Очень-очень дальний поход

Глава 23

Ф-ф-фух-х-х! Закончен «оргпериод», мы вышли «в суровый и дальний поход». Идем не торопясь, «экономическим». За нами следует «судно обеспечения» — один из бывших китайских пиратов, превращенный в помесь танкера, научно-разведывательного сухогруза и круизного лайнера. Эдакое «гидрографическое» судно времен СССР. До Порто-Франко почти сутки идти, но мы туда сразу не пойдем: у «научной» части нашей «икспидиции» в планах какие-то опыты и замеры, так что хрен его знает, когда до земли доберемся. Не по лычкам вопрос.

Подумав и пообсуждав, приняли мы с Серегой решение влиться в местную Россию — которая протекторат РА. Приняли присягу — и относительно спокойная жизнь у нас кончилась. Точнее, свободного времени стало гораздо меньше. Илья, который лейтенант, в староземном «девичестве» был цельным каплеем, про движки знал всё же поболе моего и почти постоянно передавал мне эти знания, эпизодически устраивая зачеты и микроэкзамены. Когда от меня отставал он — эстафету принимал приснопамятный Сергеич с таким же, в годах, старлеем из бывших морпехов. Они, большей частью в теории, но иногда и на практике, преподавали своё: абордаж, контрабордаж, досмотровые мероприятия… Тяжело, но интересно. Плюс ни с того ни с сего пробило меня на физкультурку — соорудил себе эрзац — прыгалки, гантельки, мешок под грушу приспособил — и времени на подумать или помечтать не осталось совсем… Даже девы разной степени распущенности не снились. Не успевали.

Из развлечений в свободное время была только рыбалка. То ещё, правда, развлечение: без гранат им заниматься было довольно опасно. Да и рыбалкой, по сути дела, этот процесс не являлся. На тонком тросе — леска не выживала — за борт швырялся железный крюк, обмотанный разноцветной херней любого происхождения: кусками провода, обрывками пластика или тряпками. А дальше начиналась игра в матрешку наоборот. Рвануло нечто подводное, если вмах вытянуть не успел, то «это» уже захомячило нечто другое, потом следующее — и на этой стадии уже надо гранату бросать, потому как улов начинает всерьез тормозить сторожевик. Иногда вытаскивалось нечто знакомое и съедобное, иногда — нет. А попадалось и настолько агрессивное, что приходилось применять гранатомет, драпая от злобного и почти всегда неопознанного «ихтиандра» на полном газу. Поэтому в одиночестве с удочкой посидеть не получалось. Неделю мы провели в этом «квадрате 36–80», пока «опыты» не закончились очередным громким «пубум», правда, по словам наблюдателей, перед «пубумом» из «зеркала» вывалилось нечто сигарообразное и, дымя, самоутопилось.

Собственно, это самоутопившееся и стало «сигналом на построение» — на следующий день мы в три часа пополудни отшвартовались в порту Порто-Франко.

— Мария Анатольевна! Кому пришла в голову эта яркая и блещущая новизной идея?

Мария Анатольевна вновь отдувалась за азартных и инициативных сотрудников. Сейчас, правда, не своих — и выгораживать и брать их на поруки она не собиралась.

— На этот раз — не моим! Они, согласна, проявили малодушие, соглашательство — но их задавили ваши… Эти…

— Какие «наши» и что за «эти»? Маш, давай нормальным языком!

— Ах, нормальным? Изволь! Какой-то гоблин в камуфле, увешанный железяками, как помесь панка с танком, навис над втрое меньшим по размеру юношей и практически заставил его выпустить в «окно» реактивный беспилотник!

— Машенька! Отлично! Вот в таком духе мне и напиши объяснительную! Желательно поподробнее и с упором на категорическую нежелательность вмешивания в плановые работы сторонних гениев! Давай скоренько!

«Большой босс» мысленно потер руки. Это ж какая удача — убежденный в своей непогрешимости деятель из племени «эффективных менеджеров» напрочь забыл и про ПТЭ, и про ТБ… Аппаратуру жалко, конечно — но ради такого праздника можно и «последний рупь ребром поставить»!

Порто-Франко — это таки да-а-а… Три дня «берега» — это здорово! И для нервов, и для физиологии! Местная Русская Армия, видимо, взяла лучшее от всех порядков армий мира, я староземельские армии имею в виду. Вот и получилось так, что я мог выбирать: проболтаться в снятом номере гостиницы, но за свой счет, или возвращаться «шлафен» в родную каютку — но в срок до местной полуночи. С Пашкой пересечься не получилось: он, согласно содержания достаточно бессвязной «цидульки», уже отбыл в протекторат РА вить новосемейное гнездо. Мы с Серегой чуть головы не сломали, продираясь через эту помесь «журнала боевых действий» с эстонской любовной лирикой! Но, разобравшись всё-таки, за друга порадовались: Инга Вильямовна (не больше и не меньше) уступила-таки моряку и… Чем дело продолжится и завершится, решили не загадывать: Пашка мальчик взрослый, сам разберется. По этому поводу мы во второй «отпускной» день отожгли так, что утром третьего дня я, встретившись с Серегой за завтраком (мы обитали в одном отельчике), выразил желание вернуться на борт. Ну и вернулся, о чем ни фига не жалел — хорошего тоже надо в меру.

