Нет звёзд за терниями

Глава 17. Флоренц. Встреча и выговор

Эрих глядел виновато, склонив голову.

— Напугал я тебя вчера, да, братишка? — произнёс он тоном, каким просят прощения.

И был он вполне обычным, не считая усталого вида и тёмных кругов под глазами. Ни следа безумия, одолевшего его вчера. Так что Флоренц успокоился немного и ответил:

— Ещё и как напугал! Эрих, что с тобой, ты болен чем-то?

Тот провёл рукой по лицу, вздохнул и сказал нерешительно:

— Что-то вроде того. Знаешь, когда пещеры обрушились и я понял, что вы погибли… словом, с тех пор я бываю не в себе. Мне очень жаль, Фло, что ты застал меня таким.

Яркий свет заливал комнату, и все страхи, все опасения вчерашней ночи измельчали, отодвинулись, словно тени. Полностью не исчезли, но казались теперь такими незначительными!

В душе мальчишки смешались любовь и жалость. Он не мог решить, что сильнее. А ещё стыд: бедный Эрих, как же он мучился все эти годы! А Флоренц, негодный брат, даже весточки не подал.

— Это ничего, Эрих, — торопливо сказал мальчишка. — Я уже всё забыл, да ты и не сделал ничего дурного. Ты привыкнешь думать, что я жив, и это всё у тебя пройдёт, вот увидишь!

— Надеюсь, так и будет, — улыбнулся брат. Но улыбка получилась грустной.

— Что ж, мне пора… — продолжил он, но Флоренц его перебил.

— Пора? Погоди! А как же я, мне ведь нужно устроиться на работу в городе! Не могу я сидеть на твоей шее, Эрих! Я достаточно крепок, чтобы…

— Тише, тише, Фло. Устроим тебя, конечно, но позже. Я спрошу о тебе, подберу место получше, чтобы ничего тяжёлого и опасного.

— А разве это так делается? Я слыхал, где свободно, туда и ставят…

Эрих рассмеялся.

— Других, может, ставят. Ты не кто-нибудь, а мой брат, и я не последний из разведчиков. Да ты не бойся и не спеши, уж двоих прокормить я пока могу.

— Кстати об этом, — сказал, помявшись, мальчишка. — У тебя, Эрих, на кухне пусто.

Тот хлопнул себя по лбу.

— Да быть не может! — воскликнул он. — Неужели запасы кончились? Ну-ка, давай поглядим!

Братья спустились вниз. Эрих, наморщив лоб, раскрывал шкафчик за шкафчиком, и лицо его мрачнело всё больше.

— Ох, Фло, как же мне совестно, — сказал он, бросив попытки что-либо разыскать. — Так ты, бедняга, со вчерашнего дня голоден?

— Вчера-то я что-то съел, ты не переживай, — успокоил его мальчишка. — Такой белый комок — не знаю, что это было такое.

— Сыр, должно быть, — сказал Эрих угрюмо. — Отличный я хозяин, ничего не скажешь. Ты, братишка, подожди, я к Йохану сбегаю, он обитает тут неподалёку. Одолжу припасов.

Йохан и вправду жил совсем близко, а может, Эрих бежал бегом, но вернулся он мигом. Принёс ещё сыру, и яблок, и молока в запотевшем кувшине, и краюху хлеба. Из этого Флоренц прежде видел и пробовал только сыр, да и то лишь вчера. Ему всё понравилось, а хлеб по вкусу напомнил лепёшки, которые пекли на корабле из принесённой Гундольфом муки.

Кухня была так грязна, что Эрих предложил завтракать на балконе, и Флоренц согласился с радостью. Они вынесли три стула — на два уселись сами, на третий поставили миски с едой. Жаль только, снаружи было тихо, ни ветерка, ни звука. Трудно поверить, что сидишь не в комнате.

— Молоко намного вкуснее, чем вода! — довольно произнёс мальчишка.

Он отхлебнул прямо из кувшина, потому что чистых кружек не нашлось, а Эрих сказал, что можно и без них. Если б Эмма увидала, какое кислое бы сделала лицо! Как хорошо, что рядом брат, а не эта скучная женщина. Как свободно дышится без нравоучений!

— Воду бы я тоже прихватил, — сказал Эрих, — но с ней нелады. Нет-нет, не бойся, ничего страшного, источник не иссяк. Но человек, доставляющий бочонки по утрам, тяжело заболел. Он работал не один, но другие не справляются и не успевают сюда дойти. Нужно было самому сходить к источнику, да то одно, то другое. Я ведь привык есть и пить не дома, а что у меня гость, и не подумал. Ты прости меня, братишка. Совсем не такого приёма ты заслуживал.

