Никто не умрет. Часть 1

Глава 5. ДЕЖАВЮ

Широкие коридоры этого здания даже в самую жаркую погоду хранили полумрак и прохладу. Толстые кирпичные стены и большая в полтора человеческих роста дубовая дверь центрального входа помнили не одно поколение учеников. Им ли не знать истину бытия. О, они знают и хранят свою тайну под многочисленными слоями краски, молчаливые стражи познания…

Прозвенел звонок, и дубовые массивные створки с грохотом распахнулись под напором толпы, нетерпеливо рвущейся покинуть стены «альма-матер». Задиристо гыкая и хихикая, норовя обогнать друг друга, студенты обоих полов столпились у двери, проем которой был не достаточно широк, чтобы выпустить одновременно всех жаждущих оказаться на воле. Хан с трудом протиснулся через эту веселую толчею и встал на верхней ступеньке крыльца, прищурившись от нестерпимо яркого с непривычки после сумрака коридоров солнечного света.

По-весеннему терпкий воздух волнительно щекотал ноздри. Мягкие солнечные блики на зеленой траве газонов замерли, как нарисованные, будто в ожидании чуда. Покой природы, ощущаемый, не смотря на суету вокруг, а, может быть, именно благодаря этой суете проник в его сознание, внеся в настроение тихую удовлетворенность. Он отстраненно терпел тычки в бока и спину, ни о чем не думал, скользил взглядом по лицам и предметам, просто дышал. В какой-то момент, незаметно для него самого, его взгляд остановился, и он стал смотреть в одно место.

В рваных джинсах и выцветшей футболке неопределенного цвета она была похожа на мальчика-подростка. Ежик темных, коротко стриженых волос, топорщился на затылке. Ушки мило краснели под теплыми лучами солнца. Голова на длинной шее, и все ее тоненькое тельце постоянно находились в движении, за подростковой угловатостью которых уже проглядывала грациозность. У нее были узкие, как у мальчишки, бедра и маленькая грудь. В ней не было ничего из того, что обычно привлекало его в женщинах. Она весело подпрыгивала, прижимая пластиковый пакетик с книгами к груди, и беззвучно смеялась — закидывала голову, закрывала на секунду глаза и широко улыбалась, открывая два ряда ровных белых зубов, как будто сошедших с рекламы зубной пасты. Смеха, заливистого и звонкого, привычного для девчонок ее возраста не было слышно, но, глядя на широкий жест ярких губ от уха до уха и сопровождающую этот жест гримасу сумасшедшего счастья, хотелось невольно улыбнуться в ответ.

Он стоял, не смея отвести глаз, потеряв ощущение времени. Образ девушки постепенно заполнял его сознание, не оставляя места другим впечатлениям минувшего дня, а может быть всей жизни. В калейдоскопе всплывающих в памяти лиц он никак не мог найти похожего, тем не менее, был уверен в том, что встречался с ней раньше, более того, знал очень хорошо. И это состояние дежавю заставляло его все внимательнее всматриваться в черты ее лица.

Она отравляла его собой, завораживала. Яркие блики солнечных зайчиков, падающих на ее лицо сквозь листву, казались ему излучением, исходившим от нее самой, изнутри ее ярко-синих глаз…

Грубая реальность того, что он уже успел достичь, добился без труда или же ценой невероятных усилий тускнела перед желанием заключить это небесное создание в свою жизнь. Никто прежде не вызывал в нем таких ярких чувств и четких очертаний желаемого. Она должна быть с ним рядом, когда он пойдет к своей цели, с ней вместе он сможет все, какая бы ни была эта цель, каким бы ни оказалось его предназначение! Что это? Наваждение или прозрение? Предопределенность или весеннее сумасшествие?

— Что это? — повторил он вслух.

— Что ты сказал? — переспросил Рулевой Тимоха, студент из параллельной группы, который стоял рядом, и так же, как и он, обозревая окрестности с высоты крыльца.

— Ты знаешь ее?