А спустя ещё неделю мы не торопясь побрели в сторону местной «Родины», попутно изучая весь комплекс местных «морских» наук: «узких специалистов широкого профиля» и у нас на борту, и на судне обеспечения, вставшего нам в кильватер вместо нойехафенской «шаланды», было человек пятнадцать. Там же обитали и «яйцеголовые», у коих были свои виды и планы на наш круиз. А у Карпсатова, как оказалось, тоже планов было громадьё!

Мне вот интересно, кто является той «истиной в последней инстанции», которая нам ставит текущие задачи? Понимаю, не по званию и не по зарплате вопрос — но тем не менее! С некоторых пор «игры разума» заняли достаточно большую часть моих персональных «вычислительных мощностей». Могу себе это позволить: «заведование» в порядке, неисправностей не предвидится, служебные обязанности выполняются, а что в голове творится — это мое персональное дело. Врали, похоже, авторы всевозможных мемуаров! Слишком до хрена всякого в голове авторам необходимо держать! Да вдобавок, это «всякое» склонно к постоянному изменению и искажению! Я доразмышлялся до того, что начал подозревать в неискренности всех, вплоть до Стивенсона и Саббатини. По поводу последнего — перестало вериться мне в аффигенского врача-многостаночника, на все руки мастера, и который, вдобавок, ещё и гений-флотоводец! Возможно, конечно, но это не в двадцать шесть, если мне память не изменяет, лет, и не в мире, где сутки на четверть меньше, чем здесь! Ну остается вариант, что Питер Блад был гением предсказаний, то есть заранее знал, куда, как и с чем соваться — тоже неправдоподобно, с таким даром он бы менее геморройное занятие себе б нашел. Если на меня прикидывать — я в свои девятнадцать лет хорошо знаю свою матчасть, так? За пару-тройку лет, периодически отвлекаясь на освежение полученных знаний, я встану вровень с Серегой в части штурманских и оружейных обязанностей — итого, двадцать два. И когда мне медицину и, пардон, фехтование со стрельбой осваивать? Я не учитываю отдельно обязанности всевозможных адмиралов — а Блад с успехом функционировал и как генштабист, и как «спецназовец». Вдобавок он и на шпагах, как «гасконец» прославленный, и из пистолетов попалить не дурак… Вот таким мозголомством я себя и развлекал, пока наша группа кораблей неторопливо чапала к Новой Ирландии.

Не-не-не! Не надо представлять себе, что лично командующий нашим походом в строго отведенное время приходил ко мне с докладом о сделанном уже и о планируемом к исполнению в ближайшем и отдаленном будущем. Вовсе нет! Но кораблик-то наш — вовсе не крейсер или, не приведи господь, авианосец какой! Это там можно за полгода и не пересечься с кем-то, а здесь — в лучшем случае пятьдесят человек, как правило, хоть шапочно, но знакомых друг с другом. Так что секретов особых на борту и не было. Было море в уже приевшихся количествах, жара, соленый ветер, хорошо, что пока не штормовой, и качка, уже привычная.

Десятый день плавания в сторону местных «родных осин» был ознаменован двумя событиями: мы наконец-то взяли курс на некий Береговой, обозначенный как финишная точка, и временным отказом от «бункеровки в открытом море». Семенов, который наш с Серафимом непосредственный начальник, облазив и местами обползав модернизированные заправочные объемы, пришел к выводу, что «добавка» к обычной дальности похода должна составлять под тысячу миль, это если идти экономическим ходом. Так как мы им и перлись, то было принято решение не заморачиваться и двигать вдоль побережья, заходя в порты в случае нужды или с «дружественными визитами». С последними первой повезло Новой Шотландии — в Нью-Портсмут, «материковый» город, отчего-то командир решил не заходить.

От всего, что традиционно олицетворяло Шотландию — по моему дилетантскому мнению — на Новой Земле осталось мало чего. Мужиков в юбках и пледах я не видел, с мечами тоже было худо. Вот сортов вискаря, который пока на Новой Земле особого распространения не получил, в первом же баре было встречено сортов двадцать. Я не беру амеровскую «Одинокую Звезду» — с точки зрения местных скоттов, это не виски, а помои. Они там вообще националисты почище Шона О’Коннори. При этом от староземельной Шотландии они тоже дистанцируются. И с торфом у них беда: его, как донесли до заинтересовавшегося Сергеича, приходится с боем вывозить откуда-то из среднего течения Замбези. Но это эстетствующая местная винокурня Глен — Кэмди таким страдает, более мелкие винокуренки без подобных изысков обходятся, и получается у них весьма недурственно. И в стекло они свою продукцию почти не разливают, обходятся бочонками литров по десять. Но люди, даже бухая, остаются какими-то зажатыми и высокомерными, так что в море мы уходили, особо не расстраиваясь.

