Нерушимый

Глава 13 Муля, не нервируй меня!

Что такое беспредельные бои, я узнал от Достоевского. Получается, раз туда взяли Шрека, который, конечно, большой, но и падает, очевидно, громко, то берут всех? Или он выступает в роли боксерской груши? Скоро проверим.

До того дремавший инстинкт самосохранения вдруг проснулся и завопил, что я в опасности, и нужно немедленно придумать причину и не идти. Прикинуться больным, уставшим или сказать, что мне в шесть утра вставать на работу, поэтому я не могу драться! Тем более против четверых! Инстинкт колотил себя в грудь и кричал, что бой не будет честным! «Вали, хозяин, пока цел!» — било по вискам и отразилось в ослабевших коленях.

Последнее меня не удивило — верный признак адреналина. В той жизни, в любительских турнирах по бразильскому джиу-джитсу, я ощущал такое же перед каждым боем. И никак не мог избавиться от этого сосущего под ложечкой чувства.

«Есть же Мищенко! — обрадовался инстинкт самосохранения. — Пожалуйся ему, он все остановит!»

Но поддаться слабости мы не могли: ни я, ни тестостерон. Так что я велел инстинкту притихнуть, заглохнуть и не маячить, пообещав, что всего-то хочу устроить тест-драйв своей божественной реакции, посмотреть, на что способен в реальной драке. Испытание на рынке было слишком стремительным и скоротечным, чтобы делать серьезные выводы.

Выйдя из спортзала, я выпустил троицу вероятных противников и пристроился в хвост — не хватало еще их за спиной оставлять. Они неохотно побрели за Шреком.

Ничего не подозревающий Мищенко сидел себе на проходной, смотрел в ноутбуке какой-то фильм. Интересно, скачал или смотрит по советскому стриминг-сервису вроде «Нетфликса»? Мысль была вроде праздная, но отчего-то запала в душу, словно ответ был важен. А, ну да, если стриминг, значит сеть быстрая, и этот Союз не отстает от Запада. А если…

«Не заговаривай зубы», — отмахнулся инстинкт самосохранения.

Комендант и вахтер, единый в двух ролях товарищ Мищенко, не глядя на нас, буркнул:

— Опять курить идете?

— Так точно, товарищ Мищенко, — откликнулся шкет и бросил на меня хитрый взгляд. — Надо дать новичку прикурить.

— Когда вы уже накуритесь? — проворчал Мищенко. — Не забываем, что в двенадцать — тишина.

Электронное табло показывало пятнадцать минут двенадцатого, когда мы вышли в правильную, потрескивающую морозцем под ногами, декабрьскую ночь.

— Куда идем хоть? — спросил я, выпуская облако пара изо рта.

— На спортплощадку, — ответил Шрек, оглянувшись. — Чтобы не палиться перед Ильичем, Саня. Тебя же Саней зовут? Ну вот. Не ссы, тут близко. Замерзнуть не успеешь.

— А потом мы тебя согреем, — хохотнул мелкий шкет с большой головой, и, потеряв равновесие, чуть не упал. Его поддержал Артур.

— Я не по этой части, шкет, — ответил я. — Погрейтесь сами, вчетвером.

Вопреки моим ожиданиям, они не оскорбились. А может, не поняли, в чем юмор, или поняли по-своему, потому что мои слова породили взрыв хохота. Единственным более-менее трезвым среди них был Артур, злобно зыркающий на меня.

Я попытался прощупать остальных трех, понять их, и ощутил только, что мужики просто шли размяться, заодно развлечься, проучив, в их понимании, крысу. Настроение у них было хорошее, даже как-то неудобно обламывать. Поэтому, догадываясь, что пока мы не свернули за угол, ничего не начнется, я остановился и попытался воззвать к остаткам их разума:

— Короче, пацаны, давайте прямо на этом стопанем все и разойдемся краями, пока никто не пострадал? Вы же не знаете, кто я. Может, я боксер, а?

— Баклан ты, а не боксер, — хохотнул шкет.

— Че — зассал? — прищурился кудрявый, которого я мысленно окрестил Пушкиным. — На понт берешь?

Хотелось много что ответить. И что жалко их, идиотов, и что больных обижать грешно, а безмозглый — считай больной, и что кулаками серьезные вопросы не решаются, но… Во-первых, стало понятно: все, что бы я ни сказал, они сочтут трусостью — сдрейфил Саня, с темы начал съезжать, на уши присел, ссыкло! Во-вторых, они хотят экшена, движухи и приключений на пьяные задницы.

