считалась неделимой, но которая оказалась вихрем электронов, крутящихся вокруг положительно заряженного ядра. Это была самая загадочная, самая тонкая область научного знания — исследование структуры атома. Поскольку, хотя атомы никогда не могли наблюдаться даже в самый мощный из микроскопов человека, затаенная в них энергия была способна перевернуть мир.

В этой работе Адамс пошел далеко и был одним из общепризнанных корифеев. Он начал с того, что предложил возможность освободить электроны от власти ядра при помощи катодных лучей, а затем с их же помощью перестроить ядро. Он ожидал, что повторит успех Резерфорда, добившегося превращения элементов. Казалось, действительно, что он на пути к новым достижениям и известности, когда внезапно разразился теорией «взаимосвязанного атома».

Это случилось в конце апреля, и весь университет узнал о новой теории от Роулинза, который принимал участие в расчетах и экспериментах своего кумира. Его долгие и запутанные объяснения оказались слишком сложны для нас, и я изображал ужас, когда он начинал их, но несколько недель спустя монография Адамса была издана, и сенсация, которую она пробудила, возбудила в нас любопытство. Частично чтением монографии, текст которой был набит таким количеством формул, что я пропускал по нескольку десятков страниц, даже не надеясь понять, частично через нетерпеливые рассказы Роулинза мне удалось получить довольно ясное представление о теории. Теории, которая в течение приблизительно одной недели после публикации подняла бурю в стакане воды среди всех благонамеренных физиков.

В преамбуле Адамс сообщал, что его целью было пролить свет на чрезвычайно запутанные вопросы структуры атома.

Ставя перед собой эту цель, он собирался представить новую теорию истинной структуры атома, революционную по отношению к общепринятым физическим теориям. Он начал, указав, что объем пустого пространства между орбитами электронов в каждом атоме непропорционально велик. Планеты, которые кружатся вокруг нашего Солнца, действительно, расположены друг к другу плотнее, нежели электроны в атоме. Этот факт и стал отправной точкой для теории Адамса.

Во время экспериментов прошлых нескольких месяцев, — написал он, — которые прежде всего касались исследования движения электронов атома, мы обнаружили потрясающий факт. Вы знаете, что ученые и писатели не раз предполагали, что возможно существование иного типа материи, формирующей мир, пронизывающий наш мир, но никак с ним не взаимодействующий. Это предложение было сделано много раз, но без основания, так как сложно было предположить, из чего могла бы состоять подобная материя. Ученые давно знали, тем не менее, что в электронных системах, которые являются нашими атомами, встречаются беспризорные электроны, электроны, которые вращаются в противоположном направлении к нашим электронам, хотя и вокруг тех же самых ядер. Между тем, как все планеты движутся вокруг Солнца в одном направлении, точно так же ведут себя и нормальные электроны в каждом атоме. Все же в наших атомах существуют эти беспризорные электроны, которые не принадлежат нашим собственным электронным системам, но вращаются в противоположном направлении.

Предположите, что в пределах Солнечной системы были бы планеты, которые вращались бы вокруг нашего солнца в противоположном направлении по отношению к нашему собственному. Что это означало бы? Это означало бы, что в нашей одной Вселенной будет две солнечные системы вместо одной, две солнечные системы, окружающие то же самое солнце, но полностью обособленно, и отличные друг от друга, две Солнечные системы, спутанные в одну, но разные. И это то, что я нашел, в атомах, электронных системах, нашего мира, нашей Вселенной. «Беспризорные» электроны, вращаясь вокруг ядер наших атомов, формируют иную материю, иной мир, находящийся там же, где и наш, но обратный нашему. Неизвестный нам, невидимый нами, этот иной мир кажется нам лишь набором странных электронов. В то же время наблюдатели в том, «обратном», мире аналогично рассматривают наш. Так же, как если бы были две противоположно вращающиеся солнечные системы, окружающие одно солнце, рассматривали бы друг друга лишь как набор астрономических аномалий.

Таким образом, есть два мира, наш и сплетенный с ним мир «обратных» электронов. И атом одного вида в одном мире мог бы проявляться атомом различного вида в другом, хотя их ядра были одни и те же. Два электрона, вращающиеся вокруг ядра в одном направлении, могли бы сформировать атом гелия в этом мире, но при наличии одного «обратного» электрона в «обратном» мире это будет атом водорода. Таким образом, мы могли бы иметь два полностью различных мира, две вселенные, сплетенные вместе, атом в пределах атома, и все же отделенных друг от друга сильнее, чем разные галактики в одной вселенной.

Но предположим, что мы способны поменять направление движения электронов в атомах, причем в обеих вселенных одновременно. Просто, остановив движение электронов, мы уничтожили бы оба атома немедленно. Изменяя же направление движения электронов на обратное, мы переместим наш атом гелия во взаимосвязанный с нашим «обратный» мир. Соответствующий же ему атом водорода из иной вселенной, мы переместим из «обратного» мира в наш. Если люди смогут управлять движениями электронов при помощи катодных лучей, например, то нет никакой причины, почему они не смогут когда-то управлять ими так, чтобы менять направление движения электронов в атомах. И когда они научатся этому, они будут в состоянии переместить любые атомы, любые вещества, между нашим и «обратным» мирами, смогут войти в тот мир по желанию.

Такова была суть теории Адамса. И теорию эту приняли в штыки, на теорию эту обрушился беспрецедентный шквал яростной критики. Ярость, я думаю, была усилена тем высокомерным безразличием, с которым Адамс всегда рассматривал большинство своих сторонников среди физиков, постепенно делая из них врагов. Даже и без врагов, столь радикальная теория вызвала бы шквал критики и цунами сомнений, но когда критики теории были почти единодушны в неприязни к ее автору, критика неизбежно переросла в травлю.

На идею взаимопереплетенных атомов, двух совершенно различных электронных систем, перемещающихся в противоположных направлениях у того же самого ядра, нападали и высмеивали ее все кому не лень, только несколько малоизвестных физиков признали, что это могло быть возможно.

Большинство коллег Адамса не снисходили даже до попыток опровержения дерзкой теории математическим или экспериментальным путем. Они просто поднимали идею Адамса на смех, высмеивая ее как абсурдную. Они признавали, что мнение Адамса о том, что беспризорные электроны занимают места между электронами атома, было правильно, но отрицали, что они формировали любую электронную систему, настаивая на поиске более правдоподобной гипотезы. Они потребовали, чтобы Адамс предъявил экспериментальное доказательство своей теории, которое он упомянул в своей монографии.

Наверное, ни одна теория со времен Коперника не подвергалась таким нападкам. Это был слишком хороший повод унизить публично высокомерного Адамса. Его враги не унимались, они продолжали требовать у него доказательства или отказа от теории. Сам Адамс, казалось, не уделял внимания критикам, не удостаивая их никаким ответом, но его взгляд и его выражение лица в те дни не предвещали оппонентам ничего хорошего. Я не могу отрицать небольшого удовлетворения наблюдением унижения саркастичного физика со стороны прочих ученых нашего университета, хотя все мы чувствовали, что процесс зашел слишком далеко. Но Роулинз был все еще на стороне своего кумира, и был полон веры, что последний докажет свою теорию, приведя неопровержимые доказательства.

— Он бросил все остальное и работает каждую ночь, — сказал мне Роулинз, когда мы покуривали трубки как-то раз вечером в моей комнате.

— Он продолжает заниматься той же самой работой, которая привела к его теории, и добьется успеха, хотя и перестал допускать меня к участию в своих опытах.

— Он должен быть столь же безумным, как и его теория, чтобы попытаться найти доказательство для этого бреда — хмыкнул я.

Роулинз покачал головой.

— Не знаю. Теория кажется дикой, но Адамс не из тех, что выдвигают скороспелые догадки. Теория основывалась на экспериментальных данных, которые действительно существуют, я помогал ему в экспериментах и знаю это.

Я рассмеялся.

— Нужно больше, чем несколько дополнительных электронов, проносящихся между обычными электронами, чтобы заставить меня полагать, что твердое вещество может сосуществовать в одном объеме с твердым веществом другого мира.

Большинство ученых в университете, безотносительно их научных достижений, имело такое же мнение, и стало очевидно, что положение Адамса становится с каждым днем все более неудобным. Мы услышали окольным путями, что почтенный Президент Попечительского Совета университета нанес дружественный визит Адамсу и убеждал его прекратить порочить наш университет, представив доказательства, если они есть, или отказавшись от своей гипотезы. Адамс ответил с ядовитой иронией, заявив спокойно, что не в его привычках тратить драгоценное время на то, чтобы убеждать идиотов в том, что сам он знал. К этому Адамс добавил, что репутация университета, равно как и чья либо репутация вообще, волнуют его мало, так как он физик, а не политик и не звезда эстрады.

Любой менее известный человек, говоря таким образом, гарантировал бы себе немедленное увольнение, и мы уже ожидали услышать об увольнении Адамса. Вопрос казался решенным, тем более что Адамс продолжал хранить высокомерное безразличие к разгорающемуся вокруг него скандалу. Все ждали грандиозного финала. Но Адамс сделал то, чего ни один из нас не ожидал. Он просто покинул университет.

Он исчез, скрылся в неизвестном направлении. Роулинз сообщил, что Адамс работал в своей лаборатории по ночам, но никто не видел, как физик покинул здание. Свет в лаборатории продолжал гореть, и посреди нее стоял любопытный сложный аппарат, назначения которого никто не смог понять. Примечательной деталью конструкции был большой диск из блестящего металла, приблизительно десяти футов в диаметре, лежащий на лабораторном полу, с подобным большим диском, прикрепленным к потолку на восемь футов непосредственно над первым диском, выше. Эти два диска были связаны с массой странных генераторов, катушек и выключателей. На диске, на полу лежала куча странной голубой глины или почвы, несколько дюймов высотой. Казалось странным, что Адамс покинул лабораторию, оставив все в таком беспорядке, но посещение его комнат раскрыло факт, что такой же хаос царил повсюду. Это было бегство, выбор труса, который он сделал, решили мы, и странное послание, которое он оставил президенту, не изменило нашего мнения.

Тот краткий документ казался запиской сумасшедшего. Он гласил:

Я покидаю университет и мое положение в мире людей по причинам, которые должны быть довольно ясными всем. Сделав одно из самых больших открытий, когда-либо сделанным человеком, я стал мишенью насмешек и пасквилей. Мир так называемой «науки» потребовал, чтобы я или отрекся от своей теории, или представил доказательство. Я не могу отречься от того, что я точно знаю. Но я могу представить и представлю доказательство, доказательство, которое даже этот неосведомленный и недоверчивый мир будет вынужден принять; доказательство, которое потрясет этот мир самодовольных кретинов!

После того как мы прочитали текст удивительного послания, у нас сложилось впечатление об Адамсе как о хвастливом ничтожестве, обманувшем самого себя и позорно бежавшем. Мнение это не было нигде заявлено официально, но быстро стало общепринятым, а на теорию Адамса стали смотреть как на лженаучное шарлатанство. Ни один из нас не знал, куда Адамс, возможно, отправился, и не один из нас, за исключением Роулинза, не интересовался этим вопросом. Непостижимый аппарат Адамса убрали, другой человек занял его место на кафедре, и через несколько недель все было тихим и безмятежным, как перед публикацией сумасшедшей теории Адамса.

Но вот, через месяц после загадочного бегства Адамса, Роулинз пришел ко мне вечером первого июня, сильно озабоченный чем-то, судя его лицу и манере поведения. Он принял близко к сердцу, больше чем любой из нас, всю историю с исчезновением Адамса, но своими мыслями ни с кем не делился. Этим вечером, как бы то ни было, после того как мы выкурили по паре трубок, он внезапно обратился ко мне с вопросом:

— Харкер, вы не задумывались над тем, куда отправился Адамс?

Я дернулся от неожиданности.

— Да ведь он уехал так неожиданно. Предполагаю, что он просто сбежал.

— Он уехал неожиданно, да, — согласился Роулинз. — Но куда? Все его имущество здесь. Никто вообще не видел, что он вышел из лаборатории, и хотя я навел справки, никто не получал известий о нем с той ночи.

Я был поражен.

— Но он, должно быть, уехал куда-нибудь, — промямлил я. — Что вы хотите сказать, Роулинз?

Мой компаньон на миг замолчал.