Из Нью-Портсмута нас, естественно, понесло в Куинстон… Ирландия: пиво, виски, Святой Патрик, четырехлистный клевер, рыжие и вспыльчивые люди, сильно пьющие под настроение. Всё подтвердилось! Пьют дважды в сутки: наливаются местным светлым пивом в местную же сиесту, а вечером приходит время «тяжелой артиллерии» в виде Domhan Nua Cuimilt — как я понял из объяснений, «Слеза Новой Земли» на ирландском — видимо, в пику Tullamore Dew — «Росе Больших Холмов» по-нашенски. Ну и куда без «Гиннеса», тоже местного! В первую смену я на берег не попал: бдил, мечтая и облизываясь, на вахте с пребыванием на борту, зато когда сменился… И на часовую экскурсию по городу скатал, и поел вкусно и непривычно, и повеселился, и выпил, и из-за некоей рыжей девицы, оставшейся безымянной, в ухо получил, и — немного позже, из-за опять-таки рыжей, но другой и уже знакомой, Мэгги, успел сунуть в ухо и печень раньше, чем прилетело мне… Ну и с Мэгги всё сладилось чуть погодя, так что Новая Ирландия — ЗАЧОТ!

Такого же мнения, по-моему, придерживались все. Даже Сергеич, распекая «особо отличившихся», хмыкал и довольно прикрывал глаза, вспоминая то ли приятные детали своего «визита вежливости», то ли свои похождения в нашем возрасте. У Карпсатова, видимо, был «свой взгляд на майонез» — часов через десять после выхода из Куинстона разразился «глобальный алярм», и наша «Тревога», неторопливо огибавшая местную Англию, здесь ставшую отдельным от Шотландии островом, рванула куда-то как пришкваренная.

Я опять-таки пропустил всё веселье… Ну не палубный матрос я, сижу, короче, в низах и жду награды. Насчет награды — это батин сленг, типа, непросвещенным не понять! Так вот, я, согласно специальности и места по боевому расписанию, выполнял всё от меня зависящее для успешного выполнения боевой задачи. Рев движков от «тапки в пол» продолжался часа два, после чего в него вплелась вибрация от работы орудий. Правду скажу — стало слегка не по себе. Я посмотрел на «комплект борьбы за живучесть» — честно говоря, как-то очень не хотелось, чтобы дошло до его применения, «закрывать пробоины телами» нас, в принципе, учили, но лучше же без этого! Однако сверху пальба вскоре прекратилась, а там и движки обороты скинули. Я перевел дух облегченно и на всякий случай отбился на мостик. Там приняли к сведению, что у меня всё нормально, и посоветовали не отвлекать. Плюнул тогда я «жидко слюной» на отсутствие новостей и стал ждать конца вахты. Тогда всё и узнаю.

Семенов сменил меня, не дожидаясь конца вахты. В двух словах просветив, он погнал меня «наверх», в местную, как он заявил, командировку. «Только экипируйся по-боевому и не задерживайся!» — приказал он вдогонку.

«На палубу вышел — а…» Палуба рядом с ржаво-белой стеной, уходящей вверх, не смотрелась. Какая-то маленькая, несерьезная… И сразу поселилось опасение в душе, что какая-нибудь сволота или плюнет сверху, или скинет что-нибудь тяжелое. Или пакостное. Знаю, всё знаю! Но пессимизьм с паранойей — штука плохо истребимая. Меня уже поджидал заспанный Сима — Серафим.

— Полезли!

— Куда?

Серафим потер одновременно оба глаза кулаками.

— Барать верблюда, пока лежит, а то убежит!

Это было самое цензурное присловье из очереди, выпаленной приятелем. Я увернулся от брызг возмущения и отчего-то почувствовал себя как-то неловко.

— Сим, ты извини… Давай проснись — и начнем сначала!

Он душераздирающе, с поскуливанием каким-то, зевнул.

— Уф, так, всё! Ага! Знач так! Сплю я, звон, рявканье, ну положил с прибором на «боевую», но в сон совсем не рухнул. Вдруг врывается Семенов, вздрачивает меня (!!!) и отправляет сюда, а сам — за тобой. Типа, у тебя опыт с «иностранцами» есть…

— Это какими???

Я опешил, и совсем даже не слегка.

— А вот с этими!

Сима кивнул на слегка поржавелую стену, с которой свешивался шторм-трап.

— Серега твой уже в рубке обживается, тебе — в машинное…

— А ты тогда?

Он пожал плечами.

— А я, видимо, как Труффальдино из Пергама!

Эта собственноустно произнесенная фраза отчего-то его взбесила.

— Слуга, бля, двух господ! «Одна нога здесь, другая — там»! Гениальность приказов зашкаливает! Я ж порвусь на хер!

