На следующее утро я надела платье. Его узкий лиф облегал меня с таким безжалостным совершенством, словно было не сшито, а отлито по форме моей души. Цвет пыльного золота, казалось, не просто оттенял, а возвеличивал мою кожу, все еще хранившую отблеск другого, вольного солнца. Каждое прикосновение кожистой отделки к запястьям было не щекоткой, а жгучим напоминанием — о другом времени, о другой жизни, о той, кем я была до всего этого.
Я собрала волосы в тугой, неумолимый узел, словно заковывая в него свою трепетную сущность, надела туфли — простые, но смертоносные, как кинжалы, и, сжав в комок всю свою волю, спустилась вниз.
Марта, увидев меня, ахнула, и ее глаза наполнились не просто удивлением, а благоговейным ужасом.
— Леди Алиана! Вы выглядите… теперь вы как — настоящая леди!
— Я и есть настоящая леди, но… Выглядеть — это лишь искусная личина, Марта! — воскликнула я, взметнув палец к небу с вызовом, обжигающим, как пламя. — Быть ею — совсем иная судьба! Настоящие леди, моя дорогая, не пахнут дымом костров и не торгуют духами, в которых бушует сама непокорность! — выдохнула я, встречая в зеркале свое собственное отражение. — Но сегодня… сегодня мы сыграем эту роль так, что содрогнутся самые основы их мироздания!
Лорд де Винтер не заставил себя ждать. Он вошел ровно в десять, как и подобало его породе — безупречный, холодный, словно выточенный из ледяного алмаза. Его взгляд, тяжелый и пронзительный, медленно скользнул по платью, по моей фигуре, и на его губах расцвела та самая, знакомая, ядовитая усмешка — насмешка хищника, видящего добычу в своей клетке.
— Браво, леди Смитт, — прошипел он, и его легкий поклон был оскорбительнее любой пощечины. — Вы великолепны. Как дикарка, пойманная в силки из шелка и золота. Мой вкус, как видите, безупречен.
— Платье — всего лишь обертка, милорд, — голос мой прозвучал с той же леденящей сталью, что и его, но внутри все пылало. — Содержание же остается неизменным. И пахнет оно все тем же — свободой.
— О, я не сомневаюсь, — он приблизился, и его пальцы, холодные, как сталь, медленно, со сладострастной жестокостью провели по кожистой отделке моего рукава. — Но даже самая строптивая кобылица ценит хорошую сбрую. Она не укрощает ее нрав… она лишь подчеркивает ее дикую красоту.
Я отпрянула, как от прикосновения раскаленного железа, разрывая этот опасный, унизительный контакт.
— Вы вновь сравниваете меня с животным, милорд. Как это… приземленно с вашей стороны.
— Зато честно, — его улыбка стала шире. — Звери не носят масок. Они откровенны в своих желаниях. Как, я чувствую, и вы. Просто ваши желания… столь пламенны, что способны испепелить приличия вашего круга.
— А вы, милорд, мните себя знатоком пламени женских желаний? — вложила я в свои слова всю накопившуюся ярость, всю горечь, всю ненависть.
— Я — знаток всего, что имеет ценность, — отрезал он. — А вы, леди Алиана, начинаете представлять для меня ценность небывалую. И не только из-за вашего… пикантного прошлого.
Внутри у меня все оборвалось и застыло. Так он знал. Он знал! Или догадывался. Но что? О чем? Сердце заколотилось в паническом ритме, кровь ударила в виски.
— Мое прошлое — моя крепость, милорд, — с трудом выдавила я, поворачиваясь спиной, делая вид, что занята флаконами с ароматами на прилавке, лишь бы скрыть дрожь в руках. — И оно не является товаром на вашем рынке.
— Все — товар, моя дорогая, — его голос прозвучал так близко, что дыхание его обожгло мою шею. Он подошел вплотную. — У всего есть своя цена. Для кого-то — монеты. Для кого-то — корона. Для кого-то… тайна.
Я резко, с яростью загнанной в угол пантеры, обернулась. Мы оказались так близко, что я видела темные бездны его зрачков.
— Какую же тайну вы хотите купить, милорд? Рецепт моего «Следопыта»? Или нечто… более сокровенное? Личное?
Его глаза, холодные и насмешливые, вспыхнули ледяным огнем.
— Вы умны. Что делает игру лишь интереснее. Давайте отбросим покровы. Меня интересуете не вы. Меня интересует человек, с которым вас связывают… определенные обстоятельства. Сорган Родчестер.
Сердце не просто упало — оно рухнуло в бездну, увлекая за собой душу. Вот он. Истинный стержень его игры. Я всегда это чувствовала, кожей чуяла опасность от этого завсегдатая моей лавки.
— Я не знаю, о ком вы, — солгала я, и голос мой прозвучал хрипло, предательски выдавая ложь.
— Не унижайте себя притворством, — он мягко, но с неумолимой силой взял меня за подбородок, заставляя встретиться с его взглядом. — Ваш «Следопыт» пропитан им. До последней ноты. Я узнал бы этот аромат в аду. Мы… старые знакомые.
— Друзья? — выдохнула я с последним проблеском надежды, которую тут же растоптало предчувствие.
— О, нет, — он рассмеялся, и его смех был подобен скрежету гробовой крышки. — Скорее… соперники. И я всегда оставался в тени. На службе, во славе, в… — он сделал паузу, и в его глазах мелькнула старая, как мир, злоба, — …в сердцах женщин. Но фортуна переменчива. И теперь у меня есть то, что ему нужно. Отчаянно нужно.
— Что? — прошептала я, и звук затерялся в пространстве между нами.
— Вы, моя драгоценная, — его пальцы сжали мой подбородок с почти болезненной силой. — Вернее, весть о вас. И о тех чувствах, что вы к нему питаете. Чувства — самая драгоценная валюта, не находите? Особенно для такого неудачника, как Родчестер.
Я вырвалась из его хватки, отскакивая, вся дрожа от унизительной ярости, от жгучего стыда, от ненависти, пожиравшей меня изнутри.
— Вы хотите использовать меня, как приманку? Как наживку для него?!
— Не столь примитивно, — он сделал изящный, раздражающе спокойный жест рукой. — Скорее, как… козырь высшей пробы. Я предлагаю сделку, леди Смитт. Вы помогаете мне встретиться с Родчестером. А я, в свою очередь, помогаю вам… забыть. Забыть о нем. И начать жизнь новую. Рядом со мной. В золоченой клетке, но в роскоши.
Я смотрела на него, и волна такой всепоглощающей ненависти накатила на меня, что в глазах потемнело. Этот человек был исчадием ада, облаченным в шелк. Он торговал не телами, а душами.
— Вы ошибаетесь, милорд, — прозвучал мой голос, тихий, но звенящий, как закаленная сталь. — Во-первых, я — не приманка. Я — охотница. А во-вторых, даже если бы я знала, где Сорган Родчестер, я бы скорее отдала душу дьяволу, чем предала его такому… падальщику, как вы!
Его лицо на миг исказила гримаса чистейшей, неприкрытой злобы, но почти мгновенно вновь стало гладкой, холодной маской.
— Охотница? — он фыркнул, и в этом звуке было презрение всей его породы. — Милая моя, вы — перепуганный кролик, забредший на территорию голодного волка. Ваша участь — быть растерзанной. Вопрос лишь во времени.
— Возможно, — я выпрямилась во весь свой рост, впиваясь в него взглядом, в котором горели все пожары моей прежней жизни. — Но я, милорд, не простой кролик. Я — тот самый кролик, что пахнет страхом и диким клевером. И, как выяснилось, у меня очень острые зубы. А кроли, к вашему сведению, всеядны. Так что берегитесь, милорд. Охота может оказаться взаимной.
Я резко развернулась и пошла прочь, вглубь магазина, оставив его стоять в одиночестве. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди, но сквозь страх и ярость пробивалось дикое, горькое, пьянящее чувство удовлетворения. Карты легли на стол. Маски сорваны. Игра, наконец, началась по-настоящему. И на кону была не просто моя честь или лавка. На кону был ОН. Сорган Родчестер. И я только что бросила к его ногам свой вызов, объявив, что вступаю в эту смертельную партию на его стороне.
Пусть де Винтер готовится. Охотница вышла на тропу войны. И пахнет она бешенством, непокорностью и духами «Следопыт». А это, как я чувствовала каждой клеткой своего тела, был самый опасный и сладостный аромат, который он когда-либо вдыхал.