Глава 4. Такая разная истина. Часть 1

На похороны мы не пошли. Для нас она не умерла. Но многие были настроены гораздо пессимистичнее, и на Земле Закатной — старейшем кладбище Бергюза, в писательском некрополе, появился новый памятник — над пустой могилой. Пока что — временный камень с портретом, позднее собирались поставить скульптурное изображение.

Так написали "Вести", а еще — что на похоронах присутствовали только друзья и поклонники. Если у Королевы Детектива и была когда-то семья, никого подобного там не заметили.

— Вот она будет смеяться, когда вернется! — беззаботно улыбнулась Гортензия, накрывая стол к завтраку. — Аль, кончай портить глаза, лучше помоги мне.

Беззаботность в ее голосе была довольно искусственная, но я охотно послушалась, бросив газету в ящик с растопкой. Сегодня — очередь Зи дежурить по дому, значит — завтрак будет больше чем просто съедобный. Он заслуживает чистой скатерти и красивой посуды.

Посреди стола стояла ваза с поздними астрами — последними в этом году.

— Не боги весть что, — вздохнула Гортензия, пригладив лепестки на темно-бордовой, — Но, думаю, ей бы понравилось.

Еще едва только рассвело, ветер заставил ежиться, поднять воротник и надвинуть шляпку поглубже. Хорошо, что мы догадались завернуть цветы в несколько слоев бумаги. Зато в омнибусе было свободно, не пришлось мерзнуть на втором этаже. Не нужно беспокоиться, что помнут букет.

Зи сражалась с сумкой, безуспешно пытаясь закрыть.

— Это что — кухонный нож?!

— Ага, — рассеянно отозвалась подруга, — замотанный в кухонное полотенце. Кто-то же должен думать о безопасности, когда по городу разгуливает маньяк.

— Но Зи, его видели далеко от кладбища, даже не на левом берегу.

Гортензия нахмурилась:

— Помню, что неподалеку от Белого Храма. И кто из нас — лучший знаток детективов? Это чокнутый убийца, а не торговец каштанами, чтоб отжимать у других маньяков выгодные места и цепляться за них. Лучше бы кое-кто не занудствовал, а прихватил полкирпича в носке. Или утюг.

Я представила, как прохожу мимо ванЛюпа, помахивая кирпичом в носке. Зи, судя по ее лицу, — тоже.

Пожилая дама в трауре, сидевшая напротив, смотрела на нас крайне неодобрительно. Пришлось кусать губы еще минут десять, прежде чем выскочить из омнибуса и расхохотаться.

День сразу стал чуточку теплее, и даже черная мраморная арка Земли Закатной не показалась гнетущей.

Мы приехали не на могилу — только дать знак дорогому нам человеку, что помним его и ждем.

* * *

По дороге к некрополю я размышляла, как бедненько будет смотреться наш букет на фоне всех прочих. Меркантильные мысли вылетели из головы, когда я заметила у ограды худощавую фигурку в черном пальто и шляпке, окутанную клубами табачного дыма.

"Эх. А мы так надеялись постоять там одни."

— Гм! — сказала Гортензия и полезла в сумку.

— Зи! Маньяк ведь мужчина.

— Уверена? Ну, ладно… — или мне просквозило мозги, или в голосе подруги были нотки разочарования.

— Доброе утро! — сказали мы хором, и слаженно помахали руками, изображая приветствие. Смотрелось невероятно глупо, зато разогнали дым. Женщина обернулась. Если я и не уронила челюсть на землю, так лишь потому, что забыла, как это делать.

— Г-госпожа Викс?

Преподавательница науки о поведении окинула нас хмурым взглядом и затушила окурок об ограду могилы. При всем моем глубочайшем уважении к ней, это было непозволительно, просто грубо. И возмущение точно отразилось у меня на лице.

— Имею полное право… — буркнула Цинтия Викс, хмуро оглядывая меня. — …барышня Ронда, — закончила она, и голос ее не стал теплее. Почувствовав себя лишней в этой нерадостной сцене, Зи забрала букет и бочком удалилась в сторону. Сердце отсчитывало удары, а я все смотрела на любимого преподавателя.

Порой очевидные вещи так очевидны, что просто не желают казаться реальностью. Не могут. Не имеют право. Например, тот факт, что два человека, чье мнение для тебя бесценно, настолько похожи. Как сестры. Просто ты никогда не видела их рядом.

— Ляпнете что-то газетчикам — прокляну, — не повышая голос, бросила госпожа Циник.

"Да. С нее станется."

— Госпожа Викс, позвольте мне…

— Не позволю! — вот теперь она повысила голос. — От соболезнований мне ни жарко, ни холодно, так что не тратьте время.

"Может быть, имя мое она и помнит, а вот упрямство, похоже, — нет."

— Позвольте мне спросить, госпожа Викс: что такого случилось, если вы не поддерживали связь с сетрой столько лет? Это же не какая-то троюродная кузина, ближе просто не может быть.

Госпожа Викс полезла в портсигар за очередной сигаретой. Повертела ее в пальцах, засунула обратно, захлопнула крышку с громким щелчком.

— Она сама отказалась от семьи, когда взяла псевдоним. Да, родители осудили ее занятие. Но она предпочла позабыть всех разом.

Развернувшись так резко, что полы пальто взметнулись вороньими крыльями, Цинтия Викс направилась прочь.

Это был чертов дешевый драматизм — бросать подобные слова человеку в спину, но я не сдержалась:

— Ошибаетесь! Она вспоминала старшую сестру за пару часов до того, как ушла от нас.

Госпожа Викс остановилась, вздохнула и обернулась:

— Забудьте, барышня Ронда. Забудьте все, чего нахватались из ее опусов. И поскорее, если не хотите закончить жизнь, как… как моя сестра. Доброго дня!

— Проводим ее? — Гортензия неслышно подошла и взяла меня за руку. — Ну, ты понимаешь: маньяки и все такое… Не нужно? Ладно, зато я точно знаю, что нужно тебе: сладкого и отвлечься!

* * *

— Можем полистать журналы и выбрать платья для праздника Зимнего Солнцестояния, — предложила Гортензия, когда мы попили чаю с медовыми вафлями. — Можем сыграть в настолку "Алхимия". У тебя есть "Алхимия для домохозяек"? Можем просто сидеть и болтать, ага?

Ёршик вернулся домой, но оба кресла так и остались в комнате Зи, и мы подвинули их к окну. За окном светило солнце, отдавая последнее в этом году тепло — скоро унылая серость поздней осени окончательно захватит мир, у окна уже не посидишь, свежий ветер превратится из желанного гостя в незваного. Будем сидеть у плиты в кухне. Может быть, придется ночевать в одной комнате, если уголь подорожает… Это в будущем. У плит и каминов есть своя прелесть: они не взрываются, как те трубы с паром, которые попытались устроить в новых домах. Война поссорила людей с двумя стихиями из четырех, вот только не все люди это усвоили. Нам же — ура! — этот кошмар не грозит.

— Идея! — радостно сообщила Гортензия. — Давай делиться друг с другом секретами.

"Ох.

Что я там только что думала о кошмаре?.."

— Чур, я первая, — все так же бодро продолжила подруга, подалась ближе с самым заговорщицким видом и закончила почти шепотом:

— Я — не Гортензия.

— Э?.. А кто?!

* * *

— Ну… — она посмотрела по сторонам, потом — на свои руки, наконец резко выдохнула.

— Обещаешь не смеяться? Я — Примула. Это имя было записано в метрике.

В ответ удалось лишь покачать головой.

— Примула. Хорошо. И что не так с этим именем? Очень мило звучит — Примула Горшко…

— Это здесь, в Ландрии! — перебила меня подруга. выглядела она абсолютно несчастной. — Мать родом из княжества Габришского, услали сюда — к дальним родственникам, когда забеременела невесть от кого. У нас с братом ее фамилия, Горошек. Он, кстати, Томаш, нормально для парня. А я — Примула Горошек, это не имя, это вывеска в овощном ряду! — она всплеснула руками. — А еще мне не двадцать, — закончила она убитым голосом. — Представляешь? Я не замужем, и мне двадцать один!

М-да. Зря мы расположились у открытого окна. Слышимость в нашем дворе просто прекрасная.

— Мне тоже!

— А мне — восемнадцать!

— С днем рожденья, девчонки!

— А ну, замолчите, паршивки! Только смогла задремать! — возможно, я ошибаюсь, но, кажется, мы разбудили госпожу Шуэтт. Не прилетел бы Злыдень по наши души.

— Ой, — сказала Гортензия, подкралась к окну и прикрыла ставни. Как будто это что-то исправило. Я не выдержала и рассмеялась:

— Давай уж, выкладывай все: как ты сумела?

Порча метрики, конечно, не страшное преступление, но проступок, все же, серьезный. И, прямо скажем, неумный: имя человеку дают в храме Сущего, и это не просто набор звуков — оно может влиять на судьбу.

— А, легко, — отмахнулась Зи так, словно занималась подделкой документов чаще, чем кройкой или шитьем. — Уронила метрику в таз со стиркой и чуть-чуть порвала, пока вылавливала. В десяти, наверно, местах, — она улыбнулась довольной улыбкой, было видно, что от признания ей стало легче:

— Теперь — твоя очередь.

— О.

Мой единственный и по-настоящему страшный секрет был выловлен из Бергезе несколько месяцев назад. А еще он не был моим секретом, в лучшем случае — коллективным.

Зи истолковала мою заминку по-своему:

— Ладно, давай, я еще раз. Но помни: ни-ко-му.

— Могила! — я изобразила классический жест "рот — на замок".

— Никакая я не сверхбыстрая машинистка, и способность моя — ворованная.

А вот это уже было действительно интересно, особенно — если учесть, что уровень способности Зи — единица. Самая печальная и лживая цифра, ведь в половине случаев фактически это ноль.

— Нет, с магией в паспорте все хорошо, — отмахнулась Зи. — То есть, все плохо и бедно. Я про работу.

Она больше не улыбалась. — Паршивая, на самом деле, история…

* * *

Мало кому незнакома фамилия Кантор, и уж точно ее знают все женщины. Талантливый изобретатель дал нам две вещи, изменившие жизнь: швейную машинку и пишущую. Кроме них он придумал еще много интересных штуковин, но машинки для нас — вне конкуренции. И моя лучшая подруга, оказывается, не просто хорошо его знает — несколько лет жила с ним под одной крышей.

Зи бросила школу немногим позднее братца Ёршика, вот только свободных и романтичных занятий для девочек не существует. Никакой тебе беготни по крышам под звездами — или на фабрику, или в посудомойки. Глядишь, через…цать лет станешь кухаркой. Если повезет. Гортензии повезло с хозяином. И с непосредственным начальством — тоже. Кухонная девчонка — низшее существо в иерархии слуг, но к Зи относились по-человечески. А еще господин Кантор отыскал в лице Зи, ни много, ни мало, волонтера для проверки изобретений. В чем разберется малограмотный подросток, рассудил он, с тем у образованных взрослых не будет проблем.

О том, что малограмотный подросток соображает лучше иного взрослого, старик так и не узнал, а Зи первой испытала новейшую швейную машинку с ручным приводом и пишущую с модифицированной кареткой.

Гортензия прервалась, подошла к окну, и открыла ставни. Некоторое время просто стояла, глядя во двор. Потом снова села в кресло. Я терпеливо молчала: было слишком заметно, что весело история не закончится.

— Он умер за столом в кабинете. Я пришла рано утром чистить камин и подумала, что старик задремал за работой. Помню, как плакал дворецкий, а ведь обычно был невозмутим как скала. А потом, — Зи брезгливо скривилась, — набежали родственники. Ни один при жизни не навещал, зато за наследством явилась толпа. А я — что? Я ничего не трогала. Почти. Так — кинула в огонь пару-тройку листов. Незадолго до смерти он придумал новый способ печатать, — Зи зло фыркнула. — Теперь его знаю я и больше никто. Жлобам бы все равно не пригодилось… Я научу тебя, — она улыбнулась. — Ты же моя лучшая подруга.

— Не-не-не! Это твоя тайна! — я представила, сколько свалит на меня госпожа Колотушка, если поймет, что могу работать быстрее. Как-то даже день за окном померк. — Не хочу выделяться. На меня и так в отделе уже смотрят косо. Ну, что, — я встала, — идем готовить обед?

* * *

Зи уставилась исподлобья с видом обиженной девочки, сделавшись вдруг очень похожей на Лукрецию.

— Вот не верю, чтобы у такого искателя истины — и ни одной интересной тайны! Но, — она прекратила дурачиться и тоже встала, — если ты не можешь сказать, я все понимаю.

Это было просто нечестно — после стольких ее откровений. Да и чего, в конце концов, мне бояться — Его Сиятельство наверняка уже все узнал.

— Значит, так. Я работала гувернанткой у одного вдовца он на моих глазах задушил убийцу жены а потом мы вместе спрятали труп! — на этом закончился воздух. Тайны, к счастью — тоже.

— Ух, ты-ы-ы!..

Выражения лица Зи этот храбрый, но идиотский поступок определенно стоил. Или это освещение сбивает с толку, или Гортензия мне завидует. Кажется, все же второе.

