Небесный суд

Глава 13

Оливер в ужасе смотрел на свою правую руку. Запястье раздулось, напоминая черный шар, и было похоже не на человеческую конечность, а на косматую медвежью лапу.

— Я же говорил тебе не подходить к развалинам! — сердито крикнул Гарри.

— Мне показалось, будто я услышал чей-то крик, — пояснил Оливер. — Похоже, что кто-то звал на помощь.

Беспутный Гарри Стейв вытащил нож, который матушка подарила Оливеру.

— Теперь помощь требуется не кому-то, а тебе, мой мальчик! Придется отрезать тебе руку ниже локтя, прежде чем зараза проникнет в кровь и распространится по всему телу. Это — последствие войны магов, Оливер. Частички токов земли попали в твой организм. Если я не отрежу тебе руку, через три минуты ты впадешь в кому.

Оливер поднял руку. Прямо на глазах плоть раздувалась все больше и больше, поднимаясь выше, к самому предплечью.

— Я согласен, отрезайте!

— Не делай этого! — подсказал Шептун. — Скажи, что сам справишься!

Гарри с отвращением смотрел на урода-меченого.

— Святой Круг, да кто ты такой?!

— Я настоящий, — ответил Шептун, проходя сквозь него. — Чего не скажешь о тебе.

Оливер продолжал кричать, а его рука все также дергалась и меняла форму, но Шептун потянулся вперед и удержал ее, и она тотчас вернулась в прежнее состояние.

— Ты теряешь власть над снами, — заметил Шептун. — Ну давай, Оливер, это самое простое!

— Шептун, Натаниэль, спасибо тебе.

— Ты говоришь Натаниэль, Оливер? Тебя околдовала наша Хозяйка Огней?

— Ты был там, — отозвался Оливер, — прежде чем она явилась мне.

— Она чиста, Оливер. Или, вернее сказать, первозданна, даже когда появляется здесь, чтобы пообщаться с разумными бактериями, обитающими на шкуре мира. Имея общий с ней разум, я подобен мотыльку, попавшему в световую камеру маяка.

— Верно, — согласился Оливер, — она чиста.

— Возьми себя в руки, мальчишка! Она подложит тебе свинью, вот увидишь!

— Что ты хочешь этим сказать, Натаниэль?

— Меня зовут не Натаниэль, — злобно прошипел Шептун. — Натаниэль это испуганный мальчишка, которого родной отец отдал уорлдсингерам за пару бутылок джина. Теперь у меня более благозвучные имена. В Лионгели крабианские племена почитают меня как Каментара, змея снов. Даже Шептун звучит лучше, чем глупое хэмблинское имя.

— Мне наплевать, какое имя тебе больше нравится, Шептун. Что ты имел в виду, говоря, что она подложит мне свинью?

— Твои воспоминания, Оливер. Твои самые первые воспоминания о том, что было с тобой до того, как ты попал в Хандред-Локс и стал жить у своего дяди. Они всегда были для меня закрыты. Сначала я думал, что это вызвано какой-то травмой, но дело оказалось в ней. После ее визита все стены внутри твоего разума рухнули. С той поры я проникаю в твое сознание, Оливер. Никогда я еще не видел ничего подобного твоим воспоминаниям. Даже разум паровиков обладает смыслом по сравнению с тем хаосом, что поселился в твоей голове, а я, поверь мне, знаю в этом толк.

Оливер почувствовал прикосновение его конечности — кожи, волосков, вен. Сны с Шептуном показались настолько реальными, что присутствие этого создания сделало его воображение необыкновенно живым и ярким.

— Не думаю, что ты сможешь понять их мир по ту сторону колдовского занавеса. Для этого ты должен побывать там — пожить с людьми быстрого времени.

— Оливер, ты можешь называть меня прирожденным пессимистом, если пожелаешь, — продолжил Шептун, — но мне кажется, что когда Хозяйка Огней попыталась заставить тебя повести за собой прекрасных людей к рассвету по ту сторону колдовского занавеса, бедному маленькому троллю не нашлось среди них места. Вот он и остался сидеть под мостом вместо того, чтобы пойти следом.

— Сомневаюсь, что она это имела в виду, — возразил Оливер.

— Разве? — издевательски прошипел Шептун. — Она — часть этого самого свода правил. Оливер. Когда какой-нибудь купец со Спенсер-стрит, вздыхая по поводу мер и весов, указывает пальцем на Гринхолл и жалуется на то, что бесполезно сопротивляться системе, она и есть та самая система, о которой идет речь. Эта самая чушь типа будь у ангела молоток, я стала бы гвоздем. Мы сейчас с тобой говорим, а тем временем она катит бочонок с маслом острозуба, размахивает спичкой и кричит «пожар!». Круг тому свидетель, Оливер, новый поворот колеса оказался для меня не совсем благоприятен, но тем не менее мне здесь нравится. В мои намерения не входит обменять жизнь в Шакалии на наркотические грезы, которые ты называешь детством, проведенным по ту сторону колдовского занавеса.

