Экзамен для чародея-2: Немое Заклинание

Глава 3 Вынужденная остановка и собственный Пенициллин

Похоже, мы изрядно задержались в пути. И речи не могло быть о том, чтоб сегодня же отправляться в Аухлит. Для начала следовало обсохнуть и передохнуть, да и лошади тоже порядком устали.

Постоялый двор под вывеской «Султановское Подворье» представлял собой двухэтажное деревянное здание, построенное буквой «П». Въезд внутрь преграждала высокая кованая ограда с такими же высокими коваными воротами. Они были закрыты, но едва мы приблизились, как невесть откуда выскочил бодрый мужичок с острой торчащей вперед бородой, и ворота перед нами тотчас распахнулись.

— Милости просим, гости дорогие! — заголосил мужичок, подперев воротины чурбаками, потому что они так и норовили закрыться сами собой.

К нам уже бежали слуги, услужливо придержали лошадей, пока мы с Кристофом спешивались.

— Ай, барин, промок совсем! — изрек очевидное один из слуг, помогая мне избавиться от напитанного водой плаща. — А продрог-то как… Семка! — заорал он вдруг и махнул кому-то рукой. — Водки тащи! Тут барин продрог, отогреть надобно!

Другие слуги уже забрали наших лошадей и повели их в конюшню. Еще двое распрягали карету. Происходило все это столь быстро, слаженно и решительно, что если бы я не был уверен в том, что это именно постоялый двор, то мог бы решить, что нас попросту атаковали цыгане.

Из кареты высыпали все ее пассажиры. Дамы осматривались, вид при этом стараясь держать достаточно высокомерный. Мужичок, открывший нам ворота, тут же подскочил к ним и что-то сказал на хорошем немецком. Герцогиня удивленно на него взглянула и что-то ответила. Мужичок прижал руки у груди, низко поклонился и забежал в дом.

— Боюсь, сегодня нам в Аухлит не добраться, — сообщил я подошедшему обер-вахмистру Глаппу. — Гроза нас порядком задержала, да и лошади выбились из сил.

— Ничего удивительного, — согласился Генрих. — Вы видели, какая здесь грязь? После каждого дождя дороги превращаются в болота, и я уверен, что на том берегу Зильберхали ситуация ничуть не лучше. Даже если бы лошади были полны сил, и мы выехали прямо сейчас, то в Аухлит все равно добрались бы лишь ночью. А путешествовать в этих местах в ночную пору просто верх безрассудства.

— Почему вы так думаете? — поинтересовался я.

Обер-вахмистр ухмыльнулся.

— А как вы полагаете, герр Сумароков, почему великий князь Ульрих решил встречать свою невесту в Аухлите, а не здесь, на самой границе?

— Потому что такова традиция? — предположил я.

Все еще ухмыляясь, Глапп покачал головой.

— В Сагаре нет строгих традиций на этот счет. А встречать невесту на границе князь не пожелал, потому как места здесь кишат всякой нечестью.

— Разбойниками? — уточнил я.

— И не только. Разбойники местные — лишь часть беды. Я слышал всякое, но не знаю, чему следует верить, а чему нет. Но если даже малая часть из этого правда, то по пути в Аухлит нам скучать не придется. И князь Ульрих это знает. Невесту всегда можно выбрать и другую, а Великий князь в Сагаре только один… Я рад, что герцогине удалось уговорить вас сопроводить нас до самого Аухлита. Пара длинных шпаг нам совсем не помешает.

Осмыслив его слова, я коротко поклонился.

— Буду счастлив, если моя шпага сослужит добрую службу ее высочеству. Но вместе с тем будем надеяться, что это в пути не понадобится.

Тут к нам подбежал запыхавшийся Семка — долговязый рыжий парень лет двадцати — с круглым подносом в руках, на котором стояло несколько чарок с водкой и солеными огурцами на блюдце. Все, кроме дам, выпили, захрустели огурцами. И действительно — сразу полегчало. Жар разлился по телу, согревая его изнутри, а мелкая дрожь, которая донимала меня уже больше часа, наконец-то улеглась.

А обер-вахмистр так тот даже передернулся и крякнул, приглаживая усы.