— Вот это приключение!

— Зи! Никогда! Слышишь? Никогда, нигде, никому. Прямо с этой минуты. Ни слова упоминаний. Клянешься?

— Ага. Клянусь. А вдовец симпатичный?

— Гортензия!!!

Подруга хихикнула, прижав руки ко рту.

— Зи?

— Ммм?..

— Он — тролль. И больше — ни слова.

— А…

— Нет!

— Аль, ну, стучат же. Идем, откроем, вдруг, — она сделала многозначительную паузу. — это Ларс.

— Тетушка?..

Вот уж кого мы точно не ожидали. От удивления я не сразу заметила, что тетушка Леттия опирается, едва не висит на руке старушки-горничной, словно ноги не держат. ВанЛюп, стоявший чуть позади, кивнул нам:

— Если что — кричите: схожу — позову целителя.

Тетушка Леттия выглядела ужасно: бледная, заплаканная, волосы всклокочены, руки дрожат. Так плоха она не была даже на похоронах мужа. Вывод из этого очень прост: что-то случилось с Мэтти. Втроем с прислугой мы почти донеси ее ко мне в комнату, сняли пальто и уложили.

Надо было задать тот самый вопрос, но язык просто не слушался. Мясника из Белого Храма, как окрестили убийцу газеты, искала вся полиция Бергюза, в том числе — участок Холмов. Аристократы были категорически против, но комиссар настоял на своем: констеблей, век не видавших преступности, перебросили на правый берег. Какой в этом был прок?! И вот результат — кузен наверняка пострадал!

— Тетушка, — я взяла ее за руку. — Мэтти ведь жив?

— Пока да… — слова дались ей с трудом.

— Что значит — пока?

М-да. Все-таки, такта у Зи — лишь чуть больше, чем в сливном бачке. И дала бы подруге пинка, да не дотянуться.

— Его забрали. Они говорят… говорят, это Мэтти — маньяк-убийца!..

* * *

Зи сбегала к госпоже Шуэтт, узнала, что это ее мы разбудили (опять!), узнала о себе много нового и принесла успокоительных капель. Тетушка задремала, горничная осталась с ней, мы сидели в кухне, беспомощно глядя друг на друга. Что-то надо было делать, и как можно быстрее. Мы были готовы бежать, искать — что угодно, но вот загвоздка: с чего же начать? Этот случай — не публичное дело Гортензии, в газетах — множество громких фраз про немыслимую жестокость, но — никаких особых примет. Обратиться к даме Элле-Кармиле? Уверена, "Ландрийское Право" она одолжит. А дальше?..

— Томаш с дружками как-то по дурости влез в одну лавку, — задумчиво протянула Гортензия. — Ну, как — влез, вообще-то, стоял на стреме, это другие полезли. Поймали в итоге всех, судили, схлопотал шесть месяцев нестрогого. Так до суда точно можно было навещать, поесть принести… Тут, правда, другой случай: не взлом винной лавки — убийство, но твой брат — не Том, у него хорошая репутация, ага? Даже странно, что вот так просто поверили: приличный парень — и вдруг маньяк.

Это действительно было более чем странно, но и вселяло надежду: всем свойственно ошибаться, даже правдовидцам, Зи тому пример. Нужно добиться свидания с братом. А начать… с полицейского участка Холмов, откуда ж еше!

— О, — отметила Зи. — Вижу блеск в глазах. Это — моя подруга! Вперед!

* * *

В участке, где служил Маттиас, меня знали многие, и отнюдь не с плохой стороны. Полицейские балы — не безумные танцы в сомнительном клубе, на балах я по темным углам не пряталась. Что до Гортензии, на нее мужчины обращали внимание везде.

Только не в этот раз.

Пришлось почти отбить руку о звонок, прежде чем появился дежурный. Поразительно, как вообще он дошел до стойки, не врезавшись в стену — до такой степени старательно молодой констебль глядел в сторону.

— Или это ужас как подозрительно, или одно из двух, — шепнула мне Зи.

— Если хотите подать жалобу, заполните форму номер четыре, — начал констебль, все еще зарабатывая косоглазие. — Если хотите сообщить о пропаже, заполните форму номер восемь. — заунывно продолжил он, раскладыая перед нами листы. — Если хотите сообщить о находке, это не к нам, а через дорогу…

— Молодой человек, — начала Зи, используя ту самую улыбку, которая недавно сразила мага при исполнении. — Мы всего лишь хотели…

— А если хотите просто спросить, это тем более не к нам! — рявкнул констебль, стунув кулаком по бумагам — раз, другой, третий.

После третьего до меня наконец дошло, что он тычет в бумаги пальцем.

"Через двадцать минут — у пятой колонны к северу," — было нацарапано на верхнем листке.

— Мешок и лопату брать? — проворчала Гортензия, когда мы покинули участок. — Что за нелепая конспирация! Так. И где тут у них север?

Почему нас послали на север, я поняла, когда мы дошли до нужной колонны. Это была граница участков — завершались Холмы, начинались Искусные Ремесленники.

Ежась на осеннем ветру, мы надеялись, что выход найден — первые полчаса. Но время шло, а никто так и не появился. Из магазинчика по соседству доносился аромат выпечки, напоминая, что мы не обедали. Люди спешили мимо: снова полил дождь. В довершение к этому на нам с подозрением начал коситься дворник.

— Да пошли они… — сердито фыркнула Зи, открыв зонт. И тут со стороны Ремесленников к нам подбежал человек, закутанный в плащ.

— Пришлось кругами ходить, — выдохнул Руфус. — Плохо дело, барышня Авла. Идемте, сядем где-нибудь и обсохнем. Разговор будет не из легких.

* * *

Руфус был лучшим другом Мэтти уже много лет. То, что он стремился помочь, вселяло надежду. Даже стало неловко, что мы едва с ним знакомы. А ведь он симпатичный, хоть и немного чудной: кровь измененных сделала его похожим на охотничьего пса, лохматого и порывистого. Будь у него собачьи уши и хвост, они бы уныло висели, показывая, как сильно их владелец расстроен.

Для расстройства причины были, и очень серьезные.

Окажись я чуть более суеверна, решила бы, что Сущее имеет зуб на всех, кто мне дорог. Сначала Зи. Потом дама Миллер. Теперь… Теперь Сущее решило сложить все несчастья вместе, подобравшись к кузену.

Маттиас — хороший человек, порядочный и справедливый. Не без недостатков, конечно. Немного педант — влияние отца, часовых дел мастера. Чуточку — совсем чуточку — маменькин сын, что поделать: единственная отрада вдовы. Но я уверена: окажись он в нормальном участке, а не в болоте Холмов, из него получился бы замечательный страж порядка. Клятва "Служить и защищать" для него не была пустым звуком. Вот почему, услышав во время патрулирования женский крик "Помогите!", он не оглох, а поспешил не голос. Прежде, конечно, свистом позвал подкрепление — правила Мэтти всегда выполнял в точности. Как получилось, что его напарник отстал — вот вопрос? Споткнулся он, как же! Вот кого надо было судить за то, что Маттиас оказался у Белого Храма один.

Смело? Еще бы! Глупо? Сложно ответить, если учесть, что крик раздался ночью, с того пустыря у руин, куда не заходят бродячие псы.

Увы, в отличие от собак, люди туда забредают. Наверное, это наивысшая степень отчаяния, такая, которую я представить не в силах: знать, что рядом — магические руины, знать, что здесь убивают, и все равно приходить. Подпорки — так называют этих несчастных женщин. Уличные проститутки без лицензии, те, кому работа в Пылком Квартале не виделась и во сне. Их даже не водят в дешевые меблирашки — использую прямо у стен в переулках, в таких местах, как тот самый пустырь.

За последние две недели безумный убийца искромсал четырех молодых женщин. Находились такие, кто не стеснялся сказать: вот молодец — чистит столицу от этих мерзких подпорок. Большинство, к счастью — не из подобных радетелей чистоты, особенно после того, как в газеты просочились кое-какие детали. Например, что внутренности одной жертвы были разложены на ней, как причудливый шарф.

Маттиас не успел помочь: у жертвы не вырвали внутренности, но с ножевой раной в сердце не спасет никакой целитель. Зато Мэтти видел преступника. И погнался за ним.

* * *

За окнами крошечной забегаловки все так же лил дождь. Руфус отодвинул пустую чашку. Я обнаружила, что мой чай остыл, оставшись нетронутым. Зи нетерпеливо воскликнула:

— Ну, и?.. Он не догнал его, что ли, раз все свалили на невиновного?

— Если бы, барышня Горшковиц, — хмуро пробормотал Руфус. — Не просто догнал — схватил муд… простите! подонка, скрутил, выволок из руин, благо хлыщ оказался на голову ниже. Сдал прибывшему подкреплению. Видели в сегодняшних газетах радостную весть о поимке маньяка? Нет? То-то и оно. Все сложно. Этот гад — сын председателя палаты эрлов. Аристократик по самые гланды. А ваш брат, барышня Ронда, оказался мифическим козлом на заклание. Все потому, что этот бл… извините! урод выкинул нож где-то в руинах. Единственную улику.

Руфус умолк. Зи растерянно шмыгнула носом.

Что-то не складывалось. Нет, с уликой все ясно. Но почему, черт возьми, лучший друг брата упорно отводит глаза?

Кажется, пора пустить в ход стенобитное орудие под кодовым именем "школа Гортензии".

— Пожалуйста, — я взяла полицейского за руку и придвинулась. Получилось даже примерно не так обольстительно, как у Зи, скорее — настырно. Но мне уже было все равно. — Руфус, чего вы не договариваете?

Констебль вздохнул, словно собрался нырять:

— Судебный правдовидец уже проверил обоих. Дважды. Хлыщ чистенький — ни следа вины. Это его не оправдывает, особенно, если он чокнутый. Беда с ваши братом, барышня Авла. У него как раз разглядели вину. В итоге, вы понимаете, — слово эрла де Вержи против слова простого констебля. Эх… была бы улика… Нет, вы не думайте, снаружи храма искали. Ни-че-го. Это же Белый Храм. Туда войти и выйти — запредельное достижение.

Руфус встал:

— Поганое дело! У папаши этого гада везде есть связи. Начет вас наших ребят строго предупредили. Теперь выход один: нанимать адвоката и пусть доказывает невменяемость. Надеюсь, получится… Других вариантов не вижу. Можете меня ненавидеть, если хотите, — уныло добавил он и ушел.

* * *

Квартира была пуста: тетушке стало чуть легче, она отставила у ванЛюпа записку и вернулась домой. В записке — ничего неожиданного: "Буду искать адвоката, сообщите, если что-то узнаете."

Что мы могли предпринять?.. Кроме варианта "увидеться с братом" другие идеи в голову не шли, но вот незадача: моя физиономия угодила в газеты в связи с поиском правды. Очевидно: пресловутый аристократ сделает все возможное, чтобы в этот раз я правду не разглядела.

Пока я сидела на кровати, бестолково чиркая карандашом по бумаге, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок, Зи металась по дому. Пробежала в одну сторону с бутербродом в зубах, обратно — на ходу завивая волосы, переодевалась и красилась. Наконец заглянула ко мне со смущенным видом:

— Аль, у меня сегодня свидание, и никак не отменишь, просто нельзя! Ну-ка, быстро давай мне клятву, что никуда не пойдешь, пока я не вернусь! Я жду! Ага или не ага?

— Угу…

"Что ж… Война — войной, а любовь — по расписанию. Или я что-то путаю?.."

— Ой! — она снова метнулсь в кухню. — Ты же совсем не ела!

Через несколько минут она возвратилась с чашкой чая и тарелкой печенья.

— Выпей при мне, и я буду спокойна!

"Как будто это что-то испра… Когда я успела заснуть?! И что за грохот в прихожей?"

— Вот я и вернулась! — возвестила оттуда Зи. Раздался скрип, словно по полу тащили что-то тяжелое. — Ты хорошо поспала? Госпожа Шуэтт сказала, это очень полезные капли.

"Та-а-ак… Кто-то сейчас ответит за самодеятельность!"

Зи вошла в комнату и упала на стул с совершенно несчастным видом:

— Целовалась когда-нибудь с парнем, у которого на зубах скобки? Если нет, на всякий случай запомни: пусть они сто раз золотые, овощи в них все-равно застревают, никакая магия не спасет. Бе-е-е…

Сложить два и два было нетрудно: скобки, магия, молодой ликвидатор.

— А самое ужасное, он сказал, что в следующее воскресенье представит меня своей маме. Порывался сегодня, но повезло: она ушла в гости.

Умом я понимала: нет никаких прав осуждать подругу. Это не ее брата в ближайшее время повесят. Но все равно было обидно и горько. Что я там пошутила насчет такта в сливном бачке? М-да. Кажется, бачок намно-о-ого тактичнее.

— Что будет, если я понравлюсь его матери? — как ни в чем не бывало продолжала рассуждать Зи. — Мы поженимся, у нас будет домик, четверо прелестных детишек, а потом муж возьмет и погибнет, как тот — со шкатулкой! И как нам всем теперь жить без хозяина в доме на эту пенсию, да еще — со свекровью?! — в ее голосое звучали нотки истерики, и ничуть не наигранной.