— Да что ты, Эрих! Ты и вообразить не можешь, как я счастлив, что здесь, с тобой, в Раздолье! — горячо возразил Флоренц, ничуть не кривя душой. Сейчас он и вправду так думал.

— Уж этим вечером всё будет по-другому, — пообещал брат. — Если приду не слишком уставшим… а, плевать! Даже если буду с ног валиться, всё равно прогуляемся с тобой хотя бы к саду, он ведь недалеко. Увидишь, какие там деревья, а я расскажу, как они называются. Если останутся силы, сходим и к источнику. Прихватим бочонок, наполним, а по пути будем говорить обо всём, что накопилось за эти годы.

— Дождаться не могу, — счастливо улыбнулся Флоренц. — Эрих, скажи, а зачем вы чужаков искали? И вернулись вы вчера к Вершине, нашли людей? А кто из вас главнее, Йохан или ты? И зачем с вами были стражи?

Эрих рассмеялся.

— Ты, Фло, совсем не изменился, — сказал он. — Фло-Тысяча-Вопросов. Помнишь?

Конечно, мальчишка помнил. В детстве он всех донимал: и почему земля твёрдая, а воздух — нет, и откуда берётся ветер, и где начало источника, и кончится ли в нём однажды вода — обо всём хотелось знать. Люди чаще отмахивались, а то и сердились, особенно расспросы про воду никому не нравились. А Эрих лишь смеялся и звал брата Фло-Тысяча-Вопросов. И пытался ответить, как умел, и ни разу не обругал и не прогнал.

— Я всё-всё помню, — сказал Флоренц. — А всё-таки…

Но тут Эрих поглядел на часы. Любопытные у него были часы, круглые, как шар. Половина расписная, половина — стекло.

— О времени забыл! — ахнул он. — В голове каша, столько дел приходится разгребать, да ещё никак не осознаю, что ты вправду нашёлся. Послушай, Фло, я должен тебе рассказать обо всём, но это долгий разговор, в две минуты не уложимся. Ты дождись меня, а пока сиди тихо, ладно?

Флоренц дал обещание.

Эрих умчался. Мальчишка проводил его до крыльца, поглядел, как тот бежит по улице. Вздохнул, тревожась, как бы брата не отругали за опоздание.

Затем вернулся в дом. Сегодня Эрих не стал его запирать, но очень просил, чтобы Флоренц и носа наружу не казал. Огорчать брата непослушанием не хотелось.

А ещё мальчишку беспокоил способ, которым он явился в город. Ведь люди проходят через ворота, где их проверяют сами правители, затем странников принимают — или отсылают прочь. Но знал ли кто из правителей, что Флоренц здесь? Знал ли вообще кто-то, кроме Эриха и этого Йохана?

Может быть, брат по доброте душевной взял его с собой, не смог отказать, но не имел на это права. Провёз тайно, а теперь ломает голову, как бы всё устроить. И Флоренцу не говорит о своих тревогах, чтобы зря не волновать.

Сердце мальчишки переполнила нежность. Бедный, глупый Эрих! Всё считает брата несмышлёнышем, которому нужна забота. А ведь он, Флоренц, давно не дитя.

Он тут же дал себе обещание, что отныне станет самым лучшим, самым заботливым братом. Не сделает ничего, что может бросить тень на Эриха. Раз велено сидеть тихо, он так и поступит, и уж просидит, сколько нужно. Не станет жаловаться на скуку или неудобство, не будет требовать развлечений. И нужно узнать, какую пользу можно принести уже сейчас, какие дела по дому взять на себя.

Эрих восемь лет страдал от кошмаров, бедный! Флоренц подумал, что сам не вынес бы и года — свихнулся бы, не смог так жить. Как же поддержать Эриха, как показать ему, что младший братишка давно вырос и на него можно положиться?

Флоренц принялся искать, что можно сделать.

Он заглянул в комнату Эриха, заправил постель, оставленную в беспорядке. Отворил окно, чтобы стало посвежее. Покосился на стул с подогнутой ножкой, влетевший в косяк. Подумал и заменил его другим, из своей комнаты: пусть Эриху ничего не напоминает о случившемся. Он ведь не виноват, что его преследуют кошмары. Ему и без того тошно и совестно.

