Новые миры. Ежеквартальное издание. ВЫПУСК 1

БРАЙАН ОЛДИСС В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА МЫ ОТПЛЫВАЛИ НА КИФЕРУ...

Неровный склон холма над озером был идиллическим местом для бесед и празднеств. Мы могли видеть город, но не дворец, и реку за городом, и цветы, росшие на теплом берегу, на котором мы сейчас сидели. Сосны были разлапистыми, лощины - невероятно просторными, в воздухе разливался аромат акации - все, чего только можно пожелать в середине июня. Я забыл свою гитару, а мой верный друг Портинари настоял на том, что должен надеть алую спортивную куртку.

Итак, он рассуждал на величественные темы, а я поддразнивал его.

- Человечество находится в пропасти между животным и интеллектуальным существованием благодаря мозговой наследственности. Я математик и ученый. А еще я - пес и самец обезьяны.

- Ты живешь в двух мирах поочередно или в обоих сразу?

Он махнул рукой, посмотрев вниз, на склон холма, где молодые люди сражались желтыми шестами.

- Я ничего не говорил о двух разных мирах. Они дополняют друг друга - математик, ученый, собака, обезьяна... И все это в одном просторном разуме.

- Ты меня удивляешь. - Я старался не показывать удивления, когда говорил это. - Математику, должно быть, выходки собаки покажутся утомительными, и разве обезьяна не станет сопротивляться ученому?

- Все они борются в постели, - язвительно заметил Клитон. Мы подумали, что он предоставил нас самим себе, потому что он присел на корточки у наших ног под одним из разрушенных надгробий; мы видели фантастические узоры на обтянутой атласной курткой спине, когда Клитон нагибался, осматривая древние могилы.

- Все они борются в науке, - предположил Портинари, что было скорее уточнение, чем поправка.

- А в искусстве все они мирятся, - сказал я. Это не столько дополнение, сколько кода.

- Как вам это ископаемое искусство? - спросил Клитон. Он встал, улыбаясь нам из-под маски Пульчинелло, и протянул обломок гробницы, который до этого внимательно рассматривал.

На этом фрагменте было изображение человеческой фигуры, грубо вырезанное из камня, еще более размытое из-за густого лишайника, один участок которого, по иронии судьбы, покрыл фигуру пушком пожелтевших лобковых волос. В одной руке фигура сжимала зонтик; другая рука, протянутая ладонью наружу, была гротескно увеличена.

- Он что, о чем-то умоляет? - спросил я.

- Или кого-то приветствует? - заметил Портинари.

- А если так, кого именно?

- Смерть?

- Он проверяет, не пойдет ли дождь. Вот зачем ему зонтик, - сказал Клитон. Мы рассмеялись.

Из-за низких холмов доносились крики.

Ничто здесь не привлекало живых существ, поскольку засуха, длившаяся несколько столетий, давно погубила всю зелень. Тишина сковывала; ее не могли нарушить даже крики. Между холмами, уводя к далекому горизонту, тянулась двухколейная железнодорожная ветка. По этой ветке с ревом мчался гигантский паровоз. За ним гнались хищники.

Это были шесть хищников с горящими фарами. Теперь они почти поравнялись со своей добычей. Их клаксоны перекликались. Оставалось совсем немного времени, прежде чем они настигнут жертву.

Локомотив был неутомим. Несмотря на всю свою невероятную силу, он не мог оторваться от хищников. И здесь ему ничем нельзя было помочь: ближайшая станция находилась за много сотен миль.

Теперь первый зверь уже оказался рядом с кабиной. Обреченный локомотив внезапно метнулся вбок, сойдя с рельсов, и устремился в русло высохшей реки, тянувшейся вдоль обочины. Хищники на мгновение остановились, затем тоже свернули в сторону и снова с ревом устремились в погоню. Теперь преимущество было, вне всякого сомнения, на их стороне, потому что колеса локомотива погрузились в землю.

Через несколько минут все было кончено. Огромные звери повалили жертву на землю. Локомотив тяжело накренился на бок, тщетно дергая поршнями. Хищники, ничуть не испугавшись, бросились на его черное вибрирующее тело.

Над холмами разносились крики.

Хотя король объявил выходной, у нас на запястьях все еще висели обереги. Я запросил Всеобщий Информариум и уточнил, сколько осадков выпадало в этом районе четыре столетия назад. Цифр не было. Климат считался стабильным.

- Машины так чертовски неточны, - пожаловался я.