— Зи, милая, опомнись: нет никаких "теперь"!

— Уф-ф… — выдохнуа подруга. — Страшная картинка, правда? Это я к чему: раз знакомиться с его мамой я не собираюсь, у нас с тобой всего один шанс. Начинаем немедленно!

"Или маг накормил Зи чем-то неправильным, или…"

На этом мысль обрывалась.

— Хватит валяться! — Гортензия сдернула меня с кровати и вывела в коридор. У входной двери лежал здоровенный мешок. Зи развязала его с видом настолько загадочным, словно там были подарки от Зимнего Деда. Наружу вывалилось что-то вроде длинного сапога.

— Наврала олуху про костюмированный девичник, выклянчила вот это. Не боги весть что — он поношеный, но защитные руны есть, а больше не надо, ага?

Наконец, с большим опозданием в голове уложилось, что именно торчит из мешка. И стало невыносимо стыдно за упреки в адрес подруги. Пока я бессовестно дрыхла, она искала выход и, кажется, у нее получилось!

— Зи, ты — чудо.

— Я знаю. Давай. собирайся: пойдем обыскивать храм прямо сейчас, пока ночь. Среди бела дня девчонок в чужих магдоспехах вмиг остановят.

Как объяснить, что две девушки среди ночи пришли к проклятым руинам со здоровеным мешком, и никто их не остановил? Везение? Чудовищная небрежность полиции, которая успокоилась, найдя — яко бы — виноватого? Признаюсь честно: меня это не волновало. Наверное, причины смешались вместе, но меня интересовали куда более приземленные вещи.

— Так. Зи, прекрати. Я вижу, что ты делаешь, даже не думай.

Зи перестала копаться в сумочке:

— Что — не будем кидать монетку, потянем спички?

— Нет. Я иду в храм, и это не обсуждается. Ты стоишь на… как оно называется? На стреме, да? В общем, если явится полицейский, подашь мне сигнал. Выбирай, как тебе удобнее: свистнешь, что-то споешь или изобразишь чайку?

Гортензия покачала головой:

— Думаешь, я бы не справилась? Как скажете, босс! — она шутливо отдала честь, но выглядела невеселой. — Петь и чирикать не буду. Сделаю то, что в этом месте делают все нормальные люди. Если услышишь крик "Помогите!!!" — беги. В противоположную от источника сторону.

Она порывисто обняла меня.

— Зи!

— А?..

— Надо идти. Отпускай уже.

— Может, все же привяжешься? — объятья подруга разжала, но в руку вцепилась крепко. — Вот и веревка нашлась неподалеку…

— Нет. Там слишком много обломков, она все равно запутается.

Последнее, что я слышала, прежде чем надела шлем и шагнула в неизвестность:

— За каким болотным чертом я скинула чье-то белье…

* * *

Костюм был велик и болтался, ноги нещадно мерзли: подходящих брюк у нас не было, пришлось остаться а одних чулках. Голове наоборот было жарко, дышать удавалось с трудом: вентиляция в старом шлеме, похоже, засорилась, но ковыряться в ней мы не осмелились. Прозрачная лицевая пластина почти сразу запотела, приходилось мотать головой, вытирая ее волосами. В довершение ко всем этим радостям, судя по запаху, внутрь костюма кого-то недавно стошнило.

На первый десяток шагов пришлись три попытки упасть. Четвертая оказалась успешной. Может быть, защитные символы и спасали от воздействия магии, но встречу колена с камнем они не отменили.

— Ах, ты ж..!

Хорошо, все-таки, что я уже ушла за обломок стены, и Зи не увидела этот позор. Плохо, что фонарь при падении, кажется, треснул. Он еще светил, но теперь — в полсилы, не намного ярче месяца в небе. Что ж, зато я экспериментальным путем узнала, что в шлеме можно ругаться — сколько душе угодно, какими угодно словами. Подруга не слышала.

Где-то я читала, что обсценная лексика облегчает боль. Интересно, а Храм меня слышит?.. Если попаду в нем в серьезную передрягу, пусть у него свернутся уши… контрфорсы… в общем, хоть что-нибудь.

Это не руины — каменный лес какой-то!

Там, где я шла, века назад была паперть. Или столбы проросли сквозь нее, или я ничего не смыслю в архитектуре.

Еще шагов двадцать, а столбы не кончаются. Здесь пробежали преступник и Мэтти, потом — если верить Руфусу — через главный портал, по диагонали, и выскочили в пролом стены бокового нефа. Снаружи Храм обыскали, значит, преступник выбросил нож там, куда ни один человек в здравом уме не сунется. Улика все еще где-то внутри.

Но я — не какой-то один, хотя насчет ума начала сомневаться. Храм закрывал полнеба, при этом не становясь ни на шаг ближе.

Да он просто издевается надо мной!

Так. Сделаем привал и порассуждаем логически. Маттиас и убийца не задавались целью войти в этого упрямого монстра. Они просто бежали мимо, не думая о таящейся в храме опасности. Но что прикажете делать мне?.. Как показать твердокаменному мерзавцу, что мне на него наплевать?..

На поясе болталась веревка, которую всучила мне Зи. А что, это вариант. Безумное место требует соответствующих решений. Не выпасть бы только из доспехов… Надеюсь, фонарь переживет потрясение.

Сложив веревку в несколько раз, я намотала концы на руки. Повесила фонарь на шею. Чуть-чуть постояла спокойно, чтобы выровнять дыхание.

— И… понеслась!

— Мы с Гортензией не плачем,

А через скакалку скачем,

На дворе давно уж полночь,

Хватит издеваться… сволочь!!!

Воздух в костюме закончился. Выронив импровизированную скакалку, я упала на колени и сорвала ненавистный вонючий шлем. По закону подлости именно в этот момент мне на голову должен был рухнуть обломок проклятого храма. Или что-то похуже. Секунды улетали вместе с хриплым дыханием, но ничего не падало, только почему-то вдруг стало очень темно. Фонарь пережил внезапный приступ гимнастики, так в чем же причина? Я огляделась, так медленно и осторожно, как только могла, не делая резких движений.

Неба над головой больше не было.

Я не только добралась до Белого Храма, но и благополучно упрыгала прямо в центральный неф.

* * *

Колонны, отделявшие боковые нефы от главного, завалились практически все, большинство — навстречу друг другу. Эдакий шалашик для великана, и великан давно в нем не убирался. В темноте над головой что-то шуршало, ухало, иногда даже хрюкало. Впервые в жизни я пожалела, что у меня нет фамилиара: кот или филин сейчас очень бы пригодился. Ушибленный фонарь разгонял темноту на пару шагов, кто вокруг шуршит, хрюкает, и какая дрянь только что нагадила сверху на защитный костюм, разглядеть было невозможно. Что ж, не прожгли в костюме дыру, и на том спасибо.

По крайней мере, я видела пол под ногами.

Приглядевшись к нему, я поняла, что охотнее пообщалась бы с невоспитанной дрянью.

Люди бросили храм очень давно. Разрушили. Предали. Тем не менее, плиты пола в центральном нефе выглядели так, словно их положили вчера, а вымыли — час назад. Безупречно целые, идеально подогнанные — стыки почти не заметны, и трава из них не растет. Это не напрягало бы так сильно, если бы позади меня из трещины не торчала крапива по пояс.

Никогда прежде не думала, что от вида чистого каменного пола могут встать дыбом волосы. Казалось бы, куда хуже? Да, такое возможно, если вспомнить: по древней традиции эту часть пола в храме занимает изображение лабиринта. Его должны пройти кающиеся. Лабиринт совсем небольшой, но мимо не проскочить.

Не только шестое — все чувства хором вопили: "Не лезь туда!"

"Так. Что бы сделали любимые персонажи? Незнакомка В Сиреневом позвала бы на помощь храброго искателя приключений. Это отпадает. А тетушка Эдна Альфере? Напомнила бы свою любимую поговорку:

Проверив сотню вариантов,

сто первый смастери сама."

Не с сотого — всего лишь с девятого подхода удалось перекинуть веревку через колонну, которая почти висела над лабиринтом. Несколько пробных рывков — ничего. Почти ничего: колонна не упала, но кого-то я потревожила. Это кто-то улетел с обиженным "Ква!", громко хлопая крыльями. Сверху посыпался мусор и — испарился, не коснувшись пола.

Это я удачно запаниковала, надо теперь всегда так делать. Что ж. Через скакалочку прыгали, пришло время качелей.

Говорят, Сущее любит симметрию. Приземлившись за пределами лабиринта, я отбила второе колено. Ну и плевать, зато это самое колено еще со мной! Огорчило лишь, что я угодила в лужу. Как им не быть, ведь дождь льет без перерыва. На правом берегу в некоторых лужах можно купаться. Сейчас выберусь и начну поиски.

Аккуратненько, аккуратненько… И не страшно совсем…

— Дура! — проскрежетал злобный голос. — Ты наступила на Элоизиуса!

* * *

Долго стоять, замерев на одной ноге, не получится даже со здоровым коленом. Что-то надо было предпринимать, и быстрее. Для начала — разобраться, кого я обидела.

— Простите, пожалуйста, — поверхностный осмотр ничего не дал. Вокруг — колонны, исчезающие в темноте, под ногами — грязная вода и разбитые плиты. — Мне очень жаль. Если бы я могла что-то…

В луже, посреди которой я оказалась, всплыли два здоровенных пузыря — одинакового размера и почти не мутные. Пузыри подернулись серой пленкой, раз, другой. Наконец до меня дошло, что лужа моргает.

— Ой…

С громким хлюпаньем, похожим на плач ребенка, лужа уползла в темноту. Существо давно уже пропало из вида, а рыдания все были слышны.

— Ну, молоде-е-ец! Он теперь неделю не успокоится.

— Мне жаль, я не знала…

— У вас гулянья здесь, что ли?! Вторые сутки покоя нет!

То, что злобствовало в темноте, могло быть чудовищным мостром, безумным бродягой, очередным маньяком. Но что гораздо важнее — судя по претензиям, оно видело людей, которые пробежали через храм накануне.

"Милосердное Сущее, благодарю! Я шла за уликой, и отыскала свидетеля!"

И теперь Сущее поставило передо мной новую задачу: втереться в доверие к неизвестно кому неизвестно как.

Грубиян все еще скрывался в обломках. Это обнадеживало: он давно мог напасть, но не делал этого. Видимо, первый шаг в нашем знакомстве будет не по правилам хорошего тона.

Резко выдохнув, я шагнула в сторону голоса.

У бедняжки-фонаря выдалась трудная ночь: его столько раз уронили, что он почти забыл, как светить. Зато тени от его света были просто замечательные. Дрожащие тени и странные звуки даже самую безопасную комнату сделают страшной, что уж говорить о руинах, которые, по слухам, едят людей.

Выберусь живой — развенчаю дурацкий миф. И вовсе здесь не едят, всего лишь вежливо распыляют.

Обидчивые лужи больше не попадались, и невидимый собеседник помалкивал. Я осторожно загянула за фрагмент колонны, за другой, за третий… Попыталась взобраться на кучу мелких обломков. Сползла с них — слишком быстро, чтобы не думать, что куча вывернулась из-под ног, как живая. Ничего похожего на охотничий нож, в куче не оказалось. Поблизости — тоже. Впереди угадывался глухой завал, слева — я не видела, но была почти уверена — находился тот самый пролом, за которым кузен настиг убийцу. Слово "почти" сначала забрело в голову, и только потом в ней уложилось. Не дай боги, храм действительно затянет дыру в стене! С него станется. Нет. Забудем о грустном, продолжаем искать.

— Обязательно надо шляться здесь посреди ночи?!

На сей раз сердитый ворчливый голос раздался рядом. Но я только что осмотрела это место: обломки, земля и поодаль — потрепанный куст. Может быть, собеседник сидит за кустом? Возможно, он болен или ранен, не в состоянии выбраться?.. Хотя, судя по голосу, — вряд ли. Голос — вполне бодрый, разве что — чрезмерно скрипучий и сиплый, словно его обладатель очень стар и чересчур много курит.

Я подобралась ближе к кусту и осторожно приподняла одну ветку.

— Совсем стыд потеряла?! — ветка больно ударила по руке. — А если я полезу к тебе под… что у вас, бродячих уродцев, вместо листвы?!..

Куча обломков снова от меня увернулась, и я с размаху села прямо на мокрую землю.

* * *

Я-то думала, хуже ловушки при входе уже ничего не будет. По крайней мере — надеялась. Увы, иногда по-настоящему страшное не обязательно поражает, как тот лабиринт. Оно просто есть — в паре шагов от тебя. Совсем не пугает. Пожалуй, его даже можно чуть-чуть пожалеть.

М-да. Скажите это последним людям Сильверии.