— Сем! Сем! Спокойно! Ща найдем местного «деда», уговорим его поспешествовать — и «отобьешься» дальше! Спокойней давай!

И мы полезли наверх, вполголоса матерясь на инициаторов таких силовых упражнений. И лезть-то было, как говорится, всего ничего, однако субъективно эта эквилибристика продолжалась как бы не час. Вдобавок всплывшие в памяти высказывание Козьмы Пруткова на тему «Фуражировка и ремонтерство требуют науки и прозорства», вольно переиначившись в мозгу, пробили на конопляное какое-то хихиканье. Со стороны Симы мое прихихикивание вызвало настороженный взгляд, а лежащие в позе «на животе и руки на затылке» задержанные выказали некое оживление и телодвижения, впрочем, быстро увядшие от пинков «часовых».

— Ху из мекэник?

— Родь, ты чего?

— Язык нужен, иначе выполнение может затянуться.

Пока я объяснял «политику партии», в «мекэники» вызвалось аж трое: два крупных негра и пожилой белый дядька, дедок почти что. Белый-то сомнений не вызывал — попахивало от него, как и от меня, соляркой, маслом и слегка — выхлопом. Ну это помимо алкашки какой-то. А вот от негров так и тянуло смесью опаски и пороховой гари. Я не поленился и, слегка выламывая, осмотрел грязно-розовые негритосские ладошки.

— Ребят, вам эти персонажи сильно нужны целыми?

— Эт ты к чему?

— Ну как сказать… Хитрожопие и вранье «белому господину» должно ж быть наказуемо?

Пока «морские дьяволы» соображали, я хорошенько пнул сперва одного негритоса, потом второго. После чего помог подняться условно-белому дядьке. Забавное у него нашейное украшение…

— Спик инглиш?

В ответ от глядящего на меня с надеждой дядьки я выслушал бодрую болтовню вроде как на французском и корявое признание на английском, что, мол, да, он механик и есть. Причем «все в одном»: арабы у механизмов стоять считали ниже своего достоинства, а негров к технике лучше не подпускать вообще. Это не я так хорошо его понял — Серафим «парлеил по френчу» неплохо, ну и переводил сразу. А ошейник у деда — это, типа, рабский статус такой. «Раб ценный, сильно убивать без разрешения нельзя». Сука, каждый второй работорговец имеет к арабам непосредственное отношение! Гены взыграли?

— Сим, тогда переведи ему, что мы с ним сейчас с машинами разберемся, а потом с ним безопасники пообщаются.

Охранники, активно гревшие уши, при попытке одного из арабов начать некие переговоры на «исконно пустынном», щедро вознаградили его ботинками… Дедок-дядька прям расцвел от этой сцены!

Я, быстренько посоветовавшись с Серафимом, доложил Семенову о выявлении нами явно ценного источника информации. Почти сразу же — мы до машинного добраться не успели, нас по дороге догнали — принесся Сергеич с одним из прапоров «абордажной команды». Они на ходу начали выяснять у мужика то и это, а мы с Симой, делая вид, что вообще не при делах, активно грели уши… Из рассказа получалась картина вовсе неприглядная: местная родня какого-то шейха, доставшая «земного» главу своими проделками и сосланная сюда, перековываться в «полезных обществу граждан» отказалась и принялась за старое, с поправками на местные реалии. Судно, удачно взятое «на шпагу», являлось флагманом этого людоедского предприятия по перевозке «разноцветных» людских ресурсов, отбракованных Орденом для проживания на «цивилизованной» части Новой Земли. Подвела «торговцев черным деревом» банальная гипертрофированная прижимистость, которой эта ближневосточная братия в далеком прошлом заразилась от своих ближневосточных же «двоюродных братьев» — команда представляла собой смесь из начальства-арабов, «принудительно-вольнонаемных» специалистов в ошейниках и «силовиков» в виде тех самых «рубероидов», сейчас разбросанных по палубе… Свою фразу «Как всё это непрофессионально!» Мюллер в исполнении Броневого твердил бы здесь, как заводной. В итоге наша «Тревога» подкралась (!!!) к ним незамеченной и явилась во всей красе, не дав новоземельским Себастьянам Перейра тупо утопить уже упакованный в цепи груз: человек пятьдесят разного пола и возраста…

Дальше нас тупо отрезали от источников информации: Сергеич, убедившись в желании «дядьки-дедка» сотрудничать со следствием и вообще гореть на работе, отослал нас с Серафимом обратно — дескать, при механике останется прапор-лингвист со связью, а мы вроде как лишние…

Мы, распрощавшись с ними, отправились «домой». По дороге я не смог отказать себе в одной мелочи — на палубе, присев возле давешних «фальшмехаников», я как смог, рассказал им о предстоящей игре в рыбалку и их ролях червячков. После этого мы полезли к себе, сопровождаемые воем внезапно осознавших перспективы пиратов.