— У нас может не быть такой возможности, — заметил Оливер. — Если наш мир должен быть уничтожен, согласись, все-таки лучше жить в каком-то другом месте.

— Жизнь за занавесом — не для нас, — упрямо повторил Шептун и поднял руку, на конце которой были не пальцы, а уши. — Легкое прикосновение гиблого тумана — и человек навсегда становится уродом, если, конечно, ему повезет выжить. Твои дети не будут людьми в привычном смысле слова, да и ты сам, прожив по ту сторону занавеса десяток лет, не сможешь считаться человеком.

— Жизнь есть жизнь, — пожал плечами Оливер. — Я не допущу того, чтобы все наши люди вымерли.

— Наши люди? — язвительно прошипел Шептун. — Я умираю от смеха! Оливер — спаситель человечества! Да кто ты такой, старик Панкетцалитцли, которому явились боги и велели выкопать теплую пещеру под горами, чтобы спастись от наступления великих холодов? Может быть, ты и желаешь помочь собрать коллекцию редких особей для зверинца Хозяйки Огней, но я, клянусь все святым, и пальцем ради этого не пошевелю. Шакалия — моя родная страна, и наш мир — мой дом. Если его хозяйка желает, чтобы я убрался из него прочь, то ей лучше сообщить мне об этом в более конкретной форме, ты понимаешь меня? Пусть придет вместе с толпой подручных бандитов и будет готова помериться со мной силами.

— Натаниэль, Шептун, ты не ведаешь, о чем говоришь!

— Я все прекрасно понимаю, Оливер, — возразил Шептун. — Я просто никому не доверяю. Ты пробуждаешься, мой мальчик. Будет лучше, если ты крепко подумаешь о том, кто действительно на твоей стороне и к чему ты должен готовиться, если хочешь победить.

— Шептун! — позвал Оливер, но в следующее мгновение его бросило в самую глубину туннеля, и он вновь оказался на продуваемых холодными ветрами пустошах Энджелсета.

— Ну, что скажешь, Оливер? — спросил Гарри. — Куда мы отправимся — обойдем лес стороной или двинемся вперед через болото?

Оливер сначала посмотрел на дубовый лес, затем на влажную землю холмов. Тени, отбрасываемые деревьями, казались гуще обычного, да и в их очертаниях было нечто диковинное. Оливер не мог объяснить почему, но здешний лес был совсем не таким, как у подножия Хандред-Локс.

— Лес дал нам укрытие, но мне почему-то страшно входить в него, у меня при одной мысли о нем мурашки по спине бегают.

— Твой внутренний голос тебя не подводит, дружище. Сквозь лесную чащу проходит проклятая стена. Из-за шелеста листьев на деревьях ее шум нам не слышен. Но стоит нам зайти в лес, и через минуту мы лишимся жизни.

— Содружество Общей Доли далеко отсюда?

Гарри указал на восток.

— Квотершифт находится вон там, в полумиле отсюда. Народный рай, где все принадлежит всем, где нет злобных дворян, угнетающих простой народ. Если ты веришь в это, то я продолжу свой рассказ.

— Вы уже бывали там?

— До революции оно мне нравилось больше, — ответил Гарри. — Не такое самодовольное, как сейчас. В последний раз, когда я был там, у них в ходу была фраза «шакалийский шпион». Похоже, они не оценили по достоинству мое высказывание, когда я заметил, что у них по-прежнему сохраняется правящий класс. Вот только теперь он переименован в Первый Комитет. Власть существует всегда, Оливер. Она непременно оказывается в руках у того, у кого острее мечи и выше скорострельность, ты уж поверь мне. Скажу тебе как бывший вор — в этой жизни всегда найдется тот, кто ждет не дождется возможности взять тебя за шкирку. В Шакалии таких сажают на корабль и отправляют в ссылку или на виселицу, в Квотершифте — суют в Гидеонов Воротник. Сказать по правде, я не вижу особой разницы.

Оливер поднял с земли рюкзак.

— Мне казалось, будто вы когда-то были предпринимателем.

— Точнее сказать, вором-предпринимателем. Когда я работал в продуктовой комиссии, все купцы делали огромные состояния на поставках товаров для флота. Караваны с грузами шли постоянно. Было бы глупо хотя бы изредка не запустить руку в горшок с медом, чтобы отведать его вкус.

Оливер покачал головой.

— Предполагаю, что у него был вкус веревки, которую боунгейтский палач набрасывает на шею осужденным.

— Это не моя вина, Оливер. Какой-то слишком умный типчик из казначейства заметил в бухгалтерских книгах расхождения в цифрах. Знаешь, самое забавное состояло в том, что это было не моих рук дело! Выяснилось, что большие суммы денег выплачивались в виде жалованья вымышленным лицам — призракам, мертвым душам! Гринхолл назначил расследование, задействовал ясновидящих. Понятное дело, никому из правительственных чинов не хотелось за чужие ошибки подставлять собственную шею палачу. Потому и решили отыграться на одном человеке по имени Гарри Стейв.