Тимоха посмотрел по направлению взгляда Хана, понимающе хмыкнул, но при этом неодобрительно выпятил нижнюю губу. Девушка показалась ему слишком невзрачной для того, чтобы заводить о ней разговор.

— А что тут знать? В порочащие связи мной лично не вовлекалась. Кому она нужна? У нее все первичные половые признаки в зачаточном состоянии, как у подростка. Вот, если посмотреть на нее еще через парочку лет, может быть, тогда… — Тимоха оценивающе обежал глазами щуплую фигурку.

В этот момент девушка повернула голову и посмотрела в их сторону. По телу Хана пробежала дрожь. Она началась от кончиков пальцев и затихла в груди, заставив сердце учащенно забиться. Его потянуло навстречу бездонной синеве ее глаз, непроизвольно шагнул, и тут же заметил, как яркие синие лучики на лице испуганно моргнули, потускнели, улыбка сползла с лица. Она его заметила.

— Подготовишки! — Рулевой скорчил пренебрежительную мину, показывая тем самым свое отношение к социальному статусу девушки.

Экономический колледж имени Ломоносова считался одним их лучших бюджетных учебных заведений города. Его студенты могли не беспокоиться о своем успешном будущем, которое ждало их после окончания колледжа. Поступить на первый курс городского экономического колледжа было не просто. Те, кому это удавалось сразу же после школы, знали цену своему успеху. Но не все родители могли ее заплатить. А потому их чада теряли лишний год на платном подготовительном отделении, проходя заново курс 10-го класса, чтобы на следующих вступительных экзаменах гарантированно стать студентами. Сам он стал студентом без особых усилий. Участие в нескольких городских соревнованиях по каратэ-до распахнули перед ним двери самого престижного колледжа Владивостока.

— Полна восторга и наивности через край, — продолжал он. — Пацанка — тяжелый случай для легких отношений. Если хочешь узнать о ней больше, посмотри ее анкету.

— Я знаю другие способы «узнать больше», — хмыкнул Хан и уверенно двинулся в сторону компании, за спинами которой пряталось заманчивое создание.

Тимоха хохотнул ему вслед, сопроводив свой смешок пошлым советом. Он оглянулся, чтобы погрозить ему кулаком, а когда снова посмотрел вперед, то обнаружил, что девушки в компании подростков уже нет.

Хан мысленно усмехнулся: «Шустрая малышка, любит, чтобы за ней побегали. Что ж, это будет интересно. Завтра она, все равно, придет на занятия.» Он пошел к своей машине мимо компании, которая после исчезновения девушки, стала ему не интересна. Парни проводили его любопытными взглядами. Он к таким взглядам давно привык — зависть и подобострастие в жизни людей идут рука об руку.

Состояние души Иваны было близким к восторгу каждый день. У нее больше не было дневника, и она не должна была учить домашние задания. Но самое восхитительное, что с ней случилось после поступления в колледж, у нее появилась настоящая своя компания, в которой можно было болтать на любые темы, даже самые бестолковые.

Главным в компании считался Хохмач. Его авторитет был несомненен. Он все время придумывал всякие развлечения. Даже незначительное происшествие он мог изложить в юмористической манере, беззлобно посмеиваясь над героями своих историй. Его шутки были не обидны, и слушатели из числа невольных их участников охотно подыгрывали ему, поддерживая его веселое балагурство. Лохматый и Мулат сразу же сгруппировались около него, прихватив с собой её — наивную девочку с искрящимися глазами, которая всегда была приветлива и охотно смеялась над их шутками.

Веселье компании уже шло на спад, и постепенно превращалось в вялое дружеское препирательство, но Ивана все еще пребывала в состоянии упоительного головокружения и прыскала почти над каждым словом своих друзей. Мулат первым заметил парня, который пристально смотрел на Ивану с верхних ступенек крыльца колледжа. Он дружески ткнул ее локтем в бок.

— Ванька-встанька, кажется, кто-кто на тебя «глаз положил», — сказал он, выразительно показывая глазами направление, куда следует смотреть, чтобы узнать — кто это был.