Ладно, будет им экшен.

— На спортплощадку, — зачем-то напомнил Шрек.

Похрустывая снегом, мы свернули за торец общежития и только выпали из обзора камер, как Шрек резко развернулся и прописал мне боковой. Я отшатнулся, и удар прошел по касательной, но скользкая подошва посунулась, ноги разъехались, и я, выставив руки, упал в сугроб. На меня налетели всей стаей и принялись пинать.

Закрыл голову руками, я зацепил кого-то ногой за ногу, дернул… Есть, повалил — благо скользко. Катнулся к нему, дал по горлу ребром ладони, перекатился, прикрываясь обмякшим телом.

Донесся мат, бить стали осторожнее, чтобы не задеть своего. Теперь — подняться, не дать нанести критический удар. Я откинул тело, а сам сжался пружиной, вскочил, отшатнулся от пролетевшего мимо кулака, захватил руку, дернул вниз, и еще один рухнул — сначала носом в мое колено, потом на землю мордой в лед. Я не удержался, пнул его носком под ребра, но только раз. Скользко, чревато.

Огляделся и сквозь кровавую пелену увидел, что вторым я завалил Артура, и упал он крайне неудачно, расквасив себе нос об лед. Он начал кряхтя подниматься, мелкий шкет лежал у него под ногами и сипел, его я уронил первым и повредил горло.

Я сосредоточился на отступлении к стенке, чтобы обезопасить тыл. Теперь — не дать себя окружить.

— Значит ты, Кот, балабол? — Я сплюнул в снег, отметив, что он окрасился красным. Все-таки задели, суки. — А в грудь-то как себя бил! Мол, я за брата Артурчика пасть порву! Раз на раз выйду!

Оставшиеся Кот и кучерявый Пушкин нерешительно переглядывались. На них падал световой прямоугольник из окна, как на актеров на сцене.

— Давай, Кот, уделай его! — Пушкин кривенько изобразил крюк, но сам атаковать не спешил. — Ты же в беспределе участвуешь! А он боксер, не насвистел, значит!

— Сука, он мне ребро сломал, — прохрипел Артур.

Лежащий рядом с ним шкет нечленораздельно мычал, держась за горло.

Здоровяк сплюнул, набычился и пошел на меня по истоптанному снегу.

Такого одним ударом могу и не вырубить. У меня и в той жизни удар был не особо поставлен, а в этой вообще не довелось проверить. Так что остается только…

Я сделал вид, что испугался и пячусь вдоль стены, Кот-Шрек нехотя пошел на меня. Он выше, руки у него длиннее. Удар — что молотом о наковальню. Потому надо хитрить, не попадать под раздачу.

В этот момент кто-то что-то закричал. Донесся девичий визг, но это все шло фоном, я сосредоточился на опасности, решительный и злой. Сегодняшний день окончательно меня достал.

Увидев, что я отступаю, Кот осмелел, ускорил шаг и, наклонив голову, бычком рванул на меня. Может быть, ему казалось, что он мчится очень быстро, прямо-таки молниеносно, но с моей реакцией он двигался, как в замедленной записи. За мгновение до того, как он нырнул мне в ноги, чтобы повалить, я отступил в сторону и помог ему ускориться так, что от столкновения с головой Кота стена дала трещину. Шрек и Кот в одном флаконе вырубился и завалился у стены, уронив кепку в белый снег.

Артур к этому моменту поднялся и встал возле Пушкина, придерживая за руку начавшего вставать шкета.

— Как ребро, сосед? — дружелюбно спросил я. — Если не доломал, могу повторить.

Сплюнув вязкую слюну с кровью, я пошел на них. Не знаю, как выглядело мое лицо в этот момент, но наверняка пугающе, потому что Артур начал отступать. Пушкин отбежал в сторону. Протрезвевший шкет поднял руку и засипел:

— Не надо… Не хотели… Звиняй…

— Звездец тебе, сука, — донеслось сбоку. Пушкин сидел на корточках, проверяя пульс у Шрека, лежащего мордой в снег; проверив, обратился к шкету: — Кирюха, давай, вызывай наших. Будем оформлять нападение на сотрудника.

Шрек пошевелился, промычал нечленораздельно.

— Что? — спросил Пушкин.

— Не надо никого вызывать, — сказал Шрек. — Все по чесноку.