- Но мы живем в условиях неопределенности, Брайан! Вот как математик и щенок Портинари умудряются сосуществовать в его одаренной голове. Мы создали машины, поэтому они несут на себе отпечаток нашей неточности.

- Они ведь двоичные. Что неточного в "или-или" и "включено-выключено"?

- Несомненно, "или-или" - это и есть главная неточность! Математик - пес. Ученый - обезьяна. Дождь - ясный день. Жизнь - смерть. Дело не в неточностях в самих вещах, а в промежутке между ними, в тире между двумя "или", между "да" и "нет". В этом промежутке и заключается наше наследие. Наше наследие досталось машинам.

Пока Клитон говорил это, Портинари счищал сосновые иголки с другой стороны гробницы (или, возможно, слова "с противоположной стороны гробницы" показались бы моему могучему другу более убедительными). Там нашлось металлическое кольцо. Портинари потянул за него и вытащил из-под земли корзину для пикника.

Пока мы восхищались содержимым корзинки, появилась красавица Коломбина. Она поцеловала каждого из нас по очереди и предложила накрыть стол для пикника. Она достала из корзины белоснежную салфетку и, расстелив ее, принялась раскладывать на ней яства. Портинари, Клитон и я стояли в живописных позах и наблюдали, как четырехместные летательные аппараты, хлопая крыльями, медленно проплывали в голубом небе над нашими головами.

За городской стеной в честь дня рождения принцессы играл серебряный оркестр. Его звуки слабо доносились до нас, летая в разреженном воздухе. Казалось, можно было ощутить их вкус - что-то вроде тонких листов серебра, на которых готовят утят.

- Сегодня так прекрасно - как нам повезло, что этому когда-нибудь придет конец. Постоянное счастье заключено лишь в преходящем.

- Ты меняешь тему, Брайан, - сказал Портинари. - Тебя обвинили в неточности.

Я в ужасе схватился за сердце.

- Если меня оштрафуют за неточность, то знайте - менять нужно не подданного, а короля!

Клитон ответил после небольшой заминки:

- Твои постоянные неприятности вызывают бурю веселья.

Коломбина мило рассмеялась и присела в реверансе, показывая, что блюдо готово.

Саванна здесь заканчивалась, и ее внезапно сменяла каменистая местность, полупустыня, куда никогда не забредали гигантские травоядные животные. Над всем нависало одно и то же тяжелое небо. Иногда дождь шел много лет подряд.

По сравнению с медлительными травоядными, хищники были быстрыми животными. Они двигались по своей ужасной черной дороге, которая пересекала как саванну, так и пустыню.

Один лежал на краю дороги, медленно пожирая двуногое существо, его двигатель урчал. В неверном солнечном свете сверкали его бока.

Когда мы сели за стол для пикника, сняв маски, один из горных гномов, одетый в бархат, вскочил и уселся на лужайке рядом с нами, играя на своих электрических цимбалах, чтобы Коломбина потанцевала под них. Его лицо напоминало утробный плод, повисший на струнах, но голос звучал чисто и искренне. Гном спел старую песенку Цезуры:

Под этот аккомпанемент Коломбина исполнила грациозный танец, в котором чувствовалась насмешка над собой. Мы ели замороженную дыню с имбирем и креветками, а также толстолобиков и пироги с черносливом. Не успел закончиться танец, как из рощи магнолий выбежали мальчики в атласных платьях со знаменами и миниатюрная чернокожая девочка; они хотели послушать музыку. Они вели за собой на цепочке маленького зелено-оранжевого динозаврика, который танцевал вальс на задних лапах. Мы подумали, что эта компания, должно быть, из придворных.

С ними был пухлый мальчик. Сначала я заметил его, потому что он был одет во все черное; потом я заметил кожистое летающее существо у него на плече. На вид мальчику было не больше двенадцати, но он казался чудовищно упитанным и, очевидно, мог похвастаться ненормально большими половыми органами, поскольку они висели у него в желтом мешочке. Он поприветствовал нас, сняв шапку, а затем встал спиной к собравшимся, глядя через долину на дальние леса и холмы. Он стал приятным дополнением к веселью, за которым мы следили во время еды.

Хищники бежали по бесконечным дорогам, не обращая внимания на то, что их окружало - пустыня, саванна или лес. Они всегда могли найти пищу, настолько велика была их скорость.

Тяжелые небеса лишали мир красок и времени. Неуклюжие травоядные казались почти неподвижными. Только хищники были сообразительны и неутомимы, они сами создавали свое время.