— И мой отец помог вам бежать.

— Это было не бегство, Оливер, а скорее окончание учебного заведения. Ловцы волков могли бы переименовать Боунгейт в пансион благородных девиц. Обычно Небесный Суд имитирует смерть в тюремной камере, но в данном случае слишком многим во флоте и Гринхолле не терпелось увидеть, как я буду отплясывать танец смерти на эшафоте перед толпой зевак. В общем, я предпочел дать деру. Разумеется, я сбежал бы в любом случае. Моя шея слишком мне дорога, чтобы позволить кому-то вытянуть ее самым непозволительным образом, причем из-за каких-то мелких жуликов, протирающих штаны в кабинетах продуктовой комиссии.

— Но ведь вы водили их за нос, — возразил Оливер.

— Ты говоришь как истинный племянник купца, — похвалил Гарри. — Тут дело принципа — я просто не позволил, чтобы меня вздернули на виселице за чужие грешки. Самый бедный рыбак из трущоб, самый увертливый разбойник с Инверней-роуд скажет тебе то же самое — увы, начальству пока неведом этот принцип.

— Я рад, что вы не попали в руки палачу, Гарри.

— Я тоже рад, — ответил пройдоха Стейв и потрогал шею. — А теперь возьмем Содружество. Эх, жаль, что я раньше до этого не додумался. Здесь, в Шакалии, я едва не схлопотал веревку на шею из-за несколько жалких тюков парусины для аэростата, девшихся неизвестно куда, но стоит пройти милю пути и оказаться за границей, как видишь — мало того, что обворовали целую страну, так вдобавок убедили всех, кто в ней живет, стать соучастниками грабежа. Блистательно. Чертовски умно.

Обойдя лес стороной, путники зашагали дальше и вскоре приблизились к невысоким холмам. Оливер уже подумывал о том, что неплохо бы сделать привал, чтобы передохнуть и перекусить, но в следующее мгновение наступил на обломок железной трубы и едва не упал на влажную землю. Разозлившись на самого себя за невнимательность, он пнул железку ногой.

— Похоже, чья-то дымовая труба.

— Это не дымовая труба, — поправил его Гарри, обводя рукой густо поросшую травой землю. — Это выхлопная труба паровика.

Юноша посмотрел в указанном направлении. Весь склон холма был усеян металлическими обломками. Сломанные пальцы, устремленные в небо; рогатые головы, похожие на шлемы; раскроенные древние тела паровиков, ставшие домом для лягушек и куропаток.

Место выглядело холодным, неприветливым и мрачным.

— Это кладбище, да, Гарри?

— Что-то вроде кладбища, Оливер. Здесь было поле боя. Мы с тобой пришли в Дрэммон-Бордс, восточнее начинается Свободное Государство Паровиков. Проклятая стена огораживает и эту территорию — Содружество не доверяет старинному союзнику Шакалии.

— Да будет славен Великий Круг, Гарри, скажите, здесь много мертвецов?

— Достаточно, Оливер. В самом начале Двухлетней войны маршал Адекол привел сюда через горы шестую бригаду Народной армии. Рыцари Короля-Пара сломали ей хребет на этих холмах. Большинство окопов сейчас почти сравнялось с землей, но если копнуть глубже, то можно найти останки воинов элитных частей Квотершифта и их полусгнившие кивера. Над телами погибших здорово поработали здешние лисы.

Похоже, поле прошлых боев разбередило у беспутного Гарри Стейва душевные раны — он повествовал о событиях далекой войны голосом гида, и его взволнованный голос нарушал гнетущую тишину. Гниющие спицы колес легких артиллерийских орудий, стеклянные осколки старых пушечных зарядов, ржавеющие гарпуны, при помощи которых солдаты Содружества пробивали броню паровиков, свинцовые шарики для магазинных винтовок, которыми была вооружена армия Свободного Государства Паровиков — горестные приметы военных лет.

Пройдя мимо длинных рядов засыпанных землей останков, Оливер заметил на склоне холма яркое пятно, что-то вроде цветастого одеяла для пикника, забытого рассеянными туристами.

— Что-то новенькое.

— И странновато смотрится на этом фоне, — согласился Гарри. — Давай подойдем и рассмотрим ближе.

Стоило им подойти ближе, и Оливер понял: это вовсе не сплошной кусок ткани, как ему померещилось сначала. Нет, то была масса сшитых вместе продолговатых лоскутков преимущественно красного цвета. Правда, встречались и желтые. При ближайшем рассмотрении это оказались флаги, сцепленные кусками проволоки. На первый взгляда изделие сие напоминало рыбацкий невод, брошенный бесформенной грудой на холмик.

— Что это, Гарри?

Ловец волков посмотрел в сторону востока и поджал губы.

— Пойдем отсюда.

— Но что это? — не унимался Оливер. — Похоже на флаги.

— Тебе не нужно знать, давай просто пойдем дальше на юг.