Раздалась пронзительная трель милицейского свистка. Встрепенувшись, я обернулся и увидел шагающего к нам из-за угла Мищенко с двустволкой в руке. За ним бежала Настя в распахнутой куртке.

— Отставить безобразие! — заорал он. — Шо за беспредел?

Из-за поворота угла показалась еще и блондинка Наташа со своим ухажером. Черт, ну просил же не лезть.

— Шо с ним?! — спросил Мищенко, кивнув на Шрека.

Подковыляв к Коту, он поднял валяющуюся рядом кепку, хотел помочь здоровяку встать, но куда там — такую тушу поднять! Толстяк лишь сел, опершись спиной об стену.

— Поскользнулся, — ответил Шрек. — Скользко у нас тут, Ильич.

Поймав его взгляд, я кивнул. Понятно, что он сейчас себя больше прикрывает, чем меня, но все равно — при желании могли бы оформить как реальное нападение на сотрудника. Ну, или хотя бы попытаться, учитывая, что о моем подвиге и Джабаровой Кот, похоже, не в курсе.

— А то ж… — ухмыльнулся Мищенко. — Смотрю, все вы поскользнулись, а некоторые не по разу.

И вдруг я вспомнил о ёлочной игрушке в кармане — золотистой лисице с острым носом. Цела ли? Я захлопал по карманам, почему-то казалось, что если она разбилась, то… Фух, цела. Прямо чудо какое-то, что уцелела!

— Шо вы тут устроили? — Мищенко укоризненно покачал головой, проверив пульс у пострадавшего. — Комсомольцы, называется! Стыдно. И ладно бы босяки яки — милиционеры! Шо происходит? Я жду ответ.

Вперед выступил Артур, указал на меня трясущимся пальцем:

— Он у меня деньги украл!

Вот же скотина какая! Так и врезал бы ему… Хотя ладно, уже врезал. Достаточно.

Мищенко посмотрел на меня.

— Не брал я, — устало сказал я. — Сочиняет товарищ. Мы повздорили, и он решил от меня так избавиться.

— Сколько зныкло… пропало сколько? — спросил Мищенко, разглядывая носки своих ботинок и потирая усы.

Неуверенно поглядывая на меня, Артур выдал:

— Триста пятьдесят рублей. В ботинке лежали.

— Какой номинал купюр? — спросил я.

Артур вытаращился, распрямляясь, потом вспомнил, что я ему ребро сломал, закряхтел, согнулся. Еще и симулирует, вот же… не урод даже — уродец.

— Че? — спросил он.

— Купюры яки пропали? — перевел Мищенко с русского на простой, народный. — Сотки, пятидесятки?

— Три сотки и полтос, — без особой уверенности проговорил Артур. — Кажется.

— Экий ты, — подивился комендант. — В заначке каждая купюра тяжким трудом добыта, а ты «кажется».

Застонал Шрек, поднимаясь. Все посмотрели на него. Сел, ощупал голову. Мищенко швырнул ему кепку. Я подождал, когда здоровяк оклемается, встал между ним и комендантом. Рядом осторожно встали Артур, шкет и Пушкин. Настя осталась стоять в сторонке.

— Короче, мужики, — сказал я, сунув руку в карман с зарплатой и выгребая деньги. — Показываю. Вот, эту сотку я сегодня заработал. Купюры все мелкие. Помогал разгружать машину с елками. Товарищ комендант мою историю знает, а значит, знает, что у меня, когда я сюда приехал, с собой не было никаких денег. Тут, как мы видим — ни одной сотенной.

— Припрятал, — пожал плечами Артур. — Или пропил.

Я шагнул к нему, и он попятился.

— Я трезв, в отличие от вас. Идем в комнату. Давай, идем, проверим мои вещи. У меня их и нет почти, гол как сокол. Может, прямо сейчас меня обыскать хочешь? А хочешь, карманы выверну?

Я методично вывернул каждый карман, чтобы не оставалось вопросов. Снял и вытряхнул туфли. Потом растопырил руки, но никто обыскивать не стал.

— Доволен, Артурчик? Теперь — в комнату.

В моем голосе было столько уверенности, что приятели Артура стали коситься на него с подозрением, особенно — Шрек, который уронил лицо в прямом и переносном смысле. Еще бы, боец беспредельных боев, и так бездарно слился.

Настя собралась было идти за нами, но я посмотрел на нее и покачал головой. Она кивнула. Молодец, понятливая.

На входе я взял пакет с грязными кроссовками, ткнул его Артуру.