— Данке шён, — просипел он. — Отличный шнапс, отличный…

Тот самый мужичок с торчащей бородой вскоре вернулся и несколько суетливо пригласил нас в дом. Выяснилось, что зовут его Прохор Султанов, и это подворье, как и вообще половина всей Горной Поляны, принадлежит ему. Не в том смысле, что государь подарил ему половину этого города, а в том, что большинство доходных мест он отстроил здесь за собственные деньги. Хозяйственный такой мужик, из казаков яицких.

И пост пограничный он здесь за свой счет содержал, потому как государственных денег на это выделялось крайне мало. Откровенно говоря, почти вовсе не выделялось, так что двум разжалованным гвардейцам, которых сослали в эту глушь за смертельные дуэли, приходилось вести здесь хозяйство, чтобы прокормиться. А старшим при них был секунд-майор Лосев, который и ожениться здесь даже успел на девке сагарской, из деревни на том берегу. За этим секунд-майором, кстати, тоже числилась какая-то темная история, о которой он никому не рассказывал. Не просто так попадали сюда служивые! Для этого нужно было изрядно накуролесить.

Все это Прохор Султанов поведал нам, пока провожал к комнатам, расположившимся на втором этаже того самого здания, которое являлось перекладиной буквы «П». В итоге мы заняли весь этаж, даже кучеру с лакеем досталась каморка с самого края.

Пригласив нас через час спускаться в столовый зал на ужин, Прохор удалился, предоставив нас самим себе. Закрывшись в своей комнате, я вывесил сушиться влажный камзол за окно и прилег на кровать отдохнуть, чувствуя, что это сейчас единственное, что мне действительно нужно.

Теперь можно было и подвести некоторые итоги. Итак, до Сагара мы добрались. Вот она граница, рукой подать. Реку перешел — и ты уже в Великом княжестве. Кстати, кто его так назвал? За какие такие заслуги или победы? Сагар издавна славится лишь своими лошадьми, и это действительно достойные животные. Стоят они немало. Их поставляют к королевским дворам всей Европы, но чем-то другим, кроме лошадей, Сагар похвастаться не может.

А, впрочем, оставлю это. Завтра мы уже будем в Аухлите, и хотя произойдет это с некоторой задержкой, но магистры принимали ее в расчет, когда отправляли туда нас с Кристофом. И даже выход открыли подальше от границы, чтобы не получилось с нами, как с тем гонцом светлейшего князя. Конечно, вряд ли магистры знали о существовании этого гонца, но зато они прекрасно знают, что бывает, когда заклинание дает сбой, и магия начинает работать совсем не так, как рассчитываешь…

В Аухлите нам надлежало встретиться с человеком по имени Ван-дер-Флит. Он был магом Красной Линии, достаточно известным сагарским колдуном. При себе я имел то самое письмо, адресованное Кривому Нго и написанное рукой светлейшего князя Черкасского. В нем светлейший просил Кривого Нго привести в действие Немое Заклинание, и нашей с Кристофом задачей было убедить Ван-дер-Флита в том, что это проблема не только Российской империи, но в первую очередь именно Сагарского княжества. Потому как именно оттуда начнется крах магического мира. В том случае, разумеется, если заклинание сработает.

Коль Ван-дер-Флит проникнется проблемой, это может нам здорово помочь. А коли не проникнется…

Но об этом лучше не думать. Наша с Кристофом задача определена магистрами совершенно отчетливо: найти человека по имени Ван-дер-Флит и передать ему письмо светлейшего Кривому Нго. Задача эта нам вполне по силам, и не стоит сейчас отвлекаться на то, с чем совладать мы не в состоянии.

Почему-то мне вспомнилась Катерина. И я подумал, что ей придется не просто, если я не вернусь из этого похода. Матушка с сестрицами, заслышав о моей гибели, обязательно и немедля приедут в Петербург, и будут очень удивлены тому факту, что в нашем доме проживает некая молода особа, которая называет себя моей кузиной.

Но если посторонних эта легенда еще хоть как-то убедила, то с матушкой и сестрицами она точно не сработает. Уж им-то все наши родственники известны, и ближние, и дальние. Матушка моя — женщина умная, и сразу поймет, что не просто так я поселил эту девицу в своем доме, и шум поднимать не станет, но все же потребует объяснений. И если Катерина начнет ей рассказывать то, о чем я прочитал в ее записках, то все может закончиться весьма худо. Приют для умалишенных вполне может стать ее очередным местом жительства.