На том дела и закончились, а до вечера было ещё так долго! Флоренц даже загрустил, не зная, чем заняться. Он бы дом убрал, но здесь ни метлы, ни тряпок, ни воды. Разве что спать лечь, да ведь не хочется совсем.

И тут кто-то застучал в дверь.

Мальчишка встревожился. Поди угадай ещё, кто пришёл! Может, кто из соседей заметил чужака, и теперь сюда явилась стража?

Застучали снова, на этот раз дольше и требовательнее.

А может, Эрих забыл ключ? Могло ведь такое случиться, сегодня Флоренц запирал дверь. Брат ушёл, не заметив, а теперь вернулся за чем-нибудь.

Мальчишка решил поглядеть осторожно. Он выбрался на четвереньках из кухни, где находился, и подполз к окну, выходившему во двор. Приподнялся, глянул и тут же, подпрыгнув от восторга, полетел к двери. Потому что на крыльце стоял Гундольф!

— Я воду привёз, — сообщил тот, едва лишь дверь приотворилась. — Дайте вашу бочку, или что там…

И осёкся, разглядев мальчишку.

— Гундольф! — завопил тот радостно. — Вот так встреча!

— Не ори! — прошипел гость. — Имя моё забудь, ясно? Я здесь для всех Отто, запомни. Так это здесь живёт твой брат? Бочка для воды у него где стоит, знаешь? Мне перелить нужно, этот бочонок приказано вернуть.

— Да ты заходи, поищем вместе, — пригласил Флоренц. — Вроде бы внизу видел какие-то лохани. А имя ты зачем сменил?

Гундольф оглянулся через плечо.

— Я не один, — ответил он, хмурясь. — Со мной человек, показывает, что тут и как. Мне сюда велел заглянуть и в следующий дом, сам пошёл к людям на той стороне улицы. Времени нет, тащи сюда, что там у вас для воды. В дом мне нельзя, отругают. И слышишь, брату если не успел обо мне всего рассказать, то и молчи, понял?

— Это ещё почему?

— Потому… эх, и говорить не хочется — проболтаешься если, мне точно крышка. А промолчу, как бы тебе самому хуже не стало. Боюсь я, парень, что и ты в опасности. Люди, что с братом твоим были, перебили народ на корабле, когда вы улетели.

Флоренц даже рот раскрыл. Гундольф, должно быть, что-то путает!

— Да зачем им это? — воскликнул он. — Они не могли!

— Думай сам, — ответил ему Гундольф. — Наблюдай, да не верь всему, что твой брат говорит. И помалкивай, ясно? Видно, хотят убрать всех, кто знает о чужаках. Так сделай вид, что сам почти ничего не знаешь, усёк? И тащи бочку скорее, не хватало ещё выговор получить. И так на ногах сегодня едва стою.

Флоренц, пожав плечами растерянно, ушёл на поиски. Притащил пару тазов, затем кувшин. Гундольф молча наполнил их водой из бочки.

— Если что, я работаю у источника, — сказал напоследок. — Это через три улицы: сперва прямо в этот переулок, видишь? Затем влево до конца, перейти направо, на другую улицу, и там тоже в ближайший поворот на третью, дальше поймёшь по указателям.

Он вздохнул тяжело и добавил:

— Не хочу я обвинять твоего брата, сам толком ничего не знаю. Может, он приказу должен подчиняться, а может, и не ведал, что творили его спутники. Но думай три раза перед тем, как что-то ему говоришь, понял?

Флоренц, не зная, что сказать, лишь кивнул молча.

Гундольф поставил пустой бочонок на тележку, где стоял ещё один такой же, и с усилием покатил эту ношу прочь со двора. Только сейчас мальчишка сообразил, что выглядит его знакомый не очень хорошо — уставший совсем, глаза без блеска, губы все в корках. И от усов избавился зачем-то. И идёт, пошатываясь. Что же с ним случилось? И откуда он, интересно, узнал о корабле, об Эрихе, о его спутниках, ведь его там не было…

Мысль, пришедшая в голову, заставила сорваться с места, догнать Гундольфа, дёрнуть за рукав. Тот обернулся, глядя измученно, без улыбки.

— А Эмма? — прошептал мальчишка. — Её… тоже?

— Она-то уцелела, — утешил его чужак. — А вот Джакоб, Хильда… ещё, кажется, Верена, если имя не путаю — тех больше нет на свете. И многих других. Всё, прочь ступай, не болтай со мной. Увидеть могут.