Оливер взялся за край материи и приподнял его. Под ним оказалось какое-то одеяло, куча мешков… густо поросшая шаровидными грибами. Странный способ выращивать грибы, подумал Оливер, но в следующее мгновение увидел ряды рук, ног, пальцев. Великий Круг, здесь лежал даже маленький ребенок с крошечными, как у куклы, ножками. Она был настолько мал, что было невозможно определить его пол. Юноша почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и прежде чем он успел осознать, что с ним происходит, съеденный завтрак вылетел из его рта прямо на траву, а сам он повалился на мертвую семью, пытаясь понять, остался ли в этой груде мертвых тел кто-то живой.

Гарри тут же схватил его за руку.

— Не прикасайся к ним! Ты им ничем не поможешь.

— Там могут быть живые!

— Нет, Оливер, живых среди них нет. Они ведь прошли через проклятую стену. Эти штуки, которые выросли на них, вызваны колдовством. Иногда у людей останавливалось сердце, иногда они начинали прорастать чумными спорами, иногда им удавалось прожить сто лет. У некоторых кровь превращалась в камень. Эти люди были уже мертвы, когда воздушный шар потерял высоту и разбился о стену.

— У них не могло быть воздушного шара! — не переставая плакать, выкрикнул Оливер. — В Квотершифте не было воздушных шаров!

— У них нет летучего газа, Оливер. У них нет аэростатов. Но это дело не сложное. Берешь парусину, огонь, горячий воздух… и получаешь воздушный шар. Может, и не слишком подходящий для полета через стену, но откуда им было знать? Сомневаюсь, что по ту сторону стены осталось много инженеров.

Оливер не мог оторвать глаз от жутких человеческих останков — тел, которые когда-то смеялись, плакали, ходили, дышали, а теперь превратились в ошметки мертвой плоти, в которых не осталось ни единой искры жизни. Неужели такое возможно? В одно мгновение жизнь с ее мечтами и надеждами существует, в следующее — превращается в компост, из которого вырастают ядовитые колдовские грибы.

Оливер бессильно опустился на колени.

— Я не знал.

— Лучше бы ты их не находил, — посочувствовал Ловец волков.

— Но ведь вы, Гарри, наверняка обо всем знали.

— Большинство людей выбирало для побега водный путь. Стену нельзя построить в воде, ее можно возвести лишь над ее поверхностью. Да, мне уже доводилось видеть нечто подобное. В худшие голодные годы беженцы даже пытались построить катапульты, чтобы перелететь через стену. Если бы ты видел, какие высохшие тела дождем падали на землю Шакалии.

— Почему? — с трудом выдавил Оливер.

— Почему? — повторил Гарри. — Из-за великой идеи, Оливер. Кто-то выдвигает великую идею — религиозную, политическую, расовой или клановой избранности, философскую или экономическую. Идею секса или того количества гиней, которое ты принес в счетный дом. Это и не важно, какая идея, потому что любые великие идеи всегда одинаковы — «разве плохо, если бы все были такими, как я; если бы все думали, как я, вели себя, как я — тогда на земле настал бы рай». Но люди слишком разные, слишком не похожие друг на друга по образу жизни или мышления. Вот тогда-то и начинаются все беды. Именно тогда в твой дом приходят для того, чтобы уничтожить тех, кто не похож на остальных, именно тогда, раздраженные неудачами, твоей глупостью, твоим простым непониманием великой идеи, самозваные благодетели начинают силой доводить тебя до желаемого совершенства, ваять из тебя идеальную, по их мнению, личность. Для этой цели в ход идут ножи, дыба, палачи, лагеря перевоспитания и Гидеонов Воротник. Когда ты замечаешь в человеке отличие от себя и видишь в нем лишь пороки, когда делишь их на «я» и «они», то они перестают быть для тебя людьми, а превращаются в досадную помеху на пути к благому делу и великой цели.

Гарри указал на мертвые тела несчастных беглецов.

— Вот она, истинная власть зла. Ты думаешь, те, кто сделал жизнь этих несчастных невыносимой настолько, что они предпочли доверить свою судьбу ветру и полотняному шару, считали себя жестокими? Отнюдь! По их мнению, правители Содружества Общей Доли это славные рыцари на белых конях, щедро сеющие повсеместно добро и справедливость ради создания рая на земле. Они уверены, что творят благо, поджигая соломенные крыши домов тех, кого именуют словом «они», или когда давят сапогами пальцы их детей. Добрые рыцари революции считают героями членов Первого Комитета и ради устранения преград на пути к совершенному миру устилают дорогу к нему телами тех, кого они не признают своими. И знаешь, что странно? Хотя лицемерные гимны, которые победители поют над телами невинных жертв, и звучат по-разному для каждой отдельной великой идеи, их слова лично мне кажутся совершенно одинаковыми.

С этими словами Гарри набросил парусину воздушного шара на мертвые тела.

— Они сшили его из флагов. А что еще прикажете делать с этими тряпками? В Содружестве больше флагов, чем одеял.

— Они все еще стоят у меня перед глазами, — признался Оливер.