— Харкер, — наконец вновь заговорил он. — Я знал Адамса как себя и могу сказать: он не мог сбежать! Он работал днем и ночью, проводя эксперименты, работая, чтобы получить положительное доказательство своей теории, фактически доказать существование взаимосвязанного мира, перемещая вещество из мира в мир. И если его эксперименты были удачны, а я полагаю, что они были удачны, тогда он, возможно, просто поставил эксперимент на себе и переместил себя в тот взаимосвязанный мир.

— О господи, Роулинз! — воскликнул я. — Вы верите этому? Полагаете, что он был прав относительно взаимосвязанного мира, и вместо того, чтобы уехать той ночью, переместился в тот мир?

Он кивнул.

— Именно. Он вошел в лабораторию той ночью, Харкер, но никто никогда не видел, что он оставил ее. И если он оставил ее, то, должно быть, воспользовался тем большим аппаратом с диском, что он построил. Он переместил себя в мир, обратный нашему. Я изучил этот аппарат, и я теперь твердо знаю, что он был построен с этой целью, так как он проектирует от верхнего диска луч, подобный радиоактивным лучам, какими имел обыкновение ломать атомы Резерфорд. Луч, который останавливает движение электронов в любом веществе на нижнем диске и полностью изменяет направление их движения, заставляя их вращаться в противоположном направлении и в то же самое время полностью изменяя направление движения других электронов, другой электронной системы, перемещая вещество на диске во взаимосвязанный мир, а соответствующее ему в том мире вещество — в этот. Вы помните массу странной голубой глины, найденной на диске? Что если в обратном мире эта глина соответствует телу Адамса?

— Это кажется возможным! — воскликнул я, пораженный идеей. — И все же все это является слишком странным. Почему он захотел отправиться в тот мир, даже если мог? Почему бы не собрать критиков и не показать им перемещение, какого нибудь предмета для доказательства?

Роулинз покачал головой.

— Он был странным человеком, Харкер, мономаньяком до некоторой степени, как я думаю. Ему было мало признания его правоты, он жаждал мести. Я думаю, он отправился в тот взаимосвязанный мир исполненный гнева, он пошел туда, чтобы найти средство наказать наш мир, оказавшийся недостойным его гения. И я думаю, что вот доказательство того, что у него получилось, а наш мир ожидает неведомый Ужас!

Он достал из кармана несколько вырезок из газет и вручил их мне.

— Это появилось в «Нью-Йорке», около двух недель назад. Интересно, увидите ли вы то, что увидел я.

Я взял заметку. Она была не больше чем несколько дюймов в длину, очевидно краткая телеграмма.

Парамарибо, голландская Гвиана, 26 мая. Чиновники почтового офиса сообщают, что интенсивное волнение охватило несколько племен аборигенов. Туземцы утверждают, что небольшой холм, лежащий на расстоянии в несколько миль от их главной деревни, внезапно исчез несколько ночей назад. На виду у всей деревни, без землетрясения или волнения любого вида, он заменился круглым участком синеватой почвы. Интенсивная паника пронеслась по всем соседним племенам в результате этой истории.

Считается, что основа этого рассказа — оползень или землетрясение, преувеличенные дикарским суеверием, хотя никакие такие беспорядки не были замечены здесь ранее.

Я недоумевающе поднял взгляд на Роулинза.

— Не вижу никакой связи, — сказал я.

— Я тоже, сначала не увидел. Но прочитайте дальше.

Второй обрывок газеты, который он вручил мне, был несколько более длинным, чем первый, датировался несколькими днями спустя и был, очевидно, написан в шутливой манере неким юмористом-репортером. Заголовок гласил:

Нью-Йорк, 29 мая. Лавры Барона Мюнхгаузена как Рассказчика Самых Правдивых Историй по праву переходят ныне к Роберту Симмсу и Э. Райли, первому помощнику и радиооператору с сухогруза Чероки», который прибыл сюда из Гамбурга вчера утром.

Эти два отчаянных морехода клянутся в правдивости своей истории, хотя их товарищи по плаванию относят все это к влиянию лунного света на этиловый спирт, растворенный в крови. Это произошло, как говорят, ночью 26-го, когда «Чероки» был все еще в нескольких сотнях миль к востоку от Нью-Йорка. К помощнику на мостике той ночью присоединился Райли. Оба отрицают, что баловались крепкими напитками, и утверждают, что они оба созерцали залитое лунным светом море, когда ЭТО произошло.

И Симмс и Райли скорее смущены, к сожалению, относительно того, что действительно происходило, но основа их рассказа такова. Внезапно, в море в нескольких сотнях ярдов от судна, большой круглый участок воды, казалось, исчез, резко, без шума и всплеска, и был заменен в тот же самый момент кругом твердой почвы того же самого размера, который колебался на водах мгновение, как плавучий остров, и затем погрузился в пучину. Все это произошло так быстро, они утверждают, что у них не было времени вызывать любого из их товарищей по плаванию.

Ни один из этих двух мужчин не утверждает, что запомнил координаты места, где таинственный остров появился так быстро и спокойно, и поскольку они утверждают, что его не было там мгновением раньше, то, очевидно, это был живой, ныряющий остров, всплывший подышать. Поскольку остальная часть команды не видела ничего, однако, вероятно, что на мгновение появившийся остров будет проигнорирован географами. Когда мы спросили мнение об этом происшествии у капитана Мартина Кэппена, командира Чероки», он заявил: «Единственное, в чем я уверен, это в том, что шнапс в Гамбурге забористый». С мнением капитана Кэппена в целом очень, вероятно, согласится весь здравомыслящий мир».

Я задумался. Роулинз протянул мне еще одну заметку. Это было краткое сообщение из небольшого городка в Айове:

Горлэнд, Айова, 29 мая. Дж. Н. Аеркэн, фермер, проживающий приблизительно в шести милях к югу от города, сообщил о странном изменении почвы. Он заявляет, что день назад обнаружил, что кусок пастбища на его ферме, акров десять площадью, превратился в площадку круглой формы из голубой глины. Форма загадочного участка наводит на мысль о некоем провале или оползне. Соседи, однако, утверждают, что это невозможно, так как уже несколько недель в окрестностях не было никаких дождей.

Роулинз и я уставились друг на друга. Мой мозг скрежетал и плавился, пытаясь осмыслить невероятное. Наконец голос Роулинза прервал паузу:

— Вы видите подобие этих трех случаев, Харкер? В каждом случае круг голубого вещества появлялся ниоткуда, заменяя собой холм, воду океана, луг, круг странного синего вещества, синей глины, какую мы нашли в лаборатории. И это может означать одно: Адамс переместил себя во взаимосвязанный, «обратный» мир и теперь, используя тот же самый принцип, перемещает куски нашего мира в тот, от Гвианы и до Атлантики и Айовы.

— Но зачем? — Я спросил, и его лицо стало серьезным.

— Я думаю, что могу предположить, почему, — сказал он, медленно. — Адамс отправился в тот мир, безумный, жаждущий мести. Теперь он в состоянии, очевидно, переместить большие объемы вещества из мира в мир, по желанию. Я думаю, что эти первые перемещения — всего лишь тесты. Так как они были успешны, час его мести близок. И эта месть… Каково это будет? Города и миллионы людей будут выброшены в тот мир? Моря того мира, возможно, перемещенные в этот, и выпущенные, чтобы утопить человечество? Странные животные, странные существа, посланные в наш мир, чтобы разрушать и убивать?

Я попытался отстраниться от этого ужасного видения.

— Но что мы можем сделать? — воскликнул я. Глаза Роулинза зажглись решимостью.

— Есть всего лишь одна вещь, которую мы можем сделать. У нас есть аппарат Адамса для перехода между мирами. Используя его, мы можем отправиться туда, Харкер, можем последовать за ним в тот взаимосвязанный мир и, если потребуется, разрушить его планы, прежде чем он успеет навредить нашему миру. Другие не поверили бы мне, но в вас я не ошибся, Харкер. В тот взаимосвязанный, «обратный» мир пошел Адамс, и мы должны пойти туда за ним!

Я замер, ошеломленный предложением Роулинза. Ситуация казалась настолько фантастической, настолько невероятной, но все же я знал, что это было правдой; что в том неизвестном мире, сплетенном с нашим, мстительный Адамс начал смертельную работу, готовясь наказывать и покарать Человечество за то, что оно не оценило его гений. Преследовать его, врываться в тот мир, такой близкий и все же бесконечно далекий, пересечь обширную пропасть, которая отделила электрон от электрона, и погрузиться в новый, странный мир, было авантюрой, ужасной в ее безрассудстве. Но мой мозг ясно сознавал, что Роулинз был прав, что мы вдвоем должны следовать за Адамсом и найти его прежде, чем он сможет закончить свою месть. Я поднялся и протянул моему другу руку.

— Мы сделаем это. И если Бог даст, вовремя.

Последующие дни остались в моей памяти, как запутанный период быстрых приготовлений, многие из которых были непостижимы для меня. Роулинз исследовал аппарат и сумел переместить его в небольшую комнату, которая была его частной лабораторией, где мы провели дальнейшее исследование этой машины. Труднее всего было разобраться в хитросплетении проводов и переключателей, которое Адамс разработал, но когда мы, наконец, разобрались, управление оказалось проще простого. Мы поместили камень на нижний диск, для теста, и стремительно нажали длинный рычаг. Сразу же ослепительный поток белого света пролился вниз из верхнего диска на камень, и немедленно камень исчез, а на его месте лежала кучка синей глины и несколько синих камешков. Это было соответствующим веществом «обратного» мира, взаимосвязанного с нашим собственным, веществом, чьи ядра атомов были теми же, что и у камня в нашем мире, а электроны иными. Как Роулинз указал, было очень важно то, чтобы луч был включен на полной интенсивности, чтобы поменять электроны. Более слабая интенсивность луча вызвала бы просто остановку электронов и уничтожение вещества в обоих мирах.

Мы были удовлетворены этим тестом и сразу принялись за работу, создавая дубликат аппарата перемещения, чтобы мы могли взять этот аппарат с собой во взаимосвязанный мир и иметь средство возвращения по желанию. Это было непросто, в конструкции машины Адамса не мог разобраться даже Роулинз, не говоря уже обо мне. Наконец, второй аппарат был готов, и после проведения удачного пробного теста, мы компактно упаковали его, насколько возможно, и начали торопливо собирать остатки нашего снаряжения.

Грубая походная одежда, крупнокалиберные автоматические пистолеты и упаковка таблеток пищевых концентратов были главными пунктами в нашем списке снаряжения, и мы потратили только несколько дней на сборку этого списка и завершение наших последних приготовлений. И вот, в конце июня мы, наконец, завершили сборы и были готовы к прыжку в неизвестность. Мы никого не стали просвещать относительно наших планов, зная хорошо, что превратимся в посмешище, едва только намекнем о сути наших планов. Мы сообщили, что мы уезжаем на каникулы, и с тех пор мы переселились в небольшую лабораторию Роулинза, где размещался аппарат, чтобы наш странный отъезд или отсутствие не были замечены.

Наконец все наши приготовления были закончены, и все было готово к нашей авантюре. Мы решили отправиться ночью. Мы тихо шли через университетский городок тем вечером, к большому серому каменному строению, в котором разместилась наша небольшая лаборатория, и то, что мы собирались сделать, казалась совершенно невероятным. Июньская ночь — с ароматом цветов, сильным мягким бризом, со звуками смеха, доносящегося сквозь темноту из зданий на краю университетского городка, с молодой луной, смотрящей на нас через ветви деревьев, была прекрасна и нежна. И казалось фантастическим, что мы должны были рискнуть отправиться в новый и неизвестный мир этой ночью. Невероятно, но скоро мы будем дальше от нашего дома, чем самая дальняя звезда, хотя и останемся здесь же!

Погруженные в такие меланхолические размышления, мы вошли в лабораторию и плотно задраили за собой герметичную и толстую стальную дверь, отрезав себя от реального мира. Большой металлический диск на полу и подобный ему диск на потолке, казалось, безмолвно ждали. Потребовалась всего лишь пара минут, чтобы сложить наше оборудование и аппарат перемещения аккуратно на нижний диск. Тогда Роулинз повернулся к диску.

— Время отправляться, — сказал он тихо.