Стая хищников собралась на перекрестке дорог в районе вересковой пустоши. Один из них совершил убийство. Это был большой серый зверь. Его радиаторная решетка была разинута в злобном оскале. Он лениво растянулся на обочине дороги, пожирая тело молодой самки. Двое других, недавно убитых, лежали неподалеку, и с ними можно было разобраться позже.

Это случилось задолго до того, как внутренние паразиты проникли в механизмы вечности.

- Ну же, Брайан, - сказал Портинари, открывая вторую бутылку молодого вина. - Клитон пытался подловить тебя на неточности. Ты дважды уклонился от ответа, а теперь притворяешься, что поглощен ужимками этих танцоров!

Клитон оперся на локоть, величественно размахивая в воздухе куриной косточкой в желе.

- Портинари, из-за запаха цветущей акации и аромата вина нового урожая я и сам забыл, в чем дело, так что на этот раз мы отпустить Брайана. Он может идти!

- Отпустить - не обязательно значит дать свободу, - сказал я. - Кроме того, я способен избавиться от любого спора.

- Искренне убежден, что ты мог бы выскользнуть из словесной клетки, - сказал Клитон.

- Почему бы и нет? Потому что все фразы содержат противоречия так же, как и мы сами... в том смысле, что Портинари - математик и пес, обезьяна и ученый.

- Все фразы, Брайан? - поддразнил Портинари.

Мы улыбнулись, как обычно делали, когда готовили словесные ловушки друг для друга. Дети собрались вокруг, чтобы послушать наш разговор, все, кроме пухлого мальчика, одетого в черное, который теперь прислонился к стволу осины и вглядывался в синюю даль. Мило жестикулируя, остальные прислонились друг к другу, чтобы решить, говорим ли мы истину или ерунду.

Конечно, Коломбина не слушала. Пришли другие гномы в бархатных костюмах. Они пели, танцевали и поднимали шум; только самый первый из их племени отложил свои цимбалы и теперь ласкал и целовал прелестные обнаженные плечи Коломбины.

Все еще улыбаясь, я передал свой бокал Портинари, и он наполнил его до краев. Мы оба были расслаблены, но настороженно готовились к испытанию.

- Как бы ты описал это действие, Портинари?

Все ждали его ответа. Осторожно, но по-прежнему улыбаясь, он сказал:

- Я не допущу неточости, дорогой Брайан. Я налил тебе только что разлитого вина, вот и все!

Под одним из разбитых надгробий прыгала жаба. Я слышала, как она движется - такая тишина воцарилась в нашем собрании.

- Я налил тебе только что разлитого вина, - повторил я. - Как я и предсказывал, мой друг, ты допускаешь явное противоречие. В начале фразы ты наливаешь вино, но к концу оно оказывается только что разлитым. Последовательность твоих действий полностью противоречит замыслу. Твое чувство времени настолько искажено, что ты через мгновение отрицаешь только что сделанное!

Клитон расхохотался - даже Портинари не удержался от смеха, - дети запищали и запрыгали, динозавр подскочил, а когда Коломбина захлопала в ладоши от радости, горный карлик вытянул из-под корсажа ее пышные груди. Прикрыв их руками, Коломбина вскочила и, смеясь, побежала между деревьями к озеру; любимый олененок следовал за ней, а карлик гнался за Коломбиной по пятам.

Над сочной травой струился дождь, образуя завесу влаги. Казалось, он висит в воздухе, не падая, пропитывая все между землей и небом. Это был грандиозный летний ливень, тихий и мимолетный; он продолжался десятки тысяч лет.

Время от времени солнце пробивалось сквозь облака, и тогда движущаяся в воздухе влага окрашивалась в яркие цвета, но затем тускнела, обретая тусклый медный оттенок, когда облака залечивали раны.

Металлические звери, проносившиеся сквозь этот непрекращающийся ливень, гудели и рычали на бегу. Внешне они сияли, оставаясь неуязвимыми, краски и хромированная отделка сверкали, как ножи; но вода, постоянно летящая с их вращающихся колес на броню, оказывала смертельное воздействие. Ржавчина проникала во все движущиеся детали, раковая опухоль металла добиралась до сердца.

Города, где обитали эти звери, были окружены огромными кладбищами. На кладбищах многочисленные трупы, которых больше никто не боялся, превращались в рыжую пыль, в забытые останки.

Пока мы допивали вино и ели сладости, гномы и ребята танцевали на лужайке. Некоторые юноши запрыгивали на своих гусей-лебедей и крутились над нашими головами, устраивая воздушные рыцарские поединки. Все это время пухлый мальчик в черном стоял в задумчивости. Портинари, Клитон и я смеялись, болтали и флиртовали с проходившими мимо деревенскими девушками. Я обрадовался, когда Портинари объяснил им мой парадокс о неточности.