Легко сказать «ступай прочь», когда ноги отказывались идти. И было Флоренцу так плохо, и страшно, и гадко, и больше всего хотелось остаться с Гундольфом, а не возвращаться в дом. Мальчишка не питал особой любви к ворчливым старикам, не скучал по ним, уйдя, но и смерти им не желал! Да он бы огорчился даже, узнав, что кто-то из них умер от старости. Ведь они стали неотъемлемой частью его жизни.

И вот — убиты! Почему, почему? Знал ли Эрих?

Нет, брат наверняка ничего не знал. Уж никак не мог Эрих, всегда такой мягкий, терпеливый, ввязаться в недобрые дела. Но его могут окружать злые люди. И его, Флоренца, долг — остаться рядом и защитить Эриха любой ценой. Болтать он, конечно, не будет, как Гундольф и велел. Не потому, что брату нет доверия, а потому, что тот невольно, по незнанию, может что-то выдать подлецам. Ох, вот так дела!

Не в силах усидеть на месте, мальчишка отыскал в шкафу Эриха заношенную рубаху и пустил на лоскуты. Отлив немного воды в миску, принялся драить кухню. Но там настолько давно не убирались, что к возвращению брата Флоренц успел отчистить едва ли треть.

Эрих вернулся, когда стемнело. Хлопнул дверью, прошёл на кухню торопливым шагом. Рубаха потемнела от пота — видно, работал тяжело и совсем недавно.

— Чего ты дверь не запер? — раздражённо бросил он брату и поморщился, потирая лоб. — Я же приказывал! Одну вещь, и ту выполнить не можешь.

— Я запирал… ох, во второй раз позабыл, наверное! Ведь воду привозили…

— Ты что, выходил? Тебя видели? — свирепо спросил Эрих, подходя ближе. — Я кому говорил сидеть и не высовываться?

— Воду нужно было перелить, — пятясь, произнёс мальчишка.

— «Воду перелить»! — передразнил его брат. — Оставили бы бочонок снаружи, уж как-то бы справились!

— Нельзя им оставлять было, сказали…

— Да? И что бы они делали, не окажись тебя здесь? Сидели бы под дверью и плакали? Уж сообразили бы, как выполнить свою работу!

Флоренц и рад бы сказать, что видел его не кто-то чужой, а Гундольф, успокоить брата. Но помнил, что болтать нельзя, и вынужден был молчать.

— Тебе нехорошо, Эрих? — робко спросил он, глядя, как брат прикладывает руку к виску. — Голова болит?

— А ты думаешь, мне легко живётся? — заорал тот. — Думаешь, у меня ни бед, ни тревог? Ты ещё тут! Вот что ты делаешь, скажи, а?

— Убираю, — растерянно произнёс Флоренц. — Ведь тут…

— Думаешь, здесь вода дармовая, как в море, и можно переводить её почём зря?

Эрих толкнул таз, стоявший на столе, и тот выплеснулся на пол, упал, покатился с грохотом.

— Ступай к себе! И чтобы я тебя не видел, пока сам не позову. Ну, чего ждёшь? Убирайся!

Флоренц взлетел по лестнице, нырнул в комнату и заперся. Было уже не так страшно, как накануне, но куда более обидно. Что же это с Эрихом? Ведь он никогда, никогда в жизни прежде на него не кричал! И не отсылал никогда. Любовь и терпение, вот что получал Флоренц от брата. И их запас никогда не переводился.

Но Эрих, должно быть, ужасно измучен кошмарами. Такое любого человека, даже самого лучшего, сделает раздражительным или вообще сломает. Да ещё тревожится из-за него, Флоренца, чтобы оба не попались. Из них двоих Эриху куда хуже.

Терпение и любовь — этот долг Флоренц должен вернуть, чтобы помочь брату стать прежним, весёлым и беззаботным. И уж он постарается как следует.

Шаги зазвучали на лестнице, хлопнула дверь соседней комнаты. Эрих выкрикнул что-то неразборчивое, вышел наружу, торопливо пересёк площадку.

— Слышишь, ты? — раздался его злой голос после удара в дверь. — Не смей входить ко мне и трогать вещи! Ты понял? Ещё сунешь нос, пожалеешь!

Он ударил по двери снова. Флоренц не понял, кулаком ли, ботинком. Обидно: хотел ведь как лучше. Но сам виноват, не спросил, будет ли брату приятна такая забота. Только хуже сделал.