Как ни избегало командование, однако дать крюка в материковую Англию всё-таки пришлось. Вернулись сперва в Куинстон — а там уже томится в ожидании нас представитель Ордена. Дескать, по согласованию с руководством протектората РА нам предстоит доставить пленных, захваченное судно и освобожденных в Портсмут, который местный, Нью-! По словам Сереги, ругань была страшная: сперва с этим «представителем», потом — с РАшным начальством. Отчего-то Орденским очень хотелось и пиратов, и корабль себе забрать… Уж не знаю, какие профиты протекторату РА обломились, но пришлось нам и кораблик отконвоировать, и все по описи в Нью-Портсмуте передать: корабль — одна штука, освобожденных пленников — шестьдесят два человека, живых пиратов — двадцать три. Перед передачей мы доверху залились горючкой из емкостей «работорговца», так что, как говорится, еще чернила не высохли на акте приема-передачи, а мы уже отходили в сторону дома.

Ну хорошо, хорошо, не совсем в сторону дома. Пошли как обычный каботажник, вдоль берега, заходя в те порты, которые высокое начальство и важные птицы из правительства протектората РА сочли достойными нашего визита «доброй воли». Мне пока всё нравилось — служба ненапряжная, начальство по мелочам не придирается, в общем, тяни лямку — не хочу. А вот «обзорная экскурсия» по побережью получалась захватывающе интересной. Что ни день — то новости. Иной раз дважды в день принимали ученых, которым срочно нужна была связь с коллегами в Демидовске или Береговом… А уж про блюда из местных тварей и говорить нечего — до хрипоты иной раз спорили о происхождении того или иного блюда. Меня больше всего поразила местная «сорная» рыбешка, которую обычно как улов и не считали. Сантиметров сорок в длину, форма — как у камбалы, костлявая, как манекенщица. Но! С каждой стороны — по филешке эдакой, весом грамм по триста в сыром виде, напрочь лишенной костей и божественной на вкус, если поджарить. Ихтиолог в ступоре от этой рыбешки ходил: получалось, что филейки эти у рыбки выполняли роль горбов у верблюда. Но отчего мышечная ткань??? Чуть не запил, бедолага. А у остальных эта рыбка стала деликатесом! Ешь и не понимаешь — то ли говядина нежная, то ли свининка на курдючном сале… Вообще с хавчиком проблем не было — кок спокойно относился к набегам в его вотчину, пока набегающие соблюдали чистоту и порядок. Полный, румяный мужик «за тридцать», он ещё в Нойехафене приволок на борт три здоровенные корзины с каким-то силосом, который переработал в нечто вроде мелкого крошева, пересыпанного солью, и добавлял в блюда. «В чистую» это есть было нельзя, а вот в первом или втором — м-м-м! По его утверждению, с этой добавкой «по рецепту покойной тещи» можно любую гадость превратить в объедение — только вот с «гадостью» проблемы были, не водилась она у него на камбузе.

Местная политическая география слегка бьет по мозгам. Мало того, что местная Англия граничит с местной же Испанией, так ведь далее по маршруту — Литва! Причем ни России, ни Белоруссии под боком не наблюдается! Далее — типа местная Италия… С такой географией земному преподавателю не то что глобус — контурные карты пропить можно, вместе с игральными! Кстати, в Паланге нас встречали без истерии типа «Русские идут!», обслуживали вежливо и вслед рожи не корчили. Вообще вся местная «Европа» была словно на одно лицо, различия, на мой поверхностный взгляд, только в подобии национальных блюд и акценте населения.

Первые неприятные впечатления нас нашли после захода в Форт-Линкольн. С какого-то перепуга нас известили о нежелательности захода в Зион, столицу федерального округа Новый Израиль и, как я понял, по совместительству — Соединенных Штатов. Чем местные русские насолили местным жидоамерам, никто не знал, по крайней мере, на словах. Политинформация из уст непосредственного начальства была довольно бессвязна и состояла в основном из мата.

Может, кого-то царапает и коробит оттого, что я постоянно употребляю «мы», нас», «нам». А в старой песне правду пели — как-то семьей стали за время похода, не в извращенном смысле, а в нормальном. Том, про который в этой песне и говорилось. Да, у каждого есть недостатки, и все уже про всех всё знают. И, кстати, тот научный гений, Сашка Поспелов, с подачи которого на борту было первое ЧП, при длительном общении оказался вовсе не самодовольным манерным хлыщом и рукожопой обезьяной. В отрыве — редком — от науки он оказался очень интересным парнем, за которого можно и в драке рядом встать.

Нельзя сказать, что притирка проходила гладко и без чудес. Наш непосредственный начальник неожиданно взялся выносить нам с Симой мозг по разнообразным тревогам целых две недели, а потом в момент пересменки без предупреждения закинул в отсек шашку со слезогонкой… Да, всплакнули мы тогда, и одежку стирать пришлось, зато через две недели, входя в машинное, он неожиданно для себя уселся махом в поперечный шпагат — ну почти уселся. А в ответ на гневные вопли ему было указано на скромные плакатики и в коридоре, и на входе в отсек: «Смотри под ноги» и «Осторожно, мокрый пол!». После этого он две недели передвигался, как жертва проктолога, а его «тревожный» зуд совсем сошел на нет.