— Как это положил? — Ивана хихикнула, предполагая, что друзья задумали новую шутку.

— Это значит — «втюрился», — сказал Хохмач, оборачиваясь в ту сторону, куда смотрел Мулат и присвистнул. — Это же Хан собственной персоной. Вот ведь б…блинство.

В голосе его послышались напряженные нотки. Он прекрасно знал, кто такой Хан. «Подготовишки» были ознакомлены с приоритетами популярности и предупреждены о строгой иерархии в коллективе колледжа. Хан прочно занимал лидерские позиции во всех вопросах, которые имеют для парней очень важное значение: от богатства до популярности среди женской половины.

— Не надо на меня ничего класть, — сказала озадаченная девушка и тоже посмотрела туда, куда были направлены взгляды друзей.

На крыльце собралась небольшая толпа, состоящая из только что покинувших здание студентов и студенток. Ивана пока еще не успела познакомиться со всеми.

— Кто такой Хан? — спросила она, перебегая взглядом от одного парня, находящегося на крыльце, к другому.

— Смотри, да узришь своего повелителя! — воскликнул Мулат патетично возведя руки к небу, а потом просто добавил. — Кто выглядит круче всех и плюет на всех с большой башни. У него все это говно на лице написано.

Понятнее Мулат объяснить не мог. Ивана увидела его среди множества лиц. Узкий разрез глаз с чуть припухшими веками, строгие скулы на продолговатом лице и желтовато-смуглая кожа указывали на его восточные корни. Он смотрел, чуть наклонив голову вперед, словно старался проникнуть взглядом в ее душу. У него был вид человека, знающего что-то важное, что она тоже должна была знать, но по какому-то недоразумению забыла.

— Ой, и правда, написано, — сказала Ивана, улыбка сползла с ее лица.

— Не боись, — успокоил ее Мулат, — У Хана, кроме тебя, есть на кого и что класть. Ты для него слишком ма-аленькая.

— О-о-о, ей стоит бояться, — хохотнул Хохмач, потом понизил голос до зловещего шепота, — Я слышал, он связан с местной мафией. У меня друган в одной шайке шестеркой бегает. Так он говорит, что видел его в обществе бо-ольших авторитетов и те жали ему руку, как ровне. Эта шайка занимается как раз такими маленькими…

— У него черный пояс, первый дан. Я видел, как он кладет противников пачками. А бандюки силу уважают, вот и руки жмут, — возразил Мулат.

— Когда это ты видел? Где? — спросил Лохматый, насмешливо щурясь.

— Ну, не сам лично… Слышал… в туалете.

— А я слышал от верных людей, что он в подпольных боях участвует, на нем бандюки во-от такие «бабки» заколачивают.

Лохматый широко развел руки, показывая количество «бабок».

— Хватит, — взмолилась Ивана, — Я не хочу знать, о чем вы, мальчишки, в туалетах разговариваете. Догадываюсь и поэтому не хочу. Скорее пойдемте куда-нибудь отсюда. Не надо, чтобы этот Хан в меня «втюривался». Я не хочу.

— Все, уже позняк метаться, он идет сюда, — констатировал Мулат, — Нам теперь, что? Убегать от него? Вот смеху будет! Просто пошли его на хрен, если будет приставать.

— Как идет?! Сюда? Прямо сюда? Точно сюда?

Девушке стало неуютно, будто вот-вот с ней должна была произойти неловкость.

— Тогда я одна побежала. Если спросит обо мне, скажите ему, что я очень и очень маленькая. Очень, понимаете? Вот такусенькая.

Девушка показала размер между указательным и большим пальцами, а потом рванулась с места что было силы, при этом подумала, что сейчас тренер по биатлону похвалил бы ее за скорость.

— Эй! Чего это она, правда, испугалась? — Лохматый громко пошкрябал пятерней за ухом.

Парни проводили глазами проходящего мимо Хана. Он скользнул по ним равнодушным взглядом.

— Ты видел глаза этого мачо? Он же ее раздевал при всем честном народе. Вот она и застеснялась. — невесело усмехнулся Хохмач, — Хотя чего ей стесняться. Одежда ее красит не больше, чем ее отсутствие.