В эту ночь он долго не мог уснуть, прислушиваясь к шагам Эриха. Тот поднялся наверх, на третий этаж, и расхаживал над головой туда-сюда. Что же случилось, что даже спать не лёг?

И уже погружаясь в дремоту, Флоренц услышал будто бы звук разбивающегося стекла. Он насторожился, но шум не повторился. Потом опять зазвучали шаги — значит, с братом всё в порядке.

А наутро на него глядел прежний Эрих — заботливый, мягкий и очень виноватый.

— Фло, ты уже и не рад, наверное, что согласился лететь со мной? — произнёс он, покаянно опустив голову. — Видишь, каким я стал. Не такого ты ждал, да? Может, уже хочешь вернуться назад к людям, с которыми жил? Я пойму, если попросишь отвезти тебя обратно.

У мальчишки даже сердце подпрыгнуло от радости. Значит, Эрих ничего не знает о корабле. Значит, он ни в чём не виноват!

— Это не страшно, всё наладится! — постарался он подбодрить брата. — А бросать тебя я не собираюсь. Я и сам виноват, лезу, куда не просят.

— Это верно, — кивнул Эрих. — Если собираешься что-то сделать в доме, то спрашивай меня для начала, хорошо? Видишь ли, я привык жить один, и непрошеная помощь не кажется мне добром. Больше раздражает. Учти это, чтобы мы поладили.

— А, я понял, — улыбнулся Флоренц. — Точно так же и я досадовал, когда Эмма штопала мои вещи без спроса или выметала песок из каюты. Казалось, она нарочно даёт понять, что сам я — неряха и бездельник. Но я лишь помочь тебе хотел. Мне ж тут заняться нечем, да и совестно, что на шее сижу. Может, дашь мне какое дело?

— Отдыхай пока, — отмахнулся брат.

Он достал часы, покрутил в руке. Заметив интерес Флоренца, протянул вещь ему.

— Хочешь посмотреть?

— А можно? — восхитился мальчишка и тут же осторожно, двумя руками взял шар.

Он видел прежде часы, у старого Стефана хранились одни рабочие и ещё пара тех, что не удалось починить. И Гундольф показывал свои, с компасом. Но те, плоские и скучные, ни в какое сравнение не шли с этим чудесным шаром.

По голубому эмалевому небу летели золотые птицы, и были они куда красивее чаек с побережья. С хохолками, с пышными хвостами. Удивительный мастер сработал эту вещь, потрудился над деталями от коготков и до раскрытых клювов. Флоренцу казалось, он видит движение крыльев, слышит тонкие далёкие крики.

А стрелки! Каждая — в виде пера, нежного и лёгкого. Будто крошечные живые перья покрыли бронзой, и изгибы их и пушинки навеки застыли во времени. Как только удалось создать подобное чудо?

— Нравится? — улыбнулся Эрих. — Старинная работа, таких больше не делают. А хочешь, твоими станут?

Мальчишка застыл недоверчиво. Этим часам цены нет, он бы на такие и дышать боялся, не то что носить.

Брат потянул за цепочку, подбросил шар в руке, ловко поймал.

— Правда, мне самому без часов никак. Я раздобуду другие взамен, а эти тогда сразу тебе отдам.

— Эрих, что ты! Неужели тебе не жалко? — выдохнул Флоренц.

— Ни капельки, — улыбнулся тот в ответ. — Я уже наигрался, мне без разницы, какими пользоваться, лишь бы время показывали. Ладно, Фло, пора мне бежать. Не забывай, наружу не выходи, с чужими не разговаривай.

— Конечно. И знаешь, Эрих, из-за вчерашнего ты не волнуйся. Тот человек сказал, что первый день работает, я забыл тебе передать. Он и не знал, должен я здесь находиться или нет.

— А он чужак или из местных, не сказал? — заинтересовался брат.

— Нет, — помотал головой Флоренц, — не сказал. Мы и не говорили, считай. Я воду принял, он пожаловался, что первый день работы тяжело даётся, да и всё.

— Вот как. Я побегу, Фло, жди вечером.

И ушёл. И ничего опять не рассказал. И не пообещал сегодня, что покажет город.

Мальчишке уже стало понятно, что брату не до того, да и опасно им показываться снаружи, пожалуй. И всё равно стало горько и обидно.

Лучше бы он пришёл в Раздолье по-честному, а не так.