Сильверия исчезла с лица земли за несколько дней. Большая — гораздо обширнее Ланрии, страна, населенная добрыми, гостеприимными, хоть и — по слухам — весьма пьющими людьми. Страна, покрытая густыми лесами. Теперь Сильверия — это Лес с большой буквы: Сильверийские Дебри. Единый живой организм, и любое разумное существо, которое оказалось поблизости, пойдет на удобрение за секунды. Елки с березами обиделись на людей, такое вот неожиданное явление. Люди установили барьер, огнем, железом и магией отгоняя Дебри, но каждый год проигрывают милю-другую — с конца войны. Растения — терпеливые существа, им спешить некуда.

Виновны в катастрофе были маги со специфическим даром "зеленые пальцы" — они управляли растениями, превращали пустыни в сады. Уважение, отличные заработки, собственная академия в Лютеции — у них было все: до войны этим даром гордились. Сейчас, если, не дай боги, у человека проявится нечто подобное, бедняге придется всю жизнь ходить в толстых перчатках. Трудно поверить, что Дебри — результат попытки остановить войну: "зеленые" все как один были пацифистами. Уж попытались, так попытались!

И вот теперь некрупный, но очень сердитый фрагмент Сильверийских Дебрей вылез у нас в Бергюзе.

Сколько оно уже здесь растет?! Кем питается?..

Ох. Оно ведь еще и разговаривает. Такого за Сильверийскими Дебрями не замечали, это какой-то новый подвид. Что следующее — Дебри курят? Читают газеты?..

Восхитительный выбор: молча искать нож и спасать кузена, или заорать, убежать и спасать город.

— Слышь, растрепа! — ветка дернула меня за рукав. — Разбудила старика, давай — компенсируй. Кроссвордика не найдется?

— Мама!..

— Чего? Ты не одна, что ли, приперлась?

* * *

Нужно было подышать ровно и успокоиться. По крайней мере — пытаться.

Существо оказалось ворчливым, невежливым, и — по его словам — старым. Но, вместе с тем, — безобидным. Если описания Дебрей в учебниках — правда, я уже должна быть разорвана в клочья и переработана, а меня пока только ругают. Не попробовать ли этим воспользоваться?.. Он ведет себя, как один из тех рассерженных обитателей дома Гортензии. С ними я нашла общий язык, главное — вежливость и уверенность.

— Уважаемый господин… простите, не знаю вашего имени, мне очень жаль, что я вас потревожила. Видите ли, не далее, как вчера, мой кузен пресле… эээ… пробегал здесь со своим хорошим знакомым, и тот потерял дорогую ему вещицу. Они оба будут вам очень признательны, если вы поможете ее отыскать. Я, разумеется, тоже буду.

— Ишь, ты! Теперь я — уважаемый. Вчера бы так уважали. когда пять ветвей отдавили. Хорошего знакомого, часом, зовут не "Стой-мразь-именем-Закона-все-равно-догоню-сука", а?

"Вот те раз! Кузен преподносит сюрприз за сюрпризом."

Я покраснела, и не удержавшись, хихикнула.

— Чего скрипишь? Отвечай толком! Я тебе не тупое бревно какое-нибудь!

"Определенно, мой собеседник не туп, и весьма. Кроссворды — забава не для идиотов. Придется сменить тактику."

— Авлониа Ронда, сестра того полицейского, который был здесь вчера, очень приятно. Вы правы, сударь, второй пробегавший — не друг, а негодяй и преступник. Про вещь я сказала чистую правду: он выбросил важную улику. Без улики его не арестуют.

— А мне что с этого будет?

Я едва успела прикусить язык и не ляпнуть: "Да что угодно!" Солоноватый вкус крови замечательно отрезвил: если куст потребует денег, мы с тетушкой много не соберем.

"Стоп. Бред какой-то!.. Зачем кусту деньги? Ходить за покупками? Кажется, храм потихоньку сводит меня с ума…"

Я представила, как ветвистое чудище вваливается в лавку "Все для садоводства" и говорит остолбеневшему хозяину: "Мне — мешок торфа. секатор и во-о-он ту леечку, расписанную котятами."

Снова захотелось смеяться. Кажется, приближалась истерика.

— Не скрипи, сказал! Старого Джима скрипом не разжалобишь! Хочешь вот это? — из зарослей вылетела длинная ветка и закачалась у меня перед носом. Сучки, словно пальцы, сжимали охотничий нож. Даже при слабеньком свете моего фонаря был видно, что лезвие испачкано бурым. Я невольно протянула руку и вновь получила хлесткий удар:

— Много хочешь — мало получишь. Хорошая железка самому нужна.

— Зачем?!

Как-то некстати вспомнилось, что передо мной — Дебри. Говорящие и неглупые. Если они еще и оружием пользоваться начнут… Матерь Сущего, спаси и сохрани нас!

— Бродячая, ты совсем дура? Или грязным пальцем в кроссвордах пишешь? Карандаши очинять нужно!

— Карандаши…

— Кому сказал не скрипеть?!

Выворачивая из земли корни, куст приблизился и навис надо мной. Две огромные красные ягоды, сросшиеся вместе, уставились прямо в лицо. Икая и судорожно сглатывая, я уставилась в ягоды.

"Где я такие видела? В учебнике по основам магии? В страшном сне?..

Ах, да… В парке. Жимолость обыкновенная.

Джим.

Как бы его звали, окажись он сиренью — Сирил?.."

По щекам потекли слезы. Бессмысленный смех против воли рвался из горла.

Ветка с ножом пропала. Другая, длиннее и толще, пошарила в темноте и повисла перед моим лицом. В сучках был защемлен кусок лопуха.

— Хватит разводить сырость! — лист весьма жестко проехался по лицу. — Почему из вас постоянно что-то течет? — сучки защемили мне нос, заставив сморкнуться в лопух. — Мало мне Элоизиуса?! — две или три ветви схватили меня за шкирку и вздернули на ноги.

— На вот, — в руках очутился комок грязной бумаги. — Принесешь все по списку — получишь свой ножик. Брысь! — третий за ночь удар пришелся по мягкому месту, добавив мне ускорения. Ноги сами несли вперед, пока я не поняла, что вокруг уже не потемки Храма. Воздух снаружи — обычный правобережный смог, сдобренный копотью — казался восхитительно сладким. Уже почти рассвело, и я вдруг осознала, как соскучилась по небу и солнцу. И по Гортензии — тоже. Она повисла у меня на шее, ноги подвели, и мы кучей-малой свалились на грязные камни.

— Я уж думала — ты не вернешься! — рыдала подруга. Жалобный хруст возвестил, что фонарь, переживший поход в Белый Храм, не пережил радость Зи.

Мне уже было все равно.

"Хотя — нет. Какое там! Все еще только начинается. Так. Что у нас в списке?..

Гм. Интересно…"

— Зи! Слезай. Идем собирать выкуп.

* * *

Следующей ночью две фигуры с мешком, воровато оглядываясь, снова прокрались на жуткий пустырь.

"Серьезно?! И зачем мы старались? Все эти маневры от подворотни к подворотне, периодическое швыряние мешка наземь с видом "Мы ни при чем, и это — не наше"? Стоило вздрагивать от каждого шороха, зарабатывать первый седой волос?"

Нас снова никто не остановил, окрестности Белого Храма по-прежнему не патрулировали.

Дождь прекратился, мы раздобыли надежный фонарь, Зи успела на скорую руку сшить мне штаны из куска старой шторы. Все складывалось просто великолепно. С прочной веревкой на поясе и подношением Джиму в бумажном пакете я отправилась знакомой дорогой.

Назвать ее знакомой оказалось весьма опрометчиво.

Накануне каменные столбы перед главным порталом напоминали лес: они росли как попало. Теперь же была заметна система. Складывалось впечатление: храм понял, что я сжульничала с лабиринтом, и в отместку вынес его наружу.

Так. Снова сделаем привал, снова порассуждаем логически. Я помню, где находится храм — не уползет же он на новое место целиком, в самом деле?! Идти напролом нельзя: в некоторых местах каменные деревья стоят слишком близко друг у другу. Но и сдаться я не имею права. Как миновать лабиринт, план которого не знает никто?

"Матерь Сущего, помоги! Ну, пожалуйста, это ведь для благого дела!

Ох… Спасибо. Не ожидала. Что поделать, мои родители были не слишком религиозны…"

Магические подмастерья невесело шутят: если ты говоришь с богом — это нормально, только ругайся потише, не мешай работать коллегам. Если бог говорит с тобой… туши свечи, рисуй мелом круг.

Матерь Сущего ничего не сказала — просто тучи рассеялись, и я увидела звезды.

В крайне спорном трактате "Первая Магическая война — миф или реальность?" неоднократно упоминается Катаклизм. Ортодоксы объясняют его сверхновой звездой, большинство — тем, что Матерь Сущего, прежде стоявшая в профиль, повернулась к миру лицом. Так или иначе, в небе северного полушария засияли две яркие звезды вместо одной. Кто-то зовет их Полярными, кто-то — Глазами Матери. Не логично, если подумать: богиня взглянула на мир, и он развалился к чертям. Какая мать так поступит? Даже госпожа Горшковиц не настолько глупа. Катаклизм, война, появление магии… Это все историки, делать им больше нечего: сидят у себя в кабинетах и сочиняют страшилки.

Мне, к счастью, до страшилок не было дела, главное — я теперь точно знаю, где север. Нужно следить, чтобы Глаза Матери всегда оставались у меня за спиной. Тогда я отправлюсь на юг и в конце концов приду к храму. Не может же он вечно от меня бегать?!

Я продвигалась вглубь лабиринта, периодически оглядываясь и сверяясь со звездами. Очередной раз повернулась и… взвыла, держась за голову. Скверно пахнущий шлем без вентиляции потерялся в руинах вчера, и я по нему не скучала, просто надела любимую шляпку со свеклой — на счастье. Но шляпка — это, увы, не шлем. Лбом с размаху о каменный столб — не просто больно, но и очень обидно.

— Ты… ты… Проклятый обманщик! Этого камня здесь не было секунду назад!

— Эй, растрепа бродячая! У нас тут со зрелищами не очень, наблюдать за твой беготней было весело, но я уже хочу получить мой заказ. Или нож тебе больше не нужен?

Опустившись на землю, я прикрыла руками рот и перечислила те ругательства, которые кричал брат убийце. Потом добавила кое-что, слышанное на улицах.

Все это время я сражалась с иллюзией.

Столбы исчезли, передо мной открылся прекрасный вид на главный портал с кустом Джимом по центру. Оказывается, он способен выйти наружу?

Как-то нехотя в голову проскользнула мысль: а ведь старый мерзавец мог назначить встречу за пределами храма. Просто придумал себе развлечение — за мой счет.

На всякий случай я еще чуть-чуть поругалась — чтобы пропало желание превратить Джима в компост.

* * *

— Та-а-ак… кроссвордики, карандашики… журнальчики и бутылка. Вроде бы все. Эх… мало попросил, ну да ладно. Держи свою железяку, у меня таких много.

Не сдержавшись, я скрипнула зубами.

"Чертов древесный жулик! Я могла получить улику еще вчера!"

— Опять скрип? Теперь-то чем не довольна?

"М-да. Лучше не рисковать. Кто знает, на что еще это существо способно…"

— Я просто удивляюсь, зачем вам торфяной виски. Разве торф не полезнее?.. Ох!

"И это мне куст запрещает скрипеть. Интересно, себя он слышит? Кошмарные звуки! Это что — смех?.. Чтобы повеселить страшилище, мы с Зи опозорились: до сих пор не могу забыть, как на нас смотрел продавец в винной лавке!"

- Дурочка ты, растрепа. У тебя полосатые листогрызы когда-нибудь были? Нет? Эх… молодость. Ничего, состаришься — будут. Сейчас сбрызнусь — они и разбегутся.

Я решила не ждать, когда из одного чудища побегут во все стороны другие, да еще к тому же и пьяные.

— Соболезную. Надеюсь, вам вскорости станет легче. На подскажете, какой дорогой лучше уйти?

Куст небрежно махнул парой веток:

— Туда. Или туда… Все равно. Это попасть сюда сложно, а выйти любой дурак сумеет. Даже ты.

— Сердечно благодарю!

Все-таки, чем дальше от Белого Храма, тем приятнее воздух. Буквально пара шагов, но запах уже совершенно другой, и пропадает чувство, что на тебя смотрят — пристально, недобро. Невыразимое облегчение знать, что возвращаться туда не нужно.

— Помог… мфм!..

Крик оборвался: кричавшей заткнули рот.

"Ну, нет! Пусть мы сто раз договаривались, что я убегаю в другую сторону — друзей не бросают. К тому же, у меня есть большой страшный нож!"

Я даже не смогла развернуть бумагу, в которой несла улику — руки вывернули за спину, сверток упал, фонарь — тоже, и сразу погас. Только и успела заметить, что нож подобрали.

— Авлониа Алекзандер Ронда, вы арестованы по подозрению в сокрытии важных улик. Вы можете хранить молчание. Всё, что вы скажете, будет использовано против вас.

На запястьях защелкнулись наручники — ужасно холодные и какие-то липкие. Не нуждавшийся в освещении дварф-полицейский сгреб меня в охапку и затолкал во мрак фургона без окон.

* * *

— Аль, прости!..

— Зи? Слава Сущему. Прекрати извиняться. Вместе мы непременно что-то придумаем. Мы же команда. Помнишь, что ты говорила о делегировании и прочем?