С этими словами он ступил на диск, и я последовал за ним. Мы в последний раз окинули взглядом переполненную лабораторию, освещенную электрическим светом, и затем Роулинз потянулся к рубильнику. Он схватил рычаг, заколебался на миг, и я почувствовал, что мое дыхание напряглось. Я думаю, что ледяное дыхание страха в тот миг коснулось нас обоих. Что ждало нас с другой стороны, в том, сопряженном с нашим, «обратном» мире? Мы отправлялись в Неведомое. Я увидел, как челюсть Роулинза напряглась, и он резко дернул рычаг.

В следующий миг слепящий блеск света от диска над нами обрушился на меня, и я ощутил себя листом, сорванным с дерева и подхваченным ураганом. Лишь секунду меня слепил этот свет, и очертания лаборатории растаяли. Я падал, падал, вращаясь, вниз через невероятные пропасти, и затем свет и сознание оставили меня, и я погрузился в ревущую черноту.

Глава 2

Мои глаза слепил яркий свет, солнечный свет, который заставил меня стремительно закрыть их, белое сияние полдня. Жаркого полдня. Через мгновение, через полуоткрытые веки, я увидел, что лежу на голой земле, на дне ямы, или кратера. Рядом лежал Роулинз и все наше снаряжение. Роулинз открыл глаза, пошевелился, и через миг мы оба вскочили на ноги.

Первой странностью, которая привлекала мое внимание, было солнце. Оно имело тот же самый размер, как наше солнце, но было совершенно иным — синее, ослепительно синее и очень жаркое. Именно увидев это чужое солнце, я осознал, что мы действительно в другом мире. Роулинз тоже уставился в небо.

— У нас получилось, Харкер! Все получилось! — закричал он.

Пейзаж вокруг был странным и чужеродным. Стоя на дне небольшого кратера, мы могли видеть только его внутренность, но и этого хватало, чтобы ощутить различие. Почва была бледно-синей, как уже знакомая нам голубая глина. В этой почве, точно чьи-то кости, ослепительно белели камни и галька, а через гребень кратера кое-где можно было видеть кусты, траву и вьющиеся растения — темно-синего, почти фиолетового цвета. Я задумчиво уставился на эти проявления чужой жизни. Вдруг то, что я увидел, заставило меня вскрикнуть. Растения двигались! У них не было никаких корней вообще, лишь странные небольшие усики, на которых они переползали с места на место. Они напоминали животных, эти растения, переползавшие с места на место в поисках пищи, выцеживая все что можно из бесплодных и сухих почв этого странного мира.

Но это мы поняли потом. А сейчас мы с ужасом смотрели на ползущие кусты. Через мгновение те скрылись из виду. Я повернулся к Роулинзу с предложением выбраться из кратера, но прежде чем слова сорвались с моих губ, он вскрикнул, заставив меня обернуться назад. При виде существа, на которое он указывал, я остолбенел от ужаса.

На нас смотрел гигантский черный паук. Его восемь жестких сочлененных конечностей, черных, гладких и сильных, поддерживали на высоте пять футов над землей черную выпуклую массу, которая была головой и телом. Это тело было снабжено двумя то ли лапами, то ли челюстями. Два странных темных глаза гипнотически уставились на нас. Мгновение существо смотрело на нас, замерев, а затем, испустив пронзительный крик, бросилось на нас.

Словно в кошмарном сне, я видел, что оно летит к нам в гигантском прыжке. В следующий миг оно обрушилось на нас, повалив на землю и плотно прижав своими лапами-челюстями. Оно едва не задушило меня, прежде чем паралич изумления и страха, который охватил меня, исчез. Я отбивался вслепую, беспомощно, рядом кричал Роулинз, которого тварь схватила другой лапой. Мое сознание начало гаснуть, я задыхался. Затем я увидел, как тяжелый нож сверкнул в руке Роулинза, услышал другой высокий пронзительный крик существа, которое держало нас, и затем унылый стон. В следующий момент я встал на ноги. Поверженный паук валялся на земле, из раны от ножа сочилась жидкость, заменяющая твари кровь.

Но, тут мы увидели то, что вновь заставило нас замереть от ужаса.

На гребне кратера появилось не меньше двух дюжин пауков, подобных поверженному врагу у наших ног. Некоторые из них несли длинные тонкие, подобные игле пруты из черного металла. И пруты эти были нацелены на нас. Явно, это было оружие. Мы застыли, пока пауки спускались к нам.

Они осмотрели тело своего соплеменника, тогда один из них произнес команду, и ярко-оранжевый луч из одного из прутов вонзился в тело. И оно исчезло!

Позже мы узнали, а я сразу догадался, что бриллиантово-оранжевый луч вызывал ускорение движения молекул. Молекулы, которые составляют любой объект, находятся в постоянном движении, непрерывном движении, так называемом броуновском движении, и объект сохраняет свою форму лишь потому, что это колебательное движение имеет очень малую амплитуду. Оранжевый луч ускорял движение молекул, заставляя объект буквально испаряться, превращая его в облачко газа.

Мы застыли в напряжении, ожидая каждый момент, что блестящий луч метнется к нам, ожидали от пауков мести за того, которого мы убили. Над кратером повисла зловещая тишина. Вся сцена, впечатавшаяся на всю жизнь мне в память была верхом странности. Синяя почва, голубые кусты, ползающие вокруг, сверкающее синее солнце, сине-белый блеск которого обжигал нас, странные существа, которые направили на нас таинственное лучевое оружие, — и весь этот фантастический гротеск имел место быть в том же самом месте, где находилась наша уединенная лаборатория!

Минута или две ушли у пауков на исследование нашего оборудования, и затем один из них подскочил к нам и ловко разоружил, отобрав наши пистолеты и ножи. Сделав это, он отскочил, а их предводитель громко пропищал, указав одной рукой-челюстью на гребень кратера, и в то же самое время направил лучевой жезл на нас. Объяснение было доходчивым, мы понуро поплелись под конвоем пауков к краю кратера. Оглянувшись назад, я увидел двух из них, деловито собирающих наши вещи и приборы.

— Это же единственный шанс возвратиться в наш мир, — прошептал я Роулинзу, указав на двух тварей, которые тащили аппарат перемещения.

— Мы возвратимся, — прошептал он в ответ. — А сейчас мы находимся в обратном мире, где мы и хотели быть.

Я не разделил его уверенности в тот момент, но прекратил разговоры при нетерпеливом жесте одного из наших охранников, и продолжил подниматься вверх. Этот мир, я размышлял, не мог очень отличаться в размере, по крайней мере, от Земли, так как сила силы тяжести была, судя по всему, такой же, как на Земле. Но тут мы выбрались из кратера, и при виде местного пейзажа все мысли вылетели у меня из головы. Это была бесплодная синяя пустыня без лесов, без гор и холмов, без рек. Лениво переползающие с места на место кусты были единственным признаком жизни в этом унылом синем безмолвии. Но мое внимание привлекли не ползучие кусты, а три странных одинаковых объекта.

Они казались, на первый взгляд, просто квадратными черными платформами из гладкого металла, лежащими на земле, имеющими металлическое ограждение в виде перил в фут высотой. Пристально рассмотрев их, я увидел, что в углу каждой платформы торчит массивный приземистый цилиндр из металла, усеянный рычажками и кнопками. К этим трем платформам, каждая из которых была приблизительно десятифутовым квадратом, наши охранники и направляли нас. Добравшись до них, мы переступили через низкие перила и уселись на поверхности платформ, повинуясь жесту-приказу. Роулинз, я и семь или восемь существ заняли одну из квадратных платформ, подобное число тварей влезло на другую, в то время как остающаяся группа не сопровождала нас, но выстроилась на расстоянии, наблюдая за нами. На нашей платформе один паук разместился перед массивным цилиндром в углу и принялся нажимать кнопки и рычажки. Низкий мурлыкающий звук раздался из-под основания платформы, и конструкция поднялась в воздух.

Мы плавно всплыли в воздух без единого толчка и зависли на высоте тысячи футов. Рядом с нами вскоре зависла вторая платформа. Они зависели на месте на несколько секунд и неожиданно рванули на север с фантастической скоростью, которая вдобавок стремительно увеличивалась с каждой секундой. Оставшаяся на земле третья группа пауков скрылась из виду. Мы мчались к северу над большими бесплодными синими равнинами, лишенными любых деталей, кроме случайных участков движущейся растительности и небольших кратеров, подобных месту нашего прибытия в этот мир.

Пока мы неслись на север, я попытался обнаружить двигатель странного транспортного средства, издававший басовитый гул, и пришел к заключению, что этот двигатель использует силы, неизвестные нам. Но позже я узнал, что в основе конструкции двигателя положен банальный магнетизм. Этот мир, как и наш, как любой обитаемый мир, был огромным магнитом. Его два магнитных полюса притягивали противоположные и отталкивали одноименные полюса. Аппарат в цилиндре был способен сделать из квадратной платформы большой магнит, притягивающийся к одному из полюсов планеты и отталкивающийся от другого. Умело управляя магнитным полем, можно было поднять платформу в воздух и направлять ее в любую сторону по желанию… А сейчас эти две платформы мчались к северу, влекомые магнитной силой притяжения северного магнитного полюса их мира.

Мы неслись стрелой, высоко над бескрайними синими равнинами, в лучах сверкающего синеватого солнца, которое теперь сползало к горизонту от зенита. Наконец наше движение, казалось, замедлилось, и я смог встать на ноги. Я смог разобрать далеко впереди причудливый силуэт громадного нечеловеческого города. К нему наши две платформы и направлялись, гася скорость, пока на расстоянии примерно мили не поплыли в воздухе плавно и медленно.

Это был действительно город, но город странный, ни на что не похожий, город черных гигантских конусов, которые поднимались на высоту в тысячи футов или больше всюду по всему городу, раскинувшемуся на многие мили, и каждый конус венчала плоская площадка в полсотни футов в диаметре. Этих конусов были сотни, нет, тысячи, а весь город был обнесен титанической черной стеной. По мере снижения наших двух платформ странность и чуждость города все сильнее и сильнее бросались в глаза.

Плоские вершины колоссальных конусов были связаны между собой сложной паутиной сверкающих тросов и кабелей. И по нитям этих тросов сновали тысячи громадных пауков. Такими были улицы этого странного города!

В то время как мы смотрели на эту сцену в изумлении и страхе, наши две платформы опускались к великой стене, окружавшей город, и через мгновение приземлились на гребне этого крепостного вала, где уже были припаркованы многочисленные подобные платформы. Теперь, по команде наших похитителей, мы подошли к внутреннему краю стены, откуда один из тонких тросов протянулся над пропастью к самому близкому из больших зданий-конусов. Мы отпрянули назад от этой канатной дороги, но прежде чем мы мог понять их намерения, каждый из нас был схвачен одним из охранников, которые, крепко сжав нас в своих лапах, помчались по тросу.

В течение нескольких секунд мое сердце колотилось от страха, пока, проворно перебирая лапами, пауки несли нас по тонкой нити над бездной. Наши носильщики, впрочем, не обращали никакого внимания на наш ужас. Добравшись до ближайшего конуса, они перепрыгнули на следующий трос, и вновь под нами была тысяча футов, и наши жизни висели на волоске паучьего троса. От конуса к конусу, трос за тросом, мы неслись к центру города, где высился огромный конус, впрочем, высотой он был не больше остальных.

Из его вершины разбегалась вся паутина тросов-улиц, сплетающая город в единое целое, и именно к этому центру нас и тащили. Рискнув посмотреть вниз, я увидел, что место на земле между конусами было пустым, неиспользуемым пространством, выложенным гладкими металлическими плитами, и что воздушные тросы были единственными транспортными артериями паучьего города. Тут мы достигли вершины центрального здания, по паутине тросов вокруг которого шныряли бесчисленные толпы пауков. Теперь, когда наши охранники поставили нас на ноги, мы увидели любопытный механизм, смонтированный на площадке, в центре крыши здания.

Это была своего рода бесконечная лента, конвейер, который поднимался из круглого черного отверстия возле центра круглой плоской крыши и уходил в другое отверстие через несколько футов. Лента была снабжена своего рода скобами, за которые цеплялись пауки. Одни из них скрывались, уносимые конвейером, в недрах здания. Других конвейер выносил наружу. Это был паучий лифт. И теперь наши охранники приказывали нам жестом воспользоваться этим лифтом.

