Никто не умрет. Часть 1

Глава 7. КОВАРСТВО ЧУВСТВ

Было уже далеко за полночь. Лунный свет, попадая в комнату сквозь ветви деревьев, которые росли рядом с домом, и рисовал на потолке и стенах загадочные силуэты. Ощущение, что сейчас он должен вспомнить что-то очень важное, но давно забытое, не давало ему заснуть. Но память упорно не желала возвращать ему ту часть прожитой жизни. Хан напряженно вглядывался в тени на стене, словно они могли помочь ему отгадать эту загадку. Вот от двери к изголовью кровати скользнула змея, медленно подняла голову, изящно изогнув тело. Завороженный трансформациями театра теней, Хан погрузился в оцепенение…

…Яркие солнечные блики на старинном оружии, развешанном на стенах, сильные руки подбрасывают его, он летит вверх, потом падает вниз — сердце замирает от восторга и страха, он кричит и падает в теплые бережные объятья…

Фонари за окном. Привычный шум ночного города. Он — еще «там» или уже здесь? И что с ним такое было? Если он спал, то сон длился не более мгновения. И то, что он видел, не могло быть сном. Слишком ясными были образы. Он четко осознавал себя в каждый момент видения, ощущал прикосновения и понимал то, что раньше ему было неведомо. Глубоко в груди засела огненная заноза. По щекам текли слезы счастья и скорби одновременно. Хан никогда ранее не испытывал такого дикого сочетания чувств. Ему казалось, что вся его прежняя жизнь стоила этих нескольких мгновений, в которых он познал смысл всего, что с ним происходило и, что ему предстоит совершить.

Он почти не спал ночью. К утру его желание найти девушку, которую он видел во дворе колледжа, сформировалось в острую необходимость.

«Женщина создана с одной лишь целью — продолжение рода, — всегда говорил ему Якудза, — Не сей свои семена повсюду. На плохой почве даже элитные сорта могут выродиться в сорняк. Когда придет срок подумать о потомстве, выбери себе жену. Не любовницу, а жену. Любовь придумали женщины, чтобы подчинить себе мужчин, Найди жену среди тысячи тысяч, внимательно посмотри в глаза. Глаза не соврут. В глазах будущей жены ты увидишь не похоть, щедро даримую шлюхами и проститутками, а отражение своих свершений. А, когда найдешь такую девушку, подчини ее своей воле, сделай ее преданным исполнителем, твоим первым помощником».

Хан любил учителя и хотел бы всегда и во всем следовать его советам, но созревающее для половой жизни тело требовало свое — в голове юноши рождались эротические фантазии, которые он не мог воплощать в одиночку. Если бы он жил один на необитаемом острове и если бы у него не было одноклассников и соседей по улице, щедро делившихся с ним своими сексуальными подвигами, он чувствовал бы себя не так тяжело. Учитель строго контролировал его в том, что касалось тренировок, но не мог быть с ним постоянно, и его ученик тайно обманывал его. И как всякий обманщик, находился в постоянном напряжении, что правда станет явью, что учитель разочаруется в нем. Но что он мог поделать с зовом плоти. Он хотел чувствовать, его глаза среди «тысячи тысяч» жадно искали… части тела, сулящие удовольствие.

«А может это она? — он с надеждой заглядывал он в декольте проходящей мимо девушки, — Якудза сказал, что я должен найти. Значит, мне нужно проверить много вариантов».

Часто его поиски заканчивались в постели новой знакомой. Но какой бы темпераментной ни была ночь, на следующее утро от нее в душе оставалось изрядная доля усталого разочарования… и вины…

«Я не должен был, — твердил он, яростно выбивая песок из старой тренировочной груши, — Зачем мне нужен этот сорняк»…

Если бы он анализировал свои поступки, то был бы удивлен и недоволен несвойственным ему нетерпением, с которым он весь следующий день занимался поисками незнакомой ему девушки. Чтобы получить доступ анкетам студенток подготовительного отделения он заплатил Натане 50 баксов. Перекладывая листки, содержащие краткие сведения о «подготовишках», он внимательно разглядывал приклеенные к ним фотографии. Все напрасно — нужной анкеты в папке «подготовительное отделение — жен.» не было…

Натана сидела в кабинете шефа, который располагался в смежной комнате, и собирала пасьянс «Косынка» — любимую игру всех женщин, хоть немного знакомых с компьютером. Дверь с зеркальной надписью «Директор» она предусмотрительно оставила открытой, чтобы не пропустить тот момент, когда Хан освободится. Ее снедало любопытство, кого искал самый популярный старшекурсник. Услышав его вздох и шорох, свидетельствующий о том, что клиент собирается уходить, она тут же бросила игру и возникла в проеме двери, красиво выгнув спину.

— Ну, что? Нашел, кого искал? — кокетливо спросила она.

Хан отодвинул не нужную уже папку и, на всякий случай, спросил:

— Уверена, что здесь анкеты всех девчонок с подготовительного?

— Обижаешь, — Натана надула полные губки, жирно обведенные ярко красной помадой, — Ты имеешь дело с ПРОФИ, парниша, — пропела она, как Элочка-людоедка из кинофильма «12 стульев».