Сказал и сам поморщился — шутка получилась недоброй, с пошлинкой.

— Ревнуешь чтоль? — сказал Мулат с легкой издевкой.

— Не больше, чем ты — отпарировал Хохмач и попал в самую точку.

Мулат действительно ревновал. Но не Ивану, а к возможности, которой обладал Хан, чтобы соблазнить любую женщину. Мулат хотел бы так же легко впрыгивать в собственную машину на глазах у самых привлекательных студенток старших курсов и чувствовать спиной их томные взгляды. Но… сейчас он мог довольствоваться только наивным восхищением глупышки Иваны.

Свою кличку Мулат получил за свою экзотическую внешность — это был невысокий смуглокожий парень с расхлябанной походкой и движениями «под репера». На самом деле, никаких негров в его роду не было ни по материнской, ни по отцовской линии. В его жилах бурлила цыганская кровь. В оседлой жизни, к которой приговорен горожанин, его темперамент находил выход в экзальтированных поступках, нарушающих общественный порядок. Он катался по железной дороге на крышах вагонов, уплывал в рейс, спрятавшись в трюме, уезжал с перегонщиками в кузове японок. Его ловили, возвращали домой. Однако в «плохую компанию» не попал, по причине своей несобранности и чувствительности. Он жалел мать, которая очень переживала о будущем сына. Каждый его проступок и последующий привод в участок заканчивался слезами матери и его покаянным «я больше не буду». Его щуплость не была болезненной, но роскошными бицепсами он похвастаться не мог, не тянуло его к спорту. Сверстницы не особенно жаловали Мулата своим вниманием, тем не менее, его огромные черные глаза с длинными густыми ресницами и роскошные кудри снискали ему благосклонность среди дам более зрелого возраста. О своих любовных похождениях Мулат намекал всегда очень прозрачно, с небрежностью пресыщенного донжуана, но непременно намекал, как только получался удачный момент. Секс и половые отношения его очень сильно интересовали. Но только не в отношении Иваны. К ней он испытывал братские чувства.

— Женш-шины, — сказал он, заключив в это слово все свои сомнения по поводу женской адекватности.

Хохмач промолчал, ничего смешного в голову не приходило, а на языке вертелась очередная пошлость.

— А что это мы стоим, скучаем? Может, по пиву, раз уж у нас теперь мальчишник? — предложил Лохматый, — В общежитие к портнихам можно сходить.

— Тогда уж лучше в баню, — сказал Хохмач, — там мочалки получше.

— Чем меньше женщину мы больше, тем больше лучше она нам, — проговорил Лохматый, мелко трясясь от смеха.

Свое прозвище Лохматый получил за то, что его волосы были постоянно растрепаны. Но не потому что он не причесывался. Так уж росли волосы — пачками и в разных направлениях. Если бы Лохматый стригся наголо или хотя бы под бобрика, то этот фантастический переполох на голове можно было бы изучить более детально и, возможно, найти в нем закономерность. Но никому такое желание не пришло в голову, а Лохматый очень не любил парикмахерские. Тем не менее, когда длина лохм достигала плеч и волосы начинали щекотать шею, Лохматый отсекал лишнее собственноручно. Но только настолько, чтобы не открывать полностью рябоватые щеки и лоб, маленькие глаза неопределенно серого цвета и длинный горбатый нос. Он не был красив, и знал об этом. Его тощую нескладную фигуру скрывали мешковатые одежды, а отсутствие красноречия в общении с друзьями и преподавателями он удачно компенсировал хорошей памятью. Когда ему нечего было сказать, он цитировал. А вот кого и что — он не смог бы ответить.

— Плагиат, — возразил другу Мулат.

— От такого слышу, — парировал Лохматый.

— Значит, по пиву? — резюмировал Мулат.

— Нет, сначала — за мочалками. — сказал Хохмач, усмехаясь.

Гогоча и подначивая друг друга друзья двинулись в сторону общежития текстильного техникума.