— Понимаю. Так будет еще долгие годы… В следующий раз, когда ты встретишь так называемых святых, болтающих о том, как Великий Круг спасет тебя, спроси их, что они думают о новых выборах. А когда встретишь карлистов, треплющихся о том, как их партия сделает тебя свободным, задай им вопрос о том, во что они верят. Потому что великая идея не терпит инакомыслия, а ее приверженцы считают любое отклонение от идеального представления о совершенстве ересью и кощунством. Хочешь знать, Оливер, за что на самом деле умерли эти бедняги? За то, что их разум был слишком жалок, чтобы вместить более одной истины!

Стейв вытащил кувшин с маслом острозуба и плеснул из него на парусину самодельного воздушного шара.

— Думаю, пришло время сжигать флаги.

— Как жаль, — вздохнул Оливер. Его вздох не относился к чему-то конкретному, ему было жаль и несчастных беглецов, и эту скудную, продуваемую ветрами местность.

Гарри зажег спичку и бросил ее на облитую маслом материю. Вспыхнул язык пламени, костер начал с треском разгораться.

— Когда-нибудь ты столкнешься с испытанием, Оливер. С трудной задачей, которая покажется тебе невыполнимой. С выбором, который придется сделать. Настанет время, и ты вспомнишь этот день и это место. Постарайся получше запомнить его в мельчайших подробностях, хотя ты и без того вряд ли сможешь его забыть. И ты поймешь, как поступить.

— Такое было и с вами, Гарри?

— Твой отец сказал мне то же самое, Оливер, те же самые слова, — ответил Ловец волков. — Он оказался прав. Я видел немало людей, погибших ради великой идеи. Иногда это единственное, что способно заставить тебя жить дальше.

Огонь охватил уже всю поверхность ткани, из которой был сшит воздушный шар. На вершине холма последние клочья тумана медленно поднимались ввысь. Оливер с удивлением отметил, что туман принимал очертания человеческого тела. Неужели призраки погибшей семьи возвращаются, чтобы понаблюдать за собственным погребальным костром?

— Гарри!

— Я вижу, — коротко ответил Ловец волков.

Туман постепенно принял форму воина в доспехах и рогатом шлеме — нет, это были не доспехи — вернее, они и составляли тело… Это был паровик.

— Гарри, ради великого Круга, ответьте, что это?

— Паро-Лоа, — ответил Гарри. — Один из их богов, дух предков.

Прямо на глазах Оливера и Гарри Стейва призрак указал на юг и медленно покачал головой, как будто предупреждая о чем-то. Затем повернулся на восток и указал в направлении далеких гор, на Свободное Государство Паровиков. В том, что он пытается им сообщить, не было никаких сомнений.

— Он не хочет, чтобы мы шли в Шэдоуклок, Гарри.

— Сам вижу. Не исключено, что за горой сейчас прячется уорлдсингер, который умирает со смеху. Меня беспокоит только один вопрос, почему?

В ответ на вопрос пройдохи Гарри Стейва раздался чей-то громкий вой, как будто кричал терзаемый мучительной болью человек в волчьем обличье.

— Что это был за звук, Гарри?

Гарри посмотрел на туман, стелющийся над вершиной холма. Паровик-призрак медленно растворялся в воздухе.

— Ничего подобного этому не должно быть к северу от кассарабийской границы. Бежим в горы, парень! Быстро! ПРЯМО СЕЙЧАС!

И они со всех ног бросились наутек. Пока они с Гарри бежали по полю былых сражений, Оливер оглянулся. Пока их никто не преследовал. Повсюду лишь все те же металлические обломки.

— Быстрее доставай свой мушкетон! — скомандовал Гарри. — Заряжай его!

Оливер на бегу извлек из заплечного мешка оружие. Деревянная рукоятка мушкетона ловко легла в правую руку. Держа большой палец на механизме взвода, он разломил ствол, и теперь его нижняя часть смотрела в землю. Оливер достал патрон — тот показался ему холодным, как лед — и зарядил мушкетон, после чего снова сложил обе части ствола.

И вновь оглянулся.

— Я ничего не слышу.

— Они рядом, — задыхаясь, ответил Гарри. — Охотникам не нужен шум.

В следующее мгновение нечто, похожее на мохнатую мускулистую массу, отбросило Оливера на влажную землю, и, пролетев рядом с ним, набросилось на Гарри Стейва и сбило с ног. Оливер мгновенно вскочил на ноги. Лапы чудовища яростно били по земле, целясь в Ловца волков. Тот, по всей видимости, снова прибегнул к колдовским уловкам. Казалось, еще мгновение, и жуткая тварь подомнет его под себя, но Гарри успевал выскользнуть из ее когтей.

Раздался громкий хруст — словно где-то рядом на землю упало дерево, — и что-то набросилось на Оливера справа. Плечо юноши обдало облаком пыли. На гребне холма, в том месте, куда направлялись Оливер и Гарри до того, как призрак предупредил их об опасности, появились одетые в красные мундиры фигуры; в руках — винтовки с примкнутыми к стволам штыками. Оружие было направлено на Оливера и Гарри.