Один из них, схватив скобу, исчез в недрах конуса. Я колебался мгновение, но упершийся мне в спину лучемет был убедителен. Решившись, я ухватился за скобу и нырнул во тьму. Роулинз и другие охранники последовали за мной.

Мгновение спустя темнота шахты уступила место свету, мы оказались в длинном коридоре, в полу которого сквозь отверстия конвейер уходил дальше вниз. Когда конвейер достиг уровня пола коридора, охранник ниже меня соскочил с ленты, и я последовал за ним. Мгновение спустя Роулинз и его охранник были рядом, и нас провели по коридору, затем втолкнули в дверь.

Мы оказались в большой комнате, освещенной высокими окнами, сквозь которые лился свет синего солнца. Полки и столы, заваленные научным оборудованием, заполнили комнату, которая явно была лабораторией, в то время как на скамье в другом конце комнаты четыре фигуры склонились над приборами. Они повернулись к нам, и мы увидели, что трое из них были пауками, как и наши похитители, отвратительные, многоногие черные фигуры. Но четвертый заставил нас застыть в изумлении. Человек! Мы задохнулись при виде его. Это был Адамс!

Ошеломленные, мы уставились на него. Он, в свою очередь, уставился на нас злобно тлеющими глазами. Столкнуться с ним здесь, в этом странном городе пауков, было последним, чего мы ожидали, хотя именно в поисках его мы прибыли в этот странный мир. Наконец, Адамс шагнул к нам, его горящие глаза буравили нас.

— Вы прибыли за мной, Роулинз, в этот взаимосвязанный мир, — проговорил он тихо, но голос его был полон смертельной угрозы. — Я знал, что это возможно. Поэтому я и отдал приказ охранять место моего появления в этом мире. Именно поэтому вы оказались в руках моих стражей. Вы прибыли вовремя, Роулинз, — теперь его голос звенел истерическим безумием. — Я нуждался в помощи кого-то, кто мог понять меня отлично, кто мог следовать за моими приказами, кто мог бы хорошо служить мне!

Роулинз обрел дар речи.

— Адамс! — воскликнул он. — Я прибыл за вами, потому что знаю, что вы делаете. Вы уже сделали три перемещения вещества из одного мира в другой.

Сумасшедший ученый расхохотался.

— Вы знаете это, Роулинз? Тогда вы должны знать все остальное. Должны знать, что те три перемещения были просто тестом. Вы должны знать, что в течение нескольких дней, теперь, когда я закончу свою работу с вашей помощью, я начну перемещать уже не кучки глины, как прежде. Я перемещу города, множество могучих городов этих людей-пауков, которые устали от этого мира и кому я обещал подарить мир человека. И мы покорим и завоюем Землю. И это — то доказательство, которое я обещал глупому миру людей, который требовал доказательств!

Он опять безумно расхохотался, а мне стало по-настоящему страшно. Я осознал, какая угроза нависла над миром. Роулинз побледнел, слушая речь безумца, и теперь, он прыгнул прямо к Адамсу! Я тоже бросился в атаку, но прежде, чем я добрался до безумного физика, полдюжины смертоносных лучей устремились к нам!

Глава 3

Нас спасло только то, что пауки стреляли, замешкавшись, и лучи вонзились туда, где мы стояли секундой раньше. Прежде чем они перезарядили свое оружие, пауки из окружения Адамса прыгнули вперед и скрутили нас.

Адамс подошел к нам снова, его черные глаза горели смертельным огнем. Он произнес серию быстрых команд на пронзительном, свистящем языке пауков, а затем обратился к нам.

— Вы останетесь здесь, Роулинз, — сказал он спокойно. — И поможете мне, когда это будет необходимо. Небольшое убеждение, возможно, слегка болезненное, поможет вам преодолеть все ваши сомнения. Что касается Харкера, я отдаю его паукам. Полагаю, что у них есть очень интересный метод избавления от лишних заключенных.

Безумец просвистел еще что-то, и в ответ охранники оттащили нас к дверям комнаты, назад в длинный, высокий коридор. Там нас разделили: Роулинза увели дальше по коридору, в то время как двое охранников потащили меня к конвейеру. Оглянувшись, я увидел, что охранники Роулинза остановились у стены. Один из них нажал незаметную кнопку. В стене открылась дверь — две секции стены просто разъехались в стороны. Через эту дверь Роулинза и утащили. Он едва успел махнуть мне рукой на прощание. Потом дверь закрылась. Меня как раз подтащили к конвейеру, заставили взяться за скобу со стороны, ведущей вверх. Вскоре я и два паука вновь стояли на крыше, наблюдая, как синее солнце опускается за горизонт и на город конусов опускается тьма.

Далеко внизу, на гладкой металлической мостовой, между большими конусами, медленно проползали отдельные пауки, движение на бесчисленных тросах, казалось, несколько уменьшилось. Я заметил теперь также то, что не увидел при моем прибытии. На вершине этого центрального конуса, ближе к краю площадки, был собран знакомо выглядевший аппарат, машина перемещения. Прежде чем я мог начать размышлять о его предназначении, один из охранников схватил меня и прыгнул на трос.

Пока мы мчались по тросу, я заметил, что, хотя густые сумерки спускались на город, большие сияющие шары — сферы яркого белого света, установленные на вершинах конусов и внутри конусов за окнами, великолепно освещали панораму. Свет этих фонарей был во всем подобен сиянию местного солнца. Это был, фактически, как я выяснил позже, солнечный свет, пойманный и запасенный днем, и используемый ночью. Теоретически, даже в моем собственном мире, было возможно поймать луч солнечного света между двумя зеркалами, например, и держать неопределенно долго, пока в нем не возникнет необходимость. На практике, конечно, недостатки зеркал делали это утопией. Но пауки разработали средство, с помощью которого колебания солнечного света, пойманные специальными линзами, сохранялись в особых световых ловушках.

Но даже света этих маленьких солнц не хватало, чтобы осветить паутину тросов. По ним пауки все еще двигались туда и сюда в полутьме, и теперь я видел, что охранник тащит меня к одному из конусов, кольцо которых окружало центральный. Вскоре мы уже были на вершине этого здания, на которой нас ожидало около дюжины вооруженных лучеметами пауков. Они приветствовали моих охранников дружным воплем.

Два охранника, конвоировавшие меня, ответили им кратко, и меня опять потащили к конвейеру, заменявшему паукам лифт. Я предположил, ввиду присутствия охранников на его вершине, что это здание было тюрьмой, и мое предположение было доказано, когда после спуска на полпути вниз, через дюжину или больше уровней, мы добрались до коридора, который патрулировали полдюжины вооруженных пауков. Мои два стража обратились с краткой речью, затем нажав почти невидимую кнопку на стене открыли дверь, и ткнув мне лучеметом в спину, приказали войти в камеру.

Немедленно дверь начала закрываться позади меня и вскоре сомкнулась, не оставив ни малейшей щели. Убедившись, что мне не по силам открыть дверь, я приступил к исследованию места заточения. Это была квадратная комната с одним узким оконцем в качестве источника света. Через это окно поступало достаточно света, чтобы я разглядел странную сгорбившуюся фигуру.

Вначале у меня появилась дикая надежда, что это был человек, как и я. В тусклом полумраке очертания этой фигуры вполне могли сойти за человеческие. Но когда мой товарищ по несчастью приблизился, я отпрянул в страхе, поскольку никаким человеком он не был, несмотря на грубое сходство его фигуры с человеческой. Вертикальное белое тело, две ноги и два сильных плеча были достаточно человеческими, но на этом подобие завершалось, поскольку, хотя кожа была уныло-белой, ее покрывал какой-то жесткий пух; руки и ноги имели по три пальца с длинными когтями в то время как голова существа была птичьей, с двумя маленькими разумными темными глазами, крючковатым клювом совы, который был и ртом и носом, как у любой птицы, и толстым гребнем коротких белых перьев на голове, вместо волос. Одеянием существу служило множество кожаных ремней, оплетающих его тело. Весь страх и ужас, с которым я сначала созерцал пауков, возвратился ко мне при виде этого странного создания, и я отшатнулся от него, подумав, что отдан на растерзание странному животному. Неожиданно существо сморщило свое «лицо» в некое подобие улыбки и заговорило со мной глубоким гортанным голосом, который был совершенно неуместен при его птичьей внешности. Это снизило напряжение. Существо явно хотело поговорить, а не нападать. Показывая, что я также был разумным существом, я обратился к существу на английском.

Тряхнув хохлатой птичьей головой, существо указало на себя и повторило несколько слогов много раз: «Ни Кан». Я начал понимать, что существо так называл себя, и я в свою очередь указал на него и повторил его слова, и гротескная улыбка вновь появилась на его лице.

Тогда я назвал себя таким же способом, и Ни Кан понял. Забыв о неизвестной судьбе, ожидающей, я всю ночь посвятил налаживанию беседы с загадочным существом. Утро застало нас сидящими в углу и называющими друг другу простые предметы и действия.

С рассветом один из пауков, открыв дверь нашей камеры на несколько дюймов, закинул пригоршню маленьких коричневых шариков, которые, как указал мой компаньон, были едой. Они были почти безвкусны, но все же я обнаружил, что у них была экстраординарная сила удовлетворения не только голода, но и жажды. Перекусив, я провалился в сон, прямо на полу, посреди камеры. Когда я проснулся, темнота снова опускалась на город снаружи, и я нашел своего странного компаньона, спокойно сидящим в дальнем углу.

Нам потребовалось еще несколько часов, чтобы начать осмысленно разговаривать друг с другом. Поначалу мы оба делали массу смехотворных ошибок, но к концу этой ночи я уже мог составить общее представление о ситуации в этом странном взаимосвязанном мире.

Ни Кан был представителем расы, полностью отличающейся от пауков и делящей с ними этот странный мир. Эти две разумные расы находились в отношениях смертельной вражды. Давным-давно раса разумных птиц возвысилась до господства над этим миром как самый интеллектуальный вид. Млекопитающих здесь не было, но хотя раса Ни Кана произошла от крылатых и пернатых предков, она была на них похожа не более, чем человек на шимпанзе или гориллу. Эта раса людей-птиц породила цивилизацию более великую, чем цивилизация человека. Они покорили этот мир, построили огромные города, подчинили себе всех животных планеты.

Постепенно, с увеличением возможностей их науки и техники, люди-птицы утратили былую энергичность и предприимчивость. Они не хотели больше работать. Большая часть работ выполнялась машинами, но теперь многие желали освободить себя и от умственного труда. Под давлением всего их народа, ученые бились над проблемой избавления от труда, и наконец нашли решение, которое вызвало всеобщий восторг, но оказалось началом конца.

Был среди других видов в этом мире вид крупных пауков, или паукообразных существ, более крупных, чем любой земной паук, но не выше по уровню разума. Именно в них ученые расы птиц нашли решение своей проблемы. Они взяли пауков и начали изменять их, осторожно воздействуя на нервы и железы в их телах, чтобы заставить их тела вырасти до больших размеров, целенаправленно скрещивая, изменяя их гены, пока не вывели новый вид. Паука разумного. Паука работника. Паука, способного управлять машинами.

Так, народ «птиц» избавил себя от труда. С течением времени, однако, эти люди-пауки постоянно развивали свой разум, чему птицы были рады. Все больше и больше задач решали смышленые и умные пауки-слуги!

В течение столетий продолжался этот процесс, и результат такого положения дел был вполне предсказуем. Пришел день, когда слуги-пауки достигли такого же уровня знаний, как и хозяева-птицы, которых они очень сильно превзошли численностью, и в тот день они восстали.

Началось восстание, и война охватила весь этот мир: могущественные орды людей-пауков поднялись против хозяев, и немногим из птичьего народа посчастливилось выжить. Эти немногие, не больше чем десятки тысяч из былых миллиардов, были оттеснены на юг, далеко от своих городов. Только жалкие сотни миль у южного полюса оставались во власти расы птиц. Там они и окопались, возведя могучие города, защищенные от пауков силовым барьером, который пауки пробить не могли. И теперь цивилизация птиц пыталась выжить на скудных землях у южного полюса, в то время как люди-пауки держали всю остальную часть этого мира, возводя повсюду свои странные города. Вялотекущая война длилась столетиями, пауки предпринимали безуспешные набеги на города южного полюса, в то время как диверсионные группы народа птиц, в свою очередь, все еще предпринимали вылазки к северу, чтобы нанести удар древним врагам. Ни Кан попал в плен при одной из таких вылазок, как он сказал мне, будучи вынужден приземлиться около одного из городов пауков из-за поломки механизма воздушной лодки. Воздушные лодки расы птиц, как он объяснил, совершенно отличались от летающих платформ людей-пауков; будучи торпедообразной формы, они удерживались в воздухе антигравитационным полем и имели потрясающую скорость и маневренность. Он уже заканчивал ремонт, когда патруль пауков атаковал его и захватил в плен.