Подумав об этом, я даже голову приподнял с подушки. Не могу сказать, что эта мысль меня не посещала ранее, но сейчас она вдруг заблистала со всей отчетливостью: я должен представить Катерину своей семье! И поведать им ее историю. Не ту, разумеется, которую она описала в своих странных записках, а менее умопомрачительную ее версию. Например: с несчастной девушкой произошла некая беда, она частично лишилась памяти и нуждается в помощи достойных людей. Как-то так. Либо что-то в этом же роде, но тоже очень душещипательное. Женщины любят подобные истории.

А еще я подумал, что Катерина, пожалуй, и без меня сможет пробить себе дорогу в этом мире. Нет в ней никакой беспомощности, и страха тоже нет. С ее внешностью ей не составит большого труда найти себе влиятельного покровителя, а учитывая ее хватку и боевой характер — она сможет использовать такого покровителя целиком по своему усмотрению.

Хотя, может быть мое мнение о ней излишне цинично, и на самом деле она гораздо мягче и слабее, чем показалась мне изначально. Подозреваю, что я сужу о ней несколько предвзято…

Я вспомнил, как мы с ней вчера вновь навестили Ваньку Ботова в гвардейских казармах. Честно говоря, я боялся застать своего раненного друга умирающим, мечущимся в поту и бреду. Да где ж там! Очухался друг мой любезный! Чай из блюдца пьет, да пряники тульские трескает, которые ему Мишка Гогенфельзен притащил. Целый кулек. Помирились они наконец-то. Обнялись, поцеловались троекратно и торжественно поклялись, что отныне никогда друг с другом драться не станут, а если уж обида лютая, подогретая водкой, кого-то из них обуяет, так уж лучше помахать шпагой с кем-нибудь посторонним. Да не насмерть, а так — чтобы пар слегка выпустить.

Завидев Катерину мою, Ванька в ноги к ней так и брякнулся, я даже подхватить его не успел.

— Ангел небесный! — заголосил он. — Спасительница моя! Жизнь за тебя отдам! Позволь ножки твои прелестные поцеловать!

И впрямь полез туфельку ей лобызать. А Катерина, не будь дурой, за волосы его — цап! И вверх потянула, да сильно так, что Ванька даже зубы оскалил от боли. Зато других гвардейцев, что толкались здесь же в казармах, это здорово повеселило.

— Ты куда, собака, под юбку полез⁈ — спросила его Катерина. Да строго так, что даже мне не по себе стало, и я порадовался тихо, что это не я сейчас на Ванькином месте. — Живо в койку, рану чистить будем.

— Да там зажило все! — отмахнулся было Ванька.

Но Катерина пихнула его на койку.

— Это я решать буду, зажило там или нет!

Тут Гришка Орлов, который стоял чуть в отдалении вместе с братом Федором и наблюдал за происходящим, проговорил сдавленно:

— Какая женщина! Федя, ты видел? Какая женщина! Я хочу, чтобы меня тоже до полусмерти ранили, а она бы меня врачевала!

Катерина это услышала и показала на него рукой.

— Эй, как там тебя?.. Гриша! — она звонко щелкнула пальцами. — Неси воду кипяченую и водку.

— Сию минуту, ангел наш! — воскликнул Григорий. — Я мигом!

И полетел за самоваром, не отводя от Катерины восхищенного взгляда. Я даже ревность почувствовал. Ну почему все мужчины смотрят на нее так, словно немедля хотят утащить к себе в опочивальню и использовать ее там себе на усладу? Знаю я эти взгляды. Сам неоднократно так на нее смотрел…

В общем, выходила она Ваньку нашего. Может быть и совпадение это, и он бы и сам очухался, да только пошел по гвардии слух, что Катерина моя лечит получше любого лейб-медика. И слово еще такое странное в обиход ввела: «антисанитария». Это то же самое, когда в казармах грязно, только по-научному, на медицинском языке.

Велела она отыскать штаб-лекаря Петрова и, когда привели его, ни живого ни мертвого, приказала она, чтобы к раненным он отныне подходил только с тщательно вымытыми руками и в чистых одеждах. Если таковой нет, то можно накинуть поверх чистую белую простыню. Раны она велела обрабатывать только кипяченой водой, а вокруг протирать водкой, потому как она имеет целебные свойства. Кстати, мой батюшка всегда это говорил. Только он все больше внутрь ее принимал, но в лечебных целях! Тоже, наверное, медиком мог бы стать, если бы пожелал.

Еще Катерина приказала штаб-лекарю Петрову весь инструмент медицинский держать в кипящей воде не менее четверти часа, прежде чем прикасаться им к открытой ране.

— Вы поняли меня? — строго спросила она, крепко взяв несчастного лекаря за затылок.

Петров с несчастным видом торопливо закивал:

— П-понял.

— Как вас зовут?

— С-семен С-семенович, — заикаясь проговорил тот.

— Семен Семеныч, миленький, — очень проникновенно заговорила Катерина, не отпуская его затылка. — Поверьте мне: повсюду вокруг нас в воздухе витает множество всякой заразы. Как-нибудь я покажу ее вам через увеличительное стекло. По размеру она намного меньше вшей в вашем парике, но если она попадет в рану, та обязательно загниет. И раненный скорее всего умрет, но не потому, что рана была тяжелая, а потому что в нее попала зараза с ваших рук! Я понятно объяснила?

— Очень понятно… ваше высочество! — чуть не плача отозвался штаб-лекарь.

— Он сказал «ваше высочество», — прокатился шепоток среди находящихся в казарме гвардейцев. — Вы слышали? Он сказал «ваше высочество»!

На самом деле несчастный штаб-лекарь понятия не имел, кто перед ним находится, но должно быть чувствовал ее внутреннюю силу, сопротивляться которой возможности не имел. И потому обратился к Катерине так, словно она была великой княгиней.

Возможно, это произошло совершенно случайно, и второй раз такой ошибки он уже не допустил бы. Но этого хватило. И гвардейцы, должно быть, поняли это в самом прямом смысле, и в мгновение ока по полку пролетел слух, что врачевала Ваньку Ботова некая высокопоставленная особа близкая к самому императору.

Разубеждать гвардейцев было бессмысленно. Да и невозможно это было уже сделать, потому как слухи по гвардии разносятся со скоростью пули и моментально становятся неуправляемыми. А где гвардия — там и вся столица! Ведь не в казармах одних обитают лейб-гвардейцы, и не только лишь в императорском дворце. В любом трактире их можно повстречать — жующих, пьющих и вечно ссорящихся. Собственно, примерно так мы с Потемкиным и познакомились. Только он в тот вечер читал дамам стихи собственного сочинения и весьма фривольного содержания. Со всякого рода анатомическими терминами, которые при дамах обычно называть не принято.

В общем, я с некоторой тревогой ожидал момента, когда эти слухи докатятся до императорского дворца. Государь Михаил Алексеевич наверняка заинтересуется, что это за высокопоставленная особа, к которой обращаются не иначе, как «ваше высочество», врачует его личных гвардейцев, да еще указывает штаб-лекарю при этом, как именно это следует делать.

Конечно, пока еще никому не известно, кто такая Катерина Романова, и откуда она взялась. Но зато тут же вспомнят, что она моя дальняя родственница и временно проживает в моем доме. И тогда уже у государя появятся вопросы лично ко мне. И мне следует быть к ним готовым.

Но саму Катерину, похоже, все это нисколько не беспокоит. У меня возникает порой впечатление, что она вообще никогда страха не испытывает. И я напрямую спросил ее, боится ли она чего-нибудь. И услышал странный ответ, сказанный слегка пренебрежительным тоном:

— Один раз я уже сдохла. Ты думаешь, мне страшно будет сделать это во второй раз?

И тут же сменила тему разговора:

— Ты насчет алхимика с Потемкиным еще не говорил? Мне страсть как алхимик нужен! У меня плесень на дынях буйным цветом цветет, хочу попробовать пенициллин из нее извлечь.

Я уже неоднократно слышал от нее это слово — «пенициллин», но так толком и не понял, что она имеет в виду. Впрочем, каждый имеет права на собственные причуды. Потемкин, тот стихи скабрезные сочиняет, а Вяземский по вечерам на спицах вяжет. Я же говорю — причуды!

А чтобы лучше запомнить это странное слово, я дал такое прозвище своему домашнему коту, который уже почти год проживал в моем доме без всякого имени.

Так что теперь у меня был свой собственный Пенициллин. К слову сказать, нового жеребца, которого Гаврила купил вместо насмерть загнанной мною Стрелки, мы прозвали Майонезом…