— Гляди, что купил на твои деньги. Нехило прибарахлился, да? И приятелям покажи.

Они по очереди заглянули в пакет, а я объяснил:

— Считай, с мусорки подобрал, чтобы было в чем работать. Было бы триста рублей — купил бы новые.

Все молчали.

Так, вшестером, мы молча начали подниматься по лестнице. И тут меня кольнуло дурное предчувствие: а что, если Артурка эти деньги мне подбросил? Холод прокатился по позвоночнику. Но ведь это проверить проще простого! Я сфокусировался на Артурке, идущем позади, и узнал, что больше всего на свете он хочет, чтобы у меня нашлись хоть какие-то деньги, и он смог оправдаться.

Фух, значит, не удосужился перестраховаться. А скорее всего, просто насвистел корешам, чтобы проучить меня.

Я отпер дверь. Вся толпа разулась, и тесная комната наполнилась не только источающими перегар телами, но и духом несвежих носков.

— Приступайте, — сказал я, уперев руки в бока, но никто не спешил заняться моими вещами. — Как вчетвером лежачего пинать, так смелые, как за базар ответить — хвосты поджали?

— Ладно, я это сделаю, — буркнул Шрек и со знанием дела начал прощупывать матрас и подушки, остальные стояли молча.

Мищенко вздыхал, Артур хотел под землю от стыда провалиться. шкет и Пушкин злились на него и на меня — по старой памяти. Самым нормальным из них оказался Кот-Шрек. Он почти поверил, что ошибся, и хотел докопаться до правды. Желательно такой, которая докажет, что друг не соврал, а дерзкий новичок виновен. Но будет другая — устроит и такая, а то задрала неопределенность.

Тем временем мое тело начало выходить из боевого режима, гормоны схлынули, и я ощутил, что ноет ушибленное плечо, больно сделать вдох, но это не перелом, ушиб. При переломе вообще дышать невозможно. Ноет рассеченная бровь, а засыхающая кровь стягивает кожу. Я провел языком по зубам — все на месте. По губам, вспомнив сплюнутую кровь — целые. Значит, кровь затекла в рот из рассеченной брови.

Закончив с кроватью, Шрек обыскал шкаф, тумбу, мои вещи, пожалованные Джабаровой. Посмотрел на меня виновато, на Артура — злобно и развел руками:

— Ничего. Артур, братишка, ты уверен, что заначка была?

— Я че вам врать буду?! — оскорбился тот. — Вы кому верите: мне или этому?! — Он указал на меня пальцем.

— Тебе, конечно, — ответил ему мелкий шкет по имени Кирюха, зыркнув на меня. Голос его все еще звучал сипло, с присвистом. — Вот только мне одно непонятно. Я на улице не стал говорить, а сейчас скажу, а то непонятки какие-то. Ты вчера ко мне приходил, помнишь?

— Ну, — ответил Артур.

— Ты же взаймы просил! Типа, Кирюха, в кино с Олькой собрался, займи сотню до зарплаты. Было такое?

— Ну было.

— И у меня просил, — задумчиво сказал Пушкин. — Только я не дал, сам на мели.

— А потом тебя Кот на боях видел, с буками общался, — сказал Кирюха. — Чуете, пацаны, к чему клоню?

— Сука, — сплюнул Кот. — Козлина, ты, Артурка. Чужими руками решил и от соседа избавиться и денежные вопросы свои порешать?

— То-то он нам про Санин телефон новый в уши лил! — воскликнул Пушкин. — Ты чего, Артурка, попутал? Сколько на ставках слил, балбес?

Мищенко молчал, но смотрел… Я бы сказал, что он смотрел на Артура матом. Мы с комендантом переглянулись, и он поставил точку:

— Баста! Вы четверо сами между собой разбирайтесь, но так, чтобы нашли виновного и к утру рапорт мне на стол положили! Тебя, Костя, в первую очередь касается! Ясно?

— Так точно… — без энтузиазма ответил Кот.

Кирюха и Пушкин кивнули, Артур промолчал. Я и без таланта понял, что он сейчас больше всего на свете хотел бы провалиться под землю.

Мищенко это не устроило. Он повернулся к Пушкину и шкету, посмотрел на них матом.

— Недоразумение вышло, — косясь на меня, проговорил Пушкин без особой интонации.

— Да, — кивнул шкет, — ты, это, Саня, уж извини.