— И вы не приложили усилий, чтобы бежать? — спросил я его.

Он изобразил гротескное подобие мрачной улыбки.

— Как? — спросил он безнадежно, обводя рукой стены из металла и узкую щель окна. — Даже если можно было бы каким-то образом открыть дверь нашей камеры, коридоры снаружи постоянно патрулируются охранниками. Даже если бы вы прошли через те коридоры и до вершины здания, то нашли бы только больше охранников. И даже если бы вы чудом победили тех охранников, что тогда? Тюрьма находится в самом сердце паучьей столицы, с ордами пауков на каждом тросе, ведущем наружу. Безнадежно даже пробовать.

Я упрямо покачал головой и пошел исследовать нашу камеру более пристально. Убежать через дверь было решительно невозможно, поскольку она открывалась только кнопкой снаружи. И исследовав окно, я понял, что это также было безнадежно: оно было прорезью в металлической стене, забранной металлическими прутьями, и находилось на высоте пятисот футов от поверхности, посреди гладкой металлической стены здания конуса. Убежать по поверхности было невозможно. Наш единственный шанс состоял в том, чтобы забраться на вершину здания и так или иначе пробиться в соседние здания, где, как Ни Кан сказал мне, пауки хранили его воздушную лодку. Это казалось безумием, но я заметил, что с промежутками в шесть футов или больше стену здания конуса окружали какие-то декоративные выступы. Я понял, что у нас есть мизерный, но все же шанс.

Я обрисовал в общих чертах свою схему Ни Кану, и хотя он покачал головой с недоверием, когда я разворачивал свой план, его глаза зажглись от волнения. Когда я закончил, он признал, что лучше погибнуть в попытке побега по моему плану, чем стать подопытным в лаборатории пауков. Если мы заберемся на крышу нашей тюрьмы, как мы согласились, он должен был украсть воздушную лодку с вершины соседнего конуса, в то время как я должен был рискнуть пробиться к центральному зданию, где томился Роулинз, попытаться освободить его и ждать с ним Ни Кана на крыше. План был безумным, но другого шанса у нас не было. И мы немедленно занялись решеткой окна.

Это было критической частью нашего плана. К счастью, у нас нашлись инструменты. Хотя Ни Кан был лишен всего имущества, пауки не догадались отобрать металлические застежки его ремней. Эти застежки были длинными, с зазубренными краями, из твердого металла, словно маленькие пилки, сделанные, чтобы надежно удерживать повешенные на них оружие и инструменты. Из этих застежек получились прекрасные пилки. Рассвет озарил снова город снаружи, и мы прекратили нашу работу, пока дверь не открылась, и нам не кинули нашу странную еду. После этого мы продолжили пилить.

В течение всего того дня мы продолжали возиться с двумя толстыми прутьями решетки, останавливаясь время от времени лишь на пару минут для отдыха, и когда темнота опустилась на город, мы почти распилили их. Еще несколько часов работы без передышки, работы при слабом свете шаров светонакопителей на улицах, и с прутьями было покончено. Пара минут — и мы загнули их внутрь. Тогда я вспрыгнул на подоконник узкого окна и осторожно осмотрелся.

Передо мной простиралась панорама города людей-пауков, лес темных гигантских конусов, окна которых мерцали белым светом. С правой стороны от меня, в центре круглой площади, высился центральный конус, ставший тюрьмой Роулинза. Лишь несколько пауков семенили по тросам вокруг него в этот час. Ниже меня наклонная стена большого конуса уходила вниз под острым углом к паутине тросов, раскинувшейся ниже, по который бежали куда-то несколько людей-пауков, хотя по большей части они разбежались по конусам на ночь. Решившись, я встал обеими ногами на узкий выступ, опоясывающий конус.

Это подобие карниза имело не больше чем дюйм в ширину, и в течение мучительного момента я балансировал на этой полоске металла над бездной в попытке дотянуться до следующего такого карниза. Когда мне удалось ухватиться за ненадежную опору, я ощутил, что снизу меня поддерживают сильные руки Ни Кана. Высунувшись из окна, он приподнял меня, и я смог взобраться на карниз выше. Тогда я втащил его к себе, воспользовавшись одним из его ремней.

И затем я опять нашарил карниз выше…

Подъем по металлической стене, когда мы карабкались вверх, словно мухи, был, наверное, самым мучительным переживанием в моей жизни. Мы ползли вверх, вытягивая друг друга, рискуя сорваться каждый миг, в полумраке, избегая освещенных окон. Мы были уже в пределах ста футов от вершины конуса, и огонек надежды на успех начал разгораться в моем сердце. Но тут, когда я наклонился немного, чтобы подтянуть Ни Кана до карниза, на котором я стоял, мои ноги подкосились, и я сорвался вниз!

Если бы стены здания были вертикальны, ничто не спасло бы меня от смерти на металлической мостовой, сотнями футов ниже, но стена была наклонной. Поскольку прежде, чем я скатился по ней на полдюжину футов, я машинально вцепился в тот карниз, на котором только что стоял. Я вцепился в узкую полосу металла со всей силой отчаяния. Пальцы уже были готовы соскользнуть, но тут мои руки были захвачены сильными когтями, и в следующий момент Ни Кан втянул меня наверх.

Какое-то время мы стояли, обессилено прижавшись к холодному металлу стены. И вновь мы ползли и ползли вверх, пока не оказались в нескольких ярдах от плоской, круглой вершины. Теперь до нас доносились писк и верещание пауков, цоканье их когтей по металлу, что свидетельствовало о том, что охранники были на страже. Медленно, украдкой, мы пробивались вверх, и наконец достигли последнего карниза. Стоя на нем, мы могли осторожно заглянуть на крышу.

Там, как мы видели теперь, собралось приблизительно дюжину людей-пауков. Все они были вооружены смертоносными жезлами-лучеметами, они отрывочно переговаривались между собой, иногда то один, то другой из них перебегал с места на место. Белые шары светонакопителей заливали сцену ярким светом. Высовываться было безумием. Но, выше нас тянулись тросы, ведущие к соседним зданиям. Тросы, ради которых мы ползли вверх, рискуя жизнью… Тихо, все еще цепляясь за карниз, мы начали переползать к одному из тросов.

И тут одна из металлических пряжек Ни Кана звякнула о металл. Тут же сверху послышался цокот паучьих ног, один из охранников приближался к месту, откуда донесся звук. Затаив дыхание, мы вжались в стену.

Паук, возможно, подошел уже почти к краю крыши, но тут требовательный крик другого паука заставил его остановиться. Он замер на миг, а затем отбежал назад и присоединился к какой-то оживленной перепалке. Мы облегченно перевели дыхание и поползли дальше.

Через мгновение я достиг троса, который вел к вершине центрального конуса, и, когда я остановился, Ни Кан подкрался и остановился возле другого троса, ведущего к зданию, где пауки хранили его машину. Потом он схватился за трос когтями и скользнул во тьму. Вздохнув, я ухватился обеими руками за свой трос и пополз по нему над пропастью в тысячу футов.

Перебирая руками, я полз по тоненькой нити стального троса, и впереди были сотни ярдов этого адского пути. В любой момент я был готов услышать вопль охранника, свидетельствующий о том, что я обнаружен, но темнота хранила меня. И ужас начал сменяться надеждой. Подо мной, по металлической мостовой и по тросам, натянутым ниже, изредка пробегали отдельные пауки. Когда примерно половина пути была уже позади, я почувствовал, что руки смертельно ослабли. Чтобы дать им отдых, я кое-как забрался на трос, и повис, зажав его коленями. А потом пополз дальше. Но через десяток футов замер. Зловещий шорох заставил мою кровь заледенеть. Навстречу мне по моему тросу скользил паук! Вот он заметил меня, замер, уставился на меня своими глазищами. В следующий миг он испустил пронзительный крик и метнулся ко мне!

Глава 4

Теперь я понимаю, что паралич страха, который охватил меня, возможно, продлился не больше секунды, но секунда эта казалась вечностью, когда темная, отвратительная форма неслась на меня, беспомощно болтавшегося на тросе. Прежде чем паук добрался до меня, присутствие духа возвратилось ко мне, и я стремительно перевернулся, схватившись за трос коленями, и когда существо ухватило меня, цепляясь за трос своими многочисленными конечностями, я в свою очередь, вцепился в отвратительную массу, которая была и его головой и телом.

Мы боролись во мраке над пропастью. Мы пытались сбросить друг друга с троса, а где-то вдали равнодушно сияли белые сферы светонакопителей. Мои силы были на исходе, а паук, казалось, нисколько не утомился. И вот я почувствовал, что его могучие лапы отрывают меня от троса.

Я пытался удержаться за трос из последних сил, но чувствовал, как расцепляются онемевшие пальцы. Ничто не могло спасти меня, и в этот миг безумное отчаяние и ярость овладели мной, отпустив трос, я бросился на паука, стремясь захватить его с собой.

Это была последним из того, что он ожидал, и это застало его врасплох, прежде чем он успел как следует вцепиться в трос, мой удар низверг его в темноту. Я должен был полететь вниз следом, но, когда я бросился на своего врага, мои руки успели сжать трос, удержав меня на миг, и в следующий момент я снова свисал с троса, уцепившись коленями, яростно дрожа. Вися там головой вниз, я мог разобрать на металлической улице далеко внизу черное пятнышко, которое было телом моего противника, но поскольку пути ниже были почти пусты, была надежда, что оно не будет обнаружено в течение ближайших минут.

Я знал, тем не менее, что надо спешить, и через мгновение уже вновь перебирал по тросу руками и еще несколько минут спустя достиг вершины центрального конуса и взобрался на крышу со вздохом облегчения, обнаружив, что пауков на ней нет. На одном из краев площадки в свете светонакопителей высилась масса аппарата, который я заметил прежде, вокруг которого были возведено ограждение из металла, и мое сердце сжалось, потому что я теперь точно видел, что аппарат был в действительности машиной для перемещения между мирами. Катушки, генераторы и выключатели были того же самого вида, как у нашего аппарата, но все были намного больше в размере, и вместо двух больших металлических дисков нашей машины было то, что казалось металлическим глобусом, различные пункты которого были соединены проводами с основной частью аппарата. Машина была не достроена, но я понял ее роковое назначение. Этот аппарат должен был швырнуть неисчислимые орды пауков в наш мир. Но надо было делать дело, и я прыгнул на конвейер.

Вниз, в темноту, затем в знакомый коридор, куда пауки недавно доставили меня и Роулинза. Когда я достиг этажа этого коридора, который был в этот час тихим и пустынным, я спрыгнул на пол и крадучись направился к лаборатории. Дверь была приоткрыта, из щели струился свет и доносились пронзительные голоса пауков. Осторожно я заглянул внутрь.

В помещении находились Адамс и ещё двое людей-пауков, возившиеся с уменьшенной копией той машины перемещения, которую я видел на крыше. Работая, они переговаривались высокой и визгливой паучьей речью. Дождавшись, пока они отвернутся от двери, я проскользнул дальше, к двери, в которую втолкнули Роулинза. Вслепую нащупав кнопку, я нажал ее. Немедленно узкий разрез появился в стене, расширившись в дверной проем, и когда я шагнул в тесную камеру, послышался шорох, поскольку узник поднялся, чтобы встретить меня. Это был Роулинз, его лицо исказилось от изумления, и он едва сдержался от крика.

— Харкер! Как ты сумел? — зашептал он.

— Тихо, Роулинз. У нас есть шанс освободиться, если мы сможем добраться до вершины здания.

И кратко я объяснил ему план Ни Кана встретить нас там с его воздушной лодкой, если ему удаться украсть ее. Он быстро кивнул, его глаза загорелись, и он показал мне жестом вперед. Бесшумными тенями мы выскользнули в коридор. Через мгновение мы достигли лабораторной двери, из-за которой доносилась перебранка Адамса и его помощников пауков. Мы собирались проскользнуть мимо двери, но тут голоса приблизились, и через миг Адамс и пауки вывалились в коридор.