Гарри по-прежнему барахтался в грязи, пытаясь увернуться от зубов и когтей мохнатого чудовища. Даже будь Оливер метким стрелком, а не любителем с абордажным ружьем, он вряд ли смог бы попасть в хищника, не задев при этом Гарри Стейва. Зверь зарычал, и Оливер посмотрел вверх на каменный выступ, с которого на него тут же прыгнул второй. Когтистая лапа полоснула юношу по левой руке, и он вскрикнул от боли. Сила удара была настолько велика, что Оливера отбросило на влажную землю. Ему ничего не оставалось, как нацелить мушкетон прямо чудовищу в пасть, и пока оно пыталось вырвать оружие из его рук, нажать на спусковой крючок. Грохнул выстрел, эхо которого рикошетом отлетело от поверхности скалы. Правда, заряд дроби попал чудовищу не пасть, а в бок, а одна свинцовая дробинка распорола юноше щеку.

Оливер попытался выбраться из-под зверя, пока тот на мгновение забыл о своей жертве — впрочем, забыл ненадолго. Извернувшись, чудовище ударило юношу в спину. Когда Оливер упал на землю, оно, рыча, бросилось на него. При этом зверь издавал нечто похожее на человеческую речь — исковерканную речь идиота, с трудом ворочающего языком.

— Эта флаг, эта флаг!

Испуганный Оливер перехватил взгляд животного — это были глаза человека, юной женщины, с длинными ресницами и голубой радужкой. Глаза были глубоко посажены над скошенным лбом и излучали животную ярость. Неожиданно прекрасные глаза удивленно моргнули — земля под зверем и его жертвой ушла куда-то вниз, и они оба взлетели в воздух. В то же мгновение вниз дождем полетели комья грязи. Что это? Взрыв в центре земли или магический фокус, произведенный Стейвом? Нет, явно что-то другое. Почувствовав, что обо что-то споткнулся, Оливер увидел, что из земли поднимается ржавый металлический панцирь, из дыр и трещин которого струилась вода.

Испуганный зверь отлетел от Оливера, у которого от боли огнем горела левая рука, и бросился на выросшую из земли железную фигуру. Это был корпус паровика-рыцаря с одной-единственной боевой рукой-копьем, увенчанной бурым от ржавчины острием. Металл и мускулистая плоть сошлись в бою. Зверь размером с крупную пантеру ударами мощных лап пытался разорвать уже изрядно разбитый корпус металлического зомби. В свою очередь восставший из земли корпус паровика выбрасывал вперед и в стороны копье, стараясь распороть зверю брюхо Его мохнатый противник все никак не унимался, и единственным признаком нанесенных ему ран была кровь на кончике копья.

Похожий на кентавра паровик накренился вперед и упал, сжав животное тонкими как у скелета руками-манипуляторами, Из-под земли появился еще один металлический корпус. У него были две ноги и горбатая спина; если бы не длинный металлический клюв, он напоминал бы тушканчика. Железный рыцарь беззвучно отбросил биогибрида, буквально нанизав его на клюв второго паровика. Мохнатое чудовище с телом пантеры и глазами женщины издало такой долгий и громкий крик, что Оливеру показалось, что сердце выскочит сейчас из его груди.

Но тут с холма донеслись новые крики — на сей раз человеческие. Юноша оглянулся и увидел, что красномундирники в страхе отступают, стреляя на ходу в металлические тела паровиков-рыцарей. Гарри Стейву удалось наконец выбраться из-под второго зверя. Безголовый паровик, напоминавший огромную бочку, своей нижней конечностью прижал биогибрида к земле. Гарри выдернул из головы мохнатой твари нож.

— Калиф, живущий по ту сторону границы, будет очень недоволен, когда узнает, что его призовые охотничьи кошки кормят червей в Шакалии, — усмехнулся он.

За спиной у Оливера паровики-зомби, только что спасшие ему жизнь, медленно погружались обратно в топкую землю. На одного из них давила масса мертвой плоти биогибрида.

— Гарри, их преследуют Паро-Лоа!

— Что ж, было бы невежливо не воспользоваться добрым бесплатным советом. — отозвался Гарри, глядя на железных зомби, неуклюже двинувшихся вслед за ротой солдат в красных мундирах. — К тому же, похоже, что лучше им не мешать. Пойдем, узнаем, что скажет Король-Пар.

Гарри посмотрел на руку своего спутника и пощупал ее двумя собственными руками, сначала одной, затем другой. Оливер вскрикнул, когда Ловец волков нажал на кровоточащую мышцу.

— Возьми свою запасную рубашку. Нужно перевязать рану. Я наложу жгут выше того места, где этот зверь хватанул тебя своими клыками. Придется попозже промыть рану и зашить ее.

— Так мы пойдем в Шэдоуклок, Гарри?

— В Шэдоуклок мы пойдем после того, как наведаемся в гости к его величеству королю Механсии, — ответил Стейв и пнул ногой распростертое на земле тело биогибрида. Судя но всему, тот был мертв. — Итак, кого мы знаем из тех, кто подолгу бывает в Кассарабии?