Вот так, с шуточками и смехом, мы выходили из Билокси, мечтая, что вот «Новая Одесса — и всё!» — хренушки! Из Билокси на полном газу мы рванули к местным Диким островам, которые когда-то были эдакой здешней Тортугой, потом стали Кубой, а сейчас вроде как автономией в составе протектората РА.

И опять боевые действия прошли стороной. С одной стороны, по словам опытных людей, лучшая битва — та, в которой ты не участвовал. С другой — некое неудобство в душе. Типа, меня, старенького уже, чествуют на местном дне ВМФ, просят рассказать школьникам, как ты, герой, врагов на дно пускал и на реях развешивал — и что я скажу? У внуков или правнуков глаза горят, дед-то, считай, у истоков военно-морской мощи государства стоял, в числе первых трех знаком «За очень дальний поход» отмечен — а у деда всех историй, как лопнувший патрубок менял во время выполнения боевой задачи… Ну ошпарился тогда ещё — но какой тут героизм? Другое дело, что с выведенным движком скорость бы упала и в нас могло что-нибудь неприятное прилететь, а так — не о чем рассказывать. Симе чуть позже хуже пришлось, когда он «на горячую» в распределительный щит полез, потому что я со своими забинтованными уже грабками не способен был. В обычных условиях подобный поступок идиотизмом попахивает и наказуем как нарушение ТБ, но тогда насущная необходимость была, и по хрен то, что он разряд словил и неделю потом оклемывался.

Вообще этот период с Дикими этими островами был как бы не самым тяжелым и травмоопасным за весь переход. Мы там пять дней провели в постоянном рваном движении — очень неприятный режим, всё время начеку и постоянный самоэкзамен на тему «Что и где сейчас встанет и где от этого ремкомплект и принадлежности для ремонта». Не столько физически тяжело, сколько нервно — а тут ещё с Симой неприятность. Так что всё это время, пока корабль носился по водам и периодически то носовым, то кормовым шмалял куда-то вдаль, мы с непосредственным начальником вахтовали вдвоем, отлучаясь поодиночке максимум на полчаса. Даже спали прямо там, на принесенном матрасе, по очереди. Отдыхом был прием горючки с нашей «кормилицы», которую мы в итоге высосали досуха — на переход до Берегового только и осталось, ну плюс НЗ. Зато, пока носились, Сима отлежался и даже передвигаться на своих двоих стал, правда, до полноценного излечения ему было ещё далеко.

Почему стреляли именно «вдаль»? Откуда, типа, такая уверенность? Да всё оттуда! В ответ нам, судя по отсутствию травмирующих душу и нервы завываний «колоколов», ничего не прилетало, да и порядки на борту были довольно мягкими: почти всегда можно было по связи задать волнующий вопрос и получить успокаивающий ответ. Вдобавок Сима, чувствовавший себя неловко из-за травм, периодически наведывался к нам с новостями, напитками типа морса или кофе, и хавчиком, если время было обеденное. Да и полегче было с ним — хоть и частично безрукий. Но поспокойнее с его присутствием стало. Так и погоняли местную шантрапу, постреляли — и в базу наладились. Поэтому в Береговой мы прибыли, как реально из сурового боевого похода — я с замотанными руками и Серафим с одной рукой, оба воняем местной мазью от ожогов, только Симка еще и трясется эпизодически, но это, как дядя доктор сказал, через недельку пройдет совсем, как и разводы у него на теле.

Нам с Серегой дозволили в стереотрубу подходом к берегу полюбоваться. Точнее, позволили мне: Серега сам кому хош чё угодно позволять вправе. Вот и смотрели, сменяясь. Ничего парадно-праздничного нас в Береговом не ждало. Ни оркестра, ни построения — даже трибуна и парад отсутствовали. Зато в группе встречающих были и батя с мамулей, и Пашка с матерью и молодой женой, как я понимаю, и совершенно неожиданный здесь дядя Виталик, стоящий рядом с заплаканной женщиной, махавшей кому-то на борту рукой. В носу защипало.

— Мамка…

Я обернулся — рядом, откуда ни возьмись, стоял Серега. Я отвернулся от него — в глаз чего-то попало… Надо это, промыть или протереть… Или вытереть…

— Да хорош уворачиваться…

Я, вытирая слезу, повернулся обратно — Серега точно так же, как и я, ковырял глаз кулаком. Доковырял и выдал нечто полузнакомое: «На этот раз поплакать право — не беда!».

— Согласен. Это тебе тётенька рядом с осанистым дядькой машет?