Прежде чем мы могли думать об отступлении вниз они были снаружи, и у нас было время только на то, чтобы броситься в тень, сидеть там и молиться. Едва мы сжались у стены, как троица разделилась. Пауки засеменили вдаль по коридору, а Адамс, бормоча что-то себе под нос вдруг замер, а затем, словно забыв что-то, поспешно вернулся в лабораторию. Через мгновение два паука исчезли из виду за поворотом коридора, и мы испустили вздох облегчения. Я подтолкнул Роулинза, в сторону конвейера, но он неожиданно встал как вкопанный.

— Адамс. Там. Один. Это — шанс один из тысячи, взять его в заложники! — прошептал он.

Мое сердце бешено заколотилось. С Адамсом мы могли остановить вторжение, могли предотвратить катастрофу, которая нависла над нашим миром.

— Мы попробуем, но если он заметит нас и позовет на помощь — нам конец! — прошептал я.

Мы подкрались к двери. Адамс возвратился к длинному столу и снова исследовал аппарат, над которым работал. Он стоял к нам спиной, и мы продвигаясь дюйм дюймом, приближались к нему, как хищники, преследующие добычу. Дюйм за дюймом, тихо, украдкой, пока наконец мы не оказались в пределах нескольких футов от него. И затем, предупрежденный некоторым странным инстинктом, он внезапно обернулся!

Его глаза расширились, когда он увидел нас, и затем, в момент, когда мы собирались броситься на него, он пронзительно закричал, и эхо его крика раскатилось по коридору. Закричав, безумец бросился в коридор, и я уже был готов кинуться за ним следом.

Роулинз схватил меня за рукав.

— Теперь схватить его нет шансов! Наш последний шанс — вершина здания!

Мы бросились к конвейеру, и пока мы бежали по коридору, мы видели, что Адамс с криком убегает, и в ответ на его крик уже доносились истошные вопли пауков. Когда конвейер уносил нас вверх, мы увидели, что Адамс вернулся, и с толпой пауков мчится к нам. Но тут лента нырнула во тьму, а затем вынесла нас на вершину конуса. Но Ни Кана и его лодки не было!

Отчаяние и предчувствие приближающейся смерти обрушилось на меня, и мне показалось, что судьба от нас отвернулась. Тут я услышал крик Роулинза, увидел, что он прыгнул к металлическому ограждению, которое окружало аппарат перемещения. Оторвав полосу металла, Роулинз подскочил к конвейеру. Лента подъемника как раз выносила наверх первого паука. Прежде, чем он нацелил на нас свой лучевой жезл, металлический прут в руке Роулинза обрушился на него, и паук бесформенным комком конвульсирующей плоти полетел вниз.

Я вооружился по примеру Роулинза и увидел полдюжины пауков, поднимающихся к нам из недр здания, цепляясь за ленту. Их бриллиантово-оранжевые лучи сверкнули в нашу сторону, но мы успели отпрыгнуть. В следующий момент они, словно горох из стручка, посыпались из выходного отверстия и, встретившись с металлическими прутами в наших руках, отправились в небытие. Тем не менее все новые пауки продолжали подниматься на крышу.

Мы погрузились в безумную свистопляску побоища. Сверкали и шипели лучи, поднимались и опускались металлические прутья в наших руках, чавкала паучья плоть, рушились вниз враги. Мы услышали голос Адамса, подгоняющего пауков, но они не нуждались, ни в каком убеждении, конвейер все нес и нес их к нам. Такое сражение не могло длиться вечно. Я знал, даже в горячке боя, что город гудит как рассерженный улей, пауки проснулись и рвутся в бой.

По тросам к нашей крыше уже мчались белые огни, это было множество разъяренных пауков. Жить нам оставалось считанные минуты. Но даже и этих минут у нас не было. Хрипло вскрикнул Роулинз, и я увидел, что одному из пауков удалось схватить металлический прут Роулинза, вырвать его и нанести им удар самому Роулинзу. Прежде чем паук смог ударить снова, мой металлический прут размозжил его, и я наклонился к своему другу. Враги обступили нас со всех сторон, орда пауков поднималась из недр здания, подгоняемая Адамсом, еще больше пауков мчалось к нам по тросам. Когда я поднял Роулинза на ноги, очередной паук вынырнул на крышу на ленте конвейера. Это был конец, я знал.

И в этот миг отчаяния, длинная машина в форме торпеды вынырнула из тьмы, увенчанная прозрачным куполом кабины, и сквозь этот купол я увидел странную фигуру с головой птицы!

— Ни Кан!

Я закричал, и как раз в этот момент веретено его воздушной лодки опустилось вниз около нас, я почувствовал, что его сильные когти схватили нас и затащили в кабину. Вокруг нас сверкали лучи, но лодка стремительно рванулась в небо, и через миг крики пауков стихли вдали. Мы мчались сквозь ночь.

Теперь, когда воздушная лодка взмыла в небо, а город пауков превратился в созвездие белых огней внизу, я повернулся к Роулинзу, и обнаружил, что, не считая небольшого сотрясения мозга, он не пострадал. Я повернулся к Ни Кану, сидевшему за пультом управления, и улыбнулся ему в ответ на его улыбку.

— Вы прибыли как раз вовремя. Я думал, что нам всем конец, что вы не смогли добраться до воздушной лодки, — сказал я.

— Мне удалось добраться до машины, — ответил он.

И затем он сказал нам (я переводил для Роулинза), как он пробирался к нужному зданию по тросам в темноте, к счастью, без поединков в воздушном пространстве, в отличие от меня. Но добравшись до цели, он был вынужден свисать с края здания в течение долгих минут, прежде чем случайно отвернувшийся охранник паук дал ему шанс вскарабкаться на крышу и запрыгнуть в воздушную лодку, ускользнув в темноту до того, как удивленные охранники поняли, что происходит. А потом он прилетел и спас нас.

Пока он рассказывал, небольшая воздушная лодка мчалась к югу на огромной скорости, и скоро последние огни города конусов исчезли в темноте позади нас. Теперь бледный свет разгорался по правому борту, белое зарево рассвета. Мы неслись над синей пустыней, избегая городов паучьего народа и стремясь уклониться от встречи с их патрулями. Вскоре, тем не менее, Ни Кан отвернулся на мгновение от средств управления, пристально глядя с тревогой назад.

— Нас преследуют? — спросил я, и он медленно кивнул.

— Ни одна из их летающих платформ не сравнится в скорости с этой воздушной лодкой, но город, из которого мы убежали, уже разослал экстренные сообщения во все южные города пауков с требованием перехватить и уничтожить нас. Наш единственный шанс состоит в том, чтобы добраться до южно-полярной сферы моего народа и ее барьера, прежде чем летающие платформы смогут найти нас.

С этими словами он возвратился к кнопкам и рычагам. Мы держали курс на юг. Ни Кан был вынужден уклониться от прямого курса, двигаясь зигзагом, чтобы проскочить очередной город пауков, и из-за наших маневров солнце сперва уменьшилось, затем вновь увеличилось, близясь к зениту, когда мы вновь повернули на юг. Далеко под нами проносилась поверхность этого странного мира, большие синие бесплодные равнины, низменности или пригорки, большие массы голубой растительности, которая перемещалась медленно и беспокойно в поисках плодородной почвы. Часть времени я потратил, обучая Роулинза странному языку народа птиц, но по большей части мы занимались наблюдением за небом, в поисках врагов. Дважды мы замечали, далеко на расстоянии, мечущиеся черные точки, которые были платформами пауков, искавшими нас, но каждый раз Ни Кан посылал воздушную лодку вниз к земле и зависал неподвижно, пока наши враги не исчезали из виду. Однако кордон летающих платформ преграждал нам путь на юг, и преодолеть этот кордон было нелегко. Наконец, уже вечером, Ни Кан радостно сообщил:

— Я думаю, что мы проскочили. Мы теперь к югу от последнего паучьего города, и в течение часа будем под защитой силового барьера моего народа…

Он осекся на полуслове. Мы встревожились, и в следующий миг замерли в ужасе. Нас настигало с полдюжины зловещих черных платформ, вынырнувших откуда-то сбоку и сзади, и они были теперь не далее, чем в полумиле от нас.

— Разведчики пауков, — прокричал Ни Кан. — Если они настигнут нас прежде, чем мы доберемся до барьера, мы погибли!

Он тут же вцепился в пульт управления, отжав рычаг скорости до предела, и лодка рванулась вперед. Большие летающие платформы стремительно догоняли нас. С каждой секундой они увеличивались. На невероятной скорости наша лодка и машины врага рассекали воздух, засверкали смертоносные лучи. Ни Кан бешено маневрировал, уклоняясь от огня противника. Он обернулся к нам, указав жестом на длинную трубу, смонтированную на шарнире, на корме нашей лодки, которую я уже заметил. Это, разумеется, было, оружие.

— Надо бы им врезать.

Я прыгнул к оружию и торопливо, руководствуясь выкриками Ни Кана, нацелил ствол на авангард наших преследователей и затем нажал кнопку. Немедленно небольшой блестящий металлический снаряд вылетел из длинной трубы и со свистом умчался вдаль, чтобы поразить одну из платформ. Платформу окутало облако бледного пламени. В следующий миг из земли внизу ударила ослепительная молния, превратив машину пауков в массу расплавленного металла, бессильно рухнувшую вниз. Принцип действия этого оружия, как я предполагаю, как раз и состоял в использовании молнии. Ракетный снаряд нес огромный заряд статического электричества, которое окутывало любой объект, против которого оружие использовалось, вызывая между мишенью и землей электрический разряд огромной силы.

После того как передовая платформа была уничтожена, пауки дрогнули, замедлили скорость, но ненадолго. Вскоре вокруг опять сверкали лучи, а Ни Кан опять ожесточенно маневрировал, пытаясь вырваться из их сети. Но вот впереди выросла стена сверкающих башен. В солнечном свете она, сверкая, простиралась от горизонта до горизонта. Я знал, что мы приближались к полярной земле птичьего народа, и теперь я понял природу барьера, которым пернатые навек оградили себя от пауков.

Этот барьер был почти невидимым. Зато мы прекрасно слышали его чудовищный рев. Это был барьер ветров, который окружил страну людей-птиц, стена чудовищных, непрерывных ураганов, которые были созданы при помощи мощного антигравитационного поля. Птичий народ замкнул свою страну в антигравитационный «пузырь». Освобожденный от силы тяжести воздух вокруг и над этим пузырем с чудовищной скоростью устремлялся вверх, образуя непрерывный ураган, титаническую незримую стену. И мы приближались к этой воздушной стене, с пауками на хвосте.

Их лучи все еще резали воздух вокруг нас, когда мы ускорились, и только чудом избежали их в тот момент. Я снова нацелил статическое оружие на платформы, послав еще одну из смертоносных ракет, потом еще одну, и еще. Я стрелял, пока не кончился боекомплект. Первые два выстрела были мимо, пауки неплохо маневрировали, но третий выстрел превратил одну из платформ в ком расплавленного металла. Как раз когда этот ком обрушился вниз, смертельный оранжевый луч задел наше собственное судно, и хотя Ни Кан стремительно ушел в сторону, часть борта нашей лодки была срезана, и наша скорость существенно упала. Впереди заревела могущественная стена ветров, грохотавшая тысячей Ниагар. Она порождалась кольцом небольших белых станций, которые мы видели внизу. Из зданий выбегали люди-птицы, охваченные волнением, наблюдая за нашей воздушной схваткой. Пауки приблизились к нам вплотную, их лучи больше не сверкали вокруг, поскольку они собирались взять нас на абордаж.

Пауки столпились у бортов своих платформ, нас разделяло не более сотни футов. Ни Кан решительно двигался прямо к барьеру ветров, смертельному не только для пауков, но и для нас. Роулинз что-то кричал, но сквозь рев ветра я не мог его услышать. Мы почти достигли барьера, но платформы все еще висели у нас на хвосте, я зажмурился в ужасе и ожидании неминуемой смерти.

Но рев ветров резко прекратился, это птицы-операторы отключили антигравитационное поле. Мы промчались над кольцом станций, и в следующий момент воздух вновь с ревом устремился вверх, и платформы пауков врезались прямо в стену ревущего ветра.

