На улице царило оживление, хотя когда мы только попали в селение, оно нам показалось чуть ли не вымершим. Чуть поодаль двора Ялки столпилось целое собрание из сельчанок. Что было удивительнее всего — и тут не было среди них ни одного мужчины. Может, все заняты работой, например, где-то на сплаве леса или заготовке брёвен.
Ну да, такое возможно… Но и стариков ведь нет! А вот старух до фига. Вот тебе, следователь Барков, ещё тайна, которую надо бы разгадать. А то исстрадался весь, что его на берег списали из следственного отдела. Тут загадок — хоть косой коси!
Нет, ну не на русских же амазонок мы наткнулись? Хотя — кто знает, кто знает… Дети же тут имеются. Девочку, дочку Ялки, мы видели уже. Но и у амазонок дочки случались, помнится — на эту лекцию явились тогда все, даже те, кто практические семинары пропускал. Ну, и я первым рылом, само собой.
Меж тем я подобрался очень близко к собравшимся. Почти ползком двигался в траве, мелкими перебежками от дровницы к стволу дуба, потом до пенька… Схоронился. На всякий случай развалился, типа, просто на солнышке греюсь. А сам уши навострил, чтобы ни одного словечка не пропустить.
— Вроде бы истинная девка, — прошептала пышнотелая одноглазая матрона лет сорока. Её пустую глазницу скрывала повязка. — Хотя в прошлый-то раз мальчонку подсунутого как ловко обрядили, век не догадаешься, что засланец!
— Да и я уж подумала об том же… Баньку вон затеяла, пойду с ней или ним вместе, там уж не скроешь, мужик ты аль баба, — ответила толстопузой Ялка.
— А ты чаво мыслишь, Худо́ба? — задала вопрос усатая.
— Я думаю так. А ежели енто девка таки, куды её? В Истопницу отпускать нельзя никак. Разбрехает про нас, не дай боги, припрутся оттель хто с проверкой. Али, что ышшо хужее, мужичьё заантересуетси. Тьфу ты, не к ночи будь они помянуты, ироды! Пусть лучче здеся будет, — это сказала худосочная тётка с чёрным иссохшим лицом, видимо, больная какой-то затяжной болезнью.
— Енто так, — усатая старуха кивнула Худо́бе. — Короче, наврёшь, Ялка, шо, мол, навела справку про ея бабку. Поме́рла, вишь, она. И в самой дерёвне голод нынча, ага. Предложи: пущай у нас тут поживёт. Она, ить, кака приглядна да справна, хучь чуток и худовата, но сгодится для…
Тут старуха замолчала, оборвав речь на полуслове. Но слушательницы поняли её без слов, молча закивали и стали расходиться. Маловато сведений. Ясно одно: мужиков тут нет, и они местными жительницами не приветствуются. Так что моё превращение в человека, ежели таковое вдруг приключится ненароком, сыграет против меня, факт. А жить-то мне хочется, хоть уже и успел на этом свете немало километров утоптать и около пятидесяти тонн продуктов смолотить (данные эти, про продукты, в какой-то газете прочитать успел ещё там, в своём прошлом, которое сейчас зовётся будущим).
Как же быть? Бежать отсюда? А догонят если? Странные они тут, а мы даже порядков местных не знаем. Оставаться? Так-то уже давно мне пора бы пареньком становиться, а я вот всё в кошачьем обличии. Вдруг без зелья Баламутеня так и не оборочусь? Не хотелось бы оставшуюся жизнь провести на четырёх лапах да в шерстяной шубе. Но тут я, видимо, бессилен, делать выбор мне никто не предлагает. Значит, будем принимать реальность такой, какова она нам дана.
Хорошо уже то, что лишать жизни пришлую девушку никто тут не собирается. Даже вон оставить планируют. Пока Настя отдыхает, побегаю-ка по деревеньке, осмотрюсь. Надо набрать как можно больше информации о месте, куда нас занесла нелёгкая.
Кот решил — кот сделал. Лениво поднялся, потянулся… Ох, недаром коты так сладко умеют потягиваться! Столько удовольствия сразу получил — будто бы душ тёплый принял после долгой дороги. Ну или апельсинового сока стакашок влил в себя после сытного обеда.
Но тут я вдруг заметил вдалеке какое-то странное животное… Ну конечно, ептить-колотить, псина, только огромная-то какая-то! А я же кот, мне надобно от этой милой животинки спасаться, насколько я помню, мутуализм* пока ещё между этими семействами не приветствуется, хотя иной раз и наблюдается.
Забраться на дерево мне удалось вполне так ловко. Наверное, инстинкт в меня вселился вместе с телом. Но собакен пробежал мимо, даже не глянув в мою сторону. Похоже, ему тоже никто пока ещё объяснил, что коты для собак представляют. Ну, это даже замечательно! Меньше знаешь — крепче спишь.
Так, а раз уж я взобрался на эту верхотуру, хоть и не по своей воле, воспользуюсь удобной позицией — осмотрю местность сверху. Расположился поудобнее, когтями покрепче в сучок вцепился — чёрт его знает, как эти коты умудряются не падать, устраиваясь в самых труднодоступных местах, но я постоянно боюсь потерять точку опоры.
Огляделся. Да… А ведь я считал, что многое в жизни повидал и что удивить меня трудно… Ошибался. Деревню сверху не было видно от слова «совсем». Крыши изб были несколько больше самих домов, выступали где-то на метр вокруг стен. На кровле лежал слой земли, поросший травой, цветами и даже кустарником. Поэтому общий вид создавался таким: это вовсе не селение с домами, а обычный луг. Мастера маскировки, однако, эти новодевкинцы. Но от кого прячется селение, кто пугает аборигенов, простите, аборигенок? Опять вопрос.
Обратил я внимание и на то, что вокруг деревеньки лес стоял высокой густой стеной. Обычный путник, бредущий издалека, увидит, что лес сгущается, и ни за что не попрётся в эту сторону. Мы бы тоже не пошли, если бы нас сюда трясогузка не заманила. Странная тоже птичка, надо сказать… Кто она и с какой целью завела нас в этот богом забытый уголок? И снова в мозгу пролетела мыслишка: «Сможешь помочь… ты сможешь помочь… помоги-и-и…»
Кстати, что меня удивило в убранстве избы Ялки, так это отсутствие иконостаса. Никакого даже подобия «красного угла» с вышитой тряпицей, никаких картинок с изображениями Богов. Зато везде — и на окнах, и на столе, привалившись к стенке, стояли тряпичные безликие куклы-мотанки. Видимо, им и поклонялись местные жительницы.
А ещё в центре селения я заметил что-то вроде довольно широкой в диаметре ямы. И даже как будто бы разглядел ступени, ведущие вглубь то ли подвала, то ли землянки. Совсем интересно становится. Не будь я Пашкой Барковым, следователем со стажем, если не выясню здесь и сейчас, что же там находится.
Мутуализм* — форма взаимополезного сожительства существ разных семейств или видов.