Небесный суд

Глава 8

Гримхоупское жилище Уанстэка состояло из нескольких маленьких комнатушек над мастерской, где отверженный паровик ремонтировал механизмы, которые ему приносило местное население.

— Послушать их, я должен распотрошить собственное тело, лишь бы отремонтировать рухлядь, которую они мне приносят, — вот и все, что он сказал в адрес своих клиентов-изгоев.

От Молли не скрылось, как мало людей на улицах Гримхоупа. Да и те немногие, кого можно было встретить за пределами домов, казались унылыми и испуганными.

— Ты все поймешь сама, мягкотелая Молли. Все поймешь сама.

Всю следующую неделю Уанстэк не выпускал Молли из мастерской. Он велел ей присмотреться к людям, что приходили к нему, чтобы, прежде чем выйти на улицу, побыстрее освоиться, привыкнуть к местным обычаям. То же самое касалось и Слоукогса. Паровик явно не спешил делиться новостями через кристаллическую связь, как бывало раньше, когда он общался с контролером на станции «Гардиан Рэтбоун». Похоже, статус осквернителя сделал Уанстэка нечистым для соплеменников во многих отношениях. Слоукогс относился к нему ровно, без видимого презрения, однако отношение паровика к своему злосчастному собрату отчётливо проявлялось в том, что он предпочитал как можно больше времени проводить в другой комнате, отдельно от Уанстэка. Слоукогс упорно занимался натиркой пола и всех поверхностей в комнатах над мастерской; вскоре те начали блестеть редкой для Гримхоупа чистотой.

Все клиенты Уанстэка были какими-то нервными. У Молли возникло ощущение, будто они изо всех сил стараются ничем не выделяться из толпы. Именно такое запуганное выражение ей часто доводилось видеть в глазах самых слабых детей из работного дома. Тех, кого окончательно сломили суровые жизненные обстоятельства. Страстное желание ничем не выделяться, слиться с улицами Миддлстила, стать невидимкой, призраком, лишь бы остаться незамеченным, избежать наказаний и насмешек. Гримхоуп — город изгоев, свободы и необузданного веселья — превратился в печальное, невыразительное место, где все старательно отводят взгляды, не желая быть узнанными.

Находясь в жилище Уанстэка, Молли ощущала нескончаемый шум и сильные запахи Гримхоупа. Лязг станков и машин на фабриках, гудение бесчисленных дымовых труб. Слоукогс выразил страстное желание осмотреть ближайшую фабрику, чтобы понять, что там производят, однако Уанстэк запретил ему покидать мастерскую, а в качестве предостережения указал на группу рабочих в зеленых плащах. Низко опустив головы, они время от времени проходили по улице, скованные цепью. Их охраняли солдаты в красных плащах — надежда и опора нового режима, которых граждане Гримхоупа прозывали «неустрашимыми».

Молли помогала Уанстэку по мастерской, удивляя его прирожденной ловкостью в обращении с механизмами и техническими приспособлениями.

— Скажи, ты никогда не училась у какого-нибудь мехоманта, мягкотелая Молли? — поинтересовался паровик.

Молли рассмеялась в ответ.

— В Миддлстиле семьи платят мастеру за то, чтобы их дети научились у него тому или иному ремеслу и получили хорошую профессию. Там не берут в ученики детей из работного дома.

— Жаль, что мехоманты не проявляют такой избирательности, когда проводят опыты над моими соплеменниками, мягкотелая Молли.

Молли никогда не обсуждала статус Уанстэка — нечестивца в глазах других паровиков. Она не осмеливалась обсуждать подобные вещи из опасения нарушить табу механической расы.

— Именно поэтому ты и живешь здесь?

— Я не такой, как остальные, мягкотелая Молли, — ответил механический изгой. — Король-Пар использует мою зрительную пластину и слуховой орган, когда ему нужно, однако моя модель не соответствует ни одному из исходных чертежей, созданных королевскими архитекторами в Свободном Государстве Паровиков. Там, наверху, ни один мой собрат ни за что не поделится со мной даже жалкой горстью кокса.

— Тебя построили в Миддлстиле? — спросила Молли.

— Я не был построен с нуля, мягкотелая Молли. Меня склепали из частей других паровиков, — ответил Сильвер Уанстэк. — Ваши мехоманты не могут строить нас, хотя и надеются, что когда-нибудь поймут наше устройство, оскверняя тела умерших. Во мне таятся души скончавшихся паровиков, слитые воедино и составляющие мою душу. Предаваясь размышлениям, я слышу их крики. Мольбу выпустить их на волю.

— Но для этого тебе придется умереть.

— Верно, мягкотелая Молли, — согласился Уанстэк. — Вернуться к великой модели. Я ношу в себе собственных предков, и каждый мой шаг увеличивает их бесчестье, но мне страшно умирать. Ведь жизнь так прекрасна, даже жизнь здесь, под землей. Здесь так красивы потолочные бури. Я восторгаюсь полнотой существования. Мне нравятся запахи леса, когда из грибных деревьев вылетают споры и осыпают землю подобно снегопаду. Поэтому я не умираю, а трусливо и одиноко влачу существование, забившись во чрево земли, опасаясь показаться перед своими металлическими собратьями.

Молли зажгла печку в углу комнаты.

— Как же мехоманту удалось отыскать такое количество железных тел?