Подруга только вздохнула в ответ.

На ощупь, пару раз стукнувшись головами, мы добрались до скамьи, сели и взялись за руки. Через несколько мгновений поняли, что это плохая идея: фургон ехал быстро, подпрыгивал на разбитой брусчатке правобережья, пришлось вцепиться в край скамьи, чтоб не упасть. Через какое-то время тряска ослабла: мостовая явно была ровнее, значит — это уже левый берег.

— Аль, у тебя получилось?

— Да, Зи. Но улику забрали… проклятье!

— Ничего, не расстраивайся. Главное, мы ее раздобыли.

— Я не об этом. На мне все еще защитный костюм. Нога жутко чешется, а добраться никак…

"Хотя, если подумать, это даже неплохо. Замечательно отвлекает от мысли о том, как серьезно мы с Гортензией влипли."

Фургон наконец остановился. После его темноты свет фонарей был особенно ярок. Проморгавшись, я поняла, что нас привезли в участок Холмов.

Почему сюда?.. Ох, нет. Хоть бы я ошибалась…

— Сейчас запихнут в "зверинец", — мрачно пробормотала Гортензия. — Мне Томаш рассказывал. Надеюсь, там не окажется пьяных или насильников — Холмы, все-таки. Потом придет дама-констебль, отберет острые предметы и все, на чем можно повеситься. Это проверено лично, — Зи тихо, зло фыркнула. — То-то она удивилась, когда обнаружила, что я не ношу корсет.

Нас не отправили за решетку, не отняли вещи, но и не сняли наручники. Оказавшись в самой обычной комнате — принадлежность к участку выдавали только решетки на окнах — мы без сил опустились на стулья. Не успели даже переглянуться — пошел незнакомец, небрежно, словно прислуге, бросив полицейским:

— Ждите за дверью, пока не позову.

* * *

Комната была достаточно хорошо освещена, чтобы я могла разглядеть мужчину. Пожалуй, слишком хорошо освещена: или это я все и всех подозреваю, или кто-то подстроил, чтобы незнакомец красовался перед нами, словно актер на сцене. Высокий, элегантный брюнет, во фраке, цилиндре — похоже, он явился с бала или приема. Небрежно опершись рукой на трость черного дерева, он встал перед нами и несколько мгновений разглядывал. Что-то спросить, да просто издать хоть звук не было ни сил, ни желания. Вообще никаких желаний — только смотреть на него, вдыхать аромат парфюма, запоминать каждую черточку. Он был невероятно красив — зрелой, мужественной красотой человека, который достиг в этой жизни всего. Если я сделаю, как он хочет, буду вознаграждена. Меня ждет счастье, невероятное блаженство рядом с ним, с тем, о ком я мечтала всю свою жизнь. Как такое возможно?.. Как получилось, что этот герой обратил на меня внимание, выделил среди тысяч? Кажется, ему нравятся мои волосы… Нужно избавиться от этой нелепой шляпки, а после — раздеться…

Скованные руки дрожали, не слушались, когда я подняла их, чтобы снять шляпку.

Пальцы коснулись крохотной свеклы из папье-маше.

Что это за дрянь?.. Почему я вообще такое ношу?"

"Потому что такая — у Незнакомки В Сиреневом, героини любимой книги. Потому что автор книги, который дорог мне, почти как родители, сказал: "Истина стоит того, чтобы за нее бороться."

Рядом со свеклой, едва заметная, отыскалась круглая бусина — навершие шляпной булавки. Собрав последние силы, я вырвала ее из волос и воткнула булавку в ладонь.

Мерзкое наваждение сгинуло. Передо мной стоял сутулый худой человечек с рябым морщинистым лицом и усиками, сочившимися помадой. Не изменился только костюм, трость и запах духов. Но дело явно было не в них — этот тип обладал кошмарной магической способностью. И — о, боги! — продолжал использовать ее на Гортензии. Та уже расстегнула пальто и теперь принялась за блузку.

— Зи! Прекрати! Сопротивляйся ему!

— Ты просто завидуешь, глупая плоская курица. Завидуешь, что он выбрал меня.

"Нет. Это не Гортензия. Это подонок, пробравшийся в ее голову. Самый настоящий насильник — вот кто он."

— Прости меня, Зи.

Я с размаху ткнула ее булавкой в бедро.

— Ай-й-й!.. Аль, ты рехнулась? Не могла просто пнуть?!

"А вот это — моя подруга!"

— Нет, Зи. Это ты рехнулась. Смотри: вся одежда расстегнута. Он заставил тебя.

— Ах, ты, бл…

Выронив булавку, я зажала Гортензии рот.

— Нет, Зи. Дама Миллер это бы не одобрила. Со злом надо бороться, но не его методами, а разумно и взвешенно.

Хлыщ с усиками поскучнел. Указав в нашу сторону тростью, бросил небрежно:

— Констебля сегодня осудят и сразу повесят… — он подчеркнуто неторопливо достал золоченый брегет на цепочке и щелкнул крышкой. — …через девять часов. Никаких улик не было. Безмозглые девчонки будут молчать, или их обнаружат в канаве. Дохлыми.

Он стукнул тростью по двери. Та распахнулась, и, прежде чем снова закрылась, я успела крикнуть что было сил:

— Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!

* * *

— Аль, это что вообще было? Что с нами случилось?

— С нами, судя по всему, случился благородный эрл де Вержи. Заботливый папочка, ничего не скажешь.

— А о чем ты кричала? — кажется, Гортензии наконец стало легче: ее уже не трясло, но с пуговицами все же пришлось помочь. Не описать словами, как я была благодарна магам за то, что защитный костюм — не пальто, и не блузка, его просто так не сорвешь. Если бы мне не приказали начать со шляпки… О том, что бы дальше случилось, думать не было сил.

— Я кричала о наших правах. Правах арестованного.

Зи горько усмехнулась, качая головой:

— Нет у нас никаких прав, пока такие подонки у власти.

В комнату вошел незнакомый констебль, снял с нас наручники, кивком указал на дверь.

— Отсидите в камере сутки. После приказано отпустить. Шагайте.

Сутки в камере. За это время Мэтти осудят и казнят. Суд не будет честным, это же очевидно.

Я заметила, как смотрит на нас констебль: либо он сам желал знать нашу реакцию, либо ему велели о ней сообщить. Я пожала плечами:

— Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!

Взяла Зи за руку и повела за собой.

"Ни одна тварь не увидит, как мы рыдаем."

— О! Вот это — местный "зверинец", — сообщила Гортензия, когда нас заперли в комнате с маленьким окошком под потолком. — Миленько у них тут. Смотри: унитаз вместо ведра. И матрацы на койках чистые. Ах, да! У нас же есть право стучать кружкой по прутьям! Я читала в романе.

— Право есть, но нет кружки, — я присела на койку и наконец сняла защитный костюм. Койка действительно оказалась вполне комфортной, а камера — чистой. Нам не грозили крысы, блохи и тараканы. В такой обстановке совсем чуточку, но все же проще не падать духом. Говорят, надежда умирает последней. Наверное, ей очень невесело это делать: приходится организовывать похороны всех остальных. Зато собирает большое наследство, может быть, потому так долго и держится.

Прежде чем снова идти к Белому Храму, я тоже кое-что собрала — пока Зи горбатилась за машинкой, мастеря брюки из штор. Дама Элла-Кармила не удивилась, услышав, что нам снова нужно "Ландрийское право", только велела им не швыряться и рассказать обо всех приключениях — когда завершим дело.

Так и сказала — "завершим дело", на полном серьезе. Это было очень приятно услышать.

— Нет кружки? — переспросила Гортензия, подходя к двери. — Ладно, пожертвую каблуком. Что ты там говорила? Восемь-дробь-два?

Спустя час мне немножко хотелось убить подругу. Полицейский, вошедший в камеру, судя по лицу, прямо-таки жаждал убивать. Он скомкал листок бумаги и швырнул в Зи.

— И маленький карандаш, будьте любезны. Нам положено по закону, — мило улыбнулась я полицейскому.

* * *

Стола в камере не было, пришлось спихнуть на пол матрац, сесть на него, а койку использовать для письма. Зи пристроилась на краю койки, с любопытством наблюдая за мной. Полицейский остался в дверях.

— Согласно постановлению об аресте, пункт восемь-дробь-два, — громко и нудно сообщила я, глядя в стену. — подозреваемый имеет право на одно послание родственникам, друзьям или адвокату — при условии, что это порядочные граждане с незапятнанной репутацией. Послание не может быть запечатано, до отправления оно будет зачитано вслух, в присутствии минимум дух представителей правопорядка. В исключительных случаях подозреваемый пройдет проверку у правдовидца — относительно содержания данного письма.

— Ух, ты… — только и сказала по этому поводу Зи. Я принялась строчить письмо, возможно — самое главное в своей жизни. Через несколько минут полицейский сердито хмыкнул:

— Барышня Ронда, вы там что сочиняете — мемуары? Закругляйтесь, давайте.

— Время на написание послания законами не ограничивается. Но я уже почти закончила… не знаю, как к вам обращаться, простите, вы не представились.

Да. Я могу быть омерзительно-нудной, когда захочу. Хотя слишком рисковать все же не следует.

Дверь камеры захлопнулась. Я упала на матрац, резко выдохнув. Вот теперь надежда может писать завещание. Хотя… она же — последняя, ей просто некому. Если послание не дойдет, или адресат на него не откликнется, наши дела плохи.

Зи присела рядом со мной, обняла за плечи:

— Не знаю, что ты написала, но догадываюсь: титулованный гад получит сюрприз! Я в тебя верю.

Дверь отперли снова. В камеру заглянул Руфус:

— Барышня Авла, вы в порядке? Такого понавыдумывали…

— Для вас, сударь, — барышня Ронда. Можете звать правдовидца — отвечу за каждое слово.

Руфус вздохнул:

— Если это точно не бред, тогда отправляем немедленно. Я лично прослежу, чтобы письмо доставили прямо в руки.

По его лицу было видно: он хочет что-то добавить и не может. Боится. Не за себя, скорее всего, — за близких. Увы, насчет негодяев у власти Зи абсолютно права. Но никто ведь и не говорил, что борьба за истину — это просто.

"Боги, где его носит? Неужели я в нем ошибалась?.. Уже скоро полдень. Что, если суд над Маттиасом специально начнут пораньше?.. Все-таки, нельзя не восхищаться Гортнезией: я бы в такой обстановке не смогла заснуть, а она спит, как младенец."

Дверь в очередной раз открыли. Вошел человек, которого я не назвала бы ни другом, ни родственником — только тем, кому желала умереть вместо отца. Что дама Миллер нашла в нем? Вечно прищуренные глаза, рыжие с проседью волосы, здоровенный нос и гнусавый голос — вот все описание. Говорят, он весьма обаятелен. Видимо, я понимаю обаяние не так, как другие.

Флориан де Стеррэ с любопытством окинул камеру взглядом, усмехнулся:

— Надо же. С тех пор, как последний раз отдыхал здесь с друзьями после вечеринки, ничего не изменилось. А. Хотя нет, вру: перекрасили стены. Здравствуйте, барышня Ронда, — он перестал улыбаться и осторожно присел рядом на койку::

— Понимаю, вам сейчас нелегко. В память о вашем батюшке, о его прекрасной работе и заслугах перед институтом я добьюсь, чтобы вас отпустили немедленно. Но впредь прошу больше так не шутить и подобные письма не сочинять.

Я не посмотрела на него, не изменила позу, продолжая разглядывать противоположную стену:

— Вы ничего не понимаете. Вон там, — махнула я рукой в угол. — лежит магдоспех. У вас наивысший уровень, значит, — я скептически хмыкнула. — вам не составит труда уловить: его недавно использовали в местах, пронизанных старой магией. Почти дикой.

Господин ректор хмыкнул скептичней меня, но встал, взял костюм и принялся изучать. Разглядывал символы, нажимал на них, даже обнюхал. Обернулся ко мне, глядя все еще недоверчиво, но уже с интересом. С глубоким интересом.

"Кажется, я все-таки в нем не ошиблась."

— Собирайтесь, барышня Ронда. Продолжим разговор возле храма.

Я снова не двинулась с места:

— Мы уходим отсюда обе, или не уходим вообще. В храме мы побывали вместе. Дважды.

"Разве важно, что Зи стояла на стреме? Большинство уважаемых магов из института даже на это бы не осмелилось, готова поспорить."

Флориан де Стеррэ вздохнул:

— Знаете, барышня Ронда, неоднократно встречал упоминание вас и подруги в газетах. Если бы только не ваш низкий уровень… Такие целеустремленные в институте очень нужны.

Через двадцать минут мы сидели в ректорском экипаже и ехали на правый берег.

* * *

— Нет, нет и нет! Так вы только растревожите храм. Уберите щиты, отгоните фургоны. Это сложное тонко чувствующее создание, на его территорию нельзя просто взять и вломиться.

"Иначе этот пакостник такое устроит — век не забудете!"

Последняя фраза вслух не прозвучала. Кое о чем лучше молчать, если хочу, чтобы план удался. И поменьше впутывать Зи: пусть снова "стоит на стреме", как будто так и задумано для гарантированного успеха.