— Посланник Шакалии в Бладетенбуле?

— Это, пожалуй, был риторический вопрос, — ответил Гарри. Вытащив из сумки подзорную трубу, он посмотрел на отступавших солдат в красных мундирах. — Там на холме стоит белый медицинский фургон, в котором перевозят заболевших чумой. — Ловец волков усмехнулся. — Чумной фургон. Все понятно. Старина Джейми. Надо срочно делать отсюда ноги, парень, пока мой старый друг не пустил вслед за нами новых охотничьих кошек кассарабийского калифа.

Оливер наклонился и поднял с земли мушкетон. Оружие практически не пострадало, если не считать нескольких следов зубов на рукоятке. Путники двинулись вперед, оставив тела биогибридов удобрять землю на поле боя, усеянном ржавыми обломками паровиков и их оружия.

Вскоре после того, как они сделали привал и перекусили, идти стало легче. Влажная земля сменилась более сухой и твердой, низкие покатые холмы уступили место предгорьям, высоким альпийским лесам. Впереди начинались горная цепь с заснеженными вершинами. По всей видимости, это уже земли Свободного Государства Паровиков — других гор в восточной части Шакалии не было, Оливер точно знал. Большая часть городов и деревень, населенных представителями металлической расы, располагалась среди скал. На этой пока еще равнинной местности единственными признаками человеческой жизни были катышки сухого ослиного помета, оставленные торговыми караванами. Лишь они да еще металлические штыри с привязанными к ним тонкими лентами ткани радужной расцветки, которые трепетали на ветру, отмечали тропы, ведущие вглубь королевства паровиков.

Возможно, тому виной были студеные горные ветры, дующие с вершин Механсийского горного хребта, но после часа пути в направлении столицы Свободного Государства, Оливера начала бить крупная дрожь. Сначала он почувствовал холод и поспешил застегнуться на все пуговицы до самого воротника, однако теплее ему от этого не стало. Гарри заметил, что его спутник отстал и остановился, ожидая, когда Оливер подойдет к нему.

— Похоже, что в горы пришла зима, Гарри.

— Зима? Да ты весь в поту, мой мальчик. Покажи мне свою руку.

Теперь юношу буквально трясло от холода. Ему казалось, что если ветер сделается еще сильнее, то поднимет его в воздух, как сухой лист и унесет вниз по склону.

— Я не могу поднять руку, Гарри. Перевязка сделала ее тяжелой, как глыба льда. Но жжет ниже плеча.

Гарри что-то сказал, но его голос словно растворился в воздухе. Затем Ловец волков сделался очень высоким, даже огромным. Или это все-таки не он сейчас возвышается горой над Оливером? Земля под ногами казалась твердой и почти теплой. Она как будто повторяла форму его тела. Если бы он знал, насколько это удобно, то давно бы остановился здесь. Сосны на склонах гор стояли как часовые, высокие и стройные. Вид их радовал глаз.

— Я повидал в жизни кое-что интересное, Гарри. С тех пор как стал свободным. Было бы тоскливо провести остаток дней, сидя взаперти в Хандред-Локс.

Теперь Гарри говорил очень тихо, наверное, потерял голос. Как это все-таки смешно. Оливер засмеялся. Затем на него накатила темнота, и он погрузился в непроглядный мрак.

Кристалл на потолке камеры над головой Шептуна сделался ярче и отбрасывал лучики света, отражаясь от воды, которой был залит каменный пол. Значит, один из волшебников опускал слои колдовских стен, убирал незримые барьеры на пути к его темнице. Черный занавес на двери неожиданно стал прозрачным. Это был Шэнкс — даже под колдовским одеянием, темным и одновременно сверкающим, увешанным бесчисленными амулетами уорлдсингера, Шептун узнал нынешнего главного тюремщика. За спиной у него стояли два верзилы с дубинками в руках. Рядом с ними уорлдсингер в красном одеянии. Оружия у нежданного гостя не было. Значит, это действительно он.

— Привет, Натаниэль! — произнес главный тюремщик. — Ты уже на ногах или что там у тебя вместо ног? У нас гость, и он хочет поговорить с тобой.

— Ты не хотел бы когда-нибудь придти ко мне в другом наряде, Шэнкс? — прошипел Шептун. — Тогда мы посмотрели бы, стоят ли цветы на твоих щеках той туши, которой они наколоты!

Шэнкс повернулся к безоружному уорлдсингеру.

— Будьте осторожны, сэр. Три года назад он пытался убежать. Снял чары со шлема женщины-надзирателя, пробрался к ней в сон и убедил несчастную в том, что в камере томится ее муж, которого нужно освободить, открыв дверь темницы.

— Я полагаю, после этого вы не забыли поменять заклинания? — спросил уорлдсингер.