— Случилось так, что рухнула одна башня, — ответил Уанстэк. — В башне Блимбер-Уоттс отказала пневматика.

Молли чуть не выронила из рук лопатку для угля.

— Сильвер Уанстэк, я там была! Я застряла в башне, и какой-то паровик спас меня.

— Тогда ты все понимаешь, мягкотелая Молли.

— Да, да, теперь понимаю.

— Паровик, который тебя спас, видимо, искал там останки своих железных собратьев, а также тех из них, кто мог остаться в живых, чтобы дать успокоение их душам, прежде чем мародеры разберут на части тела погибших. Клянусь Стилбала-Уолдо, мы как брат и сестра под одним панцирем. Ты должна увидеть мою работу. Тогда ты все поймешь.

Сильвер Уанстэк приблизился к занавеске — за ней оказалась деревянная дверь.

— Пошли!

Вслед за паровиком Молли поднялась по узкой лестнице на чердак. Расположенная там комната была заставлена холстами картин — все работы были черно-белыми и изображали неземные сюжеты. На них можно было увидеть лес, пронизанный хрустальным светом, и одинокую фигуру со скрещенными ногами, сидевшую под огромным грибом. Эта одинокая фигура присутствовала на всех картинах — возле окна, нарисованного снаружи, на фоне дома или на берегу подземного озера.

Молли провела рукой по поверхности одною из холстов.

— Ты всегда используешь одну и ту же модель.

— Она не модель, — отозвался Сильвер Уанстэк. — Я часто вижу ее, правда, с порядочного расстояния. Я даже не знаю, кто она такая. Может быть, тень какого-нибудь создания, погибшего в башне Блимбер-Уоттс. Или призрачный образ мягкотелого мехоманта, который собрал меня, сохранившийся в моей зрительной памяти.

— Эти картины прекрасны, — с искренним восхищением похвалила Молли.

— Насколько мне известно, я единственный паровик, который когда-либо брался рисовать картины, — сообщил ей Уанстэк. — Если мне когда-нибудь хватит мужества расстаться с жизнью, какие-нибудь из этих работ, возможно, переживут меня. Останется какая-то малая часть меня, которая не была похищена из душ моих соплеменников.

Молли поставила последнюю из просмотренных картин на прежнее место.

— Нет ничего позорного в желании жить, Сильвер Уанстэк.

— Моя жизнь не дает покоя трем мятущимся душам, так что у меня нет иллюзий относительно ее цены.

— Судя по всему, ни тебя, ни меня, Уанстэк, родственники не слишком-то жалуют.

— Верно, — согласился металлический живописец. — Тебе, наверно, тяжело приходилось жить в работном доме, без тех, чья модель соответствует твоей.

Молли вздохнула.

— В Сан-Гейте мы старались относиться друг другу так, будто мы одна семья. Но я не могу обманывать саму себя и не стану утверждать, что это было подобно настоящей семье, где тебя любят, а отец и мать готовы все для тебя сделать. Когда я гуляла по улицам Миддлстила, мне нравилось наблюдать за семьями, в которых есть дети. Я наблюдала за тем, как они прогуливаются, держась за руки, как обмениваются любящими взглядами, смеются. Я всегда задавала себе вопрос, почему у меня нет родителей, почему я такая несчастная. Наверно, со мной что-то не в порядке, раз от меня отказались. А почему ты рисуешь только одним черным цветом, старый паровик?

Сильвер Уанстэк указал на свою серебристую, куполообразную голову.

— Мехомант, который собрал меня, был не очень опытным и сделал что-то с моим зрением. Хотя благодаря частям старых тел я помню, что такое распознавать цвета. Иногда мне вспоминаются некоторые цвета, особенно красный. Яблоки ведь бывают красными, правда?

Молли кивнула. Сильвер Уанстэк открыл железную дверцу в своем сферическом теле, и взгляду Молли предстала мешанина кристаллов, пластинок, силиката и часовых механизмов.

— Я ходил к Королю-Пару и умолял его вернуть мне мой былой облик, но он не захотел. Мол, закон запрещает металлическим людям лишать меня жизни, но при этом он не потерпит, чтобы такому, как я, оказали помощь или ремонт.

Молли подумала, что ей понятно, что же не так внутри паровика. Эту его неправильность она ощущала подобно боли. Засунув руку в разверстые внутренности Уанстэка, она быстро поменяла местами несколько пластинок и переключила пару клапанных систем.

— Молли Мягкотелая, что ты делаешь? Остановись! — запротестовал паровик. — Посторонним запрещено менять что-либо во внутреннем устройстве металлических людей!

— Что ты делаешь, Молли?! — поддержал его Слоукогс, появившийся на пороге комнаты. — Это величайшее оскорбление в глазах Стилбала-Уолдо! Немедленно прекрати это возмутительное вмешательство в его жизнь!

Молли быстро вытащила руку и захлопнула дверцу.

— У него была поломка. Я не могла не помочь ему.

— Пол коричневый! — раздался изумленный голос Уанстэка. — Он сделан из высушенной древесины грибного дерева. А твои волосы, мягкотелая Молли, они рыжие, почти такие же, как красные яблоки. Я снова различаю цвета! Клянусь всеми святыми Паро-Лоа, ты восстановила мне зрение! Я снова различаю цвета!