Она покрутила пальчиком, очевидно, это жест на ее языке должен был означать «я тут самый нужный всем человек», и лукаво вспорхнула ресницами. Натана была довольно привлекательной дамочкой лет тридцати шести в самом расцвете красоты и сексуальности. Свои достоинства она подчеркивала ярким макияжем и броской одеждой. Слухи о ее романе с директором колледжа, который был при этом женат и имел двух детей, ничуть не досаждали ей. Напротив, она считала информацию о близости к телу Антона Владимировича большим плюсом в своей незамысловатой карьере. С одной стороны, считаясь фавориткой главного человека учебного заведения, она получала очевидную неприкосновенность от притязаний неискушенных в жизни и «всеядных» представителей студенчества, только что вырвавшихся из консервативных стен школ и гимназий и жаждущих познать все прелести свободы, в том числе, и сексуальной. С другой стороны, эта близость, подразумевавшая некоторое влияние на решения главного человека, прибавляла ее особе вес среди молодых преподавателей и перспективных старшекурсников. И поза и лукавый взгляд из-под жирно подведенных ресниц девушки были красноречивее слов: стоило бы тебе, «парниша», приглядеться к моим прелестям, кто знает, может быть, я тебе еще не раз пригожусь.

Хан уловил мысль девушки, но его вполне устраивали деловые отношения, если это не шло вразрез с его интересами. Он предпочитал дамам платить за услуги, считая, что такие отношения обходятся ему дешевле.

Он никогда не ухаживал за женщинами. Они всегда сами оказывались рядом. Тело женщины уже давно не было для него тем таинственным сосудом, который молодой человек хотел бы испить с благоговением.

Но она — другое дело. Ее пристальное внимание к нему одному казалось ему нужнее, чем воздух. Он не хотел ни с кем разделять дни и часы ее существования. Его не интересовала ее история, не было ничего до него и не будет после их встречи, кроме него. Он жаждал быть с ней до мурашек на коже, до боли в паху. Ему казалось, он знает ее всю жизнь, только не мог вспомнить с каких пор. Он знал, что она — и есть та самая, о которой говорил ему Якудза.

За дверью канцелярии, в азарте толкая друг друга и гогоча, вели ученую беседу первокурсники. Машинально раздавая кивки знакомым, Хан прошел по коридорам колледжа, заглядывая в открытые двери аудиторий. Его цепкий взгляд скользил по лицам, но не находил нужного. Путь его окончился на том же крыльце, с которого начался, он обвел внимательным взглядом пространство, считаемое двором колледжа, посреди которого одиноко торчали старые решетчатые ворота. Уперся усталым взглядом в два кирпичных, сомнительной архитектурной ценности массивных столба, увенчанных коваными створками. На створках ворот повисли, намертво вцепившись в изъеденный ржавчиной металл, два студента. Они играли в игру «кто кого сбросит» под веселые вопли немногочисленных болельщиков. Петли страшно скрипели, выводя заунывную мелодию. Он узнал парней. Вчера они были вместе с девушкой. Сегодня её нет. Возможно, они знают достаточно, чтобы помочь ему найти незнакомку.

— У этой игры есть правила? — спросил он, подойдя поближе.

— Конечно, есть, кто свалится первым, тот и проиграл, — ответил Хохмач, заинтригованный неожиданным вниманием Хана к их бестолковой компании.

«Ой, зацепила этого хлыща наша Ванятка,» — подумал он. Хохмач считал, что очень хорошо разбирается в людях, особенно в женщинах. Интерес матерого бабника, каким он считал Хана, к смешливой простушке не казался ему странным. Ничего необычного — потянуло мачо на новенькую, — решил он. А вот Ивана как-то очень странно отреагировала на этот интерес. Хохмач ощутил легкий укол ревности, ведь, он считал, что у него есть не плохие шансы «уболтать» девчонку на отношения.

— А ставки принимаете? — спросил Хан, разглядывая собеседника.

Хан всегда выглядел самоуверенно. Дорогой серый костюм, из натуральной черной кожи ботинки, светлая с распахнутым воротом классическая сорочка и цепкий взгляд из-под припухлых век. В его присутствии Хохмач чувствовал себя очень неуютно. Под тяжелым взглядом черных глаз, он напрягся: что если придуманная им хохма про Ваньку и Хана дошла до его ушей, и он подошел, чтобы расправиться с насмешником.

— О! Конечно! Не сомневайся! Мы все уже поставили. Подключайся! — сказал Хохмач в своей манере рыжего клоуна, старательно скрывая робость, — Ставь на Мулата один к трем, не прогадаешь.

Хан усмехнулся — по хитрым лицам мотающихся на створках ворот драчунов он понял, что непременно проиграет, но все же достал из заднего кармана брюк две тысячи рублей. Хохмач изобразил на лице легкую степень разочарования такой скудостью ставки, и как бы нехотя взял деньги:

— Ну, если «капусты» нет, давай «деревянные», — с вздохом сказал он, убирая протянутые купюры в задний карман плотно облегающих его тощий зад джинсов.

Хан отметил про себя, что пальцы у Хохмача дрожали, когда он брал деньги. «Наркоман, алкаш или боится, — мелькнула мысль, — если боится, то кого? Меня? Почему? Нет, скорее всего, наркоман.»

Мулат, будто ждал, когда деньги перекочуют в руки Хохмача, и с криком отчаянной досады отцепился от металлической решетки и рухнул в пыль. Противник его, напротив, издав победный клич гориллы, забрался на самый верх ворот, стал бить себя в грудь.

— Что-то Мулат сегодня не в ударе, — притворно посетовал Хохмач, — извини, тебе не повезло.

Хан пожал плечами. Деньги не имели значения.

— Я вчера видел рядом с вами девушку, где она? — спросил он.

— Девушка? Хохмач у тебя есть девушка, а ты не рассказал об этом своему другу? — влетел в разговор Лохматый.

Он только что спустился с ворот, был еще сильно возбужден, а потому излишне эмоционален и болтлив.

— Кто она? Надеясь, не Ирэн. Эта зануда сделает из тебя пай-мальчика. Что нам тогда делать без тебя?

— Он, наверное, про Ваньку спрашивает, — предположил Мулат, который уже поднялся с земли и отряхивал от пыли светло голубые, истертые в махру на коленках джинсы. — Так ее сегодня не было…

— Эге, Хан! Ноги целы. Так она тебе не по ногам попала? — Лохматый загоготал, довольный своей шуткой.

— По ногам? — переспросил озадаченный Хан.

Хохмач, испугавшись, что болтливый друг собирается пересказать Хану его утренний прикол, сильно и выразительно наступил ему на ногу. Лохматый не славившийся проницательностью, наезд друга расценил как вызов и ответно наступил ему на ногу, потом наступил Мулату — на всякий случай. Мулат топнул ногой по широкой ступне Лохматого.

— Где она? — повторил Хан, пренебрежительно наблюдая за толкотнёй друзей, на всякий случай он отступил от них на два шага.

— Кто она? — переспросил Лохматый.

— Он о Ваньке интересуется, — ответил Хохмач.

— Так она жениться.

— Кто женится? — опешил Хохмач.

Новость о том, что Ивана отпросилась с занятий, чтобы выйти замуж за какого-то «ботана», рассказанная несколько минут назад Ириной, показалась Лохматому прикольной. Но его приятели, по-видимому, так не считали. Более того, по их удивленному виду он понял, что они были не в курсе.

— Ну, или замуж выходит. А вы, что, не знаете? Никто, кроме меня ничего не знает? Вы что с Марса что ли? Это ж новость с первых полос.

— За кого замуж? — спросил Хохмач.

Он не поверил. Незамысловатая и простодушная Ивана не смогла бы утаить такое событие в её жизни. Она загодя растрезвонила бы об этом и не стала бы тереться после занятий в их сугубо мужской компании, а после занятий бежала бы к своему благоверному со всех ног.

— Я ж говорю, а вы мне не даете, все ноги оттоптали. За Ботана, конечно. За кого еще? Только не спрашивайте меня, кто такой Ботан, потому что…

Лохматый не договорил, потому что в этот момент послышался резкий тренькающий звук, возвестивший о начале следующей пары. Не сговариваясь, все трое ринулись в толпу несущихся к колледжу студентов. У Лохматого, наверное, были самые длинные ноги на курсе. Он всегда прибегал в аудиторию раньше всех, как бы далеко от нее не находился в момент звонка на занятия.

— Ты, идиот, откуда это взял? — крикнул вслед ему, едва поспевающий за ним Хохмач, голос его прерывался от бега, он тяжело дышал.

— Сам — идиот, — парировал Лохматый, рванул еще быстрее и оставил друзей далеко позади. — Спроси у Ирэн, если не веришь.

Некоторое время Хан пытался понять то, что услышал. Такого поворота событий он не предвидел. Элементарно проиграл бой на первой минуте. Прежняя жизнь его текла по расписанию — бои, тренировки, дом, занятия в колледже, редко — секс без обязательств. К последнему курсу он попытался оценить то, что он имеет, и что ему может быть полезно в последующей жизни. Он стал более внимателен к окружающим, прислушивался к разговорам, не гнушался ни компании сверстников, преподавателей. Он изучал людей, и не видел в них ничего, кроме недостатков, среди которых главным была инфантильная жадность. Жажда легкой наживы, ради которой люди рисковали близкими, страх, который заставлял их предавать свои убеждения, вот, что он видел. Он видел, как легко купить порядочность и еще легче добиться предательства. При этом причины измен или награда за них не имели абсолютных величин и категорий. В одном случае это могла быть обычная похвала, в другом — деньги. Он удивлялся, насколько легко одни убеждения заменялись другими и отстаивались с еще большим энтузиазмом и ожесточенностью. В какой-то момент своих исследований человеческой сущности ему показалось, что у него весь мир, как на ладони, которую он в сможет зажать в кулак.

Но однажды солнечным утром всё изменилось, и мир показался ему другим. Неожиданно навалившаяся усталость и ощущение тупого бессилия выбили его из ритма, который он задал себе с утра.