Но как же, оказывается, приятно командовать! Отказалась выходить из кареты босиком — вмиг нашли сапоги. Велела убрать щиты — тут же убрали. Пожаловалась, что полсуток с подругой не ели — чай с пирожками появился мгновенно. Попросила купить журналов и виски… тут, правда, посмотрели, как на ненормальную, но все же купили. Ректор лично поклялся не наказывать юного ликвидатора — за доспехи и прочее. После этого даже Зи перестала хмуриться, хотя и радоваться не начала.

"Ну, да. Ей же еще предстоит отказать незадачливому кавалеру…"

— Барышня Ронда, вы уверены, что ваше присутствие обязательно? Может быть, просто опишете путь или нарисуете карту?

До чего предсказуемо! На горизонте — магическая сенсация, а господин ректор терпеть не может конкуренцию. Зато не прочь присвоить чужие заслуги — уж я-то знаю, как это все происходит.

— Простите, господин де Стеррэ, но рисовать нечего. Путь каждый раз изменяется.

— Но как мы тогда пойдем?

— А. Хороший вопрос. Мы не пойдем. Сделаем вид, что просто гуляли поблизости, а потом повстречали друга.

"Ого. Я смогла удивить господина ректора. Самого ректора, а он многое повидал."

— Друга… Друга?! Какого? Там живут разумные существа? В письме об этом не говорилось.

Разумеется, ничего конкретного о жителях Белого Храма я не писала, только вскользь, общими фразами — об "интересной магической флоре и фауне". Могла бы и этого не упоминать, если б не опасалась судебного правдовидца. Меньше всего для победы над титулованным негодяем мне нужно, чтобы пострадал Старый Джим. Узнай эрл де Вержи о говорящем свидетеле — наверняка попытается его уничтожить. Свидетеля, который может спасти кузена — если его слова примут всерьез, а чтобы это произошло, нужна помощь ректора.

— Так, — я приняла максимально серьезный вид и даже понизила голос. Почему-то вдруг вспомнилось, как занималась с Тууфи: главное — заинтересовать. — Слушайте внимательно: не наступайте на лужи. Особенно, если они — с глазами. Глазастого зовут Элоизиус, и он очень нервный. И помните: Сильверийские Дебри — опасны, но не все Дебри — зло. Существуют дружелюбные экземпляры, жимолость, например, любит кроссворды и журналы с картинками. Хотите познакомиться с ним или посмотреть на убийственный лабиринт?

Я замолчала. У де Стеррэ было лицо ребенка, которого привели на ярмарку и спросили, что он хочет: сладкую вату или на карусельку. Правильный ответ: всего, и побольше.

— Вижу, что вы готовы. Господин ректор…

— Флориан. Прошу вас, барышня Авла, можете звать меня Флориан.

"Вот это поворот. А можно лучше "В-гробу-я-вас-видела"? Ладно, для дела — потерпим."

— Как скажете… Флориан. У меня есть одно условие. Почти уверена, вы слышали о моем несчастном кузене… — я сделала паузу. Ректор молча кивнул. — Так вот: я покажу все, что знаю, представлю вас Дебрям, а взамен — небольшая услуга.

"Как говорила госпожа Циник: лучшая ложь — подредактированная правда. Услуга нужна, вот только размеры…"

Удачная, все же, у меня способность, хоть и до безобразия слабая. Даже с моими 4,2 я видела, как де Стеррэ взволнован. Это был неподдельный интерес ученого, а не жалкого кабинетного карьериста. И даже с моими 4,2 не сомневалась: его обещание помочь — не ложь.

Почти не сомневалась.

* * *

— Джим! Джи-и-им! Я вернулась! Принесла еще немного того, что вы любите.

Мы блуждали среди столбов, которые снова прикинулись лесом. Часы возле храма не работали, солнце скрылось за тучами, сколько прошло времени, я понять не могла. Господин ректор от души развлекался, пытаясь подловить храм. Дважды уже преуспел: не думала, что можно радоваться, ударившись головой о столб, но у магов, похоже, чувство юмора своеобразное. Де Стеррэ никуда не спешил, а вот мне было не до веселья.

"Так. ТРЕТИЙ привал у храма. Боги, пусть этот будет последний! Как же выманить вредного старика? Запахом виски? Но Джим, по сути, не пьяница. Порыдать-похихикать?.. Ректор поймет неправильно. Как насчет любимого занятия Джима?"

— Представитель расы, возникшей под влиянием военной магии на островах Туманного архипелага. По горизонтали, шесть букв. Я думаю, это "тролль".

— Что, простите?..

Разумеется, ректор меня не слушал.

— Растрепа, ты еще глупей, чем я думал! Дай сюда и не порти кроссворд!

Куст появился там, где мгновенье назад были сплошные камни. Де Стеррэ ахнул, я сделала вид, что его не существует. Терпеливо стояла, пока Джим царапал в журнале, используя мою спину вместо стены.

— Пиктси, дурочка! — свернутый в трубку журнал, как оказалось, бьет больно, особенно — если по голове. — А это что за пожухлый тип? Твой приятель? Лучше ничего не нашла? Ладно, давай подарочки и проваливай.

— Господин Джим, позвольте мне представить вам ректора Бергюзского Института Прикладной Магии, кавалера звезды Содружества второй степени, достопочтенного Флориана де Стеррэ.

Огромные красные ягоды уставились на ректора в упор. Ветка ткнула его сучком в грудную пластину костюма:

— Это все ты, пожухлый? Или вас тут целая банда?

— Можно просто Флориан, — ослепительно улыбнулся де Стеррэ, пожимая кусту ветку.

* * *

Деньги творят чудеса без какой-либо магии: с переездом Джима не возникло проблем. Тележка, лопаты — все отыскалось у местных, как только им предложили хорошую цену. Нашлась и открытая повозка, которая доставила ворчливого старика к Вороньему Замку.


Де Стеррэ уехал сразу, один, чтобы договориться об участии в судебном процессе. Мы с Гортензией добирались вместе с Джимом и всю дорогу не позволяли ему натворить глупостей. С одной стороны куст можно понять: он не бывал за пределами пустыря, всем интересовался и все норовил схватить. С другой… за него было очень неловко. Хуже всего пришлось лошадям: Джим почему-то утвердился на мысли: если дернуть лошадь за хвост, она непременно подарит ему "кругляшков". Немногие лошади оказались с этим согласны.

Зи определенно ему понравилась, и куст назвал ее желтым цветочком. Наверное, дело было в цвете волос. Эх… Хорошо быть блондинкой. Даже кусты относятся к тебе лучше и слушаются.

Четверо молодых магов катили по коридорам замка тележку с землей и болтливым кустом. Он с любопытством озирался, так, что вокруг разлетались грязные комья. Несколько раз ткнул в панели и двери веткой — это заставило меня похолодеть: что, если куст обвинит нас в жестокости? К счастью, останки потенциальных сородичей Джима не волновали. Люди бледнели и прижимались к стенам, но паники не было: Равенстерн видел и худшее.

Де Стерре не отходил от куста ни на шаг, ревностно охраняя источник грядущей славы.

— Оранжерея у вас точно есть?

— Да, Джим, вы уже спрашивали. Не просто есть, розарий — один из лучших в Бергюзе.

— Розочки — это хорошо, люблю невысоких. Землица удобрена?

— Разумеется, Джим, я вам уже рассказывал. У нас прекрасные садовники, мастера своего дела.

— Праздные бродячие точно донимать не начнут?

— Нет, Джим, я вам уже обещал.

— Как насчет…

На месте ректора я бы уже настучала Джиму по ягодам. Или куда достану. Это же взрослое существо, а не ребенок, сколько можно канючить? Но де Стеррэ проявлял поразительное терпение — ради сенсации, разумеется. Ради наград, восхищения подчиненных, зависти коллег. Надеюсь, в этом списке уцелел пункт "Ради вклада в науку" — я видела истину в его глазах. Жаль, что он так старательно ее прячет. Наверное, все дело в том, что он прежде всего — администратор, а не исследователь.

* * *

Это был тот самый зал, где судили Гортензию. Слишком поздно я осознала, как ей тяжело вновь оказаться в этом ужасном месте.

"Нет, ей точно нельзя туда снова, тем более — она даже не свидетель. Что делать?.. Почему бы не обратиться за помощью к старшим?"

— Джим, вам еще что-нибудь нужно?

— Эээ… — куст задумчиво поскреб веткой один из стволов. — Ну, раз ты спросила, растрепа: водичка не помешает. Полведра, и смотри, что бы свежая!

— Зи, ты слышала. Будь так добра.

Подруга уставилась на меня со смесью обиды и удивления:

— Хочешь, чтоб я ушла? Думаешь — не смогу там находиться?

— Не-е-ет, что ты, — я была себе омерзительна: ненавижу врать близким людям, даже ради их блага. — Просто я в Равенстерне недавно. Кто из нас быстрее отыщет ведро и воду?

— А… Тогда ладно.

"Матерь Сущего, благодарю. Надеюсь, Зи не найдет это все достаточно долго!"

Гортензия еще не скрылась из вида, когда створки дверей распахнулись.

— Вызываю свидетеля со стороны обвиняемого!

От волнения пришлось опереться о тележку Джима: колени дрожали. Свитер, штаны из портьеры и сапоги не по росту — в таком виде я второй раз в жизни оказалась там, где выносят смертные приговоры. Эта мысль заставила усмехнуться: разве уж так это важно? Гораздо важнее: я — не обвиняемый, я — защитник. Снова!

Стало немного легче.

Я вошла, держась позади тележки. Огляделась вокруг. В прошлый раз я не только не рассмотрела зал — вообще почти ничего не запомнила. Теперь прежде всего взглянула наверх, туда, где висели знамена. Галерея под потолком казалась пуста: наверняка теперь у ее двери не единственный страж, и мой сомнительный подвиг не повторят. Средняя галерея тоже пустовала, зато нижняя была полна представителей прессы — эти явно пришли в поисках сенсации, а не истины. Рядом с журналистами пристроилась кучка праздных зевак, одетых довольно бедно. Люди правого берега. Не свидетели, не родственники погибших. Даже 4.2 было достаточно, чтобы видеть: нанятые за гроши типы понесут в город благую весть: "Мясник из Белого Храма наказан! Спите спокойно, палата эрлов печется о нас!" И донесут эту весть лучше любой газеты.

Кого не было в зале — так это друзей Мэтти. У меня неплохая память на лица, и я не нашла ни одного знакомого среди людей в полицейской форме.

Что еще хуже: не оказалось в зале и тетушки. Как она держится, бедняжка? Жива ли вообще?..

Мэтти был там, где еще недавно сидела Гортензия. В этот раз правосудие не ограничилось якорем от линкора, или что так цепляют к наручникам — кузена заперли в железной клетке.

В креслах, комфортно, как на светском приеме, расположился хлыщ со склизкими усиками и его молодая копия. Де Вержи-младший оказался такой же худой, с усами, еще более жалкими: словно два прилипших под носом пера из подушки.

При виде Джима в тележке пресса не просто оживилась, как после моего выпада с книгой — люди поднялись с мест. Шепот изумления превратился в разноголосый шум, и серитый стук молоточка оборвал его далеко не сразу. Я посмотрела на стол судьи.

"Ой.

Здравствуйте, Ваша Честь, как-вас-там."

Это снова был старик с бульдожьей физиономией. Измененные — жертвы войны, искалеченные оборотной магией, в большинстве своем приобрели черты псовых. У кого-то они заметны больше, как у ванЛюпа, у кого-то — меньше, как у Тервюрена. Судье, в чьих руках была судьба Мэтти, очень не хватало таблички "Осторожно, злая(зачеркнуто) суровая собака!"

Другой человек в пурпурной мантии, очевидно, был прокурор. Его лицо наводило на мысль лишь об одном: судьба кузена уже решена, и на площади Четырех Рынков готов эшафот. Мысль немного поблекла — после того, как прокурор разглядел Джима.

Равенстерн перестраивали несчетное число раз, но здесь, в донжоне, всегда оставалось его сердце. Сколько зла и грязи оно повидало! Тем отраднее было видеть, как исказилась морщинистая физиономия благородного эрла. Де Вержи-старший не привстал даже — подскочил в своем кресле. Он точно не ждал подобного поворота.

Мне больше не было страшно. Страх заменила злость. Осталась только одна проблема: все время надо напоминать себе, что злость — не лучший советчик.

* * *

— К порядку! — судья-бульдог стукнул еще два раза. — Занесите в протокол, — велел он секретарю, — защита предоставляет свидетеля.

Я покосилась на человечка, сидевшего рядом с клеткой Мэтти.

"Нет. Это не адвокат — просто ничтожество, запуганное де Вержи. Так трясется, что видно издалека. М-да. Господин Жан Руссель, куда бы он ни попал после смерти, сейчас точно перевернулся. Но кто, в таком случае, задаст вопросы свидетелю?.."

— Это — свидетель? — прокурор явно не желал, чтобы виселица пустовала. — Эта… куча грязного мусора, воняющая алкоголем?