— Не может быть! — удивился Слоукогс. — Молли мягкотелая, ты ведь не мехомант и не архитектор.

— Я просто заметила, что у него что-то не так, — пояснила Молли. — Мои руки сами знали, что нужно делать.

Сильвер Уанстэк повернул голову и посмотрел на Слоукогса.

— Скажи мне, Слоукогс, Молли мягкотелая умеет читать язык колес и шестеренок?

— Она сделала это в присутствии контролера, — признался паровик. — Модель Гиэр-Джи-Цу открылась перед Редрастом.

— Я просто знала, что мне делать, — произнесла Молли. — Меня всегда привлекали такие вещи.

— Какая-то странная привлекательность, мягкотелая Молли! — воскликнул Сильвер Уанстэк. — Эх, Слоукогс, бестолковый ты старый паровой котел! Нашел, куда привести мягкотелую! В гнездо злодейства и хаоса. Тебе следовало отправить ее к Королю-Пару под охраной рыцарей паровиков для защиты ее бесценной души.

— О чем вы говорите, два старых паровика? — удивилась Молли.

Три ноги Уанстэка разъехались, и его шарообразное тело упало на пол.

— Какой удивительный поворот модели! Бестолковый старый котел и ходячий металлический корпус вынуждены защищать юную мягкотелую!

— Я сама в состоянии защитить себя! — с обидой в голосе произнесла Молли. — Я только этим и занимаюсь, с тех пор как научилась ходить.

Молли собралась потребовать объяснений у своих собеседников, но тут раздался громкий стук в дверь. Уанстэк выпрямился, сделавшись похожим на паука, и, открыв световой люк в крыше, выглянул на улицу.

— Кто там? — спросил Слоукогс приглушенным голосом.

— Комитетчица с нашей улицы. Политический информатор. По улице прохаживалось еще несколько мужчин и женщин в красных плащах и стучали в двери всех соседних домов.

— Проснитесь, соотечественники! — снова крикнула стоявшая на улице женщина. — На главной площади сейчас состоится обязательное выражение лояльности. Выбрали наш район. Для нас это радостный день.

— Ничего не поделаешь, нужно идти, — вздохнул Уанстэк. — Солдаты обыщут все дома. Всех, кто не подчинится приказу, казнят.

На улицу высыпало несколько десятков местных жителей. С каждой минутой людей становилось все больше и больше, и они все как один были в зеленых плащах с надвинутыми на глаза капюшонами. Никто не произнес ни звука. Тишину нарушал лишь глухой стук станков, доносившийся с соседней улицы.

— Идемте! — позвала комитетчица.

Везде, где они проходили, можно было увидеть одну и ту же картину. Фигуры в красных плащах с капюшонами выгоняли жителей Гримхоупа из домов на улицу. Комитетчица привела своих подопечных по улицам подземного города прямо к центральной площади, способной потягаться размерами с миддлстилским Хоуп-Парком. Отличие состояло в том, что здесь, под землей, на главной городской площади, в глаза бросалось состояние вечной незавершенности. Повсюду лежала пыль от бесконечных строительных работ. Появилось несколько знаменосцев с красными флагами, на которых красовался золотистый треугольник. Вскоре явственная подавленность собравшихся сменилась тягостным, наэлектризованным ожиданием. Площадь заполняли все новые и новые горожане. Вскоре на ней стало настолько тесно, что, казалось, яблоку негде было упасть.

Чтобы не потеряться в толпе, Молли пришлось ухватиться за стальную руку Слоукогса. Сильвер Уанстэк сидел перед ними, частично втянув свои три ноги в корпус, и оттого напоминал выброшенного на берег острозуба.

— Он уже здесь? — спросила у Молли какая-то женщина из толпы.

— Кто?

— Тцлайлок, — пояснила женщина. — Кто же еще?

— Вот он! — послышался чей-то крик.

— Вот он! — крикнул еще кто-то. На возвышение в центре площади взошел какой-то человек и сбросил капюшон красного плаща. Затем он медленно воздел руки, и толпа тут же затихла.

— Мой народ! — прозвучал над площадью громкий голос. — Я смотрю на всех вас, собравшихся здесь, и вижу целую армию людей таких, как я, — братьев и сестер — моих соотечественников, объединенных общей целью. Посмотрите на того, кто стоит рядом с вами. Среди нас нет владельцев фабрик. Нет ни землевладельцев, ни королей, ни Стражей. Здесь нет никого, кто назвал бы вас своими работниками, батраками или рабами. Почему это так?

— Потому что мы равны! — разом закричала толпа.

— Здесь все принадлежит горожанам, то есть вам! — пророкотал человек по имени Тцлайлок. — И ты, соотечественник, тоже принадлежишь горожанам!

Толпа разразилась одобрительными криками. Молли не могла поверить, с какой быстротой собравшиеся на площади горожане из покорного стада превратились в полубезумную толпу готовых на все людей. Это было удивительно, как будто их околдовали какими-то чарами.

— Когда кто-то, будь то мужчина или женщина, предоставляет вам право голосовать, говоря при этом, что он или она дарит вам свободу, они преподносят вам подарок, который у вас уже есть, которым вы обладаете с рождения. Таким образом они превращают вас в благодарных рабов!

— Мы не рабы! — взревела толпа.