Когда девушки ушли, Клитон встал, завернулся в плащ и предложил нам вернуться на паром.

- Солнце склоняется к западу, друзья мои, и холмы бронзовеют, встречая его сияние, - он величественно указал на солнце. - Уверен, что вся его траектория сводится к тому, чтобы доказать недавний афоризм Брайана - единственное постоянное счастье заключается в преходящем. И закат напоминает нам, что этот золотой день сделан всего лишь из поддельного золота, которое теперь истончается.

- А мне все это напоминает, что я растолстел, - сказал Портинари, с трудом поднимаясь, рыгая и поглаживая живот.

Я поднял с гробницы фигурку, найденную Клитоном, и протянул ему.

- Да, пожалуй, я сохраню эту тень под зонтиком, пока не найду кого-нибудь, кто сможет пролить на нее свет.

- Он тебя об этом просит? - спросил я.

- А может, приветствует тебя? - добавил Портинари.

- Он проверяет, идет ли дождь, - ответил Клитон. Мы снова рассмеялись.

Почти скрытая тошнотворной дымкой, ими же и созданной, стая машин стояла на обочине дороги и кормилась.

Дорога выглядела вполне естественно. Великий вельд, покрывший почти всю поверхность планеты, наконец-то оборвался здесь. Казалось, что он закончился без всякой причины. Так же необъяснимо, как и прежде, начались горы; они поднимались из земли, словно айсберги - из окаменевшего моря. Они были еще новыми и неустойчивыми. Дорога пролегала вдоль их подножия, напоминая порез на толстой коже равнины.

Это было двадцатидвухполосное шоссе, на котором предусмотрено движение как с отрицательной, так и с положительной скоростью. Стая расположилась в одном из нечастых мест отдыха, где можно было полакомиться мягкими краснолицыми созданиями, ехавшими в машинах. В стае было пять машин, которые постоянно давали задний ход и шумели, пытаясь занять более выгодные места.

Сок капал с их радиаторных решеток, стекал по капоту, запотевал на ветровом стекле. Их окутывал зловонный запах. Они пожирали своих детенышей.

- Итак, мы убегаем из нашего убежища! - сказал Клитон, вскидывая камень на плечо. Толпа все еще резвилась среди деревьев.

Когда мы уходили, случилось так, что я оказался позади друзей. Повинуясь внезапному порыву, я дернул за рукав пухлого паренька в черном и спросил его:

- Может ли незнакомец поинтересоваться, что занимало твои мысли в течение всего этого великолепного дня?

Когда он повернулся ко мне и снял маску, я увидел, какой он бледный; плоть его тела не достигала лица, напоминавшего череп.

Он долго смотрел на меня, прежде чем медленно произнести:

- Возможно, истина - это случайность. - И он опустил взгляд в землю.

Его слова застали меня врасплох. Я не нашелся, что возразить - возможно, потому, что его тон был достаточно серьезным, и не возникало даже мысли о шутках.

Только когда я повернулся, чтобы уйти, он добавил:

- Может случиться так, что вы и ваши друзья весь день говорили правду - совершенно случайно. Возможно, наше чувство времени действительно ошибочно. Возможно, вино никогда не разливают или разливают вечно. Возможно, мы созданы из противоречий, все и каждый. Возможно... возможно, мы слишком неясны для того, чтобы выжить.

Его голос звучал тихо, а мои спутники все еще весело шумели - гномы продолжали танцевать и резвиться еще долго после захода солнца. Только когда я поспешил прочь сквозь заросли вслед за Портинари и Клитоном, до меня по-настоящему дошли его слова: "Возможно, мы слишком неясны для того, чтобы выжить..."

Какие грустные слова в такой веселый день!

И вот паром, плывущий по темному озеру, окруженный высокими кипарисами и такой мрачный. Но на берегу уже замигали фонари, и я уловил звуки музыки, пения и смеха, доносившиеся с палубы. Когда мы возвращались в таверну, наши возлюбленные уже ждали нас, и в полночь начиналась наша новая пьеса. Я знал свою роль наизусть, я знала каждое слово, я мечтал выйти из-за кулис в сверкающие огни, под пристальные взгляды всех собравшихся...

- Пойдем, мой друг! - радостно воскликнул Портинари, поворачиваясь спиной к толпе и хватая меня за руку. - Смотрите, мои кузины на борту - нас ждет веселое путешествие домой! Ты выживешь?

Выживу?

Выживу?