— Ага. Только я ни в зуб ногой, что это за дядька…

— О, брат, это такой дядька…

Серега с подозрением посмотрел на меня.

— Знаешь его? Рассказывай!

Я вздохнул.

— Остроумный. Стихов много знает. Поет под гитару. Влияет на неокрепшие умы, не всегда положительно.

— Не всегда?

— Ну если бы не он, то я бы, наверное, долбился бы в тяжелом весе за российский флаг… Или, что вероятнее, в голову только ел. С его подачи я не стал за результатом гнаться. И, как оказалось, правильно!

Серега сменил лицо записного киношного контрразведчика на детское удивление:

— В смысле?

— Тогда бы ничего этого не пережил!

Я крутанул головой справа налево.

— Всего этого у меня бы не было! Тебя, Пашки, «Безотказной тревоги»… Что-то другое было бы, но вряд ли столь интересное и захватывающее… А дядь Виталя — он, знаешь… Мне лет двенадцать было, тогда ещё они песни частенько с батей за столом пели… Он меня походя на стихи подсадил. На Есенина того же, Симонова… Сологуб, Асадов — я под них такие мультики в мозгу крутил — Дисней отдыхает! А Апухтин! А Киплинг с Уайльдом!

— Это который «Маугли»?

— Да «Маугли», считай, это — детский крик на лужайке, «Пионерская зорька»…

И меня понесло минут на пятнадцать. Я выдал дикий коктейль из Киплинга, Асадова, Левина, Успенского и Остера, глядя, как приближается причал. Под Остеровское «Тормозите лучше в папу, папа толстый, он простит» мы, в смысле корабль, и тюкнулись в причальные покрышки. И все окололитературные беседы закончились сами собой.

Я не помню, как оказался на бетоне причала. Сумки, оружие — всё осталось на палубе. Батя крякнул, а мама только пискнула, когда я сгреб их в охапку. «Какая мама маленькая, оказывается… Маленькая, но сильная… И отец как ниже ростом стал». Папа кашлял, щекоча шею, а мама, похоже, плакала — чистая эрбешка «первого срока» подозрительно подмокала на груди. И лицо у меня какое-то мокрое… Наконец вышли из клинча, расцепились, утерлись.

— Пап, мам, я ща, сумки…

— Ага…

Я прорысил обратно на борт, подхватил и свое, и Серегино — его категорически не отпускали. Я посмотрел с борта на своих — у папы во взгляде сквозила гордость, а мама… Мама, похоже, глазам не верила и в то же время боялась, что я вот пропаду прямо сейчас. Типа припрутся злые дядьки в погонах и увезут опять в далекие долбеня… Да так и будет, наверное, только позже — на пять суток нас с Серегой отпустили «на берег» совсем, потом надо явиться — и что дальше, скажут. Но пять местных суток — наши.

Непривычно смущенный какой-то дядь Виталя известил, что «сейчас по домам, а через час — банкет!». Я только успел на Серегу взглянуть, как увидел, что ему что-то шепчет давешняя женщина и услышал отцово: «Пожалте в дудку!». Я переглянулся с Пашкой, но тот, ухватив своих дам под руки, уже двигался к началу пирса — только рожицу скорчил и подмигнул. Ну а меня мои повлекли в ту же степь, подхватив за руки.

Увидев «дудку», я вспомнил детство золотое. Здоровенный «Додж-Рэм-Чарджер-1500», и вроде бы того же бурого цвета. Аж сердце защемило! А батя уже взахлеб рассказывал, как он вместо прожорливой «восьмерки» дизель пересадил, и как с коробкой сконнектил… Втроем уселись на передний диван — батя за руль, а мама — в серединку, крепко прижавшись к моему плечу.

— Куда повезете?

— В новостройку. «Под тебя» временно маленький таунхаус выделили. Ну знаешь, двухэтажки с общей стеной?

— Ну представляю.

— Мы там прибрались, мать уют кое-какой навела. Я за хозяйством… В соседях, за стеной — Сергей и мама его, вроде как с Виталином. Тот, правда, номер в гостинице снял на всякий случай… Да разберутся, я думаю. Мы, кстати, тоже ненадолго — ты определишься, и…

— Да я вроде определился же… Остаюсь на флоте… Пока…

Ой! Мама, похоже, опять слезу пустила…

— А вы тут вообще как?

Под батин рассказ мама не только глаза просушила, но и начала участвовать в описании их «приключений».

— Я второй-то раз когда поехал новости развозить, Ленка со мной увязалась…

— Не увязалась, а поехала!

— Так она и Виталю сговорила!

— Ничего я его не сговаривала! Вечно вы, мужики, дебилы! Он ее ещё первый раз увидев, заинтересовался!

— Ну да, ну да… Короче, поехали втроем. Так оттуда вдвоем уехали! Он там остался!

Я слегка прибалдел от этой «Санта-Барбары».

— А он вообще в курсе всего был?

Мать с отцом переглянулись.