— Не беспокойся обо мне и Пуллингере, Шэнкс, — произнес Шептун. — Мы давно с ним знакомы. Помнишь нашу последнюю встречу, Пуллингер? В ту пору ты был учеником охотника за мечеными. Ты тогда услышал, как твой хозяин пообещал моему отцу, что моя жизнь под покровительством ордена будет спокойной и удобной. Никто из жителей деревни больше не будет видеть кошмарных снов. Разгневанные отцы перестанут жаловаться на то, что я вбиваю в головы их дочерям, будто я — белокурый полубог с внешностью статного гвардейца. — Воспоминание заставило Шептуна улыбнуться. — Да, я был тогда молод. В юности пользуешься всеми благами, дарованными тебе природой.

— Ты — не творение природы! — взорвался от возмущения Пуллингер, и его лицо за колдовской стеной исказилось от негодования. — Но я предлагаю тебе возможность вкусить большей свободы, чем та, которой ты сейчас обладаешь!

— Я внимательно тебя слушаю, — с мнимой кротостью ответил Шептун.

— Наши предсказатели только что вернулись из города, именуемого Хандред-Локс, — уже спокойнее продолжил Пуллингер. — Тебе что-нибудь говорит это название?

— Огромная стена дамбы к северу от города, на другой стороне бухты, напротив того места, где находятся города-государства и Содружество. Вообще-то мои познания в географии Шакалии, — он указал на стены темницы, — слегка ограничены этим пространством.

— Тогда странно, почему наши предсказатели обнаружили там следы фейбрида, которые они сравнили со следами одного из обитателей приюта Хоклэм. Постоянное и неизменное присутствие — так они выразились. Центром его являлся дом, в котором были найдены трупы — Севенти-Стар-Холл. Полагаю, это название тебе тоже ни о чем не говорит.

— Пыльца, которую ты нюхаешь, вызывает у тебя галлюцинация, — неприязненно процедил в ответ Шептун. — Ты общаешься с духами земли и обнимаешься с деревьями.

— Я упрощу для тебя объяснение, — продолжил Пуллингер, не обращая внимания на слова собеседника. — Есть один мальчишка, которого ты вынуждал общаться с тобой на духовном уровне. Этот мальчишка, судя по всему, сейчас связался с неким ренегатом-уорлдсингером, самоучкой, не принятым в орден, и закоренелым преступником. Если ты скажешь мне, где они в данный момент находятся, то я сумею уговорить начальство, и тебя переведут в хорошую камеру. Там будут настоящий свет, настоящая еда и постель. Может даже твои таланты удастся поставить на службу государству, и тебя время от времени будут выпускать на волю.

— Служение государству! — рассмеялся Шептун. — Выслеживать себе подобных на благо Департамента по делам феев, ты это хочешь сказать? Если тебе нужны ответы, танцуй по ночам вокруг дуба вместе со своими дружками и спрашивай у деревьев. Глядишь, что-нибудь да узнаешь.

— Будет лучше, если ты перестанешь упрямиться и начнешь сотрудничать с нами. Так будет лучше для всех нас.

— Да пошел ты подальше, цветочная морда! — выкрикнул Шептун. — Теперь позволь мне по-простому объяснить все тебе! Я не верю ни одному твоему слову и никому из твоих друзей, напяливших на себя красные одежды! В последний раз, когда я поверил тебе, ничтожество, мое доверие обернулось десятком лет среди сырых стен и пирогом с начинкой из крысиного мяса! Я ничего не знаю ни про какой Хандред-Локс, первый раз слышу о нем и о твоих предсказателях, о том, что происходит в мире с тех самых пор, как ты бросил меня в эту тюрьму! Теперь, я вижу, ты собрался натравить на меня своих псов. Или, может, сам вознамерился заговорить меня до смерти?

— Я же говорил вам, что этот тип неуправляем, — заметил Шэнкс, похлопывая дубинкой по открытой ладони. — Он не понимает нормального языка. По-хорошему вы от него ничего не добьетесь.

— Хорошо, — раздраженным тоном проговорил Пуллингер. — Я сейчас уйду, а вы попробуйте разобраться с ним по-своему. Я не потревожу чары, если приподниму занавес?

Тюремщик отрицательно покачал головой.

— После того, как вы бывали у нас в последний раз, многое изменилось, инспектор. Мы входим в камеру лишь под защитой специальных чар, наложенных с учетом индивидуальных особенностей заключенного. Стараемся, чтобы он не успевал к ним привыкнуть и не смог придумать способ противодействия, но нас тут всего трое и нам придется… заняться другими вещами.

Отгороженный от них колдовской стеной, Шептун выпрямился в полный рост и плюнул на незримую преграду.

— Ну, давай, Шэнкс, хочешь доставить мне удовольствие? Давненько я уже не убивал тюремщиков.

Пуллингер вышел в коридор и, пятясь, приподнял еще один занавес. Шэнкс кивнул надзирателям и ткнул дубинкой в бесформенного обитателя камеры номер восемь.

— Сейчас ты получишь по заслугам, Натаниэль. Посмотрим, удастся ли нам придать тебе форму, более приятную глазу, чем эта.

Внутренний колдовской занавес упал снова, и началось безжалостное избиение.