Мы видели, как их закрутило с молниеносной скоростью, как подбросило вверх, точно гигантской рукой, видели, как их разрывало в клочья, и затем они исчезли далеко в вышине, сокрушенные барьером, который ни один враг не смог пересечь живым.

Теперь, когда наша воздушная лодка пересекла кольцо станций барьера, спасших наши жизни, я увидел, что из города белых башен впереди навстречу нам высыпал рой воздушных лодок. Ни Кан приветствовал их, и тогда они устремились назад в город, неся вести о нашем прибытии, а мы продолжили неспешно плыть к городу в своей изувеченной лодке.

Обширная масса высоких белых башен мерцала в свете заходящего солнца, и рядом высились другие скопления таких башен Города птиц теснились рядом, почти сливаясь друг с другом на пятачке у полюса. Мы приближались к крупнейшему из этих городов, и людей-птиц высыпали на улицы между башнями встречать нас.

Приземлившись у основания огромного здания, мы вышли из лодки навстречу громадной толпе. Наверное, наш вид для них был не менее странным, чем их вид для нас. К нам подошли представители власти — их отличало наличие особых металлических украшений на ремнях, оплетающих тело. Они проводили нас с Ни Каном в длинную и пустую белую комнату с высокими потолками и высокими стрельчатыми окнами. Единственными предметами мебели здесь были большой прямоугольный белый блок в центре комнаты и около дюжины тумб-сидений вокруг него.

Во главе блока-стола восседал один из правителей птичьего народа. Внешне он ничем не отличался от своих подданных, о его статусе говорили, скорее, достоинство и властность его голоса и поведения. Он приветствовал Ни Кана спокойно, говорил с нами с интересом и удивлением, которое не мог скрыть, и затем в комнату вошло еще около дюжины людей-птиц.

Ни Кан сказал мне, что это был правящий комитет расы птиц, руководители каждого из их городов, и что именно в ответ на его вызов спешно собрались эти важные лица. Теперь, когда они, казалось, ждали в тишине, он поднялся, чтобы обратиться к ним. Он рассказал им кратко историю своего плена в стране пауков, его встречи со мной и нашего опасного побега из города пауков. Он подчеркнул факт, что Роулинз и я произошли из мира, сцепленного с их собственным, и хотя это сообщение вызвало удивление, уровень птичьей науки позволил им понять и осознать эту концепцию. Тогда Ни Кан объяснил, что Адамс — человек, как и мы, присоединился к паукам и планировал переместить все их города, все их орды в тех городах, в наш мир, завоевать и разрушить его с помощью громадных аппаратов перемещения в каждом паучьем городе, управляемых из единого центра. Адамс сейчас был занят синхронизацией и сонастройкой этих аппаратов…

— И это означает поражение и гибель и для нас непосредственно, так же как для Роулинза и Харкера и их расы, — закончил Ни Кан. — До настоящего времени наш могущественный барьер ветров препятствовал паукам, не позволяя им входить в нашу страну. Ни одна из их летающих платформ никогда не могла преодолеть его, а наши города и станции расположены слишком далеко от него для их молекулярных лучей. Но если они проникнут во взаимосвязанный мир Роулинза и Харкера, тогда все, что они должны сделать, это полететь на юг в полярные области того мира и вернуться оттуда в наш, и они обрушатся нам на головы. Есть лишь один шанс для народа птиц. Мы должны разрушить аппараты перемещения, которые Адамс построил, чтобы переместить их города в связанный с нашим мир, и для этого, собрав все наши силы, напасть на город, где Адамс работает над своими машинами, и разрушить их прежде, чем он закончит, прежде, чем они смогут перебросить города пауков и все их орды во взаимосвязанный мир.

Когда низкий голос Ни Кана умолк, повисла тишина и странное безмолвие, нарушаемое только гулом отдаленных голосов, доносившихся от толп на улицах снаружи. Решение комитета должно было решить судьбу трех рас и двух миров, и мы молча ждали этого решения. Наконец птичий лидер, восседавший во главе стола, поднялся и спокойно объявил:

— Эпоха за эпохой, — его низкий голос заполнил комнату, — мы, остаток народа птиц, цеплялись за наши убежища на южном полюсе, теснились позади нашего барьера, в то время как наши древние враги, слуги, которых наши собственные предки создали на погибель себе, завладели всей остальной частью этого мира, который должен принадлежать нам. Мы думали лишь о защите и даже не пытались вернуть этот мир себе. Но теперь, как Ни Кан сказал, мы должны победить или погибнуть. Так что теперь я — правитель и лидер народа птиц — приказываю: все наши силы должны быть собраны здесь так стремительно, как они могут быть собраны. Мы идем на север, чтобы напасть на пауков и разрушить машину, которую Адамс построил для них, идем на север, чтобы нанести один большой удар всей нашей мощью, удар, который один может спасти от пауков два взаимосвязанных мира!

Глава 5

Когда наша лодка, сверкая в солнечном свете, реяла над высокими шпилями города народа птиц спустя всего два дня после нашего прибытия в этот город, мое сердце было преисполнено воинственной радости. Я видел, как вокруг нас собираются и строятся рядами тысячи подобных лодок, могучий боевой флот. Каждая лодка была вооружена и укомплектована экипажем. В течение этих двух дней птицы собирали силы. Тысячи летающих лодок сосредоточились в самом северном городе людей птиц, каждое судно было оборудовано статическим и другим оружием, которое было спешно разработано для них.

В течение этих двух дней Роулинз и я видели совсем немного — нам было не до изучения города. Мы помогали Ни Кану, которого назначили командовать флотом. Мы решили, что лучшим планом будет направиться прямо в тот город, где мы были заключены в тюрьму и где, как мы знали, Адамс трудился, чтобы закончить зловещие приготовления к завоеванию двух миров. Не считаясь с потерями, мы должны были уничтожить его аппарат, в этом — наш единственный шанс.

Теперь Роулинз и я стояли с Ни Каном на закрытой, защищенной палубе длинной воздушной лодки, которая была флагманом флота, во главе несметной рати людей птиц. Стремительно, в ответ на наши сигналы, флот построился в боевой порядок в три колонны, и затем, по следующему сигналу, весь флот, с нашим флагманом во главе, двинулся на север.

Толпы на улицах великолепного города стояли, молча провожая нас на битву. Сияя в блестящем утреннем солнечном свете сине-белого солнца, сотни сверкающих воздушных лодок были вдохновляющим зрелищем, и я видел гордость во взгляде Ни Кана, когда он смотрел на их ряды.

— Никогда прежде мы не собирали таких сил, и по этой причине наше нападение, я думаю, будет полной неожиданностью для пауков. Мы обрушимся на них прежде, чем они поймут, что к чему, — заявил он.

Я молча кивнул к этому времени мы приблизились к Великой стене ветров, грозовой рев которых делал разговор затруднительным. Когда мы подошли к этой незримой стене, рев могучего невидимого барьера был оглушительным. Затем настала тишина, работники станций внизу отключили поле. Наш флот пересек незримую границу, и ураганы у нас за спиной взвыли с прежней силой. Мы были на территории врага.

Теперь наш флот перемещался быстрее, поднялся выше. Мы мчались к северу почти на максимальной скорости, и на высоте около мили над землей. Позади нас башни полярных городов птиц исчезли за горизонтом, мы понеслись над унылым однообразием синих равнин к городу пауков, который был нашей целью. Пейзаж под нами разнообразили лишь редкие бродячие леса. Час за часом мы шли на север, уклоняясь от самых южных городов пауков, направляясь прямо в город, где был Адамс и его чудовищная машина. Мы знали: задержка на минуту могла бы обречь на гибель наш мир и расу птиц.

От этих мыслей меня отвлек крик с одной из наших лодок, идущей слегка позади нас. Обернувшись, я увидел нападение на наш флот дюжины или больше летающих платформ, очевидно, паучьего патруля. Нападение застало нас врасплох. Не имевшие боевого опыта птицы были слишком взбудоражены появлением древнего врага, что дало паукам преимущество. Их разящие оранжевые лучи отправили в небытие несколько десятков наших судов, прежде чем мы сориентировались в ситуации.

Но когда платформы пошли на второй заход, Ни Кан выкрикнул резкий приказ, и град ракет хлынул на врага сразу с сотен наших судов. Столь неисчислимы были ракеты, и так близко было расстояние, что прежде, чем платформы смогли увернуться, все, кроме трех из них, пылали слабым светом, тогда из земли ударили могучие молнии. Электрическое пламя с грохотом объяло вражьи машины, и они, смятые и оплавленные, рухнули вниз.

Последние три платформы, избежавшие наших ракет, мчались к северу на самой высокой скорости в попытке сбежать, и в погоню за ними бросились наши самые быстроходные суда. Мы видели, как оранжевые лучи уничтожили несколько наших машин, но, прежде чем погоня скрылась за горизонт, две из удирающих платформ были поражены молниями. Когда несколько минут спустя наши лодки возвратились, мы узнали, что платформа сумела уйти и исчезла, все еще направляясь на север.

— Никакого эффекта неожиданности теперь не будет! — мрачно воскликнул Ни Кан. — Тем не менее мы можем добраться туда раньше, чем пауки смогут собрать свой флот!

На самой высокой скорости, к которой наши суда были способны, мы помчались на север, поскольку знали, что уцелевшая платформа поднимет тревогу, и пауки начнут собирать силы. Наш единственный шанс заключался в нашей скорости. Нам необходимо было опередить врага.

Ни Кан, Роулинз и я стояли на палубе флагмана, пристально глядя на север, флот, перестроившись в более компактное построение, набирал скорость, синяя равнина под нами стремительно уносилась назад.

От полудня до заката ничего не произошло. Вдруг Роулинз поднял руку, и с восклицанием указал далеко на горизонт впереди. Мы все напряженно уставились в указанном направлении, и затем Ни Кан, обернувшись, отдал спокойный приказ набирать высоту. Над горизонтом поднималась огромная туча черных точек. Точки превратились в пятнышки, которые быстро росли это были квадратные черные платформы, они мчались к нам. Это был флот пауков!

Они шли, выстроившись громадным полукругом, стремясь зажать нас с флангов. Пять тысяч платформ! При виде такого врага мое сердце тревожно сжалось. Но когда эти два флота встретились в воздухе, отчаяние, которое охватило меня, исчезло, и в странном спокойствии я стал безличным зрителем и наблюдал приближающиеся рои платформ.

Со стороны их строя ударили лучи, сея смерть в наших рядах. Я слышал хриплые крики, видел, как наши суда исчезают во вспышках оранжевого пламени, но, прежде чем платформы пауков успели разрушить наш строй, Ни Кан дал быстрый приказ, и по сигналу, переданному с нашего флагмана, наш флот перестроился в одну линию, проскочив между рогов их полумесяца, мы понеслись мимо внешней стороны их строя.

Тысячи ракет обрушились на паучий флот, сотни из них, как минимум, попали в цель. Тысячи молний вырвались из земли, испепеляя флот врага. Я услышал рев восторга, а наш флот ринулся вперед, пытаясь зайти с другой стороны и повторить атаку. Но прежде, чем мы смогли осуществить свое намерение, формирование пауков рассыпалось, и неорганизованным роем они обрушились на нас. К такому повороту событий мы оказались не готовы. Прежде, чем любой приказ мог быть отдан, они разбили наш строй, их лучи сеяли разрушение, а единая воздушная битва рассыпалась на множество отдельных схваток.

В следующий момент в небе вокруг нас воцарился хаос. Вездесущие оранжевые лучи уничтожали десятки наших лодок. Град наших ракет окутывал платформы призрачным сиянием, непрерывно бьющие из земли молнии собирали свой урожай смерти.

И вот десятки лучей разом сверкнули в направлении нашего судна. Лишь отчаянное мастерство пилота спасло нас. Мы дико маневрировали, крутясь в воздухе безумной пчелой, и осыпали врага ракетами. Но полдюжины наших стрелков погибли, сраженные лучами. Мы с Роулинзом бросились к оружию, в то время как Ни Кан спокойно как всегда, отдавал приказы. Мы нацелили оружие на платформы, которые кружились вокруг и выше нас, и чьи лучи безумно кромсали массы сражающихся судов.

Я увидел одну из больших квадратных платформ, метнувшуюся к нам справа из гущи сражения. С фотографической точностью я разглядел цилиндр магнитного двигателя, плоскую поверхность, целящихся в нас пауков. Я увидел паука, целящегося в меня из своего излучателя, и нажал на гашетку. Моя ракета оказалась быстрее, молния, ударившая из земли, превратила платформу в бесформенный ком оплавленного металла, который рухнул вниз.