— Верно. Мы не рабы, компатриоты, мы — единый народ. Мы — прекрасное сообщество. Мы не потерпим, чтобы кто-то затмевал нам солнце, выкачивал богатства из наших недр, оставляя нам лишь одно право — умирать. Ведь мы все равны, я правильно говорю?

— Равны! — в унисон проревела толпа.

— Компатриоты! Позвольте мне представить героев нашего общества, с которых следует брать пример!

По его сигналу на помост поднялся какой-то человек. В красноватом свете подземного мира одна из его ног сверкнула сталью.

— Многие из вас знают меня, — произнес он. — Я — Айки Соломон, некогда самый проворный и ловкий карманник Миддлстила. Когда полицейские поймали меня, чтобы отправить в конкорцианские колонии, я сбежал в Гримхоуп.

Толпа разразилась одобрительными криками.

— Но я не имел равных прав с остальными. Я мог пробежать наши пещеры из конца в конец за восемь часов, а потом выпить прорву эля. Ни один из вас не смог бы сравниться со мной.

Толпа недовольно загудела, высказывая неодобрение подобным бахвальством.

— Поэтому я попросил, чтобы мне уравняли левую ногу. Смотрите! — Он поднял металлическую конечность. — Кости зафиксировали стальными штифтами. Теперь я равен с вами в скорости. Я такой, как вы, а вы — это я! Теперь, когда мы побежим, то побежим вместе, никого не обгоняя. Ни с кем не соперничая!

Толпа радостно загудела, выражая одобрение героическим поступком Соломона.

— Компатриот, ты показал славный пример! — похвалил бывшего карманника Тцлайлок. — Но он не одинок в своих славных устремлениях. Покажись нам, сестра Пегготи!

Какая-то низкорослая женщина прошествовала мимо обряженного в красные плащи караула, держа за руку мальчика лет десяти.

— Среди вас, наверно, немало тех, кто бывал в игровых домах в Стелсайде, — начала она. Толпа встретила ее слова оживленным смехом. — Те, кто там бывали, видели, как мой сын играл в настольные игры… в шашки, шахматы, рулетку. В давние времена владельцы игровых домов использовали моего мальчика как приманку для того, чтобы опустошать карманы азартных игроков. Они называли его вундеркиндом, способным обыграть любого в любой игре. Эксплуатировали его, как могли, использовали как приманку. Но вы только посмотрите на него теперь!..

Мальчик смотрел перед собой бессмысленным взглядом. По его подбородку стекала струйка слюны.

— Компатриоты, теперь его удалось излечить. Уравнять со всеми. Теперь он один из нас, такой, как мы. Благодаря нашим местным уорлдсингерам его разум удалось отрегулировать. Отныне любой из вас может сыграть с ним в любую игру и при желании победить.

Толпа взорвалась одобрительными возгласами.

— Кто из вас готов доказать свою преданность народу? — воскликнула счастливая мать. — Кто из вас способен проявить свою любовь к компатриотам?

Стоявшая неподалеку от Молли девушка принялась проталкиваться вперед.

— Я! Тцлайлок, возьми меня! Я красива, и моя красота — главное мое проклятие. Изуродуй мое лицо кислотой!

— Нет! — над толпой выросла чья-то гигантская фигура. — Тцлайлок! Посмотри, какой я сильный. Уравняй меня с остальными, перережь мои уродливые плечевые мышцы!

— Компатриоты! — Тцлайлок жестом успокоил будущих страстотерпцев. — Ваше желание влиться в Сообщество делает вам честь. Но не все разделяют наши священные убеждения. В то время как мы живем здесь в равенстве, наши братья и сестры по-прежнему томятся под игом миддлстилских баронов коммерции и наивной веры в справедливость мошеннического голосования, фальшивого спектакля, что разыгрывается каждые четыре года. Приведите сюда этих растленных типов, компатриоты!

Солдаты в красных плащах — неустрашимые — вывели на пост двух отчаянно сопротивлявшихся людей в белых тогах.

— Эти злобные гнусные кровопийцы… — прогрохотал над площадью голос Тцлайлока. — Эти злобные гнусные кровопийцы приехали к нам из далеких краев, из одного из городов-государств Катосианской Лиги. Зачем, спросите? Чтобы нажиться на нас! Получить прибыль!

Толпа ахнула.

— Прошу вас! — взмолился один из катосианских торговцев. — В прошлом году вам понадобились наши высокопрочные паровые котлы для ваших фабрик, запасные части и схемы автоматических устройств. Мы их вам поставили. Во имя милосердия, не убивайте меня! У меня есть семья, которая без меня пропадет! Трое дочерей и только что родившийся сын!

— Вы только послушайте этих философов! — усмехнулся Тцлайлок. — Для того, чтобы кормить своих детей, им необходимо высасывать нашу кровь! Разве не по этой причине бесчинствуют вампиры, живущие наверху? Немножко торговли, немножко крови, работай на меня, а не на всех остальных. Работай на меня, а не на народ. Сделай меня жирным. Сделай меня богатым. Давай я научу тебя новой философии, катосианец!

Тцлайлок втащил из складок одежды кинжал с обсидиановой рукояткой. Облаченные в красные плащи солдаты подтащили упирающихся катосианцев к алтарю, где уложили и привязали к камню.

Тцлайлок вскинул кинжал над головой.

— Пока вы были живы, вы сосали кровь из народа, о котором должны были заботиться. После того как вы умрете, ваша смерть поможет народу сплотиться воедино и приблизить светлое будущее. Ксам-ку, Отец-Паук. Услышь мою молитву, позволь принести тебе в жертву этих двух крыс, которых мы поймали в наших закромах. Да укрепится мощь твоя и да скорее настанет день возвращения твоего! Слишком долго изнывали мы под ярмом крепостников, купцов и презренного рынка, лишенные путеводного маяка Уайлдкайотлей!

— Не смотри, Молли мягкотелая, отведи глаза в сторону! — прошептал Уанстэк.

Молли последовала его совету, однако до ее слуха донеслись жуткие крики жертв, из груди которых Тцлайлок заживо вырезал сердца. Обагренные кровью, они все еще трепетали, когда Тцлайлок показал их толпе.

— Ксам-ку, насыться их душами!

Кристаллы на высоком потолке исполинской пещеры ожили, сверкнув вспышками красных молний.

Собравшаяся на площади толпа стала выкрикивать имя своего спасителя.

— Похоже, древние боги Уайлдкайотлей сильно изголодались, — заметил Слоукогс.

— Я чувствую их голод, — откликнулась Молли. — Они находятся под землей. Скормленные им души — лишь легкая закуска, вроде кусочка мяса для острозуба, которого не кормили целую вечность.

Кровь казненных начала стекать вниз по желобкам каменного алтаря.

— Своей смертью эти презренные кровопийцы принесли искупительную жертву, на которую никогда не решились бы при жизни, — пророкотал Тцлайлок. — Смотрите, я нашел их сердцевину, и теперь она накормит народные массы!

Молли попыталась отвернуться, однако это ей не удалось, потому что торжествующая толпа еще сильнее сдавила ее со всех сторон.

— Наши соотечественники в Квотершифте скармливают таких мироедов Гидеонову Воротнику, но в своем достойном восхищения стремлении к эффективности они забыли мудрость наших предков. Они понапрасну тратят добрые души, которые можно было бы принести в жертву Ксам-ку! — продолжил Тцлайлок. — И все-таки там, наверху, в Миддлстиле, на улицах полно эксплуататоров трудового народа. Наших врагов, которые все дальше и дальше отодвигают наступление рая от нас, голодающих, отчаянных, которым нечего терять. Сделаем ли мы эту страну страной равенства? Освободим ли народ?

— Да! Освободим! — завопила толпа.

— Сбросим гнусных кровопийц, паразитов трудового народа в сточную канаву и раздавим их как гнид, чтобы улиц Миддлстила покраснели от крови?

— Да! Да! Сбросим! Раздавим! — ревела толпа.

— Теперь ты видишь, — прошептал Сильвер Уанстэк, — почему я говорил, что ты допустила ошибку, придя сюда? Прежнего Гримхоупа больше нет, он приказал долго жить. От былой легенды остался лишь сгнивший каркас города.

Слоукогс склонил голову.

— Прости меня, Сильвер Уанстэк. Я не знал.

— Нет, — возразила Молли. — Ты ни чем не виноват, Слоукогс. Я не могла не придти сюда. Так суждено было судьбой. Я уже когда-то видела такое безумие или нечто подобное, вот только не помню где.

Слоукогс, устыдившись, опустил голову еще ниже.

— В твоей крови звучит великая песня, мягкотелая Молли и память клеток твоего тела подсказывает тебе путь, по которому ты должна следовать.

«Но где же раньше я могла видеть такое? — задавала себе вопрос Молли, покидая в людском водовороте площадь. — Где?»

Не успели Молли и два ее механических спутника войти в жилище Уанстэка, как появилась женщина — политический организатор, позвавшая их на митинг. Она постучала во входную дверь мастерской.

— День уплаты взносов, металлический компатриот, день уплаты взносов!

Сильвер Уанстэк открыл дверь.

— Входи, мягкотелая соотечественница.

— Какой сегодня был замечательный митинг, металлический компатриот. Какое превосходное проявление всеобщего равенства. Настанет день, и эти псы, спокойно разгуливающие по внешнему миру, жалобно заскулят под ногами нашего народа. Этот день непременно настанет.

— Конечно, настанет, — согласился с ней Уанстэк.

— Дай мне свою бухгалтерскую книгу, металлический компатриот.

Паровик прошел вглубь мастерской, взял толстую запыленную книгу и передал женщине, которая тут же принялась ее перелистывать. Он молча наблюдал за ее действиями.

— Превосходно, металлический компатриот! Взнос в общее дело теперь составляет девяносто процентов. Именно столько должно получить государство.

— Так много? — удивился старый паровик. — Теперь у меня два помощника. Девочке нужна пища. Нам нужен высококачественный кокс.

— Будь осторожнее со словами, металлический компатриот! — предупредила его женщина. — Такие высказывания попахивают уклонизмом и пораженчеством! Благодаря твоим талантам в обращении с механическими устройствами ты внесен в резервный список, но фабрикам по-прежнему отчаянно нужны работники.

— Прошу извинить меня, мягкотелая соотечественница, — отозвался Сильвер Уанстэк. — Но ты не могла бы замолвить за нас словечко в комитете снабжения и попросить две дополнительные продуктовые карточки?