— Ты кого мусором назвал, лысый пенек? — Джим затрясся в тележке от возмущения. — Эй, хризантемка крашеная, — ветка протянулась к даме-секретарю. — Одолжи старику листочек — жалобу буду писать!

Пожилая дама-секретарь придушенно пискнула. По ее лицу трудно было понять: напугана она Джимом, или поражена сравнением с цветком.

— Оно еще и писать умеет, — выдохнул кто-то из журналистов.

— А ты — нет? — язвительно бросил куст.

Вперед выступил Флориан де Стеррэ:

— Ваша честь! Позвольте представить вам, не побоюсь этого слова, уникального жителя нашей столицы — Джима из Белого Храма. Уверен, сегодняшнюю дату мы занесем в анналы, как день, когда человек и Дебри протянули друг другу руку дружбы!

"Да. Говорить красиво господин ректор умеет, это у него не отнимешь."

— У меня нет рук, — флегматично поправил ректора Джим, убив всю торжественность. — У меня ветки.

— Конечности дружбы, — выкрутился дэ Стеррэ.

— Абсурд! — прокурор не желал так просто сдаваться. — Это… оно не может считаться разумным и свидетельствовать в суде!

"Или прокурор и де Вержи переглянулись, или у меня что-то со зрением."

— То есть, — тон ректора стал заметно прохладнее. — мнение эксперта моего уровня для вас ничего не значит? Барышня Ронда, перечислите, какую литературу вы приносили свидетелю.

"Вот оно. Дождалась. Как же мне не хватает Зи…"

— По просьбе Джима я принесла ему сборник кроссвордов и подшивку журнала "Ландрийские садоводы". Джим их читает. Готова повторить для правдовидца.

— Это значит, свидетель получил взятку, и его показания не могут быть учтены!

"Сколько же эрл ему заплатил? Или все-таки запугал?.."

Судья хмыкнул.

— Вы внезапно согласны, что перед нами — свидетель. В таком случае, заслушаем показания.

Кажется, старик начал мне нравиться. А ему совершенно точно не нравились эрл и его сынок, и не только судье, судя по злорадным лицам людей в зале.

Флориан де Стеррэ тронул меня за руку:

— Ваш черед, барышня Авла.

Моя помощь не пригодилась. Когда молодые маги выкатили тележку в центр зала, куст заинтересованно развернулся к Маттиасу:

— Это ты мне пять веток поотдавил! Правильно тебя засадили: уважай стариков! А другой где? Почему одного судите? Они вдвоем мне житья не давали. Ааа… — Джим наконец разглядел де Вержи-младшего. — Вот и он. Ну, от этого хоть какая-то польза: ножик выбросил. Хороший, только соком бродячих измазанный, кровью, то есть. А так — острый, карандаши очинять — в самый раз.

— Это не доказ…

Громкий скрипучий голос Джима легко перекрыл визг благородного эрла:

— Второй часто поблизости шлялся. Водил таких, — куст махнул в мою сторону. — как растрепа. Нет, даже страшнее, совсем плохеньких. Не знаю, во что они там играли, но скрипу от них было много. И сока, ну, крови, то есть, текло немеряно. Мерзкий вкус. А мне, между прочим, в этой земле сидеть. Слыхал про грунтовые воды? — ветка укоризненно покачалась перед лицом убийцы.

Поразительно, но все это время де Вержи-младший сидел неподвижно, с совершенно пустым выражением лица, как будто происходящее не имело к нему отошения. Даже не посмотрел на Джима. Зато его отец окончательно утратил контроль над собой. С животным ревом он бросился на куст, выхватывая из трости клинок.

— Убивают! — завопил Джим.

Нападение остановил поток воды, выплеснутый эрлу в лицо. Я обернулась, уверенная, что ректор использовал магию. Рядом со мной стояла Зи и сжимала в руках ведро.

— Прости, что так долго, — выдохнула она, — в замке чинят водопровод.

* * *

Если не ошибаюсь, в театральном искусстве такой момент называют "немая сцена". Вслед за ней, по идее, должно произойти что-то, из ряда вон выходящее. Услышать вместо этого аплодисменты было весьма неожиданно. Еще неожиданнее — что аплодировал один человек.

Все взгляды устремились к вошедшему.

Потом все поднялись со своих мест, даже прокурор и судья.

— Я его знаю, — сообщил мне Джим. — Видел, когда принесло ветром газету. Он у вас главный.

— Все верно, — ответила я, с изумлением глядя на канцлера. Он был в таком же строгом и скромном костюме без каких либо знаков отличия, как в день нашей первой встречи. Подтянутый, аккуратный, и, вроде бы, ничем не отличающийся от можества обычных людей. Ключевое слово здесь "вроде бы" — обычным он точно не был. Ни с того, ни с сего вдруг стало неловко от мысли, что я выгляжу, как помощник конюха. Пришлось спрятаться за спину Зи.

"Странно. Минуту назад это меня не волновало."

— Барышня Авлониа Ронда, выйдите вперед, пожалуйста, — Его Сиятельство не повысил голос, но непостижимым образом он разнесся по залу, я была уверена, что канцлера слышит каждый. — Ваша способность известна уважаемому суду. Взгляните на обвиняемого и скажите, видите ли вы вину.

"Нужно ли делать книксен перед правителем, если на мне — штаны из портьеры? Боги, какой ерундой я страдаю…"

— Ваше Сиятельство, мне плохо видно брата через решетку.

"Я что — в само деле решилась такое ляпнуть?! Ой, все, как говорил бармен-дварф. Котенку — конец."

— Откройте клетку, снимите наручники, — канцлер по-прежнему не повышал голос. Де Вержи-старший издал придушенное шипение. Канцлер чуть-чуть повернул голову. Шипение прекратилось.

Кузен выглядел очень скверно. Его не били, но дух его был почти сломлен. Я заглянула Маттиасу в глаза и обернулась у Его Сиятельству:

— Вижу. Мой кузен дал клятву "Служить и защищать", но не выполнил ее, когда не спас женщину на пустыре. Он чувствует вину перед погибшей.

— Очень хорошо, — Его Сиятельство едва заметно улыбнулся. От этого почему-то стало тепло на душе, как в те минуты, когда меня одобрял отец. — Теперь проверьте его, — канцлер указал на убийцу. Я осторожно сделала несколько шагов в сторону эрла и сына, которые замерли у своих кресел. Лицо младшего ле Вержи по-прежнему было пустым. От старшего веяло такой лютой ненавистью, что я покачнулась.

— Что же вы стоите, барышня Горшковиц, — пожурил канцлер Гортензию, — поддержите подругу.

Зи подошла и ласково обняла меня за плечи.

Я заглянула в глаза убийце.

Кажется, мне в голову швырнули топор…

* * *

Зрение возвратилось не сразу: сначала — багровые контуры в красном тумане, потом туман начал рассеиваться. Пока это происходило, я осознала, что страстно хочу очутиться дома, в постели. Почему-то не оставляла уверенность, что тогда все плохое закончится. Так в детстве мы прячемся под одеялом от чудищ, таящихся под кроватью.

Спрятаться от чудищ не удалось: комната оказалась не моя, а резные панели на стенах подсказали: я все еще в замке. Болела голова. Боль понемногу отступала, но оставалось тепло, и оно шло снаружи.

Поразмыслив, я поняла: на голове у меня — меховая шапка. Осталось понять, как она там оказалась.

Самый простой способ во всем разобраться — потрогать.

— Мряф! — сказала шапка и стукнула меня лапой по пальцам.

Оказывается, на мне сидел фамилиар и забирал мою боль.

— Аль, ты очнулась!

Радостный голос подруги приподнял настроение. Появилось желание встать. Фамилиар свесился, глядя на меня в упор, и снова ударил лапой, в этот раз — по носу.

— Лечение не закончено, — строго сказал голос за пределами поля зрения. — Встанете, когда разрешу.

"По крайней мере, это не госпожа Шуэтт. Какое облегчение. Ох… О другом надо думать!"

— Что с Мэтти?

— Отпустили! Прямо из зала суда! — радостно воскликнула Зи. — Порывался тоже сидеть с тобой, но я отправила его к маме.

"Да. Кузен изменился. Раньше мать была у него на первом месте. Впрочем, не важно. Главное — мы победили!"

Я вдруг поняла, как страшно устала. Путь кошка сидит на мне целую вечность — замечательный повод, чтоб не вставать.

Наступив на нос, на подбородок, проехавшись хвостом по глазам, трехцветная кошка царственно сошла с пациента. Напоследок еще раз стукнула — хвостом по носу.

— Мы закончили! — возвестила целительница.

— Очень заметно, — мне не удалось удержаться. — Сколько я вам должна?

— За все заплачено, — пожала плечами старушка в пестром, как кошкина шкурка, жакете. — Передаю пациента следующему.

— Что?.. Ой. Ой-ой-ой.

Недовольны кошкой? Что ж… Почувствуйте разницу: получите на голову ворона. Это вам не мягкая шапка. Это мастер по изготовлению гнезд из причесок.

— Зачем ей мозгоправ? — переполошилась Гортензия.

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил мужчина лет сорока. В отличие от старушки, мозгоправ совершенно не походил на своего помощника: грустный шатен с носом-уточкой и в кожаной куртке — правильная одежда, для того, по кому скачут когтистыми лапами.

Увы, в данный момент когтистыми лапами ходили по мне.

— Здоров! — неожиданным басом сказал ворон.

— Здравствуйте, — невольно откликнулась я. Ворон почти по-человечески вздохнул:

— Пациент здоров.

— А-а-а…

— Но дура! — злорадно добавил ворон и улетел к хозяину на плечо.

"Эх. Не везет мне с воронами."

— Простите Зигмунда, — развел руками целитель. — Он сегодня не в духе.

Стоило ему выйти за дверь, в комнату заглянул гвардеец:

— Барышня Авлониа Ронда? Я провожу вас. Его Сиятельство ждет.

"О, боги. А можно мне вместо него стаю воронов?.."

Хотя, если подумать, этот уже забрал всю усталость.

* * *

До общения с целителями я выглядела, как помощник конюха. Теперь — помощник-конюха-голова-швабра.

"Сущее, за что мне такой позор?"

Его Сиятельство, похоже, нисколько не беспокоил мой вид. Расположившись у камина в удобном кресле, он указал мне на другое. Это было хорошим знаком, спасибо за знания Госпоже Циник: сидящего подчиненного редко отчитывают.

— Барышня Ронда, вы видите осознанные сны? — спросил меня канцлер.

Все-таки, у Его Сиятельства талант — вводить человека в ступор несколькими словами.

— Да, — решилась я наконец. — Доводилось.

— Что вы чувствуете, когда в таком сне разглядываете детали?

Если бы не полнейшая дикость ситуации, я бы с удовольствием порассуждала на эту тему. Разглядывать вещи в осознанном сне — непросто: сон как будто понял, что пойман с поличным, и пытается замести следы. В нем можно общаться, двигаться, но все ускользает, меняет форму. Закрыв в таком сне дверь, не вернешься обратно: за ней окажется что-то другое. Увидев предмет, не будь уверен в его природе, рассмотри, и поймешь: он не тот, что секунду назад. А еще от подобных экспериментов могут болеть глаза — и во сне, и после, когда вспоминаешь увиденное.


Я невольно коснулась лба между глазами.

— Понимаю, — Его Сиятельство кивнул. — Вспоминать неприятно. Я очень ценю вашу помощь и ваши способности.

"Мои… что?"

— Закройте глаза, барышня Ронда. Расскажите, что вы видели в голове убийцы.

* * *

— Где вы?

— В комнате. Кажется, самой обычной — четыре стены.

Сначала мне показалось: я снова в камере полицейского участка. Все — как там: голые стены, зарешеченное окно. Потом начали проступать детали: окно не было крошечным, вместо вмурованной в стену койки — кровать с металлическими спинками, довольно обшарпанная, почти как у матери Зи. Серое потрепанное белье и дешевое тонкое одеяло тоже наводили на мысли о бедности. В постели кто-то лежал, худой, изможденный и — лишенный лица. Вместо него — расплывчатое пятно, и оно никак не желало фокусироваться. Что было видно предельно четко, так это цепь. Ею лежавший был прикован к кровати за ногу — очень тощую и довольно грязную. Сны редко передают запахи, но здесь ощутимо пахло болезнью.

— Рассмотрите лицо, — велел мне голос издалека. Я послушалась. Пятно дергалось, сопротивлялось, и вдруг подчинилось. Сложилось в лысую голову с бессмысленными глазами и провалом на месте носа.

— Мама!

— Не бойтесь. Идите к следующей стене.

"Это голос отца? А почему он со мной на "вы"?.."

У следующей стены вполне предсказуемо оказался камин, очень скромный — никакого декора. Зато портрет над камином был просто великолепен, как и цветы перед портретом. Женщина на нем — немолодая и грустная, не блистала красотой, но явно была не из низшего сословия: слишком хрупка, деликатна. Кто-то очень любил ее, этот кто-то создал подобие алтаря в ее честь: заполнил каминную полку букетами гиацинтов. Развел огонь, чтобы осветить и согреть портрет.