— Да я не знала, за кого хвататься! Пока неизвестно ничего было, они на пару как рванули в запой! А потом — как это, отец знает, а Виталик пусть загибается? Он очень к сердцу воспринял…

— Я ему, короче, и рассказал, так что он был в курсе. И знаешь, вроде и хочется сказать, что девке голову вскружил — а нет. Там вопрос ещё, кто перед кем перья пушил. Он и сам расцвел! И — по секрету! Вроде как ребеночек у них намечается!

Я перевел взгляд с отца на маму… Какая-то смущенная она… Озарение звездануло, как подушкой по башке.

— Пап, мам! А вы сами-то от меня что утаиваете?

Мама у меня — такая прелесть, когда смущается! И у отца взгляд забегал…

— Потом об этом. Так вот, нас как с экскурсией повозили, всех четверых — Пашка-то с женой и детьми сразу к делу пристроился… А мы и в Демидовске, и в Солнцегорске были, и в ППД наведывались…

— И планы какие?

Мама взглядом заставила отца дать ей слово.

— Знаешь, мы в Солнцегорске, наверное, осядем. Отца на заводе ждут, я там же… А ты взрослый. Чего нам…

Чёт у меня разбег в мозгах случился. Или солнышком напекло, или новости слишком радостные и много их… Родители как-то испытующе на меня смотрели. Я минут на пять, как раз чтоб доехать, замолчал. Отец притормозил возле свежепостроенного дома на две квартиры, одного из десятка на этой улице.

— Вот, сын! Люби и, если надо — жалуйся! Это, так сказать, твое служебное жилье!

Пока я вьючил на себя свои пожитки — когда оброс ими только — мимо нас проехал, бибикнув, знакомый грузовичок и остановился чуть дальше, у второй двери. Из кабины выбрались Пашка с мамой и новой семьей в полном составе.

— Родь! Закинешь в дом — подскочи, а!

— Лады!

Я скинул поклажу прямо в прихожей и метнулся к соседнему «подъезду». Пашка уже стоял у откинутого борта. В кузове стояли четыре оружейных ящика.

— Сгружаем!

— Это — чё?

Видишь метки? Эти два — Серегины, эти — твои.

— А-а-а!

— И я за общее вам с ним ещё по десятке должен приблизительно. Ну из того, что шло как «ничье конкретно». Я, чтоб лишнего не возить туда-сюда, в Порто-Франко расторговался. Ща, я листок найду…

Пашка зашарил по карманам. Я попытался его остановить — куда там!

— Вспомни, что Матроскин говорил! Главное — не нарушать отчетности! А у меня там точные суммы!

— Паш, да уймись!

Пашка неожиданно посерьезнел.

— Знаешь, Родь, отсутствие финансовых претензий и подозрений — залог крепкой и долгой дружбы.

И мама Пашкина, и Инга, его жена, к его выступлению отнеслись с одобрением. «Пасынок» деловито и, как ему казалось, незаметно ковырял застежку Ингиной кобуры, а дочка опять, как тогда на станции, с интересом меня разглядывала. Пристально так, по-взрослому. Наконец Пашка, хлопнув себя по лбу, достал из нарукавного кармана куртки пачку экю и сложенный тетрадный лист.

— Вот, смотри: десять тыщ шестьсот семьдесят! Пересчитай!

С ним спорить, если упрется — только воздух сотрясать. Пересчитал — всё сошлось. Посмотрел на листок — там большая часть суммы была от стоимости грузовика… Кстати! А когда свадьбу-то гуляем? Похоже, я это вслух произнес. Павел просительно как-то поглядел на своих женщин, даже безымянную для меня падчерицу не забыл. О! Этим надо воспользоваться!

— Вот, кстати! Инга! Может, с детьми познакомишь? А то на пирсе до них дело не дошло… Или я прощемил чего-то?

Она воркующе как-то рассмеялась.

— Ага, но это простительно. Знакомься по новой! Негодник, который мою кобуру теребит — Юрий. А это — Полина. Поля.

Я по очереди пожал лапки детям.

— Родион, друг Павла. Если что — обращайтесь.

Юра, поручкавшись, опять занялся маминой кобурой. Поля же, побуравив меня взглядом, перевела взгляд на мать. И звонко высказала такое, что у меня слегка зашевелились волосы на затылке. Я вообще-то не слишком впечатлительный, но сказано было таким тоном!

— Ма, через пять лет я к нему обращусь. Ладно?

Та посмотрела на меня с каким-то испугом, что ли. И смесью опаски, обреченности и веселья с гордостью. Не знаю, с чего мне это почудилось, но вот как-то так вот. Я, естественно, захотел конкретики — Рыжая тут же её внесла:

— Побегай на воле пока. А через пять лет я за тебя замуж выйду.

Я хохотнул и взялся за ящики — вступать в споры с дитём на подобные темы не хотелось. Кряхтя, мы заволокли Серегино к Сереге, а мои — ко мне.

— Так, давай умоемся — и поехали! Праздник же!