В следующий миг наша лодка едва увернулась от бриллиантово-оранжевого луча, который скользнул мимо нас и уничтожил воздушную лодку выше. И тут же платформа, которая выпустила тот луч, была поражена молнией из земли, когда воздушная лодка, пролетавшая рядом, выпустила ракету. И затем лодка, в свою очередь, исчезла, пораженная лучом с другой стороны. Потом я услышал крик Роулинза, взглянул вверх и увидел платформу прямо над нами. Не было никакого времени, чтобы нацелить наше статическое оружие, никакого времени, чтобы отклониться в сторону, но в следующий момент наш пилот рванул рычаг на себя, и мы протаранили платформу острым носом нашей лодки. Платформа опрокинулась. Затем мы поднялись над сражением, осыпая врага ракетами.

Мы поднялись на тысячу футов, и теперь хаос лучей, молний и взрывов кипел под нами. Платформа за платформой рушились вниз, испепеленные молниями, но огромное неравенство в числе работало против нас. Теперь лишь половина или меньше из начального числа нашего флота сражалась с противником, превосходящим нас числом в несколько раз. Такая неравная борьба не могла длиться долгое время, но Ни Кан отдал зашифрованный приказ, и возле нас собралось около десятка лодок, которые до сих пор не принимали участия в сражении. Когда они подлетели ближе, я увидел, что все они снабжены новым оружием, о котором я ничего не знал: длинный, тупой черный цилиндр был установлен в носу каждой воздушной лодки. Они собрались вокруг нас и нацелили эти цилиндры на платформы, нападавшие на остатки нашего флота ниже. Раздалось громкое жужжание — и более ничего! Тем не менее, я увидел, как платформы, на которые они были нацелены, падают, беспомощно кувыркаясь, под восторженные вопли птиц. Ни Кан объяснил мне, что эти цилиндры нейтрализуют действие магнитных двигателей, которые приводят в действие платформы. Новое оружие на наших воздушных лодках, нейтрализуя на расстоянии магнитное поле платформ, лишало их и опоры, и движущей силы.

Платформа за платформой падали теперь, а тех, кто успевал увернуться от антимагнитных излучателей, добивали молнии, так наши лодки продолжали осыпать врага градом ракет. Стремительно соотношение сил поменялось, и теперь казалось, что в течение нескольких минут мы победим, так как немного сотен платформ уцелело.

Неожиданно уцелевшие платформы сбились в плотную группу. Тогда мы увидели группу пауков, сосредоточивающихся вокруг маленького шаровидного аппарата на одной из платформ, и как раз когда мы поворачивали наше оружие на эту платформу, мы выяснили, что у них также было оружие, о котором мы ничего не знали: на мир, неожиданно упала непроглядная тьма!

Раздались панические крики птиц, тьма обрушилась нежданно и казалась необъяснимой. Природа этой темноты была достаточно очевидна; это было, очевидно, действием некоего аппарата, который нейтрализовал колебания света, гася их волнами в противофазе. Вслепую мы дрейфовали во тьме, слыша грохот столкновений и крики ужаса снизу. Множество наших судов столкнулись друг с другом и погибли в той рукотворной тьме. Тут я почувствовал ветер на лице, поскольку наше судно стремительно понеслось через темноту, повинуясь приказу Ни Кана, и мгновение спустя мы вырвались из тьмы в сияние заката.

Позади нас клубилось облако рукотворной тьмы, в центре которого, должно быть, все еще висела платформа с генератором этой тьмы, но теперь мы видели, что другие платформы, не больше, чем несколько сотен в числе, стремительно удирают на север. Наши собственные воздушные лодки потихоньку выбирались из темноты и собирались вокруг нас. Ни Кан прокричал приказ, и мы устремились к северу по следу убегающих платформ; только с десяток наших судов осталось, чтобы закидать ракетами облако тьмы, уничтожив платформу с генератором. Когда мы уже были далеко от места битвы, я увидел, что чернота внезапно исчезла, и понял, что ракеты нашли потаённую платформу. Вскоре остаток нашего флота был в сборе.

Нас было еще около пятисот, флот пауков удирал.

— Они отступают к городу — городу, где мы были! — прокричал Роулинз, перекрикивая ветер. — Они должны знать, что Адамс почти готов переместить их города и их самих в наш мир!

Я кивнул, мои глаза уже разглядели смутные очертания зловещего паучьего города на горизонте. Темные могучие конусы, огромная стена, паутина тросов — все было знакомо. Но теперь на тросах и на металлической мостовой меж конусов бесновались орды пауков, увидевших остатки своего разбитого флота. А следом мчался наш флот, карающим мечом нацеленный в ядовитое сердце паучьего города, в башню, на вершине которой одинокая человеческая фигура сгорбилась над пультом гигантской машины.

— Адамс! — закричал Роулинз, указывая вниз.

Я также закричал, поскольку я видел то, что происходило, видел, что Адамс изо всех сил пытается закончить последние приготовления, которые через мгновение переместят весь город и всю орду пауков в нем, и все другие орды и города пауков в наш взаимосвязанный мир

Наш флот нападал, и лишь несколько десятков платформ бросилось нам наперерез, стремясь защитить башню, где Адамс заканчивал свою работу.

Они набросились на нас, и в следующий момент мы встретили их, и над городом пауков разгорелась битва. Вспыхивали лучи, свистели ракеты, сверкала молния, и гремел гром, оплавленные обломки лодок и платформ сыпались на металл мостовой. Вершину центрального конуса охраняла отдельная платформа. Вокруг бушевала яростная битва, рушились вниз платформы и лодки, но вот одна за другой платформы были уничтожены, и Ни Кан швырнул наше судно в атаку, на вершину центрального конуса.

Лучи с последней платформы впились в наше судно, погибла вся команда, кроме Ни Кана и нас с Роулинзом. Через мгновение мы тяжело рухнули на крышу, где Адамс, не обращая внимания на сражение выше, лихорадочно работал над своей машиной. Мы прыгнули на площадку крыши, но как чертик из коробочки, из отверстия подъемного конвейера вынырнули шесть пауков, встав между нами и Адамсом. Я видел, как Ни Кан поверг двух из них, пока Роулинз и я разбирались с другими, видел, что он схватил еще одного и сбросил его в круглую шахту подъемника. Тогда он сцепился с еще одним, в то время как Роулинз и я боролись с нашими противниками с безумием чрезвычайного отчаяния.

Я бросил взгляд на Адамса, с горящими глазами заканчивающего свою работу, видел, что последние из платформ падают вниз, что воздушные лодки мчатся на помощь к нам. В тот момент раздался сумасшедший крик Адамса, и он прыгнул к металлическому столбу, который высился около шахты подъемника. Он прыгнул к рубильнику, смонтированному на этом столбе. К рубильнику, включение которого должно было швырнуть города паучьего народа с ордами пауков на беззащитную Землю. Я видел его руку, тянущуюся к этому рубильнику, но я боролся с железной хваткой паука, понимая, что в следующий миг случится непоправимое. В этот момент раздался хриплый крик Роулинза, я увидел, что он отшвырнул отвратительную тварь, со сверхчеловеческой силой размозжив паука об крышу, увидел, что он прыгнул к Адамсу, к рубильнику.

Безумный ученый заметил его и схватился за рычаг. Но было поздно. Рука Роулинза остановила его руку на полпути, он успел дать ток, но лишь вполсилы.

Мгновение длилась полная тишина, момент, когда мир, казалось, замер. И грянул гром, грохот рушащихся миров, рев вселенской катастрофы. И в тот момент обширный город, гигантские конусы и тросы, которые соединяли их, и улицы, и несметные орды пауков провалились, а мы оказались на единственном уцелевшем конусе, посреди ямы на месте бывшего города.

Луч остановил движение электронов, но не заменил его на обратное, и, в полном согласии с теорией Адамса, все вещество, на которое воздействовал луч, прекратило свое существование. В нашем собственном мире, я знал, соответствующее вещество тоже было уничтожено, но разве это великая цена за спасение двух миров? Разве не стоило заплатить ее за спасение двух рас от паучьих орд?

Когда грохот утих, Ни Кан и я отбросили от себя мертвых пауков и бросились туда, где Роулинз и Адамс продолжали бороться у рубильника. Но прежде, чем мы смогли достигнуть их, мы увидели, Адамс толкнул Роулинза назад. В его глазах горел ад ненависти, когда он пристально оглядывался вокруг. Он увидел свою работу погубленной, его планы оказались разрушенными. Тогда он схватил паучий лучемет, висевший на его поясе, нацелил на нас…

…И оступился. Целясь в нас, он забыл о шахте подъемника — и ступив в нее ногой, рухнул в шахту, только тонкий крик донесся до нас, а затем унылый шлепок плоти о металл из глубин конуса.

Мы молча застыли, а затем увидели, что последняя из платформ уничтожена, и воздушные лодки садятся на вершину нашего конуса, последнего из всего исчезнувшего города. Мы вошли в нашу воздушную лодку и вместе с остальными поднялись в воздух. Дождь ракет обрушился на конус, слабое сияние окутало здание, и в него из земли ударили тысячи молний. Тогда оно разрушилось, упало, и когда пыль осела, мы увидели, что только низкий холм обугленных, почерневших фрагментов лежит там — последнее напоминание о зловещей расе пауков. И тут я неожиданно осознал, что над миром повисла тишина.

Глава 6

Через несколько дней Роулинз и я стояли в небольшом кратере, где мы впервые появились в этом странном мире, и прощались с нашими друзьями птицами. В дни после гибели расы пауков и их городов, которые мы провели на полярной земле птиц, с помощью их учены, мы построили аппарат перемещения. Теперь, стоя на дне небольшого кратера, мы прощались со множеством птиц, которые приехали на север с нами, чтобы проводить нас домой. Аппарат перемещения башней возвышался у нас за спиной.

Один за другим люди-птицы желали нам удачи и пытались выразить благодарность за то, что мы сделали для них, гарантируя, что, когда мы уйдем, аппарат будет разрушен и последняя связь между двумя взаимосвязанными мирами будет разъединена. Один за другим мы попрощались с ними. Ни Кан выступил вперед, его лицо было торжественно и печально, он поднял руки и несколько секунд стоял молча.

— Прощайте, Роулинз и Харкер — сказал он. — Мы очень разные, «птицы» и люди, но мы боролись и рисковали вместе… И вместе мы спасли наши миры.

Мы молча подняли руки на прощание, и затем повернулись к большому аппарату перемещения позади нас. Медленно мы взошли на диск, в последний раз окинули взглядом странный, дикий пейзаж, который мы никогда не должны были увидеть снова. Последний раз мы посмотрели на Ни Кана и других человекоптиц, стоявших вокруг нас в ослепительно белом солнечном свете на синем фоне, усыпанном яркой галькой, перемежающемся медленно движущимися участками синей растительности. Тогда Роулинз дернул вниз рычаг рубильника.

Снова из диска над нашими головами ослепляющий белый свет обрушился на нас, в уши хлынул рев, пейзаж поблек, и наступила тьма. Рев уменьшился, завершилось безумное падение в никуда, и медленно я открыл глаза. И, как я ожидал, оказался с Роулинзом в его маленькой лаборатории. Электрическое освещение все еще горело, а дверь все еще была плотно заперта изнутри.

За нами высился аппарат перемещения. Мы разбили его, закрыв навсегда последние ворота между двумя взаимосвязанными мирами, этими двумя вселенными, ворота, которые никогда не предназначалось для того, чтобы человек или кто-то еще открывал их. Тогда мы покинули небольшую лабораторию, большое здание, и сели снаружи на лестнице.

Была ночь в мире снаружи, как тогда, когда мы вышли на улицу, мягкая и душистая летняя ночь, в которой единственными звуками было несколько отдаленных голосов и шепот бриза. Мы не думали о потрясении, которое испытал этот мир из-за таинственных катаклизмов — взрывов странной природы. Мы не имели никакого желания объяснить этому миру, как он и его мир-близнец были спасены от ужасной гибели. Сев на ступени крыльца, мы неподвижно замерли, наслаждаясь прохладным ветром, слушая мягкий, знакомый звук человеческих голосов и созерцая спокойный, неизменный блеск звезд…