Я заглянула в камин. В огне корчились, сгорали человеческие внутренности, решетка была перемазана кровью.

— Н-н-нет! Не могу!

— Все хорошо. Идите дальше.

Кто-то взял меня за руку. Папа?..

На следующей стене висел человек. Огромные гвозди были вбитыми по всей длине рук и ног. Тело распорото от горла до живота, орудие убийства — охотничий нож — торчало из раны.

"Почему я должна на это смотреть?! И где я видела этот нож?.."

Человек поднял голову. Это рябую физиономию со напомаженными усами я знала наверняка.

— Хватит!!!

— В комнате четыре стены, Авла. Ты по своей воле влезла в эту авантюру, так имей смелость идти до конца.

Невероятное облегчение: обнаружить, что четвертая стена скрыта в тени. Если там и стояло какое-то существо, оно удачно прикинулось еще одной тенью.

* * *

— Что это было?

Я слишком много пережила по воле Его Светлости и могла позволить себе отойти от этикета — хотя бы на несколько минут. А еще я имела право получить ответы. Или мне так казалось.

— Вы видели краткую биографию серийного убийцы. Его прошлое, настоящее и будущее, последнее, правда, только мечта, — будничным тоном поведал мне канцлер, как будто сообщил, что погода испортилась. — Его отец, как бы пристойнее выразиться, был неразборчив в связях. Подцепил дурную болезнь сам, заразил супругу. После этого она родила младшего брата убийцы: зараженное, умственно-отсталое дитя, чье состояние, душевное и физическое, ухудшается по сей день. Убийца ненавидит своего отца, жалеет брата, обожает мать. Начал убивать проституток после ее недавней смерти — потеря близкого человека стала последней каплей. По крайней мере, по официальной версии.

Я вспомнила, как де Вержи выгораживал сыночка. У меня вырвался нервный смешок.

— Вполне объяснимо, — Его Сиятельство пожал плечами, словно прочел мои мысли, — что эрл защищает наследника. Кстати, его не повесят — поместят в лечебницу тюремного типа. Разумеется, — канцлер строго взглянул на меня. — вся эта информация останется в стенах Равенстерна.

— Поняла. Подпишу все, что мне скажут, — я встала. — Можно теперь…

— Сядьте, барышня Ронда, — канцлер не повысил голос, но я мгновенно воткнулась обратно в кресло. — Вы не рассказали, что видели у четвертой стены.

— Тени.

— Опишите.

— Это было подобие осознанного сна, я правильно поняла? Значит, вряд ли я рассмотрела всю правду.

Затянувшаяся пауза подсказала, что увильнуть не получится.

— Какая-то тень. Высокая, гораздо выше любого мужчины. Головной убор… Нет, капюшон, скорее. И плащ. Тело закутано в темный плащ, детали не разобрать. Еще… заострения по бокам капюшона. Рога? Уши? Больше не помню.

— Не помните, или не хотите вспомнить? Постарайтесь.

— Ваше Сиятельство! Я могу ошибаться!

"На самом деле, скорее — хочу, чем могу."

— Тень — не выдумка, вроде фантазий о пытках отца, — решилась я наконец. — Это… существо так же реально, как больной брат, и оно общалось с убийцей.

— Благодарю вас, барышня Ронда, — тепло улыбнулся канцлер. — Ступайте.

Я вылетела за дверь, и только после этого поняла, что не попрощалась.

* * *

Пора Фуктовому кварталу привыкнуть, что кое-кто из его обитателей регулярно возвращается домой в полицейской карете. И пусть завидуют: мы — не арестованные, мы — победители.

Руфус всеми силами старался загладить вину, хотя, если подумать, вины практически не было: что он мог сделать? Но, если хочет, пусть заглаживает: почему бы не прокатиться бесплатно. Гортензия приняла это как должное, а я вдруг удивилась мысли: "Жаль, что нас отвезет не Ларс".

На скамье в холле сидела тетушка Леттия. С радостью я шагнула к ней, но вместо теплых объятий получила недовольное:

— Ты должна немедленно поговорить с Мэтти!

— Что случилось? — это мы с Зи спросили дуэтом.

— Он… он… — тетушка просто кипела от возмущения. — Он ушел из Холмов. Перевелся в участок правого берега. Чтобы служить среди… нищебродов! И защищать их! От кого — от самих себя?!

Насчет бокового зрения Ларс все-таки прав, и это прекрасно. Зи смогла совладать с собой, она не издала ни звука, но выражение ее лица я заметить успела. Обняв подругу за талию, я широко улыбнулась тетушке:

— Не поднимитесь к нам с Зи на чашечку нищебродского чая? У нас есть прекрасные нищебродские вафли!

Гордо вскинув голову, тетушка удалилась.

— М-да… — протянула Зи. — думала, это она заплатила двоим целителям. Теперь сомневаюсь.

Кто на самом деле позаботился о моем здоровье, говорить было нельзя. Я небрежно махнула рукой:

— А, неважно. Ну, что — идем пить чай?

* * *

Как приятно избавиться от треклятых штанов, лично их сожгу, но позднее. Сначала — умыться и рухнуть в кровать. Осталось только предупредить Зи, что больше сегодня я с кровати не встану.

"А вот и подруга."

— Значит, так: завернешь меня в одеялко, разбудишь в апреле. Поняла?

Зи рассмеялась и полезла в платяной шкаф. Достала одно из двух лучших моих платьев — золотисто-бежевое, и бросила на постель:

— Не-е-ет. Так победы не празднуют. Мы идем в ресторан!

— Эээ… Шутишь? Откуда деньги?

Гортензия подмигнула:

— Ну, допустим, премия, — и все также мило улыбаясь, добавила:

— Не встанешь сама — стяну за ноги.

Никак не ожидала, что еще раз в этот день окажусь в транспорте.

— Зи, мы приехали?

— Нет.

— Зи, мы приехали?

— И теперь нет.

— Зи, ты в своем уме?! Это центр города, рестораны здесь — для туристов, в таких местах дорого и невкусно!

Подруга таинственно улыбнулась:

— Это не совсем ресторан. Или совсем не.

— О, боги…

Мы стояли перед "Кондитерской № 1" — не просто самым дорогим кафе в городе, в нем покупала сладости только элита, одно пирожное стоило, как мое недельное жалование, торты украшали съедобным золотом, и прежде я была здесь всего раз — в день, когда услышала приговор "Способность — 4.2". Прекрасно помню: тортик меня не утешил.

В двенадцать лет, разумеется, я не оценила красоту здания в стиле артеме новум, и его интерьеры. Не заметила, с какой скоростью здесь забирают пальто. И почти не придала значения нарядам посетителей.

"Что ж. Если Зи решила потратиться на пару пирожных, я куплю чай. Зато полюбуюсь на эту сумму жизнью верхушки общества. Это как сходить в зоопарк, только здесь чище и тише."

Пирожное оказалось малюсенькое, зато красивое и ароматное. Один минус — так быстро закончилось, что обманутый организм еще какое-то время скреб вилочкой по пустой тарелке.

— Аль… — окликнула мне Зи, — я читала в одном журнале, что плохие новости надо обязательно сопровождать чем-то хорошим, тогда они легче воспринимаются.

— О! Отлично! Давай хорошую новость, потому что поход сюда меня не обрадовал.

Гортензия покачала головой. Она больше не улыбалась.

— Тебе здесь не нравится? Я всю жизнь мечтала сходить сюда. Ты — нет? Ладно, не буду больше тянуть. Сегодня тебе было плохо из-за меня.

— Зи! Сегодня мне был плохо из-за куста, убийцы, папаши убийцы и тетушки. Не убийцы. Успокойся и просто встань в очередь.

Подруга вздохнула, царапая ложечкой бесценный фарфор.

— Мне сказали… — начала она медленно, словно бы через силу, — в общем, ошибка с моей способностью. Ее как бы нет — когда я сама по себе, поэтому — единица. Зато в паре с кем-то… не просто с кем-то — с другом, с тем, кто мне дорог, она проявляется. Я вроде как усиливаю чужие способности. Если без меня у тебя четыре и два, то со мной… они сами не знаю. То ли тридцать один, то ли сто тыщ пятьсот. Ты сегодня видела что-то особенное, прежде чем потеряла сознание? Ладно, можешь, не отвечать, я — не дура, а канцлер тебя не на чай позвал, ага?

Новость действительно было трудно переварить, гораздо труднее, чем крохотное пирожное. Но кое-что хорошее, по размышлении, отыскалось. Я узнала, что, во-первых — жуть не мерещится, во-вторых — видения являются при участии Зи. Контролируемое уже не так страшно, осталось разобраться, как это настроить, иначе разорюсь на целителях. А еще — так, мелочь: свыкнуться с мыслью, что подобная мерзость скрыта ото всех, кроме меня.

Вспомнились слова канцлера: "…по официальной версии…"

"Тараканы в мозгах — реальны.

Ой, мамочки…

Что, если беднягу-мага заставила открыть артефакт та же тварь?.."

Кто-то толкнул наш столик, налетев на него с разбегу.

— Малыш, — строго спросила Гортензия, — ты заблудился?

— Нет. Здравствуй, няня Ала, я скучал по тебе!

* * *

Я подняла голову — и порадовалась, что сижу, иначе бы точно упала. Не от удивления — от натиска, с которым меня заключили в объятья. После этого удивилась: не ожидала, что тролли придут в подобное заведение. Но никакой ошибки не было: рядом стоял мой бывший воспитанник Тууфи в матросском костюмчике. Я обняла малыша в ответ:

— Очень рада снова видеть тебя.

— Ой. Что это я! — Тууфи разжал руки и торжественно прокашлялся:

— Прими глубочайшие соболезнования в связи с кончиной твоей прабабушки. Надеюсь, она упокоилась в облачном лесу и присмотрит оттуда за вашим родом. Я все правильно сказал?

— Чего?! — подскочила Гортензия. — У тебя еще и бабушка умерла? И ты молчала?

Пришлось дать подруге пинка, широко улыбнувшись на публику:

— Потом объясню.

— Няня Ала! — кто бы ни занимался воспитанием мальчика в мое отсутствие, отучить его дергать за рукава пока не удалось. — Хочешь секрет? — не дожидаясь согласия, он притянул меня ближе и сообщил радостным шепотом, от которого лишь чуть-чуть заложило ухо:

— У меня новая мама!

Тууфи ткнул пальцем в ту часть зала, где располагались самые престижные столики. Там отдыхала не просто элита — элита элит.

Среди этой элиты обнаружилась дева-тролль, еще недавно служившая в парке статуей.


Нужно признать: человеческую женщину Риска изобразила даже лучше, чем воина. Над ее образом явно трудились многие, и результат получился невероятный. Стильная круглая шляпка полностью скрыла недостаток волос, а покрой элегантного платья — отсутствие бюста. Макияж обозначил нос, сделал губы полнее, скулы — выше, глаза — выразительнее. Природная белизна кожи отлично это дополнила: Риска была похожа на ожившую фарфоровую куклу — настоящее произведение искусства. Статное и весьма рослое произведение, рядом с которым счастливый супруг выглядел совсем невысоким. Куда более высокие и очень человеческие мужчины смотрели на Риску с нескрываемым интересом. Спутницы мужчин — по большей части без интереса, зато с черной завистью. Длинная нить бесценного алого жемчуга, небрежно завязанная узлом по последней моде, стоила, как несколько породистых скакунов. Или средних размеров дом. Риска не видела завистниц в упор, она улыбалась, болтая с супругом. А вот жест Тууфи заметила — удивительная избирательность. Дева-тролль радостно замахала мне:

— Авла! Здоро'во! Как житуха?

— Спасибо, хорошо. Как у вас дела?

Ристинкка вскинула руку с поднятым большим пальцем:

— Нормуль! — и снова махнула, едва не сбив с ног официанта. — Сына, иди сюда!

Тууфи помчался на зов. В этот раз официант успел отскочить вовремя.

"М-да. Манеры в этой семье еще шлифовать и шлифовать. Но ведь и Бергюз не сразу построили. Уверена, в конце концов господин Олгот, подобно мифическому ваятелю, доведет свою ожившую статую до совершенства."

— Тот самый вдовец? — подруга заговорщицки подмигнула.

— Гортензия! Ни слова больше!

— Ага. Только три, ладно? Тролли всем покажут! — Зи откопала в сумочке карандаш и принялась рисовать на салфетке набросок платья, то и дело поглядывая на Ристинкку. Оторвалась, посмотрела на меня с улыбкой:

— Не понимаешь? Он откроет ей дорогу в высший свет, а она порвет их там всех, как хаунд кролика.

"А ведь Зи права. Не удивлюсь, если через день-другой слова "нормуль" и "житуха" станут модными у золотой молодежи."

Господин Олгот из'Эхэ встретился со мной глазами и чуть заметно кивнул. Его торжествующий взгляд лучше любых слов говорил: "Да. Мы можем быть счастливы в вашем мире."

Кажется, закатое солнце за окнами засияло чуть ярче. Или на душе стало чуточку лучше? Наверное — и то, и другое.

И, наплевав на правила поведения, мы подняли за все хорошее тост нашими чайными чашками.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник