Я сидел за столом в кабинете и готовил документы для сената, хоть все это и было только формальностью. Пирам издал указ о возвращении статуса Лигур-Аас. Сенат поддержит единогласно — ему не оставляют выбора. Впрочем, сенату плевать, а Октуса, едва ли не единственного противника такого решения, здесь нет. Как и Мария Кара — его правой руки. Сенат теперь мой. Лигуры получат законного короля, а предатель уберется ко всем чертям. Все, наконец, встанет на места.
Я откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок, в искристую стеклянную мозаику, сквозь которую пробивались цветные солнечные лучи. К черту сенат! И Пирама к черту! Мои мысли были не здесь. Я ежеминутно жалел, что отпустил ее, но тут же убеждал сам себя, что поступил единственно верно. Верно, черт возьми!
Я несколько раз порывался велеть проследить ее передвижения, но останавливал себя — я не должен ее преследовать. Не должен. Она ясно дала это понять, и я должен уважать ее решение. Хотя бы сейчас. Но мои воспоминания снова и снова возвращались к нашей единственной ночи. Единственной — потому что только она была настоящей. Только она была нашей. Разделенной. Ее робкие касания, ее губы, ее стоны — все это лишь на краткий миг стало моим.
Эмма вытесняла все, даже мысли о Лариссе. Я все еще не знал, как поступить — ждал следующего шага. Он непременно будет — я уверен. Но какой? Пытался предугадать, но все казалось мелким.
В двери протиснулся Морган, поклонился и замер, опустив голову:
— Ваше сиятельство… там ваша жена.
— Вирея?
Морган кивнул.
— Ты узнал, чего ей нужно?
— Хочет говорить с вами.
Какие новости… Я посмотрел на часы: в сенат все равно опаздывал — документы еще не готовы. Начнут без меня. Вирея… Выдумала очередное дерьмо? Или все еще на что-то надеется? Немыслимо! Но мне хотелось посмотреть ей в глаза.
— Зови.
Морган поклонился и вышел.
Когда Вирея показалась в кабинете, я не выдержал, поднялся. Она сделала несколько шагов, но остановилась в отдалении, будто боялась. И правильно делала. Я закипал.
— Здравствуй, Адриан.
— Чего тебе нужно?
— Всего лишь поговорить, — голос был тихим, будто ослабшим.
— Снова явилась чем-то шантажировать?
Я смотрел на нее, и сиюминутный гнев неожиданно отступал. Вирея выглядела такой жалкой, что не стоила даже злости. Дочь этого старого несгибаемого говнюка стояла, как побитая собака. Она осунулась, даже похудела, отчего провис подбородок, прибавив ей несколько лет. Она стала еще некрасивее. Лишь осанка осталась неизменной, хоть и глаза смотрели в пол.
— Нет, — Вирея обреченно покачала головой, — я просто хочу, чтобы ты выслушал меня. Всего несколько минут. Я… во многом не права.
— Вот как? — я приблизился на несколько шагов.
— Я приехала втайне от отца, в наемном корвете. Не хочу, чтобы он знал, что я приходила к тебе — он бы не позволил. Он болен. Сердце.
Не поручусь, что старик, впрямь, болен. Впрочем, плевать. Пусть хоть сдохнет.
— Чего ты хочешь?
Вирея опустила голову еще ниже, но вдруг вскинула с вызовом:
— Я дам тебе развод, Адриан. Хотела сказать только это и…
Я не верил ушам:
— Что?
Она кивнула. Нервно, многократно:
— Я дам тебе развод. Это не жизнь. Я должна тебя отпустить. Потому что люблю. Я сделала много ошибок… и все напрасно. Довольно унижаться. Ты не любишь меня. Никогда не любил. Я должна смириться.
Вирея говорила сбивчиво, тихо, без привычного величия. Я видел совсем чужую перепуганную женщину. Ей было неловко и, кажется, стыдно. Но что значит ее неловкость в сравнении с…
— Перед ней ты тоже извинишься? Улыбнешься и скажешь: «Извини, конфуз?» Ты хоть можешь вообразить, из какого дерьма я ее вытащил? — я смотрел в ее распахнутые глаза и видел, что она ни черта не понимала. Может, толком и не знала. Я подошел вплотную и заглянул ей в лицо: — Она ни в чем перед тобой не виновата. Ни в чем. Если и надо было наказывать — то только меня. Меня! Слышишь? Твоя бабья логика едва не стоила ей жизни. Из-за чертовой ревности!
Губы Виреи дрогнули и изогнулись печальной улыбкой. Она на миг стала сама собой. Прямой, презрительной:
— Надо же… Как ты ее любишь. — Слова резали сталью, но она тут же опомнилась, поникла: — Ей очень повезло — передай ей это от меня.
Я промолчал — это звучало издевкой. Знает ли она? Наверняка, вот и бросается словами. Черт с ней.
Черт с ней.
— Ты можешь считать себя свободным. Дело только в формальностях.
— Я тебя услышал.
Я развернулся и направился к столу, но Вирея не шелохнулась. Так и осталась стоять.
— Дети, Адриан.
Я остановился, повернулся:
— Что «дети»?
— Позволь мне забрать детей. Это единственное, о чем я прошу.
Я не торопился отвечать. Я исполню ее просьбу — это очевидно. Девочки так сильно привязаны к матери, что я не могу их лишить ее. Но за то, что она сделала… Вирея смотрела влажными собачьими глазами, ловила каждое изменение на моем лице.
— Умоляю, Адриан. Не лишай меня детей. Это самое страшное, чем ты можешь меня наказать.
Я редко видел ее в слезах, слезы не шли ей, всегда казались фальшивыми. Но сейчас мне было жаль ее.
— Я отправлю их вечером. Рабы соберут вещи.
— Спасибо.
— У подъезда стоит мой корвет — поезжай на нем.
Она кивнула, утирая глаза:
— Прощай, Адриан.
— Прощай, Вирея.
Она развернулась и тихо вышла.
Я вернулся за стол и уронил голову на руки. Где она была раньше? Если бы я знал об этом раньше… У меня бы было, что предложить. Я через силу вернулся к документам, заверяя листы назначений. Приложил палец к формуляру и тут же подскочил, услышав раскатистый звук взрыва. Я инстинктивно закрыл голову руками и сжался. Окно за спиной плеснуло стеклом, по каменному полу с грохотом что-то прокатилось. Я порывисто встал, поднял упавший предмет — теплый железный болт.