Слоукогс протянул ей мешочек с монетами, и тон женщины немного смягчился.

— Я знаю, взносы в пользу народа даются тебе нелегко, металлический компатриот. Но борьба есть борьба. Всем приходится одинаково тяжело. Твой вклад в общее дело — помощь в выковывании молота свободы, которым мы сокрушим мерзких тиранов и гнусных эксплуататоров.

— Мы станем хорошо питаться, когда сокрушим тиранов, — вступила в разговор Молли.

Судя по всему, политический организатор не заметила сарказма, прозвучавшего в голосе девушки.

— Ты еще слишком молода, чтобы помнить голод шестьдесят шестого года, юная компатриотка. Я потеряла мужа в Хэггсвудском поле, когда полицейские схватили нас. Мои малолетние дети умерли от голода, потому что меня бросили в Боунгейтскую тюрьму, обвинив в нарушении закона о мятежах, и никто из соседей не поделился с ними едой. В Миддлстиле меня лишили всего того, что я больше всего любила на свете и чем больше всего дорожила. У меня нет ничего, кроме свободы. Настанет день, и мы увидим свет верхнего мира, и этот будет наш день!

— Сомневаюсь! — произнесла фигура в зеленом плаще, спустившаяся с лестницы, ведущей на чердак.

— Что? Как ты попал в мою мастерскую? — потребовал ответа у незваного гостя Уанстэк.

Незнакомец опирался на трость, при виде которой Молли стало нехорошо.

— Может быть, вы забыли закрыть дверь? — продолжил незнакомец и сбросил с головы капюшон. Это был он. Тот самый убийца с безупречными манерами, которого Молли видела в заведении «Фейрборн и Джарндайс». Каким-то уму не постижимым образом он выследил ее, сумел отыскать даже в Гримхоупе. — Если кому-то приходит в голову идея государства, в котором нет собственности, к чему тогда замки и запоры. Вы согласны со мной, компатриот?

— Из какого вы квартала? — осведомилась женщина-политорганизатор, не скрывая неприязни. — И кто вы такой, чтобы ставить под сомнение нашу революцию?

— Я из Вокстиона, — учтиво ответил убийца-джентльмен. — Когда-то я был обладателем маршальского жезла. Поэтому, надеюсь, вы простите мне мое маленькое замечание о том, что энтузиазм — не слишком мощное средство защиты от авиационных бомб, сбрасываемых с шакалийских аэростатов.

— Что ты такое болтаешь, старый козел?! — воскликнула комитетчица. — В Гримхоупе нет никакого квартала под названием Вокстион!

— Насколько я понимаю, демсон, ваши познания географии столь же скудны, сколь и ваши риторические способности. Вокстион был когда-то провинцией Квотершифта. Не сомневаюсь, что теперь он носит новое, мерзкое название. Например, двенадцатый округ Содружества Общей Доли или что-то в этом роде. Для меня это крайне непривычно и неудобно, поскольку я ношу титул графа Вокстиона.

— Аристократ!

Убийца положил трость на верстак и медленно приблизился к женщине.

— Да, верно, аристократ. Хотя ваши единомышленники-карлисты в моей стране приложили все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы избавиться от мне подобных. Я собственными глазами видел, как толпа ваших самодовольных компатриотов повела моих слуг, жену, детей и внуков к Гидеонову Воротнику.

Комитетчица наконец распознала опасность, исходившую от старого аристократа, и бросилась в переднюю. В то же мгновение в руках у графа появился газовый пистолет с похожей на перечницу насадкой на стволе. Секунду спустя женщина лежала на полу, окутанная облачком пахучего пара.

— Хочу дать вам совет, демсон, — произнес граф Вокстион, стоя над бесчувственным телом. — Лучший способ бороться с голодом — не делать того, что сделали вы, когда прибрали к рукам все продовольствие континента, забросили на два года революции пашни, истребили выстрелом стрелы в шею всех, кто мало-мальски разбирается в сельском хозяйстве!

Слоукогс попытался наброситься на убийцу сзади, однако граф опередил его. Опустившись на колени, он выхватил висящее у него за спиной двуствольное гарпунное ружье, из которого, напоминая черную когтистую лапу, вылетела стрела и вонзилась прямо в корпус паровика. Граф быстро шагнул в сторону, а Слоукогс отлетел к двери мастерской. Из его пробитого бойлерного сердца с шипением заструился пар. Капли воды закапали на пол.

Молли метнулась к раненому паровику. Граф быстро навел на нее ствол газового пистолета.

— Извини, мягкотелая Молли, — слабо прошептал Слоукогс. — Я подвел тебя.

— Нет, Слоукогс, ты ни в чем не виноват! — успокоила его Молли, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. — Это я тебя подвела, приведя сюда.

— О, прекратите! — произнес граф Вокстион и бросил на пол кучку заржавленных шестеренок Гиэр-Джи-Цу. — С тем же успехом ты могла бы обвинить во всем контролера станции «Гардиан Рэтбоун». М-да, нелегкая это вещь — пытать мага-паровика! Такие, как он, могут блокировать свои болевые центры. Мне пришлось искать специалиста, которому удалось разобрать вашего друга до такого состояния, что он сам захотел сообщить мне, где ты находишься.

— Ты мягкотелый варвар! — изрыгнул проклятие Сильвер Уанстэк. — Да покарают тебя Паро-Лоа за творимое тобой зло!

Граф Вокстион небрежно вскинул ружье, и, не целясь, выстрелил в одну из ног Уанстэка оставшимся гарпуном. Потеряв равновесие, старый паровик завалился на пол. Он попытался встать, но это ему не удалось, и он снова упал, потеряв сознание из-за болевого шока поврежденных клапанов.

— Вряд ли меня можно назвать варваром, — произнес граф, обращаясь к неподвижному телу паровика. — Контролер признался, что считает тебя безумным, давно отработавшим свое паровым котлом, малюющим картины при помощи грибной водицы и крови остроклювов. Вынужден признать, что он не смог ввиду своей эстетической убогости с надлежащей точностью описать твои живописные творения. Они превосходны, паровик. Признаюсь тебе как художник художнику и посему оставлю тебе руки и зрение. Можешь считать это профессиональной солидарностью, любезностью со стороны такой творческой натуры, как я. Я даже возьму на себя смелость и прихвачу одну из твоих миниатюр — девушку на фоне каменной стены каньона.

Молли сделал шаг в направлении лестницы, однако ствол пистолет быстро переместился и теперь был направлен прямо ей в голову. Резиновая трубка, торчавшая из его рукоятки, покачивалась подобно кобре, выглядывающей из рукава факира.

— Прошу тебя, Молли, воздержись от опрометчивых поступков. Мне поручено доставить тебя в нужное место живой. Да и нет в Гримхоупе каминных труб, в которые ты могла бы юркнуть.

— Живой! — презрительно процедила Молли. — Приглашение на ужин обошлось бы вам гораздо дешевле!

— Не стану вводить тебя в заблуждение, моя милая. У меня такое ощущение, что мой заказчик лишь ненадолго подарит тебе жизнь.

— Можете передать моему отчиму, чтобы он убирался ко всем чертям!

— Отчиму? — неподдельно удивился граф-убийца. — Может быть, дело обстоит и так, хотя лично я сильно в этом сомневаюсь. Впрочем, не важно. Я больше не участвую в таких делах. Я почти всю свою жизнь следовал этим курсом, однако он привел меня к кладбищу, где полным полно могил моих друзей, родных и боевых товарищей.

— Позвольте мне помочь Слоукогсу, — попросила девушка.

Граф отрицательно покачал головой.

— Уж слишком скользкая ты, милашка. Слишком проворная, легко выскальзываешь из рук. К тому же я целился в твоего друга с паровым котлом вместо туловища. Накинь капюшон и попрощайся с друзьями. Помни, если по пути из Гримхоупа ты попытаешься кого-нибудь позвать на помощь, то будешь мертва прежде, чем успеешь разомкнуть свои прекрасные губки. Мой заказчик за тебя живую выложит мне кругленькую сумму, но и за мертвую я получу почти столько, ну, скажем, чуть меньше.

Молли попыталась приблизиться к паровику, но граф бесцеремонно подтолкнул ее к двери.

— Слоукогс! — крикнула она.

— Следуй своей модели, мягкотелая Молли, — прошептал умирающий железный человек. — Куда бы она ни привела тебя.

Оказавшись за дверью, Молли попыталась с кулаками наброситься на убийцу.

— Ты убил его, мерзавец!

— Я повел за собой двадцать тысяч воинов на кровавую битву, вернее сказать, бойню при Маранго, — ответил граф. — Я любил этих людей. Одним существом больше, одним меньше, это лишь цифры, Молли Темплар. Всего лишь ничтожные цифры во всеми забытой бухгалтерской книге, в которой больше никто не сможет разобраться.

Вытащив из кармана ключ, граф закрыл дверь мастерской. На улице к ним приблизился какой-то толстяк.

— Металлический компатриот дома? — спросил он, тяжело дыша.

— Радость, охватившая его после митинга, оказалась слишком велика, компатриот, — ответил граф. — Сейчас он отдыхает.

— Но на двадцатой фабрике сломался конвейер! Что я скажу нашим комитетчикам?

— Что же вы им скажете? — задумчиво проговорил граф. — Скажите им, что металлический компатриот приводит в порядок свои ноги.

Попасть в Гримхоуп в обществе всем известного паровика вроде Сильвера Уанстэка оказалось относительно легко, во всяком случае, проще, чем попытаться покинуть пределы города.

— Предъявите пропуск, компатриоты) — потребовали встретившиеся графу и Молли солдаты.

— Нам стало известно о нашествии целой стаи остроклювое на фермы, — хладнокровно ответил злодей. — Может сильно пострадать продуктивность. Комитет строго спросит с нас за это.

— От этих остроклювов одна головная боль, приходится бросать людей на борьбу с ними, когда и без того не хватает рабочих рук. Как будто нельзя разводить кого-то еще, например этих тварей с коротким черным мехом. Но мне нужно посмотреть на твой пропуск, если ты хочешь отправиться на пикник со своей красоткой, компатриот.

— Разумеется, сейчас покажу, — спокойно ответил граф и засунул руку в складки одежды. В следующее мгновение грохнул взрыв, которым сорвало крышу с фабрики на дне долины.

— Туитцилопочтли праведный!

— Оставайся здесь! — приказал сержант одному из своих солдат. — Остальные за мной! Это, должно быть, контрреволюционеры из Совета Анархии!

Граф Вокстион улыбнулся оставшемуся солдату.

— Разве может хорошая революция обойтись без контрреволюционеров?

— Стой, где стоишь, компатриот! — нахмурился часовой. — Пока мы не выясним, что случилось в городе, ты не сдвинешься с места!

— Не очень-то это по-братски, компатриот! — отозвался граф и нагнулся, чтобы поднять что-то с земли. — А что касается фабрики, думается мне, вы наверняка обнаружите того, кто довольно беспечно отключил водяную систему на одном из паровых котлов. Смотри-ка, червяк!

— Думаешь, мне есть дело до какого-то дурацкого червяка?

Молли попыталась отскочить в сторону, но граф подтолкнул ее на прежнее место.

— Это вопрос философского свойства, дорогой компатриот. Там, откуда я родом, вопрос равенства облечен в иную форму. В наших краях он называется вендеттой.

Граф вскинул руку с пистолетом, и в лицо солдату устремилось облачко газа. Часовой, как подкошенный, рухнул на землю. Убийца бросил червяка на его тело.

— Вот видишь, компатриот. Я уравнял тебя с моей семьей и этим трудолюбивым возделывателем почвы. Да возрадуются черви новой пище!

— Ты мерзкий убийца, старый козел! — крикнула Молли. — Ты убиваешь всех без разбора!

Граф указал газовым пистолетом в направлении грибного леса.

— Напротив, моя милая! Так мы идем с тобой на пикник?

— Я… — Молли не договорила и отпрянула назад, потому что в следующее мгновение откуда-то сверху мимо нее пронесся сапог и сбил ее мучителя с ног. Граф-убийца упал прямо на бездыханное тело отравленного газом солдата. Девушка почувствовал удар в спину. Затем чьи-то сильные руки подхватили ее, и, рывком подняв в воздух, опустили затем на плетеный пол. Открыв глаза, Молли с изумлением увидела перед собой знакомое лицо девушки-крабианки.

— Верфей!

— Я же говорила вам, что это она! — произнесла Верфей, повернувшись к стоящей позади нее пышнотелой женщине в рубашке с обрезанными руками и мускулистыми загорелыми руками. Теми самыми руками, которые только что подхватили Молли с земли. Женщина показалась девушке смутно знакомой.

Молли поднялась с пола и встала на ноги. Она находилась в гондоле размером с небольшую лодку. Над головой у нее висел холщовый, вытянутый словно сосиска, корпус воздушного корабля. Миниатюрный аэростат. За спиной незнакомой женщины стоял какой-то мужчина, сжимавший рукоять установленного на короткой оси детандера. Молли бросила взгляд вниз, на землю.

С высоты граф Вокстион казался маленькой черной точкой на краю грибного леса.

— Молли, ты цела? — поинтересовалась Верфей.

— Давайте спустимся вниз, в Гримхоуп! — попросила Молли. — Мне нужно вернуться туда!

— Шутишь, детка, — ответила ей женщина с мускулистыми руками. — Эти изгои подстрелят нас, как только заметят.

— Там у меня осталась друзья! — запротестовала Молли.

— Заведешь себе новых, как только мы выберемся во внешний мир.

— Верфей, ради Великого Круга! Скажи мне, что ты здесь делаешь? Ты не можешь попросить их снова опуститься на землю?

Крабианка покачала головой и показала на человека возле детандера.

— Я объяснила ему, где можно найти тебя, Молли, и сказала, что помогу им узнать тебя.

С этими словами она повернулась к рулевому, чьи редкие волосы развевались в потоках воздуха, вызванных вращением пропеллера.

— Приношу мои извинения, Молли, — произнес он. — Мы подвергались серьезному риску, пока искали тебя. Мы еще больше рискуем потерять тебя в Гримхоупе.

— Мы не против, если ты скажешь нам «спасибо», малышка, — добавила женщина. — Сомневаюсь, что намерения графа в отношении тебя были дружелюбными.

— Вы знаете его? Кто вы такие?

— Мне уже доводилось встречаться с графом, моя милая. Как обычно, на большой скорости.

— Молли, разве ты не узнаешь ее? — удивилась Верфей. — Забыла книжки, которые мы читали в Сан-Гейте?

Ну конечно! Грошовые бульварные книжонки с обязательной иллюстрацией на обложке! Загорелая мускулистая женщина перепрыгивает через пропасть в джунглях Лионгели, сжимая в руке красный бриллиант, похищенный в каком-то храме.

— Амелия Харш! — воскликнула Молли.

— Профессор Харш, — поправила ее женщина.

— Что вы здесь делали?

— Самое лучшее, на что я способна. Но если ты хочешь узнать, что мы делали в Гримхоупе, то лучше спроси об этом у денег.

— У денег?

Профессор Харш пожала плечами.

— Раскопки в развалинах чимекской империи обходятся недешево. Корабль, может, и принадлежит университету, но то, что мне там платят, даже наполовину не покрывает всех моих расходов и усилий.

— Ты хочешь знать, Молли, почему мы здесь? — печально спросил рулевой. — Потому что кое-кто в Миддлстиле предложил за тебя кучу денег — за тебя живую. Но заказчика устроит и твое мертвое тело.