На самом деле ни один, ни другой не чувствовали угрызений совести. Они хотели набить морду Артуру за то, что он их подставил. А вот Шрек искренне сожалел, правда, не извинялся — стыдно было.

— Так, — молвил Мищенко, глядя на меня. — А ты, Саня, бери свои вещи, переезжать будешь. Шо глазами блымаешь?

Я сгреб вещи в пакет и направился за комендантом, ощущая, как Артур не хочет, чтобы мы оставляли его с друзьями. Надеюсь — бывшими.

— От же яка падлюка цей Артур, а? — говорил комендант, спускаясь по лестнице. — Такий ве-е-ежливый, приятный парень. От же гнида. Не место таким в рядах советской милиции. Ты извини, шо поселив тебя до него. На второму этаже комната освободилась, семья с ребенком квартиру получила. Пока там поживешь, но шобы девчат, — он погрозил пальцем, — не трогал!

— Товарищ Мищенко, честное слово, инициативу проявлять не буду! Но если сами меня тронут, я не виноват!

— Горазд ты языком болтать, Саня, — покачал головой комендант.

Когда он отворил дверь, я улыбнулся. Сегодняшний день точно решил меня вознаградить! Эта комната была больше моей предыдущей в два, а то и в три раза! Тут была огромная двуспальная кровать, отделенная от входа пластиковой перегородкой, письменный стол с электрочайником, белый изящный шкаф.

— Спасибо, товарищ Мищенко! Вот теперь заживу!

— Посуду и белье возьмешь внизу. Перекись и вату також дам. Сильно тебе помяли?

— Да так, пустяки.

— Располагайся. Но не забудь спуститься.

Едва он закрыл дверь, я проверил полочки, что над столом, нашел там заварной чай, несколько кусочков сахара и пару галетных печений. Печенье есть нельзя, по нему, наверное, тараканы бегали, а вот от горячего чаю я не откажусь. Но позже. Заберу вещи, помоюсь, лягу спать…

Я непроизвольно зевнул, но заставил себя спуститься и забрать у Мищенко белье, чашку, ложку, вилку, нож и тарелку. Еще полотенце, салфетки, аптечку… Черт, только сейчас заметил, что костяшки рассадил.

Когда начал подниматься, уронил пакет с кроссовками, и тут дверь первого этажа распахнулась, и навстречу вышли Настя, блондинистая Наташа и ее ухажер, все были изрядно навеселе.

Настя бросилась поднимать пакет. Запрокинула голову, чтобы заглянуть в глаза.

— Ты как, Саша?

— Слегка помят, но не сломлен.

— Не рушим, — хихикнула она и забрала еще один пакет. — Давай тебе помогу.

— Получается, что этот Артур тебя оговорил? — поинтересовалась Наташа и обратилась к кавалеру: — Ну ты представляешь? Уже вся общага знает, как он на ставках в долги влез!

Парень кивнул, обнял ее за талию.

Мы всей процессией двинулись помогать мне донести вещи. В тряпичной клетчатой сумке, которую нес кавалер Наташи, что-то позвякивало, намекая на то, что эта компания планирует продолжение банкета.

Очень не хотелось бы, чтобы они завалились ко мне, но нет, Наташа с кавалером, точнее с мужем, у них у обоих обручальные кольца, пошли дальше по коридору, а Настя впорхнула в мою комнату с номером 227, сгрузила пакеты, подбежала ко мне и встала на цыпочки, касаясь ссадины на лбу кончиками пальцев.

— Больно?

— Пустяки, — отмахнулся я.

— У тебя все лицо в крови, нужно оттереть. Я сейчас!

Девушка выскочила из комнаты, а вернулась с миской и тряпочкой, кивнула на стул.

— Садись, а то я не достану.

Я сел и позволил за собой поухаживать. Рука у Насти была легкая, я поплыл и едва не замурлыкал. А когда открыл глаза, девушка протягивала мне наполненную рюмку:

— Вот, дедов самогон. На можжевеловых ягодах. Тебе надо расслабиться.

«Почти джин», — подумал я, взял рюмку и спросил:

— А ты составишь мне компанию?

Девушка замотала головой, рассыпая по плечам темно-рыжие локоны, ее грудь заволновалась.

— Я много не могу пить, потом совестно… Разве что по чуть-чуть. Погоди только.

Она метнулась к двери. Щелкнула щеколда замка. Погас свет.

В полумраке комнаты, освещаемой только светом далекого фонаря, ко мне приблизилась Настя и хрипло сказала:

— Теперь составлю.